Возвращение

Игорь Осмоловский

ВОЗВРАЩЕНИЕ
Рассказ
По мотивам одноименного рассказа Кастуся Травня.

В прошлом году, в сентябре, десятого числа, приблизительно в пятнадцать часов Михаил Андреевич стал пенсионером. И это обстоятельство не очень-то его порадовало, потому что ещё в юном возрасте Миша утверждал, что пенсия, вернее её получение, устроено абсолютно неправильно. Пенсию нужно давать молодым, когда и погулять охота, и вообще, есть чем заняться. А уж потом, в старости, всё отрабатывать, когда позывы юности значительно притуплены или вовсе исчезли. Ведь когда, как не в преклонном возрасте хочется по-настоящему поработать. И дело совсем не в трудоголизме, который к этому времени овладевает душой и телом. Просто вдруг с удивлением обнаруживаешь, что никому не нужен, и даже внуки считают тебя всего лишь ходячим потёртым кошельком, в котором всегда найдётся на мороженое. Вот и выходит, что как раз самое лучшее для пенсионера — хоть где-нибудь работать, чтобы пусть немного, но всё же быть нужным кому-то, ну, хотя бы начальнику для ежедневного нагоняя, что тоже полезное дело.
С такими мыслями Михаил Андреевич сидел у окна и без всякого интереса созерцал, просмотренные уже до дыр, окрестности. Ничего нового во дворе не происходило, если не считать появления новой машины у соседа, да нечаянно забредшего бродячего пса, который успел освоиться на территории и даже умудрился раздобыть где-то большую сахарную косточку.
Приблизительно в это время, пока пёс трудолюбиво обгрызал добычу, а Михаил Андреевич наблюдал за назревающим конфликтом удачливого пса с собаками, старожилами двора, на другом конце города, на киностудии, произошло событие, которое странным образом повлияло на ход жизни пенсионера.
Телефонный звонок прервал наблюдения, на что Михаил Андреевич отреагировал недружелюбно; ему было любопытно, отнимут у чужака кость местные псы или нет. Но всё же телефон был важнее, а вдруг кому-то понадобилось не просто поболтать о болезнях и лекарствах, а по делу. Михаил Андреевич снял трубку.
— Здорово, — услышал он голос Игоря Матвиевского, давнего знакомого и энергичного человека.
«Этот точно не просто поболтать», — мелькнула приятная мысль, которая тут же и подтвердилась.
— Михаил, мне только что удалось пристроиться в кино, и есть вакансия для тебя. Не хочешь поработать?
— Хочу, — даже не понимая о чём речь, отреагировал пенсионер.
— Зарплата небольшая, — продолжил Игорь, — но работа интересная. А то зачахнешь скоро на своей пенсии. Кстати, сколько насчитали?
— А, ерунда, — смутился Михаил.
— Ну вот, как раз прибавочка будет. Правда, работать придётся по двенадцать часов, так тут заведено, столько съёмочный день длится. Бывает и больше, пока режиссёр не даст команду.
— А делать-то что? — наконец осмыслил суть предложения пенсионер.
— Будешь реквизитором.
— Что-то реквизировать? — предположил далёкий от тонкостей кинематографа Михаил.
— Тебе бы реквизировать да экспроприировать... Дуй сюда на студию, я всё объясню.
Михаилу Андреевичу понадобилась минута, что бы собраться. И прежде чем рвануть к неожиданно выпавшему шансу быть нужным, он взглянул в окно, чтобы узнать, как же обошлось у собачек. Там всё было просто: местные отняли-таки кость у чужака, правда, компенсировали потерю принятием того в свою компанию, отчего пёс выглядел довольным.
— Миша, работа, на первый взгляд, не сложная, — инструктировал Михаила Игорь, — но ответственная. Ты реквизитор, я ассистент режиссёра по реквизиту. Для меня тоже дело новое. Поэтому нам с тобой нужно поднапрячься и зарекомендовать себя с наилучшей стороны. Получится-нет не знаю, но взялись за дело, так будем делать, как положено старой гвардии.
— Это ты, что ли старый?!  — возразил Михаил Андреевич.
— Ну, не юнец же. Ты меня всего на десяток лет старше. Так что о пенсии я тоже подумываю. Кстати, как тебе почётное звание пенсионера?
— Да ну, о чём ты?! Безденежье да тоска зелёная. Никаких эмоций, стрессов. Гладко и нудно всё.
— Стрессы я тебе обеспечу, — уверенно пообещал Игорь и, подумав, добавил. — Выходит, не зря тебе позвонил.
— Не зря, — благодарно отозвался пенсионер. — Ну, делать-то что? Расскажешь, наконец?
— Я сам не очень-то полно себе представляю, но суть ясна. Мы с тобой будем заведовать всем, что нужно в кадре из предметов. Это: сумки актёров, часы, сигареты, выпивка, еда, велосипеды, если по сценарию прописано, машины — в общем, всё, что понадобиться. То есть, я  должен всё раздобыть, а ты в нужный момент поставить в кадр. И кстати, должность эта, как меня просветили, не очень-то благодарная. Мы с тобой будем чуть не отбойниками. Говорят, режиссеры всегда недовольны реквизитом. Вот и будем устанавливать статус кво.
— Чего?
— Ну, покажем этим молодым, как нужно работать. Мы ж с тобой школу-то прошли. Куда нас только не кидало по жизни. И ничего, справлялись, и тут справимся!
— Может быть, может быть, — задумался новоиспечённый киношник.
Михаил Андреевич не очень-то был лёгок на подъём даже когда был в расцвете сил. Знал он этот своёй недостаток: трудно было ему и раньше резко подскочить с места и взвалить на себя воз работы. Всегда нужно было подумать, прикинуть плюсы-минусы. А тут ему даже некогда опомниться. Матвиевский — тот другое дело, всегда шёл напролом, ничего никогда не боялся. С лёгкостью мог быть тренером, потом вдруг таксистом, а после и вовсе стать конструктором одежды. Ему всё просто: раз — и в ассистенты режиссёра. В другое время Михаил Андреевич не рискнул бы на столь отчаянный шаг, но тут: во-первых, пенсионерская  никчемность и скука заели, во-вторых, деньги вовсе не лишние и, в-третьих, с Игорем, пожалуй, можно. Случай чего — прикроет.
Так Михаил Андреевич стал реквизитором, чему с одной стороны был рад, с другой — врождённая трусоватость всё-таки подёргивала: а вдруг не получится?..
Пройдя небольшой краткий курс молодого бойца, и уяснив, что же за специальность такая — реквизитор, Михаил Андреевич в восемь часов утра, в первый съёмочный день стоял на съёмочной площадке в заброшенном частном доме на краю города. Всё было для него новым и кое-что непонятным: зачем, к примеру, приехала машина с вышкой, для чего огромные прожектора, когда на улице солнце не жалеет света, аж глаза слезятся, а ещё зачем-то пожарная машина — что? такая угроза пожара?
Группа сутра двигалась сонно. Неспешно светляки, так киношники зовут осветителей, тащили свои приборы, вязанки проводов и всякие экраны, один из которых, чёрный, называли негром. Гримёры раскладывали свою косметику, костюмеры распаковывали огромные баулы с костюмами. Михаил Андреевич с Игорем тоже занимались делом: разбирали тарелки, рюмки и продукты для одной из сегодняшних сцен с попойкой. Вроде всё было подготовлено, что вселяло в души новичков кинопроизводства некое спокойствие. Да и группа как-то без огонька готовилась к съёмкам, всё больше болтали друг с другом. Но всё вмиг переменилось и пришло в энергичное, если не сказать бешеное, движение — на площадке появился известный режиссер Дмитрий Громов. Он и в самом деле полностью оправдывал свою фамилию.
— Так, — пролетел он мимо пожарной машины, — это есть. Что со светом?
— Вот, ставим, — уже взяв разгон, буркнул осветитель, волоча длинный штатив.
— Как, ставим?! Почему до сих пор не стоит?! — метнул молнию режиссёр, что придало светляку заметное ускорение.
— Актёры готовы? — полетела следующая молния неизвестно кому, но все почему-то понеслись к гримёрам это выяснять.
— Реквизит? — была следующая реплика, от которой души Михаила и Игоря вмиг оказались в пятках.
— Вот… Всё готово, — взяв себя в руки, проговорил ассистент.
— Вижу! — выпалил Громов и взял курс к видекону, у которого основательно возился Марат, выпускник ВГИКа по драматургической части; у него, как и у реквизиторов, это была первая картина — что-то вроде практики.
— Всё подключил? — строго спросил режиссёр, слегка уменьшив пары.
— Да, — уверенно ответил Марат, и нажал нужную кнопку на пульте, отчего в видиконе появилось изображение дома, где должно было начаться действие.
— Так! Готовимся к репетиции, — усевшись у экрана, скомандовал Громов. — Операторы!
Оператор вскочил на тележку, что стояла на выстроенных дугой рельсах, и припал глазом к окуляру камеры. Дольщик приготовился толкать её в нужном направлении и с нужной скоростью.
— Вадик, давай текст.
Актёр Вадик переодетый и загримированный, явно в жутком волнении, немного постояв, как бы собираясь с мыслями, стал читать свой монолог. Но от волнения тут же перепутал фразы.
«Сейчас побьёт», — испуганно щёлкнула мысль в голове Михаила Андреевича.
Но, режиссёр, вдруг подобрев, Вадика успокоил:
— Ничего, ничего, соберись, — по-отечески подзадорил он.
Но тут же, переменившись, пустил молнию в декоратора:
— Идиотизмом не занимайся! Что у тебя за ступенька?! Больше надо…
Декоратор, съёжившись, спешно стал ступеньку переделывать, тихо ругая свою жизнь.
Столько энергии кипело на съёмочной площадке, столько эмоциональных вихрей поднимал этот Дмитрий Громов, столько он заводил вокруг себя спокойных доселе душ, что Михаил Андреевич, не очень-то энергичный человек, всёрьёз засомневался о правильности своего согласия поработать в кино. Но их, реквизиторов, пока всё-таки не трогали, и он тихо сидел на стульчике неподалёку от режиссёра, с одним единственным желанием, что бы и дальше на них не летели молнии Громова, что испытывали на себе почти все, кто попадал ему под руку.
Репетиции продолжались пол дня. Громов, то командовал переставить свет, то менял направление движения камеры, для чего рельсы тележки выстраивали замысловатыми фигурами, то вдруг ему не нравилась куртка актёра, и костюмеры в панике кидались к группе, снимая подходящие куртки с осветителей и декораторов. В конце концов, творческий поиск режиссёра пришёл к первоначальному варианту сцены, где рельсы, как и в начале, легли дугой, свет встал в первую схему, и куртка актёра, оказавшись вдруг той, что надо, вернулась ему на плечи.
— Приготовились, будем снимать, — прозвучала долгожданная команда измотанной группе.
Всё заняли отрепетированные места и стали серьёзными и собранными. Наступил душещипательный момент.
— Приготовились… Аппаратная…
— Есть
— Камера…
— Есть.
Наступила совершенная тишина. Все замерли как на изготовке к бою. Михаил с Игорем, сидя на стульчиках, казалось, не дышали. Огромный шмель нагло жужжал где-то совсем рядом.
— Начали!!!
Дольщик мягко тронулся, толкая тележку, удочка с микрофоном замерла над актёром, Вадик, как положено, посмотрел в сторону и начал произносить текст. Но был прерван на полуслове.
— Бл…! Что происходит? — взревел режиссёр. — Где изображение?
Марат был похож на приговорённого к расстрелу. Он ткнул не ту кнопку на пульте видекона, и вместо записи весь предыдущий материал с репетицией стёр.
— Ты, что? Идиот?! — не умолкал Громов. — ВГИК, бл… , он закончил!
Марат судорожно что-то нажал, и вся эмоциональная речь режиссёра стала записываться, а заодно и то, как гримёры, пользуясь остановкой, подскочили к сосредоточенному вспотевшему Вадику и с рвением принялись матовать того пудрой. От чрезмерного усердия заматовали и рубашку актёра.
Выдав Марату ёмкие характеристики, режиссёр, с ужасом увидел на экране видекона измазанный игровой костюм. Он оставил выпускника ВГИКа, и стремительно пересёк площадку, для того, что бы деятельно дать характеристики и гримёрам.
Если бы в этот момент удалось отключить голос режиссёра, то на площадке стояла бы гробовая тишина. Даже шмель, что прежде подзуживал над киношниками, и тот затаился где-то в одуванчиках от греха подальше.
Михаил с Игорем, имевшие немалый жизненный опыт, понимая, что до них молнии не долетели лишь потому, что не попались на глаза, поспешили  незаметно, пока режиссёр был увлечён поиском синонимов слову «идиот», переместить свои стульчики за небольшой сарайчик. И уже оттуда вести наблюдение за экзекуциями Громова, в тревоге посматривая друг на друга.
Рубашку Вадику заменили на другую, которая режиссёру неожиданно понравилась больше, чем прежняя. И снова: «Приготовились… Аппаратная… Камера… Начали!».
И снова съёмка была прервана.
На этот раз всё испортил водитель пожарной машины, который от безделья решил поинтересоваться — когда же делать дождь? Он, несведущий в тонкостях кино, появился в кадре как раз в самый острый момент монолога, который Вадик в этот раз выдал блестяще. Пожарный терпеливо выслушал гневную характеристику в свой адрес и, развернувшись, тихо побрёл обратно, нашёптывая по пути краткие ругательства в сторону этого фильма, а заодно, и всего остального кино, которые только сняло человечество. После чего мстительно улёгся спать в кабине соей техники. А Михаил Андреевич разобрался, наконец, для чего пожарная машина.
«Приготовились…Аппаратная… Камера… Начали!», — снова понеслось в эфир, и снова не сладилось — хлопушка, убегая после трудолюбивого бормотания: «Эпизод третий, кадр первый, дубль один…», споткнулась о рельсы, и сдвинула камеру, за что была награждена соответствующими эпитетами режиссёра.
Дмитрий Громов был похож на затравленного тигра, готового изгрызть любого, кто окажется поблизости. Но все уже попрятались, взяв пример с реквизиторов, и из укрытий наблюдали за работой над первым кадром. На поверхности оставались лишь те, кто скрыться не мог в силу специфики съёмок, то есть: Марат, операторы и звуковики. Но они своё уже получили и с облегчением делали своё дело безошибочно.
Наконец, казалось, всё сладилось: камера успешно доехала до конечной точки, Вадик всё сказал великолепно, Марат благополучно нажал нужные кнопки…
Прозвучала команда «Стоп», и подозрительная тишина повисла над площадкой.
Михаил Андреевич на всякий случай отодвинулся вглубь двора.
Фигура режиссёра проворно замелькала между операторами, хлопушкой и звуковиками. «Всё, — подумал Михаил Андреевич. — Опять испортили кадр. Бить пошёл…».
Раздался звон разбитого стекла.
«Камеру ухандохал!», — логично продолжилась мысль. И голова Михаила, как и голова Игоря, рефлекторно повернулась назад, ища пути отхода. Шутка ли?! Разбил кинокамеру и сейчас, надо думать, доберётся до них. «Так, так, — вертелось в испуганной голове Михаила Андреевича, — заборчик не большой… Перескочу… А там огородом, огородом, и подальше от этого кино. Дёрнул же чёрт ввязаться…».
Когда Михаил Андреевич, наметив план бегства, готов был вскочить со своего стульчика и дать полную тягу, раздался всеобщий одобрительный смех и рукоплескания…
Оказалось, Дмитрий Громов просто разбил тарелку с названием фильма о тележку — такая киношная традиция — бить, когда сняли первый кадр. Группа радостно высыпала на площадку и растащила осколки на память. Традиция!
Съёмка шла ещё долго. Досталось-таки и реквизиторам, когда те не успевали вовремя пополнить стаканы водой, вроде водкой, и подложить закусок в тарелки актёрам. Но это уже было не страшно, да и Громов подобрел к концу дня. А после фразы «Всем спасибо, съёмка окончена», которая прозвучала через четырнадцать часов после начала съёмочного дня, режиссёра и вовсе понесло на похвалы. Он раздавал их всем, включая и водителя пожарной машины, который так и не смог вовремя дать дождь, от которого в итоге режиссёр отказался. Похвала была сказана и в адрес Марата и реквизиторов с пояснением, что у них это вообще первое кино, за что Марат, Игорь и Михаил были награждёны аплодисментами…
Когда Михаил Андреевич на своей остановке вышел из автобуса, уже было темно, и моросил мелкий неприятный дождик. Новоиспечённый реквизитор поражался сам себе — отстоять такую смену?! И в прежние-то годы не слишком легко давалось одолеть подобный рабочий день! А тут?!.. И вообще — что это было сегодня?! Куда он окунулся?! В какой поворот нежданно-негаданно увело его от размеренной пенсионерской жизни?! В результате чего — страшная усталость: все до единой косточки гудят, возмущаясь запредельной нагрузке, мышцы ломает, в голове пульсирует кровь, а сердце отказывается работать ровно, грозя и вовсе остановиться. Вдобавок, противный мелкий дождь колко стегал лицо пенсионера. А он, откинув вдруг все вопросы, на которые пока не было ответов, загадочно заулыбался. Внезапная радость охватила Михаила Андреевича: он вспомнил сегодняшний испуг. Такого он давно не испытывал… А тут… Вернулся он в то время, когда были: страх и радость, любовь и ненависть, дружба, предательство, победы, поражения — были желания, была жизнь…