Одна страница из Книги Живых. Глава 4

Рвущий душу крик вырвался из ординаторской и понесся по коридору. Приоткрылись двери палат, из них высунулись бледные испуганные лица больных. Выскочила с поста и помчалась по коридору, подпрыгивая тучной грудью, дежурная медсестра. Вышел из своего кабинета зав. отделением Майсурадзе, покрутил головой и тоже направился на звук. Увидев бьющуюся в истерике Ирину, приказал:
- Прекратите это!
Больной вкололи успокоительное и отвели в палату. Вечером ее опять готовили к операции и на ночь дали убийственную дозу снотворного, так что утром она едва разлепила глаза. Тело было вялым, не хотело двигаться, и вообще ничего не хотелось. Она уже не смотрела на часы и не прислушивалась к шагам в коридоре.
Без четверти девять пришла старшая медсестра, замотала Ирине ноги эластичными бинтами, велела ей раздеться и сесть в коляску. На нее накинули простыню, поставили на колени сумку с вещами и покатили к лифту. Из лифта они выехали на просторную лестничную площадку с единственной непрозрачной стеклянной дверью, за которой скрывался кровавый ад. Старшая медсестра нажала кнопку звонка. Откуда-то издалека послышались женские голоса. Голоса приблизились, дверь распахнулась, и две девушки в зеленых брючных костюмах, непрерывно болтая, выкатили на площадку каталку. Старшая медсестра велела больной перебраться на нее, забрала свою коляску, втолкнула ее в лифт и уехала.  «Всё. Теперь уже вряд ли завернут обратно», - подумала Ирина. Девушки-медсестры, не переставая болтать, покатили ее по коридору, завернули за угол и ввезли в операционную. Ирина огляделась. Большая пустая комната, серые кафельные стены и серый полумрак в тон серому небу за окном. Два рабочих места, судя по большим круглым светильникам на потолке. Светильники не горели и тоже казались серыми. Ее подкатили к ближайшему из них. Одна из медсестер привезла капельницу, и, ненадолго замолчав, ввела ей в вену иглу.
- Это наркоз? – спросила Ирина.
Она очень боялась, что наркоз на нее не подействует, и ее будут резать вживую, как не подействовал он однажды на больной зуб, а врач, невзирая на ее протесты, пыталась его тащить.
- Нет, - сердито ответила девушка.
Медсестры ушли. Ирина осталась в операционной одна. Она со страхом ждала, когда появятся хирурги в зеленых одеждах и колпаках, с повязками на лицах по самые глаза и с поднятыми вверх руками в резиновых перчатках – так запечатлелись в ее памяти сцены из кинофильмов. Интересно, узнает ли она среди них Галину Николаевну? Хорошо бы узнать – какой-никакой, а все же свой человек. Что-то звякнуло в смежной комнате. «Готовят инструменты, чтобы резать меня», - подумала Ирина. Ее тело тоскливо сжалось, а глаза снова стали блуждать по потолку, стенам, выглянули в окно и радостно удивились. Толстый серый слой облаков раздвинулся, и в нем появился маленький ярко-голубой просвет. «Может быть, и мне удастся вот так же пробиться», - подумала она и… отключилась.

Сначала Ирина услышала голоса - невнятные, далекие. Она думала, что находится у себя дома, а голоса идут из прихожей. «Зачем это столько людей ко мне набилось? - удивилась она. – И, главное - мужчины. Что им здесь нужно?» Затем из ровного гула выделились обращенные к ней слова:
- Ирина Юрьевна, просыпайтесь! Ирина Юрьевна, просыпайтесь!
Ирина приоткрыла глаза и в неясной дрожащей полутьме увидела группу людей в зеленых и белых одеждах. Люди стояли полукругом и смотрели на нее.
- Всё, всё, хватит спать! – настаивал голос.
Ирина перевела глаза в сторону, с которой шел голос, и узнала Галину Николаевну.
- Не спите, Ирина Юрьевна. Не спите, - требовала врач. - Все прошло хорошо.
К больной быстро возвращалось сознание. «Это она об операции говорит, - догадалась Ирина. – Значит, операция уже закончилась». Она попыталась поднять руку и потрогать то место, где была больная грудь, но рука едва приподнялась и тут же упала.
- Вот-вот, молодец, - одобрила ее Галина Николаевна. – Начинайте двигаться. Руками, ногами, ворочайтесь, насколько сможете. Залеживаться нельзя.
Однако сон неодолимо затягивал Ирину в свои глубины, глаза ее закрылись, сознание поплыло. И вдруг она услышала мягкий, слегка рокочущий мужской голос:
- Как вы себя чувствуете?
Так спрашивал ее Виктор, когда она приходила к нему на прием в травмпункт. Неужели он здесь? Узнал и пришел к ней? Она открыла глаза и хотела улыбнуться ему, но увидела над собой незнакомое мужское лицо, обрамленное мефистофелевской бородкой.
- А-а…, - протянула она разочарованно. – Дышать трудно.
Врач выдернул что-то из ее носа.
- Теперь как? – так же мягко спросил он.
- Лучше, - коротко ответила Ирина и отвернула голову.
Врач откинул простыню и стал жать на ее грудь около раны, выдавливая из нее жидкость, которая по воткнутым прямо в тело шлангам стекала в стеклянную банку. Боли она не чувствовала. Как только доктор закончил процедуру и накинул на нее простыню, она снова провалилась в сон.
Весь оставшийся день, который почему-то казался ей сумерками, и всю ночь Ирина то задремывала, то просыпалась. Она была одна в узкой палате с большим проемом вместо двери. Ее опутывали какие-то шланги и провода, тянувшиеся к панели на стене. Палец больно сжимала большая прищепка. Время от времени в манжетку на плече, шумно закачивался воздух, рука больно сжималась, потом воздух выходил, и боль отпускала. На панели горели огоньки, на экране светились разноцветные линии, иногда они «гарцевали», и тогда в глазах Ирины начинало рябить, и она отворачивалась. То и дело раздавались звонки на невидимом Ирине посту, кто-то отвечал, потом быстро-быстро пробегал по коридору. Иногда к ней заглядывал врач с мефистофелевской бородкой, спрашивал, как она себя чувствует, и давил ей на грудь около раны.
Его голос, глубокий и мягкий, как у Виктора, волновал ее, бередил так и не зажившую душевную рану. «Он не захотел остаться со мной, когда я была здоровой и красивой, - думала она. - А теперь, больная, изуродованная – на что я ему? Да и кому вообще нужна такая уродина?» Ей стало нестерпимо жалко себя и свою загубленную жизнь. Глаза ее наполнились слезами, переполнились, слезы потекли по щекам. Она всхлипнула.
В палату заглянула медсестра, совсем молоденькая девушка, подошла к Ирине.
- Что мы тут плачем? Не надо плакать. Все у нас хорошо, все уже позади, - уговаривала она Ирину голосом мамы, успокаивающей маленького ребенка.
Девушка взяла марлевую салфетку, вытерла больной слезы и погладила ее по голове. Ирина невольно улыбнулась.
- Как тебя зовут? – спросила она, все еще всхлипывая.
- Наташа.
- Наташенька, у меня в сумке коробка конфет. Возьми, чай попьешь.
- Ой, спасибочки! – обрадовалась Наташа. - А мы как раз перекусить собрались.
Она вытащила из сумки коробку и убежала. Вот так легко и естественно получилось у Ирины дать первый в ее жизни подарок-взятку. Сколько их еще будет впереди – добровольных и вынужденных! А вот второй приготовленный подарок-взятку - бутылку виски дежурному врачу - она дать так и не решилась: не сумела, не знала, как с этим подойти. А вдруг он рассердится и накричит на нее? Ведь это должно быть оскорбительно для врача получить подачку от несчастного больного человека. Так она думала тогда.

На следующий день Ирину перевезли из реанимации назад в хирургическое отделение.  Теперь каждый день она встречалась на перевязке с Галиной Николаевной. Ирина надеялась, что она сможет, наконец, поговорить с доктором, выяснить вопросы, которые волновали ее, узнать, отчего ее поразил рак, как ей вести себя, что есть, что пить, чтобы болезнь не вернулась. И самое главное - каковы шансы, что она не вернется? Однако Галину Николаевну вопросы раздражали.
- Ну что вы всё спрашиваете? Вы же все равно ничего не понимаете в медицине.
- Но ведь можно объяснить простыми словами, - настаивала Ирина. - Мне бы суть понять.
- Суть? - усмехнулась Галина Николаевна. – Суть в том… - и она завернула такую мудреную фразу, в которой понятными словами были лишь предлоги и союзы.
- Ладно, - обиженно сказала Ирина. – Тогда скажите хотя бы, что можно есть, а чего нельзя.
- Что ели, то и ешьте, - буркнула врач.
Ирина не понимала, почему Галина Николаевна относится к ней враждебно.

Настоящими университетами для Ирины стали вечерние посиделки больных. После ужина, когда уходили последние посетители, и Институт затихал, пациентки хирургического отделения собирались в конце полутемного коридора около той самой скамейки, на которой Ирина в первый свой день томилась в ожидании места в палате. Больные приходили со своими стульями, вязанием, и заводили разговор. Компания подобралась на редкость веселая, все обожали слушать забавные истории, так что нередко коридор этого мрачного заведения оглашался дружным смехом. Больше всех веселила больных бабулька из Подмосковья. У нее дома остались муж Вася и козел Вася. Рассказывая о них, она нарочно запутывала ситуацию так, что там, где должен был быть муж, вдруг оказывался козел, и наоборот. Хохотали так громко, что прибегала дежурная медсестра.
- Бессовестные! – возмущалась она. – Больные отдыхают, а вы гогочете.
Однако по большей части разговор все же крутился вокруг собравшей их вместе болезни. Всё, что видели по телевизору, читали в газетах и журналах или просто слышали от кого-то, вываливалось на круг и обсуждалось. Здесь Ирина получила информацию, которую она тщетно пыталась выудить у врача. Заодно она узнала, почему Галина Николаевна не жалует ее своим вниманием.
- Ты что! Вообще ей ничего не дала!? – удивилась Гульнара.
Она была единственной из нескольких лечившихся в отделении кавказских женщин, кто приходил на посиделки.
- Нет. Я думала потом, при выписке, подарю ей большой букет цветов.
- Цветов! – фыркнула хозяйка козла. – Да ей твои цветы как моему Ваське парфюм! Теперь им денежки подавай! А уж там она сама решит, что себе купить: цветов али норковую шубу.
- Это же сколько надо дать, чтобы на норковую шубу хватило? – испугалась Ирина.
Женщины притихли. О взятках напрямую говорили неохотно, все больше вокруг, да намеками. Лишь Гульнара, смотревшая на это дело по-житейски просто, откликнулась на вопрос неопытной интеллигентки и дала ей первый урок взяткодательства. От нее Ирина узнала, что сначала надо было дать взятку заведующему приемным отделением, чтобы скорее продвинуться в очереди на госпитализацию. Но это уже проехало. Проехала и взятка главному хирургу, который заведовал очередью на операцию. Размер взятки главному хирургу варьировался: чем больше взятка, тем ближе к началу очереди оказывался взяткодатель. За очень большую сумму можно было попасть на операционный стол на следующий день. «Наверное, кто-то дал именно такую взятку, когда меня сняли с операции», - догадалась Ирина. Своему хирургу давали обычно фиксированную сумму до операции, но было известно, что Галина Николаевна – человек порядочный и берет только после того, как операция завершилась благополучно. Так что с взяткой хирургу было еще не поздно.
- А как это сделать? – заволновалась Ирина. - Подойти и прямо сунуть ей деньги? Вот, мол, вам за операцию? Потом нам неудобно будет смотреть в глаза друг другу.
Больные засмеялись.
- О-о-ой! Не волнуйся, ей будет удобно — она привыкла. А если тебе неудобно, пусть кто-нибудь из родственников даст – многие так делают.
Ирина задумалась. Близких родственников у нее было всего-то двое: сын Алеша да двоюродная сестра Вика. Алешу она не хотела окунать в эту грязь, а Вика, не дослушав ее просьбу, отрубила:
- Это не по моей части.
По ее части было давать советы. Оставались подруги. За время болезни самой близкой для Ирины подругой неожиданно стала ее коллега по работе Аня, с которой раньше они дружбу не водили. Однако, когда Ирина заболела, Аня по собственной инициативе установила опеку над ней и ее сыном.
- Ты за Алешу не беспокойся, - говорила она, навещая Ирину, - Он накормлен, обстиран, на лекции ходит – я за этим слежу. 
Узнав о проблеме с взяткой, Аня сразу вызвалась уладить дело. Ирина догадалась, что взятка дана, когда Галина Николаевна вдруг сама явилась к ней в палату, чего раньше никогда не делала, и на доступном языке ответила Ирине на некоторые вопросы, которые она раньше ей задавала – запомнила, ведь.  Галина Николаевна посоветовала Ирине дать еще две взятки: одну в лабораторию, чтобы сделали подробное гистологическое исследование, а другую – химиотерапевту.
- Химиотерапию москвичам у нас не делают, отправляют в районную поликлинику, - объяснила Галина Николаевна. - А там введут лекарство - и иди домой. Некоторые больные переносят лечение очень тяжело, а вызвать онколога на дом не так-то просто – у них там очереди. И специализированной скорой помощи для онкобольных нет. А здесь мы вас понаблюдаем, и, если что, сразу окажем помощь.
Ирина не возражала, она даже спасибо сказала Галине Николаевне за подсказку. Так она поневоле втянулась в преступную деятельность – дачу взяток.  И так зародилась в ней и начала расти неприязнь, перешедшая со временем в ненависть к людям самой гуманной профессии.
 
А пока она поправлялась и ждала, когда станет достаточно крепкой для химиотерапии. Соседку Ирины выписали, и она надолго осталась в палате одна. Почему при огромной очереди на госпитализацию места в палатах подолгу пустовали, оставалось загадкой, но Ирине тогда было не до этих загадок. Ее волновал другой вопрос, который постоянно обсуждался на посиделках больных. Это был вопрос «А почему я!?» Скорее даже не вопрос, а вопль, крик души, выражавший обиду и возмущение.  Почему меня поразил рак, когда так много вокруг более достойных кандидатур для этой злой болезни – всякие там воры, убийцы, пьяницы, подлецы. Старики, в конце концов, - им все равно умирать.  Почему же они живут, а я...  Ну почему я!!? Одна больная рассказывала:
- У нас в подъезде пьяница живет, старый, вонючий, во рту один черный зуб торчит снизу. Как ни идешь, всё он валяется на лестнице. А то шастает по помойкам, собирает всякие объедки. А вот не болеет! Ничего его не берет! Вот уж совершенно никчемный человек - а живет. И никакой рак к нему не прилипает.
- Вот действительно, почему такие живут и живут? – горячо поддержала ее молодая женщина в полосатом трикотажном костюме.
- Так это бог им шанс дает исправиться, - пояснила хозяйка козла Васьки.
На нее дружно накинулись.
- Да идите вы со своим богом! Надоели!
- Это что же ваш бог с людьми-то делает? Для чего такую страшную болезнь на них наслал? Чем мы виноваты перед ним?
- Да если бы бог был, разве бы позволил он, чтобы хорошие люди умирали от рака, а всякая дрянь жила припеваючи?
- Злой у тебя бог!!
- Он не злой. Это он нам испытания посылает, - не сдавалась хозяйка козла.
- А он спросил меня, нужны мне его испытания? Нет, он спросил? – горячилась женщина в полосатом костюме.
- Не гневи бога, Настюха! За грехи наши наказаны мы.
- За грехи!? Да какие у меня грехи? Ну, вы сказали! И у Татьяны грехи? – указала она на милую тихую женщину, склонившуюся над вязанием. - У Татьяны могут быть грехи!? Да не смеши! Она даже с мухами на «Вы» разговаривает. А Ира!? Она же у нас прямо образец для подражания: все делает по правилам, все, как положено. Даже взятку дать не может.
- Уже научилась, - угрюмо буркнула Ирина.
Больные засмеялись.

Химиотерапию Ирине начали делать в обед – «заместо обеда», как пошутила старшая медсестра, ввозя в палату капельницу.  Более часа ядовито-красная жидкость капала из пластмассовой емкости в вену больной. Никаких неприятных ощущений у Ирины не возникло. И еще несколько часов после вливания она чувствовала себя хорошо. «Не берет меня», - радовалась Ирина.
Перед ужином пришла Аня, выложила на тумбочку салат и теплое еще тушеное мясо с черносливом.
- Ешь, пока не остыло, - велела она.
Ирина засомневалась.
- Галина Николаевна сказала, тошнить будет, есть надо осторожно и понемногу. А меня и не тошнит.
- Ну, и поешь, раз не тошнит.
- А-а, давай.
А еще через час ей стало нехорошо, внутри все протестовало против салата и мяса с черносливом и вывалило их, еще не успевших перевариться, назад. С каждым часом ей становилось все хуже. Сначала, чтобы отвлечься, она ходила взад-вперед по палате и слушала заунывный рассказ своей новой соседки Ольги Григорьевны о том, как у нее обнаружили рак.  Ирину мутило. Временами ее тошнило, и она бежала в туалет. Вскоре в желудке из еды уже ничего не осталось, и из горла выливалось лишь что-то кислое и горькое. Ирина пыталась пить воду, как советовала врач, но едва она делала глоток, как вода тут же выходила назад.
К ночи ей стало так плохо, что она уже не вставала с кровати. Ольга Григорьевна смотрела на нее с ужасом, и не выдержав, позвала медсестру.
- Терпите, - велела Ирине медсестра. - Вы не одна такая. Всем плохо от химиотерапии.
- Вы ей какую-нибудь посудину дайте для рвоты, а то она не всегда успевает добежать, - попросила Ольга Григорьевна.
- У нас нет таких посудин, - ответила медсестра.
Но всё же дала мелкий поднос, куда клали шприцы. Его хватало на один раз, и добрая Ольга Григорьевна всю ночь бегала в туалет опорожнять поднос.
Временами Ирина впадала в бредовое состояние. Перед глазами возникали неестественно яркие картины. То гонялась за ней изогнутая ножка кресла и всё норовила вонзиться ей в шею, то кружилась огромная черная птица и большими загнутыми внутрь когтями пыталась вцепиться в спину, то на нее стеной шел пожар, и она бежала, бежала, но огонь надвигался быстрее и готов был вот-вот поглотить ее.
Утром в палату заглянула Галина Николаевна, присела на край кровати, взяла вялую руку Ирины, посчитала пульс. Больная лежала бледная и безжизненная с закрытыми глазами.
- Как вы себя чувствуете? – поинтересовалась врач.
- Плохо мне, плохо, - просипела Ирина.
- Ну-ну, не раскисайте. Посмотрите-ка на меня.
Ирина открыла глаза и попыталась сконцентрировать взгляд на лице Галины Николаевны – лицо дрожало, расплывалось, а временами и совсем пропадало. Галина Николаевна нахмурилась.
- Держитесь, Ирина Юрьевна. У меня сейчас операция, а после операции я подойду к вам. Сделаю вам перевязку прямо здесь, в палате.
Когда Галина Николаевна вернулась, рядом с Ириной сидела старшая медсестра.
- Совсем ей плохо, Галина Николаевна, - озабоченно сказала она. – Я шестнадцать лет проработала в химиотерапии, а такое впервые вижу.
- М-да, - сказала врач, - пойду за химиотерапевтом. Пусть посмотрит ее.
Химиотерапевт к Ирине не пришла, дала лишь заочное распоряжение отменить химиотерапию и начать вымывание. 
Ирине снова поставили капельницу теперь уже с жидкостью для вымывания того, что накануне ввели. Не помогло. Ей было по-прежнему плохо. На следующий день ввели двойную дозу, но и это немедленного действия не возымело. Однако ночью Ирина спала без мучительных бредовых видений, а, проснувшись утром, почувствовала легкость. Все затихло в ней, все улеглось, как после бури.
Есть ей по-прежнему не хотелось, но вдруг потянуло на соленые огурцы. Была суббота – день, когда ее навещала двоюродная сестра Вика. У Ольги Григорьевны был редкий тогда в быту мобильный телефон, и она разрешила Ирине пользоваться им.
- Вика, ты сегодня приедешь? – спросила Ирина.
- Да, вот уже выезжаю.
- Ты из еды мне ничего не вези. Ладно? Я все равно есть не буду. Только купи мне соленых огурцов. С ума схожу по соленым огурцам.
- Ой, а у меня денег нет.
- Я тебе сразу верну, у меня здесь есть.
- Но у меня их вообще нет. Не на что купить твои огурцы.
- А как же ты живешь?
- Мне до получки осталось всего три дня. Продукты дома есть. Продержусь как-нибудь.
- Вика, займи у кого-нибудь. Ладно? Огурцы же не дорогие.
- Я никогда ни у кого не занимаю, - отрезала Вика.
Ирина позвонила Алеше.
- Мам, я привезу сразу после обеда. Потерпишь?
- Потерплю. Понятно, - вздохнула Ирина.
Понятно было, что Алеша не хочет встречаться с тетей Викой, которую терпеть не мог из-за ее постоянных нравоучений. Ирина маялась, злилась на Вику с ее нелепыми принципами. А та, приехав, сразу же выложила из сумки банку соленых огурцов.
- Спасибо, Викочка. – обрадовалась Ирина. – Извини, что заставила тебя занимать деньги.
- Ты что? Я же сказала, что никогда не занимаю.
- Тогда откуда деньги взялись?
- У меня, честно скажу, было 500 рублей, но одной бумажкой, а мне не хотелось ее разменивать. Разменяешь, тут же разлетятся.
- Ну и не меняла бы, - обиженно ответила Ирина.
- А я увидела тут у вашего метро книгу «Психология успеха» и купила ее. Так что все равно пришлось разменять.
Ирина покачала головой: Вика есть Вика.
Несколько дней Ирина жевала соленые огурцы и пила рассол. Силы потихоньку восстанавливались. Через три недели после операции ее выписали. Облучение, как ей сказали, ей не нужно, и это ее обрадовало – значит, дела у нее не так уж плохи.

Возвращение к нормальной жизни оказалось непростым. В Институте, среди таких же больных, как и она, Ирина была своя, среди здоровых она почувствовала себя изгоем. Из-за химиотерапии волосы на голове полностью выпали, и круглый гладкий череп пугал своим жутким видом. Лысый мужчина – хотя и не красавец - но все же смотрится привычно, а лысая женщина выглядит чудовищно. Надо было срочно купить парик, а для этого прийти в магазин, снять с головы платок и обнажить на виду у всех голый череп. Она никак не могла на это решиться – заходила в торговый зал, оглядывалась, как вор, на покупателей, ждала, когда они разойдутся и, не дождавшись, возвращалась домой.
 Другой проблемой стало отсутствие одной груди. Ирина стеснялась выходить на улицу, пыталась замаскировать свое уродство, чтобы люди не пялились на нее. Ей полагался бесплатный протез, но, чтобы получить его, надо было походить по инстанциям – чиновники зря свой хлеб не едят.

В праздничный день 8 Марта Ирина сидела дома одна. Настроение было гадким. Она с отвращением смотрела на себя в зеркало – бледное изнуренное болезнью лицо с синими кругами под глазами, лысый череп, облезшие брови и глазки, которые из-за выпавших ресниц казались крысиными. Звонил телефон, но она не подходила. Не хотелось ей выслушивать ставшие теперь непременными пожелания здоровья, как будто уже ничего другого не нужно ей было от жизни. И обязательный совет держаться и бороться. Что они понимают в этом? Как держаться? Как бороться? Неужели им не приходит в голову, что своим сочувствием и жалостью они только усугубляют ее страдания, напоминают лишний раз, что она теперь не такая, как все, что она уже помечена крестиком.
Здоровые люди раздражали ее все больше.  Их разговоры казались ей пустыми, переживания – мелкими, а дела – ненужной суетой.
Пришел Алеша с букетом белых тюльпанов – ее любимых. Опять зазвонил телефон.
- Меня нет! – предупредила Ирина, но Алеша, видимо, не услышал.
Он взял трубку, поговорил с кем-то, потом пришел в ее комнату.
- Мам, это тебя, - сказал, загадочно улыбаясь.
Ирина нехотя взяла трубку.
- Добрый день Иришка, - услышала она мягкий, родной голос. – Как ты там?
- Нормально, - ответила она сдавленным голосом.
Как долго ждала она этого звонка, как надеялась, что судьба смилостивится, наконец, над ней и принесет ей хотя бы маленькую весточку от Виктора. И вот она смилостивилась, вот он здесь, рядом, на проводе, а Ирина вдруг сжалась, застыла в холодном испуге.
Виктор помолчал, видимо, ожидая встречного вопроса, и не дождавшись, сказал бодрым голосом:
- А я тут в Москву на пару дней приехал. Я сейчас по заграницам работаю. Вот привез вам с Алешей подарки из дальних стран. Я заскочу, Ириш?
- Нет! Не-ет!! – закричала она в панике.
Чтобы он увидел ее в таком жалком виде? Облезлую, безгрудую, страшную! Никогда!
- Я занята все эти дни, - сказала она сухо.
- Тогда извини. С праздником тебя, - сказал он упавшим голосом и повесил трубку.
Ирина опустила голову и зарыдала.

Возвращение на работу тоже получилось безрадостным. Коллеги смотрели на нее с жалостью и явно сторонились.
- Кто-то принес слух, что рак заразен, а они, дураки, поверили, - объяснила ей Аня поведение коллег.
- А ты не поверила? – с горечью спросила Ирина.
- Я об этом вообще не думаю.
- Мудро.
«Хорошо бы и мне ни о чем не думать, - мечтала она. – Вот так жить легко и просто, ни о чем не думая. Как выйдет, так и хорошо». Но так жить не получалось. Напротив, мысли – и все больше тяжелые, мрачные – одолевали ее. В ней стал нарастать гнев против судьбы, растоптавшей ее. «Ну почему я! Ну почему!!?» - непрерывно билось в ее голове. Она смотрела на здоровых женщин и завидовала им, и ненавидела их. Они были по другую сторону, куда ей не было ходу.  И эти мысли, и возродившаяся с новой силой тоска по Виктору, теперь уже окончательно для нее потерянному, придавили ее.

Через полгода Ирина прошла в Институте контрольное обследование и получила убийственный диагноз - метастазы. Рак не ушел. Он продолжал разъедать ее изнутри.



Продолжение http://www.proza.ru/2012/11/19/1254