Совращение

ОСТОРОЖНО, присутствуют сцены откровенного содержания.

Совращение.

Казалось, она заснула. Дыхание стало ровным, волосы, намокшие от пота, разметались по сидению. Николай придвинулся поближе и, как бы случайно, положил руку ей на бедро, там, где кончались её короткие шортики. Она вздохнула и повернула головку, приподняв молодую крепкую грудь с проступившими сквозь майку сосками и на секунду сжав бёдра. Николай подумал, что хочет взять её всю, такую молодую и горячую. Он обернулся и посмотрел на пассажиров автобуса. Большинство спало. Казалось, никому нет дела до того, что он сейчас развращает школьницу.

Николай вновь посмотрел на Дарью. Её ножки раздвинулись немного шире, чем прежде – или ему так казалось? Недолго думая, он втиснул средний палец под край её шортов и, скользя по мягкой коже юной девушки, стал подниматься вверх – до тех пор, пока не упёрся подушечкой во что-то горячее, прикрытое тонкой тканью льняных трусиков. Николай стал гладить её пальцем, и она зашевелилась, подалась вперёд и застонала. Николай поднял глаза и встретился с ней взглядом.

- А мне что-то не спится, - сказала Дарья и облизнула губки. Её рука скользнула вниз и, сквозь джинсы, обхватила Николая. Тот вздрогнул. – Вам, Николай Васильевич, тоже? Или вы затеяли СОВРАЩЕНИЕ?

----

Егор откинулся и провёл рукой по лицу. Вроде бы неплохо. По крайней мере, действовало довольно возбуждающе. Он встал из-за стола, прошёл на кухню и, включив плиту, поставил чайник. Без кофе было сложно. Егор посмотрел в окно. Начало марта. Мокро и гадко.

Зазвонил телефон. Егор, не спеша, подошёл к нему и снял трубку. Звонили из журнала.

- Как у тебя? Движешься?
- Двигаюсь. Шестой уже пишу.
- Шестой? Серьёзно?
- Да.
- И о чём?

Егор прислонился к косяку, достал из кармана пачку сигарет. Последняя.

- О школьницах.
- О-о. Это хорошо.
- Я знаю.
- Просто большинство боятся… понимаешь?
- Чего?
- Ну, не знаю… вроде как табу… у тебя они сильно школьницы?
- В смысле? – Егор подкурил сигарету.
- В смысле – пятый класс? Или первый?
- Господи, нет.
- Нет?
- Нет. Одиннадцатый, наверное… что-то вроде этого.
- Одиннадцатый? Пфф…

Егор убрал сигарету ото рта и посмотрел на трубку.

- Что значит «пффф»?
- В смысле – пффф. Одиннадцатый – это сколько? Семнадцать? Ты б ещё ПТУшницу совратил.
- Я никого не совращаю.
- Оно и видно.

Егор вытянул ногу, придвинул стул, скрипнувший по линолеуму, и уселся на него, закинув ногу на ногу.

- И какой возраст… приветствуется?
- Смотря про кого… у тебя там что?
- Ну, физрук, экскурсия…
- Пффф….
- Опять пффф?
- Ага. Ну да ладно. В общем, снижай планку. Про одиннадцатиклашек у нас – как говна за баней. Они и так трахаются со всеми подряд. Мне нужно настоящее совращение, понятно?
- Настоящее?
- Да. Снизь, докуда можешь. Большинство просто не может, понимаешь? Для них про восьмиклассницу даже – и то стесняются. Вот ты бы – трахнул восьмиклассницу?

Егор затянулся, задумался и выпустил почти незаметные клубы дыма к потолку.

- Не знаю, - сказал он. – Не думаю. Только если какая-нибудь особенная восьмиклассница…
- Значит, не сможешь?
- Написать – смогу.
- Ну, так давай. Ещё Цой этим занимался.
- Тогда школу в двадцать заканчивали, - Егор стряхнул пепел прямо на пол. Чайник начинал закипать. – В общем, напишу я вам педофилию. Но тогда дороже.
- Это не педофилия. Это – нимфетство.
- Один хер. Хочу денег.
- Двадцать?
- Двадцать пять.
- Двадцать. Бери, что дают.
- Ладно, двадцать.
- Вот и отлично. Тогда я жду, хорошо?
- Хорошо.
- И во ещё…
- Да?
- Погрязней там… понимаешь?
- Ага.
- Точно?
- Ага.

Егор докурил, снял чайник с плиты и, заварив растворимый кофе, двинулся в комнату.

-----

Совращение.

Казалось, она заснула. Нет, - точно заснула. Дыхание стало ровным, волосы, намокшие от пота, разметались по сидению. Николай придвинулся поближе и, как бы случайно, положил руку ей на бедро, чуть выше колена, -  там, где кончалась её юбка. Она вздохнула и повернула головку, приподняв только начавшую расти грудь с проступившими сквозь майку мягкими сосочками и сжав на секунду бёдра. Николай подумал, что хочет трогать её угловатое тело везде, где сможет дотянуться. Он обернулся и посмотрел на пассажиров автобуса. Большинство спало. Казалось, никому нет дела до того, что он сейчас развращает восьмиклассницу.

Николай вновь посмотрел на Дашу. Её ножки раздвинулись немного шире, чем прежде – или ему так казалось? Недолго думая, он запустил ладонь под её юбку и, скользя по влажной коже подростка, стал подниматься вверх – до тех пор, пока не упёрся во что-то горячее, покрытое редкими мягкими волосиками. Трусиков она не носила – видимо, у неё это было не в первый раз… Николай стал гладить её горячую плоть пальцем, и она зашевелилась, и подалась вперёд и застонала. Николай поднял глаза и встретился с ней взглядом.

- А мне что-то не спится, - сказала Даша и облизнула губки. Её рука двинулась вниз и, скользнув под спортивные штаны, обхватила ладонью напрягшегося Николая. Тот вздрогнул и подался вперёд. – Вам, Николай Васильевич, тоже не спится? Или вы засунули палец мне в дырочку потому что затеяли СОВРАЩЕНИЕ?

---

Егор потёр глаза. Ладно, не так уж и плохо. Дырочки, трусики, плоть эта вся – тот ещё бред, конечно, ну да ладно. Бывало и хуже. Он взял кружку с кофе, поднялся ко рту, но, как оказалось, он уже всё выпил. Поставил кружку обратно, поднялся и направился в туалет, шаркая ногами. Зазвонил телефон. Егор замер на секунду, а потом направился на кухню.

- Да?
- Слушай, нафиг восьмиклассниц.
- Серьёзно?
- Абсолютно. Оказывается, Маша уже три штуки надыбала по людям. Видать, прекратили стеснятся, педофилы этакие.
- И на том спасибо.
- Ага.
- Так значит, выпускница пойдёт?
- Что? Нет, нет, конечно нет, - в трубке засмеялись. – Одиннадцатиклассницы всё ещё идут на хер. Наоборот, понижай.

Егор замер. В трубке молчали.

- Понижать?
- Ну да.
- В смысле – до… шестиклассницы?
- Э-э-э… собственно, это то же самое…
- Так до куда?
- Ну… совсем уголовщина, короче.

Егор закрыл рот рукой и долго стоял, ничего не предпринимая.

- Только не изнасилование, хорошо, Егор? Всё по обоюдному, красиво, как ты умеешь…

Егор убрал руку со рта.

- Сколько? – спросил он.
- Ну… ещё двадцать…
- Сорок.
- Нуу…
- Хорошо, тридцать.
- Хорошо, тридцать. Ну, так мы на тебя рассчитываем?

Егор посмотрел в зеркало, висящее над плитой. Там отражался грустный усатый человек. Он не был похож на педофила.

- Ладно. Рассчитывайте.
- Вот молодец!
- Только не под основным, понял?
- Конечно. О чём речь. Придумаем какой-нибудь псевдоним. И вот ещё.
- Ну?
- Давай совсем грязно. «Бульвар Икс» нас сделал.
- Серьёзно?
- Вообще. У них разврат полный. Нужно то же самое.
- Ладно.
- Правда?
- Правда. Я постараюсь.

Егор, не прощаясь, повесил трубку. За окном всё ещё было начало марта. Всё ещё гадко и мокро. Он вздохнул, поставил пустую кружку в раковину и направился в туалет.

-----

Совращение.

Казалось, она заснула. Нет, - точно заснула. Дыхание стало ровным, волосы, намокшие от пота, разметались по сидению. Николай придвинулся поближе и, как бы случайно, положил руку ей на ногу, чуть ниже коленки, -  там, где кончалось её платьице. Она вздохнула и повернула головку, приподняв узкие плечики со сползшими вниз лямками и сжав на секунду бёдра. Николай подумал, что хочет облизать её несозревшее тельце своим языком везде, где достанет, а потом просунуть язык туда, куда сможет просунуть. Он обернулся и посмотрел на пассажиров автобуса. Большинство спало. Казалось, никому нет дела до того, что он сейчас развращает маленького ребёнка.

Николай вновь посмотрел на Дашеньку. Её ножки раздвинулись немного шире, чем прежде – или ему так показалось? Недолго думая, он запустил ладонь под её сарафанчик и, скользя по гладкой коже ребёнка, стал подниматься вверх – до тех пор, пока не упёрся во что-то упругое, гладкое и сжатое. Я же снял с неё трусики, когда она ходила в туалет, - вспомнил Николай. Он стал гладить её крепкую плоть своим толстым пальцем, и она зашевелилась, подалась вперёд и начала попискивать. Николай поднял глаза и встретился с ней взглядом.

- А мне что-то не спится, - сказала Дашенька и облизнула губки. Её рука скользнула вниз и, наткнувшись на его обнажённую плоть, прошлась по ней ладонью. Николай замычал. – Вам, Николай Васильевич, тоже не спится? Или вы так помогаете мне понять, что такое СОВРАЩЕНИЕ?

---

Господи, - подумал Егор. – Господи ж ты Боже мой.

Было пять вечера. Егор подумал, что уже двое суток не выходил из дома. Написал шесть рассказов. Домохозяйка, изменяющая мужу с его отцом. Раз. Невеста с подругами на девичнике. Два. Соседка на даче с молодым юношей, в глубокой траве. Четыре. Пьяная студенческая оргия. Пять. Медсестра в военкомате. Шесть.

Никогда ещё ему не было так стыдно. Он мог бы быть журналистом. Он мог бы быть великим. Он действительно хорошо писал – но кому это было надо?

Егор ещё некоторое время жалел себя. Когда это ему надоело, он встал и пошёл на кухню. Набрал номер.

- Издательство «Купидон».
- Макара можно?
- А кто спрашивает?

Егор вздохнул.

- Арчибальд Сизмус спрашивает.
- Ох, хорошо, сейчас позову.

Тишина. Егор стал рассматривать обои. Потом в трубке раздался треск.

- Да. Егор?
- Слушай, фигня получается.
- Что?
- Фигня. Бессмыслица. Я не понимаю, какой смысл лапать девочку, у которой и лапать-то нечего.
- Подожди…
- У них в таком возрасте ничего нет. Брикеты какие-то квадратные. Они даже не пухлые нигде. Это идиотизм.
- Так, Егор, подожди. Мы уже об этом думали.

Егор поднял голову, затем нахмурился и часто заморгал.

- Серьёзно?
- Да. Мы решили, что просто педофилия – не катит.
- Просто? – Егор почувствовал, как внутри что-то обрывается.
- Ага. Давай на выбор – педерастия…
- Что?
- Ну, с мальчиком.
- Что!?
- Дальше – изнасилование…
- Ты серьёзно?
- Ах, ну да…  Ты же насилия не пишешь… тогда – инцест.
- Инцест?
- Ну да.

Егор смотрел прямо перед собой. Ноги на холодном кафеле замёрзли, и он поджал пальцы.

- То есть, типа он не физрук, а отец?
- Ну да.
- Я не знаю. Не думаю.
- Давай. Плачу еще двадцать процентов. Неплохие деньги получаются.
- У меня же у самого дочь…
- Ну ты же её не трахаешь?
- Ты сдурел совсем, дебил?
- Ну-ну… это просто выдумка. Чтобы извращенцы могли вздрочнуть, ага?

Егор покачал головой.

- Ну, Егор. Ты же профессионал.
- Теперь уже не уверен.
- Ну, сделаешь?
- Сделаю, - сказал Егор. – Только… не знаю. Пусть это останется между нами, хорошо?
- Конечно. Как скажешь. И погрязней, хорошо?

Егор повесил трубку.

-----

Совращение.

Казалось, она заснула. Нет, - точно заснула. Дыхание стало ровным, волосы, намокшие от пота, разметались по сидению. Николай придвинулся поближе и, как бы случайно, положил руку ей на животик, там, где заканчивалась её маечка. Она вздохнула и повернула головку, подняла ножки и положила их на ручки кресла, показав, что готова принять папины нежные ласки, ставшими для неё уже такими привычными в последнее время. Николай провёл ладошкой по еле заметно дрожащему телу дочери…

---

Егор отвернулся и долго сидел, разглядывая висящий на стене ковёр. Ему было физически плохо.

На кухне зазвонил телефон. Егор долго слушал, как он звонит, а потом, когда тот перестал, поднялся, прошёл на кухню и нажал повтор.

- Да, - сказал он.
- Папа? Ты?
- Саша? Саша, привет. Ты как?
- Нормально. Я сейчас ухожу уже, ты чего трубку не брал?
- Я? Да я работал…
- Серьёзно? А что ты пишешь?

Егор смотрел на телефон. Медленно качался чёрный пружинчатый провод.

- Про автобус. И людей, которые в нём едут.
- Правда?
- Да.
- А там есть кто-нибудь на меня похожий?

Егор покачал головой.

- Нет. Нету.
- Да? Ну и ладно.
- Ага.
- Слушай, ну мне пора.
- А? Ну да.
- Ну ладно, я через две недели приеду – мама говорит, можно пораньше из школы отпроситься.
- Ага.
- Встретишь меня в Клину?
- В Клину?
- Ну да. А дальше на автобусе поедем. А то мама дальше Клина не может.
- Хорошо, - сказал Егор.
- Правда?
- Правда, - сказал Егор.
- Ну тогда давай?
- Давай, -сказал Егор.

Она повесила трубку. Егор тоже повесил трубку. Затем снова поднял и набрал знакомый номер.

- Издательство…
- Арчибальд Сизмус. Макара.

Егор посмотрел в окно. Всё ещё март.

- Егор?
- Я не могу.
- Что?
- Я не могу. Всё.
- Подожди, ты просто отдохни…
- По-моему, то, что я делаю – это преступление.
- Никакого преступления нет. Наоборот, ты помогаешь людям!
- Это как? Помогаю им подрочить?
- Нет. Просто много отцов хотят трахнуть дочерей.

Егор молчал.

- Но вместо того чтобы их трахать, они читают твои рассказы.

Егор молчал.

- И дочери остаются невинными… по крайней мере, большинство.
- Я, - сказал Егор, - Не хочу иметь с этими людьми ничего общего.
- Ну прекрати. Ты просто возгордился.
- Я не возгордился.
- Возгордился.
- Знаешь, ведь у меня журналистское в МГУ.
- Да?
- Да. Почти красный диплом. Я вместе с Листьевым на одном курсе учился.
- Да?
- Да. И чем я занимаюсь? Где он, где я…
- Сочувствую…
- В смысле?
- Ну, насчет Листьева…
- В смысле?
- Ну то, что его убили…
- В смысле – убили?
- Листьева… позавчера.
- Позавчера?
- Ну да… Ты что, телевизор не смотришь?

Егор посмотрел на свой телевизор. Тот был выключен.

- А как это произошло?
- Пристрелили его. В подъезде. Я думал, ты знаешь…
- С чего бы?
- Да ведь все знают.
- Я не знал.
- А-а.
- Да.

Они помолчали.

- Знаешь, если так посмотреть – то это не ты неправильными делами занимался, а Листьев.
- Чего?
- Ну, в смысле, тебя же не убили.

Егор повесил трубку. Затем прошёл в свою комнату, сел рядом с печатной машинкой и долго смотрел на неё. Рядом грязной кипой лежала бумага. Егор вновь встал, подошёл к шкафу, вытащил бутылку коньяка и стакан. Налив почти до краёв, выпил, и, с дрожащей от коньяка челюстью, вернулся к машинке.

Затем он начал печатать.