Раздел польского пирога

С семилетней войны Фридрих Великий вернулся в Берлин, которого не видел уже почти шесть лет, поздно вечером 30 марта 1763 года.

Но как разительно отличалось это прибытие от прежних возвращений с войны! Прославленный военачальник, от одного слова которого зависел мир в Европе, ехал в плотно закрытой коляске.

Город хотел торжественно принять его, у Франкфуртских ворот люди стояли с факелами. Но король не отвечал на приветствия и в молчании проследовал в замок.
 
Спустя несколько дней он велел отслужить мессу в часовне замка Шарлоттенбург. Того самого, где в 1740 году он, молодой король, говорил о своих реформах. Все ожидали, что Фридрих прибудет со всем двором, что месса будет посвящена победе и долгожданному миру.
Но Фридрих появился один, в строгом черном костюме, сел и дал знак начинать. Когда хор запел, король закрыл лицо руками...

Цели кровавой войны достигнуты не были.

Ни Саксония не присоединена, ни те области Моравии, о которых договорился с покойным императором Карлом VII. А погибло 500 тысяч человек, то есть каждый девятый житель королевства, пожрано огнем и снарядами 14 тысяч домов, убито 60 тысяч лошадей, протрачено впустую 140 миллионов талеров, – и все вернулось на старые места, только вот поля не засеяны...

Стоило ли все это терять, чтобы взамен получить одни лишь слова: титул выдающегося полководца для себя, титул могущественнейшей европейской силы для Пруссии?

Бессмысленность войны сильно подействовала на короля, да и к тому же семь лет пролетело. Ушли былая жизнерадостность, широкое гостеприимство. Он стал подозрителен, и эта черта характера с годами только крепла.
 
Своих целей Фридрих Великий теперь решил добиваться дипломатическими средствами. И прежде всего обратил внимание на внутренние дела разоренной войною страны.

Одним из первых указов стал Закон о сельских школах. Фридрих Великий писал в нем, что невежество деревенских жителей есть величайшее зло. Поэтому обучение детей – дело обязательное, за это отвечают родители, опекуны и помещики.

С 1763 по 1769 годы только в Силезии было открыто 750 новых школ - 500 католических, 250 евангелических (протестантских). Еще при <Короле-солдате> по всей Пруссии дети были обязаны два дня в неделю учиться: королевский указ запрещал отвлекать их в эти дни на сельскохозяйственные работы. Фридрих добавил к двум дням еще три, так что лишь воскресенье и среда были свободны от занятий.

Рассказывают, что если он проезжал верхом из Потсдама в свой берлинский замок в среду, дети бегом сопровождали его, стараясь стереть пыль с его запыленных сапог, – а он ворчал на них: «Ступайте в школу, бездельники!» Но ведь была среда, и дети, смеясь, пели:

Ах, наш добрый Старый Фриц,
Позабыл ты свой завет,
Что по средам школы нет!

Учителями в сельские школы король посылал отставных солдат. Его не смущало, что большинство из них вовсе не блещет преподавательскими способностями. Что иное можно было предложить взамен, когда денег мало, а образованных учителей для такого громадного числа школ вовсе нет?

А солдаты... солдаты умеют читать и писать, за годы войны повидали немало, знают, что такое дисциплина, – без нее какая же школа... И, с другой стороны, учителями не рождаются, учителями становятся: по всей стране король открыл учительские семинарии.
В села вернулись 40 тысяч демобилизованных. Фридрих отдал им бесплатно 35 тысяч армейских лошадей. Более шести миллионов талеров выделил сельским хозяевам на возмещение военных убытков. Открыл государственные склады и выдал зерно для посева да и просто для пропитания.
 
Больше всего пострадали от войны Померания, Силезия и Ноймарк. Их освободили от налогов: Силезию на шесть месяцев, Померанию и Ноймарк на два года. Помощь короля позволила построить четырнадцать с половиной тысяч домов. В Верхней Силезии в 213 новых деревнях поселилось 13 тысяч семей. Суммарный размер государственной помощи достиг 20.389.000 талеров. Для сокращения расходов была ликвидирована городская полиция, – король не сомневался, что горожане сами смогут поддержать дух честности и порядка.
 
Фридрих, как прежде, регулярно объезжал свои владения, инспектировал хозяйство городов и деревень, требовал подробных отчетов от местных властей. В одном селе староста горячо требовал от короля возмещения убытков от русской армии. Он буквально не давал королю вымолвить слова, и тот, наконец, сказал:

«Пусть он стихнет и позволит мне говорить. Есть у него сrahon (карандаш)? Есть? Тогда пусть записывает. Вы, господа, должны посмотреть: сколько нужно зерна для выпечки хлеба? сколько для весеннего сева? Сколько нужно лошадей и в каких округах они нужнее всего? Обдумайте все это и послезавтра будьте у меня, и чтобы мне все было ясно. Подсчитайте все как можно точнее, потому что много дать не могу».

Для восстановления промышленности король стал выдавать дешевые кредиты дворянам Силезии и Померании, основал в 1764 году Берлинский банк и внес в него 8 миллионов талеров основного капитала. Дело пошло. В Прусском государстве к концу правления Фридриха Великого, то есть через двадцать с небольшим лет, действовало 47 доменных печей, а в цехах металлургических заводов грохотало 185 ковочных молотов.
 
И откуда же брать деньги, как не с подданных? Король ввел новые налоги и пошлины на соль, на пиво, на многое другое повседневное, – перечень включал полтысячи названий. Само по себе для жителей это было нелегко. Но еще хуже, что сбор налогов и поиск контрабандных товаров король поручил иностранцам, французским финансистам. Они направили в королевство около трех тысяч сборщиков.
 
В чужой стране те были безжалостны. Фридрих почти восемнадцать лет не слушал народного ропота и уволил французских сборщиков только в 1784 году...
 
Деньги нужны были, чтобы вести важную политику на востоке - налаживать дружбу с Россией.
Екатерине II хотелось, чтобы на польском престоле сел ее давний любовник Станислав-Август Понятовский и обеспечил российские интересы. Фридрих поддержал Понятовского на выборах, попросту говоря, заплатил кому надо и сколько надо.

Императрица в апреле 1764 года ответила так, как и ожидал Фридрих: заключением договора с Пруссией сроком на восемь лет. Когда они истекли, договор был продолжен еще на столько же, а потом еще. Так Австрия лишилась союзника, наиболее опасного для Пруссии.

А Фридрих Великий вел дальше свою долгую, сложную и очень искусную дипломатическую игру.
Ее исходным пунктом была русско-турецкая война (1768-1774), в которой турки терпели поражение за поражением. Австрия поддерживала косвенно турецкую сторону и подружилась по этой причине с Францией, – союз был, само собой разумеется, тайным и антироссийским.
Прусский король сразу увидел, какие тут можно извлечь выгоды.

Он принялся пугать Австрию возможным примирением русских с турками и их совместным походом на Вену. А Россию уверять, что Австрия намерена объединится с Турцией против русских. И в конце концов предложил обеим императрицам в целях мира и согласия разделить между им и ними Польшу! Тем более, что оказать серьезного сопротивления эта страна не могла из-за бесконечных внутренних шляхетских распрей.

Екатерина довольно долго противилась плану, потому что российские позиции в Польше и без того были прочными. Но в конце концов махнула рукой, усмотрев, что раздел успокоит Австрию, встревоженную победами русского оружия.
 
Договор о дележе был заключен 5 августа 1772 года в Петербурге. Пруссия получила чуть больше 36 тысяч кв. км., Австрия примерно 85 тысяч, Россия - больше всех, 93 тысячи.
Фридрих Великий был доволен. Отдав Австрии польскую Галицию, он вознаградил Марию-Терезию за потери в силезских войнах, а потому мог рассчитывать на мирные с ней отношения.

Сам же не просто «округлил», по любимому своему выражению, владения Пруссии, а связал территориально Восточную Пруссию с Бранденбургом. Ведь прусской стала принадлежавшая когда-то Германскому Ордену польская область Прусы Крулевски. Да и некоторые другие земли. В общем, население Прусского королевства возросло еще на полмиллиона.
 
Нельзя сказать, что новые земли представляли собой подарок. Люди жили там несравненно беднее, чем в Прусском королевстве. Скот был плохим, земля обрабатывалась примитивными деревянными орудиями, потому что железных плугов и борон крестьяне не знали. Много пахотных земель и лугов поросло сорняками, правильного лесного хозяйства не существовало. В иных деревнях у крестьян не было хлеба. Города представляли собой жалкое зрелище. В Кульме, например, было когда-то восемьсот домов, – осталось сто... Последствия Семилетней войны все еще давали себя знать.

Король взялся за дело с необыкновенной энергией. Велел немедленно строить канал «Бромбергер» для связи Вислы с сетью прусских водных путей. Давал кредиты на постройку домов, хлевов, конюшен и амбаров. Устраивал судебные учреждения и открывал школы. Около пятидесяти новых деревень появилось на пустовавших до того землях, туда пришли переселенцы из старых прусских областей. В города из этих областей переселялись ремесленники.
 
И главное - благодаря введению прусского гражданского права на новых землях было улучшено положение крестьян.

«Думаю, – писал Фридрих в апреле 1772 года одному из своих высокопоставленных чиновников Западной Пруссии, – что жители не сразу поймут и осознают всю ценность отмены крепостного права. Для людей, освободившихся из рабского состояния, самым надежным средством усвоения более правильных понятий и обычаев будет общение с немцами».

Естественно, государственным языком на присоединенных землях стал немецкий. Преподавание в школах шло также на немецком.

Патриотически настроенным полякам это, как легко понять, совершенно не нравилось. И когда много лет спустя Наполеон Бонапарт захватил Германию, поляки восприняли это как освобождение от немецкого господства и массами вступали во французскую армию (польское общество всегда тяготело больше к Франции, чем к Германии).

В толпе, встречавшей Фридриха Великого в ту ночь, когда он вернулся в Берлин, был и 34-летний Моисей Мендельсон. Философ, на которого король, при всей его любви к философии, так и не обратил внимания по все той же простой причине – плохому знанию немецкого языка.

Тогда как Мендельсон был первым германским евреем, овладевшим немецким языком до такого совершенства, что стал считаться непревзойденным мастером популярной философской прозы, доступной буквально каждому, несмотря на те серьезнейшие вопросы о существовании Бога и бессмертии души, которые Мендельсон поднимал в своих сочинениях.

Достаточно сказать, что он его другом был его ровесник Готтольд-Эфраим Лессинг, знаменитый немецкий писатель и драматург, прославившийся комедией “Минна фон Барнгельм, или солдатское счастье” (они с 1759 года издавали в Берлине журнал “Письма о новейшей литературе” – Briefe, die neuest Litteratur betreffend).

Лессинга, кстати, Фридрих Великий тоже не заметил: отказал ему в должности библиотекаря, что вынудило писателя перебраться сначала в Гамбург, а потом в Вольфенбюттель, где место библиотекаря дал-таки ему герцог Брауншвейгский, “чтобы он извлекал из нее пользу”.

Моисей Мендельсон пришел из Дессау, где он родился в 1729 году, в Берлин. На вопрос стражника у городских ворот: “Зачем идешь в город?” – маленький, худой, горбатый, заикающийся 14 летний мальчик ответил: “У-у-у-читься”.

И он учился. Прежде всего немецкому языку, и не просто разговорному, а литературному. Английскому. Французскому. Латыни (чтобы читать в подлиннике знаменитого английского философа Локка). Математике. Философии. Всеми этими науками он овладел путем самообразования, и настолько основательно, что в 1750 году получил место домашнего учителя у купца Бернгарда.

Потом стал у него бухгалтером. А потом и компаньоном.

Знакомство с Лессингом состоялось в 1754 году, дружбе положила конец только смерть. Вместе они написали памфлет “Поуп-метафизик”, направленный против английского поэта Поупа и в защиту философских воззрений Лейбница (издали, правда, анонимно).

Мендельсон много писал по проблемам эстетики, рассматривал соотношение красоты и совершенства. Особо важную роль в деле приобщения евреев к немецкому языку и германской культуре сыграл сделанный Мендельсоном перевод Пятикнижия (Торы) на немецкий. Напечатал он его еврейскими буквами, чтобы евреи в гетто могли свободно изучать немецкий язык, читая параллельно оба текста.

Под влиянием Мендельсона еврейская молодежь в Германии и Польше стала изучать не только талмуд, но и светские книги. Сам же Мендельсон выпустил в 1783 году книгу “Иерусалим, или о религиозности и еврействе”, в которой высказывался решительно в пользу разграничения сфер влияния государства и религии. Государство не должно вмешиваться в религиозные взгляды своих граждан, а религиозным деятелям нет нужды стремиться к власти. Государство требует от людей определенных действий, религия же – дело внутреннего убеждения, и смешивать эти две сферы нет необходимости.

При всем том Мендельсон был искренне верующим человеком, строго, до мелочей, исполнял все обряды еврейской религии и учил, что в ней нет противоречия между разумом и верой, что она есть религия разума. Божественное откровение, по Мендельсону, дало иудейскому народу не религию, но законодательство, тот церемониал, которого евреи должны придерживаться, чтобы постигать великие основы своего вероучения.

В 1763 году Мендельсон получил премию Берлинской Академии наук за трактат “Об очевидности в метафизических науках”.

Но когда Академия в 1771 году избрала его своим членом, Фридрих Великий этого избрания не утвердил. Что там не говори, а все-таки еврей... Король был не то, что антисемитом (это не вязалось с его религиозным безразличием), а просто полагал, что евреям надобно не давать слишком много воли...

Знаменитейшим сочинением Мендельсона был изданный в 1767 году “Федон, или о бессмертии души”. По мнению автора, душа бессмертна потому, что, коль скоро тело не распадается полностью, то душа, существо более простейшее, продолжает существовать и после смерти тела.

Что же касается существования Бога, то Мендельсон приводил следующее доказательство: понятие всесовершеннейшего существа противоречит возможности его умственного представления; следовательно, Бог или невозможен, или действительно существует