Трофей

Уважаемый читатель! Этот рассказ написан на основе подлинных документов. Портсигар, о котором ниже будет рассказано, находится у меня вместе с пожелтевшей фотографией дочерей фронтовика Хорошева. Я пыталась по надписям на портсигаре отыскать родственников или знакомых хозяина этой вещицы (убитого немца), но у меня ничего не получилось. Может, кто-то из вас сможет это сделать?

 

В сентябре фашисты были остановлены в предгорьях Кавказа, теперь крупные операции переместились восточнее Туапсе. В горах стихийно возникло снайперское движение. Каждый воин старался убить как можно больше вражеских солдат. На них охотились, точно на зверя.
 
Казакам не хватало снаряжения и снайперских винтовок с оптическим прицелом, но они особо и не требовались, потому что с противником можно было столкнуться лицом к лицу в любую минуту.

 Тут не было чётко обозначенной линии фронта, скалы и леса закрывали горизонт и открытые площадки, на которых легко можно было бы заметить противника, поэтому создавалась постоянная угроза появления за спиной вражеских разведчиков. Это держало всех в постоянной готовности, настораживало и шлифовало навыки лазутчиков, которые зачастую уходили на смертельно опасный промысел по два человека и несколько дней  не возвращались в расположение своей части, занимаясь, как они говорили сами, "санитарной чисткой леса". И только по возвращении в часть, докладывали, сколько на счету у каждого поверженных врагов.

Больше всего этим опасным "промыслом" занимались разведчики, подолгу вылёживая в засаде и неожиданно нанося свои молниеносные удары по врагу. Но эти вылазки не могли заменить широких операций, которые позволили бы почувствовать крепнущую силу и уверенность в том, что подразделения готовы не только к обороне, но и к широким наступлениям по всему фронту.

Необходим был крупный удар. Вот почему все постоянно говорили об этом, сетовали, что долго "чухаются" и это промедление ложится на души тяжёлым бременем.

Готовилась операция по зажатию в тиски и уничтожению 3-й горно-стрелковой дивизии генерала Фылфенеску, которая выдвинулась на рубеж Абинская – Узун и получила приказ быстрого наступления у посёлка Эриванский и у станицы Шапсугской, чтобы отвлечь на себя часть наших сил и тем самым обеспечить наступление немецких частей на Туапсе.

Мелкие мобильные группы казаков-разведчиков постоянно следили за передвижением и дислокацией отрядов неприятеля. Благодаря разведывательным данным созрела операция по заманиванию 3-й вражеской дивизии в опасный горный мешок с последующим её уничтожением.

Группа пластунов во главе с Хорошевым возвращалась из очередной разведки.

– Все батальоны дивизии у них, что называется, вооружены до зубов. Нам выступать против них всё равно, что идти на медведя с голыми руками, – невесело обмолвился Борис на коротком привале у ручья.

– А мы против них и не будем выступать, – отозвался командир, вытирая ладонями с лица хрустальные капли воды. – Студёная водичка! Точно такая в наших донских криницах, – голос его тоскливо дрогнул, но он не стал говорить о родном крае, чтобы не будоражить воспоминаниями души пластунов, а тут же продолжил начатую тему. – Мы своё дело сделали по высшему классу! Все разведывательные данные проверили несколько раз, одни наши карты с выявленными дивизиями фашистов и их огневыми точками чего стоят! Теперь работа за миномётчиками и бомбардировщиками. А мы своими сабельками после них поработаем, когда фашисты в ужасе побегут, как скопище раненых зверей.

– Думаешь, начнётся широкое наступление? – оживились глаза Заверетенько.

– Давно пора. Неспроста же мы на брюхе проутюжили все тропы, все подступы к этой дивизии? Думаю, что командование задумало что-то масштабное.

– Командир! – неожиданно насторожился Осман. – Не нравится мне это место, уходить нам надо. Чуешь, несёт откуда-то трупным запахом? Вполне возможно, что тут снайпер пристрелял своё место.

Группа насторожилась, взяв оружие на изготовку, скрылась в густых кустах, осмотрелась.

– Подозрительного ничего не слышно и не видно, всё спокойно, – доложил юркий Заверетенько. – Я уже обшарил ближайшие кусты. Дохлятины нигде не видать.

– Если рядом нет трупа зверя или коня, значит, ветерок несёт его издалека, а это уже серьёзно, – вслух рассуждал командир, метр за метром изучая противоположный скалистый берег ручья.  – Один труп так вонять не будет. Надо поглядеть, что там такое.

Вслед за командиром, укрываясь в зарослях, пластуны двинулись вверх по ручью, откуда ветерок наносил неприятный запах. Зловоние в воздухе концентрировалось с каждым шагом, и Борис не выдержал:

– Это хлеще химической атаки, мы от удушья все подохнем.

– От удушья, может, и не подохнем, а вот водичку мы из этого ручья пили. Трупный яд, браток, дело серьёзное. Отравления, кишечная инфекция и всё такое...

– Не заводи панихиду раньше времени! Обойдётся!

– И всё же, идти к этой дохлятине напролом – безумие.

– Ты прав. Пошли влево, обойдём это место с подветренной стороны.
 
– Если этот "аромат" впитается в одежду, его ничем не выведешь. Помните, как сотник Пашков снял с убитого фрица ручные часы, а потом долго плевался, пока не догадался, что запах идёт от их ремешка. Чем он только не стирал тот ремешок, но в конце концов выбросил, а часы носил на шнурке, как карманные.

Они ушли далеко от ручья, но неприятный запах их всё же преследовал, и они стали принюхиваться к обмундированию друг друга, но от каждого исходил терпкий запах пота, и Хорошев засмеялся:
 
– Похоже, ребятки, наш запах круче, его ничем не перебить, так что не волнуйтесь, от той дряни мы надёжно защищены!

Сентябрьские сухие дни, прогретые ещё горячими лучами солнца, пышно и ярко наряжали леса багряными красками. Удивительные переливы пурпурного, золотого, коричневого и зелёного цветов завораживали взоры, создавали такие пейзажи, что невозможно было отвести взгляд. Разведчики, уже привыкшие к этим сказочно расписным лесам, всё же нет-нет, да и удивлялись земной красоте.

– Вот это да! – не удержался от восторга Борис, когда они неожиданно вышли на большую открытую поляну у ручья.

На противоположном его берегу  острая гранитная скала, словно оплавленная свеча, горела в солнечных лучах. Её оттеняли  отдельно растущие на ней деревья, словно капли воска, вверху огненные, а к подножью всё сильнее застывали и темнели, пока не потекли в распадке синевато-лиловым туманом. А на открытой поляне у ручья в поникших осенних травах и редких пурпурных, словно забрызганных кровью кустарниках, множество трупов немецких солдат. В невероятных позах, поодиночке и группами нашли свою смерть непрошеные гости на Кавказе. Среди этих трупов виднелось столько же велосипедов.

– Куликова битва! –  выдохнул поражённый этой картиной Заверетенько.

– Сразу видно, что тут поработали наши братья казаки, – вглядываясь в разрубленные головы и плечи погибших солдат, определил командир. – С такой силой и направленностью можно ударить только с коня.

– Какая сотня тут побывала? Что-то я о такой рубке не слыхал, – Заверетенько первым ступил на страшную поляну и остановился около велосипеда. – Первый раз вижу в горах фрицев с велосипедами. Если бы кто сказал, не поверил бы.

– Ни одной убитой лошади не видать, значит, казаки застали фрицев врасплох, возможно на привале. Пролетели над ними вихрем и ушли, – предположил картину рубки Хорошев. – Надо поискать документы. Что же это за часть такая?

– Шарить по их карманам? – с омерзением скривился Борис, глядя на вздутые, смердящие трупы с шевелящимися от червей гимнастёрками.

– Да, пролежали они на солнышке несколько дней. Но служба у нас такая... Информация нужна для нашей победы, – командир первым нагнулся к убитому солдату, ощупывая его карманы.

– Я слыхал про немецкие велосипедные бригады, но никак не думал, что они могут появиться в предгорьях Кавказа.

– Что же это за бригады такие?
– Везут они на своих велосипедах всего по одному заряду "ФАУ" и миномётный ствол для него. Передвигаются быстро, выезжают на передовую, отстрелялись в течение нескольких минут и скорей сматываются, чтобы их не накрыли. А тут... Видите, одни велосипеды, а зарядов нет. Значит, где-то они уже успели отстреляться, а вот отход им отрезала кавалерия.

Осторожно ступая по поляне, словно боясь потревожить обосновавшуюся тут смерть, не меняя положения тел убитых, разведчики быстро собрали документы, письма, записные книжки.

– Похоже, что кроме нас никто тела не обыскивал, – Хорошев держал в руках солидную пачку извлечённых документов, – значит, прошедшие тут казаки или знали про эту часть, или очень спешили, прорывались к своим.
 
– Осман!  Пометь эту поляну на карте.

– Зачем?
– Надо же будет разобраться, где они отстрелялись и куда отходили.

– Пошли, командир, нечего тут больше делать, – с опаской озирался Осман, пряча помеченную карту.

– Архив этот вонючий, – Заверетенько кивнул на документы в руках командира. – Надо их отдельно... Погодь... – он метнулся к велосипеду в кустах и стал с руля снимать небольшой солдатский ранец из телячьей кожи. – Тут была жратва, – вытряхнул поточенные мышами сухари и какие-то заплесневелые свёртки. – Давай, командир, клади сюда, а то весь провоняешься. Нехай в штабе сами с этими бумажками разбираются.

Они уже покидали поляну, когда Хорошев заметил в зарослях ещё один труп. Он привлёк его тем, что находился в позе сидящего под деревом, без видимого рубленого ранения. Похоже, что он отполз сюда во время боя и скончался гораздо позже, но и от него уже шёл неприятный запах. Быстро обыскивая его карманы, командир нащупал что-то жёсткое и вместе с документами вытащил портсигар.

– Табачок нам нужен, – присвистнул довольно, бросил в сумку документы, а портсигар долго тёр на ходу какими-то травами и листвой деревьев, чтобы отбить неприятный запах, не пропустить его внутрь портсигара к предполагаемым сигаретам.

– Долго ты его чистить будешь? – не терпелось Заверетенько глянуть на содержимое этой вещицы и, более того, отведать вкус настоящей сигареты. – Может, он пустой!?

– Спешка при ловле блох нужна, а тут табак – дело ответственное! – не спешил открывать портсигар Хорошев, разжигая общее любопытство.

Когда наконец портсигар был открыт, к удовольствию разведчиков, он оказался набит душистыми сигаретами. По такому случаю устроили небольшой привал и, экономя табак, пустили по кругу одну сигарету, по очереди вдыхая приятный ароматный дым. И только некурящий Осман осуждающе глядел на этот перекур.

– Портсигар-то серебряный? – разглядывал его Заверетенько.

– А ну, покажи, – Борис поскрёб поверхность изделия ногтем, потёр пальцем. – На серебро не похоже, скорее всего, какой-то дорогой нержавеющий сплав, – вернул трофей командиру.

– Много ты понимаешь! У тебя что, ноготь стальной чтобы оставить царапину на мягком серебре? – не поверил Заверетенько.

– Чудак, я не царапину оставлял, а глядел: почернела его поверхность или нет. Серебро, друг ты мой, имеет свойство чернеть, – смачно затягиваясь, объяснил Борис.

– А я всё думаю: за каким чёртом они попёрли в горы на велосипедах? – не давал покоя командиру погибший немецкий батальон. – Неужели в этом мобильном подразделении была такая необходимость?

– Фрицы, наверное, подкатили сюда с долины, где-то отстрелялись, а тут припрятали бы своих железных коней, они-то жрать не просят, и пошли бы в горы воевать против нас с обыкновенным оружием, – предположил Заверетенько.

– Резонно. На таком транспорте они проскочили открытое пространство быстро и сэкономили силы, боеприпасы и снаряжение на себе не тащили, но где это оружие? С чем они против нас собирались воевать? С голыми руками? Среди убитых оружия нет.

– А может быть, оружие забрали казаки, под чьими шашками фрицы погибли?

– Может, и так... А возможно, они организовали где-то базу и что-то на неё тайно перебрасывали. Нельзя им упускать выход к морю, вот и укрепляются, чтобы удержаться на Кавказе.

– Не морочь ты себе голову, командир! В штабе разберутся.

– Красивое место они для своего упокоения выбрали, только провоняли всю округу.

– Мы их в гости не звали, – отрубил Осман на правах хозяина гор, сверкнув жгучим чёрным взглядом, и командир заметил, как он нервно погладил рукоятку подаренного Яхьёй кинжала.
Все в отряде знали, что Осман бросался на врага врукопашную даже тогда, когда можно было сразить противника пулей. "Патроны беречь надо, – говорил он, – а кинжалом  без особых затрат можно целую армию фрицев вырезать", и орудовал кинжалом так мастерски, словно снова и снова мстил неприятелю за ранение Яхьи.

– Командир, ты теперь обладатель несметного богатства, – Заверетенько кивнул на трофейный портсигар в руках Хорошева. – Тебя теперь особливо беречь надо, чтобы табачок не уплыл опять к фрицам.

– Не волнуйся, друг, без вас я ни одной сигареты сам не скурю и фрицам не отдам. Это наш общий клад. Давненько я такого ароматного табачку не курил, но с нашей махоркой его не сравнить – слабоват.

– Я махорку как от сырости не берегу, даже кожаный кисет сладил, а она всё равно сырая, – сокрушался Заверетенько.

– Эта беда не только у тебя. Тут климат сырой, постоянные туманы, роса, да и сами мы так потеем, что все одёжки насквозь промокают. Как же тут табачку сухому остаться?

Вечером в отряде снова пустили по кругу трофейную сигарету, и тут Хорошев увидел, что с внутренней стороны портсигара что-то написано по-немецки.

– Борис, глянь-ка сюда! Ты у нас немецкий грамотей! Прочитай, что тут написано?

– Hans u Fredl, – прочитал Борис. – И ещё тут стоит дата – 6./3. 1931.

– Ты нам по-немецки не шпрехай, а скажи, что эти слова обозначают?

– Это мужское и женское имена. Только я не могу понять, почему мужское имя стоит первым, немцы обычно всегда пишут сначала женское имя, тем более на подарке. Думаю, что этот портсигар тому фрицу был подарен. А ещё вот тут, на внутреннем  периметре написаны буквы AI PACCA DRP.  Значение этих букв я не знаю. Можно предположить, что это какая-то серия данного изделия  или какой-то код изготовителя.

– Вот это да! Значит, ко мне попал не простой портсигар, а именной? – изумился командир.

– Выходит, что так. За него фрицы тебя по головке не погладят, они-то не знают, что хозяина этой вещицы убил не ты.

– Можно подумать, что фрицы будут гладить нашего командира по голове, если у него этого портсигара не окажется! – захохотал Заверетенько.

Повертев изящный портсигар в руках, Борис вернул его командиру:

 – Беды от него никакой тебе не будет, а вот если ты его будешь носить у сердца в нагрудном кармане, может от пули спасти, как броня. Да и фотографию своих дочерей в него спрячь – не помнётся и от пота не сотлеет, – дал ценный совет.

– Это идея! Я так и поступлю! – тут же переложил фотографию дочерей в портсигар.

На рассвете загрохотали пушки и миномёты, в небе появились бомбардировщики. Горы отразили грозное многоголосое эхо бомбовых взрывов. В лесах затрещали сотни ручных и станковых пулемётов. Начался бой.

– Наконец-то! – радостно выдохнул Хорошев и услышал привычную и долгожданную команду:

 – По коням!

К месту вклинивания дивизии генерала Раду Фылфенеску подтянулась морская пехота, рвавшаяся в бой и готовая разнести интервентов вдребезги. После артподготовки моряки перешли в наступление, загоняя врагов на поляны, расстреливая их из винтовок и уничтожая в рукопашных схватках.

Казаки не упускали ни малейшей возможности, вносили свой вклад в разгром врага. Их мобильные отряды настигали бегущих в панике немецких солдат, рубили яростно, вкладывая всю накопившуюся боль и злость в сверкавшие клинки. Желание скорей освободить Кавказ от врага и гнать его со своей земли придавало уверенности в положительном исходе боя и удваивало силы.  Победа была необходима, чтобы переломить сложившуюся ситуацию затяжной оборонительной войны, поднять моральный дух бойцов.

Кровопролитный бой продолжался трое суток, и тридцатого сентября 1942 года Советское информбюро сообщило о разгроме 3-й горно-стрелковой дивизии  генерала Фылфенеску.