Мы доживём свой век на родине

    Деревня Крещенка умирала. Теперь только в трёх усадьбах на различных улицах с заброшенными и разрушенными домами остались пятеро пенсионеров: долговязые восьмидесятилетние  Барсуковы, коренастые семидесятилетние Афанасьевы,  одинокая стройная шестидесятилетняя Лиза Зайцева.

    Глухомань. Тоска. До центрального села Верхнее Поле шесть километров по едва заметной просёлочной дороге.

    Конец сентября. Начали желтеть травы и лиственные деревья.

    Виктор Афанасьев, с большим животом, добродушным мясистым лицом, не унывающий шутник, запряг в телегу старого мерина Сивку и терпеливо ждал, когда женщины соберутся для поездки в село Верхнее Поле. Подошла с хозяйственной сумкой его жена Маруся, присела на край телеги, свесив ноги. На ней — белоснежный пуховой платок и новая осенняя курточка. Вскоре к ней подсела Барсукова, ворча, что в  восемьдесят лет ноги совсем не ходят. С другой стороны телеги пристроилась бывший бухгалтер интеллигентной внешности Лида Зайцева с золотыми серёжками в ушах.
    — Ну, Матрёны, ничего не забыли? — с улыбкой, шутливо обратился к женщинам Виктор.
   Они шумно заявили, что всё в порядке.

   Виктор присел на телегу, дёрнул вожжи и с иронией ласковым басом произнёс: «Но! Милый, понеслись!»  Старый костлявый мерин пару раз взмахнул головой и неторопливо, словно выдёргивая ноги из липкого грунта, зашагал по мягкой травянистой дороге.

   Через полчаса после их отъезда в деревню Крещенка вернулась пенсионерка вдова Анна Антонова, которая не ужилась в далёком городе с семьёй сына. В её доме окна были заколочены досками. Она открыла ключом навесной замок двери, вошла в избу. В ней никто не побывал. Хозяйка, поставив два ведра воды на плиту, затопила печку и начала вытирать повсюду пыль. За окнами послышались мужские голоса и треск, когда ломают доски. Вдова посмотрела в окно, в щелку между досками,  увидела плечо и часть головы мужчины на вид лет тридцати. Мародёр отрывал доски и кабель уличной антенны. Хозяйка в сильном волнении схватила топор, смело выскочила на крыльцо и пронзительно выкрикнула:
   — Не тронь! А то … башку!
Молодой человек, увидев её, смутился и примирительно пробормотал:
   — Извините — окна заколочены — мы подумали, что дом брошен.
   — А чего тут думать, — уже спокойно заговорила Анна. — Чужого не брать — вот и вся дума.
   Парень, поменьше ростом мужчины, стоял в трёх шагах и держал два велосипеда. Оба приятеля сели на велосипеды и уехали.

   К концу дня в деревне Крещенка Виктор с женщинами подъезжал на лошади к дому Барсуковых. Они увидели подходившую Анну. То-то было радости! Шумные весёлые возгласы стариков, разгоняя уныние, разносились далеко вокруг. Антонова, сверкая белыми вставными челюстями, рассказала, что с её дома пытались украсть кабель антенны, но она геройски топором напугала и прогнала двух ужасных грабителей!
   Виктор, сцепив пальцы в замок над своим обширным животом, комично вытаращил карие глаза и с притворным сожалением проворковал:
   — Эх, Аннушка, Аннушка! Мне жаль тебя — ты совсем состарилась: мужчин топором разгоняешь. А была бы ты моложе, то отдала бы мужичкам и провод, и в дом завела, и накормила, и водочкой напоила, и на ночь оставила…
   Старики смеялись и шутили.

  Холодный дождик лил сколько дней подряд. Пенсионеры не появлялись на улице. Наконец небо прояснилось, выглянуло мокрое прохладное солнышко. Виктор привязал мерина на длинной цепи за ствол одинокой берёзы на лужайке неподалёку от дома. В середине дня односельчане собрались у гостеприимной Анны обсудить городские новости. Говорили с огорчением о том, что жизнь в городах дорожает.  «Ты бы, Витя, сходил и посмотрел лошадь. Воришки повсюду шныряют», — озабоченно посоветовала Маруся. Афанасьев самоуверенно отказался проверять лошадь, с юмором сославшись на то, что его мерин очень дряхлый и никому задаром не нужен. В приятной душевной беседе старожилы провели день и к вечеру разошлись.

  Афанасьевы вернулись домой и обнаружили, что их доброго мерина украли.
  — Как мы теперь будем заготовлять сено для коз? А дрова завозить? — расстроилась Маруся.
  — Переживём, не горюй. Мы ещё хуже жили и не умерли. Завтра же начну делать большую ручную тележку и, что потребуется, перетаскаю.

  Постепенно наступила долгожданная зима. Выпал снег. Старики в деревне Крещенка повеселели и помогали друг другу, в конце каждого месяца вместе ходили в село Верхнее Поле в сберкассе получать пенсию, в магазинах покупать продукты, в аптеке — лекарство. Пенсионеры дружно отметили зимние праздники. Вот и февраль пожаловал с метелями и морозами, разыгралась свирепая буря.

  Престарелые Барсуковы топили печку. Ветер ломился в окна, давил на стены избы. Казалось, вот-вот он разнесёт жилище.
  — То-то у меня ещё ночью в пояснице ломило, и сердце билось с перебоями. Видимо, к перемене погоды. Вот она, метель и пожаловала, — грустно промолвил Семён Барсуков, подкладывая в печку дрова, и озабоченно сказал: —  Надо бы занести ещё дров, а то утром к сараю не доберёшься.
  — Куда тебе с твоим здоровьем спорить с непогодой. Подождём до утра. Метель утихнет, тогда и выйдешь за дровами, — посоветовала Дарья.
   Барсуковы натопили печку, поужинали и легли спать. Короток сон у пожилых людей. В середине ночи они проснулись, изредка разговаривали, закутавшись в зимние одеяла, с тревогой прислушиваясь к завыванию ветра.

  Тусклый рассвет. Семён щёлкнул выключателем. Лампочка не засветилась. Значит, опять где-то провода оборвались, и несколько дней придётся обходиться  без электричества. Старик зажёг керосиновую лампу, тепло оделся, вышел в сени, взял широкую деревянную лопату и открыл дверь во двор. Проём двери оказался по грудь старику заваленным снегом. Ветер не утихал. Семён позвал Дарью, и они удивлялись, сколько выпало много снегу.

   Старуха вернулась в избу. Старик начал, не торопясь, прочищать дорогу к сараю с дровами. Когда-то у него была богатырская сила. Но сейчас, в восемьдесят один год, махая лопатой, он быстро вспотел. Шапка и нижняя рубашка взмокли от пота. А до дровяника надо было пробиваться ещё метров восемь. Сердце Барсукова гулко ухнуло и остановилось. Он замертво упал лицом в снег.

   Дарья поставила на плиту чугунок с водой и куском мяса, почистила картошку. Супруг не возвращался с дровами. Она встревожилась, суетливо по-зимнему оделась, вышла во двор. Холодный ветер со снегом захлестнул её дыхание. Старушка пошла по проделанному  проходу в глубоком снегу и наткнулась на что-то твёрдое. Это были ноги мужа в валенках. Она отчаянно закричала, вцепилась в его одежду и перевернула на спину. Лицо старика  залеплено снегом. Он не отзывался на её душераздирающие крики, не подавал признаков жизни. Дарья пыталась затащить труп мужа в избу, но у неё не хватило сил.

   Не помня себя от горя, она направилась к Афанасьевым. Разорённая деревня, засыпанная снегом, напоминала лунный пейзаж: никаких признаков жизни, ни одного следа на волнистой поверхности снега — ни человека, ни животного, ни птицы. Дарье пришлось брести, утопая в рыхлом снегу почти по пояс. Она быстро устала и делала остановки, чтобы успокаивалось сердце и поправлять на голове платок, который то и дело сползал на глаза. Измученная, мокрая от пота, вдова Барсукова добралась до избы Афанасьевых и непрерывно застучала кулаком по раме окна. Виктор, даже не надев тулуп, выскочил на улицу, увидел растрёпанную Дарью и завёл её сразу в комнату.

  Чета Афанасьевых с трудом поняла из криков Барсуковой, что её муж умер, и его труп лежит во дворе. Виктор и Маруся, надев фуфайки, заперев свою избу, поспешили к Барсуковым и занесли тяжёлое тело Семёна в дом, и положили его на лавку. Приготовили кутью, поставили в тарелку на стол, покрытый белой чистой скатертью. Укрепили и зажгли церковные свечи.

   На следующий день Афанасьев на лыжах по целинному снегу, через поля, овраги и холмы преодолел шесть километров, прибыл в администрацию поселения Чистое Поле, вошёл в кабинет главы села, присел на стул. Валентина Кузьминична, сидевшая спиной к окну, впилась глазами в редкого посетителя — толстопузого Афанасьева, молча расположившегося на стуле и положившего сомкнутые в замок пальцы на живот, прикрытый фуфайкой. Лицо старика было крайне озабочено, печальный взгляд упирался в пол. Виктор хрипло произнёс:
  — Семён Барсуков приказал долго жить.
  Администратор всплеснула руками, откинулась на спинку стула и обречённо воскликнула:
  — Дорога! Нет дороги! Единственный бульдозер пробивается к дальним стогам соломы. Дорожники чистят главные магистрали и не скоро освободятся. Что  делать?!
Она замолчала. Виктор тоже не знал, что предпринять. Наконец администратор с сожалением проговорила:
   — Закопайте покойника Семёна в снег. При первой возможности похороним.

  Виктор напомнил:
  — И батюшку следовало бы привезти. Барсуковы очень набожные люди.
  — Будет сделано, — заверила Валентина Кузьминична.

  Афанасьев по своей лыжне вернулся в Крещенку и сообщил Дарье вынужденное решение главы сельского поселения — на сохранение закопать тело старика в снег.
   Спустя пару часов у Барсуковой собрались все односельчане. Лида и Анна прочитали молитву. Сообща завернули труп в простыню, вынесли во двор, уложили на заранее очищенную землю и засыпали снегом.
 На ночь Дарья осталась одна в доме. После кончины супруг Барсуков, хоть мёртвый, но лежал в доме. Теперь он лежал во дворе. На столе горели керосиновая лампа и церковные свечи. Двери по обычаю не были заперты.

   Вдова глядела на жёлтые огоньки свечей, и их пламя высвечивало в её памяти прошлое. Прожила она с Семёном 57 лет. Поженились они, когда он отслужил в армии год во время войны и ещё шесть лет после Победы, то есть в 1951-ом году. Он в армии привык к распорядку дня, аккуратности, самообслуживанию и доскональному продумыванию всех предстоящих дел. Таким он был всю оставшуюся жизнь. Бывало, с вечера они обсудят, что делать завтра, и всё намеченное выполняли в срок. Это было их основой для душевного покоя. Расширили дом, держали скот. Хватало времени и на отдых. Красив был Семён в молодости: правильные черты лица, чернявый, стройный, высокий. Не курил, не пьянствовал. Всегда спокойный и уравновешенный. И она была под стать ему. Они красиво пели, и их приглашали на свадьбы. Даже на свадьбах они ухитрялись не пить спиртное. Подсядет к ним баянист, и Дарья с Семёном всё гулянье были запевалами. 

  Вдова в десятом часу сомкнула веки и задремала. И почудилось ей, что Семён входит в избу. Она обрадовалась, торопливо встала и видит: в избе сумрачно при свете керосиновой лампы и свечей. Дарья осознала всей душой, всем своим телом, что во дворе лежит без дыхания, без движений,с остановившимся сердцем муж, засыпанный снегом. И так всю ночь: только она начнёт засыпать, ей мерещится, что Семён  то ходит по двору, то сидит у печки. Вдова очнётся, вздрогнет и воспримет жуткую быль.
 
    В следующую ночь в памяти Дарьи появилась дочка Галя. Ребёнок был понятлив, учился хорошо и в  школе, и в институте. Галя мечтала стать агрономом, но не суждено было:  на втором курсе института у неё обнаружилось белокровие. Дочка умерла скоропостижно. Под тяжкие воспоминания с неутешной душевной болью в связи с потерей  родных Дарья начала дремать и отчётливо слышит голос Семёна: «Дарьюшка, мне холодно, укрой меня…»

  Днём к Барсуковой пришли Виктор и Маруся: никого в избе нет, коптит керосиновая лампа, наполняя избу смрадом.  Афанасьевы вышли во двор и заметили, что простынь укрывает что-то бесформенное. Виктор приподнял край заиндевелой простыни и содрогнулся: рядом с трупом старика лежал труп Дарьи на боку, и рука её тела покоилась на груди усопшего мужа.

  Спустя три дня в Крещенку прибыл трактор с санями, в которых сидели пять мужиков. В кабине рядом с трактористом был священник. Похоронили Барсуковых в одной могиле. В избе Афанасьевых организовали поминки.

   Однажды летом глава сельского поселения Валентина Кузьминична повстречала всех четверых жителей деревни Крещенка и спросила:
   — Когда переберётесь к нам? У нас, в Верхнем Поле, дома дешёвые.
   Виктор, улыбаясь, ответил за всех:
   — Мы будем доживать свой век на родине.