Баламут Гл. 8 Кто последний? Я за вами

Глава 8. Кто последний? Я за вами.
После того, как Капа устроила разгон, Виктору пришлось съехать. Его подхватил  Толя Белый и привёл к своей хозяйке тёте Соне, вернее, к Сахиб Нураевне – старой подслеповатой татарке. Занимала она одну комнату на втором этаже старинного доходного дома. Коридор. По обе стороны – бывшие однокомнатные и двухкомнатные номера. На лестничной площадке на широком подоконнике выстроились шипящие и изрыгающие свирепое пламя примусы, среди них - тихие, но коптящие   керогазы. Стены и потолок  сдавили Виктора сверху  слева и справа. Всё окружение имело монашеский чёрный цвет. Только известковая побелка, которая местами облупилась, напоминала о том, что когда-то здесь были белые стены. Наоборот, в комнате тёти Сони было чисто и одно единственное окно было занавешено беленькой  занавеской-задергушкой.  Даже вверху под потолком на бледно-розовых стенах по трафарету нанесен орнамент в стиле рококо. Он должен был изображать фриз.  Над кроватями для студентов - коврики. На одном из них  на байковом одеяле по трафаретам сухой кистью нарисован швейцарский пейзаж: горы, бурный ручей, взволнованное небо. А на переднем плане безмятежно разгуливает могучий олень, чуть поодаль - грациозная олениха. Второе байковое одеяло имитировало подобие персидского ковра. Как после Виктор выяснил – это когда-то здесь квартировал студент, который делал на продажу вот такие ковры. В своё время на них была мода. После войны людям хотелось свои квартиры обставлять красиво, а денег не хватало. Вот и покупали подделки под дорогие предметы роскоши: персидские ковры, старинные гобелены, возрождались альфрейные росписи.
Виктор устроился  быстро. Положил свой дощатый чемодан под кровать и нашёл табуретку, чтобы присесть. Тётя Соня, закрывшись занавеской, молчала. Молчал и Толя. Дурацкая привычка делать выводы из  пустяковых наблюдений не давали Виктору покоя. Чистота и порядок в малюсенькой комнате, такой маленькой, что два человека могли разминуться только бочком, и пещерное состояние мест общего пользования. Что это? Недостаток общей культуры или водораздел между моё и ничьё. А ведь светлое будущее должно быть именно светлым, а не чёрным, как дымоход. Чернышевский во сне Веры Павловны даже дефицитного тогда алюминия не пожалел.
Словом, Виктор поселился и стал помаленьку  приживаться  на новом месте. Толя заметил, что у его нового друга на столовский суп-лапшу денег не хватает. Повёл его на товарную станцию. Там ночь поработаешь на разгрузке вагонов и недельку можно прожить без грусти на душе и без томительного голода в желудке.
В группе третьего исторического его больше ценили не как философа, а как балагура и весельчака. Его прогулки по городу и упражнения по толповедению запомнились больше, чем, скажем, закон единства и борьбы противоположностей, или классы и классики. 
В один прекрасный тёплый осенний день случилось «окно». Внезапно заболел историк Содомский. И что только не предпринимал декан Ксенофонт  Ильич, чтобы спасти пару, ничего не получилось. Он был в отчаянии, зато студентам «окно» показалось, как племени Моисея манна небесная в Синайской пустыне.  Из величественного здания с колоннами и с портиками в коринфском стиле с гиками и писком вывалилась группа третьего исторического, как вываливаются цыплята из лукошка. Высыпалась и обсела скамейки, что напротив института в сквере, именуемом «Спуск Науки». Надо сказать пару слов об этом здании института. В зависимости от повода его по-разному называют. Во время торжеств его величают: кузница педагогических кадров. При вручении дипломов старейшие преподаватели его называют альма-матер. Студенты пренебрежительно называют  институтом  благородных девиц (до революции он действительно так именовался). Экскурсоводы его никак не называли, но утверждали, что это образец архитектуры классицизма начала Х1Х века. А если на  здание посмотреть со стороны Спуска Науки, то мы увидим громадный океанский корабль, который своим носом врезался в пригорок, а корма осталась  в подвешенном состоянии. Под неё,  чтобы она не завалилась вниз, и весь корабль не сполз  туда, к  речке, подставили ещё какие-то склады, магазины и вечно пустующие лавчонки, которые к стилю классицизма никакого отношения не имели, но служили надёжной опорой.
Так нередко бывает, что серость и беспородность зачастую служат верной опорой величественного  здания или государства.
Виктор обратил внимание на то, что в сквере было в избытке красного кирпича. Мелкой кирпичной крошкой посыпаны дорожки.  Они своим сдержанным и тёплым оттенком дополняли осеннюю картину с клумбами, на которых на  солнце грелись белые, как невесты, хризантемы. Каштаны, которые целое лето укрывали прохожих от палящего солнца, теперь обожгли свои верхушки, покрылись позолотой. Кирпич, везде кирпич.  Из него выложены основания для таких сооружений, как доска почёта центрального микрорайона, доска показателей выполнения социалистических обязательств. Доска победителей в социалистическом соревновании. Все эти средства наглядной агитации и пропаганды (так они называются) покоятся на постаментах из красного кирпича здесь, на Спуске Науки.  Кирпич, поставленный под углом, изображал зубчатую стену, которая охраняла газоны и клумбы.
Откуда же такое кирпичное изобилие?  По рассказам старожилов здесь проходили тяжёлые кровопролитные бои. Город был разрушен. Теперь его поднимали из руин. Кирпичные обломки  обрели новую жизнь, украшая бульвары, парки и сады.
А так как скверу дали название Спуск Науки, то отцы города распорядились, чтобы вдоль главной аллеи установили галерею портретов выдающихся русских учёных.
И вот теперь  в сквере выстроились учёные от Ломоносова до Павлова. (Был ещё Лысенко, но недавно убрали).
Баламутов сел на скамейке с краю, как засватанный. В окружении девочек он робел, и не был похож на того Баламута, который смело бросался в атаку во время спора с Галинским. Это был тихий задумчивый парень. Серьёзный, одним словом. То ли упражнения по «толповедению», то ли  кличка  Баламут, которая к нему прилипла, не давала девочкам покоя. Им хотелось, чтобы он их забавлял своими неожиданными выходками и шуточками.
- Витя! Ну, не будь букой! Расскажи что-нибудь весёленькое,- приставали студентки.
-  Не могу я по заказу говорить весёленькое. Это могут Миров и Новицкий, Тарапунька и Штепсель. А я?
- Ну, расскажи, – не унимались девочки.
Виктор начал досадовать. До института он был хоть и молодой, но солидный сотрудник, все к нему по имени отчеству обращались, а тут его за шута горохового принимают.
- Весёлое – везде. Оно вокруг нас. Что вы видите, - Виктор ткнул пальцем в сторону портретов учёных.
- Портреты учёных.
- А как этот сквер называется?
- Спуск Науки.
- Чей портрет там наверху?
- Ломоносова.
- А вниз по спуску?
- Всякие другие учёные.
- Ещё раз спрашиваю: как называется этот сквер?
- Спуск Науки.
Прошло ещё несколько секунд молчания,  и взорвался хохот. Как говорится: дошло до утки на четвёртые сутки.
- Я расскажу вам анекдот из жизни тупых инструкторов райкома партии. Не знаю, может это и правда. Спорить не стану. Приходит в дом культуры инструктор проверять художественную самодеятельность. Выступает хор. Сопрано запевают песню на слова Евтушенко
Хотят ли русские войны…
А басы вторят: хотят, хотят, хотят…
- Это чёрти-что – одни поют одно, другие другое.
- Это партия такая, - оправдывается дирижёр.
- Партия, говорите? Если партия, я с партией не спорю.
- А ещё? - не унимались студентки.
- Девочки! А среди вас нет науходоносоров?
- А кто такие «навуходоносоры»?
- Вот с юмором у вас не всё в порядке. Я же вас спросил не навуходоносоры, а науходоносоры, наухо… наухо!
Опять взрыв смеха.
- Нет. Такие у нас не водятся, - уверенно отвечали девочки в один голос, наконец, сообразив, о ком идёт речь.
- Так я вам и поверю. Хотя доносите на народ – это он сочинил. Так вот. Инструктор райкома  заполняет длинную анкету. Очередной вопрос. «Колебались ли вы по линии партии?» Ответ: «Колебался, но вместе с линией партии. Сам же линию партии не колебал».
- А ещё!
Баламутов затих. Он обратил внимание на молоденького постового милиционера, который, не спеша, прошёл мимо студентов. Виктор соскочил со своего места.
- Разрешите обратиться!
- Обращайтесь, - ответил милиционер.
Виктор приподнял фуражку и спросил громко, так чтобы было слышно всем студентам:
- Посмотрите, пожалуйста, меня хорошо постригли?
Милиционер опешил. Он не сообразил, как надо реагировать, махнул рукой и пошёл дальше.
- Он же мог за эту выходку задержать.
- Нет. Никак нет! Я бы ему сказал, что мне не было известно, находился ли он при исполнении служебных обязанностей, или просто шёл  на свиданье к девушке. Это раз. Во-вторых, это ещё надо доказать, что я этим вопросом пытался оскорбить работника милиции. Милиционер  – тоже человек, и к нему можно обращаться с подобными житейскими вопросами. И, в-третьих, он – парень молодой, новичок в правоохранительных органах. Случись, что ему не удалось бы доказать моё правонарушение, тогда что? Его сослуживцы на смех подняли бы.
Помолчав, Виктор добавил .
- Другое дело – опытные оперативные работники. Они в два счёта могут даже телеграфный столб обвинить и посадить. Как это делается? Пожалуйста.  «Стоишь?» «Стою». «А докажи, что ты не вышел на конспиративную связь?» «Это не я должен доказывать, а вы». «Понятно» Прислоняется к столбу. «Гудишь? Обзавёлся, понимаешь, связями. Вон сколько от тебя проводов уходит. Обвесился прокламациями сомнительного содержания. Пропала собака дворовой породы. Прошу вернуть за вознаграждение. Какая собака? Какое вознаграждение? Это и псу ясно, что это конспиративная связь. Пройдёмте». «Но я не могу. Я поставлен». «Кем?» Столб показывает вверх. «А? Тогда извините! Обознался».
Теперь уже и парни стали просить продемонстрировать какой-нибудь эксперимент по толповедению.
Прошу прощения у читателя, что отвлекусь на постороннюю тему. Незавидная судьба у юмориста. У него жена с любовником убежала в неизвестном направлении, а публике наплевать, ей подавай остроты. По заказу юморить трудно.
- Что вы, ребята, я, право, не знаю, что вам предложить. Хотя… Там, на тротуаре, ниже института, что это за будка?
- Это киоск. Там когда-то газетами торговали.
- А сейчас?
- Сейчас, не знаю. А вот после газет торговали папиросами, махоркой и всякой отравой. В последнее время уже год, как никто там ничем не торгует.
- Не торговал, так будут,- оживился Виктор,- через полчаса сюда должны завезти сахар. Будут давать по килограмму в одни руки. Занимайте очередь, только не толпитесь. А ты, Зимина, я тебя знаю, ты так и норовишь пролезть без очереди. Ты будешь доказывать, что  стояла, но отлучалась - бегала домой за деньгами. А ты спорь: «Ничего ты не стояла. Вот ребята могут подтвердить.  Не стояла она. Молодая, а такая аферистка. Как не стыдно?» А дальше импровизируйте сами. Не торопитесь все сразу занимать очередь. Вот прохожие тоже интересуются, что будут давать.  Нахалов без очереди не пропускайте. Вопросы? Нет вопросов. Вспомните  Станиславского:  «я - в предлагаемых обстоятельствах». Самое главное в вашей игре: самим поверить в то, что через час сахар привезут. Обязательно привезут!
Через четверть часа у подножия храма науки поднялся галдёж. Очередь, этот коллективный разум и чувства, гудела, негодовала, но на правонарушения не шла, не то у неё воспитание. Зимину всё-таки вывели на чистую воду. Доказали, что она не стояла. Она ушла. Старики и молодые, мужчины и женщины разных возрастов были довольны: справедливость восторжествовала, эту молодую нахалку отшили! Под шумок студенты под различным предлогом стали отлучаться, предупреждая, что они скоро придут. Оно и понятно: приближалась очередная пара - надо идти на занятия. Очередники не очень-то волновались, вернётся ли молодой человек или нет.
Декан факультета Ксенофонт Ильич читал лекцию в девятой аудитории на втором этаже. Было душно. Он велел распахнуть окна. С улицы доносился шум толпы. Откуда здесь толпа? Тут и машины редко ездят, думал Ксенофонт Ильич.
- Что это за шум?
- А это собираются давать сахар. Вот и народ толпится.
- Какой сахар? Тут с роду веку не торговали ничем?
- Не знаем. Обещали сахар давать,- ответила Зимина, находясь ещё в предлагаемых обстоятельствах.
- Ладно. Начинаем. Тема моей лекции: «Марксизм-ленинизм о культуре и культурной революции».
Преподаватель продиктовал план лекции, отметил источники, какие будут использованы в ходе раскрытия данной темы и порекомендовал список литературы, которую студенты должны будут изучить, хотя заранее знал: кроме конспекта они ничего читать не будут. Он  неторопливо подходил к теме, как кот, которому подложили кусок сырого мяса, то понюхает, то лизнёт, то лапой зацепит и потащит в сторонку,  и только после всего этого он начнёт есть жадно и с остервенением, урча и пыхтя.  Так и Ксенофонт Ильич в такой же манере начинал каждую лекцию, раскачивая тему предисловиями, оговорками, притом, подчёркивая её исключительную важность. Сегодня же Ксенофонт Ильич, как застывший трактор, никак не мог завестись.  И тут у него вырвалась фраза, которую академической не назовёшь:
- Вот разгалделись чёртовы бабы  – не дают мне раскрыть тему о культуре и культурной революции.
 В студенческих рядах раздались смешки.
- Ничего смешного! Закройте окна!
После лекции в институтском  дворике к Виктору подошёл Вася Денисов.
- Это безнравственно.
- Что безнравственно?
- А то ты не понимаешь?! Эксперименты на рядовых обездоленных  горожанах – это как ты назовёшь?
- Грешен, каюсь. Я думал использовать толпу, но не подумал, что эта толпа состоит из наших пап и мам, братьев и сестёр, и что им жрать нечего. Это жестокий урок, конечно. Но мы, чёрт побери, должны увидеть картинку нашей современности. На ней мы увидели модель всего нашего советского общества. Сегодня потерпим. Сегодня поживём впроголодь. Зато скоро наступит светлое будущее.  Оно вот-вот скоро придёт. Ждите!  Оно у наших ворот! А этого светлого будущего не будет и быть не может. У Маркса теория не сходится. Одно противоречит другому. Вот и получается, что обещанную сладость всеобщего благоденствия не завезут в светлое будущее, как сахар в этот заброшенный киоск.
- Я тебя не пойму. Ты меня с глазу на глаз начинаешь   обработать. Не выйдет.
- А я и не собираюсь тебя обрабатывать. Ну, настучи на меня, настучи!
- Да ну тебя! Ты меня обижаешь, Виктор. Я на такие подлости не способен. Но не посчитай, что я прикрываюсь красивой фразой. За чистоту теории Маркса и Ленина я сумею постоять. Слишком увлёкся передёргиванием, и то не сходится, и то не так, и это не то.
- Не петушись. Я уверен - мы ещё останемся друзьями. А нестыковка в теории Маркса меня мучит по ночам. К кому я только не обращался, к грамотным партийным работникам. Послушают, помолчат, разведут руками. И всё. На ближайшем занятии я задам вопрос Галинскому, выложу подробно.