Армия на Матюшенко

Армия на Матюшенко.

"Что там было, как ты спасся?"- Каждый лез и приставал.
Но механик только трясся и чинарики стрелял.
Он то плакал, то смеялся, то щетинился, как еж.
Он над нами издевался. Ну сумасшедший, что возьмешь!

Советскую армию я отслужил за две недели
в психоневрологическом диспансере на улице Матюшенко.
Узнав в тюрьме горькое слово, несвобода, в армию идти, совершенно не хотелось,
тем более что светил мне исключительно стройбат.
Несвобода – точное слово.
Заключение – двусмысленное, плен – не подходит, тюрьма – есть тюрьма.
Свобода в тюрьме и после тюрьмы стала настолько осознанной неотъемлемой необходимостью, что мне хочется крикнуть: Дедушка Ленин! Встань из Мавзолея! Ты был хоть в чем-то прав. Посмотри в мои еврейские глаза! Ведь мы же с тобой дальние родственники по линии Бланк. А это значит, что не страшны мне, блять,
ни горе, ни беда, и, не теряя бодрость духа необходимо срочно косить от армии на дурку.
Это я понял, как только увидел в почтовом ящике повестку в военкомат.
"Богаче всего самое конкретное и самое субъективное".
"Индивидуальное содержит в себе как бы в зародыше бесконечное".
 В.И.Ленин
В армию я один раз уже пытался поступать.
Дедушка-полковник мечтал, чтобы я был военным. И после восьмого класса меня отправили в город Ленинград поступать в  Санкт-Петербургское Суворовское военное училище на улице Садовой.
 Училище возникло в 1955 году, как раз когда деда понизили в звании и сослали во Львов, где он благополучно стал директором Водоканал Треста.
Его однополчанин стал генералом и возглавил училище. Туда меня и направили.
Но поехал я не один, а с другом Лёней Розенблатом, у которого дед был подполковником, другом моего деда и тоже хотел видеть своего внука бравым курсантом Розенблатом.
И вот представьте себе такую картину маслом: два шланга - Бергер и Розенблат едут в Питер, чтобы стать суворовцами. Су Вор Овцами. Естественно мы совершенно не хотели идти в солдаты. То есть абсолютно. Но мой дед позвонил своему другу и нас уже ждали. Помню, как я сдавал вступительный экзамен по истории. Первый вопрос – не знаю. Второй вопрос – не знаю. Третий вопрос – не знаю. Идите – четыре. И у Лёньчика та же ***ня. ****ская жизнь в казарме, где нас учили военным премудростям типа «подъём» и «отбой» на время пока горит спичка, навалилась на двух львовских еврейских рас****яев, как великая отечественная война. Что бы мы не вытворяли, нас не выгоняли. Это был, какой ****ец. Мы уже чувствовали себя комсомольцами героями и замышляли побег, когда случилось чудо. Маланцам всегда фартит. Мы гуляли по территории, когда к нам подошли два толстожопых новичка. Мы спокойно курили и играли в шахматы. Я проигрывал и злился. Они полезли к нам с вопросами: ребята, а где здесь казарма? Ребята, а почему вы курите? Ребята, а вы что евреи? А вы что живете отдельно? Со словами «ща я тебе покажу, где здесь еврейская казарма, на, блять, вынимай!» - мы от****или новичков.
После этого нас вызвали к генералу. Он посмотрел на нас строго и задал только один вопрос: не хотите служить? Мы хором ответили: «Нет!»
Ну, тогда нахуй! – сказал генерал и позвонил деду со словами, что отправляет нас домой. Вот оно – еврейское счастье, подумали мы тогда.
Деды наши были ужасно расстроены потому,
что учиться в тот период надо было всего лишь два года.
И вот прошло время, и армия вновь постучалась в мою дверь в виде повестки на медкомиссию.
Я решил проконсультироваться у старших опытных товарищей с красивыми белыми билетами. Сначала я спрашивал у евреев – братьев по крови. Хитрожопые жиды не ждали повесток, когда война сама постучится. Они все делали заранее. Их матери собирали всякие справки. Кто про желудок, кто про сердце, кто имитировал сотрясение мозга – кровь из носа в восьмом классе и ложные справки о том, что упал с велосипеда и ударился головой, кто еще чего-нибудь. Это метод не канал. И я пошел к друзьям, таким же, как и я. Кузя Гадюкин, царство ему небесное, рассказал, что надо бояться ездить в трамвае. Гоша Буренин, царство ему небесное, рассказал про то, как комната начинает сжиматься и расширяться вокруг тебя. Затем я пошел к львовскому Фрейду – психиатру Саше Королёву, царство ему небесное, и он сказал мне, что я вполне нормальный ненормальный и мне не надо притворяться, а надо вести себя естественно и позволять себе все, что угодно, и я в любом случае получу статью психопатия или неврастения. Но советовал не перебарщивать, чтобы не получить шизофрению и длительное лечение.
Впитав в себя как губка знания старших, я решил импровизировать по ситуации и пошел на медкомиссию.   
В военкомате было много пацанов-призывников, и я записался последним, чтоб врачи уже устали, а вокруг уже никого не было. И вот наступила моя очередь. Я вошел. Прошел всех врачей. Красивая медсестра с удовольствием потрогала мой *** и пощупала яйца. На окне стоял стакан с водой, в который надо было опустить хуй, если он вдруг встанет. Передо мной через стакан прошло человек 20, а один не понял, что делать и на слова «намочи головку» плеснул из стакана на ладонь и протёр ею вспотевшее лицо. Я с ужасом посмотрел на этот стакан и подмигнул медсестре. Финальным врачом был психиатр. Я спокойно ответил на все его вопросы. Он все выслушал и сказал, что я свободен и могу идти. Тогда я спросил его: «Раз мы все закончили – можно я Вам задам один вопрос?»  Он поднял усталое лицо и посмотрел на меня сквозь очки, слегка удивлёнными глазами, и сказал можно.
Я спросил его: «А зачем вы тут сидите и обо всем этом меня спрашиваете?»
Он ответил: «Ну как..., ну  чтобы выяснить...»
«Что выяснить?» - спросил я.
«Ну, выяснить – годен ты к армии или нет» - ответил он.
«Спасибо, я доволен» - сказал я и начал медленно пятиться к дверям.
«Подожди-ка, постой. А чем это ты доволен?» - напрягся врач.
«Я доволен полнотой вашего ответа,
который я способен воспринять своим мозгом» - отчеканил я.
«Подожди, парень!» - сказал психиатр. «Чего ты хочешь?»
«Ну как чего? Я хочу служить в армии – защищать родину» - ответил я.
«А, что разве на родину кто-то напал?» - заблестел очками психиатр.
«А разве нет?» - испуганно ответил я вопросом на вопрос.
«Так-так-так» – сказал психиатр – «подойди-ка сюда».
Я подошел и тихо и доверительно рассказал ему, что боюсь ездить в трамваях и про то, что комната моя сжимается все сильнее по вечерам, и от этого я не могу спать.
Он выписал мне направление на обследование на 2 недели
в психоневрологический диспансер на Матюшенко.
На следующий день, взяв сменную одежду и малюсенький телевизор, я лёг в клинику.
В первый же день меня вызвали то ли к психологу, то ли к психиатру.
Я долго рассказывал ему про трамвайные ужасы. В это время как раз появились первые роботы с магнитофонными записями, которые объявляли остановки. Я кричал, что это невыносимо! Как можно заменить живое общение бездушным роботом? Голос робота сводит меня с ума, и я не могу доехать на трамвае домой. Потом я не могу заснуть, я все время слышу этот голос и комната начинает пульсировать. «Короче ****ец мне доктор – я не сплю уже несколько месяцев, и у меня все время болит голова. Дайте мне волшебных таблеток». Он решил поиграть со мной и со словами «Разве это так страшно?» начал имитировать трамвайный голос и объявлять остановки.
Я посмотрел на него с ужасом и разрыдался.
Он долго успокаивал меня, а потом внезапно дал мне большой набор детских кубиков.
Такие разноцветные кубики размером с пачку сигарет с немного выпуклыми боками для трехлетних детей. И сказал, чтобы я успокоился и построил что-нибудь из этих кубиков, пока он выйдет покурить. Я остался один в кабинете с детскими кубиками. Вот оно – главное испытание! Пробил час! Настал момент истины. Детские выпуклые кубики не поддавались строительству. Максимум можно было поставить один на другой и то они падали. Сначала я хотел опять разрыдаться и устроить истерику, но у меня с собой были спички. Меня осенило. Я начал прожигать спичками в кубиках дырочки и насаживать их на спички, как на соединительные стержни-крепления. Таким образом, я быстро выстроил огромную высокую башню. Когда вернулся врач он ахуел. Он не мог понять, как такое возможно в принципе? Я попросил карандаш и сказал, что я всегда мечтал быть архитектором, как Гоша Буренин, и мне срочно нужно зарисовать конструкцию, а то я её забуду. Врач не слушал меня. Он прибывал в трансе. Молча он протянул руку и схватился за верхний кубик. Вместе с верхним на спичках потянулось и оторвалось еще три кубика и обнажилась вся строительная конструкция из горелых спичек.
«Ты испортил мои кубики!» - неожиданно завизжал доктор голосом обиженного ребёнка. Тут я не выдержал и расхохотался дебильным смехом. Врач вызвал санитаров, и меня увели. Мне назначили какие-то таблетки и снотворное. Но я старался их выблёвывать, и по ночам, накрывшись с головой одеялом, смотрел сериал «Дата Туташхия». Мне исполнилось 18 лет. Это была не круглая дата. Это была дата Туташхия. Там в диспансере я познакомился с другими косящими от тюрьмы нормальными людьми и написал стихи, которые сейчас нравятся Александру Дельфинову. Любимые стихи покойного Невелюка – царство ему небесное.

«Я прижился в новой обстановке.
Массу новых ощущений я познал.
Понял цену пересоленной перловке
Той, что нянечка мне в койку принесла.
По утрам я писаю в бутылку
И в коробку собираю свежий кал.
Чувствую себя как Ленин в ссылке -
Те же радости и жизненный накал.
Эх, пожить бы здесь рационально,
Но рационально здесь нельзя.
Напрягу скорей отверстие анальное
И втечет струя в бутылочку, скользя.
Как естествоиспытатель весь в проблемах
Начинаю постигать я внешний мир:
Ставлю я эксперимент обыкновенный
3 день я не хожу в сортир.
Если бы сюда еще мне спички
Не было б тогда других забот,
Но мне спички не дает сестричка.
Объясняет, что нельзя мол, идиот.»

Ещё одна домашняя заготовка у меня была с собой.
Прекрасное стихотворение Дмитровского,
которое он написал для Буренина, когда Гоша лежал в психушке.
Интрига была в том, чтобы Гоша сказал,
что вот посмотрите, какой стих я написал своему другу на волю.
По рассказам старших товарищей этот стих производил сильное впечатление на врачей.

«В недолгое время, когда я останусь один
в утробе чудовища с ласковым взглядом и мехом
на чёрном столе, на дороге, где всадник проехал
вблизи голосов очага и проточной воды,
покажется твёрдой опора под локтем и сон
в прокрустовом храме утра не захочет прерваться,
день сверху покроется жирной копытною ваксой,
а город, в глубокой телеге качая лицом,
глотнёт за рекою лесного огня или яда
и взвоет о том, что немало камней народил, -
пребудет великою верой в отсутствие ада
недолгое время, когда я останусь один»
/брынь - саду/

Все подтвердилось. Врачи ахуели.
Тогда я написал ещё два меленьких посвящения Кузе и Невелюку.

Кузе

Мне снился сон
Что я сел в лифт
Нажал на кнопу
И уехал.

Невелюку

Я люблю своё отечество
Я живу в своей стране
Там где бродит человечество
Ненормальное вполне

А завершил я свой больничный цикл маленькой пророческой поэмой.
«Про Борю и Машу и про других»

Жили на свете
 Боря и Маша,
А между ними
Текла простокваша.

Жили-были Маша и Миша.
Как-то без Бори
жить у них вышло.

Жили-были Аня и Петя
Петя для Ани
Играл на кларнете.

Жили-были
Алеша и Катя
Не умещались они на кровати.

Жили-были Костя и Слава:
Каждый хотел
Жить кучеряво.

Жили-были
Марк и Кирилл
Марка Кирилл никогда не любил.

Жили-были Сережа и Саша
А между ними -
тихооонько – Наташа.

Жили-были Таня и Женя,
Оба, чуть что,
Приходили в движенье.

Жили-были Аркадий и Зина
Оба терпеть не могли
Магазины.

Жили-были Надя и Вера
Вера была
Оп-по-зи-ци-о-нером.

Жили-были Света и Юля:
Обе, как дуры,
Родились в июле.

Жили-были Антон и Андрей.
Вскоре Андрей
Насушил сухарей.

Пидоры жили - Семен да Василий.
Василий
Пытался учить суахили.

Жили-были Виктор и Лена.
Лена прощала
Вите измены.

Жили-были Настасья и Дима.
И были они
Непобедимы.

Жили над ними
Миша и Гриша.
Оба бесплотны –
Так уж им вышло.

Я бы мог продолжать эту бесконечную поэму и дальше,
но меня выписали с диагнозом «психопатия шизоидного круга».
Я получил военный билет, в котором стояло 7б.
Какого ***? Ведь я всегда учился только в «А» классе...
«А знаете ли, что у алжирского бея под самым носом шишка?»

P.S.
Искать несуществующий ответ
И делать вывод, друг мой, не спеши.
Ты лучше ручкой на бумаге напиши:
«Ответа нет. Ответа нет. Ответа нет»