Детектив с утра пораньше

    Дед явился рано утром, когда Коля, умывшись до замирания сердца холодной водой из железного висячего рукомойничка, присел в майке и спортивном трико  покурить на скамейке у калитки. Деревня только начала просыпаться, постепенно расходился туман, где-то позвякивала колодезная цепь, изредка раздавалось мычание коров. Утренний ветерок приятно холодил кожу, было легко на душе и в голове, несмотря на радушную встречу, устроенную вчера вечером тёщей и тестем любимому зятю. Вот тут-то и подошел к Коле дед. Сухонький, небольшого росточка, был он в черном строгом пиджаке с несколькими медалями, в помятых затрапезных брюках в мелкую полоску и калошах на босу ногу.
    - Николай, если не ошибаюсь? - кашлянув, строго спросил старичок.
    - Точно так, папаша.
    - А я буду Маякин Егор Никифорович, сосед родителей супруги вашей Зинаиды. Вон мой дом напротив. Хочу  заявление сделать.
    - Какое такое заявление? - удивился Коля.
    - Вам заявление, как представителю власти. Видел я ваш портрет фотографический в милицейской форме - значит, вы власть и есть. Официально заявляю: в доме моём вчера вечером совершена покража. Прошу зайти ко мне и осмотреть место преступления.
    - Да я… -хотел было Коля объяснить, что работает он в милиции водителем в скромном звании сержанта, но только пробормотал: -Тут участкового бы надо…
    - Участковый далеко, - строго пояснил старичок, - а вы вот он, тут. Так что идёмте, Николай.
    Пришлось Коле плестись за дедом. Дома у Маякина было чисто, но неуютно как-то - не чувствовалось женской руки.
    - Вот тут она вчера была, - Маякин ткнул сухим кривым пальцем в угол, где на полочке с пожелтевшим рушником стояло несколько небольших картонных иконок, - Богоматерь с Младенцем. Хорошая икона, большая, в окладе. Утром глянул - нету. Вы, Николай, - власть, на вас вся надёжа.
    - Кого-нибудь подозреваете? - изобразил из себя умелого следователя Коля. - Кто заходил? Соседи, посторонние?
    - Мне подозревать не положено, - ответил старик. - Чего на людей напраслину возводить? Вы - власть, вам и расследовать.

    Несмотря на ранний час, дома у родни все уже откуда-то знали про соседскую пропажу.
    - Надо помочь Маякину, - сказал тесть за завтраком. - Мужик он въедливый, но справедливый.
    - Да, помоги, Коль, - вступила тёща. - Очень справедливый старичок Егор Никифорыч, фронтовик, до сих пор в мастерских помогает, никак без дела не может…
    - Ну чем я ему помочь могу? - не выдержал Коля. - Тут участковый нужен. А я прав никаких не имею следствие вести.
    - Да какие тут права? - удивилась жена Зина. – Ты просто по-человечески помоги Никифорычу - научился же ты хоть чему-нибудь в своей милиции? А то сегодня суббота, завтра воскресенье: где он участкового найдёт? А икона маякинская за два дня уплывёт куда подальше - ищи-свищи.
    Жене Зине Коля ничего возразить не смог, вышел на улицу, сел всё на ту же скамейку и опять закурил. Глянул на маякинский дом, и показалось ему, что дед наблюдает за ним сквозь окошко. «Вот навязался, старый чёрт», - подумал Коля. За что бы тут зацепиться? Икона у деда давным-давно стояла, все местные ее видели, друг друга миллион лет знают: не будет же сосед у соседа красть. Вот если кто-то посторонний…Чужой - и именно вчера. Вчера Коля с Зинкой приехали единственным вечерним автобусом (их всего-то за день два ходит: один утром, другой вечером), с автобуса их сошло человек десять, по большаку к деревне пешком пошли, кроме Коли с Зинкой, пятеро. Два мужика скоро свернули на Рулёво. До тёщиной деревни пошли трое; поотставшие женщина с мальчиком и оторвавшийся вперед рыбак-бородач с целым набором спиннингов.
    Задумавшийся Коля не сразу почувствовал рядом тёплое Зинкино бедро.
    - А рыбачок-то этот городской не первый раз сюда наведывается, мне мать говорила, - словно угадывая мысли мужа, сказала Зина. – И всё к Кольке Свистунову заходит. И вчера Колька был вдупель, орал ночью на всю деревню - вы-то с батей поддавши были, ничего не слыхали…
    Николай хотел было возразить насчет «поддавши», но раздумал и спросил:
    - Что же это за такой у меня буйный тёзка?
    - Да Колька Свистун. Так, непутёвый. Отца-мать в гроб вогнал, жена с ним не ужилась.Бухает. А вот вчера с чего пил? Запасов у него отродясь не водилось, а завмагша до понедельника в район укатила. Рыбачок поил, не иначе.
    «Ну, бабы, всё знают!» - подумал Николай.
    - Далеко тёзка-то живёт?
    - Крайний дом на нашей улице, развалюха. Но ты, Коль, с ним помягче: пьянь-то он пьянь, но трезвый - парень добрый, кому чего помочь - никогда не откажет. Вдруг не он?

    Тёзка сидел на захламленной терраске в драном трико и грязной майке-тельняшке. Волосы его были всклочены, еще достаточно молодое лицо землисто и опухше. Пустые бутылки валялись под столом, размусоленные солёные огурцы и пустые консервные банки разбросаны по столу вперемешку с хлебными корками и раздавленными окурками.
    - Свистунов? - строго спросил Николай.
    - Чего надо? – хрипло ответил тёзка.
    - По делу.
    - Выпить есть?
    Николай вытащил из кармана куртки бутылку «Кристалла», последнюю из взятых для встречи с тестем. Дрожащей рукой тёзка начал протирать стакан клочком пожелтевшей газеты.
    - Подожди, - Николай подвинул бутылку к себе, - задарма у нас теперь не наливают. С рыбаком пил вчера?
    - Да пошел ты… - вяло отмахнулся Свистунов.
    - Действительно, пошел, - Николай засунул «Кристалл» в карман и направился к покосившимся дверям.
    - Стой, - слабо пискнул тёзка. – Ну пил я с ним, пил…
    - А чего же это он тебе наливал?
    - За ночевку, за чего же еще…
    - И за икону маякинскую?
    - Не знаю я никакой иконы!
    - Значит, и стакана не будет.
    - Ладно, ладно, куда ты? - заторопился Свистунов. – Да на хрена деду икона эта? Дрянь какая-то ржавая. А рыбачок-то меня обманул, ходил всё кругами: возьми, мол, икону у деда, два литра сулил…Я утром глянул - два пузыря пустых. На литр обманул, падла!
    - Где же он сейчас?
    - Свалил уже, гад! Я утром рванул его искать, похмелиться-то надо - свалил в полшестого на молоковозке…
    - Ни имени, ни адреса?
    - Звать Валентином - больше ничего…Ну налей, братан, помираю! – вдруг жалобно взвыл Свистунов.
    - Да не брат я тебе, - жестко ответил Николай, - и ничего ты пока не заработал.
    - Не заработал…Не заработал, - заплакал тёзка, настоящие слёзы бурно покатились по землистым щекам. – Погоди, я сейчас…Сейчас…
    Свистунов полез куда-то за печку, погремел железками - и вытащил…икону.
    - Она, братан, точно, она.
    Икона была большая, на деревянной доске, достаточно светлая и яркая, тёмными были только печальные лики Богоматери с Младенцем и их руки, которые не были закрыты содранным окладом: следы от выдранных гвоздиков еще были видны на ребрах доски.
    - Оклад где?
    - Я почем знаю? – вновь заныл Свистунов. – Должно, Валентин содрал, а доску за печку бросил… Давно он эту икону у деда приметил, я-то всё не хотел, а тут…
    Николай поставил бутылку на стол, взял «Богоматерь» и пошел к дверям.
    -А ты-то будешь? – тёзка трясущимися руками уже крутил пробку.
    - С козлами не пью, - не оборачиваясь, ответил Николай, хотя выпить ему захотелось страшно.
    - Деду-то хоть не закладывай! – донеслось вслед. – Он же мне как отец родной!..

    Когда Николай зашел к Маякину, было уже половина девятого утра: следствие заняло полтора часа.
   - Вот, - сказал Коля и положил икону на стол. – Ваша пропажа. Особой ценности, видимо, не представляет, а вот оклад был ценный, серебряный или позолоченный - укатил уже в город, ищи-свищи его там. Помочь больше ничем не могу, папаша.
    Старик сидел на табуретке, чуть согнувшись, маленький и сухой. Спросил после затянувшейся паузы:
    - Колька Свистунов, что ли?
    - Знали - чего же молчали?
    - Эх, да несчастный он, Свистун, заброшенный…

    Всю субботу копали картошку. Вечером за ужином (тесть, несмотря на отсутствие завмагши, раздобыл-таки пару бутылок) тёща сказала:
    - Молодец, Коленька, уважил Никифорыча. Просил  тебя зайти завтра перед отъездом.

    Когда Коля зашел к Маякину, старик был при полном костюме, при рубашке и медалях, лишь калоши на босу ногу были всё те же. На столе стояла сковорода с картошкой в сале, две стопки и полбутылки.
    - Не, я не пью, - стал отказываться Коля, - мне сейчас три километра с сумками на автобус переться…
    - Ничего не знаю, - отвечал старик, протягивая Коле стопку. – Вы меня уважили, а уважение нынче вещь дорогая.
    Пришлось выпить. Дед как-то засуетился. Глянул Коля на полочку - а «Богоматери» нет. Николая аж пот прошиб: что за наваждение? И тут слышит он покряхтывание и голос маякинский:
    - Вот она, икона.
    В руках у деда была доска, завернутая в старые областные газеты.
    - Отвезите ее в город, в церковь, отдайте батюшке из рук в руки - пусть у них там будет. Сам-то я вечный большевик, этот опиум мне и до сих пор ни к чему, а вот жена моя, покойница…Очень она верила, моя Мария…


Рисунок автора