Помиловать нельзя казнить

Испытывает ли ненависть или глумливую радость рядовой дежурный, прикладывая кулаком тщедушное тело задержанного, допрашиваемого седовласым следователем? Я размышлял об этом не понаслышке, а скорее даже по необходимости. Его слова, вбитые в сознание, всё ещё курсировали в глубине моего воспалённого до крайности мозга, заходя на очередной вираж:
- Это же дети! Ты понимаешь, ублюдок? ДЕТИ!
Именно это я и понимал, как никто другой понимал. Но, стоп, начнём с самого начала.
Исполненный радости от получения долгожданного диплома я вышел из стен родной Almamater и тут же, почти не раздумывая, направился в одну из городских школ, благо, ещё накануне обговорил все условия с директором. Молодых специалистов коллектив школы  не жаловал, но вынуждено мирился с необходимостью обновления кадров. Впрочем, я и не ждал, что меня примут с распростёртыми объятьями. В конце концов, как бы мы не старались по приходу в чужой монастырь запрятать подальше свой устав, но он нет-нет, да выплывет на поверхность в самую неподходящую минуту.
Тогда мне казалось, что я несу свет знаний в молодые неокрепшие умы. Я с энтузиазмом применял новые дидактические методы с оглядкой на новейшие федеральные государственные стандарты, наивно полагая, что способен заинтересовать учеников красочной презентацией или игровым уроком. Мои ночи сильно укоротились, и я почти забыл о том, что у учителя должна быть личная жизнь, помимо той, которую он проводит с классом, помимо школьной. Я успешно утешал себя мыслью, что я такой не один.
Рыская в интернете в поисках интересных сведений и пролистывая бесчисленные монографии, я пытался посмотреть на мир глазами детей, убеждая себя, что именно это событие или эта личность покажутся моим ученикам наиболее запоминающимися и яркими. Каждый раз, выстраивая свою речь, я стремился исключить из неё неточности и огрехи, доводя её до совершенства. Моя жизнь превратилась в одну сплошную и чёткую линию, ведущую к торжеству знания над невежеством, культурного над бескультурным. Но, как же, я ошибался, позволяя себе гореть в огне желания увидеть свет в этих милых детских глазах…
- Это чё? Новый учитель типа?
- Да, я буду вести у вас.
- А-а-а… Ну-ну.
Шум в классе вообще-то не  мешает, если это шум равномерный, идущий в одной тональности, лёгкое шуршание, а не шум. Но когда кто-то начинает переговариваться между рядами, пытаясь перекричать учителя, мысли начинают путаться, ритм урока сбивается и приходится рыться в конспектах, пытаясь обнаружить нужную строчку. Я никогда не был сторонником окриков на детей, полагая, что это может их, как утверждают психологи, напугать, снизить самооценку, заставить уйти в себя, закрыться. Все эти дяди и тёти умудрённые опытом a priori, имеющие за спиной целый сонм званий и целые шкафы с макулатурой в виде диссертаций, утверждали всё это не шагнув ни разу за порог школы. И сейчас мне хотелось бы сказать им, прямо в лицо сказать: «не полагайтесь на результаты ваших наивных тестов, которые дети просчитывают на раз». Причём, просчитывают настолько, что благодаря этим бумажкам картина вырисовывается едва ли не райская. Остаётся лишь немой вопрос: почему название «альфаметилфенилэтиламин» детям запоминается проще, чем термин «Русская правда»?
Итак, я старался не повышать голос без крайней необходимости и вовсе напрасно, поскольку в невинных глазах детей это выглядело как слабость и неумение управлять ими. И как же я должен был поступить?
- Пересядь, пожалуйста, вот сюда, ты мешаешь вести урок.
- Не хочу!
- Пересядь.
- Ты у меня ещё на толчке срать будешь…
Геройство тут ни к чему, геройство хорошо на войне, по крайней мере, мне так казалось раньше, теперь же я так не думал.
- Что ты сказал?
- Ничего!
Выгнать из класса я его не могу, поскольку отвечаю за его жизнь всё время, пока он находится у меня на уроке, вне зависимости от того, находится он на нём или выставлен за дверь, где вероятность несчастного случая возрастает. Возрастает вероятность случая, возрастает и возможность для меня предстать перед судом.
- Почему у меня за четверть выходит четыре? Я отличница!!!
- Я не могу поставить выше, контрольная показала, что и три-то ставить не за что, кроме того, неубедительные ответы с места и поведение…
- Не имеете права!!!
- Дневник дай, пожалуйста.
- Не дам!
- Я вынужден позвонить твоим родителям.
- Нате, звоните!
Полагая изначально, что регулирующим элементом поведения может служить плохая отметка, я снова и снова приходил к выводу, что, возможно, зря отменили розги в 1903 году…
Разумеется, сидеть в наушниках на уроке не преступление, однако, что бы они сами сказали, если бы учитель проводил урок под музыку какой-нибудь популярной фашисткой группы, выкрикивающей античеловеческие лозунги на плохо поставленном немецком? Возможно, поддержали бы…
Курение с первого класса, таблетки с пятого, с шестого уже травка и далее по нарастающей. Корабль моего радужного представления о детях налетел на основательный айсберг и дал трещину. Я шёл в школу и ловил себя на мысли, что меня начинает трясти каждый раз, когда я представляю, что мне сейчас предстоит провести урок в том или ином классе. Говорят, сам Ушинский не знал, как работать с трудными подростками, таскающими с собой ножи, куда уж мне…
И ведь дело даже ни в том, что они обсуждают мой зад, полагая, вероятно, что я не слышу этого. Не обсудят сейчас, обсудят после школы, вопрос лишь в месте и времени.
- Вот у этих учеников должно стоять «4» и «5», почему у них «3»? Родители будут ругаться! Мне не нужны проблемы с классом!
- Я не могу поставить им выше, они не знают материал, более того, не хотят знать!
- Ну, вы там как хотите, но чтобы тут и тут стояли нормальные оценки!
Классного руководителя тоже можно понять, он прекрасно выучил за всё время, проведённое в школе, что нужно сводить проблемы с родителями к минимуму. Он уставший, потрёпанный, ему ничего не нужно, кроме того, чтобы спокойно доработать и уйти на заслуженную пенсию.
- Вы видели, какая сегодня луна? А если посмотреть на луну, а потом вниз, с пятого этажа, то хочется прыгнуть…
Ничего такого страшного, когда слышишь подобное, будучи рядом с собеседником, а если это не так? Если собеседнику от силы чуть больше десяти лет, и пишет он тебе об этом через сеть? Я попытался при первой же возможности задать вопрос психологу на тему, что стоит отвечать в таких случаях… К моему разочарованию, он после более чем минутной паузы задал мне почти тот же вопрос: А что ответили вы?
- А как же родители?
- А что родители?
Помнится, доктор Лектер съедал внутренности своих жертв, в большинстве своём, людей хамоватых, нарушивших его естественную среду обитания, был ли я жесток? Хотя нет, вопрос даже ни в этом, в другом – хотел ли я таким быть? Нет.
Я помню, как размалеванная мамаша с гламурно-розовым телефоном, отнимаемым от уха лишь за тем, чтобы справить нужду, красиво спланировала под колёса проезжавшего мимо грузовика. Её дочь уже не сможет больше бравировать в школе на тему: «нате, звоните». Мне жаль? Нет. Моя рука не помнит, как толкнула под машину этот отброс общества, моя совесть благополучно уснула задолго до этого момента.
Самоубийство. Что может быть хуже? Пожалуй, только неудавшееся самоубийство. Инвалидность никому ещё не прибавляла радости, но некоторым, особо везучим, прибавило ума. Ты не стал падать с пятого, ты упал всего лишь с третьего, классика жанра. Ты в достаточной мере удовлетворён тем вниманием, которое теперь уделяют тебе родители? Хотя, к чему скрывать, ты и до этого не имел конкурентов, будучи единственным ребёнком в семье. И вновь моя рука истошно жалуется на память.
Кое-кому пришлось перевестись в школу для глухих. При максимуме чётко направленных в одну точку децибел и закрытых наглухо окнах сложно не потерять слух, зато теперь никаких наушников и каждый раз не надо напоминать о том, что он присутствует на уроке, а не на концерте. Грубо? Да, пожалуй. Но мои руки не дрожат, а в душе полный штиль.
У любителя «туалетной романтики», признаюсь, был небольшой выбор. Либо вылететь из кабинки у всех на виду без штанов, либо опалить свой зад весьма незначительным, хотя и вполне серьёзно поражающим взрывом. Похоже, его птичьих мозгов всегда хватало лишь на глупые оскорбления, за которыми он себя чувствовал крайне уютно, как за каменной стеной. Врачам пришлось немало потрудиться над тем, чтобы восстановить его заднюю часть в первозданном виде, вернее то, что от неё осталось. Вероятно, у парня в будущем возникнут серьёзные проблемы с девушками, хотя, зачем они ему, если он не в состоянии вести себя с ними по-человечески?
- Вы правы, следователь, это дети, всего лишь ДЕТИ. Наши отпрыски, наши яблоки от яблоньки, те самые, которых мы, похоже, переусердствовав, через край удобрили говном…