Артем

В одной  деревне жил кот.  Звали его Артём.  Сам он был рыжим, только грудка белая.  Дожил Артём до тех годов, когда уж люди гаснут, а он ещё что-то себе кумекал.  Был у Артёма хозяин по прозвищу  Драмчик. Вся деревня так его прозывала, почему – сами не знали.  Оказывается, дядя Ванька в молодости был головой драмкружка, а ещё раньше – моряком с красивой улыбкой.  А сейчас он спился.  Работы в деревне нет, а когда была – и тогда балбесничал.
Живности у него было – девать некуда: кошки, собаки, кролики –  да все подохли от голода.  Поживут месяц-другой – дохнут.  Один Артём  и  остался.
Людям жалко котят топить – так они их всех Ивану несут. А потом ходят в церковь, молятся, у Бога прощения просят.  Плачутся, что грех на них тяжёлый, животных на погибель оставили.
Драмчику самому жрать нечего, а тут ещё твари орут-надрываются.
Артём уж приобвык к жизни такой нелёгкой, вроде и ничего, бродит себе потихоньку.  Зимой  к бабе Шуре – соседке наведывается. Спит у них на чердаке возле печной трубы, та за день от горячей печки прогреется. Вот и тепло.
Мужик баб  Шурин ругается, палкой Артёма бьёт, чтоб не повадно тому было бочок на чужой сучок укладывать.
А  баба  Шура – добрая. Тайком Артёма привечает. Хлебушка когда даст, когда китиков.  У неё самой два кота живут – Мурик с  Мурзиком. Только они-то какие – сытые, вылизанные, от блох вычищенные. 
Сиротливо  Артёму жить, невесело.
Доживает Артём кое-как до весны.  Худой, бока впалые. Идёт рыжий кот. Из стороны в сторону качается.
Главное холода пережить, а весной-то оно как: благодать. Во дворах куры кудахчут, кормятся.  Артём уж тогда пристанет тихонько, из одной с ними плашку мешанку ест. Итак ему вкусно,  что глаза старые сами  плачут.
Как лето душистое заиграет, Артём к нам бежит. Мы в Москве живём, а здесь дом на лето.  Родители  меня сюда возили, когда мне ещё года не было.  И выросла я, и школу закончила – а всё здесь отдыхаю.
Мы ещё не приехали, Артём уж недели за две ходил, всё разведывал.
Каждое утро мама варила мне гречневую кашу, что не доем – Артёму идёт. Сыр, колбаса, мясо, творог – всё давали.  В небылицу какую попал – так, наверное, Артёму думалось.  Под конец и от хлеба отказывался. Ладно ему жилось.  Мама посмотрит на Артёма и скажет: «Округлился-то как  за лето! Упитанный стал – смотреть славно. Шёрстка блестит.»
Жил у нас в деревне дядя Сёма. Да помер, может, года три назад. Никогда котов своих не кормил. Так он говорил: «Мышиков, мышиков ловите!»
Вспомнил бы сейчас  Артём его слова, посмялся бы.
За Артёмом как-то хозяин его, Драмчик, приходил. Посадил его  на спину и ушёл. А  Артём в тот же день к нам опять вернулся.
Дрался Артём по-чёрному. Другие коты повадились к нам ходить, из его миски есть, морды у них нахальные, даже не краснеют.  Артём уж тогда боролся, за всё боролся – за место, за ласку. Сложно с молодыми котами сладить –  в хламьё совсем превратился, а всё равно своё не уступал.
Любил Артём на солнышке погреться. Растянется на всю скамейку, будто он один здесь и ластится ко мне, ластится, головой в плечо тычет, урчит. Я его отбрасываю, мама говорит он  блохастый, гладить нельзя. Пока мама не видит, я его втихаря поглажу, Артём тогда успокоится  и уснёт.
Бывает так он надоест, все миски полны, от еды ломятся, а он всё что-то просит и просит.
Один раз даже в  дом забежал.  Мама его за это полотенцем ударила. Она сильно тогда кричала: «В дом нельзя, нельзя заходить!»
А бывает посмотришь на него –  так жалко сделается.  Лежит:  шея маленькая, толстая, как будто её вообще нет. У меня у папы такая же шея.  Из-за этого он на лягушонка похож.  А  папу всегда жалко.
Артём как лежал целый день на скамейке, так оттуда и не вставал. Все бока протёр – и всё лежит, охраняет.  Мы на речку или в магазин поедем, или ещё по каким делам, возвращаемся – рыжий кот на скамейке лежит, ждёт нас.
Только калитка скрипнет, Артём просыпается, нас идёт встречать.
В конце лета я всегда плачу, уезжать не хочется. Смотрю на Артёма и думаю: как он здесь будет без нас?  А он лежит и не знает, что мы скоро уедем.  Думает, мы всегда будем вместе.
Соседи рассказывают: мы как уедем, Артём каждый день к нам ходит, лежит на скамейке, ждёт. Мыслит себе, что мы скоро вернёмся, а мы всё не возвращаемся.  Ходит день, два, неделю, сидит на крыльце рыжий кот.  Никто не приедет.
Он уж тогда  это понимает и обратно к хозяину плетётся.
Годок пролетел, не заметили, только держись.  «Опять мы здесь, будто  и не уезжали отсюда»,- скажет мама.
Побежали-поскакали летние деньки. Артём к нам не пришёл. Может обиделся на что? Я тем летом толкнула его больно. Артём не обиделся.
Хороший, он никогда не обижался.
 Люди сказали: поздней, горькой  осенью  дом у Драмчика сгорел, едва выскочить успел в одних трусах. Дом родительский спалил. Осталась одна времянка. Там сейчас и живёт. Запил он опять от горя.
Мама об этом не знала. Купила ему духи на  День Рождения.
«Дура  я,- говорит,- человеку жить негде, а я духи. Какая  я дура.»
Пришёл к нам Драмчик: босой, худой, бледный весь.  Заплакал, дом вспомнил и сказал: « Пойду я лапши-роллтона  себе сварю.»
Артём никогда дома не ночевал, всегда у  бабы Шуры.  А в тот день как назло домой пришёл.  Холодно было, Драмчик его себе на живот положил, чтоб согреться маленько.
Артём не выбежал.  Я часто плачу, Артёма вспоминаю. 
Мама скажет: «Ничего-ничего. Значит так надо было, Боженька к рукам себе прибрал, животное так мучилось. Господи, Иисуси  Христи, Слава  Тебе Господи, Аминь.»  Перекрестится и тоже заплачет.
А если б не прибрал, думаю, так бы сидел сейчас у нас на скамейке, на солнышке грелся бы.
Я оглянусь –  на скамейке никто не лежит.  Значит не выбежал, не успел, а вдруг он придёт ещё?
Как-то утром мы  гуляли с мамой по дороге, шли босичком. Она любит гулять.  И вдруг увидели кота – рыжий с белыми пятнами.  Я рванула за котом – по кустам, крапиве, колючкам.  Кот остановился и посмотрел на меня. Это был не Артём, это какой-то другой, молодой кот.
Артём умер.  Сгорел.