20 Дней

Катерина открыла окно. Несколько минут назад она освежила себя душем, но тяжесть душной комнаты подавила легкость привнесенную прохладной водой.

На пустяки не было ни минуты. Но Катерина позволила себе на несколько минут застыть перед оконной рамой, окрашеной в белый цвет, чья краска местами потрескалась и облупилась. Внимание девушки привлекло дерево, которое неустанно стучалось в окно своими цепкими длинными пальцами. В представшей перед ней картине было что-то неестественное. Все было в порядке с ржавыми листьями, начинающими подгнивать и освобождать место голым черным веткам. Но что-то чужеродное мешало взгляду, не отпускало вернуться вглубь комнаты, не позволяло вытереть влажное тело и одеться для предстоящей встречи. В этом зрелище, обрамленном в кружево тюля, окутывающего окно с обеих сторон, было что-то новое. Что-то бледно-розовое и набухшее. Вкрапление неуместного торжества на фоне всеобщего умирания. Катерине на секунду подумалось, что это мог быть первый снег. Но погода в это время не слушалась календаря и не хотела уходить: дышала теплым дыханием, душила квартиры, комнаты и коридоры вместе с их жителями. Тепло было слащавым, приторным, неискренним и надуманным. Ведь каждый знал, что вскоре оно уйдет, оставив осмелившемуся ему поверить лишь разочарование. Катерина не была одной из поверевших: природе не удалось ее перехитрить. Именно поэтому она стояла перед открытым окном обнаженная и влажная, стараясь как можно глубже погрузить себя в ощущение законных прохлады и свежести. Но, странным образом, заигравшись, природа обманула сама себя, представ разряженной в почки и белое кружево поколений, предназначенных родиться лишь следующей весной. Такое скоротечное развитие непредвиденной беременности удивило Катерину. Что ж, она тоже женщина, она понимает. Посвятив этому жизнеутверждающему зрелищу, резавшему почки, с щедростью усыпающие торжествующее дерево, Катерина вернулась к своей реальности и нашла себя раздраженной. Она могла опоздать на важную встречу.

Странным образом погода, наградившая город неуместной температурой, посчитала этот дар расточительным и не распространила его на количество света, а возможно даже и урезала его. Катерина бродила по сумеречной густоте, словно плавала в ней. Комната пульсировала медленно и неспешно и ее хозяйка вторила ей. Создавалось впечатление, что даже часы, спрятавшись в полутьме рассвета, снизошли до всеобщей расплавленности, слегка замедлив скорость своего обычно учащенного дыхания. 

Такси должно было приехать через десять минут. Катерине же, чтобы привести себя в порядок, требовалось как минимум двадцать. Непрерывной цепочкой заклинаний голос, шедший откуда-то изнутри, нашептывал ей о том, что такси приедет только тогда, когда она будет готова. Отчего возможность опоздать к приезду такси казалось такой страшной? Катерина даже извинилась перед воображаемым таксистом, который в ее воображении был непременно недоволен и угрюм. Но, загипнотизированная удачной новостью, услышанной от внутреннего голоса, решила забыть о внутренних волнениях и сосредоточиться на своем внешнем виде. Не то чтобы сегодня он был очень важен. Ей просто хотелось именно сегодня все сделать правильно.

Махор полотенца впитал влагу душа, принятого несколько минут назад. Сжав в руке тюбик, Катерина выдавила несколько тягучих капель миндального экстракта, и наскоро растерла им тело. В глубине полупустого гардероба она отыскала чистую белую рубашку, закатав ее похрустывающие рукава по локоть. Она одела мешковатые брюки, ее уставшие ноги попросили теплые носки и обувь без каблука. Она не старалась быть похожей на мужчину. Брюки и рубашки всегда только подчеркивали ее женское начало. Не проводя никакой параллели с силуэтом мужским, мальчишеский образ лишь более явно подчеркивало ее женственность. Руки ее также подчинялись этому противоречивому правилу. Аккуратный маникюр с коротко остриженными ногтями, без какого-либо декоративного лака, не позволял отвлекаться от сущности ее женственных жестов. Во время разговора, было невозможно не заметить грации рук Катерины. Движения окутывали ее слова, дополняли их, словно руками она пыталась донести до собеседника свои идеи. Даже не прикасаясь к ее пальцам и ладоням было легко заметить сколько тепла содержалось в них. Тепло это словно подтверждало присутствие какой-то силы. Силы идущей от ее идей, взглядов на жизнь, отношений с миром. Сила эта увесисто и равномерно распределялась по телу Катерины, проступая через все ее конечности, включая и руки. Много чистоты и откровенности было в них. И, словно следуя этим самым чистоте и откровенности, не имея возможности осознать их присутствия, она превращала их в скромный аккуратный маникюр.

Катерина слегка подсушила волосы, вспрыснув их небольшим количеством духов. Подхватила куртку, сидящую в небрежно-вызывающей позе на диване. Взглянула на часы. Такси должно было приехать десять минут назад. Внутренний голос снова пробормотал свою фразу. Голос этот, несмотря на свою размеренность и мягкость был почти что командным. В его зависимости торопливость Катерины разбухла и размякла, оставив ее в синей густоте комнаты на лишние десять минут. Она взяла телефон, взглядом пробежав от уголка указывающего время, до уголка в котором отсутствовал маленький конверт. Неотвеченных вызовов также не имелось. Катерина решила спуститься вниз, наскоро набрав номер, по которому заказала машину.

- Доброе утро, я заказывала такси, машина должна была приехать десять минут назад.
- Доброе, какой ваш адрес?
- 3 Чекер Стрит.
- Секунду, я перезвоню.

Катерина начала спускаться вниз, обрадовавшись тому, что отказалась от каблуков. Легкость в ногах иногда приносила легкость в ее день. Нажав на серую кнопку, каждодневно и послушно выпускающую ее из небольшого двора, окружающего дом, она услышала звонок телефона.

-Алло, ваше такси внизу. У водителя закончились деньги на телефоне, он не смог позвонить.
- Со всеми бывает,- обрадывалась Катерина, - Спасибо!

Таксист в самом деле оказался угрюмым. Но, несмотря на недовольство своим непрофессионализмом, сумел извиниться перед ней.

Катерина назвала адрес галереи, на которую работала. Сделав пару замечаний по поводу маршрута, она расслабилась и погрузилась в комфортную зону своих рассуждений. Ей предстояла важная встреча. Кто-то хотел приобрести одну из работ. Катерина любила эти встречи. Они представляли собой одну из сторон ее предназначения. Предназначения мучительного, бессонного, одинокого, навсегда лишившего ранее не угасавшую небольшую надежду на нормальную жизнь. Долгое время не могла она принять этот подарок судьбы, боялась, роняла его: то ли он был слишком тяжелым, то ли не могла она понять его предназначения. К тридцати годам она научилась с ним жить. К тридцати пяти – зарабатывать им деньги. Приблизившись к комфортному центру своего существования, она сумела направить свою ненормальность в правильное русло. Оказалось, что общество – это цивилизованный организм, понимающий и небезразличный. Было в нем место и для таких, как она. Все то что, как она полагала, было слишком личным, хрупким, мешающим жить, оказалось этим самым обществом востребованным и необходимым. Структура, пульсирующая разными потребностями, приняла ее, классифицировала и указала ей нишу, подарив так желаемое чувство нужности. В руках ее было дело и дело стоящее. Теперь оно не лишало ее стабильности, а лишь наоборот, привносило ее в ранее разболтанную жизнь. Расплавленный металл ее внутреннего мира, обжигавший ранее изнутри, затвердел и принял форму. Стал чем-то весомым, превратился в ее грациозных руках в профессию.

Близкие привыкли сочувствовать Катерине. Люди же окружавшие ее, любовались ею.

Люди с продуктивной структурой недели, не страдающие эмоциональной или финансовой аритмией, с благоговением стремились прикоснуться к чему-то, с их точки зрения, неконтролируемому, неподдающемуся осознанию, абстрактному. Словно они желали открыть дверь, ведущую наружу, оставляя позади будничную реальность. Стремились в пространство, которое невозможно охватить, в котором круговорот событий идет совсем другим чередом. Катерина чувствовала и даже знала наверняка, что люди стремятся к пустоте и одновременно наполненности. Такое единение противоречий становилось возможным во время общения с произведениеми искусства. Знание это пришло кней через общение с покупателями ее работ. Катерина не могла не заметить как они наслаждались пустотой этого молчаливого диалога, минутой вдумчивости и осознания. Но, словно желая узаконить эту нелегальную пустоту, покупатели всегда стремились поговорить с Катериной. Страх выставить себя напоказ, сопоставить себя с произведением искусства был ей понятен. Но так же она знала и цену этого момента, поэтому всегда была рада помочь.

Как и в годы ее неприятия, искусство с прежней, если не большей силой, властвовало над ней. Отличие состояло лишь в том, что сейчас она научилась с ним сотрудничать. Выходило у нее это неплохо. Она верила, что дело серьезно ровно настолько, насколько серьезно ее к нему отношение. Поэтому решила относиться к своему дару серьезно. Теперь он стал профессией и проявлялся в ее ежедневнике в виде многочисленных проектов, покупки материалов, работы в студии, переговоров с кураторами, работой над выставками, встреч с клиентами, доставки проданных работ. Были в ее ежедневнике и пустые дни. Но таковыми они были лишь в ежедневнике. В эти дни она заряжала себя новыми идеями: посещала галереи, просматривала новый материал, читала и перечитывала альбомы и книги. Созерцание живых идей, дышащих через людей, таких же как она, представленных в виде спектаклей, оперы, перформансев были бонусами в тех случаях, когда она продавала свои работы. Прикосновение к миру искусства всегда порождало в ней желание раскрыться, высказаться, словно она хотела ответить на прочитанные ею сообщения.

В мире недословном и чистом, как белые стены любой из галерей, посещаемых Катериной, она жила и дышала последние пять лет. Возможно, именно оттого мгновения проведенные в обществе людей, ее покупателей, были так дороги ей. Они были словно теплым рукопожатием или даже объятием. К одному из таких объятий направлялось ее такси. Ей предстояла встреча с человеком, желающим приобрести одну из ее работ.

                II            

Душное утро разбудило Сиеру, заставив отбросить теплое одеяло. В ту же секунду Эдвард закутал ее, выбившиеся из-под плотной пуховой ткани, ноги. За пять месяцев Сиера научилась различать его повадки и точно знала, что он еще спит. Стараясь не разбудить его, она вышла из спальни и проследовала в просторную светлую комнату, погруженную в теплый сумрак. Она открыла окно и вдохнула свежий воздух внутреннего двора. Двор был широким и высоким. Оттого, что осыпались последние листья усаженных во дворе деревьев, он казался еще более просторным. Теперь насквозь просматривалась его форма, которую создавали два многоэтажных крыла, словно в объятия зажимающие статный дом и его жильцов. Ветви деревьев трепались на слабом ветру, их листья мели дворовой асфальт и говорили о том, что наступила осень.

Через несколько мгновений Сиера услышала шаги человека превратившегося со времени их встречи из незнакомца в неотделимую ее часть.

Эдвард подошел к этой девушке, такой малознакомой и одновременно так притягательно близкой. Он собрал в охапку ее длинные волосы, обратив ее взгляд на себя и заставив немного приподнять подбородок. Сонным взглядом Эдвард начал всматриваться в ее лицо, словно спрашивая, если то, что происходит с ним – правда. Человеческая осторожность и страх поверить в то, что произошло, заставляли его снова и снова вглядываться в нее, каждый раз находя это чувство, связавшее их и радуясь, что между ними не было обмана.

Объятия их были еще свежими, но крепкими. Пять месяцев могли бы стать испытательным сроком показывающим, стоит ли продолжать укеплять хрупкую связь. Сиера же и Эдвард в первые две недели своего знакомства начали подозревать, что останутся вместе.

- Доброе утро, Сиера.
- Доброе утро Эдвард, - Сиера разглядывала его лицо. - Знаешь, вчера за ужином, когда я смотрела на тебя, мне показалось, что мы пробудем вместе десять лет.
- Только десять? Ммм, - Эдвард задумался, словно хотел прикинуть будет ли ему этого достаточно. Придя к скрытому умозаключению, он ответил, – Хочешь горячий шоколад?
Сиера кивнула, рассмеявшись неожиданным поворотом его мыслей.

Эдвард ушел на кухню, дав возможность Сиере привести себя в порядок, если это только было возможно. Большую часть недели она оставалась в объятиях его светлой и теплой квартиры. Она не любила оставлять свои вещи, не хотела показаться навязчивой, хоть ни о какой навязчивости не было и речи: он хотел видеть ее каждый день. Они знали, к чему ведет их обоюдная привязанность и оттого наслаждались небольшой иллюзией свободы.

Одев что-то из одежды Эдварда и войдя на кухню, Сиера увидела на столе две чашки. Просторная кухня доминировала над любой пасмурностью и сумрачностью, так часто случавшихся в это время года. В центре стоял небольшой высокий стол и высокий худощавый стул. На стене весел чертеж, аккуратно составленный из тонких еле заметно дрожащих линий. Кенигсбергский замок. Его парадный черно-белый портрет был обнаружен Эдвардом в одной из книг, аккуратно расставленных на широких полках его гостиной. Фотография превратилась в руках архитектора в чертеж. Эдварду хотелось вдохнуть жизнь в это погибшее здание, вернуть его в начальную точку, в мечту, которой еще только предстояло быть осуществленной. Что-то близкое и знакомое находил он в этой романской монументальной глыбе, стремящейся ввысь юными, еще неуверенными готическими сводами. Пространство, в котором жил Эдвард было аскетичным и настолько просторным, что казалось даже пустым. Квартира дышала своими большими легкими, смотрела на мир через большие окна, не было в ней ничего лишнего и мешающего. Возможно, именно оттого чертеж занимал в ней большое место, будучи своеобразной данью изящества, или даже символом этого изящества, не воплощенного в жизнь, но все же присутствующего.

Призвание, образование и профессия Эдварда совпадали, делая из него талантливого архитектора. Всю свою жизнь он испытывал привязанность и трепетную любовь к линиям, пропорциям, симметрии или асимметрии, пусть даже дисгармонии, над которыми довлела математическая точность в сочетании с усилиями, приложенными разумной рукой человека. Когда взгляд его блуждал по идеальным линиям чертежей фасадов, заглядывал в их окна, пробирался к чердаку, бродил по крышам – он испытывал чувство, которое в его понимании было счастьем. Каждую линию он находил совершенной. К совершенству линий добавлялась радость новой, еще только намекающей на свое присутствие, жизни. Тотально контролируемой плоскости еще только предстояло превратиться в неконтролируемую реальность. В таких домах еще не было жильцов. Не было чувств и эмоций, слов и рассуждений. Была лишь мечта, копирующая и одновременно выстраивающая улучшенную удобную современную реальность. Он не хотел показать, что он лучше. Он хотел показать, как лучше.

Тогда как архитектурные формы уводили его сознание в мир надежный и стабильный, формы человеческие пугали его своей изменчивостью и временностью. Эдвард не встречал ничего подобного его идее счастья в мире людей, не находил он в них рассудительной тишины и рационального спокойствия. Сама идея контакта с чем-то временным наводила на него тоску. Наблюдая за человеком, мысли о том, что все это вскоре угаснет, без спросу блуждали в его голове. Чертежи же говорили о будущем, радовали его. Нет, не только его, он чувствовал радость новых жильцов. Сколько может простоять дом? Страшно было даже подумать, сколько людей придет посмотреть на творение, бывшее когда-то лишь проектом на его рабочем столе. Плод его мыслей и трудов.

Эдвард был человеком понимающим красоту, но его отношение к ней всегда было скорее поверхностным. Он чаще предпочитал наблюдать со стороны, чем отдаваться ее чарам. Но правило это было нарушено тем моментом, когда он увидел Сиеру.  Эдвард увидел ее со спины, снимающей неподходящий для жаркого интерьера плотный свитер. Секундный взгляд на ее хрупкие, но строгие и выразительные плечи, предшествующий моменту, когда он сумел разглядеть ее лицо, показал Эдварду женщину, предназначенную ему. Ее грация безвозвратно влюбила его в себя.

Открытый, потерянный, ранимый, он месяц пытался добиться ее расположения. Теперь, словно в награду за свою борьбу, он ежедневно видел ее перед собой. И сейчас Сиера радовала его своим присутствием. Она сидела, возвышаясь на единственном в этой кухне стуле. Эдвард же стоял прислонившись к столу.
- Надо купить второй стул. Знаешь, я ведь специально купил только один. Когда я решил сдавать комнату и еще даже не нашел кому ее сдавать, мне думалось: сдам комнату какому-то парню, у него же наверняка будет девушка. И если будет два стула, то будут они сидеть на моей кухне и девушка его на моем стуле. И не захотел покупать второй.
- А ты не думал, что у тебя у самого будет девушка?
- Думал, но и именно по этой причине не купил второй стул. Мне казалось, что это будет плохой кармой.
Сиера рассмеялась - Это как?
- Я думал, если куплю два стула, то, возможно навсегда останусь одиноким, это как если берешь с собой зонт, то дождь обязательно не пойдет.

Сиера любила то, как Эдвард выражал свои мысли. Любовь эту усиливал не только тот факт, что она всегда понимала их суть, но и оттого, что в первый месяц их знакомства он был настолько скован, что с трудом выражал себя. Лишь предчувствуя его личность, она читала его характер по манерам, поступкам, по облику его квартиры. Сердце его было настолько глубоко и искренне, что не принимало и не понимало фальши. Когда он встречал людей незнакомых, то все, что он говорил было как-то не впопад. Возможно, ему казалось, что это именно то, что люди хотели слышать. Должно быть, он просто пытался имитировать фальшивую заинтересованность, в которую с такой легкостью погружалось большинство людей, встречающихся на его пути. Все его попытки создать подобие беседы заканчивались всеобщим разоблачением его фальши. Кто-то принимал это за глупость, скованность или за неумение быть в обществе. Как правило, эта черта его характера воспринималась как нечто негативное. Сиеру же она привлекала. Чем больше она видела это его неумение копировать поверхностность, тем больше убеждалась в его глубине.

Как человек искренний, Эдвард всегда произносил то, что чувствовал или то, что ему казалось чувством. Несколько раз в его жизни случались моменты, которые захватывали его, казались значимыми и важными. Возможно, словами он хотел удержать это призрачное подобие чувства, пытаясь добавить происходящему значимости, усилить то, что хотела, но не могла пропустить через себя его душа. Но каждый раз когда он оборачивался назад, пусть даже через короткий промежуток времени, сказанные слова казались ему недостаточно наполненными. Как бы ни отдавался он этим редким моментам, глубоко внутри он всегда знал и чувствовал их суть или скорее ее отсутствие.

Теперь же не нужно было принимать воображаемое за явное, следовать инстинкту принадлежать, делать изученные тщетные попытки присоединиться. Механизм чувств, заложенный в нем, сработал, подарив нетронутое ранее ощущение наполненности и целостности. Он слишком долго ждал этого момента и не мог позволить себе отпустить его или же пренебрежительно отнестись.

- Ты можешь остаться здесь сколько захочешь, я дам тебе запасные ключи. Во сколько ты должна быть в Университете?
- В час дня. Да я, пожалуй, останусь ненадолго, ты же знаешь я люблю быть у тебя. Твоя квартира напоминает мне тебя чем-то. Возможно, проводя здесь больше времени я незаметно знакомлюсь с тобой.
- А мы не знакомы? Хорошо, доверяю тебя своей квартире, надеюсь она не разболтает лишнего!

Эдвард начал собираться на работу, отдавшись будням, необходимым и желанным. Сиера закрыла за ним дверь и поспешила в душ. Привычной рукой она сделала воду чуть теплее и стала про себя рассуждать о сегодняшнем дне. Сначала она задумалась об Университете, в котором преподавала английский язык. Занятия начинались в час дня. До этого ей было просто необходимо заехать домой и привести себя в подобающий преподавателю порядок. Мысли о работе и планирование дня постоянно прерывались одним изображением или даже скорее воспоминанием. Воспоминание это было настолько уютным и теплым, что она не уставала заворачивать себя в его объятия. Это был парк. Вечно зеленый в ее ушедшем, но присутствующем детском понимании и восприятии. Парк этот располагался рядом с домом ее родителей. Тысячи раз ребенком, окруженная вниманием родителей, она погружалась в эту невероятную зелень, часами наблюдая за ней. Несколько дней назад, не поверив своим глазам, она снова увидела свое воспоминание. Знакомый парк, расплавленный в оттенки зеленого, сплоченные в абстрактном содружестве, появился в поле зрения Сиеры в виде живописного полотна. Сиера скоропостижно, но уверенно решила приобрести работу, сделав, таким образом, Эдварду подарок, который бы украсил аскетичные стены его квартиры. Приобретенную работу Сиера хотела повесить рядом с так полюбившимся ей чертежом. Ей казалось, что оттенки зеленого могли бы стать символическим садом разрушенному, но живущему в двухмерном мире, зданию. С другой стороны воспоминания о доме ее родителей привнесли бы в этот новый дом ее тепло, а возможно и ее традиции. Также Сиере казалось, что это поможет осознать Эдварду, что теперь их будет двое. Что пространство будет пульсировать по-иному, пропуская через себя жизни их двоих. Возможно, она хотела проверить, сможет ли он впустить ее, ее выбор, ее воспоминания в свою аскетичную жизнь. Сиера была взволнована этим шагом.

Выйдя из душа, Сиера с огорчением взглянула на свой скудный выбор одежды. То, что подходило ко дню вчерашнему, в день сегодняшний абсолютно не вписывалось. Она открыла шкаф Эдварда в надежде найти что-нибудь из изредка оставляемых ею вещей. Не найдя ничего из вещей собственных, Сиере на секунду подумалось, что она может одолжить что-нибудь у Эдварда. Она стала перебирать рубашки и штаны, но все это было слишком явно мужским и неподходящим. Несмотря на отсутствие критической разницы в их размерах, силуэт выдавал явный обман. Наконец, она отыскала джинсы, которые оказались примерно в пору. Джинсы были серого цвета, с черной полосой, обрамляющей их край, так сочетающейся с ее длинной кофтой. Джинсы, затянутый поясом и спрятанные под длинной кофтой казались в пору и, к тому же, закрывали неуместные для понедельника высокие каблуки.

Приведя волосы в творческих беспорядок, Сиера начала всматриваться в свое отражение. Она наизусть знала свое лицо, знала, как оно привлекало других, боялась этого. А что если Эдвард прикован к ней ее бесспорной красотой? Что будет, когда она так же бесспорно увянет. Сиера чувствовала, как крепла их с Эдвардом связь, и каковыми бы не были ее причины и последствия, рассуждать о них было уже поздно. Сиера уже стояла на этом счастливом и опасном пути, и оттого решила полностью довериться происходящему. 

                III

Такси Катерины остановилось возле широких, высоких сверкающих отсветами солнца витрин. Многочисленные миры стеклянными слоями уживались на их поверхности. Длинные тени, отброшенные наполнением живой узкой улицы, словно слитые в одну единую плоскость, вползали по кирпичной сетке фасадов. Деловитые полупрозрачные стальные фигуры-отражения, повинуясь лишь им известной структуре, вразброс расхаживали по этой оранжево-синей плоскости. Низкие машины, разряженные в тусклые желто-красные фонарики фар рисовали своими отражениями горизонтальные линии. Лохматыми космами развивали на ветру свои ветви скукоженные деревья, сутуло возвышаясь над этим наслоением.

Взгляд Катерины заглянул в галерею прежде нее самой и нашел одинокую, скучающую фигуру Павла, по которой она сразу же догадалась, что не опоздала. Рассчитавшись с, до странности, молчаливым таксистом, Катерина вошла в мир, в котором она была добровольной подчиненной, где ее не требовали, где ей не твердили и куда тянулась она всем своим существом.

- Катерина, доброе утро, - сонно по-котовски промурлыкал Павел, - покупательница еще не приехала.
- Так это женщина? Очень интересно, Доброе утро, Павел. - Катерина традиционно одарила обе его щеки полупоцелуями и присела за небольшой стол, закинув ногу за ногу и скрестив руки на груди.

Павел на показ раззевался, закрывая рот ладошками, преувеличенно открывая глаза после каждого заразительного зева.
- Что-то я не выспался, хочешь кофе?
- Было бы здорово, спасибо.
- Сахар, молоко?
- Сегодня без сахара и молока, спасибо.

Павел спустился вниз, туда, где располагалась небольшая кухня, оставив Катерину наедине с работами групповой выставки, среди которой были представлены и ее полотна. Катерина расслабила руки, высвободила от скрещенной скованности ноги и начала медленно ходить по галерее, всматриваясь в уже знакомые ей работы, словно разноцветные окна, развешенные по белоснежным стенам галереи.

Взгляд ее уцепился за нижний край рамы работы, пришедшей ей навстречу первой, вскарабкался наверх, пробрался внутрь полотна.

"Вот она, грань иллюзии и реальности. И что их этих двух что? Искажение, обман - по какую сторону холста он наиболее проявлен. Если учесть, что по эту сторону искажение властвует на первый взгляд незаметно, но бесспорно, то место иллюзии именно здесь. Ведь кажлое видимое изображение искажается в следующее, не оставляя возможности уцепиться за ускользающую реальность. По ту же сторону чистые, свободные от изменений идеи, облаченные в предметы, без плоти и крови живущие, говорящие, думающие. И почему мы стремимся к этой нерушимой неизменности? Мы, разряженные в возможности, допустимые лишь благодаря этому всеобъемлющему изменению, получившие от него все о чем может желать наше скованное страхами существо, эгоистично начинаем противостоять ему. Противостоять тому, что заложено в нас, тому с чем мы соединены. В силу своего, не знающего границ, эгоизма хотим обмануть законный ход изменений, так необходимых обновлении. Кто захочет прекращать ход мудрости? Мы отчего-то боимся, не доверяем, ищем свои решения.

Удивительно как работает мой мозг, как не перестает удивляться произведениям мира искусственного. Спрашивает, пытается применить, не понимает, паникует. Испуганный, начинает трактовать абстрактные формы, линии, цвета, ищет в них знакомые уютные значения, применяет к ним свои знания. Придумывает человеческую фигуру, движение, единство или разделение, опору или хрупкость. Выцеживает истории, требует эмоций. Наполняет собой то, что наполнено чем-то иным, ему неведомым, неясным. Словно бесконечный разум, боится оставить свое тело и плоть, с которыми навсегда соединен и которым не принадлежит. Боится оставить мнимую реальность за дверьми этого странного пустого белого помещения. Помещения, которому он не может определить функцию. Где нет места для сна, принятия пищи, где нет такой необходимой и так легко все заполняющей функциональности. Он трепещет от одного лишь созерцания этого нижнего угла рамы, прокалывающего, до крови ранящего нормальность. Знает, что придется оторваться, уйти в мир непонятной реальности.

Живопись не терпит клаустрофобических стеклянных обрамлений, не дает взгляду цепляться за свое знакомое и родное отражение, не держит комфортную реальность на поводу, ослабляет зажим, отпускает на волю. Как объяснить? Как передать сгустки страха, свободы, счастья осознания? Некоторые вещи просто невозможно объяснить, их можно только наблюдать. Возможно, в этом и состоит их суть".

Соприкосновение, другое, третье. Катерина подходит к полотну, изображающему нечто похожее на круги на воде, в нижней части произведения круги переплетаются, пересекаются в виде восьмерок и неясных причудливых орнаментов.

"Изображен нарушенный порядок, порядок заложенный природой - законный, существующий, статичный. Можем ли мы нарушить привычный порядок вещей? Возможно, но только нарушить, не выстроить свой. Законные течения возьмут свое, выправят искаженное изуродованное движение, одержат вверх над самыми дерзкими попытками отступить, прекратить, перестроить".

- Катерина, твой кофе.
Душа Катерины вернулась в свой человеческий облик, подняла взгляд и увидела Павла, держащего в руках две чашки. "Почему это все должно прекратиться?" вдруг кольнуло ее вновь обретенную плоть. "Мое дело доверять. Сейчас время быть тем, кто я есть".
- Спасибо, - ели слышно произнесла Катерина и взяла чашку, предназначенную для нее.

Они присели за небольшой стол. Руки обжигало керамическое тепло, терпкий аромат щекотал ноздри, выбрасывал в сонную кровь слабый, но желанный адреналин.

- Ну вот видишь - девушка, а ты утверждала, что только мужчины приобретают произведения искусства, - продолжил начатую Катериной идею Павел.
- Да, я признаться удивлена, очень удивлена. Я скорее всего имела ввиду свои работы, не знаю как насчет произведений искусства в целом. Но я ни раз замечала, что мужчины более тянутся к искусству, для женщин же это больше ритуал. Может женщины сами по себе произведения искусства?
- Многие считают твои работы слишком женственными, возможно в этом причина.
- Но разве я могу этому противостоять? Мы видим во всем отражение себя. Все что я создаю, во всем содержится часть меня. Нет моей вины в том, что я женщина. Я не хочу отрицать это в себе.

Павел понимающе посмотрел на Катерину заспанными опухшими глазами, добавив взгляду убедительности парой кивков головой.

- Как прошли твои выходные?, - как бы с виноватым сожалением спросил Павел.
- Знаешь, отлично. Что же я делала? Ах да, набросала пару идей. Скажем так, выходные прошли продуктивно… Как прошли твои?
- Скажем так, выходные прошли бурно. Помнишь я рассказывал тебе про того парня, с которым мы встретились пару недель назад. Я был уверен, что все уже кончено прежде чем успело начаться. Он не высказывал никакого интереса после нашей первой встречи, ни звонка ничего и вот он мне позвонил, представляешь? Я до сих пор в это не верю. Пригласил встретиться вместе его друзьями, что конечно же лучше, потому как проще, меньше давления, ну ты знаешь…

Павел продолжал делиться свой личной жизнью, Катерина навязано вяло следила за течением его беседы. Словно в цепкий, липкий сон проваливалось ее сознание, падая на самые глубины ее души. Ее взгляд непослушно цеплялся за кофейный рисунок, вырисовывающийся на стенках белоснежной чашки. Она незаметно искала очертания фигур, пытаясь придумать им назначение. Беспорядочные кофеиновые тела наполняли ее чашку с одной стороны, с другой вычерчивался рисунок, похожий на фигуру, удлиненную со спины, словно через нее проходило полотно.

"Похоже на птицу" подметил внутренний голос, "Зачем я пытаюсь всему дать определение?"  - спросила у него Катерина. Но мысль ее, не получив ответа, оборвалась звуком, разделенным на кашель и чих, произнесенным Павлом.
- Будь здоров!
- Спасибо, - приторно виновато, но мило улыбнулся Павел, - Хорошо, что покупательница опаздывает, я как раз хотел рассказать тебе что-то важное. Вылетело из головы, вот только что вертелось. Сейчас вспомню и расскажу.

Пока Павел блуждал в своих потерянных мыслях, дверь галереи открылась. Сиера, переборов свой страх выставить себя на показ и боязнь не соответствовать жителям этого белого стеклянного мира, с трепетом вошла в это светлое помещение. Она сразу же понравилась Катерине. Сердце ее обрадовалось, что работа будет жить у этого человека.

- Доброе утро, простите я опоздала, - негромко произнесла Сиера, в данный момент не уверенный в себе преподаватель, не женщина недавно встретившая свою судьбу, но покупатель произведения искусства. Роль эта была новой, непонятной и Сиере лишь только предстояло начать вживаться в нее. Оттого она чувствовала себя слабой и неуверенной.
- Ничего страшного, у нас было время выпить кофе. Ты хочешь что-нибудь - чай, кофе? - проснувшийся Павел заспешил разбавить собой, наполненное новизной незнакомства пространство.
- Чай, если можно.
- Молоко, сахар?
- Молоко, пожалуйста, - смущенно произнесла Сиера.
- Ой, простите, я видимо еще не проснулся. Катерина - это Сиера. Сиера - это Катерина - автор работы.
- Очень приятно, - произнесли они почти в один голос. Неуютность растворилась в их теплом и крепком рукопожатии.

В ожидании согревающего чая, Катрина пригласила Сиеру осмотреть работы, представленные в галерее. Сиера уже была здесь прежде, но приняла это вежливое приглашение как вступление к предстоящему разговору. Пока Сиера бесшумно ходила от одного полотна к другому, взгляд Катерины непроизвольно следил за ней. Она не могла этому противостоять. Художник внутри нее видел перед собой новый материал и заинтересованно оценивал его. За годы своего любопытства она научилась не выглядеть навязчивой и незаметно для других и самой себя наблюдать. Интересно ложился дневной цвет, на миниатюрные, удлиненные, резко очерченные черты лица Сиеры, подчеркивая выразительные, не нуждающиеся в каком-либо усилителе красоты, контуры. Не важно как ложился свет, накладывая тени или же наоборот высвечивая эти притягательные линии, лицо ее выглядело одинаково гармонично и пропорционально. Она сама словно была этим светом, который приходя по своему усмотрению, вдруг преображает все вокруг. Катерине подумалось, что такое лицо могло бы вдохновить скульптура или архитектора. 

- Я рада, что ты попросила, чтобы эта встреча состоялась, потому как я всегда предпочитаю встретиться с покупателями. Мне интересно с кем будет жить моя работа.
- Спасибо, что у тебя нашлось время для этой встречи. Мне было интересно встретить автора работы, с которой я чувствую такую тесную связь.

Они обе замолчали. Катерина всегда уверенно чувствовала себя с малознакомыми людьми, знала о чем и как говорить с ними, но ей не хотелось наполнять пространство своим голосом, ей хотелось чтобы в их беседе было как можно больше пауз и пробелов. Времени когда могла говорить ее работа. Поэтому она выждала небольшой интервал и снвоа обратилась к Сиере:

- Чем ты занимаешь, твоя профессия связана с искусством?
- Я преподаю английский язык в Университете, даже и не знаю, если это можно расценивать как искусство! - Сиера вежливо улыбнулась, мешая навязанный легкий юмор с открытым чувством принятия Катерины как собеседника. Осознав это, ответной улыбкой Катерина превратила эту одинокую фразу в дружественный диалог. Немного помолчав, Сиера продолжила, - Мне интересно, что легло в основу создания этой работы, потому как она связана с чем-то настолько мне близким и родным, что даже удивительно что кто-то другой, а не я сама, оказался создателем этого изображения.
- Это абсолютно естественно. Создавая произведения искусства, мы даже и не подозреваем сколько слоев значений может в нем содержится. Работа гораздо умнее автора, поэтому я часто и без стеснений интересуюсь, что видят в моих работах другие. Мне это помогает познакомиться с созданным произведением, осознать его. Ведь отношение автор-работа, это вовсе не отношение владелец-принадлежность, где второе по умолчанию подчинено и известно. Как раз наоборот, мы выцеживаем что-то из мира подсознательного, а потом разглядываем то, что удалось вытащить на поверхность.

Они обе замолчали и погрузились в процесс наблюдения за полотном. Его поверхность была залита различными оттенками зеленого. Оттенки становились более насыщенными, переполненными, мазки более грубыми, цепкими в двух частях произведения. Взгляд с легкостью считывал эти две несуществующие линии, образованные лишь градирующей разницей в цвете и силой руки накладывающей мазки.

Сиера указала на эти линии, немного выжидая ответа от своего подсознания если то, что она собирается произнести бестолково и нелепо или все же достойно быть сказанным. Встретив взгляд Катерины, который ни в чем не видел глупого или мелкого, но во всем лишь достойное и стоящее, решилась произнести, - Когда я увидела эту работу, возможно из-за цвета, мне показалось, что это стволы деревьев. Когда я была ребенком и жила с родителями, рядом с их домом располагался парк. Я часто там бывала, сидела и смотрела вверх. То, что я видела перед собой тогда практически то же самое, что я вижу перед собо сейчас. Мои детские воспоминания загроможденные чередой последующих событии, безусловно расплылись. Стали, если так можно выразиться, абстрактными. Как эта работа. Но только воспоминания, не чувства.

"Ты не думала, что можешь воспроизводить чьи-то воспоминания, это интересно. По всей видимости, именно так работает коллективное сознание: не надо присутствовать, мы просто обладаем знаниями и чувствами других", - заключил внутренний голос.

- Знаешь, для меня это открытие. Оказывается, мы можем видеть изображения чьих-то воспоминаний. Вероятно, здесь сказывается визуальное перенасыщение современного мира, когда мы можем вообразить себе что знаем то, к чему никогда не прикасались в реальном (Катерина усмехнулась сама себе) мире. Это интересно.

Катерина погрузилась в короткое насыщенное молчание, нарушенное Павлом, который принес Сиере чай с молоком.

- Спасибо, - дружелюбно приянла напиток Сиера.
- Пожалуйста, - ответил Павел и поспешил заполнить собой пустое на его взгляд пространство, - Эта работа многим нравится, были очень хорошие отзывы. Некоторых правда смущала цена, но она того стоит. Это одна из моих любимых работ, она такая светлая, легкая, в ней столько чувства свободы. Чувствуется момент дзен, вдохновение.

Катерина и Сиера кивнули и все трое стали пристально смотреть на работу. Катерина не могла избавиться от только что полученных лишних вибраций, но такова человеческая природа - наполнять и заполнять. Ей же хотелось наполниться пустотой или хотя бы чем-то единым, высвобожденным от непрекращающегося, сплетенного из миллиона дробных деталей, потока реальности. Ей хотелось чистого, не отягощенного, чувства. Даже скорее модели чувства, на которую можно было бы посмотреть со стороны. Не принадлежать неудержимому потоку повествования, но наблюдать его красоту, наслаждаясь ей в той мере в какой может это делать чужак или свидетель.

- Кстати, Катерина, что для тебя было этим моментом дзен? - продолжил Павел.

- Странным образом это произошло до момента создания работы. Моментом дзен я могу назвать время, проведенное перед работой Жоана Миро. Его произведение "Сообщение от друга", - Катерина задумалась, - что рассказывать, я вам лучше его покажу, - Катерина не любила спрашивать если другие люди были знакомы с теми или иными произведениями и именами, не потому что она боялась встретить оправдательное "нет", а потому что была человеком визуального восприятия и не могла думать или говорить без визуальной опоры. Она спустилась вниз туда, где располагалась кухня и в небольшом стеллаже с книгами нашла глянцевый своей обложкой увесистый альбом с работами Миро.

- Знаете, странным образом мне Жоан Миро совсем не нравился до того как я познакомилась с оригиналами его работ. Увидив реальные полотна я столкнулась с удивительной энергетикой и стала даже в чем-то от нее зависимой. Теперь я часами могу находиться возле его полотен. Если разделять автора и человека, мне кажется, как человек он был очень светлым. Я это вижу через гармонию его линий и пропорций. Вы замечали, как работы похожи на своих авторов? Мне кажется, этому просто невозможно противостоять. Если десять авторов попробуют провести одинаковую линию, то перед нами предстанет десять разных характеров. Именно поэтому меня удивляют замечания людей, наблюдающих за тем или иным произведением искусства, что и они так могут. Но сейчас не об этом, я хотела рассказать вам о Миро.

Книга уютным клубочком по-кошачьи лежала на руках Катерины. Поддерживая ее одной рукой и поглаживая другой, Катерина водила по ее поверхности открытым жестом, обращенным то к самой книге, то к ее слушателям.

Мне очень нравится какие формы он использовал для изображая людей. Как завитками ресниц в нижней части тел разделял он общество по половым признакам, зовя женщину женщиной, а мужчину персонажем. Это интересно, что он выделял женщину, давая ей особое место. Женщина не была для него просто персонажем. Отчего-то мне в этом хочется видеть его к женщине уважение.

Она на секунду прекратила свой рассказ, пойдя на поводу у своих мысленных рассуждений. Катерина видела как бродят ее мысли, но не могла уцепиться хотя бы за одну из них, желательно соответсвующую разговору, чтобы вытащить в мир реальный. Понимая свои колебания, Катерина была уверенна, что выглядит глупо. Сиера же по глазам следя за ходом ее мыслей, знала что Катерина пытается объяснить что-то, возможно ей Сиере, неведомое. Она знала, что Катрина не находит слов не от своей пустоты, а наоборот, от своей переполненности.

Ненавязчиво перелистывая страницы и свои размышления, Катерина собралась мыслями, нашла нужную страницу и показала Сиере и Павлу работу "Сообщение от друга".

- Вот это полотно одно из моих любимых, именно оно стало моим вдохновением. «Сообщение от друга». Удивительно как Миро смог визуально передать ощущение дружбы. Это, безусловно, легко понять из названия работы, но ведь если бы Миро было бы достаточно одного названия, он бы стал поэтом, а не художником, - Катерина улыбнулась.

-  Это произведение натолкнуло меня на мысль и дало возможность создать собственную работу. Мы говорили об этом ранее, о многослойности значений работы. Поэтому я полностью принимаю то, что ты, Сиера, видишь в моей работе и хочу с вами поделиться тем, что я вижу в этом произведении.

Видите, большая словно парящая фигура тянется слева направо через всю работу. У фигуры этой есть основание, которым она соединена с горизонтом пейзажа. Миро изобразил это основание красным. Цвет головы этой фигуры тоже красный, такой же как цвет ее основания. Цвет же самой фигуры соответствует цвету местности, в которой она изображена, словно они едины, либо она его часть. Это цветовое соответствие и заземленность фигуры своим основанием, словно якорем, заставили меня задуматься о том, что фигура принадлежит этому условному пейзажу, этой земле, которая возможно является ее домом. Но, как мы видим, большая часть ее фигуры парит над этой территорией и тянется туда, где местность делится тонкой изогнутой линией. Словно граница, она разделяет этот просторный темно-коричневый пейзаж от местности усыпанной разноцветными лоскутками. Мне это очень напоминает то, что я обычно  вижу из окна самолета. Заметив и подарив мне это визуальное соответствие, мое сознание натолкнуло меня на мысль, что речь идет о далеком пути. Пути, к которому эта массивная фигура тянется, что мы видим через устремленность ее головы в правую часть произведения. Такое условное парение я считаю символичным изображением мыслей этой фигуры, так тянущейся туда, в местность, расположенную по ту сторону тонкой разделяющей линии. Эта другая местность, частично окрашена в красный цвет, таклй же как ее основание и голова. Возможно, в той далекой местности есть подобие этой фигуры, ее родство или ее друг. Объединяют же эти две части произведения, разделенные торчащей из земли линией, воздух, окрашенный в зеленый цвет и разлитый по обе стороны полотна. Он все объединяет, и возможно, делает эти два далеких места ближе. Я не знаю как вы, но я когда получаю письмо или открытку от друзей, живущих далеко, всегда физически пытаюсь ощутить их присутствие, пытаюсь ощутить на себе запах конверта, близких мне слов и мыслей, словно хочу пропустить их через себя. Как правило расстояние не влияет на нашу близость, потому что мы мыслим одинаково, дышим одним воздухом, живем одной атмосферой. Вот эту атмосферу мне и хотелось запечатлеть. Оттого и два силуэта, погруженных в эту зеленую густоту. Я, безусловно не Миро и знаю свое место как художник. Но меня потрясла теплота его работы, она затронула и пробудила во мне это знакомое ощущение дружбы, единства и я не смогла не выразить своего состояния.

Сиера посмотрела на Катерину неподвижным блестящим взглядом. Ей было приятно, что интуитивно она выбрала для себя и Эдварда именно эту работу. Любовь не единственное, что объединяет их. Они едины через дружбу, через общую атмосферу. Это именно то, что скрепит их жизни, когда начнет ослабевать ее красота.

- Катерина, это удивительная работа. Я рада, что твое значение так переплелось с моими детскими воспоминаниями, - Сиера на момент задумалась, если стоить поделиться причиной покупки и, решившись, произнесла, - Я покупаю эту работу для себя и своего молодого человека, я надеюсь, что ему эта работа понравится так же как и мне.

- Я тоже на это надеюсь.

Проведя вместе еще некоторое время, Павел спросил электронный адрес Сиеры и выслал ей данные счета галереи, на которой она должна была перечислить оговоренную сумму. Шестьдесят процентов от этой суммы будет отправлено на счет Катерины. Позже Павел записал адрес доставки и согласовал с Сиерой удобную ей дату.

- Ну что ж, мне пора идти, иначе я опоздаю в Университет, было очень приятно познакомиться.
- И мне было приятно с тобой познакомиться. До встречи, Сиера.

Сиере до сегодняшнего дня не приходилось общаться с художниками. Несмотря на то, что первоначальное неудобство растворилось в комфорте, теперь она была наполнена другим чувством, мешающим ей. Она не знала, как принять это вежливое внимание, как уйти, не поддавшись соблазну попросить Катерину о следующей встрече. Теперь, возможно, они смогут увидеться лишь на открытии ее следующей выставки. Узнает ли Катрина ее, вспомнит ли. Произвела ли она хорошее впечатление. Ей бы хотелось, чтобы все это произошло. Сомнения вертелись в ее голове, сковывали ее. Засмущавшись, неловким жестом она засунула обе руки в карманы своих джинс.

- До встречи, Катерина, - попрощалась Сиера и пошла к выходу.

 Взгляд Катерины не смог не заметить, как руки Сиеры погрузились в карманы, приподняв ее длинную кофту и обнажив черную полосу, проходящую по краю ее штанов. Замочной скважиной засверлило это пятно, вонзилось в ее память, открыло дверь в день случившийся чуть более полугода назад.

                IV

Был воскресный, солнечный день. Большая, широкополая студия Катерины дышала ярким, искристым воздухом. Тонкими паутинками сползали по нему лучи света, дотягиваясь до Катерины своими заостренными пальцами, пытаясь разбудить ее.

Катерина любила проводить время в своей студии. Чем-то похожа она была на пространство жилое, можно было здесь остаться ночевать, принять душ, даже приготовить кое-какую еду. Но не было в ней человеческой обыденности, заворачивающей жизнь в махровые слои комфорта. Не было загромождений мебели, ковров, ламп, посуды. Не надо было здесь прятаться от страха своей скоротечной жизни за вещами и предметами, гарантирующими комфортное существование. Здесь напрямую задавала она вопросы своим холстам, извлекала ответы. Она знала наизусть правила доступного жизнерадостному полезному человеку мира. Видела как люди часто цепляются друг за друга, как нужны им эти болтливые счастливые связи. Катерине же, для здорового в ее понимании существования, подобные связи не требовались. У нее была особого рода связь, в которую она погружалась именно здесь.

Здесь было чем дышать. Сюда, как в живительным атриум, стекали идеи. В те ночи, когда ей не хотелось уходить Катерина вытаскивала матрац в самый центр этого атриума. Было странным спать, не упираясь импровизированной кроватью в одну из стен. Животное ее существо чувствовало опасность, просило опоры. Но животного и инстинктивного в Катерине было мало. Она умела видеть границу между желаниями и страхами своего тела и порывами своей души. Душа же ее наслаждалась свободой. Как на постаменте торжествовала она на высоком матраце в центре полупустой студии.

Этим поздним утром, успевшим перейти в день, она проснулась не одна. На чувство радости быть в своей студии наложилось наивное чувство возбужденности от того, что она проснулась с этим мужчиной. Катерина знала насколько тонкие и прозрачные эти, дарующие мнимую наполненность, моменты. Чем более они были хрупкими, тем более болезненными. В радость обладания, наполнявшую ее после пробуждения, влилась печаль: непридуманное проверенное осознание того, что момент этот скоро умрет. Вчера днем Катерина усердно трудилась над заказом, и проснувшись, ее одолевало желание осмотреть результат проделанной работы. Но ради того, чтобы продлить этот короткий момент счастья, она решила пожертвовать этим желанием и позволила себе сосредоточиться на лице мужчины, лежащего в ее объятиях.

Катрина робко и тихо всматривалась в его спящее лицо, наслаждаясь этим скрытым его обладанием. Ей не надо было искать в его глазах так необходимые ей, но отсутствующие чувства. Она могла просто смотреть. За последний, теперь уже практически год их нечастых встреч, лицо это стало ей знакомым, но все еще радовало своей новизной. Как художник она, как никто другой, знала, что не было в нем физической красоты, очаровывающей или тянувшей, но Катерина тянулась к нему сама. Возможно, она была наполнена красотой и гармоничностью изнутри, и существо ее не требовало этих качеств снаружи. Точнее она требовала их от всего, что создавала, но считала лишним спрашивать их у тех, в ком не было ее крови и плоти. К тому же в ее понимании вещей не было архитектурной строгости и точности, она любила цвета, их союзы, изгибы их движений. Именно поэтому, она любовалась растрепанными кудрями его волос, изгибами его ресниц, слегка изогнутой линией его носа, акварельными точками его щетины, брызгами охры его веснушек. Его цвета ей нравились больше всего. Сейчас глаза его были закрыты, но она детально помнила каждый их полутон. Не желая терять времени на то, что зрению ее было неподвластно, она стала утолять свою визуальную жажду, созерцая его губы. Этот цвет был ее любимым. Теплый коричнево-розовый, кое-где по краям украшенный россыпью мелких веснушек. Этот удивительный розовый цвет бродил по ней. Именно он стал вдохновением, легшим в основу серии росписи, заказанной текстильной компанией, с которой сотрудничала Катерина. Росписи должны были лечь в основу продукции, создаваемой для коллекции одного молодого талантливого дизайнера. Подробно обсудив идею коллекции, ее заказчик и сотрудник полностью доверился Катерине. Катерина же доверилась этому удивительному цвету.

Сегодня утром вся ее студия дышала этим розовым, пронизанным паутинами лучей. Наполнившись медитативным созерцанием дорогого ей лица, Катерина переключилась на созерцание проделанной ею работы. Она осмотрела студию, удостаивая вниманием каждое из полотен, зная, что свежий и быстрый взгляд укажет ей на ошибки и недочеты. Так же она знала, что если он заметит какое-либо несовершенство, то она сегодня же постарается все исправить. Зная это, не без присутствия небольшого страха, Катерина издалека осмотрела свои работы. В дни после проведенных совместно с этим мужчиной вечеров и ночей, работа давалась ей с трудом. Мысли ее перебирали случившиеся события, не выпускали ее из порожденного воображением лабиринта, по которому она могла бродить часами. Обнаружив, что ошибок не было, она наполнилась чувством легкости и удовлетворения. Поблуждав по студии взглядом, Катерина вернулась к источнику своего вдохновения, который к тому времени открыл глаза и разглядывал Катерину полусонным взглядом. 

- Доброе утро. Довольна своей работой?
- Ошибок нет, я довольна, - разулыбалась Катерина.

Желудок ее был торжественным и сжимающимся от того, что ей предстояло провести еще немного времени с этим человеком. Человеком, которого она безоговорочно впустила и приняла в свою жизнь, полюбила как ребенка и не требуя от этой любви ничего взамен.

Несомненно, ей было сложно избежать охватывающего временами чувства опасности. Опасности быть привязанной к тому, кто не привязан к ней. Опасности, что он принадлежит ей до тех пор пока не встретит женщину, которую сможет полюбить. Но оно с одинаковой силой как пугало, так и притягивало ее.

Катерина любила и понимала мужское тело. Понять же мужскую душу ей еще не удавалось. Встречая нового человека, Катрина незамедлительно начинала анализировать его жизнь, характер, манеры, привычки. Это происходило само по себе, без ее ведома. Каждый раз, когда она чувствовала, что поняла человека, интерес ее пропадал. Исчерпать же его сущность у нее не выходило вот уже как год. Возможно этого не произошло оттого, что самой сущности в нем не было, а был бесконечный поток извне. Бесконечные знакомства, встречи, новые места, активная работа, спорт, путешествия – его ум всегда был наполнен. В бесконечном своем движении, как в колесе, сознание его принимало и крутило все эти новшества, не позволяло ему остановиться. Возможно, именно этим он и привлекал Катерину. Но не было в этом круговороте места для нее.

Он любил проводить время с Катериной. Это время всегда вдохновляло его, обещало и дарило новые идеи. Но что-то останавливало, не позволяло раствориться в ней. Даже если бы она добилась его расположения, вызванного возможно его одиночеством или желанием быть любимым, чувств так ему недостающих, он был бы с ней лишь поверхностно. Их встречи бы влились с нормальный распорядок дня и никогда не смогли бы потерять чувства комфортной привычности, столько противоположного чувству истинной в его понимании любви и страсти, к которым тянулось его сердце. Катерина не могла понять, что происходит в его душе, не могла понять, что происходит в ее собственной и оттого, чтобы не усложнять ситуацию, решила быть открытой и откровенной, не тая высказывая всю свою заинтересованность и привязанность. Он безусловно не мог не видеть, что испытывала к нему Катерина. Ее безоговорочная открытость отталкивала его, и он не мог этому противостоять. Ежедневно смотреть в глаза тому, кто в тебя безответно влюблен? Надо быть смелым человеком, чтобы пойти на это. Он не мог на это решиться, хотя бы оттого, что не видел в этом никакого смысла.

Сегодня утром Катерина была очень хороша собой и выглядела моложе своих лет.

- Ты очень хорошо сегодня выглядишь. Можно подумать, что тебе 25.
- Спасибо, и ты прекрасно выглядишь.
- Я могу угостить тебя завтраком?
- Конечно, куда пойдем?
- Я знаю одно место, но туда идти минут 15, что скажешь?
- Я не против, - обрадовалась Катерина, представляя, что все это действо может продлиться часа полтора.

Они молча лежали на одиноком матраце, размещенном в центре ее студии.

- А что у тебя с планами на сегодняшний день?
Катерина удивилась заданному вопросу, так как обычно этого, так любимого ею, мужчину редко интересовали ее планы, и оттого промедлила с ответом.
- Ммм, честно сказать, ничего особенного. Работу я свою закончила еще вчера, курьер приедет только завтра, исправлять мне ничего не требуется. Поэтому сегодня я свободна, может, схожу на выставку, если честно еще не думала.
- Тогда, можно, я останусь с тобой?
Катерина кивнула, не поверив своим ушам.

Они прошли вдоль канала в кафе, где подавали хороший завтрак. Скупой, залитый светом, интерьер украшало фортепиано и им повезло услышать несколько мелодий. Пианист импровизировал на тему современной музыки. Сознание Катерины всегда пыталось угадать какую мелодию он исполняет сейчас, так как из-под клавиш фортепиано они выходили более утонченными и привлекательными и оттого зачастую неузнаваемыми. Вернувшись к каналу, они заглянули в книжный магазин, располагающийся на небольшой лодке. Внутри было смастерен импровизированный диван, на котором лениво растянулись две кошки. Катерина прошлась вдоль книжных полок, вытащила одну из книг и усевшись на диван, стала перелистывать страницы и гладить по очереди то одну, то другую кошку. Кошкам ее внимание безусловно нравилось, это было видно из того они ели заметно в поиске внимания, не теряя своего достоинства, по-кошачьи тянулись к ее незанятой книгой руке. Разглядывая живописные полотна и фотографии, перелистывая иллюстрации в многочисленных небольших галереях, заказывая каппучино в различных кафе, обмениваясь шутливыми фразами, держась за руки и прогуливаясь по парку они провели вместе целый день.

К вечеру они вернулись в студию. Катерина была счастлива и это начало ее беспокоить.
- Ты веришь в то, что мы должны платить за счастье? За каждую позитивную эмоцию мы платим эмоцией негативной. Такая гармония.
- Некоторые люди просто наслаждаются своими жизнями и не думают об этом.
- Я думаю. Я наслаждаюсь и думаю. Сегодняшний день был слишком идеальным. Что-то должно произойти. Я знаю.
Он с удивлением посмотрел на нее, Катерину же переполняла энергия, она не могла ее остановить.
- За каждой белой полосой следует черная. Я не хочу ждать черной полосы. Я лучше сделаю ее сама!

Катерина подбежала к самому лучшему из своих полотен, готовая променять его на мнимое, но сильное желание удержать свое женское счастье. Если уж должно появиться черной полосе, то пусть она будет здесь на ее полотнах, но не с ним. Здесь в мире двухмерном у нее есть право и достаточно сил, чтобы исправить эту необходимую гармонии оборотную сторону счастья. У нее есть время до завтрашнего утра. Порыв ее страстной души схватил кисть, опустил в черную краску и занес сверкающим заострением, словно лезвием, над тонким полотном.

Эдвард, находившейся в хорошем настроении от проведенного дня, закончившегося такой забавной ее выходкой, рассмеялся.
- Ты сумасшедшая, перестань, не порть, - он подбежал к ней и схватил за обе руки со спины, - Вот, я буду твоим полотном, - он высвободил ее руки, широко расставив свои, словно желая ее обнять.

Катерина обняла его двумя руками, скрестив их на спине, посмотрела в его глаза, театрально занесла правую руку, в которой держала кисть и вонзила в его бедро. Разразившись смехом, Катерина начала медленно падать. Цепляясь за его штаны, она прочертила начатую линию до его колена. Упав на пол и, смотря на него снизу вверх, Катерина продолжала смеяться. Эдвард смеялся вместе с ней. Они оба смеялись: ее сумасшествию, их общему дурачеству. Рука не подвела Катерину, прочертила гармоничную, строгую, немного изогнутую линию, словно было ей там место.  Эдварду понравился этот день, понравилось, как смотрелась в нем Катерина, понравился этот сумасбродный жест и эта гармоничная линия. Оставил он этот день, Катерину и ее линию на память. Не стер из своих воспоминаний. 

Следующим утром Эдвард ушел, не попрощавшись. Слабые их встречи, случившиеся за последний год, странным образом переплелись и запутались в этот необыкновенный день их близости. Близости, которую он ранее не допускал или не мог себе позволить допустить. Что толкнуло его на этот день, он мог ответить с трудом. Но теперь он точно знал, что сердце ее будет требовать еще большего сближения. А оно было невозможно.

Эдвард безусловно знал, что ее чувства перевешивали то, что испытывал он. Со свойственной Катерине тщательностью она начинала заботиться, улучшать все, что попадало в ее руки. Оттого вложила она много тепла в эти их короткие встречи. Ее естественное, оправданное, жаждущее ответа желание значить, быть нужной, осталось не удовлетворенным этим неразгаданным человеком.

Очень сложно далась ей эта разлука. Она ждала от него сообщений, звонков. Долгие месяцы закрывала она на ключ свои чувства, свое тело, свою личную жизнь. Не в этом было ее предназначение. И теперь в виде болезненной разлуки осознание это с четкостью и ясностью снизошло на нее. Не могла она тратить данное ей время на привязанность к одному человеку. Она должна была творить то, что заставит чувствовать многих.

                V

- Катрина, Катерина, что с тобой? Ну что мне с тобой делать, создание не от мира сего. Боже ты вся белая, ну открой глаза. Присядь, что случилось? – Павел усадил Катерину на стул, - Я конечно знаю, какя ты странная, но это уж слишком!

Катрина, усаженная на стул, послушно сидела на нем, бледная и неподвижная.

-  Открой, наконец, глаза, ты меня слышишь? – Павел не мог разобрать, была ли Катерина в сознании. Он спустился вниз за стаканом воды. Вернувшись, и не найдя никаких изменений, не долго думая Павел размахнулся и ударил Катерину по лицу. Катерина зашевелила глазами, словно моргая под все еще закрытые веками. Почувствовав успех своего смелого шага, Павел решился на второй, и вылил на голову Катерины принесенный им стакан воды.

Катерина очнулась и посмотрела перепуганными глазами на Павла,
- Что случилось?
- Ты это у меня спрашиваешь? С тобой случилась пощечина и стакан холодной воды. Это то, что мне позволено знать. Почему ты белеешь и падаешь в обморок остается за пределами моего понимания.
- Павел, дорогой мой человек, спасибо... Что бы я без тебя делала, - произнесла Катерина, руками смахивая с лица и волос воду.
- Спасибо. Ты тоже дорогой мне человек и, причем человек очень талантливый, но Катерина, иногда ты меня пугаешь. Благо Сиера успела выйти до того как ты впала в свою бледную кому. Кто хочет покупать работы у больных художников? В конце концов, элементарные правила гигиены, это может быть заразно.
Павел смотрел на мокрую приходящую в себя Катерину.
- Что произошло? Ты можешь мне хоть раз в жизни объяснить?
- Что тут объяснять,- Катрина на секунду приостановила свое оправдание, - Посмотри адрес доставки.
- Смотрю и что? Ты адрес доставки до этого не видела? Это что повод падать в обморок?
- Эзра Стрит?
- Да.
- Это адрес, по которому живет Эдвард.

Возбужденность, вызванная продажей работы и выпитым кофеином быстро перетекли в огорчение и оставили во рту Павла запах ненужных разговоров. Он обнял Катерину и заказал ей такси.

- Езжай туда, где тебе будет комфортно. Боже, ты вся скукоженная, тебе холодно? Прими теплый душ. Деньги от продажи поступят на твой счет на следующей неделе, сходи в хороший ресторан, я могу составить тебе компанию. Ты знаешь, я всегда рядом, позвони мне как сама этого захочешь.

Катерина не смогла найти в себе соответствующего красноречивого ответа, сказав лишь «Спасибо», но столько благодарности и понимания было вложено в это слово, что другого было и не надо. Она завернула себя в холодную куртку, вышла на улицу, села в заказанную Павлом машину и назвала адрес своей студии. Она ехала туда, где ей будет комфортно. 

                VI               

Катерина приехала в студию, кутаясь в свою куртку и дрожа от холода. В студии было свежо, обычно в такой атмосфере ей легко думалось. Именно в такой дом приходили лучшие ее идеи. Но сегодня она не могла переносить эту промозглость, пронизывающую ее до костей. Она включила отопление, вытащила в центр студии свой матрац. Легла на него, скручивая свое зябкое тело в спирали.

Она больше не будет проверять телефон, больше не будет ждать его отсутствующих сообщений, не будет жить своей призрачной личной жизнью. Не будет больше этой жизни. Не в этом ее предназначение. Она должна быть свободной. Ее руки должны касаться холстов, а не Эдварда. Теперь она знает какие руки прикасаются к нему, гладят его волосы. Знает, кто смотрит ему в глаза. Она больше не принимает участия, ей остается лишь наблюдать. Ее работа станет безмолвным свидетелем этого независимого от него счастья.

Катерина пролежала, кутаясь в пытающееся согреть ее одело, пока на улице начало темнеть. Полутьма незаметно вошла в студию, поглотила холсты, краски, книги, мысли и саму Катерину. Она представила как этот же сумрак вошел в квартиру Эдварда. Как Сиера зажгла в ней свет. Как Эдвард вернулся домой, чтобы делить с ней свое будничное счастье. Знает ли она, Катерина, что такое будничное счастье? Что такое принадлежать и обладать в любви? Нужно ли ей это знать.

Была ли она хоть единожды по-настоящему привязана к кому-либо или каждое мгновение своего существования она посвящала лишь себе, притворяясь, что делает это на благо других? С какой легкостью от нее избавлялся каждый ее обидевший или же ею обиженный. Не этого ли она хотела в глубине души. Освободиться от всего лишнего и мешающего, найти повод остаться с собой наедине. Если на свете человек, который не обидет ее и которого не обидет она, чтобы вместе остаться с самими собой наедине? Не мешать, не останавливать, не растворяться в ущерб себе и ему.

Как несправедливо заложена задача найти мужчину, который должен сделать ее единым. Как несправедливо требовать от нее исполнить свое женское предназначение. Требовать, не объяснив, как это возможно - сосуществовать втроем с этим мощным потоком извне, бьющим ее в спину и беспрестанно толкающим ее вперед. Найдется ли тот, кого толкают с такой же силой, чтобы было возможно идти по этому пути и не отдаляться более чем на расстояние вытянутой руки? Более, чем на расстояние линии. Черной или белой полосы. Преодолевать их вместе.

Возможно ли перебороть порядок вещей. Нарушить его. Остаться наедине с собой. С этой студией. С холстами. Красками. Идеями. С этим сумраком. Раствориться и переплестись с ними, отыскав, пусть неодушевленное, но единство. Единство с тем, что более ее, лучшее ее, весомей. С тем, что без всякого эгоизма и самодовольства может научить ее чему-то ей неведомому. Показать ей другие миры. Миры в которых нет эмоций, нет череды событии, лишь чистые плоскости и цвета, допускающие себе лишь одно движение от растворения в белом к растворению в черном. Бесконечные их комбинации никогда не смогут ей наскучить. Всегда дадут работу ее руке, превратившейся в кисть. Ничего кроме символов мира высшего, рожденных в этом пусть красивом, но диком мире реального. Мире, который с такой легкостью может ранить своей зависимостью и слабостью. Своими страстями, нужными природе для того чтобы уговорить ленивого сладострастного человека продолжить свой род. Обещание наслаждения во имя рождения новой жизни. Она одарена другим рождением. Безо всякого обещания наслаждения, жесткие схватки и неодушевленные дети. Ее полотна. Она любит их. Они ее продолжение. Ее защита.   

«Встань. Преклоняясь, ты возвышаешь себя» обратился к Катерине внутренний голос.

Катерина прислушалась и последовала ему. Она провела в своей студии двадцать дней. Наедине с собой. В окружении, которое ее принимало и понимало, давало ей силы и чувство нужности. Сумерки были испытанием. Именно в это время она работала над своими новыми полотнами. Основным выразительным средством стала черная полоса, линия, прочерченная ею однажды в этот наполненный иным единством день. Закончив свою работу, Катерина убедилась в отсутствии каких-либо причин, подтолкнувших ее. Все окружавшее ее, как и в жизни любого другого человека, было лишь результатом данного ей предназначения. 

Спустя двадцать дней Катерина прекратила работу. Ее уставшая, опухшая рука набрала телефонный номер. Человек, которому звонила Катерина приехал в студию через час.

Катерина открыла дверь мужчине, перед которым предстала исхудавшая женщина средних лет. Наполовину монах, шедший к просветлению, но на полпути решивший вернуться и даже впустить его в свою келию. Наполовину бездомный, оголодавший, неопрятный, чудом нашедший место для ночлега. Александр оценил взглядом Катерину.

- Поздравляю, - строго сказал он и прошел в глубину студии, быстрым шагом обойдя это странное жилище. Он остановился и уделил внимание каждой из работ, - Поздравляю, - повторил он, - Хорошие вещи.

- Вещи сами по себе ничего из себя не представляют, кроме стабильно разрушающейся оболочки. Как тела без душ.

Александр осмотрел студию. Катерина знала, что один из ее главных кураторов будет сегодня здесь, но не привела свое временное замусоренное жилье в порядок. То здесь, то там валялись разброшенные вещи, перепачканные краской тряпки, кисти, опрокинутые банки с пролившейся краской, клочья разодранных холстов. Кое-где валялась испорченная еда. Катерина не стала чистить не только свой кров, но и саму себя. Не стала показывать свою отполированную сторону, а она, Александр знал точно, у Катерины имелась. Учитывая отсутствие какой-либо градации между дикостью ее обители и торжеством новорожденных полотен, душа Катерины явно относилась ко второму порядку вещей и в чистоте ее не было никого сомнения.

Александр строго посмотрел на Катерину, ответив на только что сказанное ею высказывание:
- Это абсурд.
- А что не абсурд? - поспешила ответить Катерина.
- Действительно, - решил согласиться Александр.
- Каждый раз когда наш ум обманывается и осознает обман, мы признаем предметы участвующие в надувательстве ложными, неправильными, искусственными. Если мы находим обман среди людей, чаще всего он наносит нам эмоциональный ущерб или любые другие негативные эмоции, то вещи искусственные, одушевленные обманом, заложенным рукой человека, призваны одурачивать нас для развлечения нашего интеллекта.
- Ясно, - Александр осмотрелся, - ты права. Есть горячая вода?
- Не знаю.

Александр пошел проверить была ли горячая вода. Он открыл кран в душе, подержал руку под струей воды. Отрегулировав ее до комфортной температуры, Александр пошел за Катериной. Она сидела на краю своего матраца, словно сгорбленная ворона, и смотрела в солнечное промозглое окно. Александр взял ее за руку, попытаясь провести в душ. Катерина начала сопротивляться, отбиваться от его попыток взять ее за руку, дуя шеки и хмуря брови как ребенок. Она не хотела никуда идти. Тогда Александр подхватил ее на руки и понес туда, гже шумела струя воды. Когда они приблизились к двери, он поставил ее на пол. Убедившись, что она уверенно стоит на ногах, Александр расстегнул ее теплый свитер, потянул вверх футболку аккуратно вытаскивая из рукавов и расправляя ее худые руки, снял теплые перепачканные краской штаны, теплые заношенные носки. Распустил ее волосы. Обнаженную он поставил ее под душ.

- Вот гель для душа, вкусно пахнет. Дай мне знать когда закончишь.
Катерина стояла под струящимся обжигающим потоком. Словно бездомный, кочевавший по холодным улицам и получивший наконец доступ к теплому жилищу, она начала наслаждаться струящейся теплой, практически горячей, водой. Открыла гель для душа и начала тереть ладонями свой живот. Амплитуда ее движений постепенно росла и через какое время Катерина обнаружила себя водящей руками по всему своему телу. Душа ее расправляла вновь обретенные конечности, ощущала себя в этом исхудавшем покинутом теле. Сложно сказать сколько прошло времени прежде чем Катерина выдавила из себя низкий, грубый, животный стон.

Александр открыл дверь душа, выключил воду. Завернул Катерину в свежее, новое полотенце.
- Какое мягкое. Где нашел?
- Купил перед приходом сюда, сразу же после твоего звонка.
- Я такая предсказуемая?
- Как раз наоборот. Никогда не знаешь что от тебя ждать и что может пригодиться.
- Что еще есть?
- Немного чистой одежды. Скажи как будешь готова, я тебя покормлю. Что ты ела все эти 20 дней?
- Не знаю.

Когда Катерина была готова, она вышла к Александру. Увидев тарелку с бульоном, она почувствовала как крот ее наполнился слюной. Катерина тихо и аккуратно присела на край матраса перед которым на стуле стояла тарелка, испускающая ароматный пар. Катерина стала взглядом следовать этому пару, начиная от самой тарелки, поднимаясь туда, где пар растворялся. Каждый раз удивляясь пропажи, она снова возвращался к тарелке и следовала за новой порцией пара.

- Ешь, остынет. Только  прошу, не очень быстро. Это может быть опасно в твоем состоянии.

Катерина решила повиноваться своему спасителю, хотя иногда и забывала кто он такой. Весь день она была тихой, ничего не говорила, но лишь следила за тем, что делал Александр или же смотрела в окно.

Александр без конца кому-то звонил. Через пару часов пришел человек с большой камерой, расставил освещение и сфотографировал каждое из полотен. Александр поблагодарил его. Вечером он отвез Катерину домой и пообещал приехать через неделю. Через неделю он действительно приехал и провел с Катериной весь день. Задавал много вопросов. Все они, конечно же, касались серии ее работ. Ближе к вечеру он сообщил, что им предоставлена возможность выставиться в галереи «Ла Скатола». Открытие выставки скоропостижным образом было назначено на 8 Декабря. В ближайшие дни Александру нужно будет согласовать с Катериной название серии, составить описание работ, замерить холсты. Александр знал, что "Ла Скатола" могла стать взлетной площадкой карьеры Катерины. Впереди у него было два месяца, чтобы выйти на людей другого уровня и пригласить их на открытие выставки. Далее от него уже ничего не требовалось и не зависело. Далее все зависело от таланта Катерины. А в нем он не сомневался.

  VII

После того как телефон Александра принял входящий от Катерины звонок прошло два месяца и наступил вечер открытия ее выставки. Практически три месяца с тех пор как Катерина продала Сиере свое полотно. Все это время мысли Катерины бродили в визуальном беспорядке и беспорядку вербальному в ним не было места. Она практически потеряла интерес к словам и не считала нужным его вновь обретать.

Сегодня был вечер ее торжества и сердце ее трепетало от предстоящего разговления. За пару часов до открытия выставки она начала приводить себя в порядок. В животе ее бродила суета. Она торопилась и медлила, не могла рассчитать время. Ей стало сложно дышать и она поспешила открыть окно. Цветы, увиденные ею несколько месяцев назад местами осыпались, местами замерзли. Природа расставила все по местам и Катерине отчего-то было приятно наблюдать этот порядок.

Она приняла душ, высушила отросшие волосы. Собрала их наверх, закрепив импровизированную прическу шпилькой. Пришло время открыть подарок, на днях полученный от Александра. Грациозные истощенные руки Катерины открыли коробку и подняли вверх струящийся и стремящийся стечь обратно в коробку шелк. Черное платье, аккуратное, элегантное, по ее исхудавшей фигуре. Александр угадал как украсить Катерину. Он знал толк в женщинах и сегодня это именно то, что она есть. Из украшений Катерина выбрала красную помаду и красный лак. Ноги не протестовали против высоких каблуков и она с радостью погрузила их в элегантные туфли. 

Собравшись, она взглянула на себя в зеркало. В возрасте, в котором она находилась сейчас, Катерина могла позволить себе красоту внешнюю, привнесенную руками профессионалов, способных разглядеть миловидность даже там, где ей не было места. Она осознанно отказала себе в этом. Красота ее шла, или даже давила, изнутри. Красотой ее был стрежень, умеющий противостоять соблазнам духа. Но была ли эта красота привлекательна для других было вопросом. Еще свежая телом женщина, способная привлекать, но не способная удержать. Никто не хотел ее обнять или хотя бы погладить по голове. Одиночество ходило за ней и эти обстоятельства являлись идеальными возможностями для ее желания творить.

Зачем ей это молодое тело? На секунду Катерина почувствовала себя бесплодной материю. Но этот факт ее не расстроил, ведь он был не совсем верен. Сегодня она идет на крещение своих детей, своих полотен. Она знает, что они хороши, что им будет дано восхищение. Это не могло не приносить ей радость. Она лишь надеялась, что Эдвард и Сиера не будут присутствовать на открытии. Она заранее попросила Павла не высылать им приглашение, несмотря на то, что все ее покупатели были приглашены. Это был ее вечер, ее заслуженное торжество.

Катерина не стала брать такси, решив пройтись пешком. В глубине души она радовалась, что является зрелым художником. Ей не надо суетиться в день открытия, размечать стены и сверлить в них дыры, устанавливая по местам тяжелые подрамники. Теперь ей 35. Она выстрадала первую, самую сложную и важную часть своей карьеры, пройдя через тяжелый труд как своей своей души и так и своего тела.

Она ни раз замечала как люди пристально всматриваются в нее в день открытии ее выставок. Сегодняшний вечер не был исключением. Прохожие без стеснений оборачивали свои головы, словно пытаясь ее узнать и удивляясь, что не могут понять кто эта женщина. Катерина, путаясь, словно скрываясь от них, в свое легкое пальто, вдохнула холодный воздух, ответив ему горячим паром выдоха. Она живет, она дышит.

Подойдя к галерее, она увидела толпящихся у входа людей. Кто-то пришел сюда посмотреть на серию ее новых работ, кто-то для того чтобы показать себя, для кого-то это лишь повод не скучать в четверг или просто выпить бокал шампанского. Ее устраивала любая из перечисленных причин. Главное, что эти люди были счастливы.

Катерина сняла пальто и встретила вгляд Александра.
- Красивое платье - хороший выбор, - не мог сдержать своего циничного восхищения Александр.
- Спасибо. Красивые работы - хороший выбор, - медленно, словно по слогам, произнесла Катерина.

Александр рассмеялся и не смог сдержать своего хорошего настроения весь вечер.

Катерина наблюдала за пришедшими людьми, иногда вступала с ними в разговор. Александр без конца знакомил ее с восхищенными улыбающимися ей лицами, подводил для беседы к уже знакомым. Изнеможденная многочисленными беседами, в которые она вкладывала всю себя, весь свои искренний к этим людям интерес, она вышла на улицу. Холодный воздух осветил ее белую кожу. В своем черном платье и этом искристом морозном воздухе она ощущала себя черно-белым снимком. Ей бы хотелось закрыть этот альбом, украсив его последнюю страницу фотографией ее маленького успеха, ее камерного торжества. Но жизнь не была альбомом и Катерина знала, что за изображением этим последует нескончаемые страницы новых событий. Предчувствуя, как они приходят в ее жизнь, она решила посвятить эту паузу всему, что случилось с ней и ее жизнью до происходящего сейчас момента. Катерина стояла прислонившись к двери, бесстыдно разглядывая обнаженную улицу. Что-то незаметно нарушало это статичное изображение, превращало его в двухмерную плоскость, заставляло двигаться каждый ее сантиметр. Что-то ели уловимое и белое. Это был первый снег. Чистый, переливающийся дар зимнего неба.

- Вот она, - Катерина услышала знакомый голос Павла. Сколько же я тебя не видел! Хорошо выглядишь. Отличное платье! Готов поспорить - это выбор Александра.

Павел, приобнял и расцеловал Катерину.

- Привет, Павел.
- Похудела. Но тебе идет!
- Спасибо. Ты тоже… выглядишь… хорошо. Когда мы в последний раз виделись?, - медленно протянула Катерина, - Кажется, это было в прошлой жизни. Ты мне что-то рассказывал… Ах да - про молодого человека. Как он?
- Ооо, это долго рассказывать, не все сразу! Если хочешь, завтра встречу тебя в 12 дня, все расскажу. Могу заехать за тобой. Ты же в силах держать себя в руках и остаться ночевать у себя дома?
- Ты видимо и не знаешь какой я последнее время монах, - Катерина рассмеялась.
- Ну наконец-то я вижу как ты смеешься.

Катерина кивнула и отпустила Павла в теплые объятия галереи, наполненной хорошим настроением и запахом шампанского.

В эту ночь Александр отказал большинству покупателей. Зная истинную цену этой серии, он позволил продать лишь два полотна. 

VIII

Раздался звонок в дверь. Звонили снизу и через экран видео звонка Эдвард увидел, что звонивший был мужчина.
- Здравствуйте?, - удивился Эдвард.
- Курьерская доставка.
- Поднимайтесь, второй этаж.
Когда дверь открылась, мужчина сообщил, что доставка для Сиеры Питнер.
- Да, одну минуту, - растерялся Эдвард.
- Сиера, ты что-то заказывала?
- О, да. Прости, я совсем забыла что доставка сегодня, - у Сиеры от увиденной упаковки сжался живот "Надеюсь, он сможет принять этот подарок". Она поспешила расписаться пластиковым стилусом на экране нехитрого приспособления в руках курьера. Он передал Сиере необходимые бумаги и, попрощавшись, ушел.

Аккуратно упакованное полотно стояло в коридоре, прислонившись к стене.
- Я могу попробовать догадаться, что это? - спросил Эдвард.
- Попробовать ты, конечно, можешь, но ни за что не догадаешься!
- Хорошо, тогда начнем с другого конца. Если бы ты купила, это для себя, для Университета или по любому другому делу, ты бы выбрала для доставки свой адрес. Так?
- Так, - улыбнулась Сиера, - Не смущай меня, я сама все расскажу. Это мой тебе подарок, а возможно, даже не тебе, а твоей квартире.
- Интересно. Моей квартире еще никто ничего не дарил! Могу сказать от ее имени, что ей очень приятно. Думаю, она не против того, чтобы подарок открыл я.
- Я очень на это надеюсь, - улыбнулась Сиера.
- Поскольку даришь ты, тебе и решать где это лучше сделать.
- Может на кухне?

Эдвард принес упаковку на кухню, нашел в ящике ножницы.
- Что скажешь? Можно начинать?
- Да, конечно. Нужно начинать! - торопилась в волнение Сиера.
Эдвард начал резать упаковку. Сиера не знала, какие влова она должна будет сказать когда произведение освобождено от упаковки. Как она объяснит эту покупку? Зачем она это сделала? Это даже не ее квартира. Ей вдруг стало ужасно неловко за этот свой порыв, подтолкнувший ее купить работу.
Эдвард снял упаковку и поставил работу холстом к стене.
- Может ты хочешь что-то сказать прежде чем мы оба увидим то, что ты приобрела?
Сиера неслышным шагом подошла к стене, там где стоял холст, с легкостью приподняла полотно и повернула его лицом к Эдварду.

 - Эта работа… Она очень связывает меня с воспоминаниями детства, с домом моих родителей. И… поскольку сейчас мы пробуем строить наш общий… дом, мне подумалось, что эта работа сможет украсить его… Привнести что-то теплое. И… твой чертеж, он такой одинокий. Мне показалось, это полотно сможет стать садом для твого чертежа… Так уютней, может быть…

- О Сиера, - Эдвард подошел к ней и крепко обнял, смотря на произведение через ее плечо.
- Это именно то почему я люблю тебя, Сиера. Ты так тонко все чувствуешь и все понимаешь. Понимаешь меня. Это лучший подарок в моей жизни. Ты - мой живительный сад, ты мой дом, - Эдвард прижал Сиеру еще крепче, словно хотел стать с ней единым целым.

- Ты сможешь принять этот подарок?
- Ты спрашиваешь? Безусловно! Мне очень нравится эта работа. Давай найдем для нее место. Ты сказала, что думала о саде для моего чертежа? Что скажешь, если мы повесим их вместе?
- Сиера кивнула.

Эдвард достал коробку с аккуратно разложенными инструментами. Снял со стены чертеж и поставил его рядом с холстом. Измерил стену, раму и порамник. Наметил, где должны быть вбиты новые гвозди. Когда все было готово, Эдвард поместил чертеж, обрамленный в красивую белую раму на свое новое место.
- Теперь твоя очередь, - обратился он с Сиере, - Скажи если холст будет слишком тяжелым, я помогу.
- Нет, он довольно таки легкий, это же полотно, безо всякой рамы. Да, я хочу это сделать сама.
Сиера приподняла холст и прицелившись к прибитым по местам гвоздям, закрепила его на стене.

Сиера спиной сделала несколько шагов назад, где встретила объятие Эдварда.
- Ну, что скажешь?
- Мне кажется, они очень хорошо сочетаются. - Эдвард задумался, - Мне бы хотелось видеть здесь больше твоих вещей. Подумай, когда мы сможем их перевезти.
Сиера кивнула и крепко обняла Эдварда, - Кончено, я безусловно подумаю.

Эдвард узнал руку Катерины, возможно он даже видел эту работу в ее студии. Теперь ему уже было сложно вспомнить. Как она? С тех пор как он встретил Сиеру, он перестал думать о ком-либо или чем-либо еще. Незаметно и естественно все отошло на второй план. "Ничего не уходит навсегда, оставаясь в нас как воспоминание", подумалось Эдварду. "Открыть его или нет, это уже наш личный выбор". Он принял решение не открывать.

Их совместная с Сиерой жизнь начала пульсировать. События шли своей чередой, перекрывали другу друга. Хорошие моменты сменялись плохими, плохие - хорошими. Они поддерживали другу друга и шли вместе не отдаляясь более, чем на расстояние вытянутой руки.

Какое-то время спустя, Сиера увидела в метро рекламу выставки, проходящей в музее Тэйт Модерн. Реклама говорила о том, что С 12 Апреля по 6 Июня 2018 года музей мирового масштаба будет представлять работы Катерины Пирсон. Сиера улыбнулась этому объявлению и решила непременно посетить экспозицию. Но жизнь задавала свой темп, даты выставки затерялись в повседневных делах и буднях. В выходные всегда появлялись какие-то необходимые дела. И даже, в случаях когда этого не происходило, ей и Эдварду хотелось просто насладиться компанией друг друга: прогуляться по парку или же, расположившись на комфортном диване, почитать что-нибудь в тишине вдвоем. Сиера, решив успокоить небольшое чувство вины и обиды на себя за то, что так и не нашла время посетить выставку, пообещала себе купить каталог работ Катерины.