Прощальное свиданье с Иудой

   
   
       У меня  в руках  папка со старыми  архивными документами.
Давно хотел посмотреть её, чтобы вспомнить о событиях прошлого века.  О событиях, которые  ещё долго  останутся  в нашей  памяти потому, что  являются трагичной историей нашей  родины–России.
     На них можно смотреть  и оценивать  по разному.  Но все они имели  место быть,   и  забывать о них  пока  не следует.
     Первые  несколько  листов  в  папке – это, так называемые, «Расстрельные  списки» 1937 года.  В моём  архиве  хранятся несколько ксерокопий  страниц  этого страшного документа.       
     На  одной странице  фамилия моего  отца - Носова  Ивана  Петровича,  уроженца Нижегородской  губернии,  простого  рабочего.  Вихри  революции  1917 года  вовлекли  его в борьбу  за свои  пролетарские права.   И  в конечном  результате,  он оказался  в одном из  этих списков.
     Титульный  лист   списка  называется:  « Спи-сок  лиц, подлежащих  суду  Военной  коллеги-ей  Верховного  суда  СССР».   На нём стоят  (вразброс  по  всей  странице) подписи  (визы)  тогдашних  руководителей  страны: Сталина,  Молотова,  Кагановича,  Ворошилова  и Жднова.   Внесенные  в список лица, в том числе мой отец,  были расстреляны.
       Смотрю другие документы, связанные с вышеуказанными руководителями. 
       Пожелтевшая газета «Правда»  от 27 января 1934 года.  На первой странице газеты крупными буквам надпись: « Открылся   ХVII  съезд  ВКП(б) и фото Президиума съезда.
        На трибуне  И. Сталин  с докладом  съезду. В Президиуме:  Молотов,  Каганович,  Ворошилов,  Жданов  и другие. С ними в первом  ряду  мой отец (на фото второй справа-налево),который, как и много других делегатов съезда,  был внесен в  «Расстрельный  список» и в 1937 году расстрелян.   
    Через два года после  расстрела (1939г.) повторное следствие  установит  его  невиновность.    

Через 26 лет судьба свела меня  с  двумя   лицами,  подписавшими  «Расстрельный  спи-сок», который стал документом для лишения меня не только отца, но и матери, простой не-работающей домохозяйки. 
     В 32 года  она была оторвана от маленьких детей и сослана на восемнадцать лет  в казах-станские степи под Акмолинск (ныне, столица Казахстана – Астана).   Восемь лет из этого сро-ка  матушка провела за колючей проволокой в лагере. (Мой рассказ «Бурелом» в Интернете посвящен её памяти).
       Оба лица, о которых речь пойдет дальше, знали хорошо  моих родителей и меня, ещё маленьким мальчиком.  Отец не один год проработал с ними в Нижнем Новгороде и Москве.  Бывали они и у нас в гостях,  и на госдаче в Ломах под Ивановым, где отец был избран  Первым секретарем ивановского обкома ВКП(б).
     Когда они приезжали в Иваново по делам, то  нередко останавливались у нас на даче.
       Один из  них – Лазарь Моисеевич  Каганович,   другой – Вячеслав  Михайлович  Молотов.
        После ареста родителей  меня отправили  из  Москвы  в  детский  дом Саратовской области.   Прошли годы.
   Они были связаны с жизнью всей моей Ро-дины.  Трудовая дорога с 14 лет – военный за-вод, оружие для победы, Отечественная война - воспитанник войсковой части. Мирное время – служба в ВВС Советской армии.               
      Наконец,  возвратившись в Москву,   захотел  встретиться  со старыми  товарищами  отца.
    Лазарь  Каганович и мой отец  знали друг друга с  1919 года.
      Однажды был случай, их вызвали из Ниж-него Новгорода в Москву.  Ехали в составе не-большой  группы,  и на станции  Курск попали  в  засаду  к разрозненным  частям Белой армии.
       Полевой  суд  приговорил всю группу  к расстрелу.
     Группе удалось бежать.   От расстрела  Лазаря Кагановича  спасли тогда  его  товарищи и мой отец -  Иван Носов.
      Когда у Ивана Петровича  родилась  дочка,  он назвал её Майей,  также, как звали дочь Кагановича.
       Зная всё это, я решил попробовать  встретиться  именно  с  Лазарем Моисеевичем.
        Не помню, где  я узнал номер домашнего телефона  и позвонил ему.
- Алло ! Квартира Кагановича,-  ответил женский голос.
- Пригласите к телефону Лазаря Моисеевича,- попросил я.
    Трубка, как всегда в таких случаях, замолкла  и долго не отвечала.
       Затем начались вопросы: кто звонит, по ка-кому  делу.  Когда серия вопросов была исчерпана,  в трубке появился мужской голос:
- Каганович вас слушает. -
-Лазарь Моисеевич, извините за беспокойство.  Вам звонит сын Носова Ивана Петровича – Марат,-
- Могли не называть своё имя, я помню вас. У вас должна быть сестра – Майя,-   сказал Каганович  и удивил меня своей феноменальной памятью.
     Более 25-ти лет  прошло с тех пор, когда он видел меня.
        Мы разговаривали  минут десять.   Он согласился принять меня у себя дома, сообщив  свой адрес и как лучше к нему добраться.
     Через пару дней, помню, была суббота.  После летнего дождика выглянуло солнышко,  и я решил осуществить  намеченный визит.
      Пройдя с километр пешком от метро «Спортивная», я  вышел на  Фрунзенскую на-бережную.
       Вот дом № 50,  где  Лазарь Каганович после  служебных отставок  проживал  со своей же-ной Марией Марковной  Приворотской. 
      В 1961 году Каганович, похоронив  супругу  на Новодевичьем  кладбище , остался  вдовцом  до конца своих дней.
      Перед  домом  ухоженный  сквер с лавочками. На одну я присел и  стал размышлять,  о  чём  буду беседовать  с Лазарем  Моисеевичем. 
      Вопросов  много, но как  он  меня  примет, захочет ли  отвечать на каверзные прямые  вопросы. О  расстреле  моего отца,  о  восемнадцатилетнем сроке,  проведенном  моей  матушкой  в  лагере и ссылке. 
  - А чего, собственно,  размышлять ? – решил я.  Сегодня не 1937 год,  а лето  1963 года.
      Многое из  нашего прошлого  уже  известно,  а о деталях  мне расскажет  Лазарь Моисеевич.-
     Нынче я знаю о Кагановиче, что он приложил руки не к одной сотни невинных людей. О его преступлениях известно и написано немало.
      Но собираясь тогда к нему, я ни о каких «Расстрельных списках», подписанных им и другими, не знал и не слышал о существовании таковых
      Однако, постараюсь быть объективным и продолжу рассказ без эмоций и по порядку, полагая что такое повествование более глубже раскроет его лицемерную и садистскую душу.
      В шестом подъезде, в который я вошёл, не было ни охраны, ни консьержки. 
        Поднявшись в лифте на шестой этаж,  оказался перед  квартирой № 384.
      В ней провёл свои последние  старческие  годы один из преданных  соратников   Иосифа Сталина . 
       Нажимаю на звонок  и после вопроса:
  - Кто там ?- дверь открывает сам хозяин.
   Передо мной невысокого роста мужчина,  очень широк в плечах  и,   на первый взгляд,  не такой  уж старый, как  я предполагал.
    Здороваюсь с ним :
- Добрый день, Лазарь Моисеевич.- Он кивает головой и ставит мне условия:
- В квартире и на лестничной клетке не курить.
 Никогда в жизни не курил и не выношу табачного дыма,- поясняет он, слегка улыбаясь и показывая  мне верхний  ряд  очень  коротких   зубов.
     Проходим по коридору в холл. С правой  стороны дверь в комнату, куда и приглашает меня хозяин.   
    Посредине  небольшой  гостиной  обеденный стол и стулья вокруг него, занимающие  всю  площадь этой комнаты.
    Каганович  сам  приносит чайник  и разливает  в чашки чай, при этом, между прочим, говорит  мне, что привычку  самого себя и гостей обслуживать  он  перенял у  Сталина.
         Беседа  начинается  с  вопросов ко мне:
   -Где я живу и работаю, женат ли, сколько детей,  являюсь ли членом КПСС. ? - 
    Мне не трудно отвечать  на все его вопросы  может быть потому,  что он без предупреждения перешел со мной на «Ты», а когда я попробовал сделать то же самое,  Каганович  улыбнулся и сказал:
- Будем на «Ты», возражений нет !-
  Мой первый визит не стал последним.
       Мы встречались у него на квартире нечасто, но  неоднократно в течение  многих лет.   
    На одну такую встречу  я взял с собой  свою  дочку Наташу. 
    Помню, сидим, пьём чай. Каганович подвигает к ней вазу с конфетами:
- Угощайся, Наташа,  бери конфеты.-
  Дочка посмотрела на меня, сморщила носик и отодвинув рукой в сторону вазу, ответила:
-Спасибо, не хочу ! Мне папа шоколадные  конфеты покупает.-
- А  кем работает твой папа ? – спрашивает  хозяин.
- Об  этом не следует болтать, но Вам я скажу,- ответила Наташа, понимая, что её отказ мог обидеть Лазаря Моисеевича:
- Он авиаконструктор и делает военные самолёты «МиГи».-
    Однажды за этим столом мне довелось пить чай  с дочкой Лазаря Моисеевича.
   Помню,  его семья уже сидела за столом когда я вошёл в гостиную.
     Кроме дочери - Майи Лазаревны и внука, кампанию дополняла молодая девушка, с которой меня знакомить не стали.
Они спорили о возможности  военного конфликта с Германией, который якобы спровоцировал Хрущев.
 Я сделал глупость и, вмешавшись в спор, заявил: 
- Второй войны с Германией в принципе не будет,- за что, после ухода членов его семьи, по-лучил взбучку от Кагановича:
- Как ты мог  заявить молодежи такую глупость?-
прохаживаясь вокруг стола, кричал он и украшал свою речь нецензурной словесностью.
      Каганович наизусть стал декламировать мне отрывки из работ В.И. Ленина  о неизбежности войн в эпоху империализма, и вторично удивил своей памятью.
Беседуя с ним по различным темам  коммунистической   идеи, я не мог  упрекнуть его в незнании  трудов  апологетов  этой идеологии. 
     Он прекрасно умел владеть своими знаниями,  и умело защищал  свои убеждения  в дискуссиях.
     Главным его кумиром был Сталин, а непримиримым врагом -Хрущёв.
       Разговор  об этих двух  государственниках  сопровождался всегда  особым  нервозным всплеском  и  высоким звуковым тоном. 
         Несмотря на интерес, который без сомнений был  причиной моих визитов,  я ждал случая  задать  Кагановичу главный  вопрос,  ради которого и было задумано посещение к нему.
 О  Лазаре Моисеевиче Кагановиче  много написано и хорошего,  и  плохого.
      Он знал, что о нём будут писать  и, конечно, хотел, чтобы хорошее на весах памяти перевешивало  плохое.  Для этого надо было найти пишущего человека  и  исповедоваться  ему  таким образом,  чтобы потомки, прочитав его исповедь,   простили ему  плохое  и оставили  только хорошее. 
    Такой человек  был найден.   Им оказался  талантливый  советский  поэт и писатель Феликс   Иванович   Чуев(1941 -1999г.г.)
    Лазарь Моисеевич обладал  опытом  незаурядного кадровика.  Это помогло ему разглядеть  в Чуеве    доверчивого  корреспондента,  готового воплотить в художественную форму  исповедь, записанную со слащавых  слов  Кагановича.          
За исповедью должно следовать покаяние, но
этого не произошло.
           Грешник,  мечтавший «задрать подол матушке–России»(как сказано в статье Олега Каши-на).
Включая рубильник взрывного устройства, он пытался взорвать храм Христа Спасителя, но не смог этого сделать с первого раза.
   Взрыва не последовало.  Судьба дарила ему возможность покаяться, но он принял другое решение и вторично включил рубильник.
      Сегодня,  читая  рассказы Чуева и других авторов о Лазаре Кагановиче,  я узнаю в них, что слышал на много лет  раньше.   
     Повторяться нет смысла и логики. Но один  страшный рассказ Кагановича не дает мне по-коя,чтобы не поведать его своим потомкам.   
        Настал момент, когда мой контакт с ним достиг необходимого уровня откровения для беседы об участи моего отца и его гибели.    
        В следующий свой визит я намечал  побеседовать с ним на эту тему, но сделать это не удалось.  В гостях у него я встретил  Вячеслава Михайловича Молотова, который заглянул к своему соучастнику  по антипартийной группе на чашку  чая.   
         Мне представился  случай  познакомиться  в домашней обстановке  ещё с одним между-народно-известным  сталинским сатрапом и откровенно поговорить  с ним.
          После пары выпитых чашек ароматного чая и бесед о том, о сем,  я, набравшись смелости и решил задать вопрос Вячеславу Михайловичу, понимая,  что мой вопрос  не очень тактичный:
-Вячеслав Михайлович, ваша жена Полина Семеновна Жемчужина была репрессирована и отбывала срок в лагере, в то время, когда вы были вторым лицом в руководстве страной.
Как это могло сочетаться?-
     Молотов отодвинул от себя пустую чашку и остановил свой затяжной взгляд на Кагановиче.
      
        Мне показалось, что он мысленно осудил его за то, что тот подсунул ему такого собеседника.  Но я ошибся. Вячеслав Михайлович  ещё минуту помолчал  и мягко без напряжения стал отвечать на мой вопрос:
 - Мне часто задают вопросы, которые так или иначе касаются,  так называемых,  политических репрессий в СССР ,- начал он свой ответ.-
- Для того, чтобы осмыслить это трагическое явление необходимо  представить  ту обстановку, которая сложилась в нашей стране после гражданской войны и в начале индустриализации.
      - Должен заметить,- продолжил Молотов,- что ни гражданская война, ни репрессии не были нужны  молодому государству рабочих и крестьян. То и другое было навязано нам отмирающим классом,  который любыми сила-ми старался сохранить  свои экономические и политические права.   Молодая страна Советов вынуждена была обеспечить свою защиту.-
       Молотов посмотрел внимательно на меня, возможно ожидая  вопросов.   Я промолчал, хотя вопросы к нему по затронутой теме у меня возникли.
- Другими словами, - продолжил Вячеслав Михайлович, - или они нас, или мы их!
      В такой обстановке было допущено много ошибок и даже произвола. Ваш отец, попавший под жернова классовой борьбы по сфабрикованному доносу,  был   расстрелян.
       Но будучи честным гражданином своей Родины, говорю это потому, что хорошо знал вашего отца,  повторным следствием,  ещё до начала войны 1941 года,  признан невиновным .
          Руководители, организовавшие произвол ради своих личных интересов, такие, например, как Ежов и ряд других , были привлечены к ответственности и расстреляны.
     Что же касательно моей супруги  - Полины Семеновны, которую я безгранично любил и сохраняю о ней добрую память  и поныне, могу сказать:
     -  Разумеется,  она не боролась против советской власти,  но допустила публичное националистическое высказывание, признанное судом враждебным. 
      Я не мог опровергнуть решение суда только потому, что Жемчужина моя жена,  даже если являлся, как вы выразились, «вторым лицом в стране».
      Впрочем, мне пора отчаливать домой,- произнес  Молотов, вставая из-за стола.
       Отложив намеченную беседу с Кагановичем до следующего посещения, я проводил  его гостя до подъезда дома в Грановском переулке, где он жил.               
    По  дороге  Молотова узнавали и кое-кто здоровался.   На входе в метро «Спортивная» два милиционера  взли  «подкозырек», а в вагоне семейная молодая пара нам уступила  по-садочное место.
     С  тех пор, когда мне стало известно, что Вячеслав  Молотов ставил личную подпись  на титульном листе «расстрельных списков», возможно не открывая и не читая их.  Я не могу простить  себе, что сидел  с этим человеком за одним столом, распивал чаи и провожал домой. 
        Тем более,  если он раскрывал и читал эти списки, и видел в них  фамилию моего отца,  которого знал много лет,  как честного и преданного стране и народу гражданина.   
      
       Прошло немного времени, когда мне вновь представился случай быть в гостях у Кагановича и, наконец, попросить его рассказать о гибели моего отца.
       Он стал рассказывать об Иване Петровиче Носове много хорошего и подтвердил с лова Молотова о том, что его арест и расстрел были сфабрикованы группой провокаторов.
      В их составе  выделялся высокопоставленный руководитель НКВД  Александр Павлович (Израиль Моисеевич) Радзивиловский, который в начале своей карьеры получил рекомендацию  в чекисты от И.П.Носова. (см.мой рассказ Бурелом).
          - В тюремный следственный изолятор, где находился под арестом  Иван Петрович, пригласил меня Александр Радзивиловский,- продолжил свой рассказ   Каганович.
- Нам открыли камеру и я увидел в ней твоего отца, который,  разумеется,  не был готов к та-кой неожиданной встречи.
       Он поднялся с пола, где сидел облокотившись на стенку, и встал посреди камеры.
        В ней не было ни нар, ни табуретки.
       Переступая босыми искалеченными нога-ми с правой ступни на левую, Иван Петрович посмотрел на нас одним глазом. 
        Вместо  второго глаза на его лице образовалось тёмно--синее пятно и след засохшей струйки крови.
      Мне надо было остаться с Иваном наедине, и я сказал Радзивиловскому, чтобы он сходил за табуретками. 
       Он ушёл, и тогда, я стал говорить Носову, что пришёл  для выяснения  всех  обстоятельств ареста и помочь ему выбраться из  сложившейся ситуации.
Иван Петрович слушал меня и молчал.
- Мы должны остаться друзьями, - говорил я ему.
 – Мной приняты кое-какие меры по вопросу твоего освобождения.
     В частности, из твоего дела по моей просьбе исключено твоё принципиальное возражение по возведению Дворца Советов на месте храма Христа Спасителя и прочей твоей   защиты поповщины.
       Для твоей же пользы, не касаться этого вопроса при допросах.  -
 В это время в камеру вернулся Радзивиловский, и мне пришлось прекратить  разговор.
       Через минуту Радзивиловский, поставив табуретки, снова вышел в коридор.
    - Иван Петрович, подвинув одну табуретку, сел на неё и,  потирая  руками колени, вдруг разразился бранью в мой адрес .
        Не  хочу его цитировать – это был нервный срыв. Он не поверил, что я пришёл с добрым намерением  и стал говорить, что цель моего посещения ему понятна.
         Затем он криво улыбнулся и, встав с табуретки, во весь голос закричал:
- Целоваться пришёл к «врагу народа». Друзьями, говоришь, должны остаться. А, не боишься в соседней камере очутиться.  Ты же, Лазарь, всегда трусом был.
Пошёл вон отсюда ! Не порть в камере воздух !
      Твой отец взял в руки табуретку и хотел, наверно, замахнуться ею на меня, но в этот момент в камеру вбежал  Радзивиловский и встал между мной и Иваном Петровичем.   
    Забрав табуретки, мы покинули камеру.   
Вот так состоялась моя последняя встреча с твоим батей,- закончил своё повествование Лазарь Каганович.
       Он задержал меня еще на несколько минут, когда я собрался уходить из гостей домой.
- Должен тебе поведать ещё вот о чём, сказал Лазарь Моисеевич, пригласив меня присесть на диван уже в  холле коридора:
     - Теперь общеизвестно, что Александр Радзивиловский  был провокатором и  приговорен, как и Ежов,  к расстрелу. 
        Приговор  исполнен  в 1940 году.
       По его уголовному делу в реабилитации отказано.   
Так вот, - продолжил Лазарь Моисеев, - когда мы с ним покинули следственный изолятор, он сел со мной в машину и по дороге  рассказал, что следствие по делу Ивана Петровича Носова закончено. Возможно завтра или в ближайшие дни, оно будет передано в Военную коллегию Верховного суда СССР, где ему обеспечена «вышка»(высшая мера наказания).
        Радзивиловский с удовлетворением заявил, что удалось  договориться об исполнении  приговора отдельным осужденным  в подвальном помещении здания  суда. 
      -   Я готов сам пустить пулю в затылок такому  гаду, как этот нижегородский Иван, - так  заявил мне тогда Александр  Павлович  Радзивиловский.
        Было это 26 ноября 1937 года за один день до суда и расстрела твоего отца.
       У меня не оказалось времени для остановки над ним расправы, - закончил Каганович своё дополнительное  сообщение  и, вынув из кармана домашнего халата большой носовой платок, громко высморкался.
         Этот визит и все контакты  с бывшими  «товарищами» отца стали последними. 


Закрывая свою архивную  папку, ещё раз беру в руки ксерокопию титульного листа «Расстрельных списков» и читаю визы:
«За! Молотов», «Каганович»  и прочие вершители судеб наших отцов и матерей, наших братьев и сестер.

     Люди, не забывайте нашу историю! Будьте бдительны!
     Клонирование в наш век не исключается.


   
      


Рецензии