На смоленских озёрах

               
Старинный  русский городишко Ярцево лежал на берегу реки «Вопь» в смоленской области. От Смоленска его отделяло полчаса езды на автобусе, а до Москвы нужно было добираться на поезде часов восемь. Поезд сообщением Смоленск – Москва имел при себе почтовые вагоны и делал остановки на каждом полустанке, освобождаясь от писем, пакетов и посылок предназначенные для жителей тех мест, где он останавливался. Поэтому каждое моё посещение столицы сопровождалось огромной потерей времени. А бывать мне там приходилось частенько. Вообще то я исконный житель Оренбургских привольных степей, хотя произвели меня на свет в глухих лесах Пермской области Чусовского района в больнице районного посёлка Тёплая –Гора. Который я ни когда не видел, если не считать дня моего рождения, но, что может помнить грудное дитя, увезённое восьмимесячным в Оренбургские бескрайние степи. Мать тем самым определила мою дальнейшую судьбу и место проживания.
Да, до тридцати трёх лет я прожил в Оренбуржье. В школах города Орска и рабочего посёлка, золотодобывающего прииска Кумак, я набирался ума и жизненного опыта. Мне уже с детских лет приходилось делать выбор, сопоставлять одно с другим и пытаться с меньшими потерями для моей психики искать выходы из создавшихся положений. Я был восторженный ребёнок, я любил всё и всех, люди мне казались прекрасными, и добрыми. Если я видел перед собой пьяного или злого человека, я всегда старался найти оправдание этому состоянию человека, Я всегда задавал себе вопрос, почему или отчего случилось это? Какие причины побудили человека напиться или стать озлобленным. Я не всегда понимал это, но в моей душе уже готово было прощение этому человеку. Так как я чувствовал, каким-то шестым чувством, что есть причины заставляющие людей напиваться или просто закатить обычный скандал своим близким или совершенно незнакомому человеку. Или избить до потери сознания своё дитё, а потом проливать над ним слёзы и рвать на себе волосы.
Начиная с третьего класса, научившись, как следует, читать и писать, моё внимание было направленно на книги, я начал читать запоями. Я читал всё подряд, что бы мне не попадалось под руку. В отношении книг мне очень повезло, у моей матери была приличная домашняя библиотека. Книжный шкаф до отказа забитый книгами,  в углу стояла этажерка, заполненная книгами, исключение составляла лишь верхняя полка, занятая под небогатую парфюмерию матери. Духи « красная Москва» две три губные помады одного цвета, но с разными оттенками, пудреница с встроенным в неё зеркальцем.
И ещё, я помню, там стояли слоники, но их почему-то было пять, а не семь, как должно было бы быть. Но я не задавался тогда этим вопросом, почему так? А, просто, в моей памяти всплыла эта этажерка со всем своим содержанием, стоявшая в углу комнаты. Читал я запоями, огромное внимание я уделял историческим книгам, книгам о геологах, их трудных, а порой и опасных путешествиях в дебри непроходимой тайги, где ещё не ступала нога человека. В то время на нашей планете было ещё достаточно таких мест, да и сейчас я думаю, что наша матушка-земля  хранит много не раскрытых тайн и загадок. Зачитывался я детективами, иностранными и нашими советскими, читал про пограничника Карацупу и его знаменитую собаку, «Дети капитана Гранта» были прочитаны мною за одну ночь, благо, что были каникулы. А то, не применено влетело бы от матери, и я бы с недельку не смог бы садиться. Она это делала частенько, за малейшую мою провинность. Держала она меня, как говориться в «ежовых рукавицах», время от времени я испытывал их уколы на своей детской заднице. Но я никогда не испытывал к ней злобы, в моих, полных слёз, детских глазах застывала обида или недоумение, если я считал, что проведённая порка и следы от ремня на моей коже, были получены мной не заслуженно. Ну, уж если я заслужил, то мне ничего не оставалось делать, как терпеть побои и молча плакать. К материнским побоям я привык, как говориться адаптировался, и когда она меня била я старался подставлять под удары менее уязвимые в болевом отношении места. Отлупив меня, она начинала плакать, прижимая меня к себе и причитая, о том, какая она несчастная и в кого я такой уродился непослушный. Я то же плакал, но другими слезами, слезами жалости к своей матери и тоже думал,
- Ну почему я такой? –
Но проходила неделя другая и моя поджившая кожа на заднице получала новую порцию ремня. Так проходила моя жизнь с матерью в городе Орске. Но когда она меня отправляла на лето в посёлок «Прииск - Кумак» к бабушке я оживал. Три месяца проведённые в посёлке у бабули казались мне раем, да, именно раем. Контроль надо мной был совершенно ослаблен, и я практически принадлежал сам себе.
У моей бабушки, Просковии Дорофеевны Скиба, кроме моей матери было ещё семеро детей: четыре сына и три дочери, да ещё небольшое хозяйство занимало всё её время, так, что для меня у неё время не хватало совсем. Она лишь следила за тем, сыт я и вовремя ли ложусь я спать. Всё своё время мы поселковые дети проводили на речке, за лето моя кожа становилась цвета тёмной бронзы, а волосы на голове становились белые, на лице выступали конопушки. И мать, приезжавшая за мной, что бы забрать меня в город для продолжения учёбы, просто не узнавала меня.
Здесь же в Кумаке я постиг азы рыбалки, как готовить снасти, какая нужна толщина лески доля той или иной рыбы. Какой крючок надо употребить для щуки или плотвы. Как делать подсечки, из каких пород кустарника или дерева вырезать удилище, как сделать так, чтобы оно было гибким. Я научился определять места, где есть рыба, и какая, и как её поймать, каким способом. Весь этот опыт я приобрёл не за одно лето, а приобретал его постоянно, следил за тем, как это делают мои дядья, знакомые или посторонние рыбаки. Чем становился я старше, тем сильнее возрастал мой интерес к рыбной ловле и к окружающей природе. Я завёл себе общую тетрадь и аккуратно вклеивал в неё все заметки  из газет про секреты рыбной ловли. Газет было много: районного значения, областного и, конечно же, центральные. В то время подписка на газету считалась почти, что обязательной. Детей в школе заставляли выписывать «Пионерскую правду», служащих и рабочих принуждали выписывать различные газеты и журналы. И людям приходилось делать это, чтобы не выглядеть белой вороной среди остальных и не иметь каких либо осложнений по партийной или комсомольской линии. Хотя я должен заметить, что тяга к знаниям имела место, и частенько я слушал простых рабочих обсуждавших ту или иную сложную международную обстановку.
Эта тетрадь из детства до сих пор сохранилась у меня, с пожелтевшими газетными наклеенными вырезками, и лежит где-то в картонном ящике среди моего архива, и старых чёрных-белых фотографий.
По своей натуре, по своему душевному складу, я не городской житель, город не очень прельщает меня городской суетой, своей постоянной спешкой, своим стремлением быстрее двигать жизнь. Быстрее прожить день, скорее перевернуть ночь, не давая рабочему люду выспаться, как следует. И опять торопить, торопить день, сделать как можно больше, как можно быстрей лишь для того, чтобы город жил своей торопливой взбаламошенной жизнью. И, я ещё тогда, мальчишкой, чувствовал, что здесь, что-то не правильно и моя неприязнь к городу от этого лишь только усиливалась. Но наступало лето, и я в предчувствии моего отъезда в Прииск – Кумак, вновь оживал, наполняясь мечтами и надеждами. Посёлок тогда ещё так назывался, к этому названию его обязывали одиннадцать золотодобывающих шахт и золото перерабатывающая фабрика. Терриконы пустой породы до сих пор видны из далека, на подъезде к посёлку.
За мной иногда приезжала бабушка на автобусе, гостила у нас несколько дней, и в мою не очень приятную обязанность входило следующее. Я должен был с моей любимой бабулей, а любил я её искренне и люблю до сих пор, хотя она уже давно покоится на старом поселковом кладбище. Я должен был сделать с ней двух дневные обходы магазинов, посещение которых я терпеть не мог. Но ради моей бабули я стойко переносил это, зная, что она меня обязательно увезёт с собой на всё лето в Кумак.
 Бабушка разменяла уже пятый десяток, и ей было около пятидесяти шести, птидесяти семи лет, но она была ещё хороша собой. Не высокого роста, чуть полноватое тело, но не толстая, каштановые волосы в которых уже проблёскивали сединки. Карие пронзительные глаза, правильной формы не большой нос и ещё мне нравился её заразительный смех. Бабушка любили жизнь, и умела ей наслаждаться.
Мы садились с ней в трамвай и возле первого увиденного ею промтоварного магазина выходили, и остаток дня проводили на ногах, переходя от одного магазина к другому. Бабушка Просковья особенно любила промтоварные магазины, где подолгу задерживалась, рассматривая различные материалы из щёлка, шерсти, хлопка и появляющиеся уже в продаже искусственные материалы. Она брала моток материи в руки  и разворачивала его. Долго приглядывалась к нему его рисунку, гладила рукой, определяя качество материала, потом сворачивала рулон и принималась за другой. Так могло продолжаться до бесконечности, но, затем, бабушка глубоко, как бы с сожалением вздыхала, и мы отправлялись в другой магазин, где вся процедура повторялась снова. Покупала бабушка мало, но всё же кой – какие покупки она делала, и я ещё кроме роли гида выполнял функции носильщика. К вечеру до чёртиков уставшие и еле волоча ноги, обремененные узлами и сетками, а то и картонными коробками, мы возвращались домой.
Я сразу бежал в туалет, так как мой мочевой пузырь готов был с секунды на секунду лопнуть, ещё за это я ненавидел город, за то, что общественных туалетов в Городе было совершенно не достаточно. Они находились на большом расстоянии друг от друга, и как обычно половина из них была закрыта на ремонт. Но чего только не стерпишь, если знаешь, что через пару дней тебя заберут с собой на всё лето в деревню. И за густой пеленой пыли отходящего от города автобуса скроются все неприятности прошедшей осени и зимы, прожитые в нелюбимом городе.
Садясь с бабушкой в автобус, я был уже счастлив, счастлив ожиданием встречи с рекой, встречей с необъятной степью через которую мы будем ехать все сто двадцать километров, отделяющих посёлок от города. Я был наполнен счастьем того, что я вновь увижу огромных степных орлов, гордо парящих над степью и высматривающих добычу, чтобы насытиться самим и накормить своих маленьких орлят, лежавших в  гнезде из сухих веток чилижника. И мягко выложенным орлиным пухом, нащипанном из своей груди орлицей, где-нибудь среди камней на невысокой степной возвышенности.
Я уже видел себя бегущим с ведром воды к суслиной норе выливающим в неё воду, вот я его уже держу в руках и, наигравшись с ним, отпускаю его, а он стремительно исчезает в траве, прячась в первую попавшуюся нору. Во время поездки я предавался сладостным мечтам, как я буду проводить своё лето.
Моя голова была наполовину высунута из окна автобуса, и я любовался мелькавшими передо мной пейзажами, подсознательно впитывая это всё в себя истинно наслаждаясь этим. Несколько раз мы переезжали через наши степные речки, перед тем как въехать в какой-нибудь посёлок или совхоз.
Я во все глаза смотрел на воду и старался заметить всплески рыбы в воде, и если это случалось, я счастливо улыбался, предвкушая те минуты, те мгновения, когда я буду стоять с удочкой на речке Кумачке и ждать первой поклёвки.
Вскоре произошёл резкий поворот в моей жизни, мать с моим отчимом решают изменить место жительства и переехать в Кумак, чему я был до безумия рад. Город стеснял меня, его высотные строения, его постоянный шум, суета и та вонь, которая исходила от производственных предприятий, я не могу с точностью сказать скольких дымовых труб, мартеновских печей извергали в небо над городом Орском свои вонючие дымы, но их было достаточно, для того, чтобы невзлюбить этот город.
И так, мы переехали в посёлок Кумак, где я прожил до тридцати трёх лет, успев обзавестись женой и нашими тремя мальчишками, в которых я до сих пор души не чаю.
В восемьдесят седьмом году я оканчиваю школу буровых мастеров и работаю уже в качестве бурового мастера на буровой. Но такая жизнь меня ужу начинала не устраивать, я всё чаще и чаще стал задумываться о дальнейшей судьбе моих подрастающих детей. После частых и длительных бесед с моей женой Марией, я решил изменить место и образ жизни.
Так я попал в старый русский городок Ярцево, где находилось дочернее предприятие известного магната наше промышленности завода имени Лихачева, строящийся завод «Двигатель» О том, что он собирался производить в своих производственных помещениях, говорило само название. Устроившись на завод наладчиком автоматических линий и агрегатных станков, я получил место в общежитии. Благополучно пройдя практическое обучение в городе Москве на заводе «ЗИЛ» и получив в свои руки документ наладчика пятого разряда, я вернулся в город Ярцево и приступил к своей основной работе. Вскоре начальник цеха выдвигает меня на должность бригадира, как видно, основательно ознакомившись с моей трудовой книжкой, он принял такое решение.
 Ребята в моей бригаде были не плохие, но совершенно все разные. Я часто беседовал с каждым по отдельности, стараясь найти нормальный контакт в отношении каждого члена бригады, чтобы она выглядела, как одно целое. Чем их заинтересовать, часто думал я. Но, пока я жил в Ярцево, фортуна всегда сопутствовала мне, меня выбирают в профсоюзный комитет цеха и возлагают на меня ответственность за спортивную работу. Видно и здесь сказалась рука начальника цеха, так как он из ознакомления с моей трудовой книжкой знал, что я одно время работал в средней школе учителем физической культуры, или, проще говоря, физруком. Но как бы там не было, мне пришлось вплотную заниматься этой общественной работой, и естественно, я начал со своей бригады. Совместные занятия спортом, выступления на заводских соревнованиях, проводимые между цехами, постепенно сблизили меня с бригадой. Наладчики стали теплей относиться ко мне и с некоторым уважением, спортсмен я был не плохой и старался тянуть ребят за собой. Постепенно кабинет начальника цеха заполнялся грамотами и призами, добытыми нашей цеховой командой, костяк которой составляла почти полностью моя бригада. Мы становились известными всему заводу. Начальник цеха Анатолий Александрович Рубанов довольно улыбался и старался моей бригаде ни в чём не отказывать. Вскоре он переводит меня работать в качестве мастера участка «Головки блока» на этом же участке, на этом же участке я работал в качестве бригадира, возможности мои расширились, да, и права тоже. Мне стало легче работать с людьми, хотя в моём подчинении оказалось две бригады. Общий язык я с ними нашёл давно, да, и заслужил какое-то уважение, они меня не звали по имени отчеству. А просто дружески называли Петровичем, которому всего то было тридцать пять лет от роду.
У меня в бригаде работал смоленский парень Сергей Фомин, в то время ему было двадцать три, двадцать четыре года. Рост его примерно метр семьдесят, метр семьдесят один, он не был худ, но и сказать, что он толст я тоже не могу, Его тело чуть припухлое покрывал тонкий слой жира и он казался, как бы воздушный. Чуть вздёрнутый к верху прямой нос, полные щёки, но не обвислые, большие голубые глаза под светлыми русыми бровями, не очень длинная причёска с чубом на пробор, говорили о том, что парень изнежен и мало подвижен. Но внешность, как говорят, обманчива. Он был отличный спортсмен, быстр и очень подвижен. Он прекрасно играл в футбол, волейбол и баскетбол. Мы сдружились с ним, не смотря на десятилетнюю разницу  в возрасте, к тому же он оказался заядлым рыбаком.
Часто после проведённой турнирной игры, будь то футбол или волейбол, мы выходили в лес, садились на поваленные деревья или просто на траву и пили пиво за победу или поражение, но чаще за победу. И после того, как, обсудив все нюансы прошедшей игры, мы заводили разговор о рыбалке. Опыта ловли рыбы на Смоленщине я не имел ни какого, и поэтому внимательно слушал Фому, как мы его между собой называли. Однажды я вытянул с него обещание, что он свозит меня на озёра, находящиеся возле той деревушке, где он родился и жил с родителями. Сейчас же его родители имели квартиру в Смоленске, а дом в деревушке они использовали как дачу, выезжая туда летом время от времени. В одну из пятниц Сергей подошёл ко мне и спросил
- Ну, чо Петрович, поедем на озёра рыбачить?
- Серёга, конечно же, с огромным удовольствием, ты знаешь, как я давно  не держал удочку в руках, обязательно едем.
Смена у нас заканчивалась в три часа, так, что мы могли сегодня выехать в его деревню без особых проблем. Автобус в Смоленск отходил от Ярцевского автовокзала каждые пол часа, да ещё от Смоленска надо было проехать километров тридцать.
- Знаешь, Петрович если мы выедим хотя бы в пол шестого из Ярцево, то мы ещё успеем на вечернюю зорьку.
- Встречаемся на автовокзале в пять, ответил я.
После окончания смены я просто летел домой, от завода через лес вела асфальтированная пешеходная дорожка длинной километра в три. Каждый день эти три километра мы отмеряли с женой с работы на работу минут за двадцать, двадцать пять уже в течение дв3ух с половиной лет. Если кто-то из знакомых пытался идти с нами в ногу, ведя ещё к тому же беседу, тол уже метров через триста махал на нас с женой рукой и сбавлял темп со словами
- Да, ну, вас - и оставался где-то сзади, переходя на нормальный шаг.
Для нас же это была нормальная скорость. Мы с женой одногодки, никто не давал нам больше двадцати семи лет, и какое  же было их удивление, написанное на их лице, если они узнавали, что у нас трое детей и старшему из них уже четырнадцать. Мы выглядели с ней, как два поджарых сайгака с хорошо развитыми мышцами и не имеющими ни одной лишней жиринки на своем теле.
Моя жена работала здесь же на заводе, но в другом цехе на участке коленвалов и распределительных шестерён. Она обслуживала полуавтоматические станки, меняя в них заготовки и ведя контроль за качество готовой продукции. Но сегодня даже она не могла угнаться за мной, зная о нашей поездке на рыбалку, она только махнула рукой, и потихоньку сбавив ход, отстала. Крикнув мне в след
- Возьми Саньку с собой.
Войдя в квартиру, я быстро стал набивать рюкзак съедобностью, консервы, заварка для чая, хлеб, сахар, соль. Сказал сыну собирайся, он только что вернулся с тренировки, он занимался футболом, и, отдыхая после нее, смотрел телевизор. Старшего Вадима и меньшего Петра я отвёз к деду на лето под Калугу в село Детчино. Санька же не мог поехать, так как был увлечён футболом, просто влюблён в него, и посещал регулярно тренировки.
- На рыбалку?
- Да, на пару дней.
Он не заставил себя долго ждать, и вот уже с рюкзаками и складными удочками, помещавшимися в сумку, мы стояли на автовокзале. Сергей был уже здесь, полностью экипирован для предстоящей рыбалки и ровно в половине шестого мы, заняв места в автобусе, отъехали от автовокзала.
Автобус, слегка покачиваясь по городскому, кой-где разбитому асфальту, натужно дымя на небольших подъемах, вёз нас в сторону Смоленска. По обе стороны дороги то тут, то там показывались не большие деревушки, сменявшиеся полями, засеянными льном и рожью, за полем  следовал лес снова деревня. Иногда автобус съезжал с автострады и въезжал в деревушку, подбирая новых пассажиров, кто-то покидал автобус, и мы ехали дальше. Наконец автобус остановился на Смоленском автовокзале.
- Быстрее выходим, возьми мои вещи, я побежал за билетами, автобус в нашу деревню будет минут через двадцать, - сказал Сергей и выскочил из автобуса.
Мы с сыном вышли из автобуса, прихватив вещи Сергея, остановились возле скамейки в ожидании возвращения Сергея с билетами. Минут через десять он стоял перед нами, потрясая билетами в воздухе.
- Слава богу, успел, пошли садиться, скоро отправляемся.
Выехав из Смоленска автобус, пересёк автомагистраль, и весь наш дальнейший путь пролегал по грунтовой дороге. Старенький пазик, обычно использовавшийся для перевозки пассажиров на направлениях районного значения,  оставлял за собой густую стену пыли. Дождя пару недель не было, и пыль долго висела в воздухе, а затем медленно оседала на придорожную траву и кусты. Листья деревьев, вдоль дороги, выглядели не лучше, чем покрытая густой пылью трава, и весь их вид наводил на меня уныние. Да ещё в автобусе попахивало отработанными газами, что не улучшало моего настроения. Нам оставалось ехать ещё минут двадцать, среди нескончаемых Смоленских лесов, изредка перемежевавшимися с хлебными или картофельными полями.
Все места в автобусе были заняты, лишь изредка в не больших деревушках, по пути нашего следования, пассажиры менялись местами. Одни покидали автобус, другие садились в него и мы ехали дальше. Вскоре и мы вышли из автобуса в лесной деревушке.  Я глубоко вздохнул свежего воздуха и оглядел всё вокруг.
Автобус остановился напротив магазинчика, так как магазином его в полном смысле этого слова его назвать было нельзя. Обычный деревенский дом, только, под шиферной крышей, да ещё с решётками на окнах, закрывавшиеся ещё к тому же тяжёлыми ставнями. Деревню плотно окружал лес, и попасть в деревню на автомашине или другом транспортном средстве можно было лишь с двух сторон по лесной дороге.
Мы отправились с сыном вслед за Сергеем, шедшим впереди нас и показывающим дорогу. За первыми же елями деревня как бы растворилась, и мы уже шли по лесной тропинке, сокращая наш путь наполовину, до места нашего назначения. Это объяснил нам Сергей, сказав, что по нормальной дороге, мы к вечерней зорьке не попадём. Время на моих часах показывало двадцать минут восьмого, и мы надеялись ещё сегодня намочить наши снасти в воде, и испытать нашу рыбацкую удачу.
В это время года день был достаточно длинен, и мы торопились быстрее достичь деревушки рассположеной у озера. Широкая, хорошо набитая множеством человеческих ног тропинка, петляя сквозь ели и берёзы, уводила нас всё дальше и дальше в глубь леса. По краям тропинки росли кусты малины, и красная спелая малиновая плоть сама просилась в рот, мы, на ходу обрывая ягоды, спешили дальше. Не высокие кусты черник сплошь заполнили всё свободное место не занятое деревьями. И нельзя было понять, чего больше куст имеет, чёрных до синевы ягод или зелёных листьев.
- Да, здесь бы, мне хватило часу нарвать пару ведёрок черники не то, что у нас возле города, подумал я, у нас не успеет созреть, как её всю общипают.
Запахло водой, послышались крики местных чаек, и мы вышли из леса на небольшую дамбу, разделяющую два озера. Слева по нашему ходу лежало маленьких размеров озеро, сплошь заросшее камышом, из него слышалось покрякивание уток, но нельзя было понять дикие это утки или местных жителей. Попискивание мелкой птички камышевки, дополняли звукоряды мелодий леса, в которые иногда неожиданно врывалось резкое стрекотание чем-то встревоженной сороки. С правой же стороны располагалось  огромное озеро. Тут же возле дамбы стоял дом местной рыбоохраны, и в воде на привязи можно было насчитать десятка два лодок. Сергей вошёл в дом оплатил наши двух дневные путёвки, разрешающие отлов рыбы, а также заплатил за лодку. Мы выбрали подходящую для нас лодку, проверили надёжность вёсел, сложив в неё наши вещи, отчалили от берега.
Деревня Сергея лежала на левом берегу озера, дома с огородами подходили почти вплотную к берегу и берега в этих местах были свободны от деревьев. Видно было, что хозяева позаботились о свободном выходе на озеро от своих огородов. Кое-где на привязи болтались лодки на цепи и закрытые на приличные висячие замки.
- Время у нас ещё есть, час, полтора порыбачим, - сказал Сергей, а потом заночуем у нас в доме и с утра двинемся опять.
На что мы, с моим двенадцатилетним сыном, ничего не могли сказать против. Я видел горящие от нетерпения глаза сына, посматривающего на воду и ожидавшего, когда же на конец то, можно будет закинуть удочку. Метрах в пятидесяти от берега напротив мы остановились, встали на якорь.
- Сынок, теперь, время, - сказал я.
Санька не заставил себя долго ждать, быстрее нас с Сергеем настроил свою снасть, забросил её в воду и как зачарованный смотрел на поплавок, ожидая поклёвки. Вскоре и наши поплавки мирно закачались не далеко от лодки. Мы сидели молча, каждый был увлечён только своим поплавком и тешил себя надеждой, первым из сидящих в лодке, выловить рыбу из озера.
Солнце готово было скрыться за грядой леса, а на воде то там, то здесь слышались удары хищника по воде, и рыбья молодь в тех местах веером разлеталась в сторону, выпрыгивая из воды и снова в ней скрываясь. Прилетевший голубь, коснувшись поверхности воды, глотнул её из озера и резко взмыв вверх  отправился дальше по своим голубиным делам. Густые камыши с правой стороны озера, стояли плотной стеной, слегка покачиваясь от слабенького ветра, они перешёптывались, задевая друг друга. И как бы извиняясь за своё неожиданное прикосновение, плавно склонялись своими верхушками.
Солнце медленно, но неуклонно склонялось за кромку леса, отсюда с озера видимость была ограничена, и мне казалось, что солнце садится прямо в лес среди пышных и могучих сосен и ёлок, закатываясь в свой шалаш на ночёвку, постепенно гася свои лучи один за другим.
В этот вечер мы не смогли поймать рыбы, или место выбрали неправильно, или надо было прикармливать рыбу, прежде чем начинать рыбачить. Мы сильно не расстраивались, ожидая успеха на утренней ловле.
Причалив к берегу, мы привязали лодку к вбитому и хорошо зацементированному железному колу лодку, и закрыли её на замок, предусмотрено взятый нами из дома. Сергей подёргал за цепь, проверяя на прочность кол, сказал:
 - Никуда не денется, - и мы отправились сквозь деревню к его дому находившемуся на самом её краю.
Фонариков у нас не было, о чём мы вскоре пожалели. Кривые улочки были не освещены, лишь кое-где в домах теплились огоньки, но этого света было не достаточно, чтобы пробить сплошную темноту, повисшую над деревней. Мы с сыном шли за Сергеем след в след, стараясь не отстать от него и не наткнуться на что нибудь. Он шёл довольно смело, хорошо ориентируясь в своей родной деревни, где он появился на белый свет, и провёл своё детство. Вскоре мы оказались у калитки его дома и облегчением вздохнули. Сергей достал из-под крыши ключ, и мы вошли в дом. Это был не большой деревенский дом с огромной русской печкой, делившей большое помещение на кухню и зал, от зала дверьми была отделена спальня. Все более ценные вещи родители Сергея перевезли в Смоленск, в новую квартиру, и здесь в доме осталось лишь то, что могло пригодиться на дачном участке. Две старые кровати, почерневшие от старости, сундук, хранивший в себе, может быть, ещё более древние вещи, этажерка со старыми журналами годовалой давности. Небольшое потресканное зеркало висело на стене, а рядом с ним во множественном числе висели пожелтевшие чёрно-белые фотографии родственников Сергея. Прямо возле окна стоял стол с четырьмя табуретками, и старенький жёлтый абажур на лампочке под потолком дополнял убранство комнаты.
Протерев стол от пыли, мы выложили на стол продукты, привезённые из дома. Сергей поставил на примус чайник и когда он закипел, мы принялись за поздний ужин. Но прежде чем сесть за стол Сергей поставил на примус чугунок, с пшеницей залитый доверху водой, эту кашу мы хотели использовать для прикормки рыбы на утренней рыбалке. Плотно поужинав и подождав пока хорошо распарится пшеница, мы легли спать.
Я проснулся ещё затемно, осторожно освободившись от одеяла, слез с печи, на которой мы спали с сыном, стараясь его не разбудить. Но вчерашняя дорога так умотала его, что он даже не пошевельнулся, когда я вылазил из-под одеяла. На кровати заворочался Сергей, Я сказал ему шёпотом, что пора вставать и вышел во двор. Двор был покрыт сплошь высокой травой, и на ней лежала роса. Я, стараясь не намочить ноги в утренней росе отошёл, от крыльца и стал всматриваться в наступающий рассвет.
На фоне сереющего неба, метрах в ста от меня, чернел лес, волнообразные полосы тумана плавали по огороду и ближнему полю. Становилось всё светлее и светлее. Запел первый петух за соседним двором, за ним заголосили остальные, входя уверенно в общий утренний концерт, то сольными партиями, то дуэтом. Я, поёживаясь от утренней прохлады, заторопился в дом. Чайник уже закипел, Сергей полным ходом собирался на утренний лов. Я разбудил сына, и быстренько попив чаю с бутербродами, поспешили к озеру. Отомкнув замок державший лодку на привязи, мы сложили в неё удочки и все остальные принадлежности. Оттолкнувшись веслом от берега, отплыли в озеро на встречу восходящему солнцу. Спокойная гладь воды разрезалась нашей лодкой и беспокоилась от ударов наших вёсел, но быстро успокаивалась, и я видел позади себя огромное, чистое зеркало воды без единой морщинки. День обещал быть жарким, да, и на небе не было ни одного облачка. Переплыв почти на ту сторону, мы остановились метрах в тридцати от сплошного камыша, тянувшегося вдоль всего берега. Встали на якорь. Для якоря мы использовали обычный камень, приличного веса и кусок бельевой верёвки. У лесных озёр дно илистое, и камень, уткнувшись в него, хорошо держал нас на месте, да и волны совсем не было. Опустив снасти в воду, мы стали ждать поклёвки.
- Смотри, кто-то ещё торопится – проговорил Сергей, показывая рукой в сторону берега от которого мы не давно отплыли. На небольшой резиновой лодке, одноместке, с самодельными не большими вёслами в руках, усиленно ими, работая в воде, к месту рыбалки плыл мужчина. Я спросил у Сергея,
- Это кто, местный?
- Да, нет, это видно, какой0то приезжий, у наших деревенских рыбаков имеются деревянные лодки.
- А..а, понятно – проговорил я и уставился на свой поплавок.
Раз за разом наши поплавки начали подавать признаки жизни, то, убегая в сторону, то, ныряя, показывая поклёвку. Через некоторое время у нас в садке плавало штук двадцать плотвичек и пару окушков резво тыкавшихся в проволочные стенки садка. Но неожиданно клёв прекратился, и мы уже час с тоской поглядывали на наши поплавки не подававших никаких признаков жизни. Да, и солнце как-то жгло нещадно, становилось не просто жарко, а наплывала какая-то духота. Нас в лодке основательно разморило, и  мы, раздевшись, прыгнули в воду. Основательно освежившись, снова уставились на поплавки. Но не тут то было. Клёв больше не вознобился. И только, когда мы увидели первую иссиня-черную тучку над лесом наполненную водой, поняли, что с рыбалкой надо завязывать. А вот и ветерок пробежал по верхушкам камыша, как бы пробуя его на прочность. Затих на мгновение и с новой силой неумолимо стал гнуть его к поверхности воды.
- Всё, Серёга, пора сматываться, - сказал я и стал сматывать снасть Саша и Сергей тоже быстро справились с этим делом. Я взял вёсла в руки, и стал грести к берегу, грести было тяжело, ветер дул навстречу и всё усиливался. Об утреннем сияющем солнце мы уже забыли, небо сплошь было покрыто дождевыми тучами, и вот он, мы его дождались, полил, как из ведра.
- Серёга, прокричал я сквозь усиливающуюся непогоду, - Бери одно весло, вдвоём нам будет легче грести, до берега ещё далеко.
- Сейчас – прокричал он, садясь со мной на одну доску и беря у меня одно весло.
Вдвоём у нас пошло веселей и мы хоть медленно, но уверенно сквозь завесу проливного дождя и сильный ветер, продвигались к берегу. О том, что на нашей одежде можно было найти хотя бы одну сухую точку, не могло быть никакой речи. Мы выглядели, как не выжатые мочалки после бани.
- Смотри, смотри – сказал Серёга, в стороне и немного сзади, почти лёжа в своей маленькой лодке, и как пропеллер, работая своими небольшими веселками, сопротивлялся стихии коллега по рыбалке.
- Может быть, на прицеп возьмём? – предложил я Серёге.
- Ага, сейчас выплывет сам, видишь, тише становится, он бы ещё ложками грёб, тоже мне рыбак, не мог вёсла себе сделать нормальные, перебьётся – заключил Сергей.
- Да, - промолвил я, -  человек познаёт всё только лишь через личный опыт, я думаю, что он сегодня же примется за изготовление нормальных вёсел.
- Да, уж – хмыкнул Сергей, - будем надеется.
Берег был уже не далеко, непогода, как бы начинала успокаиваться и когда лодка коснулась кормою берега, капли дождя всё реже и реже ударялись о поверхность воды.
- Ну, что будем делать дальше? – спросил Сергей.
- Сушиться – ответил я.
Непогода так же быстро покинула нас, как и атаковала. Сияло опять во всё небо яркое солнце, и как напоминание о непогоде из нашей развешанной мокрой одежды исходило испарение, которое можно было наблюдать внимательно присмотревшись. А, потом была, конечно же, уха на костре, кипящий чайник, исходящий ароматами лета. Я, как всегда в заварку использовал листок зверобоя и лист малины, смешивая их с обычным чёрным индийским чаем. И нескончаемые разговоры о наших рыбацких удачах в том или ином месте реки или на озере.