Новенький

Игорь Осмоловский

НОВЕНЬКИЙ
рассказ

— Новенький! Новенький! — разнеслось повсюду.
— Новенький! Здорово! Наконец-то! — загомонили все, и загудело как в улье.
— И что, что новенький? — недопонял кто-то всеобщего ликования.
— Как, что? — эхом отозвалось пространство. — Значит, скоро будет последний!
— Почему тогда радость не по нём? — зудел непонятливый.
— Ты, видать, только с первого? Недавно был новеньким?
— Да.
— Ясно… Скоро поймёшь.
— Вроде уже понимаю, только туго пока…
Новенький возник из ниоткуда. Просто явился непонятно как. Событие выдающееся. Правда, последние сто лет они являются хоть редко, но регулярно. Всё равно — удивительно. Раньше, бывало, что уходили последние без новичков, без замены. Туго было. Редели ряды. И последние не очень-то были в диковинку тогда. А сейчас — да-а! Увидеть — счастье! Когда-то каждый новенький станет последним, но когда это будет? А сейчас — хоть бы посмотреть…
Новенький ничего не соображал. Оглядывался вокруг, понимая, что речь о нём, но никто на его явление внимания не обращал, а продолжали кучковаться и наперебой вторить: «Новенький! Чудо… Скоро по-следний…».
Непонятливый всё же оказался рядом.
— Ну, как оно? — с пониманием поинтересовался.
— Не знаю. Чудно как-то.
— Знакомое чувство. Сам только с первого хода вернулся. Девяти дней не прошло. Сам чуть обалдевший.
— А мне скоро на первый?
— Скоро. Время здесь не считается, его просто тут нет, а если по тому прикинуть — дней через тридцать-сорок. Последний-то на подходе, почему ты и явился. Так что отдыхай пока. Потом не до того будет, в первый-то раз.
— Что, так плохо?
— Не то слово. Мрак.
— Но ты же прошёл.
— Все проходили. У всех одинаково. Тебя сразу, даже не опомнишься, носом в самое дерьмо.
— Поэтому последнему хорошо?
— Ещё бы?! Всё прошёл. Полный набор. Счастье — не самое подхо-дящее слово. Вот что значит последний.
— Хочется увидеть?
— Конечно. Но ты-то не увидишь, ты же вместо него.
— А второй ход у тебя когда? — сменил тему новенький.
— Кто же это может знать, кроме… — непонятливый ткнул пальцем вверх.
— Может, тоже недолго ждать? — сочувственно поддержал новичок.
— Вообще-то число наших растёт. Последнее время сильно не задер-живаются. Но я же говорю, я только прибыл. Может, скоро опять удастся туда — жалобно протянул непонятливый. — Глядишь на один ход и меньше к заветному — стать последним. А там… — непонятливый зашёлся в сладостных мечтах. — И навечно, — изрёк он после елейных раздумий.
— Хорошо тебе, — с завистью произнёс новоиспечённый, — на один раз уже меньше. А мне в самую гадость…
— Ничего мне хорошего нет, — не согласился непонятливый. — Вто-рой не много отличается от первого. То же дерьмо — только на ступеньку выше. Просто осознаёшь, что тебе-то на первом ещё хуже. Вот после раза, этак, сотого — всё по-другому: живёшь себе спокойненько, ни рвешься ни к чему, незаметен, такой как все. Может, даже повезёт, так и не в квартирке в шумном городе проживёшь, а где-нибудь в деревушке или на хуторке… Благодать.
— Почему?
— Пройдёшь первый круг — поймёшь.
— А ты где был в первом?
— А-а… Вспоминать не хочется!
— Ну, расскажи хотя бы — как оно там?
— Ничего хорошего! Являешься. Месяца два всё прекрасно понима-ешь: знаешь кто ты и откуда, знаешь что впереди, только сделать ничего не можешь, кроме как поорать. Этого можешь сколько хочешь. Ори хоть в усмерть — ничего. Никто тебя не поймёт. Потом понемногу всё забываешь, и годикам к двум — полное неведение. Тут-то всё и начинается. Местами, даже интересно. Но в первый раз — ерунда; второй уже веселее, опыт какой-никакой, и орёшь поменьше, а с каждым кругом — всё лучше. А что говорить о последнем-то?! Пискнешь разок другой вначале, чисто для того чтоб заметили, а дальше — спокойно вплоть да самого возвращения. Красота…
— Слушай, — перебил новенький, — слыхал я, что много есть тех, кто совсем мало там находятся: ну, три, год, даже пару месяцев.
— А-а, эти… Их по ошибке не на свой круг забросили — оплошки и тут бывают, — пока разобрались — смотришь, годик другой и прошёл. Бывает и десять и пятнадцать. Кому как повезёт. Тут-то времени нет, а там идёт всё точненько: секунда в секунду. Но, как увидят, что не туда попал — тут же обратно. За это несколько кругов засчитывается: кому больше, кому меньше — от времени пребывания зависит. Тоже ничего.
— Да, не плохо, — мечтательно буркнул новенький.
— Ты губу-то не раскатывай. С тобой такого точно не будет. Да и, похоже, зовут тебя уже…
Новенькому действительно было указано двигаться в нужном направлении. Он послушно подчинился и сразу оказался под потолком родильной палаты в захолустной больничке Богом забытого места. Он висел вверху, а внизу рожала женщина. Ноги привязаны к смотровому креслу, под ним — мятый жестяной таз с утробными водами, кровью и кривой надписью на боку «родилня». Грубая акушерка и такая же санитарка «воркуют» вокруг роженицы:
— Ну, давай, тужься. Разлеглась тут! Голова уже торчит выродка твоего, а ты орешь. Чего орать-то?! Мы не так рожали и не орали…
Женщина напряглась в нестерпимых болях. Мальчик вышел. Акушерка небрежно подхватила тельце, похожее на чумазый батончик и шлёпнула его по микроскопической попке. Тельце втянуло воздух вместе с опустившимся к его головке новеньким.
В мгновение душа освоилась в теле, и мальчик заорал.
Орал он оттого, что прекрасно понимал, что ждёт его впереди. А впереди — безграничная власть, несметное богатство, золотой унитаз, и миллионы нищих вокруг.
Орал младенец из-за того, что знал — где-то на земле, в недрах теплотрассы шумного города, как раз в это время умер удивительный бомж, который когда родился, только чуток пискнул, заявляя о своём появлении на свет. Потом тихо рос в детдоме; ни с кем никогда не спорил, тем более не дрался. Его били, а он не давал сдачи. Просто жил, много читал, любил музыку и картины; никогда не был сыт: кусок хлеба всегда делил с кем-нибудь, зачастую отдавал весь. Бродил по свету и не имел своего угла. Дурачком звали его, а он не обижался. Часто бывал обманут: работал за полкопейки или за просто так и был рад всему, что посылал Бог. Переживал за обидчиков и за всех людей на земле; жалел кошек и собак; и траву, примятую его дырявыми подошвами или просто босыми ногами…
Орал новорожденный потому, что не может видеть душу того бомжа, вместо которого явился и который был тем самым очередным последним, прошедшим все до единого круги, начиная с самого первого — точно такого, в какой попал новенький…