Брат милосердия

« Вот теперь можно немного и позаниматься », - подумал про себя Алеша Денисов, усаживаясь за стол и раскрывая пухлый лохматый учебник по внутренним болезням. Он только что окончил выполнение врачебных назначений больным и часы на стене показы-вали половину двенадцатого ночи.
Молодой человек учился на четвертом курсе медицинского университета и работал по ночам в кардиологическом отделении медбратом. Было очень трудно совмещать учебу с работой, однако, деньги Алеше были очень нужны, так как он недавно женился и молодой семье еще только предстояло стать на ноги. Его жена уже окончила медицинский университет и работала врачом-терапевтом первый год  в той же больнице, где трудился и Алеша. Ему же оставалось учиться  еще два года, потому что он начал свое образование после службы в армии и одного года работы на стройке.
Алеша углубился в чтение, но позаниматься более пятнадцати минут ему не уда-лось.
– Э-э-э, браток, – услышал он у себя над ухом  и, оторвавшись от учебника, поднял глаза на подошедшего к нему больного – полного мужчину лет сорока.
– Что случилось, Михаил Петрович, – вежливо спросил Алеша, который знал всех больных по именам и отчествам, порою, даже не помня фамилий.
–  Невозможно спать! – начал возмущаться больной, – Этот противный дед все время стонет и причитает. Переведите в другую палату или его или меня!
– В других палатах нет мест, – мягко возразил Алеша, – но я сейчас пойду и по-смотрю, что можно сделать.
Он поднялся и пошел в восьмую палату, где находился больной, на которого толь-ко что пожаловался сосед. На кровати, повернувшись лицом к стене и скрутившись кала-чиком под серым больничным одеялом, лежал человек. Он тихо причитал и всхлипывал, его худое тщедушное тело вздрагивало, а старая кровать при этом жалобно поскрипывала.
Алеша тронул лежащего человека за плечо. Тот замолчал, сбросил до пояса одеяло и повернулся к медбрату. Это был глубокий старик со смуглым, испещренным густой се-тью морщин лицом. Его совсем седые волосы спутались, а в выцветших голубых глазах стояли слезы. Этот больной был новеньким, и Алеша видел его впервые.
– Что случилось, дедушка? – спросил Алеша.
– Ноги… Ноги болят, – ответил старик сквозь слезы и вновь запричитал, – когда я уже умру, сил нет терпеть эту боль!
– Вот – слышите? Слышите? – снова завозмущался сосед старика по палате, кото-рого звали Михаилом Петровичем, – и так всю ночь!
« Да, – подумал Алеша, – уснуть в такой обстановке довольно трудно ». Но вслух ничего не ответил. Он сел на табурет у постели старика.
– Где болят ноги, дедушка, покажите, – участливо спросил Алеша, и, убрав одеяло с ног больного, увидел две скорбные, сморщенные, покрытые старческой «гречкой», культи – у старика были ампутированы ноги почти до самых колен. У Алеши больно сжа-лось сердце и чуть не выступили слезы, но усилием воли он справился с предательскими эмоциями и повторил вопрос совсем тихо:
– Так в каком месте они у вас болят?
– Стопы … стопы, – плакал старик, – особенно пятки. Да еще и зудят вдобавок.
– Но, дедушка, – возразил Алеша, но старик его опередил:
– В том то, сынок, и дело, что болит то, чего нет. И самое обидное, что никакие пи-люли эту боль угомонить не могут, особенно, когда дождь идет, сильный ветер дует или просто, на душе скверно.
– Я понял, – сказал Алеша, – у вас фантомные боли – когда болит удаленный орган.
Он знал, что болеутоляющие лекарства действительно почти не помогают при та-ком недуге, но ему очень хотелось хоть немного облегчить страдания больного пожилого человека, и Алеша стал ненавязчиво расспрашивать старика о его жизни, стараясь отвлечь его от боли.
Дедушку звали Федором Васильевичем и ему было восемьдесят шесть лет. Он прошел по дорогам Великой Отечественной войны почти с первого дня и до декабря 1944 года, то есть до того момента, когда он, раненый, почти сутки пролежал на поле боя при двадцатиградусном морозе, прежде чем его нашли санитары. Тогда он и отморозил ноги. Но их удалось спасти благодаря замечательным докторам военного госпиталя, которые долго и кропотливо лечили молодого солдата. Кроме того, молодость и жажда жизни сде-лали свое дело, и ампутация ног не потребовалась. Но шли годы, которые брали свое: де-сять лет назад в связи со старческими изменениями в организме, в отмороженных в моло-дости ногах началась закупорка сосудов, развилась гангрена.
– Пришлось купить у старухи с косой несколько лет, но за это ей нужно было от-дать мои ноги, – мрачно пошутил Федор Васильевич.
Он рассказал Алеше, что его сын, который злоупотреблял спиртным, умер моло-дым, невестка вышла замуж, оставив ему с женой на воспитание годовалого внука. Старики души не чаяли в мальчике, ни в чем ему не отказывали, баловали. Сейчас внуку тридцать лет, он уже самостоятельный, имеет жену и двоих детей.
– А три месяца назад меня постигло новое горе, – рассказывал Федор Васильевич, – старуха моя померла, и остался я совсем один.
– Как же так, – недоуменно спросил Алеша, – а как же внук?
– А что внук? – он не хочет, чтобы я жил с его семьей. Не так внук, как его жена. Только ты, сынок, не подумай ничего дурного, она хорошая, добрая и хозяйка радивая и мать заботливая, вот только нервная она немножко. Да и старики, чего греха таить, вред-ные, брюзгливые, не ловко с ними вам, молодым. А я очень стар и к тому же – калека, мо-гу умереть скоро, поэтому квартиру свою на внука переписал, а он, голубчик, в благодар-ность объявил мне, что хочет отправить меня в дом престарелых. У меня от этих слов сердце схватило – поэтому я здесь уже два дня валяюсь. Но я все равно люблю его, поган-ца – на моих руках ведь вырос.
– А он проведывал вас, Федор Васильевич? – спросил Алеша.
Нет… у него работа много времени отнимает, да и устает он сильно, ответил ста-рик, тяжело вздохнув.
   
Утром, когда Алеша, сидя за столом на медсестринском посту, приводил в порядок медицинские документы, к нему вновь подошел больной, которого звали Михаилом Пет-ровичем:
– Браток, ты что, колдун? – обратился он к медбрату, – дед всю ночь проспал, как младенец –  даже ни разу не пикнул.
Алеша знал это – он несколько раз за ночь подходил к постели старика и наблюдал за ним. Волны радости, смешанной с гордостью за самого себя поднимались в сердце мо-лодого человека. Он плохо помнил своего дедушку, который не дожил до старости и по-тому почувствовал, что в едва знакомом старике есть что-то близкое и родное. Нужно ска-зать, что Алеша не очень часто находил общий язык со своими ровесниками. Но в отно-шениях с детьми и стариками это удавалось ему очень легко. В нем всю ночь зрело почти непонятное ему желание сделать для этого человека что-нибудь хорошее, но он не знал, что именно. Слова Михаила Петровича послужили толчком. Алеша ничего не ответил мужчине, а только внимательно посмотрел ему в глаза, встал из-за стола и направился в палату к Федору Васильевичу. Старик уже не спал, а сидел на кровати, свесив культи ног. Увидев Алешу, он широко улыбнулся:
– Как я хорошо спал, сынок! Как мне благодарить тебя? – Сказал он.
– Вы можете это сделать, дедушка… Может вам покажется это странным, но я хочу попросить вас, после того, как вы подлечите свое сердце, переехать ко мне домой – моя жена не будет против, она наоборот, обрадуется.
В ответ Федор Васильевич разрыдался и отрицательно замотал косматой седой го-ловой:
– Нет, сынок, нет… Кто я тебе? Да и что я вам с женой могу дать за то, что вы бу-дете за мной ухаживать – квартира ведь на внука переписана!
– Да не нужна нам ваша квартира! – в сердцах бросил Алеша, – почему все думают, что за все нужно платить? Вы ведь пожилой человек, богатый жизненный опыт имеете, – и вскоре успокоившись, тихо сказал, – у нас всего одна комната, но это ничего. Мы будем ухаживать за вами, и … любить вас будем, как родного… А пока вы лечитесь, что вам принести, чтобы вам было не так скучно? Книгу?
– Можно и книгу, – ответил старик сквозь слезы, – но только очки я с собой не за-хватил! А еще… еще… только ты не смейся, сынок, – я вязать на спицах люблю – умею носки с узорами вывязывать. Все старухи моего двора эти узоры перерисовывают!
И Федор Васильевич по-детски гордо тряхнул головой.
Алеша улыбнулся.
– Вот и хорошо: у моей жены много разных ниток в мешочках лежит, только вязать ей некогда – работает много, а после работы книги медицинские читает.
Старик был на седьмом небе от счастья, когда в его палату вошла худенькая и очень миловидная молодая девушка. Ее синие глаза так и светились добротой и лаской.
– Здравствуйте, Федор Васильевич, – сказала она, – давайте знакомиться. Меня зо-вут Зоя, я жена Алеши.
Зоя стала выкладывать из принесенных ею пакетов множество маленьких клубоч-ков шерстяной пряжи, тонкие стальные вязальные спицы, затем достала старые, в роговой оправе очки и протянула их старику.
– Это очки моей бабушки. Она умерла недавно и просила, чтобы я отдала их како-му-нибудь хорошему человеку. Она очень дорожила ими. Примерьте, пожалуйста.
Федор Васильевич надел очки и стал деловито рассматривать газету, случайно ока-завшуюся на тумбочке.
– Ой, как прекрасно видно! Как будто сорок лет долой! – радовался старик, словно пятилетний ребенок.
– А теперь мы с вами будем кушать котлеты и картофельное пюре, – с напускной строгостью, словно школьная учительница, сказала Зоя.
– Котлетки…, – вздохнул старик, – у меня и зубов-то нет…
– Ничего, – ответила Зоя, – они мягкие. И она стала кормить старика из ложки.

С тех пор Алеша и Зоя стали попеременно проведывать Федора Васильевича, уха-живать за ним, кормить. Старик ожил и чувствовал себя, словно вновь родился на свет. Он стал веселым, шутливым и беспрестанно балагурил с Михаилом Петровичем и другими больными, рассказывал анекдоты, смешные истории из своей жизни, кое-что присочиняя для комичности. Он часто принимал участие в игре в карты, а главным его занятием было вязание. Первые две пары носков с высокими голенищами, на которых были вывязаны разноцветные замысловатые необыкновенной красоты узоры, он подарил Алеше и Зое. С тех пор на Федора Васильевича посыпались заказы от врачей, медсестер и нянечек. Вскоре слухи о необыкновенном старике-вязальщике разнеслись по всей больнице, и он даже стал зарабатывать деньги, продавая свои изделия. А главное – старика перестали беспокоить фантомные боли в ногах.
– Вот видите, дедушка, – сказала однажды Зоя, улыбаясь, – вы и денежки сами за-рабатываете, а боитесь быть обузой для кого-либо.
Надо сказать, что за месяц пребывания Федора Васильевича в больнице внук так ни разу его не проведал и не справился о его здоровье по телефону, но это не сильно беспокоило старика.

Кончился февраль. Весна робко вступала в свои права, оголяя серый потрескав-шийся асфальт. Алеша пришел с занятий в университете, наспех пообедал и торопливо отправился на работу в ночную смену по грязному раскисшему снегу. Он бежал впри-прыжку, словно третьеклассник, размахивая портфелем. Весна всегда навлекала на него состояние безудержного и беспричинного веселья. Вдруг перед самой больницей ему пре-градил путь здоровенный бритоголовый детина. Он тупо, исподлобья смотрел Алеше в лицо, переваливая во рту жевательную резинку, что делало его похожим на быка.
– Ты, что ли, собираешься моего деда к себе домой забрать, – загундосил, растяги-вая слова детина.
Алеша понял, о ком идет речь.
– Я, а что? – смело и даже немного вызывающе ответил он вопросом на вопрос.
– Ты чё, братан, на квартиру хавало раскрыл, а? Или на пенсию дедову? Просвети нас, лохов, – снова загундосил внук Федора Васильевича.
– Да нужна мне ваша квартира – у меня своя есть, – так же смело продолжал разго-вор Алеша.
– Я думаю, что не плохо было бы к своей одной комнате присоединить еще пароч-ку? А? – не унимался бритоголовый.
– Мне, молодой человек, не по карману большая квартира, – едва сдерживая гнев, ответил Алеша.
– Да что-то мне слабо верится, что ты без всякой выгоды хочешь забрать старика к себе, – мерзко и ехидно улыбаясь, протянул детина, жуя резинку, – так вот, брат милосер-дия, ничего ты от моего деда или меня не получишь, так что варежку закрой! Понял? Не то я тебя по судам затаскаю.
Алеша весь дрожал от негодования. И как смеет этот яйцеголовый, похожий на быка, недоносок читать ему морали? У него даже язык не повернулся, чтобы достойно ответить этому горе-внуку.
– Да пошел ты, …, ур-р-род! – только и смог произнести Алеша. Он злобно плюнул на землю и стремительно влетел в подъезд больницы.
– Что-то ты, Лешка, сегодня невеселый! Двойку получил, что ли? – встретил его по-стариковски скрипучим, но шутливым ворчанием Федор Васильевич и принялся одну за другой рассказывать смешные байки, энергично двигая вязальными спицами. По-видимому, он не знал о разговоре, который состоялся между его внуком и Алешей.
Вскоре пришла Зоя, которую Федор Васильевич очень полюбил и настойчиво на-зывал Заей или Зайкой. Она принесла ужин для мужа и старика и они почти час провели у его постели как самая настоящая семья. Алеша не знал, что этот вечер для них по-следний.
Когда он через два дня явился на работу, то узнал, что Федора Васильевича срочно выписали по требованию внука, а спустя неделю поместили в дом престарелых. Внук от-казался сообщить Алеше, по какому адресу находится это учреждение. Молодому студен-ту понадобилась еще неделя для того, чтобы выяснить, в каком именно из них находится старик, так как в большом городе подобных учреждений несколько.
Алеша знал, что он не сможет забрать к себе Федора Васильевича, но ему до боли хотелось встретиться со стариком, которого он успел полюбить.
Был ясный мартовский день, в воздухе плотным облаком стоял весенний аромат, а небо сияло ослепительной синевой. Алеша вошел в чистый и светлый холл дома преста-релых и попросил у молоденькой симпатичной медсестры разрешения увидеть Пашутина Федора Васильевича.
– А у нас такого нет, – ответила медсестра.
– Как нет? – спросил Алеша, – я точно знаю, что он у вас – веселый такой дедушка. У него ног нет.
– А!.. Так это тот дедуля… Да ведь он умер… Два дня как умер… Все плакал по ночам, говорил, что ноги болят, а ног-то нет… И еще звал какого-то Алешу, наверное, так звали его внука или сына. А днем на спицах вязал такие красивые носочки!
Колючий и болезненный комок подкатил к горлу Алеши, и предательские слезы накатились на глаза. Он резко повернулся и пошел прочь.
– Подождите! Послушайте! – услышал он за спиной девичий голос и легкие тороп-ливые шаги и, оглянувшись, увидел медсестру, с которой разговаривал минуту назад.
– Вас не Алешей зовут? – спросила она.
– Да, – односложно ответил молодой человек, который от горя не мог, да и не хотел ни с кем говорить.
– Тогда это для вас, – сказала медсестра и протянула маленький сверток, перевя-занный узкой потрепанной полоской ткани, – он просил отдать вам, если вы будете о нем спрашивать.
Алеша кивнул в знак благодарности и стал торопливо развязывать тесемку, кото-рой был перехвачен сверток, а медсестра медленно и молча удалилась, несколько раз ог-лядываясь на странного растерянного молодого человека.
В свертке оказались две пары маленьких детских носочков с витиеватыми разно-цветными узорами и короткая записка, написанная дрожащим старческим почерком.
« Дорогие Алеша и Зайка, – писал Федор Васильевич, – вы – самое лучшее, что бы-ло у меня, никчемного старика, в жизни. Как жаль, что такие люди редко встречаются, особенно среди молодых. Эти носки для ваших деток. Вы обязаны их нарожать, хотя бы двоих. Я их никогда не увижу, но все равно люблю, и пусть моя любовь их согревает. А теперь прощаюсь, потому что больше писать не могу, замучили эти, как ты их называешь, фонтанные боли ».
Алеша шел, не обращая внимания на прохожих, которые оглядывались на него. Он плакал не стесняясь, время от времени прикладывая яркие вязаные носки к лицу для того, чтобы осушить горькие безудержные слезы.