Последние годы и последняя ночь...

После семи лет военных действий все умеющие размышлять осознали, что годы Священной Римской империи германской нации сочтены. Что мелким государствам империи придется позабыть про суверенитет и встать под сильную руку либо Австрии, либо Пруссии.

Повсюду образовывались партии цезаристов, смотревших в сторону Вены, и конфедератов, предпочитавших Берлин.

Фридриха Великого многие ненавидели, называли захватчиком, вероломным Макиавелли нового времени. В ответ король только посмеивался над попытками князей стать вровень с такой силой, как Пруссия.

А тут случилось нечто, заставившее всех, хотели того они или нет, признать за Фридрихом Великим авторитет государя первой величины во всей Германии.

В декабре 1777 года умер бездетный баварский курфюрст Максимилиан-Иосиф, тот самый, которому его страну в наследственное владение отдала Мария-Терезия ради борьбы с Фридрихом. В далекие-предалекие времена предки Максимилиана-Иосифа получили Баварию в лен от тогдашних императоров Священной империи. Это означало, что оказавшаяся «бесхозной» Бавария формально должна снова отойти под императорскую власть (не забывайте, империя еще функционировала и просуществовала аж до 1806 года!).

Вот император Иосиф II, сын Марии-Терезии, и решил поднять австрийский флаг над значительной частью Баварии. В том числе и над землями княжеств Ансбах и Байройт – старинных, как мы знаем, владений Гогенцоллернов.

Фридрих Великий хорошо представлял себе личность императора. Еще в 1769 году они свиделись в силезском городе Найссе и пожали друг другу руки в знак прусско-австрийского примирения. Потом встретились еще раз через год – Иосиф зондировал перспективы союза против России. Фридрих тогда отказался, заметив, что предпочитает видеть русских своими союзниками, нежели рабами.

Теперь он обратился к России с просьбой остановить императора. И к Франции тоже обратился. Но Россия готовилась к возможной войне с Турцией, а Франция была занята своими делами в Северной Америке. Обе державы отмолчались, не сказав ни да, ни нет.
Тогда Фридрих пригрозил императору, что если австрийские войска попытаются войти в Баварию, он безучастным не останется. Да и Мария-Терезия предлагала сыну решить дело мирным путем. Воинственный Иосиф заявил, что его не испугать.

Осенью 1778 года к границам Силезии и Саксонии с двух сторон подошли две армии - австрийская и прусская. Впрочем, начать войну первым ни Иосифу, ни Фридриху Великому не хотелось. Мелкие стычки бывали, однако не между боевыми частями, а между провиантскими командами, добывавшими продовольствие у местного населения.
 
<Картофельная> - так окрестили солдаты войну.

Когда же, уступив просьбам Фридриха, русская императрица Екатерина II пригрозила, что встанет на его сторону, Иосиф отказался от своих честолюбивых планов.

По мирному договору, заключенному при посредничестве России и Франции, были полностью подтверждены права Пруссии на Ансбах и Байройт. Все бывшие ленные императорские земли навсегда переходили в собственность Баварии.

Не столько военный, сколько дипломатический успех Фридриха Великого был исключительно серьезен. Европейские монархи ясно увидели, что Гогенцоллерны способны противостоять Габсбургам всюду и во всем.

Кстати о картофеле. В Германии за несколько лет до «картофельной войны» два года подряд было плохое лето. Хлеб не уродился, наступил голод. Неурожаи случались и раньше, но эти два года были особо тяжелыми.

А в Пруссии положение было не таким отчаянным, и туда отовсюду шли люди. Картофеля в Пруссии было много. Правда, в прошлом, когда «Король-солдат» пытался заставить крестьян сажать новое растение, успеха он не достиг. Не помогали ни увещевания, ни угрозы, ни даже сила. Хотя уже тогда было известно, что картофель дает продовольствия на том же поле втрое больше, чем зерновые, и его можно долго и просто хранить. У саксонского короля в саду заморский продукт выращивали с 1717 года. Но население Пруссии относилось к земляному овощу с недоверием. Люди не знали, как его приготовлять, иные ели картофель сырым. Кое-кто пробовал в пищу выраставшие на месте картофельных цветов ядовитые плоды... Неудивительно, что картофель считался вредным.

Фридрих Великий вводил картофель успешнее отца. Он ездил в карете по крестьянским полям и следил, как возделывают его овощ. Своим авторитетом он постепенно преодолел недоверие. Крестьяне стали замечать, что те, кто возделывают картофель, живут лучше.

Простой народ тогда питался преимущественно хлебом: примерно по три фунта (около 1,4 килограмма) на человека в день. Более дешевый картофель сократил потребление хлеба вдвое. Он экономил деньги, и за это крестьяне были благодарны своему королю.

Император Иосиф, потерпев неудачу в попытке раздела Баварии, не успокоился. Встретившись с Екатериной Великой, он смог охладить ее и без того не слишком теплые отношения с Пруссией. После чего заявил, что своей императорской властью отдает французскому двору Баварию. Точнее, меняет ее на Бельгию, которая ему больше нравилась.
Таким вот событием ознаменовался 1785 год.

Что было делать при этом известии постаревшему на семь лет королю Пруссии, к тому же потерявшему поддержку России? Как в молодости, он ринулся в атаку, - но не в военную, а дипломатическую!

Фридрих Великий обвинил императора в деспотизме, самовластии и вероломстве. И призвал всех монархов Германии объединиться - создать F;rstenbund - «Союз князей», чтобы остановить императора, пытающегося отобрать у них власть и привилегии.
Для начала он заключил в июле союз с курфюрстами Ганноверским и Саксонским. В одиночестве они не остались, к ним вскоре присоединились герцоги Мекленбургский, Брауншвейгский, Саксен-Веймарский, Цвайбрюккенский и Саксен-Готский, маркграфы Ансбахский и Баденский, фюрст Ангальт-Дессауский, курфюрст Майнцский.

Это была уже такая сила, что император, как и семь лет назад, испугался и оставил свои затеи. Без единого выстрела Фридрих Великий одержал крупнейшую победу. Австрии он, так сказать, указал на ее место. Германские же государи впервые признали главенство Пруссии в их отношениях с Австрией.

«Союз князей» долго не просуществовал. Каждый из входящих в него владетельных особ считал себя самым важным, и Фридрих Великий заметил, что <одну шапку на столько голов> надеть невозможно. Но дело было сделано. Король Пруссии громко выразил идею германского объединения и выхода из-под власти Габсбургов.

Осенью у Фридриха Великого обострились водянка и подагра, которыми он уже давно страдал. Но он просыпался, как всегда, в 4 часа утра и приступал к делам.
 
К четырем ему доставлялась из Берлина дипломатическая почта, поступавшая со всех концов Европы. Три кабинет-секретаря являлись в дворец Сан-Суси также к четырем утра. Раньше они приходили к шести или к семи, но теперь король, предчувствуя скорый конец, изо всех сил старался опередить время.
 
Он говорил им: «Это не я, это моя болезнь заставляет меня так наседать на вас. Но вам недолго терпеть. Жизнь моя кончается. Время, которое мне отпущено, я должен использовать до конца, и вы работаете не на меня, а на государство».

Фридрих Великий диктовал им поочередно, – конвейерным, как сказали бы мы, способом. Пока один кратко набрасывал на бумаге слова короля, другой, отойдя в сторону, расшифровывал свою запись, чтобы отдать текст каллиграфистам на переписку. Третий готовился занять свое место и записать очередное письмо, указ или резолюцию.

Такая безостановочная утренняя работа шла заведенным порядком каждый день с четырех до шести – семи утра.
 
В восемь, когда к нему приходил врач, король уже читал современного французского романиста или какое-нибудь сочинение по новейшей истории.

К одиннадцати появлялись обычные собеседники: граф Люччезини (он вел подробный дневник, благодаря которому мы и знаем сегодня так много о последних годах жизни короля), генерал граф Гёрц, обершталмейстер граф Шверин, инженерный полковник граф Пито. Король любил, чтобы каждый день утром подавалась какая-нибудь новая еда, – он смаковал вино, с большим аппетитом ел, пил кофе.

Потом грелся на солнце на террасе дворца в своем любимом кресле с высокой спинкой. В это время он любил рассматривать драгоценные камни и вообще работы ювелиров. Начиная с трех часов пополудни, давал аудиенции, – с одними посетителями разговаривал полчаса, с другими час, с иными еще больше. Окончив прием, подписывал продиктованные утром письма.

К ужину, то есть к половине седьмого – семи опять приходили граф Люччезини и граф Гёрц. С ними король примерно до десяти вечера слушал приезжавшего из Берлина молодого актера Дантала, который читал вслух Цицерона, Плутарха или Вольтера. Потом шел спать.
А в четыре утра все начиналось снова.

Высочайший темп работы был взят Фридрихом Великим еще в молодые годы – и продолжался всю жизнь. Ни минуты безделья! В изданном в 1846-57 годах 30-томном собрание сочинений короля семь томов занимают исторические произведения, два – философские, шесть – поэтические, три – военные, двенадцать – письма.

Смерть подкрадывалась к Фридриху Великому медленно, а он воевал с ней по-солдатски.
 
В мае после инспекции войск он возвращался в Берлин верхом, впереди всех, – генералов, адъютантов, охраны. Он ехал впереди, здороваясь со своими подданными, в молчании стоящими по обеим сторонам улиц: приподнимал шляпу, немного держал ее над головой, потом одевал. Лошадь шла, он видел впереди новых людей и опять приподнимал шляпу, и еще, и еще, и еще... И все молчали. Не было ни музыки, ни барабанов, ни салюта, – ничего подобного, потому что он знал цену этим пышным знакам величия и не переносил их.

«Просто семидесятитрехлетний старик, – писал очевидец, – плохо одетый, запыленный, возвращался со своей трудной работы. И каждый знал, что этот старик работает также для него, что он занимался этой работой всю жизнь и за все сорок пять лет не пропустил ни одного дня. Каждый видел повсюду плоды этой работы и смотрел на него с глубоким уважением, восхищением и нежностью, – словом, с самыми лучшими человеческими чувствами».
Так писал очевидец.

А король? Он смотрел в глаза правде: дней осталось совсем немного!...
Уже ушли из жизни почти все братья и сестры. Вильгельмина в 1758 году, Ульрика в 1782-м, Фридерика в 1784-м. Совсем молодым умер Август-Вильгельм, которому Фридрих спокойно поручал самые важные дела и которого назначил наследником...
 
Но вот ни его нет, ни детей у короля нет, и пришлось отдать все сделанное в руки племянника.
 
Каков-то он будет, став государем, этот наследник?...

Свое завещание Фридрих Великий неоднократно переписывал, последний раз за семь лет до кончины.

Он оставил брату Августу-Генриху 200 тысяч талеров, 50 бутылок токайского вина, люстру из горного хрусталя, свой перстень с зеленым бриллиантом, упряжку прусских лошадей, все свои личные вещи. Сестре Шарлотте – 50 тысяч талеров, серебряный сервиз и парадную карету. Сестре Анне-Амалии – 10 тысяч талеров, драгоценный кубок, 20 бутылок венгерского и серебряный сервиз. Брату Августу-Фердинанду – 50 тысяч талеров, 50 бутылок токайского, парадную карету с упряжкой лошадей.
 
А Элизабете-Христине, своей супруге, с которой годами не общался, Фридрих Великий завещал «...ежегодно 10 000 талеров, две бочки вина, сколько угодно дров и дичи для ее стола». И племянника Фридриха-Вильгельма, наследника трона, наставлял: помни, что она – вдовствующая государыня, а потому оказывай ей уважение и предоставь достойные помещения в Берлинском замке.

Да, на закате дней Фридрих Великий стал пытаться смягчить с ней отношения. На новогодний праздник 31 декабря 1781 года он впервые со всеми родственниками был у нее во дворце Люстгартен. А к золотому юбилею их бракосочетания – 12 июня 1783 года – велел отчеканить памятную медаль со своим и ее портретами.

И хотя королева Элизабета-Христина была обижена продолжавшимся полвека невниманием, она до конца своих дней любила Фридриха и старалась его оправдать перед потомками. Она писала, что он был великий король, но в частной жизни - самый обычный человек. Что в их раздельном существовании виноваты интриганы, которых предостаточно вокруг великих мира сего.

Пережив супруга на 11 лет, она до самой смерти занималась тем, что переводила на немецкий язык написанные по-французски сочинения Фридриха Великого.

Ко второй половине 1786 года силы Фридриха Великого были на исходе. Четвертого июля он в последний раз сел на своего любимого чалого жеребца Конде и то медленно, то пуская коня в галоп, ездил по парку, словно прощаясь с дорогим сердцу Сан-Суси. От этого ему стало хуже, он вернулся с прогулки сильно ослабевшим.

Неделю спустя он сказал врачу фон Циммерману, присланному из Ганновера, что более не считает себя вправе задерживать его в Потсдаме и лишать врачебной помощи ганноверских больных. Циммерман пришел на следующий день попрощаться, и король приветствовал его с необыкновенной нежностью, снял с головы шляпу с пожелтевшим пером и поклонился, как вспоминал врач, «с неописуемой любезностью, благосклонностью и добротой»: – Не забывайте бедного старика, которого Вы здесь видели.

Он писал сестре Шарлотте 10 августа: «Старики должны уступать молодым, ибо каждому поколению отведено его место»...

Но не переставал работать по заведенному порядку. «Он делал все, как обычно, – вспоминал министр Герцберг, – упорно, но уже торопливо, явно понуждая себя и не имея сил читать бумаги с прежним вниманием».
 
Утром 13 августа, после бессонной ночи, измученный высокой температурой, Фридрих Великий пересказал Герцбергу содержание полученной из Вены корреспонденции, потом дал подробные инструкции трем своим адъютантам, которых посылал наблюдателями на маневры в Силезию.
Последнее распоряжение продиктовал буквально накануне смерти, утром 16 августа. В нем, среди прочего, указывал Гольцу, президенту кёнигсбергской Палаты: »Крестьяне должны иметь свое имущество в полной собственности, потому что они не рабы!»

И написал записку Элизабете-Христине: «Сударыня, я весьма благодарен Вам за желание поговорить со мной. Но у меня высокая температура, и это мешает мне побеседовать с Вами.»

В тот день к положенному часу пришел и комендант Потсдама генерал Рондлих. Король подозвал его к себе, хотел сообщить пароль на сегодняшний день, но никак не мог вспомнить нужное слово. Он печально посмотрел на генерала и без сил откинулся на подушки. У Рондлиха выступили слезы, он поднес к глазам платок, а когда отнял, – король уже впал в дремоту.

Около трех часов пополудни прискакал с курьером из Берлина доктор Зелле. Но королю было уже лучше. Он говорил с присутствующими, однако не вспоминал о предстоящих на сегодня государственных делах. С порозовевшим лицом, с еще не потерявшими прежнего блеска глазами он встал вечером с кресла и сделал несколько шагов. Потом задремал в своем любимом высоком кресле.

Холодеющие выше колен ноги стали зябнуть. Он проснулся в одиннадцать и спросил, сколько времени. Услышав ответ, сказал: »Я встану в четыре».

Потом взял платок и попытался обмахиваться, чтобы дать себе больше воздуха. Камер-гусар Стрюцки, встав сбоку от кресла на колено, обеими руками приподнял его. Вдруг король прошептал по-французски: »Вот гора и позади, дальше идти будет легче...»

Черты его лица стали мало-помалу изменяться, глаза потускнели и застыли в неподвижности, тело обмякло, дыхание ослабело и становилось все более тихим и хриплым.

В 2 часа 20 минут ночи 17 августа Фридрих Великий без мучений скончался на руках своего слуги.

В комнате находились только врач и еще один камер-гусар.
И больше никого.

Новый прусский король, сорокадвухлетний кронпринц Фридрих-Вильгельм, прибыл в Потсдам лишь на следующий день. Тело покойного лежало в концертном зале дворца Сан-Суси на простой походной кровати.

Смерть короля одни встретили равнодушно, другие со скорбью. «Все сидят по домам, на улицах не видно ни одного экипажа, повсюду царит горестное молчание», писала его внучка Луиза, дочь Августа-Фердинанда. Но грандиозных похорон не было. Все прошло так, как завещал Фридрих Великий: «Я жил как философ и хочу быть похороненным так же - без грандиозности, без пышности, без помпы».

Саркофаг Фридриха Великого вплоть до начала второй мировой войны стоял в Потсдамской гарнизонной кирхе, рядом с саркофагом его отца. Потом был укрыт от бомбежек в одной из соляных шахт Тюрингии. Эта земля должна была войти в советскую зону оккупации, и занявшие Тюрингию американские войска вывезли саркофаг оттуда. Его надежно спрятали, и когда обе части Германии объединились, саркофаг вернулся на свое прежнее место в Потсдам.

«...Оставил он государство, цветущее населением, промышленностью, торговлей и наукой. Как государь, выказал он способности необыкновенные в искусстве войны и управления; осторожностью, трудолюбием, настойчивостью и бдительностью, а где нужно было – силой, быстротою действий и дипломатией, поднял он страну ничтожного политического значения до ранга первых держав европейских...», – писала польская (польская!) «Энциклопедия Повшехна» почти сто лет спустя.

Еще в первом своем политическом завещании (1752) он предельно ясно изложил свой взгляд на роль короля: »Государь есть первый слуга своего государства».

Фридрих Великий имел полное право с гордостью написать в том же завещании: »Католики, лютеране, реформаторы и евреи, и десятки других христианских сект живут в этой стране - и живут в мире...»

Благодаря его веротерпимости и заботам, на свободные земли пришло до 300 тысяч поселенцев, было основано 900 новых деревень. Население увеличилось с 2,5 до 6 миллионов человек, территория в полтора раза. В казне находилось 70 миллионов талеров. 200-тысячная армия была образцовой по выучке и дисциплине.

Был ли Фридрих Великий идеальным государем? Разумеется, нет. Убежденно отстаивая принципы правового государства, он совершенно не желал, например, чтобы евреи были равноправны с другими его подданными и писал в политическом завещании: «Мы должны ограничивать их торговлю, не допуская оптовой и оставляя им только розничную».

Фридрих Великий был непоколебимый сторонник разделения общества на несмешивающиеся группы, каждая из которых выполняет свои задачи. Уже его отец определил вопросы, которые подлежали разрешению только государем и никем иным. Причем не только военные и внешнеполитические, но и относящиеся к внутренней жизни государства.

Благородному сословию, дворянству, были дарованы определенные права - но также вменены и обязанности. Кодекс чести дворянина требовал быть добросовестным и верно служить государю. Дворяне, по мысли Фридриха Великого, навсегда должны были оставаться основой управления сельским хозяйством. Юнкер, то есть дворянин-землевладелец, имел право собственноручно наказать крестьянина, однако во время уборочной страды обязан был лично участвовать в полевых работах. Прусские дворяне присягали своему государю и были главной опорой правопорядка. От имени государства на своей земле они взимали налоги и вели дела управления. При этом они отвечали своим имуществом, если в налогах оказывалась недоимка. Старшему сыну переходило по наследству имение, а остальные сыновья должны были идти в армию или в различные местные и государственные учреждения. Лишь дворянству были доступны офицерские, тем более генеральские должности, а также должности в дипломатической службе. Только в исключительных случаях дипломатическая (еще реже – военная) карьера открывалась перед горожанином.

Фридрих Великий считал города экономической опорой государства. Он предоставлял купцам, ремесленникам и другим горожанам значительные привилегии.
 
Интересно, что прусский король и жившие много позже социалисты и коммунисты оказались единомышленниками в военных принципах организации экономики. По этому поводу замечательный германский философ и публицист начала нашего века Освальд Шпенглер, получивший мировую известность своим двухтомником «Закат Европы», написал еще одну книгу: «Пруссачество и социализм».

Выстроив хозяйство и всю жизнь страны подобно военному лагерю, Фридрих Великий оказался в явном противоречии с духом времени, требовавшим демократических свобод.

Разрушительные последствия не замедлили проявиться, как только угас «Король-философ», являвшийся для своих подданных высшим и безусловным авторитетом.

Разгром прусского войска в первом сражении с Наполеоном Бонапартом, – и казавшаяся столь прочной политическая организация Пруссии погибла. Наследники Фридриха Великого вынуждены были делать именно те изменения, которые шли вразрез с его принципами просвещенного абсолютизма.

Но Европа да и весь мир выглядели бы сегодня совсем иными, если бы не существовало короля, которого потомки его подданных по-домашнему и сейчас зовут «Старым Фрицем».