Маленькие пессимистические комедии

               
               (с участием солиста Жигулевского)               
 
    Было это под самый занавес российской социальной драмы в конце двадцатого столетия, точнее –  в годы правления последнего советского генсека. Накануне приснопамятных времен разрядки, гласности, возрождающегося секса и сухого закона жил, в одном из сибирских мегаполисов некто Арнольд Жигулевский – солист балета, артист в третьем поколении, страстный автолюбитель и большой ловелас.
 По молодости он часто попадал в истории, ставшие настоящими легендами местного оперного театра. Много всего случилось с тех пор и в мире, и в граде, и в театре. Стремительно меняется жизнь, по видимому, как и расширяющаяся вселенная, история движется с ускорением, и, наверно, не далек уже тот час, когда мчащемуся в неизвестность человечеству грядущий гений выдаст формулу исторического движения, найдет постоянный, либо переменный коэффициент его ускорения и, возможно даже, укажет конечную точку. Многое с тех пор успело забыться. Но, как известно: новое, лишь хорошо забытое старое, а потому хотелось бы поведать, а кому-то просто напомнить те забавные истории, не в назидание - так смеха для.

   Еще в юношеские годы, в честь успешного окончания хореографического училища, Арник получил в подарок от отца мотороллер «Вятка», который предопределил одно из его увлечений. После первых же «забугорных» гастролей, удачно фарцанув привезенным шмутьём, Арнольд исполнил свою страстную мечту - обзавелся горбатым «Запорожцем», из которого потом буквально не вылезал все свободное от репетиций и спектаклей время.

Это микролитражное авто в немалой степени стало виновницей его развода с первой женой - танцовщицей кордебалета, после родов дочки выпавшей из труппы и слегка бесившейся без любимого дела. Молодая жена, признаться, не без оснований, ревновала Жигулевского к каждой юбке, но пуще всего к закадычному горбатенькому дружку.

Они были неразлучны, точно Иванушка и длинноухий конёк из ершёвской сказки.  Жигулевский ездил на своем «горбунке»  в парикмахерскую в соседний квартал, в булочную за сто метров, в киоск за мороженым - за сто пятьдесят и казалось никто, и ничто не в силах вытащить его из-за баранки. Хотя однажды это легко сумела сделать законная супруга Арнольда – Марина, после чего их семейная чаша разбилась вдребезги. Но об этом чуть позже.
   
 Первая трещина в идиллических дотоле узах образцово-показательного семейства  разверзлась по банальной причине, и действие её развивалось по сценарию серийных анекдотов. Отличие было только в том, что нежданно нагрянул не супруг из командировки, а жена из поездки к своим родителям, куда отвезла на витаминное кормление двухлетнюю малышку - дочь.
   
Марина обернулась быстрей, чем намечала. Её приподнятое настроение, вызванное предвкушением скорого выхода на любимую работу, от всплывающих из памяти минут дивного волнения перед выходом на сцену и шквалов аплодисментов после выступлений, омрачилось.

А дело было в том, что по приезду она долго не могла открыть своим ключом запертую изнутри дверь их служебной, гостиничного типа, квартирки, расположенной в одном из крыльев огромного театра. Ни на звонки, ни на стук  никто не отзывался.

 Это продолжалось довольно долго и, в конце концов, рассерженная женщина начала каблуками туфель, в кои были обуты её стройные сильные ноги, все ожесточённей, долбить ни в чём не повинное творило. С потолка посыпалась штукатурка, из соседних комнат стали выглядывать любопытные и потревоженные жильцы. Все они были членами большого театрального коллектива, который дружным можно было назвать лишь с огромной натяжкой.

За деланными искусственными улыбочками и восторженными поцелуйчиками при встречах, принятых в театральной среде, почти всегда пряталась поганенькая чёрненькая зависть. Наконец дверь отворилась, и из-за нее выглянул испуганный, явно не трезвый, Арник, закутанный в банный махровый халат. Оттолкнув супруга, Марина ворвалась в апартаменты. То, что она там увидела, превзошло все её наихудшие предположения и из разгневанного состояния перевело во взбешенное.

Будучи женщиной бесстрашной и решительной, имея вместо генетического груза трех поколений театральной интеллигенции, горячую смесь цыганско-казацких кровей, она опешила лишь на несколько мгновений. А когда ж на свой, довольно бестактный и даже грубый в иных обстоятельствах, вопрос:
   -«Что здесь за б…ство твориться!?»,
   От одной из трех растрёпанных голых девок услышала циничный ответ:
    - Как что? Не видишь, дура, - группенсекс! Присоединяйся, козюлька, хи, хи, хи… рога-тенькая.
    Марина, не раздумывая, отвесила говорливой девице, картинно раскинувшейся в кресле, хлёсткую затрещину. Причем сделано это было с помощью высокого сапога- чулка, первого, что подвернулось под руку. Веселость с девицы улетучилась мгновенно. Сие действо произвело должное впечатление на все, уже более не объятое похотью, сообщество, которое включало кроме нагих девок, и Арника, в халате на голое тело, так же двух его, приятелей, облаченных в  «костюмы библейских Адамов».
   - А ну, марш отсюда, сучки поганые, проститутки! И козлы тоже! Быстро, я сказала! Ещё быстрей!
   Тут снова в ход пошли Маринины ноги, натренированные у станка, на средине залов и на сцене, не хуже чем у футболиста республиканской сборной. Пенделей получили все замешкавшиеся, не взирая ни на пол и ни на возраст, ни на сценический статус. Надо сказать прямо - один из «раскрепощённой шестерки», был Заслуженный артист. Досталось всем - все вылетели в коридор в неглиже. За ними следом полетели комья одежды, и облачаться раскрепощённым пришлось на глазах восхищённой и хихикающей публики, чьи носы торчали почти из всех приоткрытых дверей.
 
 Этим стриптизом в обратном порядке спектакль не закончился – последний акт прошёл в профкоме, где одним из пунктов был рассмотрен вопрос «об аморальном  поведении отдельных членов коллектива», следующим прошло распределение подведомственных жилых площадей, и последним шёл вопрос об очерёдности на приобретение автомототранспорта. 
 
  По итогам заседания профсоюзного комитета Н-ского театра оперы и балета было вынесено решение: 1. За аморальное поведение, позорящее звание советского артиста, со-листу балета первой категории Жигулевскому А.А., объявить строгий выговор.

2.  Ходатайствовать перед администрацией театра о выводе его из группы кандидатов на участие в запланированной на сезон сего года гастрольной поездки по Федеративной Республике Германии.

 3. Солиста балета первой категории Жигулевского А.А. с семьей, переселить из служебной квартиры гостиничного типа общей площадью 28 квадратных метров, в служебную комнату с подселением и общей кухней, площадью 11 квадратных метров.

 4. Солиста балета первой категории Жигулевского А.А. переместить из общей очереди на при-обретение автомобиля «Жигули», со второго на последнее - двадцать третье место согласно приложенного списка.               
   
 На гастроли Арнольд всё ж поехал, танцор он был великолепный, и равноценной замены не нашлось. «Жигули» - «копеечку», он тоже купил менее чем через год с рук на барахолке. 

Прощение супруги он вымолил на коленях, с помощью букета  роз и шампанского. Но ненадолго - вскоре грянул новый скандал - последний в бурной, хоть и непродолжительной семейной жизни Жигулевских.
   
 Как известно, Арник, без крайней нужды, старался не покидать своего «железного коня», поэтому Марине, заждавшейся его из булочной, не составило большого труда определить местопребывание супруга. Она выглянула из окна новой, куда их переселили на прошлой неделе, комнатки, расположенной на третьем этаже все того же театрального крыла и увидела горбатенького.

«Запорожец» стоял под окнами так, что рассмотреть, кто в нём находиться, сверху было невозможно. Марина подождала ещё минут пять. Наконец терпение её лопнуло, из-за шумов большого города, криком вызвать Арника не удалось, поэтому ей ни чего не оставалось делать, кроме как спуститься и посмотреть, нет ли благоверного в машине.

 Разумеется, Жигулевский был там. Наклон его головы указывал, на то, что он сосредоточил свое внимание на собственных коленях, или на том, что на них находиться. Марина тихо подошла к автомобилю. Заинтригованная странной сосредоточенностью мужа, который, как глухарь на току, отключился от внешнего, полного опасностей мира, она распахнула дверцу. На коленях Арнольда не двусмысленно и методично дёргалась женская голова, в такт движениям следовали чмокающие звуки. Догадаться, чем занята владелица сего мыслительного органа было не трудно. Дикая ревность затмила Маринино сознание. Она вцепилась в волосы исполнительницы орального блуда, и с бешеной силой потащила её на себя – вон из салона.

Не без труда это ей удалось. Девица, стоя на четвереньках, у ног беспощадной Марины, орала, выла и визжала, словно сразу несколько разных видов живности, на скотобойне.  Арнольда вытаскивать не потребовалось - он сам резво выпрыгнул из машины через другую дверь, и скрылся подальше от лиха, в неизвестном направлении и сроком на два дня.    
    
 Уже позже, на «общинной» кухне, жаря яичницу, предельно возмущённая Марина жаловалась подругам:
  - Нет, ну вы представляете! Я, как порядочная, жду этого козла обедать, а он с какой-то мартышкой в машине, и что там творят! Эта мерзавка, вы не поверите!...  Я, законная жена, и то себе это редко позволяю! Всё, девчонки, терпежу моего больше нет! Я ему таких  рожищь наставлю, вот увидите - весь театр обхохочется!
    
Как сказала, так и сделала. Теперь Марина зажила бездумной жизнью богемной бабочки. Пикники, застолья в кафе и ресторанах, вечеринки на холостяцких «лямурных» квартирах. Вино и мужчины. Эффектная внешность настоящей топ модели, позволяла Марине выбирать ухажёров из сотен, если не из тысяч, конкурирующих субъектов.

 Вскоре её стали видеть то в обществе бравого армейского майора, то с каким-то иностранцем – то ли немцем, то ли финном, то с белокурым красавцем - лётчиком аэрофлота, то с черноусым кавказцем, нашпигованным, презренным металлом,  как хороший колымский прииск. Золото у немолодого джигита было повсюду: во рту, на шее, на запястье, на пальцах, в карманах  - в виде брелоков и портсигара, так что казалось - обнаружить сей элемент можно в любой части его шерстистого толстого тулова - не самородками, так готовыми изделиями. 
   
Естественно, долго это продолжаться не могло. До Арнольда стали доходить грязные  сплетни. Его мужское самолюбие было чрезвычайно уязвлено. Ходить сквозь строй гаденьких ухмылочек, эдаким «тряпочным оленем», не позволяла гордость, и он стал регулярно после спектаклей захаживать в театральный буфет, где накачивался спиртным.

На одиннадцати метрах их совместного скромного жилища, вместившего всего один диван-кровать, развернулись ожесточённые бои, начинавшиеся, как правило, из-за Марининых претензий на безраздельное и единоличное  обладание сим предметом. С чем Арнольд бывал категорически не согласен.

Силы у противников были почти равны, поэтому успех   оказывался переменным и непредсказуемым. Выходить на театральные подмостки в синяках и ссадинах можно только после долгого и тщательного грима, так что с некоторых пор в результате негласного соглашения, супруги старались не бить друг друга по голове. Не всегда это получалось. Над брачным ложем, на стене завешенной ковром, вместо ружья, должного когда-нибудь выстрелить, дамокловым мечем висел кавалерийский Златоустовский клинок с датой выпуска 1913 г.  Подарок Арнольдового  деда – участника гражданской и заядлого коллекционера  всякого оружия.
 
 Дошло и до него. Не до деда, так как тот «почил в бозе» несколькими годами ранее. До оружия. В одной из схваток Марина удачно заехала ногой – своим «главным калибром» в супружеский пах. Жигулевский, утробно завыв, перегнулся пополам. Немного придя в себя, рванул со стены дедовскую шашку и с криком:
 
- Я убью тебя, и сам выброшусь в окно!
 
 Арнольд взмахнул боевым оружием. Сталь просвистела у самого уха бесстрашной казачки. Та даже бровью не повела, зато бедный диван был разрублен почти пополам, после чего спать на нем стало менее удобно, чем на полу. Сам рубака, видимо осознав, возможные тяжкие последствия  промаха, позорно бежал с поля битвы. Правда, не через окно, как обещал, а в дверь.
   
Когда по истечении трёхдневного запоя, он вернулся к родным пенатам, то дома не застал ни жены, ни её вещей. Вскоре Арнольд выяснил, что его супруга, перевелась в театр, расположенный в другом городе, куда и уехала на постоянное место жительства. Через несколько месяцев от нее пришло письмо с запросом на развод. Он кочевряжиться не стал, дал согласие, и их развели заочно.      
 
 С того времени Арнольд Жигулевский более года провел холостяком, в трезвые часы подтаксовывая на «Запорожце», ремонтируя его,  как правило, под хмельком, либо прожигал вечера в кафе и буфетах. Впрочем, делал это без особого размаха. У него была одна пламенная мечта, и только когда, после успешных и прибыльных гастролей, он поменял  «конька горбунка», на «Жигули», Жигулевский принялся отрываться по-настоящему, видимо  не зная, что умеренность продлевает удовольствия.

 О кутежах и оргиях с его участием начали ходить легенды и анекдоты - он стал «притчей во языцех» и козлом отпущения всех театральных месткомов и общих собраний. Начальство махнуло на него рукой. В спектаклях солист Жигулевский работал безупречно, и с какого бы бодуна ни приходил на работу, вскоре тяжким трудовым потом изгонял из себя алкогольные токсины. Печень в наследство досталась ему здоровая, очевидно она его и спасала.
   
  Однажды на гастроли в Н-ский театр приехала труппа из столицы. При встречах творческий народ общается, делится планами, слухами и сплетнями. В каждом коллективе есть свои неформальные объединения по интересам, нередко соперничающие и даже враждующие. По каким-то им одним известным каналам, старым связям и внешним признакам, артистический люд быстро и безошибочно находит единомышленников.

 Ведущие солисты, режиссёры, прима-балерины, оперные примадонны и прочая театральная элита образуют свои компании. Музыканты оркестра – свои, рабочие сцены, осветители, суфлёры и прочий театральный пролетариат, само собой, - свои. Вечерами после спектаклей театральный буфет на некоторое время становится сортировочным пунктом и плавильным котлом, где артисты знакомятся, познают друг друга, и образуют те самые - неформальные объединения.

 Гусарствующая молодёжь шустро сбивается в весёлые кучки и  вскоре смывается для продолжения банкетов по ресторанам, гостеприимным нестрогим квартирам, а то и по иным более злачным местам. В отличие от сегодняшнего дня, розово-голубая часть, так называемые – «секс меньшевики», тогда  держались чопорно и особняком.

 В те, неспешно и благо текущие годы, привлекать к себе излишнее внимание было опасно, в уголовном кодексе существовала статья, предусматривающая весьма строгое наказание за моральную распущенность, которой считалась однополая любовь.
   
  Герой нашего рассказа не отличался оригинальностью - любил женщин, вино и быструю езду. И в этот раз он с одним из своих приятелей быстро познакомились с двумя московскими штучками - старлетками из приезжей труппы. Они неплохо посидели  вчетвером в холостяцкой комнатке Арнольда, изрядно выпили под скромную закуску и магнитофонную музыку, даже потанцевали медленные сближающие танцы.

 Но когда далеко за полночь из-за стенки раздался уже не первый настойчивый стук, призывающий к тишине и порядку, четверка была вынуждена закончить посиделки. От гостеприимного предложения хозяина - лечь спать всем вместе на единственный расшатанный и перетянутый после сабельного ранения диван, избалованные москвички отказались.

Количество уничтоженного спиртного к тому моменту  уже не поддавалось бухучету. Чтоб дойти до гостиницы, куда были поселены приезжие артисты, нужно было пересечь по диагонали площадь, метров примерно триста. Арнольд уже не крепко держался на ногах, поэтому проводить дам, решил не пешком, а на собственном авто с ветерком, что, разумеется, должно было произвести на них впечатление.

До гостиницы добрались благополучно, проводили девиц до входа, но дальше в номер прошли только девушки. Явно не трезвых мужчин, среди ночи, не пустила строгая администратор. Не помогли ни уговоры, ни мятая «трёшка». Червонца у приятелей не нашлось, поэтому они как-то очень быстро надоели блюстительнице морали, и она пригрозила позвать милиционера, который спал рядышком за тонкой дверью. Чтоб не искушать судьбу, друзья решили не настырнычать. Печальный опыт общения с правоохранительными органами у них обоих имелся, и ночёвка в вытрезвителе не входила в их планы.
   
- «Чёрт с ними, пусть наши отрады идут спать в свой высокий терем, завтра будет день, и будет пища» -  решили они, и вернулись в машину. В бардачке Арнольдом на опохмелку была припасена бутылочка его особо любимого по утрам напитка -  жигулевского пива. Выпить хотелось немедля – здесь и сейчас. Ждать утра не стали.               
 
  Этого, как показали последующие события, делать, совсем не следовало. Такой пустячок – всего то граммов триста слабоалкогольного напитка, оказались совершенно лишними. Жигулевский завел двигатель, включил скорость, тронулся, разогнался до третьей и «вырубился».

Очнулся он от сильнейшего удара грудью о рулевую баранку. Его напарник по любовным похождениям, Жора, головой разбив лобовое стекло, бездыханно лежал у огромных гранитных ботинок вождя мирового пролетариата - на постаменте памятника Владимиру Ильичу Ленину, куда волею судеб врезался неуправляемый автомобиль.

 Большая часть хмеля вмиг вылетела из головы горе водителя. До приезда милицейского наряда, Жигулевский  успел только прервать невольное поклонение своего друга великому творцу диктатуры пролетариата и занести обратно в машину его обмякшее тело. Пока же сам он огибал разбитое авто, «тело» вскочило и убежало.

 Это чуть-чуть успокоило виновника ДТП. «Слава Богу – мы оба живы!» - мысленно  констатировал факт Жигулевский. Следующей тревогой и заботой стал, разумеется,  его драгоценный, механический товарищ, друг, почти брат – «жигулёнок». Но по-настоящему оценить степень повреждения и посчитать ущерб, Арнольд не успел - от горестных раздумий его отвлек подъехавший милицейский «уазик», так что остаток ночи, вопреки желаниям, ему пришлось провести за решеткой в обществе двух мелких хулиганов и подобного же масштаба жулика.   

 Пожившие в своё удовольствие мужчины, могут легко понять всю степень утренней подавленности нашего героя, прочувствовать всю глубину охватившего его пессимизма. Стоит только представить себя на его месте - после бессонной ночи, с дикого похмелья, с  огромным ноющим синяком на груди, и ко всему вдобавок, лишившемся любимого автомобиля и  «прав», которые также пришлось оставить в ГАИ. Если три первых обстоятельства были временны и  преходящи, то без последних Арнольд просто не мыслил своей жизни.

Целые сутки Жигулевский в полном ступоре провалялся на отвергнутом «глупыми бабами» диване,  благо в тот день не было спектакля. Репетицию он пропустил. Наконец, в помятом организме и  разбитой душе Жигулевского  произошли некие позитивные подвижки. Он вспомнил о весьма влиятельном знакомом – директоре «ВАЗовской» станции техобслуживания, который был в некоторой степени ему обязан - Арнольд несколько раз доставал ему билеты и контрамарки на спектакли.

 Пошарив в карманах, Жигулевский нашел пару двухкопеечных монет и отправился к автомату. Арнольду повезло, с первой же «двушки» он дозвонился. Влиятельный, хоть и не без колебаний, пообещал попробовать помочь его горю.   
    - Звони, после обеда, скажу, что делать надо. Ну, пока, не горюй. – Утешил директор станции техобслуживания, перед тем как положить трубку.

    Вечером, проинструктированный Арнольд, с литром водки и куском докторской колбасы в модной джинсовой сумке через плечо, шагая по «компасному курсу надежды», пришел в серое безликое здание районной Гос автоинспекции. Постояв у дверей кабинета заместителя начальника, капитана Мулдашева, ровно столько, сколько потребовалось, чтоб унять мандраж, он постучал, и шагнул через порог. Если сказать, что посетитель и хозяин кабинета произвели друг на друга не благоприятное впечатление, значит сильно преуменьшить то чувство, которое с первого взгляда возникло между двумя этими советскими людьми. Старый служака помимо неудовлетворимой корысти, язвы двенадцатиперстной кишки и хронического алкоголизма имел сильное чувство национальной гордости и интернационального превосходства коммуниста над беспартийным.

 Высшими достижениями мирового искусства для него были песни, и пляски в исполнении ансамбля Советской Армии и кинофильмы про войну. Жигулевский напротив - являл собой тип чисто безыдейного космополита прозападного толка, человеком общества потребления и безграничных либеральных ценностей. Общим у товарищей из одного района  оказалось только пристрастие к выпивке, которое и позволило им на некоторое время сблизиться в прокуренном кабинете за пыльным канцелярским столом.
      После третьего полустакана, устав ждать денежного вознаграждения рублей эдак в двести-триста, как рассчитывал, зам. начальника понял, что от этого пижона он их, пожалуй, не получит, поэтому стал раздражаться. Арнольд же, не смотря на то, что одет был в потёртый фирменный джинсовый «прикид», тянувший,  как раз, на эту весьма приличную сумму, не был настроен раскошелиться, так-как очень надеялся скопить на ремонт, а еще лучше на новую машину.

На откровенные намёки по поводу необходимости финансовых вливаний, он тупо не реагировал, решив, что литра этому «легавому парнокопытному» будет предостаточно. По прошествии полутора часов, и исчезновении содержимого полутора бутылок,  застольная беседа, состоявшая из оскорбительных намёков, как-то незаметно перешла в фазу прямых сравнений друг друга с различными представителями фауны.

После одного из сравнений, показавшемуся капитану особенно обидным, тот вытащил табельный «ПМ» и ткнул им в лицо «вконец оборзевшему щенку». Арнольд среагировал непредсказуемо даже для самого себя - от испуга он стремительно вырвал оружие из рук пьяного милиционера и швырнул его в закрытое окно. Пистолет пролетел сквозь звонкое стекло, не изменив траектории, и скрылся в вечерних сумерках. Тут не на шутку испугался уже и сам зам. начальника.
   
В конечном итоге, вопреки проискам мировой буржуазии, как любил говорить дорогой Леонид Ильич, пистолет был найден менее чем за сорок минут в клумбе осенних бархоток, которыми пришлось пожертвовать. Солист Жигулевский лишился права управления автомобилем на срок в полтора года. За это время он отремонтировал «жигулёнка», повторно женился, угодил в «ежовые рукавицы» железно характерной леди, был неоднократно вожен к наркологу и, вы не поверите – встал таки на путь исправления!               


                Конец.