Не пропадать же добру!

Каждый год друзья ходили славить Христа в соседний хутор.
 
Сборы были недолгими. Весёлый и слегка захмелевший Силантий Фёдорович подпоясал тулуп широким ремнём, предварительно продев его сквозь ручки холщовой сумки для гостинцев, которыми щедро одаривают славящих Христа хуторяне. А с другого бока он прицепил сетку-авоську с глиняным кувшином, который у казаков называют глэчиком. Хитрость с глэчиком знали и использовали все хуторяне.

 Чтобы сразу же не захмелеть и не обидеть хозяев отказом от предлагаемой чарки, которую в обязательном порядке подносили славящим хуторянам, её содержимое, пригубив, выливали в этот сосуд с длинным узким горлышком, расширяющимся кверху в виде воронки, чтобы потом было чем похмелиться.

 Выходить из дома с пустым сосудом — не будет удачи.

 Силантий вылил в глэчик из бутылки недопитую водку, в сумку бросил несколько пирожков, и друзья вышли за ворота.


 Какое-то время шли молча. Укатанный санями снег сочно поскрипывал под сапогами. Лёгкий пар от дыхания клубился у лиц, оседая инеем на усы и воротники тулупов. Морозец делал лунную ночь загадочной и прозрачной. Заснеженная степь с чёрными причудливыми кустами терновника расстелилась до темнеющего на горизонте леса. Два казака, пересекая её, обменивались впечатлениями о тайной любви, пытаясь разгадать самую трудную земную загадку о любовном треугольнике.

За разговорами не заметили, как прошли три версты, вышли к соседнему хутору. То тут, то там светились окна куреней, приглашая зайти на огонёк. И друзья заходили, пели рождественский тропарь и пополняли свой заветный глиняный сосуд.

К утру мороз сдал. Облака затянули небо, отсыревшие деревья заметно почернели, а подтаявшая дорога подернулась лёгким гололёдом.

Изрядно захмелевшие и уставшие после бессонной ночи, но  весёлые друзья возвращались домой.

 — Гляди, наш хутор показался. Давай трошки горло промочим.

Остановились. По очереди приложились к глэчику, закусили.

— Ну вот, сил прибавилось, а то полные сумки тяжко тащить.

— И глэчик наш полнёхонек!

Самогон, перемешанный в глэчике с водкой, сразу дал о себе знать. Походка стала нетвёрдой, а разговоры веселее. Поддерживая друг друга, шли по скользкой дороге.

— Ты гляди, как подтаяло! Как же мы с горки-то сходить будем? — Силантий, боясь ступить на скользкий склон, остановился. — Может, обойдём где? Вишь как под уклон дорога накатана!

— Обходить далеко. Справа терны непролазные, а там балка снегом забита, — огляделся Игнат. — Или тут спускаться надо, или идти до следующего съезда. А какая разница? Хутор-то в балке. Отколь ни зайди, а всё под горку топать надо. Пошли! Держись за меня!

Игнат сделал несколько шагов под уклон и подал руку другу.

— Держись! Твёрже на мою руку опирайся. Вот так. Потихоньку спустимся.

— У меня сапоги скользкие. Как бы не покатился, — чуть сгибая дрожащие колени, Силантий сделал два шага, но хмельная волна качнула его в сторону, и он неуклюже заплясал на месте, пытаясь удержать равновесие.

— Держись! — Игнат попытался помочь другу, хватая его за плечо, но тот уже не владел своим телом, накатываясь на него, толкнул под горку. Хватаясь друг за друга, они покатились, со всего маху упали у подножья склона. Ударился о дорогу глиняный глэчик, выстрелил как хлопушка, разлетелся на мелкие черепки, а его содержимое растеклось по дороге, заполняя ямки от лошадиных копыт.

 Всё произошло так быстро, что друзья не успели ахнуть, как оказались на льду.

— Вот незадача! Ты живой? — стоя на четвереньках, Игнат заглядывал в лицо друга. — Ах ты! Давай помогу... — попытался поднять Силантия.

— Я-то живой, — зашевелился тот, поворачиваясь на бок и садясь прямо посреди дороги. — А вот глэчик-то разбили. — Приподнял сетку с черепками, с сожалением наблюдая, как последние капли спиртного стекают на лёд. — Сколь добра пропало!

— Сам ты не зашибся? — всё ещё волновался Игнат, присев рядом с другом на корточки.

— А что со мной станет? Я вроде как на тебя падал! Мягко приземлился. А вот глэчик... Гляди, самогон в ямки затёк. А ну, погодь, — Силантий вытащил из сетки черепок и зачерпнул им как ложкой самогон с дороги. — Доставай, Игнат, закуску! Не пропадать же добру! — опрокинул в рот зелье и довольно хмыкнул, — хорош!

— Да ты рационализатор! — захохотал Игнат. — Из черепка чарку соорудил! Правильно! Нечего тут добро оставлять! — выбрав подходящий черепок, последовал примеру друга.

Вычерпывая из лужицы самогон, заедая его сдобными пирожками, друзья совсем опьянели и развеселились, потешаясь над собственной неудачей.

— Я же говорил, что у меня сапоги скользкие! По такому гололеду в них, что на коньках...

— Надо было мне не останавливать тебя. Ты бы с разгону аккурат к своему куреню прилетел! Конькобежец! Ты хлеще фигурного катания ласточку делал!

— А ты-то! «Давай руку, я твёрдо стою», — передразнил друга Силантий. — А сам первый свалился. Тоже мне страховщик!

— Сколько вёрст отмахали, а тут... У самого двора... Вот потеха! Кому скажи, не поверят!

— У меня уже задница примёрзла. Надо встать. Дай руку.

Силантий ухватился за Игната, пытаясь подняться, но тут же свалились оба. Смеясь, цепляясь друг за друга, долго ползали по дороге, пока им удалось встать. В обнимку, качаясь и петляя, подошли к куреню Силантия.

— Пойдём ко мне. У Ефросиньи есть выпить... Если праздник, стало быть, надо гулять! — заплетающимся языком пригласил Силантий.

— Пойдём... Я тебя у Ефросиньи взял, я тебя ей и доставлю...

Хватаясь за поручни крыльца, с трудом поднялись по порожкам, ввалились в курень.

— Где же вы набрались так?! — всплеснула руками Ефросинья. — Как же вы дошли? Ведь могли замёрзнуть спьяну-то!

— Не шуми, мать. Мы не виноватые. Это гололёд. Вот вещ... вещест... вещественное доказательство! — наконец-то выговорил трудное слово Силантий, протягивая жене сетку с черепками от глэчика.