Десять мирных лет

Прусский король вернулся с войны в Берлин 28 декабря 1746 года.

Торжествующий победитель, он ехал в открытой коляске, и берлинцы усыпали ему путь цветами, радостно крича: «Да здравствует Фридрих Великий!»

Было от чего торжествовать. Миллион талеров контрибуции от Саксонии. Четыре с половиной миллиона талеров налогов ежегодно из Силезии. Территория Прусского королевства увеличилось почти на четверть, население – примерно на полтора миллиона человек.
Пруссия в Европе стала серьезной политической силой.

Особенно если принять во внимание победоносную армию. Фридрих выполнил слова отца, который, узнав в 1728 году, что тогдашний император Карл VI перестал быть его союзником и примкнул к противникам Пруссии, сказал, указывая на своего четырнадцатилетнего наследника: «Вот он - тот, который отомстит за меня!»

А теперь, после новогоднего бала-маскарада Фридрих уехал в Потсдам и сказал: «Хватит, я теперь даже кошку не прибью!»

Чем же занялся король, когда наступил мир?

В первую очередь – строительством домов на пустующих землях. И той политикой, которая называлась Ansiedlungspolitik. Ведь народ, говорил король, это самое главное богатство государства.

И опять переселенцы тянулись в Пруссию из самых разных областей Германии – Пфальца, Гессена, Рейна, Вюртемберга, Мекленбурга, из еще принадлежавших Швеции земель Передней Померании с ее крайне жестоким крепостным правом, из Богемии и Австрии.
 
В одной только Бранденбургской марке было основано добрая сотня новых деревень, а на всей территории Прусского королевства – свыше 800! Расчищались лесные участки, распахивались низменности.

Фридрих велел осушать низменные топи в долинах рек Варты и Одера. Введение в хозяйственный оборот земель «Одерского болота» (Oderbruch) король приравнивал к приобретению новой провинции. Работы начались 8 июня 1747 года и продолжались шесть лет. Вдоль берега поднялась длинная дамба для защиты от весенних разливов, по всему «болоту» пролегли водоотводные каналы.
 
На новых землях поселились почти 50.000 человек. Король помогал деньгами и строительными материалами. Законом было предусмотрено, что крупные землевладельцы не имеют права приобретать крестьянские наделы. Этим Фридрих хотел обезопасить сельское население от соблазна легкого избавления от тягот крестьянского труда. А больше всего – от превращения свободных крестьян в помещичьих крепостных.

Он постоянно требовал от помещиков и чиновников справедливого отношения к крестьянам. Запрещал под угрозой большого штрафа снос крестьянских дворов, что часто практиковали помещики для расширения своих пахотных угодий. Крепостной же системы не отменял, хотя она была самым большим злом по отношению к крестьянам, чтобы не раздражать дворянство: ведь оно давало ему офицеров. Кроме того, король был вообще убежден в неполноценности людей крестьянского сословия. И в силу этого офицерами могли быть в Пруссии только дворяне...
 
Вместе с тем, он считал и крестьян, и горожан и дворянство лишь деталями государственного механизма, которые платят налоги ради цели, известной только королю – хранителю государственного интереса.

Однако, по убеждению Фридриха Великого, король вовсе не самовластен, он только первый слуга (le premier cerviteur) государства. Государь обязан поступать добросовестно, мудро и бескорыстно, - вести себя так, как если бы был обязан в любую минуту дать отчет согражданам о своем управлении. Во всяком случае, так Фридрих писал в своем <Опыте о формах правления и обязанностях государей> (1777).

Между Одером и Эльбой был сооружен судоходный канал «Плауен», а между Одером и Гавелем - канал «Финов». Большие суда получили доступ к Одеру благодаря каналу «Свинен», который заканчивался в новопостроенном городе Свинемюнде. В Эмдене, самом крупном городе Восточной Фрисландии, основывались компании для заокеанской торговли.

Управление Силезией Фридрих организовал по проверенному бранденбургско-прусскому образцу. Как пишет польский историк прошлого века, Фридрих «земли приобретенные в цветущее состояние приводил».

Силезская граница с Австрией укреплялась – там строились крепости и другие фортификационные сооружения, военные склады. Армия была усилена и преобразована, особенно кавалерия. Ежегодно весной и осенью устраивались большие военные маневры.

Король много писал, в частности, »Общие принципы войны и их применение к тактике и дисциплине прусский войск». Когда этот труд в 1914 году перевели с французского и издали, он занял десять томов!

Особо отметим проведение судебной реформы.
Фридрих Великий требовал, чтобы судьи решали дела только по закону и не обращали внимания при этом ни на какие мнения, пусть даже они исходят от самого короля. Для надзора за работой судов он посылал с инспекциями канцлера Самуила фон Кокцеи. Под руководством этого крупного юриста готовилась прусская судебная реформа, начала работать комиссия по земельному и процессуальному кодексам (в силу сложности составления и редактирования, они были опубликованы лишь при наследнике Фридриха, в 1794 году).

Более простой «Codex Fridericianus» об организации судопроизводства был издан в 1747 году. Твердая политика абсолютного отделения судебной власти от административной быстро дала свои плоды. Прусская юстиция стала считаться образцом независимости и честности судей.

Рассказывают, что, когда Фридрих строил себе в Потсдаме дворец и парк Сан-Суси, некий мельник отказался снести свою ветряную мельницу, портившую ландшафт и создававшую немало шума. На угрозу применить силу он ответил, что подаст на короля в суд. Узнав об этом, Фридрих не то изумленно, не то восхищенно произнес: «Выходит, есть судьи в Берлине!» – и оставил упрямого мельника в покое.
У этой легенды много вариантов, в частности, что сказал эту фразу не король в удивленно-уважительной тональности, а мельник, и не уважительно, а дерзко: «В Берлине есть судьи, государь!». Но как бы там ни было, а исторический факт спора и победы мельника неопровержим, и это главное.
 
Стоит эта мельница неподалеку королевского дворца до сих пор...

Фридрих Великий считал, что для богатства и мощи государства прежде всего следует накапливать золото. А значит, меньше тратить денег на заграничные товары, развивать собственную промышленность и сельское хозяйство.

Он говорил: «Мой народ должен работать и будет плохо, если промышленность не будет иметь гарантированного сбыта. Я хочу обучить моих подданных двойному искусству: экономить деньги и тратить деньги.»

Ввоз заграничных товаров король ограничивал, чтобы их конкуренция не вредила его промышленникам и ремесленникам. Поэтому хозяйство Пруссии стало быстро расти. За десять мирных лет число промышленных рабочих увеличилось вдвое, на 80.000 человек, в том числе в производстве шерстяных тканей – на 58 тысяч, шелковых – на 6 тысяч, хлопчатобумажных – на 7 тысяч, в кожевенном производства – на 4 тысячи.

Отношение между предпринимателями и наемными рабочими подчинялось строгим государственным правилам. Хозяева не имели права по своему желанию понижать заработную плату, рабочим гарантировалась защита против произвольного увольнения.
Король ежегодно ездил по своим землям, чтобы лично наблюдать за тем, как исполняются его распоряжения.

В городе первых германских императоров Кведлинбурге основала монастырь Матильда, вдова короля Генриха I. Его внучка, тоже Матильда, дочь императора Отто II, стала первой аббатисой (966) этого монастыря.

Вот ей-то и подарил в 993 году «землю под дубами» – locus Poztupimi – ее племянник, император Отто III. Там по берегам реки Гафель и многочисленных озер стояли рыбацкие поселения славянского племени хевеллов (вендов). Император поручил Матильде выстроить монастырь и обратить язычников-славян в христианство. Однако восстание хевеллов перечеркнуло эти планы. Монастырь построен не был.

Но с течением времени появился-таки на берегу Гафеля германский поселок Постамб (по-латыни Поцтупиум).

Альбрехт Медведь (1100-1170), граф Валленштедский, правитель княжества Аскания и будущий маркграф Бранденбургский, построил в Потсдаме свой замок.

В битве при Потсдаме потерпел поражение в 1136 году последний славянский князь Прибислав, соорудивший к северу от города громадные защитные валы – Rцmerschanze.
 
В начале XIV века Потсдам впервые упомянут в одном из документов уже как город. Там было четыре немецкие гильдии: мясников, скорняков (меховщиков), портных и суконщиков. А рыбаки-славяне жили себе в деревне Кице (которая сохранилась в течение многих столетий и упоминалась даже в энциклопедиях конца XIX века), но уже мало отличались от немцев.

Вплоть до прихода Гогенцоллернов город ничем не был замечателен. Обычный окраинный имперский город. Правда, император Карл IV в 1375 году внес его в земельную книгу.
 
Новая жизнь началась при курфюрсте Иоахиме I «Несторе» – он сделал Потсдам своей резиденцией. А при Иоахиме II «Гекторе» в Потсдаме случился в 1536 году небывалой силы пожар. Город выгорел ужасно, погибли все хранившиеся в ратуше документы. Восстановление шло медленно, в даже через почти сорок лет в городе насчитывалось только 192 дома.

Во время Тридцатилетней войны Потсдам оказался совершенно разрушенным, потом много жителей умерло во время чумы 1631-32 годов. Голодные тощие волки забегали в город и нападали на прохожих.

В 1660 году Потсдам сделал своей резиденцией Великий Курфюрст. Ему доложили, что из 198 домов налог платят только пятьдесят, остальные лишь числятся домами, там никто не живет. Чтобы увеличить население, он взял в городскую черту несколько окрестных деревень. Потом принялся строить замок, в котором и окончил свои дни.

После его знаменитого Потсдамского эдикта, разрешавшего всем селиться на землях Бранденбурга, в город пришли тысячи гугенотов – ремесленников и торговцев. Они строили себе дома, как привыкли в Голландии, – получился Голландский квартал. Они сооружали каналы и мосты, сажали вдоль улиц деревья, открывали мануфактуры.

При «Короле-солдате» Потсдам превратился в гарнизонный город, треть его 12-тысячного населения составляли знаменитые «длинные парни» – солдаты королевской лейб-гвардии.

Король Фридрих Великий увеличил гарнизон больше чем вдвое, до 8.200 человек, но при этом поощрял и поселение в Потсдаме людей гражданских, в частности, богемских протестантов. При нем население города возросло до тридцати тысяч. Изменялся облик старых зданий, возводились новые дома и дворцы.

Холм на западной стороне города украсился в 1744 году шестью террасами, на которых предполагалось разбить огороды и выращивать овощи, которые Фридрих Великий так любил есть свежими. Решение строить в этом месте дворец король принял год спустя, первый камень был заложен 14 апреля.
 
А 1 мая 1747 года дворец Сан-Суси – «Без забот» был окончен. Король сам набрасывал некоторые его планы и детали архитектурных украшений, эскизы росписей стен. Внешнее убранство дворца было посвящено богу вина Вакху и любви, – полуобнаженные торсы мужчин и женщин служили завершениями колонн. Строил, как всегда, Кнобельсдорф.

С холма открывалась панорама парка с небольшими озерами, ручьями, павильонами. Во дворце была устроена большая библиотека, по стенам висели картины итальянских, голландских, французских художников.

А в Мраморном зале Фридрих Великий велел поставить большой круглый стол, за которым собирал своих гостей и близких ему людей. Ведь он задумывал Сан-Суси как свой личный дом, не имеющий отношения ни к официальной жизни государства, ни к королевскому двору в Берлине. Это дворцово-парковое пространство было продолжением молодости, продолжением замка Райнсберг, несбыточным желанием остановить время, вернуть прежнюю беззаботную жизнь или хотя бы ее тень.

Да, всего десять лет прошло с тех веселых молодых дней, и уж нет больше Кайзерлинга, с которым было так хорошо в Райнсберге и который птом заведовал всей королевской перепиской, – умер в 1745 году внезапно, всего тридцати трех лет от роду... Через три месяца новый удар: скончался Жордан, которому было сорок пять. По должности личный секретарь и чтец поступавших на имя короля писем, по сути – один из самых близких Фридриху людей. Кто следующий?

Каждую потерю Фридрих переживает мучительно. Вот потому так особенно приветлив со старыми друзьями король, так гостеприимен и сердечен. Он, как и прежде, красив, серьезен и дружелюбен, ценит общество интересных и остроумных собеседников. В Потсдам по его приглашению приезжают новые и новые люди.

Часто наведываются из Берлина президент Прусской Академии наук математик Мопертюи, врач и философ Ламетри, писатель граф Альгаротти.

Но вот какие иной раз бывали странные случаи, вызванные непростым характером Фридриха.
Седьмого мая 1747 года в Потсдам приехал из Лейпцига сам великий Иоганн-Себастьян Бах (1685-1750). Поездка была деловая: старик хотел попросить королевских чиновников повысить жалованье его сыну Карлу-Филиппу-Эммануэлю, игравшему в придворном оркестре Фридриха Великого. Король пригласил Баха-отца в Сан-Суси и принял с большим почетом: импровизировал для него на флейте в своем Музыкальном кабинете.

А Бах через месяц прислал сочиненные по теме импровизации две фуги, десять «канонов» и сонату для инструментального трио. И кто может теперь сказать, почему подарок не пришелся по сердцу хозяину Сан-Суси? Ни вознаграждения Баху не последовало, ни исполнения музыки не состоялось...

Самым знаменитым гостем, был, безусловно, Вольтер, первое письмо которому Фридрих написал в 1736 году (переписка закончилась через 42 года, со смертью писателя, а обменялись они 630 письмами). Любовь к дисциплине удивительно сочеталась во Фридрихе с поклонением этому гению, не признававшему никаких авторитетов, включая самого Бога. Как и Вольтер, Фридрих был деистом, то есть считал существование Бога неопровержимой истиной, не нуждающейся в доказательствах и спорах. Оба были насмешниками, оба отвергали бессмертие души и считали любые христианские религии искажением учения Христа.
Когда Фридрих только-только стал королем, они встретились в замке в прусской провинции Клеве, а через несколько месяцев Вольтер целую неделю гостил в Райнсберге.

Еще одно свидание произошло сразу после окончания первой силезской войны, в Аахене в августе 1742 года, – Фридрих приезжал туда на лечение, – и затем в Берлине. На этой берлинской встрече Вольтер выполнял секретную миссию: французский двор поручил ему выяснить политические намерения победоносного прусского монарха. Но тот разгадал цели Вольтера, посмеивался над ним и незаметно заставил много чего порассказать о планах Людовика XV.

Теперь, восемь лет спустя, 10 июля 1750 года Вольтер приехал по просьбе Фридриха и прожил в Потсдаме целых тридцать шесть месяцев. Фридрих пожаловал ему звание камергера и платил 20.000 франков в год. За двухчасовые беседы о литературе, философии, истории, морали, религии. И за литературную правку королевских стихотворных сочинений (насчет прозы Фридрих был в себе вполне уверен). Квартира Вольтеру была отведена, однако, не в Сан-Суси, а в Потсдаме, в городском замке.
 
В Сан-Суси его Фридрих каждый раз специально приглашал. Так просто придти к королю было нельзя.  И, как огорченно писал Фридрих Вильгельмине, вблизи гений оказался совсем иным, нежели в своих сочинениях: »...ведет себя как мерзкий дурак». Эта реплика была вызвана бесконечными спорами, которые Вольтер затевал с Мопертюи, – так что король в конце концов просто запретил им дискутировать.

Сердечность в отношениях уступила место холодности, особенно когда Вольтер затеял сомнительного свойства судебный процесс. Дело было скандальным, и молодой Лессинг назвал в своей эпиграмме Вольтера «великой шельмой».

Вольтеру вначале были симпатичны «...большие голубые глаза короля, его очаровательная улыбка, его обворожительный голос...», он писал во Францию своим друзьям, что Фридрих «как король необыкновенно человечен и как человек необыкновенно царственен».
Когда же пришлось выправлять королевские стихи (потому что, правду сказать, король был неважным поэтом), Вольтер стал тяготиться житьем в Потсдаме и уехал восвояси. Чтобы написать довольно много язвительных строк о жизни в Сан-Суси... Например, будто Фридрих так объяснял ему причины первой силезской войны: «Армия была готова к делу, казна полна, а характер у меня живой...»

Расставание было скверным. Вначале Вольтер демонстративно вернул королю пожалованные орден и камергерский ключ. Впрочем, при расставании король попросил его от регалий не отказываться. Француз уехал, и тут Фридрих узнал о его пародии на свои стихи, пародии, которая вовсю ходила по Берлину! Он был взбешен, и прусский резидент во Франкфурте-на-Майне получил с курьером, обогнавшим карету писателя, королевский приказ отобрать и орден, и ключ, и все подаренные королевские стихи.
 
Багаж Вольтера был обыскан, регалии отобраны, а стихов не нашли. За что и был он посажен под домашний арест. Скандал вышел громким. А стихи, оказывается, были в багаже, шедшем отдельно. Тут уж Вольтера выпустили. Когда спустя годы пришло известие о его смерти, Фридрих Великий простил ему все обиды и устроил в Берлине специальную сессию Академии наук памяти величайшего литератора.

Побывал в Потсдаме на пути в Россию знаменитый искатель приключений Джакомо Казанова (1725-98) - тот самый, который был любовником маркизы де Помпадур и еще бессчетного числа других очаровательных женщин, солдатом, алхимиком, карточным игроком, шпионом, участником множества политических интриг, заключенным знаменитой венецианской тюрьмы и не менее знаменитым беглецом из нее.

Аудиенция была назначена на 4 часа дня. Он пришел чуть раньше, и его попросили подождать. Слышалось, как играют на флейте. Звуки стихли, вышел король. Чрезвычайно дружески, приветливо поздоровался, взял гостя под руку и повел в комнаты. Как бы между прочим спросил: «А вы не хотели бы стать воспитателем в моей кадетской школе?»
Казанова попросил разрешения ознакомиться с ней. Ему не понравилась суровая бедность обстановки и неприглядные, на его вкус, преподаватели. Он сообщил, что лестное предложение отклоняет, так как едет в Россию.

«Ну, что ж, – ответил Фридрих, – если обратно поедете тем же путем, буду рад услышать свежие новости.»

В преддверии новой войны
Что Мария-Терезия никогда не простит потерю силезских земель, было ясно как день Фридрих довел армию до 160 тысяч человек и тратил на нее две трети бюджета своей страны.
Внимание к армии имело еще одну цель: при удобном случае присоединить к Пруссии Саксонию, о чем король мечтал еще в 19-летнем возрасте.

Такие мечты, а тем более их реализация, воспринимаются в наши дни с осуждением. Но следует помнить, оценивая личность Фридриха Великого и его поступки, что все происходило в XVIII веке, когда существовали иные моральные нормы и было совершенно в порядке вещей, что мощные государства силой оружия подчиняли себе слабых, отрезали у них куски, – этим занимались и Россия, и Австрия, и Франция, а вот теперь и Пруссия... Политику в белых перчатках не делают, а война, как известно, есть ведение политики недипломатическими средствами...

Тактика боя в те времена была довольно простой.

Непроходимые леса и болота заставляли противников двигаться по дорогам или по долинам рек. Обороняющаяся армия должна была распознать движение врага и занять выгодную позицию на каком-нибудь поле, достаточно удобном, чтобы могла скакать кавалерия. Там строились легкие оборонительные сооружения из фашин - связанных в большие пучки веток и прутьев; иногда рылись окопы.

Армия наступающая, увидев противника, останавливалась вне досягаемости его артиллерийского огня. Пехота развертывалась в одну или две линии. Но солдаты были утомлены маршем, и в день встречи с противником обычно бой не начинали. А с рассветом следующего дня цепи пехотинцев, не обращая внимания на пушечный огонь и падающих от него товарищей, шли вперед, чтобы вступить в рукопашную схватку. Шли плечом к плечу, в полный рост, не пригибаясь от свиста пуль. Кавалерия помогала пехоте и отбивала атаки вражеских кавалеристов.

Военачальник, у которого было больше солдат и пушек, обычно побеждал. Ведь каждый залп уничтожал с обеих сторон примерно равное количество людей, и оставшиеся одолевали врага просто своей численностью.

Фридрих Великий первым понял, что для победы важна не только численность войск, но и скорость их движения по полю боя, вообще темп ведения войны (вспомните, как в сражении у Хохфридсберга он вступил в бой с ходу, после ночного марша!).
 
Прусские пехотинцы шли в атаку под барабанную дробь, делая 75 шагов в минуту и не теряя строя под вражеским огнем. В движении они метко стреляли залпами. Кавалеристы предельно сомкнутой массой летели карьером, - лошади не бежали, а скакали. Все части умели быстро перестраиваться и менять направление атаки. Фридрих лично руководил подготовкой кавалеристов (как его отец – подготовкой пехотинцев).
Артиллеристы Фридриха Великого вели огонь через линии своих войск, мешая ружейному и артиллерийскому огню противника.

С такими солдатами Фридрих успешно применял изобретенную им «косую атаку». Выстроив пехоту в линии против вражеских боевых порядков, Фридрих приказывал атаковать в центре лишь для обмана, чтобы сковать силы врага. А главную массу войск направлял в обход более слабого фланга противника, к нему в тыл.
 
Гренадеры первой линии бросали ручные гранаты, стрелки вели залповый ружейный огонь. После прорыва обороны врага легкие кавалеристы – гусары завершали разгром, пользуясь холодным оружием и стреляя с коня.

Противник, не имевший столь быстрых солдат и кавалеристов, перебросить подкрепления к месту удара не успевал. И терпел поражение.

Наполеон считал «косую атаку» гениальным изобретением.
 
Высокий темп боя приводил противников Фридриха в ужас.

Никто до него не проявлял такой стремительности на любом этапе войны, – как при ее начале, так и в каждом сражении. Военные историки считают, что в управлении боем Фридрих Великий был еще более умелым военачальником, чем при разработке стратегических планов.

А старые солдаты, когда король приезжал к ним в лагерь, говорили ему «ты» и звали просто Фрицем.