Куба-дуба-ду-ба... Писина

                КУБА-ДУБА-ДУ-БА... ПИСИНА    


              Итак, добившись выполнения наших гражданских прав, мы с чувством собственного достоинства вернулись к вопросам личной гигиены...

      Волновал всех, в первую очередь, конечно же вопрос банно- прачечный и оттого совсем не РИТОрический. Хотя мы все претензии и пытались переадресовать Ритке, которая также томилась ожиданием водного блаженства.

      Но Ритка оказалась человеком принципиальным и сразу же провела барьер между своим именем и умением хорошо говорить. Ведь на Кубе... этим никого не удивишь. Зато очень удивишь мелко-буржуазным желанием помыться в ванне или на худой случай, в душевой бассейна. При ближайшем рассмотрении вопроса выплыла ужасающая правда жизни. В международном лагере не было даже малюсесенького, декоративного бассейника.... Даже для женщины с веслом....  Вообще нормальных условий для жизни здесь не было. Вот так. А ведь и верно, никто сюда никого не приглашал навсегда, да еще жить-поживать добра, не дай Бог, наживать. Застарелые раны революции...

             Не мытьем, так катаньем мы выбили из пробегающего мимо народа информацию о том, что за пять километров есть-таки бассейн в придорожном ресторанчике. Правда, машину вызвать нельзя, так как
такси сюда не ходят. То есть мы попали в эпицентр территории, свободной от цивилизации и любых сопутствующих этому благ. Однако, у нас все-таки есть шанс туда попасть, если мы раздобудем... велосипеды.

             Ах, - тотчас обрадовались мы, представив эту замечательную, почти увлекательную поездку на белых скоростных велосипедах к чистым водам бассейна, где мы и будем плескаться до вечера, наслаждаясь видом кубинского равнинного пейзажа.

     И с особым воодушевлением побежали разыскивать место, где можно получить эти велосипеды. Наконец, велосипеды мы нашли, но совсем не те, о которых мечтали.

     Нас встретили... унылые железные кони, изрядно потрепанные жестокой судьбой. Ржавчина была естественным их украшением, а рули «косоглазили» в разные стороны. Странно горбились велосипедные сиденья, однозначно не приглашая на них присесть, а наоборот, угрожая сексуальным насилием. Допотопные средства передвижения, однако, стоили реальных денег и строго ограничивались по времени использования. И потом, никто не навязывал их  нам грубо... Это было наше решение.

      Так, погрызенные ржавчиной велосипеды были добровольно взяты нами в аренду. Хотя, мысль о  сдаче их в утиль витала над ними на протяжении всей поездки. Черт с ними, с вымышленными скоростными и белоснежными, зато мы хоть поплаваем вволю. Сейчас, только позавтракаем.

      ...Лучше бы я этого не говорила.

                Хотя, какая смешная поза просматривается в этих расхожих угрозах — разочарованиях:
      - Лучше бы я не говорила, лучше бы я не вспоминала...

      Да, что не вспоминать теперь о чем угодно, когда ты уютно устроился в мягком кресле, больше похожем на сливочную тянучку. А за огромным витринным окном, сквозь кружевной тюль ты видишь не иссушенные от жары земли чужого острова, а нежную зелень девичьего винограда, причудливыми сталактитами свисающего с кованого ограждения балкона...

      И похрапывающие мирно под  нежные мелодии клавесина мопс с шарпеем только усиливают ощущение умиротворения и неги жизни. Словно все вокруг шепчет ласково тебе в ушко нежные слова. И ты цепенеешь в этом миролюбии, забывая отхлебнуть из тонкой чашки костяного фарфора дымящийся горячий шоколад, а все прикусываешь и прикусываешь подтаявший трюфельный пирог...

      Все прекрасно познается в сравнении. Ничто не может быть постоянным, а то ведь и в этой идиллии возможно увидеть лишь скуку загородной жизни и приторный шоколадный пирог. Попей водички, и все пройдет..

      Вернемся к революционному завтраку, дружок. А то, я смотрю,  заелись тут некоторые.

                Ничего сверхъестественного от завтрака мы и не ожидали. Завтрак — это лишь комбинация яичницы — глазуньи, колбасы, сыра и хлеба с фруктами. Ну, может быть, творог со сметаной и джемом, по желанию. Чай — кофе на выбор. Чего тут переживать?

      С тем мы и направились в столовую, которая поразила нас гамом и шумом. Это помещение больше походило то ли на растревоженный муравейник, то ли еще на что-то гудяще - жужжащее. Люди сновали туда-сюда. За длинными столами их собралось не менее сотни. И оттого разноязыкий хор гудел словно могучий улей. Перед каждым завтракающим стояло что-то напоминающее... поднос с выемками для пищи. Мы таращили глаза на эти алюминиевые подносы, наполненные не очень—то разноцветными и на вид совсем несъедобными кучками.   

      Ничего подобного видеть еще не приходилось даже в колхозно — добровольных поездках, куда нас в качестве шефской помощи университет ссылал каждую осень целыми факультетами. Все ясно и без затей; штампованные «люминиевые» тарелки, больше похожие на летающие, всегда вмещали в себя огромный как лапоть свиной шницель, накрывающий собой аппетитную кляксу янтарно - желтого картофельного пюре. Венчала этот архитектурный ансамбль то ли ложка, то ли черпак с куском упругого ржаного хлеба. На десерт — такая же «люминиевая» кружка внушительных размеров со сладким чаем. И все. И никому в голову не приходило просить добавки или кривляться. Порубил капусту с криками: «долой декана факультета!» и все. Сыт — доволен и нос, как говорится, в табаке...

     А что бы «какать» кучками по подносу чем-то подозрительным — этого в стране Советов не было никогда. Это уже вассальные штучки. Поразмыслив над увиденным, не обращая внимания на запахи, мы решительно отказались от чудо - куч и попросили только попить горяченького и что-нибудь легкое перекусить. Легким оказались грустные серые булочки, горяченьким же - приторно—сладкое, кипяченое молоко с желтоватыми пенками. Наверное, от тропической коровы.

     Фи - и - и, - заныли наши голодные дети, наморщив носы и отодвигая подальше «это». Мы переглянулись и захохотали. Российские дети времен перестройки выпендривались, невзирая на обстоятельства. Их совершенно не интересовало расстояние, отделяющее от бабушек и дедушек. А также отсутствие супермаркетов; по крайне мере, один из родителей был рядом и он был им должен. Вот так...

     Мы мужественно решили завлечь их, так сказать, собственным примером. И так же скривились. Оглянулись по сторонам, и аккуратненько так, опустив глаза долу, положили приоткушенные булки на стол, рядом с остывшим молоком, подернутым, как ряской, ядовито-желтой пенкой. Все до боли напоминало гастрономическую историю из  сокровищниц данелиевского фильма «Кин — дза — дза»:
                - Еда есть?
                - Каша.
                - Какая?
                - Пластиковая.

                Ни то, ни другое... несъедобно. Аппетит куда—то запропастился. Детей больше понуждать не стали. Зато к месту вспомнили о привезенных с далекой родины плавленных сырках, красной икре и буханке бородинского хлеба. Да, украшением этого натюрморта по праву являлась палка сырокопченой колбасы. Правда предназначалось все это богатство посольским ребятам.

     Но дети ныли, да и продовольственных комплектов было несколько. Потому, голодная смерть отменилась сама собой. Тем более, что в нас жила волшебная вера в звонок из Москвы. Однако, вопрос куда пристроить то, что «не зъилы, так пидкусылы», оставался открытым. Неудобно как—то было оставлять это на столе. Нравится — не нравится, а приличия никто не отменял. Булки сами собой переместились в карманы, но м-м-молоко никто не хотел пить.

     Тогда отчаянная Ритка собрала стаканы и как профессиональная буфетчица отнесла все сразу на раздачу. Удивленные кубинцы только кивнули, когда она объяснила им «сборными по сосенкам» словами и жестами, что это - ошибка. К сожалению, у всей нашей делегации обнаружилась... непереносимость лактозы.

     Да, да, да. Ценный продукт, а пить некому. Кубинцы еще активнее закивали головами, и на плохом английском, а также  отличном испанском пояснили, что булочки и молоко это - не просто так. Их дают только партийным, а также детям. Ну, еще  интернационалистам. Мы переглянулись  между собой и задались вопросом, а чем же в этом случае завтракают другие кубинцы, относящиеся к разряду простых? Может это и не нашего ума дело, но нюансы простонародного питания нам еще предстояло узнать. А сейчас мы были просто молодцами или, точнее, молодчицами. И нам предстояла поездка к морю, то есть к бассейну. Первому  и последнему нашему бассейну на кубинской земле. За исключением партийной лагуны с морской капустой в коварном Карибском море.

                По поводу равнинного пейзажа я, пожалуй, поторопилась. Это стало ясно как только мы двинулись в путь. Дорога бежала по каким—то холмам. Она то извивалась, то пропадала из зоны видимости. Хорошо хоть, что встречного транспорта практически не было и мы ехали по середине дорожного полотна. Полотна не лучшего качества, чем оно до боли напоминало родные дороги. Дороги словно брошенные наспех и потому сразу же забытые всеми. Только там, у нас в стране развитого социализма,  практически не было ржавых машин, толпящихся  как бараны отверженной толпой. К машинам было уважение. Можно сказать пиететное отношение. Не то, что сейчас во времена дорожных войн, когда любой баран воображает себе, что у него есть право разбираться силой, поскольку его интеллект «ниже уровня плинтуса» другого выхода не видит. Одни инстинкты. Зверье доисторическое. Кровожадность и скудоумие:
                - Это твое заднее слово?
                - Заднее не бывает.       
      
      Конечно, ведь мы из времени, когда в обществе существовала цветовая дифференциация штанов... И это как вирус герпеса в крови. Навечно. Сейчас он несколько изменился, но суть идолопоклонничества осталась той же. А это о многом говорит. Можно было страну вытащить из состояния «кин-дза-дза», но вытравить эту самую «кин-дза-дзу» из народа невозможно. Невозможно вытравить из генома ущербной памяти... Вот так и приходит на смену одним хамам поколение других. Более жесткое, циничное, преумножающее проблемы дураков и дорог на поле российских чудес.

             Что-то меня занесло на кривую дорожку политики. Впрочем, верно в тот момент настроение было подобное...

      Педали велосипеда скрипели под сильным нажимом. А вихляющие, как вульгарная женщина, колеса  медленно несли нас к цели.  Уже никто не смеялся. Никто не пел. Только сопели в такт скрипу велосипедной цепи, давно забывшей что такое смазка. Дети притихли за спиной. И со стороны могло показаться, что их везут обреченные китайские мамки. Дорога была бесконечной. Кто-то стал сомневаться, а в том ли направлении мы едем? Наконец, сомнение овладело всеми. Ну, нет поворота на бассейн. Нет, и все тут.    

      Вопрос прояснили пассажиры редкой машины, повстречавшейся на нашу удачу. И выяснилась совершенно удивительная вещь. Оказывается, мы километр уж как проехали место, куда спешили все утро. И рассмешивший нас всех указатель: «писина» - как раз и обозначал бассейн. А мы то посчитали, что это стоит в поле теремок-теремок...

      Писина соответствовала своему названию. Без особого вдохновения мы принципиально посидели в облезлой чаше писины просто потому, что сюда доехали, наконец. И еще, потому, что в эту чудовищную жару дети наконец визжали от восторга. Удивительно, что больше мы никогда не обсуждали плюсы и минусы этой поездки. Только «сильно среднее качество» само—собой стало определяться как «писина». И всем было понятно о чем идет речь.


                ВЕЛИКОЕ ПЕРЕСЕЛЕНИЕ

                В ожидании «волшебного пинка» из Москвы наша команда мужественно выживала в неподходящих для этого условиях...

      Мы даже поучаствовали по мере своих сил и подготовки в различных мероприятиях и дождались - таки обещанной конференции. О ней стоит поговорить подробнее. Именно там, мы с огромным удивлением узнали, что коммунизм оказывается на Кубе... уже был. И все было в полном шоколаде. И только Россия виновата в том, что коммунизм для Кубы закончился без всякого предупреждения и надежды на возвращение к нему. СССР взял и развалился, совершенно не подумав, как же будет дальше существовать кубинская революция.

      - Вы в ответе за тех, кого приручили. - Не стеснялись говорить нам кубинцы, буравя взглядом, прямо в наши бесстыжие российские глаза.

      А мы ехидничали из последних сил, чтобы скрыть смущение и возмущение от несправедливых упреков. И цедили: «Приручили или прикормили, не знаем как будет точнее.» Но от ошеломляющего открытия лица у нас вытянулись к низу и отвисшие челюсти никак не возвращались на свои места.

      А все давно уже переключились на Америку. И вдруг забыли навсегда русский язык. И с нами говорили только на английском. С переводчиком русского была большая проблема. Об этом мы вспомнили, когда нас повезли на огромный нефтеперерабатывающий завод, построенный за деньги граждан СССР. И там нам пеняли за то, что нефти здесь никогда не было ранее и не будет теперь. Потому, что нефть тоже везли через весь земной шар.

                - Бедная, бедная наша страна, - кивали мы в такт заупокойной мессы по СССР.    

      Куба очень переживала потерю халявы. Все встало на свои места. Бесплатных друзей не бывает. Вы нам нефть и все- все-все... А мы вам замечательные мелкие зеленые бананы, которые вы можете засунуть себе в... валенки или духовку, наконец. Когда—нибудь они созреют сами по себе.

      Хочешь почет и уважение — увеличь безвозмездную помощь по всему спектру социального веера. Не можешь? Ах, тебя свои интересы? У тебя есть еще и свой народ??!   

      Товарищ, освободите добровольно место в нашей памяти. Она у нас очень короткая и совсем невместительная. И очень — очень избирательная.   

             Вот такая она, светлая память  дружбе народов. Аминь.

                Разобравшись в хитросплетениях политики, мы перестали капризничать. Лишение иллюзий существенно облегчило  объективное восприятие реальности. Звонки в Москву участились. Мы не давали Родине забыть о себе. Мы приловчились выбирать из месива кофейного цвета фасоль. Выуживали что-то похожее на спагетти из очередной кучки. Не давали заманить себя едой цвета хаки. Удивились, откушав с голодухи тропическую свинину с длинными проволочными волокнами мяса. Пожалели тропических гончих хрюшек и дали торжественный обет их больше не беспокоить. А поскольку другого мяса никому не предлагалось — без всякого надрыва, совершенно сознательно перешли на вегетарианство.

      Надрыв приходил в сонной тишине сам, когда мы изможденные борьбой с несознательным гнусом, тяжело забывались, надеясь выспаться хоть чуть — чуть. Он тревожил нас урчанием голодного желудка и разными неприличными видениями на гастрономическую тему. Не поверите, но чаще всего на влажных от тропической духоты простынях, нам снились... зима и сочные ушастые пельмешки. Они подмигивали нам, смахивая с себя душистый укропчик, и игриво кидались  друг в друга зелеными стебельками лука — батуна...       

      ... А за оконным проемом барака, в кромешной темноте раскинулась чахлая апельсиновая рощица. Чахлой она была всегда и не только в неверном ночном свете. Такой же роща представала и поутру. По свету, мы успели рассмотреть и даже попытаться попробовать зеленые, маслянистые тушки незрелых апельсинов. Затея оказалась неудачной. Время сбора еще не подоспело, потому что в этой части света в данный момент царила календарная зима. Все: зима и никаких разговоров. Хотя ссылка на  холодное, вроде как, время года, не мешала бегать по стенам барака бледным лягушкам, несущим болезни и тропическую немочь. Нас, правда, к тому времени торжественно переселили в другой дощатый домик, но лягушки-скалолазки бегали и там наперегонки с маленькими юркими ящерицами. Зато вручили вентилятор, как апогей цивилизации, и попросили подождать «маньяны».

      Маньяна так маньяна. Для нас это звучало как обещание счастья, которое непременно должно случиться с нами после всех разочарований в этой загадочной стране. Стране, омываемой со всех сторон морями и океанами, где морепродукты... в диковину. Где вместо рыбы едят тропическую волокнистую свинину, которая по стройности может поспорить с гепардом, и везут со всего мира отряды интернационалистов на цементные работы и прополку ананасов. Кстати, нам ни разу не предложили фрукты в лагере, несмотря на то, что потом, когда власть переменилась, мы просто объедались маленькими, удивительно сладкими и душистыми  ананасиками. Но это было уже, так сказать, в «маньяне».

             «Маньяна» - это прекрасное испанское завтра, когда за нами наконец приедут посольские и увезут в далекую Тарару. А пока еще маньяна не наступила, мы усердно гоняли всяких летучих гадов, для которых марля, натянутая на окошко была не столько препятствием, сколько досадным недоразумением.

      Вместо национального флага над входом в наше жилище висело тяжелым полотнищем агрессивно — алое полотенце с величественной надписью: Союз Советских Социалистических Республик. Национальная гордость, уязвленная отсутствием российского триколора, понуждала нас к вышивке крестиком в попытке из разных лоскутов собрать большой флаг. Но лоскуты нужных размеров отсутствовали и крестиком шить не хотелось. Решили вывесить везде маленькие флажки с шелковыми полотнищами, благо их было с собой припасено достаточно, чтобы нас не спутали с другими. Но нас все - равно прозвали новыми русскими за то, что мы упорно игнорировали всякие грязные работы, после которых, как оказалось впоследствии, и были разбросаны по всей территории лагеря тяжелые, заскорузлые от цемента и пота робы.

      Кстати, обувь у людей была тоже будь здоров; невиданные доселе нами «гриндерсы» и высокие резиновые сапоги. Наши шпильки здесь выглядели насмешкой или недоразумением. Да, с этим нам повезло; не крали здесь разве что обувь. Зато полотенца рассеивались вместе с утренним туманом. Но мы серьезно подошли к этому вопросу и каждый божий вечер торжественно снимали наше сокровище. Так удалось сохранить его до Тарары. Хотя там его уже мы добровольно подарили своим новым друзьям.

                Переселение в дипломатическую зону с загадочным названием Тарара прошло легко и воодушевленно.  Ничто не могло уже сбить нас с толку после посещения  особого объекта в столице островного государства и «выгуливания туфель". Помните, я рассказывала про сумасшедше - красивую обувь, которую мы привезли с собой? Так вот, мы все же смогли ее «выгулять» в Гаване. Да, нет, не в дорогом ресторане и не на приветственном балу... «Выгул туфель» состоялся в «жемчужине» кубинской столицы, посещение которой входило в обязательную программу всех приличных делегаций. То есть все наши руководители побывали там. Речь идет, конечно же, о кубинской государственной... психиатрической лечебнице, которой страна гордилась по праву. Но, а в народе ее называли, как и в любой стране, просто психушкой.
   
      Ну, может быть, я все же поторопилась отнести ее в категорию обычных психушек. В отличие от Канатчиковой дачи, здесь людям с психиатрическим статусом, на первый взгляд, жилось достаточно вольготно. Просторные палаты, залитые солнечным светом, удивляли отсутствием решеток на окнах. Хоромы  психлечебницы выгодно отличались от дощатых скворечников нашего лагеря. Но мы мужественно не завидовали. Мы просто ждали отъезда в Тарару. Как ни старались мы сосредоточиться на текущем моменте, но предательские сравнения самым контрреволюционным способом проникали в наши головы и упорно разрушали там то, что мы застенчиво называли смирением.

       Только - только, мы смирились с обстоятельствами текущего момента и вот тебе «на»... Обитательницы этих мест щеголяли маникюром и такими длинными крепкими ногтями, что мы неприлично долго рассматривали их руки, украшенные разными плетенными перстнями и браслетами. В тот момент книга рекордов Гиннесса еще не была в свободном доступе в нашей стране и нам, по сути, не с чем было сравнивать эти поразительные вещи. Вся больница отращивала «ногти до колен», плела из трубок отработанных систем для переливания крови разные мудренности и украшалась «выплетенным» как могла. Мы проходили мимо больных словно мимо безстекольных витрин в огромном магазине. Обитатели же цитадели кубинской гордости особо никакого интереса к нам не проявляли и мы не переставали задаваться вопросом для чего весь лагерь интернационалистов привезли сюда на важное мероприятие.

             О мероприятии никто ничего толком сказать не мог. Мероприятие и мероприятие, что о нем говорить?? Важна тема: о революционных достижениях.

      О, если бы мы не были так наивны и не воспринимали все буквально...  Тогда бы мы обязательно приотстали от всех и хитростью остались в этих странных бесконечных палатах; ведь оттуда еще был выход... в город.

      С мероприятия же гостей, добровольно желающих его покинуть, могли вынести только на носилках. Но это обнаружилось чуть позже. А пока, невероятными усилиями воли отбросили мы смутные подозрения, которые терзали наши души, и сознание окончательно затормозило в приказах к действию. И обреченно вошли в зал, битком набитым людьми...

           По контуру неприступной цепью рассыпались санитары и медперсонал. Всех только впускали, пытаясь побыстрее заполнить пустующие места. Недоуменная, напряженная толпа на сцене человек в тридцать уставилась на нас сверху вниз.

      Шум затих по взмаху санитаров. На сцену вышел выступающий, которого мы между собой назвали солистом. Но он оказался не по этой части. Он открыл рот. И полилась бесконечная словесная река минут на сорок. Человек с открытым ртом смахивал пот со лба, обтирал шею, перебрасывая салфетку из одной руки в другую. Он взывал к нашему разуму, а может и совести каждого в отдельности. Он на грани нервного срыва живописал достижения революции. Но даже совестливые швейцарцы, уже не таясь, всхрапывали на двадцатой минуте зажигательного спича.

      Обалдевшая от духоты публика зевала, кивала поникшими в дреме головами и откровенно спала. Трансовое состояние усиливал гул синхронных переводчиков. Вся аудитория давно уже находилась в измененном состоянии сознания. Мероприятие грозило вылиться в многочасовую медитацию, где уже невозможно было различить свои мысли от обрывков чужих фраз и оплывшее в тропической жаре тело запросто могло обрести другого обладателя разума.
   
                Напряженно молчали и на пределе сил вглядывались в зал только те тридцать, что стояли плотной стеной за спиной выступающего. Ни начала, ни конца, голова полна камней... И только унылое жужжание лопастей бесполезных вентиляторов над  нашими головами...

       И вот, свершилось. Вернее речь, бесконечная как космос, оказалась законченной. Ура,  ура! Скорее «домой», в каморку интернационалиста. Но не тут то было. Грянул...

       Уж, лучше бы ливень и шлепанье босыми ногами по асфальту. Грянул... да, не гром..

       Грянул хор, притаившийся за спиной выступающего. А мы ведь уже забыли про этих людей. И решили, что это такой режиссерских ход; люди как декорация. Для придания особой важности выступлению говорящего.

                Хор  душевнобольных грянул со всей силой нерастраченного таланта. Минут так на пятьдесят..

      О, Боги.. Санитары отказывались реагировать на наши жесты, молящие о пощаде. Никто никого не выпускал, хотя желающие то и дело пытались договориться о свободе. Белые халаты, скрещенные на груди руки со свистками совершенно игнорировали знаки, которые им подавали со всех сторон. Все. Больше ничего не помню. Какой-то провал в памяти. Только знаю, что через два часа пятнадцать минут сумасшедшего окультуривания нас вывели из окружения. С гудящими головами, измотанными от непосильного культпросвещения, выжатыми как недозрелые лимоны в этом тропической раю.

      И только обитатели психиатрической больницы были недовольны тем, что все закончилось так быстро. Им было еще что сказать и спеть. Так то.  Другая культура.
                Продолжение следует...