Пять-шесть чёрточек

" ...не человек ходит по твоей повести, а расхаживают
 там пять-шесть его черточек, не более того"
                В.Маканин

  Что нужно человеку, чтобы он чувствовал себя счастливым? Часто говорят,  что сколько судеб столько и мерил этого самого счастья. Впрочем, что-то общее всё- таки  должно быть, ну хотя бы то, что счастливый не может быт одновременно несчастным, обеспокоенным и удручённым какой-то бедой.
  Вот идёт человек, как многие миллионы других его соотечественников и современников, выплеснувшихся в прохладное утро из дымящихся негой постелей. В серое утро нашего каждодневного пробуждения.  Он идёт или едет в переполненном автобусе, спускается в метро… О чём его думы, что он чувствует в тот момент когда наши глаза вдруг на какое-то мгновение встречаются где-нибудь, например, на эскалаторе станции «Новослободская»? Чтобы через  несколько секунд забыть друг друга, навсегда разойтись в этом огромном муравейнике, название которому – мир.
 Вероятнее всего, что мы больше никогда не увидим друг друга - и всё же, - этот человек мне не кажется совершенно чужим, напротив, он мне ближе, чем все мои многочисленные начальники, с которыми приходится встречаться почти каждый день, терпеть их хамство, бесстыдную уверенность в собственном превосходстве или их стыдливое великодушие.
   Почему человек, мельком взглянувший в меня, среди толпы многих тысяч людей, совершенно нечаянно – просто его глаза натолкнулись на мои – он на мгновение задержал свой взгляд, прошёл дальше, и на его пути, так случится ещё не раз, - почему он так  близок мне, почему так понятен, без всяких слов, взгляд его простых, немного уставших, но ещё не отчаявшихся глаз? Что же такое, созвучное моим собственным чувствам, я вдруг открываю в это мгновение?
  Он хочет жить. Потому он спешит на работу или по другим своим неотложным делам. Он должен куда-то спешить , раз хочет того, чего хочу и я – песчинка  в огромном море движущегося песка, малое зёрнышко на элеваторе жизни. Жить. Жить. Жить.
  Вот прошёл Ключарёв. Он избегает смотреть в глаза идущим навстречу – вдруг чей-то взгляд попросит о помощи, он избегает смотреть под ноги – вдруг там валяется чьё-то утерянное счастье, а ему некогда нагнуться, чтобы поднять – своего достаточно. Пока ему везёт, он смотрит вперёд, в безбрежную даль собственной жизни.
   Но так ли он действительно счастлив? Неважно. Главное выглядеть счастливым, чтобы никто не лез в твою душу, не портил безмятежного самообмана, что так будет всегда.
  А вот проехала на эскалаторе Алевтина, она уже немножко постарела, хотя глаза ещё чистые, по-московски просветлённые какою-то женской тайной, заставляющей мужчин вдруг падать в их омут. Одиночество женщины – что может быть печальнее?  Ещё жаркая, но уже начинающая остывать грудь, никогда не знавшая ласки ребёнка. Эта грудь пугливо морщится коричневыми сосками в предчувствии старости, её соки не напитали новой жизни. Просто о н а не у с п е л а. Жизнь коротка. Река с быстрым течением уносит наши надежды, наши неосуществлённые планы, наши грехи в одно-единственное море, имя которому Ничто.
  Два рослых студента, два брата Михайловы, проходят мимо известной, но уже немолодой поэтессы, совершенно не замечая её влажных, но гордых в своей беззащитности глаз. Им нет дела до всех проигравших. Они молоды, полны сил, их ждут молодые здоровые тёлки, а жизнь обещает быть длинной, как бесконечная бетонная трасса, уходящая к синему горизонту.
    Герои Владимира Маканина живут среди нас – иногда их присутствие кажется настолько реальным, что приходит в голову совершенно нелепая мысль: покинув страницы его произведений, они разбрелись среди настоящих, живых людей и уже трудно сказать кто из нас живее и реальнее - они, созданные воображением автора, или мы – пришедшие в этот мир обычным путём.
  В повести «Где небо сходилось с холмами», не зря, выжившая из ума старуха набрасывается на Башилова  - он «ограбил», «высосал» соки песенной души Аварийного.
Немудрёные песни родного посёлка, послужившие почвой для всего творчества композитора уже не могут конкурировать с произведениями, которым они дали жизнь – на их фоне они кажутся бесцветными и неуклюжими. Не то же самое происходит и с нами, живыми людьми, прототипами героев Маканина? 
  Не совсем так думает писатель. Он сам себя спрашивал в повести «Голоса»: «…а как же живой человек? Как с ним быть? И очень скоро выяснялось, что живого письмом на бумаге не передать, как не передать его речью. Всякое высказанное слово человеке живом есть как бы односторонний оттиск его, та или иная приблизительная маска, опять тот или иной стереотип».
  Действительно, сколько ни писали, например, о Сталине и сколько ещё напишут – каждый раз из под пера писателя выходили и будут выходить определённые стереотипы, а не тот реально существовавший Иосиф Джугашвили, с его истинными стремлениями и тайнами, которые уже не узнать никому. Но кто же тогда разгуливает по страницам повестей и романов, кто борется, страдает, побеждает и проигрывает, кто совершает героические поступки и неслыханные злодейства? Что же тогда заставляет нас сопереживать и волноваться, следя за судьбами стереотипов, этих ходячих пяти-шести или десяти чёрточек человеческих?
  Конечно, можно сказать, что по этим чёрточкам мы узнаём созданный автором стереотип, дополняем его содержанием из собственного опыта – и получается, как бы, живой человек – герой, наделённый всей полнотой человеческих качеств, плохих или хороших – это уже наша субъективная читательская оценка. Бывает, что автор сам напрямую оценивает своих персонажей и эта оценка совпадает с оценкой читателя, но так случается редко – скорее наоборот – читатель не доверяет авторскому суду ибо такой автор подобен христианскому богу на Страшном суде. Герой, каким воспринимает его читатель, уже далеко не тот герой, каким задумал его автор, наделив в своём воображении стереотип плотью собственного опыта и в недостаточной мере смог перенести этот опыт на страницы произведения. Опыт читателя может оказаться совсем другим, а потому те пять-шесть чёрточек обретают в его сознании другую плоть, то есть живой характер всё же рождается, но он иной,  не совеем такой, каким его представлял себе автор. Вспомним, хотя бы  лермонтовского Печорина – настолько он разный в восприятии разных читателей.
  Это обстоятельство является присущим не только литературе или, вообще, искусству, но и всем межчеловеческим связям. Коммуникация разнозапрограммированных систем неизбежно приводит к неадекватности восприятия адекватных явлений, а тем более абстракций создаваемых ими.

                1985 г.