Под сенью лебединых крыл

ABRAXAS

Моему школьному другу Вове Малюкову, по прозвищу "Старик"

Одним из наиболее известных древнегреческих мифов по праву считается миф о спартанской царице Леде, дочери царя Этолии Фестия и супруге царя Спарты Тиндарея, своей красотой обратившей на себя внимание верховного бога-олимпийца Зевса Громовержца, который совокупился с ней в образе лебедя, после чего Леда снесла несколько яиц, из которых вылупились два сына - Кастор и Полидевк (братья Диоскуры) и две дочери - Клитемнестра и Елена (унаследовавшая красоту матери, вышедшая замуж за царя Спарты Менелая, похищенная царевичем Трои Парисом и послужившая причиной кровопролитной десятилетней Троянской войны, приведшей фактически к поголовному истреблению непомерно гордых своей силой людей Медного века, погрязших в грехах и нечестии и потому обреченных олимпийскими богами на уничтожение, орудием которого и послужила Леда, а через Леду - вылупившаяся из снесенного Ледой яйца Елена Прекрасная). Совокуплению Леды с лебедем было посвящено множество поэтических произведений - например, кантата А.С. Пушкина "Леда":

ЛЕДА (КАНТАТА)

Средь темной рощицы, под тенью лип душистых,
В высоком тростнике, где частым жемчугом
Вздувалась пена вод сребристых,
Колеблясь тихим ветерком,
Покров красавицы стыдливой,
Небрежно кинутый, у берега лежал,
И прелести ее поток волной игривой
С весельем орошал.

Житель рощи торопливый,
Будь же скромен, о ручей!
Тише, струйки говорливы!
Изменить страшитесь ей!

Леда робостью трепещет,
Тихо дышит снежна грудь,
Ни волна вокруг не плещет,
Ни зефир не смеет дуть.

В роще шорох утихает,
Все в прелестной тишине;
Нимфа далее ступает,
Робкой вверившись волне.

Но что-то меж кустов прибрежных восшумело,
И чувство робости прекрасной овладело;
Невольно вздрогнула, не в силах воздохнуть.

И вот пернатых царь из-под склоненной ивы,
Расправя крылья горделивы,
К красавице плывет — веселья полна грудь,
С шумящей пеною отважно волны гонит,
Крылами воздух бьет,
То в кольцы шею вьет,
То гордую главу, смирясь, пред Ледой клонит.

Леда смеется.
Вдруг раздается
Радости клик.
Вид сладострастный!
К Леде прекрасной
Лебедь приник.
Слышно стенанье,
Снова молчанье.
Нимфа лесов
С негою сладкой
Видит украдкой
Тайну богов.

Опомнясь наконец, красавица младая
Открыла тихий взор, в томленьях воздыхая,
И что ж увидела? — На ложе из цветов
Она покоится в объятиях Зевеса;
Меж ними юная любовь, —
И пала таинства прелестного завеса.

Сим примером научитесь,
Розы, девы красоты;
Летним вечером страшитесь
В темной рощице воды:

В темной рощице таится
Часто пламенный Эрот;
С хладной струйкою катится,
Стрелы прячет в пене вод.

Сим примером научитесь,
Розы, девы красоты;
Летним вечером страшитесь
В темной рощице воды.

(А.С. Пушкин).      

Не меньшей известностью пользуется и знаменитый сонет ирландского поэта-мистика Уильяма Батлера Йейтса "Леда и лебедь": 

LEDA AND THE SWAN

A sudden blow: the great wings beating still
Above the staggering girl, her thighs caressed
By the dark webs, her nape caught in his bill,
He holds her helpless breast upon his breast.

How can those terrified vague fingers push
The feathered glory from her loosening thighs?
And how can body, laid in that white rush,
But feel the strange heart beating where it lies?

A shudder in the loins engenders there
The broken wall, the burning roof and tower
And Agamemnon dead. Being so caught up,
So mastered by the brute blood of the air,
Did she put on his knowledge with his power
Before the indifferent beak could let her drop?

(William Butler Yeats)

Существует множество прекрасных переводов сонета Йейтса о Леде и лебеде на русский язык. Приведем ниже некоторые из них.

Вдруг всплеск, удар: биенье мощных крыл
Над телом девственным, лаская ее бедра.
Как темной паутиною обвил,
Держа затылок клювом, перси обнял,

Прижав к груди могучей. Страх объял:
Как справится с его ужасной силой,
Как бедер обессиленных овал
Спасти от мощи плоти белокрылой?

Что значит странное биение сердец
И где оно стучит? А трепет в чреслах?
Брешь пробита, в огне все - башня, кров. Исчез
Похищенный,
Агамемнон мертв он,

Так, покоренная, жестоким духом воли
Познала ль с кровью вожделения Его
Перед тем, как безразличный клюв
Внезапно выронил ее?

(Перевод Ирины Гончаровой)

Удар с небес! Еще биенье крыл
Не смолкло — а от ласки темных лап
Слабеют бедра, шею клюв сдавил,
Под мощной грудью грудь изнемогла.

Как пальцам оробелым отогнать
От бёдер оперенное стремленье?
Как в белом вихре плоти не внимать
Иного сердца властному биенью?

И в содроганье чресел — гул сраженья,
Крушенье стен и башен, крики боли,
Смерть Агамемнона...
                Сквозь забытье
Вкусила ли она за вожделеньем
И знанье небожителя, доколе,
Пресытясь, клюв не выронил ее?

(Перевод Анны Блейз)

Внезапный гром: сверкающие крылья
Сбивают деву с ног – прижата грудь
К груди пернатой – тщетны все усилья
От лона птичьи лапы оттолкнуть.
Как бедрам ослабевшим не поддаться
Крылатой буре, их настигшей вдруг?
Как телу в тростнике не отозваться
На сердца бьющегося гулкий стук?
В миг содроганья страстного зачаты
Пожар на стогнах, башен сокрушенье
И смерть Ахилла.
Дивным гостем в плен
Захвачена, ужель не поняла ты
Дарованного в Мощи Откровенья, -
Когда он соскользнул с твоих колен?

(Перевод Лены Серовой)

Внезапный натиск - он уже над нею,
Пытается крылами захлестнуть,
Ласкает бёдра, впился клювом в шею,
Пав грудью на беспомощную грудь.

Могла ль она отпором рук несмелым
Отринуть эту царственную стать?
Могла ли плоть, в боренье с вихрем белым,
Чужого сердца трепет распознать?

Безрадостны плоды совокупленья:
Стенанья вдов, Троянская война
И мёртвый Агамемнон. Неужели
В миг твоего ужасного паденья
Грядущие лихие времена
Он не прозрел, радея лишь о теле?

(Перевод Алекса)

Между тем, даже при беглом прочтении всех этих произведений и переводов сразу же бросается в глаза одно немаловажное обстоятельство. Их авторы представляют дело таким образом, будто бы Леда была девственницей, и лебедь (Зевс), совокупившись с ней, совершил акт дефлорации (а попросту говоря, лишил Леду девственности). Между тем, в действительности дело обстояло совершенно иначе. Даже самое поверхностное знакомство с древнегреческим мифом не оставляет ни малейших сомнений в том, что к моменту своей встречи с лебедем Леда была уже не первый год замужем. Данный досадный промах стольких уважаемых авторов, по праву снискавших себе лавры на ниве изящной словесности, но - увы! - недостаточно сведущих в мифологии, служит лишним доказательством необходимости углубленного изучения античного культурного наследия вообще и подробного ознакомления с древнегреческой литературой - в частности.

На наш взгляд, дело было так.

Жил в незапамятные времена знатный лакедемонянин Тиндарей, cын и наследник могучего Эбала - василевса (царя) славной Спарты - и благочестивой василиссы (царицы) Горгофоны. Жил он в родительском дворце (дело было, хоть и в Спарте, но еще до сурового реформатора и исправителя нравов Ликурга, так что мальчиков, не сброшенных в пропасть суровыми старцами-геронтами за хилое телосложение или физические изъяны в пропасть, не посылали сразу же на муштру и жизнь впроголодь в казарму) мирно и счастливо. Однако пришло время, и царь Эбал (его действительно звали именно так, это не шутка!) с царицей Горгофоной ушли безгласными тенями в мрачный Аид, царство мертвых. Еще не отгорел их погребальный костер и обугленные кости не были собраны в урну, как их безутешный сын и законный наследник был подло лишен прародительского престола злодеем-узурпатором Гиппокоонтом и обречен долгие годы скитаться на чужбине. После бесконечных скитаний по раздираемой междоусобными войнами Греции, неприкаянный изгнанник Тиндарей нашел, наконец, приют, кровь и пищу у гостеприимного, богоравного (как выразился бы Гомер) василевса Фестия, правителя греческой области Этолии. Со временем Фестий настолько полюбил обездоленного спартанского героя, оказавшегося отважным ратоборцем, искусно владевшим как мечом и копьем, так и луком со стрелами, поистине непревзойденным как в колесничном, так и в пешем бою, и покрывшим себя неувядаемой славой в войнах храбрых етолийцев с воинственными соседями, что даже отдал в жены Эбалиду свою прекрасную, как богиня, дочь Леду. Когда великий сын Тучегонителя Зевса, могучий полубог Геракл, победил нечестивого кознодея Гиппокоонта, убив его самого и всех его сыновей тяжкими ударами своей гигантской палицы, Тиндарей со своей юной женой - василиссой Ледой возвратился в прародительскую Спарту и стал там править, с позволения Геракла. Эбалид правил мудро и кротко, избегая войн и треволнений, ибо навоевался в своей беспокойной жизни вволю.

Дальнейшие события их семейной жизни известны нам в двух версиях. Согласно первой версии, Леды родила счастливому супругу двух детей - дочь Клитемнестру и сына Кастора, согласно другой царственная чета долгое время оставалась бездетной, несмотря на все усилия, ухищрения, заклинания фессалийских колдуний, чары жриц Гекаты, зелья и травы, принятые в то незапамятное время.

Как-то в жаркий летний день царица Леда решила пойти искупаться на речку Эврот, протекавшую близ царского дворца - скромного, как и все в быту спартанских греков. Зайдя в высокий серебристо-зеленый тростник, дабы укрыться от нескромных взоров случайных прохожих, поставив на землю золотой фиал с благовонным маслом (предусмотрительно взятый ею с собой, чтобы, по эллинскому обычаю, натереться им после купания), и, сбросив со стройных ног легкие сандалии, стыдливая василисса расстегнула дорогую чеканную пряжку, скреплявшую на ее правом плече просторную, цвета морской волны, хламиду, совлекла с себя белоснежный хитон и бросила одежды на берег Эврота, у самой воды, волнуемой приятным легким ветерком и пенящейся серебристыми, как мелкий речной жемчуг, пузырьками вокруг слегка колышущихся и, казалось, тихо шепчущихся между собой о чем-то сокровенном и ведомом только им (да еще, может быть, речным нимфам-наядам) стеблей склонившегося над водой кистями темно-зеленого густого камыша. Чему-то улыбнувшись, Леда развязала темно-бирюзовую ленту, стягивавшую ее гиацинтовые кудри пышным узлом на затылке, и выпущенные на волю волосы густой темной волной скатились ей на прямые широкие плечи. Тронув кончиком длинной, крупной, как у всех спартанских девушек и женщин, много занимавшихся гимнастикой и бегом, ступни речную воду, она сочла ее приятно-прохладной и медленно вошла в реку, постепенно погрузившись в нее по волнуемые тихим, ровным дыханием перси с розовыми бутонами сосков, не слишком пышные - они легко умещались в мощных ладонях Тиндарея -, но безупречной формы. Как только лилейнораменная василисса спартанцев погрузилась в прохладную воду реки по самые плечи, в прибрежных зарослях внезапно послышался шум - и очам изумленной Фестиды предстал необычайно крупный и красивый, белоснежный лебедь-кликун, плывший к ней медленно и величаво, горделиво расправив крылья и вытягивая в направлении красавицы тонкую, гибкую шею. Царицу это удивило - ведь она знала, что обычно лебеди, плавая, держат шею вертикально, а крылья - плотно прижатыми к телу. К тому же всем известно, что лебедь-кликун - весьма осторожная птица и старается держаться на широких водных пространствах, подальше от берега.

При виде необычного лебедя осторожная Леда, на всякий случай, поспешила выбраться на берег и, усевшись поудобнее на прибрежный валун, стала наблюдать за царственной птицей. К удивлению красавицы, лебедь вышел из реки на берег вслед за ней и, слегка переваливаясь с лапки на лапку (как это свойственно крупным водоплавающим птицам, передвигающимся на суше менее уверенно, чем по воде), заковылял по направлению к ней. Невольно рассмеявшись, Леда протянула лилейную руку и погладила удивительного, как будто бы совсем ручного, лебедя по голове. Тот, казалось, только и ждал ее прикосновения. Как будто искра проскочила между его головой с приоткрывшимся черно-оранжевым клювом и рукой спартанской василиссы, как будто пронизав ее с ног до головы и заставив затрепетать всем телом.

Леда невольно скатилась на траву и, лежа на боку, подперев темнокудрую голову рукой и прислушиваясь к своему все громче стучащему сердцу, со все возрастающим интересом продолжала следить за приближающейся к ней невиданной птицей. Лебедь, издав громкий, трубный крик "Ганг-го,ганг-го, ганг-го!" (свойственный его породе - не зря ведь этих птиц называют кликунами), приблизился к царице Спарты. Она, испытав прилив внезапного страха, быстро опоясала нагие чресла своей лентой от волос и повернулась к лебедю спиной, плотно сжав колени и боясь даже взглянуть в его сторону. Однако, даже не оглядываясь назад, василисса скоро почувствовала, как лебедь, тихо подойдя к ней сзади и расправив крылья за ее спиной, положил голову ей на плечо, начав осторожно и нежно ласкать задрожавшую Леду клювом и крыльями. От его неожиданных ласк Фестида таяла, млела и трепетала все сильнее и сильнее. Извивая длинную шею, подобно гибкой белой змее, лебедь слегка касался ее вскинутых от удивления к вискам темных густых бровей, высокого прямого лба, смеженных от неги век с длинными дрожащими ресницами, разрумянившихся щек, коралловых губ (о диво! - его лимонно-желтый, с черным кончиком, клюв, жесткий и твердый у всех лебедей, приникнув к устам василиссы, казался ей нежным и мягким, как губы - и она, сама этого не заметив, начала отвечать на его поцелуи, становившиеся все более длительными и страстными, так что у Леды все чаще захватывало дух!), белой шеи и плеч, казавших высеченными из лучшего паросского мрамора, остро поднявшихся и вставших торчком, тугих, как мячи, грудей с набухавшими от возбуждения сосками, ставших из розовых алыми - как спелые ягоды малины или земляники. Не осознавая, что делает, Леда, не открывая глаз, одним слабым рывком развязала прикрывавшую ее чресла ленту. Лебедь тут же поймал ленту клювом и отбросил в сторону, продолжая в то же время волновать царицу, касаясь ее  гладкого чрева, гибких бедер, покорно раскрывшихся, чтобы принять его, и источавшего все более сильный и пряный аромат благоуханного лона, поросшего гиацинтовыми кудрями, влажными от речной воды и выступившего изо все пор Фестиды благовонного пота (в то далекое время эллинские девы и жены еще не были столь изнеженными, чтобы выбривать, выщипывать или выводить с помощью притираний волосы на теле) - лона, чьи бледно-розовые губы (поистине спорившие красотой и нежностью с губами на ее лице), усеянные мелкими, как бисеринки, капельками, сначала плотно сжатые, приоткрывались постепенно все шире и шире, как бы отвечая на казавшиеся Леде поцелуями человеческих губ прикосновения удивительно нежного лебединого клюва. Дыша и пульсируя, они раскрывались все шире, как створки речной раковины, открывая скрытую за ними драгоценную жемчужину, казавшуюся изумленному лебедю сначала чем-то вроде крошечного розового зернышка. Но под его пламенными прикосновениями это малое зернышко стало расти на глазах, как бы наливаться соком и темнеть, пока не превратилось в на глазах растущую, пульсирующую горошинку, царившую над исходившими влагой губами, трепетавшими, как розовые лепестки при легким веяньи зефира. И вот с горошинки скатилась крупная капля благовонной жидкости, за которой через какие-то доли мгновения, одна за другой, покатились все новые капли, скоро слившиеся в поток, струящийся между широко раздвинутыми ягодицами царицы вниз, к розовато-филолетовой звездочке афедрона. И тогда белый лебедь приник к лону Леды, мгновенно ощутившей, как что-то подступило ей под самое сердце. На краткий миг у василиссы перехватило дыхание. Неустанно трудясь над покрытым испариной телом покорно отдавшейся его ласкам Фестиды, в приливе никогда не испытанного ею раньше, поистине неземного блаженства, запрокинувшей голову с разметавшимися, прилипшими к потному лбу гиацинтовыми кудрями и с распяленным в беззвучном вопле коралловым ртом, сладострастный кликун продолжал все чаще издавать свои трубные крики, становившиеся  все громче раз от раза, пока - о чудо! - им не стали вторить крики Леды, также становившиеся все чаще, громче и пронзительней, пока - на достигнутой наконец общей, преисполненной ликования ноте - крики лебедя и царицы Спарты не слились воедино в блаженных судорогах оргазма, сотрясавшего Фестиду с ног до головы. В последнее мгновение лебедь выскользнул из ее лона, взлетел на бурно вздымавшуюся грудь василиссы с тугими, казалось, готовыми лопнуть от вожделенья сосками, накрыл ее с головой белоснежными крыльями и всем телом приник к ее широко раскрытым устам. Ощутив во рту его неожиданно крупный, упругий, твердый и горячий фаллос, Леда успела впиться в него горячими губами, в тот же миг, содрогнувшись всем телом, ощутила, как в нее хлынул огненный поток лебединого семени, которое она пила жадными глотками, как истомленный жаждой путник в знойном аду Аравийской пустыни пьет свежую, живительную влагу из найденного, наконец, в песках колодца... 

На удивление  умело действуя сильными крыльями, кликун перевернул сомлевшую Леду на живот. Она покорно уткнулась пылающим лицом в зеленую траву, опираясь на локти, и подняв свой царственный прекрасный белоснежный зад - каллос пигос - навстречу живительным лучам Вечного Солнца - бессмертного Гелиоса. На этот раз кликун взял Леду сзади, по обычаю пернатых, крепко охватив трепещущие бедра василиссы крыльями и проникнув в нее еще глубже, чем прежде, так что крики царицы и птицы теперь перемежались громким хлюпаньем, а белые, как утренний снег, перья лебедя намокли от хлынувшего из лона василиссы благоуханного сока, как и сочно-медвяная прибрежная трава, на которой они предавались любовным утехам. Пролетавшей мимо ласточке-филомеле, свившей себе гнездо в береговом откосе и неустанно носившей туда птенчикам различных насекомых, даже показалось с высоты, что лебедь погрузил между пышными ягодицами стоявшей на четвереньках, сладострастно изгибающейся и громко стонущей царицы, подобными двум полушариям слоновой кости, свои клюв и голову, уйдя в недра Леды до половины шеи (впрочем, ласточку это не интересовало и потому не отвлекло от главного - поиска пропитания для вечно голодных, прожорливых птенцов).

Это сладостное действо повторялось многократно. Леда в восторге набирала полный рот лебединого семени, а потом выпускала его в ладони, перекатывая эту вязкую жидкость, напомнившею ей своим ароматом запах свежих ивовых прутьев (которыми ее секли в детстве за непослушание и шалости), умывалась ею, размазывала ее по лицу и грудям, втирая в соски. Один раз склонный к опытам кликун - в лучших эллинских традициях! - зачерпнув предварительно своим нежным клювом благовонного масла из забытого Фестидой в  сочно-медвяной траве золотого фиала, бережно влил его в трепещущий афедрон исходящей липким и благоуханным соком Леды, тщательно смазав который, внедрился туда так глубоко, что погрузился кончиком головки фаллоса во что-то теплое и мягкое, продолжая делать это вновь и вновь, тогда как стонущая и кричащая спартанская царица стала пальцами просунутой под животом руки неистово ласкать себе жадно раскрытое и судорожно дышащее влажное влагалище, стараясь запускать в него пальцы все глубже и глубже, массируя свой выпирающий все больше и сочащийся прозрачно-беловатой слизью возбужденный до предела клитор, вставший, словно маленький пунцовый фаллос, пока не испустила вдруг необычайно громкий вопль, исполненный невиданного наслаждения. Излив, наконец, в уста седалища царицы спартанцев обильную молочную струю, кликун выдернул из ее каллоса пигоса свой еще напряженный от коитуса фаллос, покрытый свежим калом. На этот раз из Леды выплеснулся смешанный поток не только лебединого семени и ее собственных выделений, но также мутной слизи и багряной крови, своим цветом подобной ихору - той "влаге, что в жилах струится у жителей Неба счастливых" (говоря словами еще не родившегося в те незапамятные времена творца "Илиады" и "Одиссеи" - гениального слепца Гомера). Уважаемый читатель, вероятно, уже догадался, что богоравный Тиндарей, особенно в последнее время, был занят, прежде всего, делами государственными и военными, проводя со своими соратниками-спартиатами не только дни, но и ночи напролет, и потому не балуя свою темнокудрявую супружницу вниманием, посещая ее на брачном ложе редко и ненадолго, порой не снимая доспехов лаже в краткий миг поспешного соития, постоянно пребывая в мыслях совсем о другом. И потому все чаще он пренебрегал любовными обычаями эллинов - хотя в свою первую брачную ночь с отданной ему в жены дочерью Фестия, снизойдя к мольбам своей робкой супруги, казавшейся себе еще слишком юной для любовного сношения с целью зачатия наследника спартанского престола, не стал нарушать целостность ее девственной плевы - того самого нежного гимена, от которого получил свое имя бог брака и новобрачных Гименей -, ограничившись именно сношением в афедрон (хотя крови и воплей от этого было не меньше, ибо Тиндарей был доблестным воином, привыкшим не отступать перед трудностями и преодолевать всяческие препоны на своем пути). Кликун же действовал совсем, совсем иначе...

Обычно лебеди, моногамные птицы, образуют супружеские пары на всю жизнь, держась вместе даже на зимовке. Смена спутницы жизни возможны у них только после гибели прежней подруги, как это, вероятно, и было в случае лебедя, избравшего себе Леду в новые самки.

Придя в себя, Фестида уже не нашла рядом пернатого друга. Вспомнив, что пора возвращаться во дворец, она, еще раз вверив свои прелести прозрачным водам Эврота, смыв с нежного тела пот, семя, кровь и всяческие выделения, привела в порядок мокрые волосы, отжав их и вытряхнув из них лебединые перья и пух и связав вновь пригодившейся темно-бирюзовой лентой узлом на затылке, облеклась в свой нарядный хитов, поверх которого накинула слегка измятую хламиду, вновь скрепив ее пряжкой на правом плече. Взяв сандалии за завязки в левую руку, а опустевший золотой фиал - в правую, василисса своей известной всей Греции легкой, пружинящей походкой, грациозно изгибая на ходу свой лебединый стан, направилась обратно во дворец Эбалида. Обедать...

Однако история любви царицы Спарты и белого лебедя на этом не закончилась. Каждый день легконогая Леда стала украдкой, под видом купанья, приходить (а точней, прибегать в нетерпении) на берег Эврота, где лебедь уже ожидал ее в месте их укромных свиданий.

И вскоре Леда понесла.

Впервые ощутив в своем чреве приятную тягость, она испугалась, но затем положилась во всем на волю богов. И правда, ее погруженный в государственные дела с головой доблестный муж Тиндарей не заметил в жене никаких перемен, выходящих за рамки обычного. Не зря еще в Древней Греции считалось, что обманутый супруг узнает об измене жены в последнюю очередь.

Обычно кликуны гнездятся на берегах водоемов, покрытых густыми зарослями тростника, камыша или рогоза. Именно этим требованиям отвечало место первой встречи и дальнейших свиданий лебедя и Леды.

Каждый день, многократно отдавшись пернатому другу, Леда, отдохнув от любовной игры, ползла вить гнездо. Гнездами лебедям служат огромные кучи пожухлой растительности, которую и приходилось каждый день собирать в прибрежных зарослях Леде (самец у лебедей в сборе стройматериалов для гнезда не участвует).

Зато потом Леда, устав от работы, в последний раз перед очередным расставанием, замирая от вожделенья и опираясь на локти, подставляла своему кликуну трепещущие ягодицы (растущее чрево отягощало ее все больше, и потому она теперь предпочитала отдаваться лебедю по-птичьи). И когда лебединый уд ослабевал после очередного семяизвержения, царица набрасывалась на лебедя, хватала его опавший фаллос, тискала, трепала, крутила, вертела, облизывала, кусала, прижимала к очам и щекам, раскачивая и теребя его до тех пор, пока лебедь, не испускал свой трубный крик, бешено хлопая крыльями, и в ладонь ей не брызгала струя его горячего семени. Леда набирала его в рот, не глотая, размазывала по щекам, как мазь, как благовонные притирания. Забывая в эти мгновения о самом кликуне, она лишь умащивала этим любовным зельем свои лоб, шею, губы и груди. Запах и ощущение теплого лебяжьего семени, ни с чем для нее не сравнимые, Леда постоянно хранила на губах и языке. Собирая семя пернатого друга в ладони, они любовалась этой вязкой мутной жидкостью, скатывая ее между ладоней в шарик - и снова умывалась извержениями своего ненаглядного лебедя. После чего, прильнув к его мягкому клюву прощальным - на этот день, конечно! - страстным поцелуем, возвращалась во дворец. В ее отсутствие лебедь зорко охранял недостроенное гнездо.

Леда вила себе гнездо в тех самых тростниковых зарослях, где когда-то оставила свои фиал, хитон, хламиду и сандалии перед купанием в тот самый первый и сладостный день их любви. Гнездо вышло внушительным - длиной с тело взрослого человека, высотой - по пояс рослому гоплиту спартанской фаланги, с лотком размером в локоть. Дно лотка василисса выстлала травой, мхом, а также перьями и пухом - обычно их выщипывает сама вьющая гнездо самка лебедя у себя из живота и груди, но Леда, за неимением собственных пуха и перьев, выщипывала их из живота и груди своего пернатого друга, совсем не имевшего блох, что вообще-то не обычно для птиц, особенно крупных водоплавающих пород (но Леда этого не знала). Лебедь иногда вскрикивал, но мужественно терпел (чего не сделаешь и не вытерпишь ради потомства)...

И вот, наконец, Леда снесла четыре крупных, желтовато-белого цвета яйца. Радости василиссы и лебедя не было предела. В тот день он был с нею особенно нежен (не в пример обычным лебедкам, его двуногая, бескрылая и лишенная оперения самка не пожелала отказаться от привычного сношения в заведенными ими раз навсегда порядке: сначала во влагалище, затем в рот и, наконец, в афедрон - а потом - в том же порядке, снова и снова, смотря по обстоятельствам).

Пока Леда насиживала яйца, лебедь находился поблизости, охраняя самку и гнездо.

Поскольку Леда, в силу понятных причин, не могла высиживать день и ночь, подобно обычным лебедкам, в часы отсутствия царицы на яйца садился кликун.

По прошествии пяти недель из снесенных Ледою яиц вылупились...нет, не птенцы, как Вы, может быть, подумали, а две прелестных девочки - Елена и Клитемнестра, а также два не менее прелестных мальчугана - Кастор и Полидевк.

Лебедь-кликун - перелетная птица - улетел зимовать в далекий Египет, откуда почему-то не вернулся (попав, возможно, на обед к одной из тамошних нубийских голых кошек). Леда запомнила его на всю оставшуюся жизнь таким, каким он взлетал в день прощания с воды, долго разбегаясь, молотя воду лапами, постепенно набирая скорость и высоту. Всю жизнь потом звучал в ее ушах его прощальный, трубный крик: "Ганг-го, ганг-го, ганг-го"...

А дальше начинается уже совсем другая история - поход Кастора и Полидевка с аргонавтами за Золотым Руном на край света - в Колхиду, похищение Парисом пркрасной Елены и Троянская война, убийство Клитемнестрой своего вернувшегося с победой из-под Трои мужа Агамемнона, кроваво отомщенного впоследствии сыном Орестом и дочерью Электрой, короче, сплошная греческая трагедия...

В заключение скажем, что свидетельства и сообщения о случаях совокуплений лебедей с женщинами в разных странах встречаются на протяжении всей истории человеческого общества, вплоть до нашего времени.

ПРИМЕЧАНИЕ

Приносим искреннюю благодарность славному живописцу Джованни Рапитти за любезно предоставленную иллюстрацию.