Тамара Спектор. Барух Хашем

         

                Б А Р У Х   Х А Ш Е М
                (Благословенно имя Твоё;
                Слава Богу! -  Ивр.)

И снова мы, вот уже второй месяц, гуляем по неземному, почти поднебесному посёлку Мевасерет Цион.  Название возникло от «мивцар» - укрепление и «Цион» -Сион. Слово «Цион» имеет много значений: народ Израиля, земля  Израиля, еврейское царство и, даже,  страна Израиль.
Расположившийся здесь главный центр абсорбции вновь прибывших в 90- х годах ХХ века евреев из разных стран создаёт атмосферу приобретённого ими «дома», атмосферу поддержки, заботы и религиозного просвещения. К последнему располагает близкий к посёлку древний Иерусалим, всего в восьми километрах, и окружающая его библейская природа.
Подняться в Мевасерет пешком можно со стороны шоссе по древним террасам, как по высоким и широким ступеням. Когда-то на этих террасах евреи и арабы дружно возделывали виноград. И это растение с трудным и неуживчивым характером живёт здесь по сей день своей самостоятельной жизнью и плодоносит на радость моим «грибникам» из России – дедушке и внуку. Они набрали полное большое ведро жёлтого янтарного, медового, сладкого  винограда. К тому же, собрали вкусный спелый инжир, похожий на полуиспечённые, приплюснутые луковки.
В Мевасерете обосновалось общество добровольцев – молодых американских религиозных реформистских евреев. Они приехали в Израиль помочь иммигрантам войти в религию, понять и принять иудаизм. Все они жили своими большими многодетными семьями, воспитанные, образованные и очень притягательные люди.
Мы обрели в их лице молодых, красивых покровителей. В них не чувствовалось занудства и ханжества, и это притягивало.
         Самыми близкими нам стали Гай с Элишевой и Гилель с Биной.  Как мы понимали друг друга? Одному Богу известно… Ключом к взаимопониманию было «Барух Хашем». Стоило прибавить к нашим калеченным ивритским словам «Барух Хашем», и сразу всё становилось понятным и благополучным. Общаясь с ними, мы старались проникнуться религиозностью.
Сначала мы познакомились с Гаем и Элишевой. Всевышнему, очевидно, угодно было заключить их брак по принципу противоположности. Гай – среднего роста, темноволосый, энергичный, с чисто европейскими чертами лица. Он провёл молодость, как светский человек, работал охранником в крупной авиакомпании, благодаря чему повидал многие страны. Привычный пистолет до сих пор охраняет его в миру, хотя он одел кипу и перешёл под опеку Всевышнего. Будучи словоохотливым, он рассказывал бесконечные истории и случаи из своей лётной жизни. Он говорил на многих языках, в его рассказах звучали немецкие, английские, испанские слова. Корни Гая русские – по прабабушке, выехавшей из России перед первой мировой войной. Однако, русский язык он не знал.
Почему так пренебрегают русским языком? Ведь это язык всемирно известных читаемых писателей, это язык учёных мирового масштаба!  Тем не менее, даже инструкции к различным бытовым предметам, обычно написаны на пяти-шести языках, кроме русского.
Гай облетел всю Европу, Северную Америку, Восток. Выучив испанский язык, он пересёк Латинскую Америку – где пешком, где на попутной машине, один, не расставаясь со своим пистолетом, который он нам с гордостью демонстрировал. По прибытию в Израиль Гай понял, что материальные блага не могут утолить его ненасытную жажду познания жизни и людей. Сохранив в себе дух реформистского иудаизма, он решил пойти учиться в иешиву (религиозное учебное заведение), чтобы через мудрые книги понять смысл жизни.
Его жена Элишева, высокая и стройная, с красивым библейским лицом была одета в национальные еврейско-религиозные  одежды. Она будто только что сошла с полотна великого Рембрандта. Элишева уравновешивала своего мужа мудрым умением молча слушать. В её глазах, устремлённых на без умолку говорящего Гая, отражалась материнская терпимость. Европейски образованная женщина, по профессии хирургическая медицинская сестра, она работала в Еврейском Медицинском Университетском центре «Хадасса эйн Карем». В период нашего знакомства Элишева кормила грудью своего четвёртого ребёнка. Старшего звали Ицхак. Мальчик был радостный. Глядя на его красивое личико, блестящие,  как две чёрные маслинки, глаза, излучающие смешинки, хотелось смеяться вместе с ним. Общение с этой семьёй было лёгким, радостным, наполненным юмором.
Господи! Как хочется смеяться, радоваться мелочам жизни, минутам соприкосновения с чем-то благостным. Эти сиюминутные, радостные впечатления такие зыбкие – дотронься словом жёстким, и всё исчезает...
Впечатление – очень субъективное состояние. Возникает от проникновения внешнего в душу человека. И только он, этот человек, ощущает благодать, душевное спокойствие и гармонию внутри себя. Это состояние не терпит словесного грубого вмешательства, разрушающего спокойствие и удовлетворение. Барух Хашем, что бывают такие минуты!
Когда-то мы с мужем были во Франции, в Руане, любовались Руанским собором. Он приобрёл значимость в картинах Клода Моне. Художник запечатлел его во множестве вариантов: в мареве, зыбкости, нереальности, размытости. Каждое мгновение он видел его другим. Это и есть сиюминутное впечатление, по-французски – “impression”. Отсюда и направление в искусстве и литературе – импрессионизм, представители которого пытались передать мельчайшие оттенки личных быстротечных переживаний, настроений и ощущений. Они пытались запечатлеть состояние природы и человека в данный момент и показать, что реальный мир изменчивый и ускользающий. Такова жизнь, таковы и человеческие отношения. Жизнь подобна шахматной доске, на которой переставляются фигуры. На каждом шагу человека ждут внезапности, выигрыши, проигрыши, а также неожиданный шах и мат. Так и мои впечатления с первых минут жизни в Израиле – шаткие, зыбкие, изменчивые. Положительные эмоции – хрупкие, исчезающие так же быстро, как и возникающие.
Мы познакомились и подружились ещё с одной молодой  парой американских  евреев: Гилелем и Биной. В этой семье всё было наоборот. Строгий, малоразговорчивый, священнодействующий Гилель, и очень общительная, динамичная, всюду поспевающая Бина. Она была кругленькая, как шарик, и создавалось впечатление, что она катится, катится – всё видит, всё знает, хорошо считает деньги, командует своими мужчинами. Их у неё много: четыре сына мал-мала меньше, пятый в коляске, а шестой – под самым сердцем, как говорят в Израиле – «в пути». Барух Хашем!
Бина покровительствовала русскоязычным семьям. Она снабжала их через Керен клиту (фонд помощи репатриантам) тёплыми одеялами, постельным бельём, посудой и духовной пищей: Тора, Навиим (пророки), Ктувим (писцы). Книги объёмистые, в синих переплётах с золотым тиснением производили впечатление. Бина умела подарить их так, чтобы хотелось их читать, изучать и гордиться тем, что владеешь этими перлами еврейской мудрости. Она делала это очень тактично и ненавязчиво, приобщая нас к еврейским традициям: празднование субботы, суккот, хануки.
В еврейский новый год Бина сумела организовать выезд всей русскоязычной части ульпана в мошав «Рамат Шапиро». Она отлично орудовала несколькими русскими словами, доставшимися ей в наследство от её бабушки. Скованные и зажатые, мы с помощью Бины, с трудом «развязывали узлы» на нашей ущербной нервной системе. Барух Хашем! Разглаживались морщинки напряжённости на наших угрюмых, озабоченных лицах.
Нас всех сравняла иммиграция. Все начинали жизнь сначала. Разница была только в возрасте и в дозах чувства юмора. Мы, воспитанные совсем на других традициях, изолированные от всего мира советской резервацией, жившие своей советской жизнью за семью замками железного занавеса, учили и запоминали новые для нас древнееврейские слова, названия, традиции.
Мы сидели за обильным столом и не объедались, пили вино и не пьянели, пели незнакомые нам песни, с трудом читая непонятные слова. Мы старались вникнуть, запомнить, понять – и хотелось плакать… И – плакали. Плакали от обездоленности, от того, что вся прошлая жизнь в трудах, радостях и печалях осталась далеко позади, всё нажитое в той жизни потеряно навсегда, и не известно, что нас ждёт…
Спасибо вам, милые Элишева и Гай, Бина и Гилель за то, что вы были в трудные минуты рядом с нами! Барух Хашем!
Я всегда буду помнить ваши прекрасные лица, высокий дух, ваши скромные жилища и множество книг, в которых вы искали ответы на бесконечные вопросы, которые предлагает жизнь. Вопросы, на которые нет ответа:
- лама?  (почему?)
-  каха!   (потому!).
Барух Хашем!
                Сентябрь 1991г.

               
                ПОСЛЕСЛОВИЕ

Перечитала свои записи, наброски, сделанные двадцать лет назад. Я ничего не переделывала, чтобы не уничтожить свежесть восприятия первых месяцев жизни в Израиле. Только подчистила, объединила, убрала лишнее. Полузабытые портреты, события, встречи всплыли перед глазами ярко и выпукло. Помог дневник, поэтому цикл «Мевасеретские впечатления» носит характер исповедальный. Главное было – не внести в рассказы свои оценки, сложившиеся  в результате стольких лет проживания в стране.
Надо учесть, что репатрианты из СССР в самом начале  девяностых годов резко отличались от приехавших в последующие годы из России, у которых были сохранены российское гражданство, право на пенсии, квартиры. Нас же всего этого лишили, что отличало наше эмоциональное состояние. За плечами у нас была пустота, вся предыдущая жизнь была сметена и приведена к нулю. Отсюда и обострённое состояние души, страх перед будущим и чувство бездомности.
Жизнь в Мевасерете, деловые поездки в Иерусалим, покупка продуктов на рынке Махане Иегуда, пешие прогулки по окрестностям, тремповые поездки в Тель-Авив, красота иудейской природы придавали познавательный, туристический аромат нашей неустроенной, полной волнений, непониманий и тревог жизни.
Однажды в Иерусалиме, случайно, не ведая что творим, мы с мужем зашли в религиозный район Меа Шарим. На мне был летний, открытый сарафан, на муже – шорты, выражение лиц радостное от предстоящей встречи с настоящим еврейством. Вдруг  перед нами появилась группа религиозных евреев с  криками, проклятиями и гневными жестами. В руках у них были палки, они гнали нас прочь. Перепутав улочки-переулочки, мы бежали, как затравленные. Было страшно. Это был один из моментов нашего «религиозного» воспитания.
Другой случай произошёл в экскурсионном автобусе. Темноволосые юноши забросали автобус камнями. Они  что-то кричали, побили оконные стёкла. Один мужчина из нашего ульпана, сидевший у окна, был ранен в голову. Вызывали скорую помощь. Он довольно долго лежал в больнице. Так мы познакомились с арабами. Мы ещё не понимали тогда, что это периодические вспышки опасной хронической болезни – ненависти и зависти между «родственниками» по праотцу. Мы многое не понимали в то время, быть может, поэтому страх ещё не просочился в наши души.
Из Мевасерета в Тель-Авив мы возвращались снова с Моше и Ноэми. Мы часто общаемся и теперь с ними  по телефону, убеждаясь каждый раз, в том, что время никого не щадит. Одна благодарность не стареет…

                2011год. Кирьят Оно.