Баламут Гл. 14 Диктатура пролетариата

Глава 14. Д И К Т А Т У Р А   
П Р О Л Е Т А Р И А Т А
Прошла неделя. Угнетала неизвестность. Всех, кто встречался у Капы на квартире, поочерёдно вызывали в партком к Виноградову.  О чём там говорили, никто не сознавался.  Каждый переводил разговор на всякую вздорную тему, но только не о письме в Москву. Виктор ждал, что и его вот-вот должны бы вызвать, но никто не вызывал. Что-то Виноградов затевает.  Но что? Не  понятно.
И вот началось.
Актовый зал бывшего института благородных девиц был забит людьми до отказа. На этот раз не гремела мазурка, не шествовали стройными рядами пары молодых и благородных, и даже паркет не блестел. Гремели кресла с откидными сиденьями, тускло светила старинная люстра, в тени утопали колонны в коринфском стиле.
Прожектора  изо всей силы старались, чтобы своим электрическим светом залить сцену. Она вся пылала, как красный костёр. Стол для президиума и трибуна были обтянуты красным ситцем. В глубине сцены на красном фоне возвышался гипсовый ослепительно-белый  барельеф с изображением Маркса, Энгельса и Ленина. Совсем недавно такой барельеф был четырёхглавым. Голову Сталина убрали сразу после двадцатого съезда.
На пустующей сцене в центре внимания оказался графин, наполовину заполненный водой. Он был самым светлым и радостным пятном. Потом появился председатель объединённого профсоюза факультета серый и неприметный  товарищ  Иванов.  Все пошло, как обычно. Рутинная процедура: заученное избрание рабочего президиума, избрание почётного президиума в составе политбюро центрального комитета коммунистической партии во главе с Никитой Сергеевичем Хрущёвым, дальше утверждение повестки дня, принятие регламента и выборы рабочей группы по подготовке проекта постановления собрания. Всё это каждый член партии знает наперечёт.  Ритуальная часть собрания проводится всегда одинаково, только до последнего времени в почётный президиум выбирали политбюро во главе с Иосифом Виссарионовичем Сталиным под бурные, долго не смолкающие  аплодисменты. Сейчас – во главе с Никитой Сергеевичем Хрущёвым одобрение получалось каким-то несмелым, я бы сказал, стыдливым.
По первому (и единственному)  вопросу доложил всё тот же  Иванов. Он ни словом не упомянул о нестыковке в теории Маркса, даже не сказал о том, что группа студентов обратилась с письмом в ЦК партии с просьбой дать разъяснение по этому вопросу.
Толя Белый примостился в восемнадцатом ряду в тени колонны.  Оттуда сцена была видна достаточно хорошо. Ему показалось, что на институтской сцене идёт спектакль самодеятельности. Длинный и страстный монолог  читает  товарищ  Иванов. Он исполняет роль резонёра и потрясает публику гневными риторическими вопросами, на которые публика не обязана отвечать. Она сегодня сидит молча. Должен ответить Баламутов. «Но уважаемые товарищи! – доносились отрывки монолога. – До чего же мы дожили? Как мы могли притупить свою революционную бдительность до такой степени, что в наши ряды пробрался хитрый враг. Для прикрытия он надел овечью шкуру студента-недоучки. Он посягнул на святая святых – революционное марксистско-ленинское учение, научность которого незыблема.  Он создал нелегальную студенческую группу, в которой распространял реакционные взгляды, сея неверие в возможность построения самого справедливого общества – коммунизма». Баламутову ставилось в вину то, что он потешался над невинными гражданами, организовывая ложные очереди, задавал оскорбительные вопросы сотруднику милиции, в то время как последний находился при исполнении служебных обязанностей. Баламутов, оказывается, обвинял в бессердечии рядового труженика советского торгового прилавка. По предположению докладчика в нашей стране работает разветвлённая шпионская сеть, которая производит идеологическую диверсию под видом творческого развития марксистско-ленинского учения. Не исключено, что студент Баламут был завербован и получил задание вести в институте подрывную идеологическую работу. В завершение своего монолога Иванов  произнёс  известное изречение:  «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Это изречение он провозгласил, как воинскую присягу.
Виктор сидел в первом ряду. Он порывался что-то сказать, но не смел. Он хорошо знал установившийся этикет всех собраний. Тебе на голову льют из ведра помои, а ты молчи. В конце дадут слово, вот и отмывайся, а сейчас спектакль будет идти, как задумал  невидимый режиссёр.
 Дальше на сцену поочерёдно стали выходить чтецы-декламаторы.
 В прениях по докладу выступила Нина Зимина.  Она и не скрывала заранее написанный текст.
- Товарищи! – взяла разгон Нина, посмотрела в зал, нашла там сидящего Баламутова,  потом зарылась в листок и продолжила. – В то время, как весь советский народ с энтузиазмом и в едином порыве встал на трудовую вахту по досрочному выполнению грандиозных планов, начертанных двадцатым съездом нашей коммунистической партии, некоторые враждебные элементы, вроде Баламутова, стараются посеять неверие в победу коммунистического общества, подвергают ревизии марксистско-ленинское учение о ведущей и направляющей роли коммунистической партии Советского Союза, её авангардной роли в коммунистическом строительстве.  В порядке самокритики я должна сознаться, что и я была вовлечена в эту преступную группу. Но как только я распознала её враждебную сущность,  сразу же порвала всяческие отношения с её членами. - В зале раздался нездоровый смешок.- С членами этой группы, - добавила она.
Теперь Нина, оторвалась от написанного текста и, глядя Баламутову в глаза, заявила:
- Я целиком и полностью солидарна с докладчиком . У меня всё.
При этом она посмотрела на Виноградова, который сидел в президиуме в центре. Он молчал.  А Нина, как на экзамене еще немножко помедлила, показав своим видом - не будет ли дополнительных вопросов. Но Виноградов продолжал молчать. Что он ей мог сказать: троечница она и есть троечница.
Слово предоставили студенту Зельцеру. Он тоже читал по бумажке,  тоже подчеркнул направляющую и руководящую роль партии и его готовности бороться против происков враждебной агентуры, которая проводит подрывную работу  на идеологическом фронте. Остальное выступление было похоже на выступление Нины.  Зельцер читал бумагу недостаточно громко и без нужного блеска. Дочитал до точки и от себя добавил:
- У меня всё.
И чем отличалось его выступление, так это тем, что в конце он не заглядывал вопросительно в глаза членов президиума, а спокойно пошёл в зал и сел на своё место.
Баламутов вдруг понял, что автором этих выступлений является один человек.
На трибуне – Боря Тищенко. Он не стал пользоваться домашней заготовкой, но в руках держал маленькую бумажку – тезисы. Это шпалы, по которым проведёт свою колею.
Он  сказал:
- Марксизм-ленинизм – стройная научная система. При её помощи мы находили ответы на все животрепещущие вопросы, которые касаются материального  и общественного развития.  За всё время учёбы в институте мы впервые заметили две противоречащие друг другу установки. Первое, всемерно растущие потребности являются движущей силой общественного производства, второе, принцип  коммунизма: «От каждого – по его способности,  и каждому – по его потребности». Раз при коммунизме потребности будут удовлетворены, то у общественного производства исчезнет  стимул для  дальнейшего продвижения вперёд.
Виноградов гневно сверкнул глазами и перебил выступающего.
- Вы не на семинаре, а на собрании,  говорите по существу.
- А я и говорю по существу. На этот противоречивый вопрос мы не получили ответа от наших преподавателей вуза. Вот мы и решили обратиться в ЦК КПСС в идеологический отдел.
Зал взорвался  выражением  смешанных чувств. В едином вздохе послышалось всё: «Ах!», «Вот это дают!», «Ну и наглецы!», «Молодцы!», «Ай-яй-яй-я-яй!», «Умники!» и даже «Подонки!»
Виноградов постучал ручкой по графину, зал затих.
- Мы виноваты. – Продолжал Боря, - Нам не следовало туда писать, не посоветовавшись с преподавателями. А что касается агентуры, целенаправленной антисоветской пропаганды, то докладчик хватил через край. Прошли времена, когда преданных коммунистов обвиняли в сотрудничестве с тремя иностранными разведками. После ХХ съезда партии социалистическая демократия и законность восторжествовали.
- Слово имеет студент третьего исторического Анатолий Белый.
- А я слова не просил.
- Так мы тебя просили, и если хочешь, требовали, чтобы ты дал оценку вашей враждебной деятельности.
- Никакой враждебной деятельности не было, а, значит, и осуждать нечего. Вы, - обратился Толя к докладчику, - пытаетесь оговорить не только нас, четверых студентов, а всё руководство института и педколлектив.  Если по вашим наветам начнут разбираться, то сразу спросят: «Как это у вас под носом свила своё гнездо контрреволюционная, антисоветская банда. Можно ли вам доверять такое важное дело, как воспитание в коммунистическом духе нашу вузовскую молодёжь?» А поэтому я выступать не буду. Нам не в чём оправдываться.
Только сейчас он заметил, что недалеко от него, в третьем ряду сидела Капа.
Вася Денисов покорно поднялся на трибуну.
- Я от имени студентов нашего курса хочу выразить признательность нашему преподавателю Галинскому Митрофану Дмитриевичу. Мы ценим его глубокие знания общественных наук и его способность - сложнейшие вопросы теории делать понятными  даже троечникам.  Я выражаю признательность всему педагогическому коллективу, который прилагает много усилий для того, чтобы мы в соответствии с программами могли овладевать основами, подчёркиваю особо: основами знаний. Если мы в чём-то провинились, то наша вина невелика. Нас обуяла гордыня, и мы захотели освоить некоторые темы глубже основ. Лекции преподавателей и учебные пособия, которыми мы пользуемся, логичны и никаких противоречивых мыслей не возникает. А то, что мы собираемся группками по пять – шесть человек, так это у нас повелось с первого курса. Мы слабеньких подтягиваем и сами прочнее усваиваем сложные теоретические материалы. Если этого нельзя делать, то простите, мы больше не будем.
Вася закончил свою покаянную речь и  не сошёл, а слинял с трибуны. Он, всегда высокий и статный, сжался, стал ниже ростом, имел жалкий вид.
В зале становилось душно. Все ждали выступления Баламута. Большинство, из числа собравшихся, его в глаза не видели. Толком о его взглядах до сих пор ничего не знали, но относились к нему враждебно. Очень глубоко укоренилось в сознании понятие: все, как один, и один, как все. Если ты на всех похожая серость, значит, достойный член серого общества. И горе то белой вороне, которая дерзнула выделиться. Баламутов  взошёл на трибуну. Низенький, покатые плечи, щуплый. Куртка, не  по размеру большая, висела на нём, как на гардеробных плечиках.  Голова еле выглядывала из-за трибуны. Кто знал его понаслышке, те разочаровались: больно уж неказистый.
- Товарищи! – он сделал паузу, чтобы справиться с волнением,- Дорогие товарищи! Я не думал, что наши поиски истины заставят волноваться такую массу народа. Хочу сказать, что многие студенты учат тот или иной материал для того, чтобы опять его сдать тому  преподавателю, у которого получили. Таким образом, у себя ничего про запас не оставляют. Одним словом, проходят, как проходят многие предметы. Вот некоторые студенты, мои новые друзья, и я решили учить, чтобы знать и своими знаниями приносить пользу обществу.
- По существу вопроса! – перебил Виктора  секретарь парткома Виноградов.
- Теперь по существу вопроса. Мы изучаем сложную науку об обществе. Старое общество начинает дряхлеть и в его недрах зарождаются новые общественные отношения, новая идеология и всякая прочая надстройка. Всё это бродит, как опара для теста. Брожение заканчивается революцией, которая завершает этот процесс зарождения, брожения и вызревания. Революция сметает старый государственный аппарат, всю старую надстройку. Социализм, как экономическая система, в прежнем капиталистическом обществе  не прошёл своего вызревания. А поэтому для его развития приходится постоянно принимать волевые решения. Маркс нас учил, что общество развивается по объективным законам. Субъективное влияние на этот процесс может его ускорить, просто ничем не помочь, или вообще послужить тормозом. Социализм в настоящее время можно сравнить с благоухающей розой… с благоухающей розой, розой без корней, воткнутой в бутылку с водой. Вот я и задумался над тем, как сделать так, чтобы любимая мне роза укоренилась.
Президиум молчал, не перебивал.
- Дальше, - чуть осмелев продолжал Баламутов, - я задумался над тем, как сделать наш корабль – социализм непотопляемым. Нужны общественные силы, которые были бы кровно заинтересованы в сохранении этого строя. Каждый скажет, не задумываясь: рабочие и трудовое крестьянство. Но судьбу социализма может решить только та общественная сила, тот  класс, который владеет собственностью. Владеть ею, значит, распоряжаться. Есть опасение, что люди, которые безраздельно распоряжаются всенародной собственностью, начнут  перерождаться в новую советскую буржуазию. Ей захочется собственностью не только распоряжаться, но и владеть ею, а для этого потребуются буржуазные рыночные отношения. Может, я ошибаюсь, пусть простят мне мои ошибки, но опасения за судьбу социализма  есть. Если бы я был врагом, то я боролся бы за что угодно, только не за социализм.
А письмо в ЦК – это многим уже его содержание известно. Как бы попроще объяснить. Если следовать учению Маркса, то может получиться такая история: как только мы начнём приближаться к уровню изобилия, маховик общественного производства станет замедляться.
- Ты знаешь, что ты говоришь? – донеслось из президиума.
- Это не я говорю, а Маркс говорит.
Виноградов взорвался. Он встал порывисто из-за стола и направился к трибуне. Казалось, он схватит этого щупленького студента обеими руками и швырнёт его в зал. Но Баламутов успел сойти вниз.
Виноградов весь курчавый, курчавее Маркса. Чёрные в завитушках волосы, курчавая борода  и такие же усы, молодой и красивый, но гневный.
- Вот, пожалуйста, будьте свидетелями, до чего он договорился. Уже даже строительство коммунизма считает невозможным. Молодой человек забывает, и всем напоминаю, если у кого память отшибло. У нас в стране д и к т а т у р а  п р о л е т а р и а т а. И она достаточно сильна, чтобы закрыть глотки подобным Баламутам. Взять его.
Зал оцепенел. Двое крепких мужчин в гражданской одежде подошли к Виктору, заломили ему руки и вывели из зала.
- Кончайте эту комедию с демократией, - добавил Виноградов, - собрание закончено. Расходитесь по домам.
После этого памятного вечера никто больше Виктора Баламутова не видел, о его дальнейшей судьбе ничего никому не известно.