Меня нет

Славы не было. То есть не как американцев на Луне - никогда не было, а скорее как дронтов - больше не было. Вымерли дронты. Исчез Слава.

Когда именно это произошло, он и сам не мог сказать. Просто в какой-то момент Слава не вышел на работу. Грех в том небольшой, и осуждать мы нашего героя не имеем никакого права. Иные порой работу и беспричинно пропускают, а у Славы было целых три веских основания для прогула. Во-первых, эта работа не удовлетворяла славину потребность быть полезным миру, во-вторых, не давала возможности высказаться во весь голос, а в-третьих, начальник был дурак. Вот Слава и не пошёл. ОН понимал, что через некоторое время ему позвонят, на него накричат, его пристыдят, он соврёт, извиниться, снова соврёт, его простят, пожурят, погрозят на том конце трубки пальчиком и произнесут сакральное: "Чтобы завтра был!" Только на завтра на работе Славы не было, его вообще не было. Но самое страшное, что и звонка никакого не было, это он только подумал, что будет звонок. На работе не спохватились.

Потом была Оля. С некоторых пор они перестали разговаривать. Нет, они были вместе, но молча. Молча ели, молча смотрели подряд несколько эпизодов любимого сериала, молча раздевались и молча засыпали без объятий. Ложились они поздно, а когда к полудню Слава просыпался, Оли уже не было (она уходила на работу). Иногда, возвратясь, она начинала говорить. Стояла перед большим зеркалом, расчёсывала свои русалочьи волосы и говорила, говорила. На славины вопросы, правда, не отвечала и реплики его прерывала, но ведь разговаривают же некоторые с телевизором.

Друзья не отвечали на его звонки. То ли были слишком заняты, чтобы взять трубку, то ли находились вне какой-то мистической зоны.

Но главная метаморфоза произошла с транспортом. До Славы дошло, что всё это время он ездит в троллейбусах, автобусах и прочих трамваях абсолютно бесплатно. Выглядело это примерно так. Обычное моросливое утро (день, вечер). Не поймёшь, то ли небо моросит на землю, то ли земля на небо. То ли между ними есть кто-то третий, и он моросит на обоих. Прохожие моросят по своим делам, некоторые успевают сквозь зубы проморосить что-то встречным. Тихой моросью приближается троллейбус. Слава без лишних и резких движений оказывается в центре толпы, сморосившейся у входной двери. В следующее мгновение он уже проникал сквозь турникет вместе с одним из пассажиров. Да по-разному, да с фантазией. То нежным ветерком прильнув к спине впередиидущего совершенно незнакомого человека, то порывистым движением придержав одну из палок турникета, так что человек впереди даже ударялся о другую палку. А то и вовсе резвым дельфином нырял под турникет. Но те, к кому он примыкал, не оборачивались, те, кто ударялся, не бранились, а те, перед кем нырял, не хватали за капюшон. А на кого оборачиваться и браниться, кого хватать, если Славы не было? Контролёры его избегали, водители игнорировали, турникеты в метро не проявляли к нему интереса.

Постепенно он стал реже бывать на улице. Точнее, не бывать. Вместе со Славой куда-то пропало и время. Не стало понедельников, вторников, полудней, одиннадцати, шести. Существовали только промежутки между "проснулся" и "лёг спать". Видно и вправду, сон есть некая форма небытия. Для обычных людей. Потому что для Славы сон превратился в самое настоящее бытие. Во сне он дрался, спорил, летел, бежал, целовался с Олей. Наяву же он осваивал сложнейший навык - ничего не делать. Но Слава всегда быстро учился. Да и как что-то сделаешь, если времени ни на что нет? Его вообще больше нет, времени этого.

                ***

Шаг по комнате. Другой. Душно как-то. Открыл форточку. Прохладно. Закрыл. Посидел. Полежал. Походил. Шаг. Другой. Стемнело. Зажёг свет. Похоже, ад есть. Рассвело. Выключил. Оля смотрит сквозь. Съел что-то. Вода шумит. Вода есть. А меня нет.

                ***

Слава проснулся на удивление рано. Посмотрел на часы - вторник, четырнадцатое. Рядом, спиной к нему спала Оля. Ноги впрыгнули в джинсы, руки сцапали футболку и свитер. Тело спешно одевалось и тащило куда-то. Слава не сопротивлялся, какая разница, всё равно его нет. Тенью проскользнул в метро, сонно зевнули сзади металлические челюсти турникета. Пара станций, пересадка, проехал ещё, эскалатор. Знакомая остановка и толпа. Ступенька, турникет, чья-то спина, прижмёмся. И вдруг прямо перед лицом: "За проезд предъявляем!" - толстая, краснощёкая, завитая мелким бесом тётка в синей куртке и с противно-блестящим значком. Растерявшийся Слава пошарил по карманам и зачем-то  протянул тётке прошлогоднюю карточку на десять поездок.  В голове как маленькие, резко-разбуженные змейки копошились мысли: "Она наверняка видела мой манёвр... Она видела, как я... Она видела меня... Видела... Но..."

- Паспорт ваш предъявляйте, - заявила толстая тоном бывалого пограничника.

Как в замедленной съёмке, противореча самому себе, змейкам в голове и голосу разума в целом, Слава протянул паспорт и пару секунд наблюдал, как тётка ринулась вглубь троллейбуса, а паспорт запорхал в руках у трёх таких же краснощёких обладательниц блестящих значков.

- Паспорт отдайте! - стряхнув с себя морок, заорал Слава и бросился к тёткам. Но тут же наткнулся на спокойный стальной голос: "Сейчас данные перепишу и отдам. С нами дежурит наряд милиции, так что драться не будем". Говорила видимо, старшая из контролёров, у неё у единственной на голове не было адской химической завивки.

- Никто и не собирался ни с кем драться, - пробубнил Слава и стал наблюдать, как факты его личной биографии перекочёвывают из паспорта в протокол штрафной квитанции. Но старенький троллейбус не питал ни малейшего уважения к работе контролёров, а потому содрогался, трясся и подпрыгивал на каждой дорожной неровности. Контролёрша стояла, прислонившись спиной к двери с облупившейся надписью "Не прислоняться" и тщетно пыталась обуздать взбесившуюся ручку; буквы плясали на бумаге, а паспорт спешил выскочить из рук и вернуться к законному владельцу. Несколько раз контролёрша прерывалась, перехватывала бланк поудобнее и, наконец, взмолилась человеческим голосом: "Вам далеко ехать? Давайте выйдем, на остановке допишем?" Слава пожал плечами, и на следующей остановке они шагнули в открывшиеся двери.

Они сидели на жёлтой скамейке. Успокоившаяся и подобревшая женщина заканчивала заполнять бумаги и попутно объясняла Славе порядок уплаты штрафа. Слава слушал вполуха про тысячу рублей и про то, что если оплатить до праздников, его даже не внесут ни в какую базу, а сам, обалдело улыбаясь, смотрел вверх. Там наверху с неба свесилось горячее потное солнце. Оно трясло Славу за плечи и влепляло ему звонкие оплеухи. Каждая оплеуха дарила миру какой-нибудь новый звук: человеческие шаги, урчание в животах автомобилей, воробьиный треск, велосипедный звонок. Солнце прожаривало чувства каждого человека и подавало их на стол дымящимися, со стократно увеличившимся ароматом...

- Вот здесь распишитесь и больше не нарушайте, - улыбнулась женщина, которую солнце тоже задело по касательной.

В этот момент к остановке подкатил брат-близнец троллейбуса, в котором был задержан Слава, и он подскочил со скамейки.

- Вы по этой квитанции сегодня бесплатно можете ездить! - крикнула вдогонку контролёрша.

                ***

Троллейбус был заполнен только наполовину, но Слава стоял на средней площадке, прислонившись щекой к нагретому стеклу. Из груди, перемежаясь какими-то смешками-всхлипами рвался хохот. Слава сдерживал его и, в десятый раз перечитывая квитанцию, шептал: "Я есть. Я здесь. Я есть."


март-апрель 2012