Студенческий роман-8. Съём на Волге

Начало:
http://proza.ru/2011/12/16/682
http://proza.ru/2012/03/13/1208
http://proza.ru/2012/03/17/58
http://proza.ru/2012/03/23/714
http://proza.ru/2012/03/27/709
http://proza.ru/2012/04/02/496
http://proza.ru/2012/04/04/1467


Студенческий роман
(«застойного времени»)

Меж строчек дневника



Глава 8 развратная. Съём на Волге

В восемь я проводил ее до остановки.
- Всё в порядке? - спросила напоследок.
- Всё в порядке. А ты?
- Бесподобно. – А на ресницах заискрилась роса.
- Ты зачем такая? - укорил я, ногтём снимая радужку.   
- Не обращай... - Тряхнула головой и улыбнулась, левое веко дёрнулось. - Пока, малыш.
- Чао, Пигалица.

Как ни странно, спать не хотелось. Воскресный день начался удивительно, на редкость рано.
Я зашел в гастроном, выпил вишневого и томатного. Сдачу взять забыл. На улице сладко потянулся, вобрал в лёгкие всё, что представлялось возможным, и закашлялся… Мимо продвигалась «статуя», по шифоньерным плечам в ней угадывался Гарик. Он выглядел высушенным и высосанным. Уже минуя, проткнул меня бессмысленными штырями из мутных «колёсиков» в темно-провальных ободьях.
- Ба! - воскликнул я. - Сэр, как там в Гудменс-Филдсе? Идём на репетицию или, наоборот, с репетиции?

- Виль, здравствуй. - Монотонно отозвался ходячий манекен. - Я стал заядлым театралом. Уже два дня я хожу в балет. Вот что я имею тебе сообщить.
- Вот оно что! - Я не счел здравым исправлять «в» на «на». - И какие же постановки мы имели счастье вызреть?
- Чёрт их разберёт! То ли «Адель», то ли «Агдам»*, то ли «Шизель», то ли ещё куда.
- Ага. «Жизель» Адана.
- Тоже может быть. – Он квёл и рассеян.
- Неважно выглядишь, старина.
- Я знаю. Я смешон. Народ Спарты вправе презирать отщепенца! Я нарушил холостяцкие принципы. Плохо выгляжу!? Ещё бы! Эсмеральда все соки выкачала.
 - У вас серьезно?

- А СЕРЬ она всегда ЁЗНАЯ. Вот заявление решили подать.
- На приём в одну труппу? Надеюсь, не в женскую танцевальную бригаду.
- В загс.
- Фокус, однако! Хотя, если разобраться, времени для испытания у вас было о-го-го. По-моему, что-то до года? А?
- А? Слушай, я чего-то туго кумекаю. - Игорь вздохнул. Его всегда отличала честность. За что и люблю!
- Догадываюсь. И куда топаем?
- До хаты. До свидания.
- Так вы... - я вовремя отказался от развития гипотезы... - гуляете ночами?
- Да. У Эсмы бешеный… романтизм и поразительная выдержка. Подкова, не девушка. Вторую ночь без просыпу… на ногах. В баре, сам знаешь, пьёт наравне. И в театре по полной программе выкаблучиваться успевает.

- Да! Кремень – девка! - восхитился я. – Тут и раздумывать неча. Под венец!
- Я придерживаюсь того же мнения. Но только час назад уговорил.
ОН ЕЁ!!!
- А, так тебе пришлось ещё и уговаривать?
- А ты как думал. Ей восемнадцать в июле только.
- Так много? Я думал в балет берут после тринадцати.
- Вообще-то, я сам сомневаюсь, но Эсма такое не терпит.
- Жаль, я не навел справки у Ирины.
- Не много бы дало. Они всего неделю знакомы.

- Чертовски занимательно! А как у неё с родословной? Боже мой, наш ягнёночек совсем поглупел! Ничё не секёт. Ягодка, кто её родители-то?
- А… Это? - до Игорька таки дошло. -  Не помню. Из столицы какой-то.
- Точнее никак не получится?
- Э... Вот… - Игорь потужился, потужился и махнул рукой. - А, забыл...
- Не Женева? Жалко. И не Париж? Тоже нет. Цы, незадача. Что тут скажешь? Ну. Разве что Стокгольм! – я прищёлкнул пальцами.
- Чего ты в самом-то… Из союзных… Кажись, из этой… из Прибалтики. Точно, оттуда. – Игорь впервые явил радость – оскалом молодого рысака.

- Слушай, брат, признайся честно, эту столицу союзной республики не Тухловкой кличут? А то ехали мы по осени в сторону Большой Черниговки, а там на дороге табличка: Б.Лядюги**.
- Иди ты…
- Куда. В Большие Лядюги? Эгей, юноша, - я пощелкал пальцами перед его носом, - мы что ли вовсе опупели?
- Виль, сам не пойму, что со мной.
- У вас и сегодня встреча?
- Нет. Нынче выходной.
- Хм. Самое то! Воскресенье. Нет, я ничего, логично. Слушай, айда на пляж. Забуримся туда с сухачём или пивком. Как понял? Алло! Реакция у больного отсутствует… В морг.

- На пляж… Это чтоб напиться и забыться. Ты несправедлив к Эсме, Виль. Она отличная девушка, причём из тех, которые сводят с ума... – нервно зачастил Гарик.
- В этом я только что убедился. И дозволяю тебе её боготворить, превозносить. Но не в воскресенье. Так что, идём?
- Тебе легко решать, ты не влюблён.
- Тебе легко… А тут…
- Оп-па, ещё и тоже?! - Он выпятил нижнюю губу, что было признаком крайнего изумления. - Ах, ну да, ну да. Ты же… тогда вышел из бара с Ириной. -  Игорево «тогда» дало бы фору всем лирическим возвышенностям влюблённого Пьеро. - Эсма называет Иру залётная из будущего. Ну, ну и что у вас?
- Почти то же, что и у вас.

- Ах, копчёный я курдюк. Ты же тоже со свиданья… ну да, ну да…Точно. В глазах туман… И как я сразу не догадался.
«Ага, точно: рань, а он уж на ногах, на роже дурь, и яйца всмятку». Я было уж собрался указать на его неточности, и вовремя осёкся. Я не был уверен, что Гарик, с его негаданной щепетильностью в делах сердечных, надлежащим образом оценит и примет форсированный «стиль» пришелицы из будущего…
- Да, я тоже со свиданки. Правда, о загсе как-то ещё не подумали.
- Каждому своё... время… овощу… А что с Владей?

- Пьёт, как гробовых дел мастер Безенчук.
- Безенчук это к северо-востоку от Б.Лядюги?
- Безенчук - это душеприказчик Кисы Воробьянинова. Да уж! Наш князь Игорь втюрился, и в голове у него плавленый сырок.
- Тьфу, ё, пьёт, значит? Волчья жизнь. - Осуждающе качнулась голова Ромео из Гудменс-Филдса.
- Ты!!! ему сочувствуешь?
- Я давно ему сочувствую. Он скатился и не вчера. Скоро он превратится в конченного бича, и даже мы от него отвернёмся.
Я, по правде, чуял то же, но не стал озвучивать.
- Да... – влюбленный князь Игорь закурил. – Ну, идём к тебе.
«По плавленые сырки», - чуть не добавил я.


***
В комнате всё было прибрано. Даже пробка упокоилась в помойном ведре. Ничего не забыли. Ничего. Бутылку оставили. На самом видном, интригующем, развратном месте - у софы в изголовье. Она весело, красноречиво и бесстыдно сверкала.
- Что это? Когда умудрился? - подивился Гарик и смолк. Наверное, догадался. Но в отличие от Влади, он деликатный. Собственно, и оба мы превращаемся в циников только под гипнозом Шикарного.
Повалились в кресла и надолго затихли. Точнее, задремали.
Обрывочные видения, образы, мысли и страхи метались, мелькали, мельтешили в беспорядочной мешанине и толкотне. Из них самым оформленным был сюжет с Горбачевым, который генсек.
…Я отчетливо вижу под собой Союз. Он в виде рельефной и живой карты. И я вижу, как полчища афганских душманов быстро продвигаются через Среднюю Азию. Вот они форсируют Урал, вот уже на подступах к Волгограду. А в следующем кадре я почему-то докладываю обстановку Михаилу Сергеевичу. И замечаю вдруг, что он трусит, лобное пятно зеленеет, губы трясутся, а сам он начинает заикаться и дребезжать…
«Дзынь… Дзыннь! Дзынннь!»...

Звонок наяривал всё требовательней, кромсая мозаику сна.
Первые секунды оба не могли сориентироваться: что, где, когда и чего от нас кому-то понадобилось? Потом оба вопросительно воззрились друг на друга. Я отрицательно повёл головой: не она, поэтому не будем откликаться.
- Ага?! Ты что оглох? Власова манера. Будет звонить до второго пришествия, – резонировал Гарик.
Влас вряд ли намерялся звонить до второго пришествия, но его терпения вполне хватит, чтобы вот так вот кустарно израсходовать электроэнергию всего дома. Я встал и впустил дикаря.
Пахнуло свежачком. Ба! С утра пьян?
- Успел нализался?
- Это называется: уснуть и не проспаться, - уверенно парировал он, что доказывало: «Ещё не всё потеряно, мы вполне контролируем действия и слова».
- А у меня гости. - С облегчением и нажимом сообщил я и сообразил, что в прихожке витают отголоски дамского парфюма.

Глаза Власа возбуждённо побелели, руки заелозили по лицу перед настенным зеркалом.
- Да? Интересан! Ужасно интересуюсь встречами с интересными незнакомцами и, особенно, незнакомками. – Причепуриваясь, он кокетливо акцентировал финальное слово.
- От тебя на полверсты несёт, - как бы дипломатически шепнул я.
- Да? - выразительная кось глазок вопрошала: кто?
Я изображал матёрого шпиона.  Он еле слышно:
- Пойду прополоскаю рот пастой.
- Прополощи.
Гарика всё это время душили конвульсии.
 
Из ванной Владя вышел влажный и важный. Приосанясь, трижды щёлкнул пальцами и решительно проник в «секретную зону». Для пущей независимости он даже начал напевать:
- Вот и всё, закурю…  О, ё… Тьфу! Дьявол! - С разинутой пастью и отмеркшими глазами Владя поносил Вселенную.
Я невинно поинтересовался:
- Владик, что случилось? Кто мальчика обидел?
- Аспиды! Гадёныши! Гости?! Это что ль гости? – вырвались из его глотки первые членораздельности.
Гарик багровел от спазмов.
- Ну, да. – Я блюл непонимание. – А я разве не предупреждал: у меня гости? Или Игорь Клибанов недостоин зваться гостем? Ты можешь себя не считать гостем, твоё право. А моё право считать, что  товарищ Гарик – гость. Завалященький, но уж это, какого Бог послал.

- Свинство какое! - рычал Влас, и это означало, что его серденько успокоилось, а мозжечок затрезвел.
- Да-да… - с сочувствием поддержал я. - Подумать только. Оскорблена всесоюзная деликатность, - и чуть жёстче. – Гонору сбавил бы! Короче, хмырь: если ещё раз позволишь себе то, что вчера, ты уже никогда не воспользуешься и без того сомнительным правом лапать мою радиолу. – Владя аккурат приподымал прозрачную верховину проигрывателя. - Такое вот свинство.
Трезвый Влас покорен и, по временам, самокритичен.
- Дадно, дяденьки, босе не буду. – С младенческим незатеем угукнул он и застенчиво почесал бровь,
- Так, так! Новые подвиги Геракла? - пытливо оглядел обоих Гарик.
- Сам ты Гаррикл. – Насупился Владя, затравленно поблёскивая в мой край.
Но я и сам уже окоротил волну памяти:
- Да тут Влас начудил вчера. По-доброму. Как он это умеет.
Игорь не настаивал на деталях.

***
- Мистер Влас, - обратился я официально, - к вашему сведению, мы покидаем сей чертог.
- И немедленно, – усилил Игорь.
Влас окончательно скис.
- Опять? Ля мур, ту жур? - уныло проворчал он и сгорбился.
– Опять. Не теряя драгоценных минут, мы, прямо сейчас рвём в одно учреждение, а оттуда напрямки в Волгу, славить дедушку Бахуса. - Деловито разложил я.
- Гоп-ля! - Владя подпрыгнул и умно обернулся ко мне. - Сия затея достойна не мальчика, но мужа. Берите меня в долю – не пожалеете. В мире нет более бесплатного чичероне, гида, поводыря заблудших овец? Я выведу вас… Нет, я сведу вас с порочной тропы богомерзкого блуда  к стезе благодетельного пиянства! - с гнусавым воодушевлением пел самопальный дьячок голосом Сергея Мартинсона***.

- О’кей! Только проясним ровно один нюанс! В качестве какого поводыря? Не того ли, что ономнясь свёл нас в бар? Или менее тронутого тленом нищеты? - высокопарно осведомился Гарик.
- Не много ль чести – углубляться? - Суетливо пробормотал Влас, весь как-то мартышечно морщась, почесываясь и взбрыкивая пахом. - Обременять святое предприятие меркантильным расчётом - это, братцы, моветон. Будем чуточку философами. - Он был неподражаем. В своих глазах. Но обронзовелый Игорь плевал на такие закорючки. Он протянул всего раз, но очень разочарованно:
- У-у-у… Не прокатит.
- Да есть, есть деньги… - раздражённо сдался скупец и пошёл нашаривать: по карманам, под ремнём и даже в ширинке. Расчёт был точен, но слишком хорошо знаком: дескать, баре притомятся и снисходительно прервут процедуру. Но паче чаянья, мы терпеливо ждали.
 
Владя выуживал монетки, мелкие, ржавые, с истёртыми циферками и заискивающе поглядывал.
Мы хранили непреклонное молчание. .
Торопясь, волнуясь, путаясь, Владя принялся выставлять из монет столбики: одна, другая… При этом он то дружелюбно косился на Гарика, то ждал великодушного «Ладно, видим – не пустой» - от меня.
Мы не проронили ни звука, ещё жирнее отчеркнув «избранничество» акции.
И тут Гарик стал насвистывать. Это был уже личный глум. 
- 56, 57, 59, 61… - манихейски колдовал Влас, потея, сбиваясь, привирая и слюня считальные подушечки. Но вот, наконец, он выпустил воздух, точно кашалот, мы даже отшатнулись, отдуваясь, пафосно подытожил:
- 87 копеек! – и настороженно взвёл на нас немигающие глаза. – А округляем, так и рубль! Сила!
Кого гипнотизируешь, червь?! Я скептически помотал головой, Гарик с убийственной иронией:
- Те, которые за газировкой - в другой конец.
Рожа Власа окислилась, развафлилась миллионом набежавших бороздок. И тут он шлёпнул себя по лбу:
- Ага!

Его трясущаяся правая, как шахтерский отбойник, вбурилась в левый задний карман. После нескольких титанических вгрызов оттуда с тургеневской нежностью была извлечена «порода» – изжёванный, весь в отрепьях, почти обесцвеченный рубль.
- Вот он – рваный! – сакральным шёпотом возвестил жрец.
Мы поджали губы: «Ну, и что это нам дает? Рубль восемьдесят семь и этакий рыгальник в довесок?! Все твои подаяния с грехом вытянут на бутылку сухого. При таких-то аппетитах». 
Если по-честному, мне давно обрыдло поить этого вечного «хвостиста». Ещё, куда ни шло, веди он себя прилично. Так хрен: все наши неприятности – на 99 процентов заслуга Влади! По лицу Игоря я понял, что он солидарен со мной.
Оставалось выяснить, чья твёрдость крепче гороха. На старт, внимание, марш, секундомер включен. Раз, два, три…
- Ладно уж, - на 19-й секунде сломался Клибанов и безрадостно свистнул. – Тузик, Тузик, цу, цу, цу, ползи рядом, но на пять шагов сзади ж...ы.
Влас с готовностью вытянулся, лапки карнизиком прикрыли брюшко. Гарик спохватился и хмуро потребовал: «бабки» на кассу.
Влас замялся. Мы молчали. Он взялся за сердце. Мы безжалостно ждали. Он почему-то весь начал трястись. Долго и жалко. А потом…  еще дольше Владя трагически чахнул над своими капиталами. Что-то пришепётывая, он подсчитывал: ни дать ни взять базарная чулочница. Шоу завершилось тем, что Верхновский протянул Гарику ворох затасканных грошей с линялым рублём, но жульнически закроил восемь копеек, что выявил радикально точный пересчёт холодного технаря Клибанова.

- Это ещё что такое? - свирепо изламывая бровь, угрожающе тянет счетовод.
- Это… того, на проезд, - безысходно поджимает хвост Верхновский.
- Это с ких же пор заячий махараджа Власик Тринадцатый ассигнует общественный транспорт? – привношу свою лепту я.
- На всякий случай - зловонючий. - Бубнит Владя и разжимает пятикрючие, в котором замутнели курканутые гроши.
- Комбеды – организация тунеядствующего самопрокорма. А мы беспощадны, но мудры: это вам на погребальную урну, - пресекаю я грабёж.
Влас льстиво отхихикал этой, с позволения сказать, шутке. И в этом была ее  прелесть: гарантированная сервильность бунтаря.
При таком раскладе Верхновскому светил не блистательный пастырский амвон, а более чем скромный удел прихвостня. И надлежит отметить, свое падение денди переживал с завидной выдержкой и мужеством. Он не только послушно плёлся в арьергарде, но даже не рискнул осигаретиться у Гарика, смачно попыхивающего «Кентом». Это продолжалось долго. 56 или 58 секунд, по истечении каковых Владя отстал на серию шагов, а догнал, лихорадочно попыхивая невкусной «Стюардессой».
Затарились шестью флаконами «Эрети» и «Гареджи»****. Курс лёг на ЦПКО – центральный парк культуры и отдыха.


***
Раскисшее под солнцем «тесто» роится вдоль центральной аллеи парка, распадаясь на агрессивные галушки, стекающие куда попало, но, по преимуществу, - на пляж. Лишь редкие вареники броненосцами прут против течения. Мы - как все…
Угадав по приметам скамейку личной славы, я окропил ее тёплым ностальгическим взглядом. Узнать героиню трудно: она сейчас облеплена семейным выводком, который поголовно вкушает расплавленный пломбир. Аккурат в момент нашего мимохода толстый папа грохнулся на лавку.
- Ох, уж я бы и поломал чей-то затылок… Безобразие! – таков был фальцетный отклик отца семейства на застревание правого ягодичного курдюка в моей авторской пробоине. Я погладил липкий загривок (по аттестации Влади, «об это очень удобно слоновьи яйца кокать») и скромно миновал уголок почёта. Ведь так и подмывало признаться: «Это я набезобразничал. Поломайте мне, пожалуйста, затылок». Но мне не хотелось посвящать товарищей в свои ночные подвиги. Поэтому никто, ни толстый визгливый папа, ни его гомонящий муравейник, ни мои клевреты, - так и не узнали достославную историю битвы университетского витязя с ордой фуражных супостатов.
И вот мы на обрыве.

Волга, Волга… Гигантскою бесстыдницей раскинулась она во всём роскошестве искристой наготы. Ничуть не сомневаясь в пленительности радужных форм, бесстыдница так и выставлялась напоказ: в оправданье всех смытых и не смытых вин, былых и предстоящих. Немножко ослеплённые, мы любовались переливами зайчиков, бойко толкущихся  по ряби, затейливо расшитой впрожелть и впросинь… Там внизу резво, воркотливо поспешали заносчивые катера и простецкие моторки. Ужаленно неслись вспенённой трассой «кометы», «метеоры» и «восходы». А дальше глыбисто отхватывал лазурные сажени горделивый трехпалубный теплоход. Ещё дальше накряченно бухтела измождённая баржа с плавучим угольным каньоном. Всё это будоражило, манило и радушно звало, влекло, всасывало в себя… Матушка-Волга!
Мы спускались ниже и ниже, и, чем ниже, тем громче, тем величавей шум волны и тем гнусавей перекатыш голосов. Всё ослепительнее солнечные брызги по тугой воде.
Недопеченные оладьи с сикось-накосьной пестрядью плавок и купальников липли к прошлогоднему пляжному песку. Три армянина («а, может быть, азербота», - риторически оспорил кто-то из нас) с урартским достоинством попивали не совсем античную водку, зачем-то перелитую в бутыль с-под лимонада. Закусывалось это ломтиками южных яств и жирно употевших пастильных кишок с ореховой начинкой. Всё это лоточно расфасовано на блёклом гобелене с горным видом чахлых саклей. И нет уже нужды гадать, что это их «Волга», задыхаясь от пекла, желтеет там, вверху, у распивочной, где на дровяных спицах разносят бледные, лишённые кострового загара шашлыки.

- Мало им места в ресторанах. – Громко, с вызовом оповестил Гарик, мастер по десятиборью.
- Для братьев с южных окраин давно пора завести отдельный фешенебельный ресторан с тазиками: руки помыть и всё такое… - философски прокашлявшись, дополнил Влас.
- Вот в нём-то и соберутся все русские посетители кабаков, - я достроил трёхэтажку пляжного «глубокомыслия».      
- Тогда придётся отказаться от слова «фешенебельный». – Не без резона подметил Владя.
В тот же миг мы дружно уловили надменно-оценивающий групповой крючок в виде троицы чёрных очков. У очков были лица, у лиц – тела, самоуверенно локотившиеся неподалёку. Я усмехнулся: девчушки явно зелены, а ещё больше глупы. Чтобы унять их гонорок, достаточно и мизера усилий. Но это ни к чему: сами начнут заигрывать. А уж буде в это дело захоти впрячься наш оборотистый и вдохновенный Владя…  А буде мы ещё да подсвети ему чуток лучами сквозь слабый мутноватый шпат «Гареджи»…

Но настроенные прозаически, мы оставили без внимания тщеславные призывы  из чёрных девических стёклышек. Невозмутимо обойдя «зелень», «три мушкетера» бросили якорь шагах в пяти восточней. Я и Гарик разоблачились молниеносно. Моя кожа румянилась, Клибанов был соперником сметаны. Есть подозрение, что он вообще не склонен к пигментации. С Власа всё спадало медленно. Даже к процессу раздевания хлыщ подходит фундаментально, что и отличает знатока от дилетантов. Вот он плавно стягивает рубашку «Монтана» и жеманно, двумя пальцами каждой руки, встряхивает её. Именно так именитые кутюрье даруют смертным редкий в своей продолжительности шанс изучить больные изыски портняжки, пролезшего в законодательную лигу. Столь же тщательно, мешкотно, но чуть позднее Владя снимает майку «Монтана» - и всё как-то в сторону заметно поутухших и присмиревших соседок.

И вот, атас, Влас приспускает джинсы «Монтана», они змеёй сползают вниз, по дюймам открывая красный, не совсем, на априорный мой взгляд, удобный, но исключительно эффектный трусель «Адидас» – вполне простительная аксессуарная  дисгармония остальному наряду.
Я мельком мечу взгляд в сторону черных «окошек». Из двух, что слева, на щечки уже пролился охристый румянец восхищенья.
- Похоже, одним видом шикарных кальсон Влас прострелил сердечко первой нимфы. – Тепло поделился я. - Вот он секрет силы настоящей фирмы.
- Не фирмы, а неувядаемого Амура под бренной оболочкой Адидаса. - Менторски поправил Влас, гордо распрямляясь и всем своим видом демонстрируя, кто тут есть Амур.

Гарик смех лошади припрятал в покрывале.
- Вот, значит, откуда пускаются стрелы любви. – Он давился, приземлённо и пошло.
-  Пакостник и плебей! - Презрительно скривился Владя и по-соседски брякнулся на дырявое одеяло. Позже, зевая, прибавил. – Просто-напросто примитивный и скабрёзный тип. Извращенец, которого давно пора лечить при помощи лазерной коррекции.
Мы с Гариком искренне угорали: добродетель осуждала блуд.
Поджарив спину и разомлев, я лениво кинул Игорьку:
- Уважаемый, будь добр, обслужи туристов.
Клибанов был, как видно, настроен не менее сибаритски, поскольку с подчеркнутой любезностью отнёсся к Владе:
- Человек, побудь нашим кёльнером, если ты человек, разумеется, – и даже замурлыкал от блаженства.
Звучно позёвывая (он так разнежился!), Влас выпыхнул совместно с дымом:
- Виль, если тебя не затруднит, будь добр, стань человеком и сотвори халдея - обслужи нас, пожалуйста.
Вот человек! Успев освоиться, он уже таранил флагом условного равноправия безусловные сословные привилегии. Я взъерепенился и осадил:
- Послушай, уважаемый, я ещё могу снести пререкания между полноправными членами цивилизованного общества, - я пригладил чуб, - но уж чья бы корова мумукала. Сидит тут голь вшивая, нищета навозная, халява дырявая и права качает. Человек!
- Знаешь, батенька, - бестрепетно замолотил вконец зарвавшийся босяк, - не делай дырочку, попукай в песочек. Теперь все мы – члены. Полноправные. Вложив кровные свои накопления в общий коммерческий банк, я являюсь таким же равноправным вкладчиком и акционером, как вы, парочка пассированных муравьедов.
Я сдержанно подивился людскому нахальству.
- Так вот всегда: кто был ничем. Ему коготок, а он на стол копыта. Игорёк, родной, давай разделим наше достояние соразмерно внесённым долям.

- Если в пузырях, то поганому нуворишу достанется один, тебе - два, а мне - три бутылки. – С ледяной бесстрастностью констатировал Клибанов и, надо сказать, абсолютно справедливо.
- Йех ты! - Ядовито свистнул я, но, быстро подсчитав, одёрнул «эго». - В принципе, мне этого вполне хватит, пускай ты и упорешься. Главное, что наша хорьковая выскочка лишь помочит своё рыльце.
- Выхухоль останется трезвой до неприличия! – Ликовал Игорь.
- Ну, уж нет уж…- Влас беспокойно заёрзал. – Уж раз уж вы такие увальни, уж лучше я буду человеком и уже откупорю злокозЛённое зелье раздора…
- Алле-гоп, кёльнер, - подзадорил я.
- Что и требовалось доказать, уважаемый, - умиротворился  Гарик.
Я прислужнически сдунул пылинку с плеча основного «туза».

***
Под ухом манко булькнуло. Пересиливая себя, я швырнул оба глаза  к испуску трели. Гарик проделал то же. Я усмехнулся: правая щека Игоря была вся в песке и примята. Но он был выше мирской суеты. Песок, солнце и вино, ну и ещё, наверное, мечты о возлюбленной, поглотили впечатлительного технаря. Мой гадкий смех Клибанов проигнорировал. И мне же стало стыдно за свою низость и суетность.
Влас роздал пластмассовые «мензурки». Я косо глянул на «очковых сирен». Все три залились румянцем, улыбались, хихикали и увёртливо стреляли из-под ресниц. Я поощрительно подмигнул: не всё потеряно, морковки. И сразу же стало стыдно, не знаю почему.

Которая погонорливей гневно хмыкнула, зато её подружки прыснули и ну тыкаться накрашенными мордашками.
- За что пьём? – брутально зевнул Гарик, истый педант.
У меня не нашлось сил выдать хоть гран участия и интереса. Один лишь Влас, задавив матушку лень, преподнес заученное:
- За как всегда и за удачу.
Шаблонность вывернула меня. Сперва - на спину. Потом сказал:
- За самое дорогое...
- Что у нас есть, - завершил благоговейно Гарик и прикрыл глаза.
Влас не замедлил испохабить:
- Есть у нас нету! Но самое дорогое есть. Вот оно, - и щёлкнул по бутылке. - Дай бог, чтоб никогда не переводилось.
– Всё-таки ты редкий циник. - Разочарованно протянул Гарик.

- Это что-то из новой оперы и … балета. - Пфыкнул Владя, критически прицелился в меня, перевёл мушку на Игоря и, привстав на локте, присвистнул. - А вы малость чокнулись... У-у… дело швах! Этих уже не спасти. Холостяки мира, сползайтесь на тризну.
Отпив, я подумал об Ирине. По нездешнему взгляду Гарика было ясно, чем занят он. И только Влас знай себе юродствовать:
- Так и быть. Пью за то, чтоб мог пить всегда столько, сколько глотка впустит и даже малость больше.
- Это, правда, самое для тебя дорогое? - тихо спросил Клибанов.
- А как ещё! А для тебя как будто нет?!
- Нет, представь себе.
- Значит, твоя доля - моя. Да? – Находчиво, но противно осклабился Влас, выжидающе мигая на Гарика.
- Не сочти за труд, вынь сам. - Разрешил Игорь.
Влас, смеясь, потянулся к сумке. Я равнодушно следил. Приклеившись к вожделенной бутылке изнутри, рука его застыла.

- Тяни смелей, и моё прихвати. – Подзадорил я.
Влас нахмурился и сплюнул:
- Заколебали… идиоты. Что ты будешь делать: Верхновский самый пошлый, самый беспринципный... - Он сжался и злобно откусил мундштук. - Зато мы, ну такие благородные, такие принципиальные, мужественные... Что ты... Не подступись. – Сделав паузу, Влас искренне ждал наших разуверений.  А в ответ тишина.
- Сейчас всё именно так. – Подтвердил я вечность спустя и резко выдохнул.
- Отлично! - вознегодовал Владя, пальцы его ног бешено елозили по песку. - Я вам докажу... А, ну вот: хотите я отдам свое вино вон тем расчуфыфленным женским особям? А?
- Ты у нас куражист, - отозвался нехотя Игорь.

Я сохранял посольскую индифферентность.
Со зловещей улыбкой Влас наполнил пластмассовый фужер и крикнул соседкам:
- Синьориты, не откажете буль-буль?
Выжидательность приклеенных улыбок свидетельствовала, что хозяйкам их до лампочки драматизм, в том числе и собственного положения.
- А вы не заразный? - хихикнула одна, вовлекаясь. Ей вторила еще одна. Которая гордая хмыкнула и отвернулась.
- Как говорят французы, кто не рискует, тот не выигрывает. - Весело подзудил Владя. - Рискарьянарьян. – и сам удивленно. – Вышел кто-то из армян с погонялом д’Артаньян!
Трое над «лимонадом» тревожно вздёрнули клювы, хрипло засипетили. Брови и усики их срослись в сложную систему локации, усиленно пытавшуюся уловить недружественные частоты.

- Ну, я рискну!
Голос принадлежал гордой.
- Риск благородное дело. Прошу, пани. - Влас отставил руку со стопарём. Мои щеки запылали, и я отвернулся. Всегда, даже в кино боюсь острых сцен - особенно, их развязки.
Девушка, видать, ещё не догнала, куда и как попала.
- Я жду. - Донёсся требовательный голосок.
- И я. Ну-ну же, прошу, пани, - доброжелательно, со сладчайшей улыбкой повторил Влас. - Можно ползком, можно короткими перебежками, но желательно на корточках.
Не выдержав, я приоткрыл один глаз: лицо девушки - сейчас только разглядел, как она свежа - потемнело. Судорожно повздыхав, она пала плашмя и, уткнув в песок носик, невнятно забормотала.

- Придурок длинный. - Фыркнула одна из подруг.
- Желающих больше нет? - гаденько потешался Влас. - Может ты, пичуга, - и масляно подмигнул третьей подружке – той, что в нейтральной полосе.
- Прекрати. Совсем ведь девчонки, - сердито призвал Гарик,
- Девчонки, девоньки, дев-чушечки? - насмешливо пересмеял Влас. - А на вино, как кошка на кильку!
- Так дуры ведь… еще. - Вторично урезонил Игорь.
- Мир не для дураков. Дураков жалеть не надо, дураки не мамонты, они не вымирают. - Ожесточённо конкретизировал Влас.
- Я жду. – Бомбой взорвалось над нами.
Две стройные ножки уходили в облака. Влас отважно запрокинул голову. Лицо его было перекошено, как у вспугнутой гончей. В нём были азарт, испуг, ожидание… Он был откровенно озадачен таким поворотом, но виду не казал и… рванул в потраву. Бестрепетной рукой нацедив вина и самодовольно щурясь, Владя протянул стаканчик.

…Ну девочка вот сейчас именно сейчас выплесни в хамское мурло за последствия не опасайся умолял мой взгляд видимо и Влас не исключал такого оборота его губы были каменно напряжены нет всё-таки Верхновский чересчур самоуверен сиротливая искорка страха выдавилась и тотчас погасла в бесстыжих глазах суженных ледяных и уже сухо блестящих...

Она приняла спокойно и выпила достойно.
Влас хозяйственно огладил чужую лодыжку. Коленка дрогнула, но Влас выпалил на опережение:
- Слепень. Я просто смахнул.
Какие, вопрос, в конце мая слепни?
- Подсаживайся, морковка.
- А друзья не против? – толкая тяжести в груди, спросила она.
Влас неопределённо махнул: эти, мол, не стоят и вопроса.
Что-то ты приготовила за месть? - гадал наивно я.
Я и раньше догадывался, что вся история мира - битва сластолюбия женщин с честолюбием мужчин. С той лишь разницей, что женщины сражаются между собой, а мужчины сначала между собой, а потом это делает уже победитель с доставшимися ему женщинами. Я убедился в этом буквально через минуту.

- А твои привередливые подружки не заругают? – ответно свопросничал Владя.
- А ... - безнадежно махнула ручкой – и ведь прямо Владе в кон. - Дуры.
«Дуры» обиженно дулись, что-то там поправляли в несуществующих причёсках и всем своим видом давали понять, что если мы и существуем на этом убогом свете, то только не для них… Да и вообще с ними ровным счетом ничего не произошло...
Тем временем, обладательница точёных ножек села на краешек коврика. Влас врубил мой магнитофон, и опять же в кон.
В базаре глупостей мы с Гариком не участвовали. Да и они спокойно обходились без нас. Мы лишь молча чокались и опорожняли. Только однажды Гарик, отвечая домогательствам Лили - чудесное, не правда ли, имя? - состряпал анекдот, но как-то без души, смазанно, и анекдот утратил изначальную прелесть. Но всё равно все похихикали. Ох, уж эта мужская фобия показаться ни «рыбой ни мясом» даже перед пустейшим экземпляром чужого пола, коего и видишь-то ровно раз, дай бог на час...
 
Час спустя девчонка была покорена безраздельно, с головой и всем, что ниже.
- Кстати; Лилёк, – заметил Влас, - твои подружки одеваются и весьма негуманно топчут твои шмотки.
- Да? – запьянело решительная, она вскочила и отбежала к «дурам».
Нас окатил гул с матерками. А ещё откуда-то сбоку принёсся гневно-осудительный рык ранее незамеченного пенсионера, ой нет, пенсионерки - со вклееной под носом папиросой. Вешалка достоинств и заслуг возмутилась распутством и поперхнулась бесстыдством молодёжи. Что есть, то есть: молодёжь не Волга, ей бесстыдство не прощается. Каюсь, но мы не удосужились запечатлеть в памяти благонамеренный лик, ибо даже по-настоящему не обернулись.
Лиля пришлёпала в соплях и тоске:
- Они... - шмыгала, истекая химическими слезами, - сказали, хны… обозвали… они… Если я ... Хны... Ославлют на всю каблуху*****…

- Ну, ступай, ступай. - Поморщился Владя. – Право же, какая докучная … Аудиенция свёрнута. Всё, милая! Ступай…  Милая….
- Я ... потом... можно?.. - она потрясла губами.
- Да-да, конечно, милая. Потом. А сейчас изволь изойти вон. Жди меня в девять вечера у входа в парк Гагарина. Усекла, морковка?
Влас глядел на неё, как рыбак на вёдерную сорожку, одну из дюжины таких же – одинаковых, неотличимых. Спокойно, владетельно, без издёвки: чей удел сковорода, с тем не церемонятся.
Вечерняя рыбёшка покивала симпатичной мордассе, не зная, что дальше и как правильно: туда, сюда или на месте? В общем, покидалась, пометалась то в нашу сторону, то в их - полшага туда, полшага обратно, да и как втопит за «дурами» вдогон.

- Ас, ас. Нижайшее от нас... – одновременно и кисло выдали мы с Игорем.
- Ждал более импульсивной реакции. - Горько усмехнулся Влас.
- Я тоже, - буркнул Гарик.
- Итого, от вашего ненавязчивого общества мы будем избавлены … - я почасово смерил циферблат с английским словом «Gladstone», - ага, лишь в девять часов. Каторга!
- Догадлив, шельма. - Саркастически подтвердил Владя. - А не сочтут ли милорды за милость объясниться, почему, - и срываясь на визг, - почему вы так хотите меня сбагрить? Уже не подхожу? По росту ли отстал для вашей... от вашей интеллигентной шарашки?...

- Насчет роста тут даже избытке. - Сказал я.
- Не надо, не надо вот всё на… на юмор, не надо… - визгливо бабил Влас, сжимая-разжимая кулаки. - Я же требухой чую, как вы от-мен-жё-вы-ва-е-тесь. От меня. А, а... – продолжая голосить, он с чувством вбил кулак в песок и без перехода лихо наполнил всклень стаканчик. - За процветание гнилых интеллектуалов и за погибель святых отщепенцев.
У нас не возникло желания разуверять.
У него пропали все желания.

***
Верхновский углублённо изучал абсолютно чистое небо и поплёвывал налево и на всех.
- Влас опять встал в позу. Перегрев бормотушных мозгов очень дурно влияет на координацию… Да не будь фигляром. - С ленцою завёл Гарик, но Владя злобно оборвал:
- Вот именно. Я фигляр, но не филистер. И плюю на вас.
- Это я понял: пятый уже раз утираюсь, – вздохнул Игорь.
- А я предупреждал: кое с кем пить - путного не жди. Сплошные проблемы. - С тобой, с тобой, Влас... – столь же злобно сказал я: этот тип опять и виртуозно испоганил настроение Всем. - Кто тебя, скажи, звал? Сам припёрся...
- Не гоните меня. - Раздавленно буркнул Владя.
Я защёлкнул рот (очередное малодушие «под соусом дружбы»), Игорь налил три стаканчика. В последний не хватило. У меня было больше других. Подогнав всё под одну несуществующую риску, я провозгласил:
- За мир.

Осушили и вроде как с воодушевлением. Ничего тёплого при этом не шевельнулось, и уверен: не только у меня. Что ни говори, раньше выпивон проистекал иначе. Верхновский тоже понимал это и, очевидно, больше не желая никого травмировать, решил убедить себя и нас, что всё путём. В угоду ему мы снова смалодушничали.
- Вот вы, ребята, невестами обзавелись. - Влас заставил нас вздрогнуть и попал в точку: оба действительно размышляли о Них. - Может, и мне вам уподобиться, ась?
- Флаг в руки. – Процедил я.
- Но с кем? – в его голосе ярая горечь. - У тебя Эсма, тебя Ира любит. Меня такие не любят. Меня ЛилькИ любят. А что, в самом деле, Лилёк разве не человек? Чем, в принципе, вот этот вот Лилёк не невеста? Эхма, была не была, женюсь на Лиляхе, Лилоне, Лилюне. Без дураков! - его голос был ровен, без пьяной дрожи, но сам Владя был пьян и не только от вина. – Замечу, - он поднял палец, - наш Виль, великий и ужасный, как всегда, отхватил лучший каравай. Учись, Игорёк.
- Ну, здрасьте. - Незлобиво откликнулся Клибанов. - Чем тебя Эсма не устроила?
- Плохая жена будет. - Подкрепясь последней каплей третьего «Эрети», рубанул Влас, зенки его взволнованно забегали. Теперь он был пьян. И, похоже, нас ждали новые сюрпризы.

- Интересная мысль. - Гарик вежливо изогнул уголки губ, хотя глаза оставались ледяными. 
- Не кобызись, - мирно посоветовал Влас, - внимай мудрым. Балерины, дело известное, все поголовно шлюхи...
Упреждая наезд циклона на антициклон, я опративно вставил:
- Известное дело, и англичане все тоже поголовно пьяницы, - и больно ткнул в бок Владе кулаком.
- Апчхи!!! - грохнул Влас в пользу разрядки.
- Инфлуэнция! – важно морщась, диагностировал я.
- Фу-фу… - Клибанов отогнал руками «микробов», и это был очень здоровый симптом.
Вино и жалкое подобие нейтралитета мы растянули часа еще на полтора. За это время я раз восемь окунался в обжигающую Волгу, коварно сбрызгивая приятелей, а они односложно интересовались: кто тут псих?


…Мы уже оделись, когда Гарик сквозь зубы:
- Собака я. Зачем напился? Не требовалось совершенно. Чтоб когда-нибудь ещё у кого на поводу...
- Эхе-хе... А я-то грешным делом подумал, что у нас всё устаканилось. – С лёгкой досадой поморщился Влас.
- Ничё, ничё. - Гарик дружелюбно хлопнул по его ключице.
- Полагаешь? – усомнился Владя с грустью.
- Уверен. - Неубедительно успокоил Игорь.
- Вы по домам? - сухо поинтересовался отщепенец.
Мы оба энергично закивали.
- Так, а я… я подожду зазнобу…
- Не будем желать успеха. Он налицо. – Я жидко пожал владину лапу.
 
Натягивая шикарную майку, Верхновский с остервенением рванул низ. Такое может себе позволить настоящий богатенький денди, а он им не был, хоть и выглядел.
…Мы уже одолели взлобок, когда я оглянулся. Издали фигурка Власа утратила весь свой шик. Один из многих, с опущенной головой он посасывал лишь струйкой выдаваемый «бычок». И никто отсюда не поймёт, не различит и не учует, что за «бычок»: заморский «Кент», болгарский «Интер» или дешевая ханыжка «Прима».
С горы я салютовал ему. Влас, похоже, следил, потому как тут же энергично тряхнул скрещёнными руками. Самоуглублённый Гарик успел уже забыть о брошенном приятеле.

- Не сомневаюсь в достоинствах Эсмы, - сказал я на прощанье, - но с загсом советую не спешить.
Он рассеянно отмахнулся.


* «Агдам» - как бы азербайджанский белый портвейн: ёмкость между 0,7 и 0,8 литра (типа толстостенный «огнетушитель», в таких же продавали «шипучие игристые» и «шампанские» вина), цена 2 рубля 02 копеек со стоимостью посуды (17 копеек); излюбленный напиток многих и, особенно, "бичей" (БИЧ - бывший интеллигентный человек); из разряда «благородной бормотухи».
** Б.Лядюги – вполне реальная вывеска, сохранившаяся до наших дней (во всяком случае, в 2002 году автор ее видел по дороге в Б.Черниговку)
*** Народный артист РСФСР Сергей Мартинсон сыграл роль дьяка в фильме-сказке Александра Роу «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1961).
**** «Гареджи» и «Эрети» (а также «Ркацители») - белое кислое (написано: «сухое») вино: ёмкость 0,7 литра, мутная пластмассовая пробка (легко открывается зубами), розлив «грузинский» (согласно этикетке); цена бутылки в 1980-е: 1 рубль 80 копеек; нередко наблюдался обильный не процеживаемый осадок типа засохшего клея.
***** «Каблуха» - ПТУ (профессионально-техническое училище).

На фото тот самый пляж, но "временно вымерший", ибо снят в 1996 году.

Продолжение следует: http://proza.ru/2012/04/13/1001