Предупреждение

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Рассказ-быль

– Я вас категорически приветствую! - голос местного олигарха в телефонной трубке переливался всеми оттенками радости. - Чем занимаетесь?
Я вздрогнул и отложил рукопись. Ох, не к добру этот звонок, не к добру!
- Да вот думаю, - я сделал паузу, чтобы сориентироваться в обстановке, - что есть камень? И мыслит ли он? А если мыслит, то что?
- Думать всегда полезно, давайте думать вместе. У меня сейчас интересный человек, вы с ним знакомы. Подъезжайте ко мне, машина у вашего подъезда.
- Я еще на хорошем ходу... Но он уже положил трубку.

Вот и попробуй тут отказаться! Недели две назад я зашел к нему по старой памяти в поисках денег для проведения творческого вечера патриарха нашей писательской организации. Государству писатели теперь не нужны, вот и приходится побираться.
- Как дела? - он широко улыбнулся.
– Спасибо, хреново, но могло быть и хуже, поэтому хорошо.
-Есть проблемы?
– У всех проблемы - у кого щи пустые, у кого жемчуг мелкий.
Он весело рассмеялся. А чего ему не смеяться? Был политработником, читал в военном училище лекции по научному коммунизму, быстренько перековался в демократы. В мутной перестроечной воде поймал свою золотую рыбку и теперь в ус не дует.
- Хотим устроить юбилей живому литературному классику, чтобы его стихи читали актеры, чтобы песни пели, а уж товарищеский ужин – само собой разумеется.

Он вынул из верхнего ящика стола толстую пачку денег, с треском разорвал банковскую упаковку, отделил солидную стопку купюр и протянул их мне.
- Расписку...
- Не надо. Меня обмануть можно, его, – он поднял вверх два пальца правой руки, - не обманешь. Каждому воздастся по делам его.
Во дает! Был ярым атеистом, теперь вдруг уверовал. Видать, грехов у него накопилось много, хлопочет о божественной амнистии.

...Черный навороченный «мерс» остановился у стеклянных дверей большого офиса. Коренастый, коротко стриженный охранник осмотрел меня с ног до головы. Подозрительно покосился на мой «дипломат».
- Оружие, взрывчатка, наркотики есть?
- Не захватил, принесу завтра, какая ваша цена?
Он покраснел от напряженной работы мысли, и я понял, что с юмором у него напряженка.
- Фамилия?
- А вы меня не узнаете?
- Почему я должен вас узнавать? Тут всякие ходят.
- Все говорят, что я похож на деда.
- Мало ли кто похож на деда. Документы!
- Это смотря у кого какой дед.
- Документы!
- И так не узнаете? - я повернулся боком и вытянул вперед руку, изображая вождя на трибуне.
- Предъявите документы или валите отсюда!
- Да плохо у нас в школах изучают историю. Я внук лейтенанта Шмидта.
- Ну и что?
Понимая, что заигрался, я вручил охраннику паспорт. Он внимательно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на паспорт.
- А почему фамилии разные?
-  Историческая ошибка, будем исправлять. Охранник снял телефонную трубку:
- Аркадий Соломонович, к вам внук лейтенанта Шмидта по фамилии Топорков. Пропустить?
В трубке часто забулькал смех. Страж порядка снова покраснел.
- Проходите...
- Какие люди и без охраны! - Аркадий Соломонович, широко раскинув руки, вышел из-за стола. - С отцом Афанасием вы знакомы.
Давно знакомы. Когда-то, имея такую возможность, я посильно помогал монастырю, в котором служит отец Афанасий. Улыбаясь, мы пожали друг другу руки.
- Кофе с молоком или чай с коньяком? - хозяин кабинета жестом пригласил меня к маленькому столику, на котором стояли чайные чашки и большой заварочный чайник.
- О, вы поэт, Аркадий Соломонович, говорите в рифму, вас пора в Союз писателей принимать. А нельзя коньяк с чаем?
- Не вопрос.

Он открыл дверцу шкафа, достал пузатую бутылку с золотистыми наклейками, плеснул в чашку немного чая и набулькал до самых краев чашки коньяка. Я сделал добрый глоток огненного напитка, и благодатное тепло медленно растеклось по всему телу.
- Дело вот в чем, - Аркадий Соломонович строго посмотрел на меня, - епархия обратилась в областную администрацию с просьбой возвратить ей Николо-Ямской храм, Там в небольшом приделе уже идет служба. Но один важный чиновник отказал категорически, добавив при этом: «Только через мой труп!» Аналогичный случай уже был в Ленинграде. О нем расскажет вам отец Афанасий.

- Давно это было, еще до семнадцатого года. Жила тогда в Петербурге блаженная провидица, - отец Афанасий опустил глаза, перебирая четки. - Исцеляла от болезней, судьбу предсказывала, молилась за всех нас грешных.
Ехали к ней со всей России за благословением, за советом, за помощью. А когда она преставилась, причислили ее к лику святых, воздвигли большую часовню, в которой служил благочестивый старец.
Пришла безбожная власть, храмы порушили, священников расстреляли, а в часовне этой сделали мастерскую по изготовлению скобяных товаров. Но рабочие отказывались там работать – то станки сами собой отключались, то слышался женский плач, то стены начинали качаться. А верующие приходили к часовне, оставляли под камушками записки с просьбой о помощи, и представьте себе, многим святая помогала в болестях и сомнениях.
Однажды собрались прихожане и обратились к властям с просьбой отдать им часовню для продолжения богослужения. «Только через мой труп», — сказал один высокий чин. Что же вы думаете? Через месяц он умер.

Отец Афанасий замолчал и вопросительно посмотрел на меня.
- Значит, так, - Аркадий Соломонович прошелся по кабинету, - вы, Николай Васильевич, напишите статью в газету, с редактором я договорился.
Рассуждайте о чем угодно, но эти слова «через мой труп» должны быть в центре внимания. Пусть наш чиновник, отказавший епархии в передаче храма, задумается над ними и, может быть, изменит свое решение. Я, конечно, на сто пудов уверен, что мы его скоро снимем, но статья не помешает.

Сегодня понедельник, в среду я хочу почитать то, что вы сочините. Машина ждет вас у подъезда.
Я молчал, прикидывая, с чего начать свой будущий опус.
- О чем думаете?
- Думаю, что коньяк с чаем гораздо лучше чая с коньяком.
На том же черном «мерсе» я с шиком подкатил к дверям писательской организации, у которых стояли двое наших товарищей.
- Однако круто ты развернулся.
- Красиво жить не запретишь.
– Слышь, Василич, мы тут покумекали с ребятами маленько, а что если Валерке к годовщине его ухода установить мемориальную доску на его доме. Он заслужил это, поэт от Бога. Потянем? Ты займись бумажными делами, а мы скинемся по возможности, кто сколько осилит, может, и ты где-нибудь денежку надыбаешь.
– Я один раз уже надыбал, теперь меня вздернули на дыбу. Вот все, что у меня есть, - я протянул им несколько смятых бумажек.

***
Телефон запищал резко и часто, кто-то прорывался ко мне по междугородней связи.
– Николай Васильевич, сегодня среда, а я не вижу на своем столе вашей статьи. В чем дело?
Мама дорогая, оказывается сегодня среда, а у меня еще и конь не валялся! Полный абзац!
– Завтра будет, Аркадий Соломонович, дописываю.
– Завтра будет завтра, а сегодня - это сегодня. В газете оставили место на триста строк, что прикажете ставить?
– Извините...
– Не извиню, – он бросил трубку.
Как он меня мордой об стол сделал! Эх, послать бы его на хутор бабочек ловить, да не могу – деньги взял, значит, продался. Продался за чечевичную похлебку. Ладно, утрусь, не для себя старался, а за общество и пострадать не грех. Христос терпел и нам велел.
Я проверил диктофон и поплелся в Николо-Ямской храм. Большая его часть была в строительных лесах, и только из маленького придела слышалось тихое мелодичное пение.
Молодой симпатичный священник встретил меня приветливо.
– Слава тебе, Господи, служим в этом маленьком закутке, прихожан много, теснотища такая, что бабушки в обморок падают. Какая уж тут тайна исповеди! Хоть на улицу выходи.
Мы просим власти: отдайте нам весь храм, ведь он построен еще в семнадцатом веке на медяки ямщиков, потому и называется ямским. Народ строил - народу и отдайте. Просим, просим, а нам - от ворот поворот. Пойдемте, я вам покажу, какое чудо у нас случилось.
По мокрым скользким ступеням мы спустились в подвал, на дне которого маслянисто блестела черная вода.

- Раньше, когда в храме был цех мебельной фабрики, грунтовая вода стояла под самым полом. Ее и насосами откачивали, и канавы водоотводные копали - бесполезно. А как мы начали служить, вода пошла на убыль. Метра на два уже ушла. Вот видите, где была раньше, - он показал на грязную полосу на стене чуть выше моей головы. - С Божьей помощью все осилим, — он перекрестился.
Я тоже.
К трем часам ночи материал удачно лег на бумагу. Тяжкие слова «только через мой труп» пылали грозным предупреждением.
Аркадий Соломонович был в отъезде, и я отнес свое сочинение в редакцию. Ух! Гора свалилась с плеч!
На следующее утро газета вышла, мой материал шикарно дали подвалом на третьей полосе, но самых главных и нужных слов там не было.
- Что это такое? Кому нужна эта ваша писанина, если в ней нет смысла?
Вы что забыли, о чем мы говорили? Коньяк в голову ударил? - олигарх орал, заикаясь от негодования.
Ну вот, коньяком попрекнул, сейчас про деньги вспомнит.
- Было там все, что нужно, проверьте мою рукопись, это редактор вырезала большой кусок с рассказом отца Афанасия, - я тоже стал повышать голос. - Чего вы пургу гоните? Не надо меня динамить! Я вам что, лох педальный?
- Разберусь я с вами со всеми, - он бросил трубку.
Сдают, сдают нервишки у товарища полковника! Ближе к вечеру он позвонил снова.
- Николай Васильевич, его голос звучал мягко и доверительно, - надо готовить новую публикацию. Редактору я ввалил по первое число. Вся надежда на вас.
Ишь, еж тебя съешь, когда надо, он мягкий и пушистый.
- Я постараюсь, а там как Бог даст. Спасительная идея пришла неожиданно быстро. Новый опус я назвал «Предупреждение».
- Добрый день, сударь!
Я закрыл рукопись. На пороге стоял седобородый старичок в строгой черной «тройке». В левой руке он держал черную шляпу, правой опирался на витую трость.
- Добрый день! Проходите, пожалуйста, - сказал я, а сам подумал: ну вот еще один гений явился. Сейчас начнет читать свои нудные вирши про несчастную любовь.
Старичок сел в кресло, аккуратно положил на стул шляпу, поставил к стене трость с зеленым малахитовым набалдашником, ослепительно белым платком протер пенсне в золотой оправе и неожиданно- спросил:
- Как вы думаете, молодой человек, зачем мы приходим в этот мир?
- Чтобы умереть, - брякнул я, не задумываясь.
- Экий вы торопыга. Слово, поверьте мне, вполне материально, оно живет в пространстве и может возвратиться к вам в виде конкретного действия. Однажды в Петербурге, то бишь Ленинграде, был такой случай...

Далее мой выдуманный старичок повествует о часовне в честь петербургской святой, о неосторожных словах большого начальника «только через мой труп», о трагических последствиях роковой фразы. Заканчивался сюжет так:
- Да-с, молодой человек, будьте осторожны, не бросайте слов на ветер.
Он достал из кармана жилета большие серебряные часы на цепочке, щелкнул крышкой, на которой я успел прочитать: «Павел Бурэ, поставщик двора Его императорского величества», по кабинету разлилась старинная мелодия «Боже, царя храни». Я встал, он тоже поднялся, спокойно надел шляпу, поклонился и вышел, постукивая тростью».
Перечитав написанное, я удовлетворенно хмыкнул: «Ах, забодай тебя комар, как ловко мне удалось закрутить интригу! Сам начинаю верить, что так оно и было. Олигарх будет тащиться удовольствия».
Он позвонил на следующий день.
- Изрядно, изрядно, зело борзо. Читал и наслаждался, - мурлыкал он в трубку, - не в бровь, а в глаз. Поздравляю, а за мной не заржавеет. И этот старичок вовремя вам подвернулся, кстати, если он снова к вам явится, спросите, продаст ли он свои старинные часы, в моей коллекции как раз таких и не хватает.
- Не было никакого старичка, выдумал я, чтобы красиво и логично подать материал. В журналистике это называется подводкой.
- Как же, не было! Он и ко мне заходил, секретарша не пустила, думала, он денег просить будет, а я по пятницам не подаю.
Я пожал плечами. Мало ли бывает совпадений, хотя его секретарша никогда не ошибается. Странно, у него он был, а у меня не был, хотя его откуда-то знаю...

Личный водитель Аркадия Соломоновича торжественно внес свое грузное тело в мой кабин^
- Аркадий Соломонович велел передать вам, – он протянул мне запечатанный конверт.
- А свой поклон он не велел передавать?
- Аркадий Соломонович никогда никому кланяется, все приходят к нему на поклон.
Это точно.
Я вскрыл конверт, вынул стодолларовую зеленую купюру, с которой американский президент Линкольн вопросительно смотрел на меня: «А ты сделал свой миллион?» - читалось в глазах.
Ладно, лишних денег не бывает, бывают случайные деньги. Пригодятся и эти.
- Привет, Николай, как жизнь? - где-то я уже слышал этот барский баритон.
- Как в такси: чем дальше, тем дороже.
- Ха-ха-ха! Ты меня узнал?
- Конечно, ваши глаза так и сияют в телефонной трубке.
-  Ковалев Иван Степанович, не забыл наши баталии?
Ба! Точно. Бывший секретарь бывшего райкома бывшей КПСС. Тогда жил при коммунизме и (теперь плюет в потолок — президент строительной компании. У меня за его подписью куча почетных грамот, у него - куча денег. Ловко устроились партийцы! Партию предали, подались в депутаты, банкиры, губернаторы, президенты. Как тараканы в комоде – стукнул хозяин дверкой с одного боку - они перебежали в другой ящик и сидят, усами шевелят.

- Слушаю вас внимательно.
- У меня к тебе небольшое дело.
- Любой каприз за ваши деньги.
Он хмыкнул.
- Неделю назад я проезжал мимо твоей конторы и видел, как этот старичок, о котором ты написал сегодня в газете, входил в твою дверь.
Я поежился. Может, он действительно заходил ко мне, а я запамятовал?
- Ты знаешь, я ведь из рода князей Милославских.
- Охотно верю.
- Когда этот почтенный старец снова явится к тебе, договорись с ним, пусть он восстановит генеалогическое древо нашего рода. Он, наверное, знал некоторых моих предков.
- Какое дерево? Гинекологическое?
- Эх, Николай! Как ты был смердом, так и остался. Темнота, тундра.
- Виноват, ваше благородие, рад стараться, ваше благородие!
 - Хватит, перестань паясничать, за работу я заплачу, хотя с деньгами сейчас у меня трудно.

Конечно, у президентов всегда с деньгами трудно, а вот пенсионерам легко - получил гроши и нести легко, и не боишься, что тебя ограбят...
- Коля, приветик!
А, Вовка, старый друг, прорезался, хоть с ним отведу душу.
- Как живешь?
- Лучше всех.
-Нормалек. Слушай, приходи ко мне на свадьбу.
- Да ты вроде уже был женат.
- Ну и что? Жена - вещь табельная, пришел срок – надо менять.
- Я валяюсь. И какая же она у тебя по счету?
- Третья. Хотя нет, четвертая - с Люськой я тоже расписывался, хоть и прожили мы вместе мало.
- Ты огурец!
– А то! Приходи, я тебя с ее подругой познакомлю. Баба - обалдеть! Полный отпад! И чего я на ней не женился? Приходи, оторвемся по полной программе, все будем в шоколаде!
- Я уже свой супружеский долг отдаю деньгами.
- Жаль, что отказываешься. А чего я тебе звоню?
- Закурить хотел спросить.
- Нет, нет, вот в чем дело. Прочитал в газете твою статью про этого древнего представителя позапрошлого века...
- Не было никакого представителя, я его специально выдумал.
- Ага, не было! Я с ним на электричке из Москвы ехал неделю назад. Всю дорогу за жизнь говорили, он мне свою визитку дал с золотыми вензелями, куда я ее дел, ума не приложу. Слушай, если он завтра зайдет к тебе, приходите вместе на свадьбу.
- Да пошел ты...
- Понял, лады, лады, я тебя обнимаю и целоваю!
Да что же это за наваждение! Все его видели, разговаривали с ним, даже Вован завел знакомство, а ведь его нет, нет - выдумал я его. Но откуда же он пришел в мою голову? Кто же мне все это внушил, а я записал? Или у них у всех крыша поехала, или у меня башня слетела. Достали они меня с этим фантомом до печенок, если еще кто заговорит о нем - убью или зарежу!

- Разрешите? - в проеме двери кабинета нарисовался интеллигентный мужчина средних лет в светлом костюме. Посчитав мое молчание за согласие, он прошел к столу. Я указал ему на кресло.
- Видите ли, в чем дело. Я преподаю философию в педуниверситете и мне очень интересен метод рассуждения героя вашего очерка, опубликованного сегодня в газете. Я слышал его выступление на международном симпозиуме в Париже, но поговорить так и не удалось. Если мысленная энергия, сконцентрированная в вашем мозге, может передаваться в виде импульса в систему мирового разума, то информационное поле...
Все громче и громче у меня в висках стучали стальные молоточки.
- А мне все это сугубо фиолетово, - медленно, трудно выговаривая слова, сказал я, сжав кулаки, чтобы унять противную дрожь в пальцах. Видимо, выражение моего лица не располагало к дальнейшему разговору, потому что он встал, пожал плечами:
- Если вы имеете в виду состояние энтропии нашей Вселенной...
Я хотел крикнуть: «Вон отсюда!», но смог выдавить из себя только несколько нечленораздельных звуков. Он резко повернулся и быстро вышел.

Так, так, так! Совсем все сдурели! Все его видели, все его знают, только я не видел, но, выходит, тоже знаю. Психоз массовый какой-то, а может, мысленная энергия?.. Тьфу ты, заговариваться стал. Ладно, сейчас все выясним... Где моя записная книжка, куда очки запропастились? Ничего не найдешь в этих бумагах. Вот они, на лбу, где тут на «о», фу ты, и книжка вверх ногами, сейчас, сейчас.
Она все знает, все понимает. Она девка штуковая, к ней вся деревня за советом ходила, теперь весь город выстраивается в очередь. Телефоны какие-то дистрофические, пальцем в цифру никак не попадешь. Ага, вот, вот.
- Оль, привет, объясни мне, как психотерапевт, как это получается, его нет - а он есть... Все его видели, а его нет - нет, понимаешь?
- Ничего не понимаю. Успокойся, начни сначала. Кто он, когда вы с ним познакомились, что он сделал?
- Да нет его - я его придумал. В сегодняшней газете я опубликовал статью заказную про одного старика в пенсне, в шляпе, с серебряными часами «Зачем мы приходим в этот мир». Догнала?
- Так он к тебе тоже приходил?
Я вырвал телефонный шнур из розетки и выбежал из-за стола. Но тут в боковом кармане пиджака завибрировал сотовый телефон, потом из него все громче и громче зазвучала мелодия: «Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает...»
Я с остервенением швырнул его в мусорщ корзину, сгреб со стола все бумаги и тоже засунул в мусорную корзину, придавив их ногой, выскочил из подъезда и с разбегу ткнулся голове во что-то мягкое.
- Эй, мужик, не спи в оглоблях! – сильная рука отбросила меня к стене, мои очки хрустнули под ногой высоченного парня в спортивном костюме.

Мелкий холодный дождь приятно остужал голову. Думать ни о чем не хотелось - вот так бы идти и идти в бесконечную даль - туда, где нет телефонов, нет телевизоров, где можно лечь навзничь в высокую траву и смотреть на облака, тихо плывущие за окаем.
Неожиданно я оказался около Николо-Ямского храма. Двери были открыты, но служба уже отошла. Я медленно вошел под темные своды, кое-где одиноко горели свечи, справа у стены женщина в черном вслух читала большую толстую книгу на знакомом, но непонятном языке. Высокий чистый голос то затихал до шепота, то усиливался до плача. Уютно пахло ладаном и растопленным воском. Господи! Благодать-то какая!
Яркий солнечный луч из верхнего окна прорезал полумрак, высветив прямо передо мной большую икону, с которой седобородый старец в золотистых одеждах пристально смотрел на меня. Два пальца его правой руки были подняты вверх, в левой руке он держал раскрытую книгу, в которой я с трудом прочитал старославянский текст: «Прах еси, и в прах обратишися». Это он! Я узнал его! Он приходил ко мне поговорить о смысле жизни. «Из праха вышли и в прах превратимся». Истинно так! Истинно так!
Я попытался отвести взгляд от иконы святого старца, хотел попятиться, но не смог даже пошевелить пальцем. Вселенский холод сковал меня, и только сердце стучало часто, громко, настойчиво напоминая мне: «Жить! Жить! Жить!»
Внезапно солнечный луч погас, и храм снова погрузился в мягкую полутьму. Я отступил от иконы... шаг... другой... третий и быстро выбежал на улицу, еле сдерживая рвущиеся из груди рыдания.

У дверей ярко освещенного супермаркета стояла старая согбенная женщина в черном поношенном платье, робко протягивая руку за подаянием. Она стояла здесь каждый вечер, и я, возвращаясь домой, каждый раз отдавал ей оставшуюся у меня за день мелочь. Я сунул руку в карман, но там не было ни одной монетки, зато метнула какая-то бумажка. Я вынул ее - это стодолларовая купюра - и положил в руку женщине, слегка сжав ее пальцы.
Она никак не отреагировала на мое подношение, глядя куда-то вдаль, туда, где над серыми крышами серых пятиэтажек розовая полоска заката становилась все тоньше и тоньше. Резкий порыв ветра крутанул пыль на мостовой, шарахнулся в двери магазина, вырвал из рук женщины зеленую бумажку и с размаху бросил ее под колеса ревущего стада машин. Я успел заметить, как президент Линкольн осуждающе покачал головой.

Дома я рухнул на продавленный диван, накрыл голову подушкой и провалился в черную бездонную пропасть. Мне снилось теплое, ласковое море, необитаемый остров, заросший пальмами, на которых вместо листьев висели стодолларовые купюры. Как только я протягивал к ним руки, они с шумом взмывали вверх, а президент Линкольн саркастически усмехался.
На берегу валялись сотовые телефоны, я бросал их в море, стараясь снять как можно больше «блинчиков». Телефоны медленно тонули под громкую дружную песню: «Наверх, вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает!» На самой высокой пальме сидел большой зеленый попугай и голосом олигарха противно кричал: «Пиастры! Пиастры!»

Утром, за чаем, жена подозрительно покосилась на меня:
- Ты что, вчера получил гонорар в иностранной валюте?
- С чего ты взяла?
- Всю ночь ты подскакивал на диване, размахивал руками и кричал:
«Пиастры! Пиастры!»
- А... это я гулял по Адриатическому побережью. Море, солнце, необитаемые острова... Райское место!
- Что же ты не остался в этом раю?
- Не судьба, - я тяжело вздохнул.
- Не судьба, - жена тоже тяжело вздохнула. - Пока ты дрых без задних ног, старичок к нам приходил...
- Что? Старичок? Какой старичок? С тросточкой, из Парижа?
- Что это ты вскинулся, аж глаза побелели? Не из Парижа, а из электросети. Предупреждение письменное принес. Если мы до конца недели не погасим долг за электричество, нам отрежут проводку.
Я радостно рассмеялся:
- Проводку отрежут? - Пусть отрезают. На Адриатическом побережье всегда светло.