Шумят тополя у лимана Гл. 13

     Степан, полулёжа на боку со связанными за спиной руками, думал о своём. Он тщетно пытался выстроить всю цепочку событий вчерашнего вечера: «…Вечером я пошёл проводить «воронежских»…. Так?  Так! По пути, в хуторе у Бурячихи, взяли табаку и водки…. Так? Так! На краю хутора под обгорелым, разбитым два года назад грозой тополем, посидели на дорожку. Немного выпили….  Так? И это верно! Небо было затянуто сплошными тучами, поэтому темнело очень быстро. Со всех сторон вспыхивали зарницы – заходила гроза…, так…, так… Дядьку Афанас заторопился, а Паромон уговаривал его вернуться и пойти утром…, и они поссорились …. ..? ..? ..?

     А вот, что было дальше, Степан никак не мог вспомнить. В голове всё перемешалось. Степан перекатился на правый бок, расслабленно вытянул ноги и открыл глаза. К балке ещё не спустились, поэтому отсюда с пригорка хорошо был виден вдали противоположный правый берег, вершина которого уже была подсвечена восходящим солнцем. А совсем рядом всё также монотонно шумели камыши. Степан знал, что где-то в глубине этой шумящей массы таились свирепые секачи, лисы, еноты и прочая живность.

Взгляд Степана на мгновение прикипел к этим, с детства знакомым, неоглядным просторам. Глядя поверх камышей, он впал в забытье. Его охватило такое состояние, при котором кажется, что ты медленно глохнешь. Когда вместо различных звуков природы ты слышишь в ушах только стук собственной крови…

       Ещё через секунду Степан вернулся в реальную жизнь. Недоумённо посмотрев на сидящих впереди казаков, он повернулся на живот, приподнял голову и посмотрел на медленно удаляющуюся усадьбу. Затем его взгляд скользнул на дорогу и обнаружил позади линейки следы от колёс, глубоко врезанные в землю, и взорванные ямки – следы от копыт. По этой дороге он с детских лет ходил пешком, ездил на лошади, но сейчас она ему показалась чужой, незнакомой, и ведущей одному богу известно куда.

Он опустил голову и уткнулся лицом в пахучее сено. И сразу вспомнилась Наталья. «Господи, как же так…, что же делать…?» «Бежать!» – вдруг кольнуло в голове. – Изловчиться, спрыгнуть с линейки и бежать! Лишь бы успеть вскочить в камыши, а там будь, что будет…»

      В это время Николай вновь прикрикнул на лошадей, стегнув их вожжами. Лошади с испугу резко дёрнули линейку. От неожиданности Степан встрепенулся.

      «Вспомнил, вспомнил…» – завертелось в голове – «когда Парамон начал возражать и уговаривать старика остаться, мимо по дороге проскакали кони. Всадников было трое или четверо… трое или четверо…? Нет, не припомню – стемнело уже…». Степан опять прикрыл глаза и даже попытался приподняться, будто хотел рассмотреть всадников в темноте, но лишь беспомощно заёрзал на месте.

     – Ты чего? По нужде, что ли? – спросил Влас Пантелеймоныч Степана.
     – Да, да… кони, кони…, – думая о своём, машинально произнёс Степан.
     – Останови, пусть сходит до ветру, – сказал урядник Николаю. Николай натянул вожжи. Кони будто только этого и ждали. Они резко стали, потом чуть попятились, опустили головы и стали щипать пожухлую траву.

     – Помоги ему, Григорий, сойти, – промолвил Влас Пантелемоныч, а сам, по-молодецки соскочив с линейки, будто ему не пятьдесят с гаком, крякнул и поковылял в виноградник.
 
     – Это, что же, прикажете мне и портки ему снимать?
     – Да развяжи ему руки, куда денется, – не оборачиваясь, откликнулся Влас Пантелеймоныч.

     Григорий подошёл к Степану и, не глядя ему в глаза, развязал верёвку на руках. Степан снял с себя верёвку, размял руки на запястье и сел на край линейки, свесив ноги.
 
     – Ну, ты, таво, много не рассиживайся. Давай по-быстрому…
 
       Степан опустил ноги на землю. Отряхнув с коленей сенные остатки, выпрямился и, расставив руки в стороны, потянулся. Потом, взглянув по сторонам, медленно направился  к камышам.
 
     – Э – э – э …? Эй, ку-да, ку-да…? – забегая перед Степаном, закудкудахтал Григорий, выставив перед ним своё ружьё, как шлагбаум. 

     Степан остановился и посмотрел на Григория таким взглядом полный ненависти, что тот невольно отшатнулся, оступился на бровке невысокого обрыва и слетел вниз, уронив при этом из рук ружьё.

     Степан, не раздумывая, тоже спрыгнул вниз и, подхватив с земли ружью, ринулся в камыши. Всё произошло так стремительно, что Николай, который в это время, нагнувшись, поправлял упряжь, не сразу сообразил, что произошло. Ни Григория, ни Степана нигде не было видно. Только Влас Пантелеймоныч, выбегая из виноградника, кричал своим громогласным голосом:
     – Стой! Держи его! Де-ержи!

     Ему было трудно бежать, потому, как левой рукой он придерживал штаны, которые не успел одеть полностью, а правой никак не мог достать из кобуры свой наградной браунинг. Добежав до бровки, урядник притормозил и наконец-то достал оружие, но уже было поздно. То ли для успокоения совести, то ли машинально, но Влас Пантелеймоныч всё же дважды выстрелил в камыши. Выстрелы отозвались гулким эхом и в тот же миг вся, какая была по близости дичь, взлетела над рекой и заметалась в воздухе. Камыши затрещали: и слева, и справа – это разбегалось, до поры до времени притаившиеся, зверьё.

     – Кажись, попал, – не глядя на казаков, неуверенно произнёс Влас Пантелеймоныч, – надо сходить поглядеть, может живой…

     Казаки нехотя поснимали сапоги, подсучили до колен штанины и, осторожно ступая по колючим камышинкам, вошли в заросли камышей. Зайдя по колени в воду, и ничего не обнаружив, решили разделиться: Григорий пошёл левее, Николай взял правее. Он нащупывал ногами в воде кочки, старался осторожно становиться рядом в илистую почву дна и внимательно смотрел вокруг.

     – Вот, чёрт! – услышал он за спиной голос Григория и оглянулся.
     – Что там?
     – Да пиявки, будь они не ладны. Я их ужасть как боюсь. Ой-ё..!

     Николай повернулся, чтобы продолжить путь, и тут неожиданно увидел Степана. Он будто из воды вырос. Николай на мгновение оцепенел. Степан стоял чуть поодаль в камышах, и в правой руке держал наперевес ружьё Григория, а указательным пальцем левой руки, прижатым к губам, он недвусмысленно подавал знак Николаю, чтобы он молчал.
 
     – Ну, что там у вас?! – донёся с берега голос урядника.

     Степан, не спуская глаз с Николая, молча, покрутил головой из стороны в сторону и вновь приложил палец к губам.
    
     – Ни-ко-во…, может течением унесло! – отозвался Григорий.

     Николай был не из трусливых казаков, но и умереть вот так по глупости не в бою, а от пули байстрюка не хотелось. «Да Бог с ним, – промелькнуло в голове, – всё одно паймають» «А если дознаются, что умолчал?» «А кто потом докажет…»

     – И тут не видать! – крикнул он слегка осипшим голосом.
     – Ладно, идите назад!