Ремиссия. Часть 2 Коматоза

Лу исчезла внезапно. В одночасье. Как будто портниха не задумываясь оборвала нить. Вместе с ней исчезли все ее вещи, разве что кроме тех, которые она мне подарила.
Какое-то время я не пытался искать Лу. Думал, может быть она придет ко мне сама, притом, что до сих пор приходила во снах. Но потом стал ходить в издательства, расспрашивал друзей. И после череды бесполезных визитов решился съездить в ее родной город.
Прибыл туда поздно вечером в сомнении – а стоит ли будоражить ее родителей сведениями о пропаже дочери? Хотя, скорее всего, они уже знали. Отбросив все мысли, я решил – разговор состоится.
Родной дом Лу находился недалеко от моря. Был слышен его приятный дружеский гул и плеск волн о камни. Я остановился у зеленых ворот, отметив про себя, что был бы не прочь и сам провести старость в таком же месте. Дом был уж очень аккуратный – с кремовыми стенами, черепицей на крыше и окнами, на которых буйно росли цветы. Во дворе аркой раскинулся виноград.
Я постучал в окно, но никто не вышел. Я постучал снова, и через некоторое время в окне загорелся свет.
 - Кто? – спросили за дверью.
Я не знал, что ответить.
 - Я по поводу Лу…Лауры, - сказал я, и дверь с тихим скрипом отворила приятная женщина, что называется, в возрасте.
 - Что стряслось? – спросила она, разглядывая меня.
 - Дело в том… Вы, наверное, слышали обо мне. Я…долгое время мы с ней жили вместе и…
 - Ах, точно. Ну-ну?
У меня почему-то пропал дар речи. Попросту я не знал, как объяснить ей ситуацию. Разве возможно поверить в то, что человек может просто так, без причины, раствориться в пространстве вместе со своими вещами, не оставив даже записки? 
 - Лу пропала, - выпалил я.
Женщина опустила голову и пробормотала мне «проходите». Она повела меня за собой, что-то бурча себе под нос. Я решил, что поверг ее в ужас. Однако…
 - Миша! Миша! У нас гости, - воскликнула она, когда мы очутились в темной прихожей.
Оказалось, в доме полным ходом шел ремонт. В углах притаились банки с красками, газеты, кисти. С потолка свисала голая лампочка на скрюченном, похожем на червяка, проводе.
Михаил Сергеевич предстал передо мной таким, каким я его и представлял: этакий интеллигент, лысеющий, слепнущий, высокий и худой, в старой штопанной неоднократно рубашке и таких же серых вылинявших брюках. 
 - Что такое, Маруся? – выяснилось, что он еще и презабавно картавил.
  - Скажи сам, - сказала мне Мария Федоровна.
 - Лу…то есть Лаура пропала… - в растерянности проговорил я, и Михаил Сергеевич воззрился на меня поверх очков.
 - Гм, гм… Мда… Маруся, сделай нам чаю.
Мать Лауры проскользнула меж нами, а Михаил Сергеевич попросил меня пройти в другую комнату.
Комната оказалась стандартным кабинетом с бюро, на котором громоздилась печатная машинка, книжными шкафами, парой кресел и кофейным столиком. На полу лежал ворсистый ковер, а окна были закрыты тяжелыми бардовыми портьерами.
 - Присаживайся, будь как дома. Мы, кстати, много о тебе наслышаны. Ты молодец, взялся с такой девицей жить… Гм, - сказал Михаил Сергеевич, закурив.
Я тоже зажег папиросу.
 - Извините меня, конечно. Но я просто никак не могу понять, что происходит, - торопил я.
 - Сейчас объясню. Мари, где чай? – крикнул отец Лауры, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу.
Мария Федоровна просеменила к столику с подносом, на котором стояли чашки, чайник, сахарница и небольшое блюдо с какой-то выпечкой. Все показалось мне жутко церемонным, но супруги, похоже, чувствовали себя среди этой напыщенности прекрасно.
 - Спасибо, Маруся, - очень вежливо бросил Михаил Сергеевич, и мать Лу стремительно просеменила обратно, прикрыв за собой дверь.
 Михаил Сергеевич достал из-за пазухи маленькую фляжку и налил жидкость себе в чашку. Затем потянулся к моей.
 - Ты не против? Это отменный коньяк.
Я кивнул, тут же схватил кусок пирога, и запихнул себе в рот, тем самым надеясь избавить себя от каких-либо реплик.
 - Итак. Лаура, моя дочь, с которой ты прожил…сколько?
 Я на мгновение задумался.
 - Почти три года. Два с лишним, - ответил я, сам не веря в такой срок.
 Михаил Сергеевич крякнул и засмеялся:
 - Дружище, да ты болван! Неужели не замечал за ней никаких странностей?
 - Конечно, замечал. Она постоянно мне снилась, как по волшебству. Еще она не хотела, чтобы мы вместе ездили на далекие расстояния… Часто молчала, уходила в свои мысли… Я думал, что со временем это пройдет, но ошибся. А теперь вот…исчезла.
 - Мда… Так вот, разве Лара не говорила тебе о том, что серьезно больна? 
 -  Я догадывался. Но чем? Давно ли?
 - В детстве у Лауры диагностировали очень редкую способность, которая на сегодняшний день объявлена серьезным психическим отклонением на генетическом фоне. Названия в русском языке наши гении ей еще не дали, однако известно, что в переводе с латыни она обозначает «парящее сознание». Ты говоришь, что Лара тебе снится. Это значит, что ее внутреннее естество способно покидать пределы тела в ущерб ему и вторгаться в сознание того человека, благодаря которому, так сказать, вся эта каша и заварилась… Наш организм – это совокупность физики и химии. Чувства, которые вызывают множество реакций в нашем теле, собственно, и есть катализаторы к прогрессированию этого недуга. В случае Лауры этим чувством является любовь. Мда… Форма болезни самая разнообразная. Кто-то, как Лара, не может владеть своим сознанием исключительно во сне. А кто-то может и наяву подвергаться выходу внутреннего естества и это, считай то же, что оставить автомобиль без управления. Гм…
 - Так вот почему она выглядела такой замученной, - понял я.
 - Лара, конечно, проходила сотни обследований в детстве. По телевизору даже показывали про нее, не помнишь?
 - Нет, не помню.
 - Ах да. Это же было французское телевидение, гм… Во Франции тоже есть один человек с подобной болезнью. И в Америке… Вот, кстати, француз не может спать, когда испытывает чувство ненависти или даже самой малой неприязни к тому или иному человеку. Правда, какой курьез – сниться своему врагу, мучая и его, и себя?.. Так что Лара в своей беде не одна.
 - А чем же все это чревато?
 - Истощением сил, ослаблением иммунитета, психическими расстройствами… Как правило эти люди или будущие шизофреники, или без пяти минут... – Михаил Сергеевич запнулся, но продолжил – покойники.   
 У меня похолодела кровь в жилах.
 - И смерть неизбежна? Неужели нельзя ничем помочь?
 - Дружище, смерть для любого человека неизбежна. Вопрос лишь во времени. А помочь… Лечением, постоянным наблюдением, отсутствием волнения, для Лауры - любви. А разве может человек быть бесчувственным? Но, сам понимаешь, что за штучка, эта девица… Горбатого могила…гм…
Мы оба погрузились в задумчивость. Лу была удивительно хитра – за весь период нашей совместной жизни я не нашел ни одной таблетки, ни одной микстуры, ничего, что могло бы выдать ее болезнь. Я вдруг осознал, что целых три года подряд не видел дальше своего носа.
 - Получается, что это я виноват в ее мучениях?
 - Ну, не виноват… Ты своего года объект что ли…
 - А где она теперь? Вы знаете, где ее искать? Как быть дальше?
 - Сейчас она находится в лечебнице на севере под видом отдыхающей. Там выделен штаб сотрудников, которые ею и занимаются. Она, скорее всего, проходит курс терапии.
Видя отсутствие жизни на моем лице, он поспешил меня утешать:
 - Да не волнуйся ты так. Это все пройденный этап. Ей просто необходимо периодическое обследование хотя бы раз в полгода. Я удивляюсь, как она еще жива оставалась все это время.
 - Ну, до того, как…уйти, она совсем исхудала, жаловалась на непрекращающуюся  головную боль… Но почему она мне ничего не рассказала? Почему исчезла вот так, бесследно? Ведь…если бы она сразу открылась…
 - Побоялась. Она вообще по этому поводу комплексует страшно.
 - Но чего бояться?
 - Да тебя напугать побоялась. Может думала, что у тебя и без нее проблем много. Лаура вообще у нас такая своеобразная… А мы с Марусей смирились, да и она сама молодцом держится. Родион пытается что-то в обществе по этому поводу организовать – фонд помощи, или что там такое… Да вот только Лаура на контакт с этой общественностью идти не желает. Хочет сама, в одиночку побороться. Пока молодая, да… Пока молодая… 
 - Расскажите мне о Лу как можно больше, пожалуйста. С самого ее детства.
- Лу… - усмехнулся Михаил Сергеевич, и, поняв меня без слов, спросил - А ты уверен, что справишься?
 - Да.
 - Гм…
Краем глаза я заметил движение на полу. Пушистая белая кошка решила занять почетное место на коленях своего хозяина. Отец Лауры снисходительно погладил ее по голове и она блаженно замурлыкала.
 - В общем-то, Лара была совершенно обычным ребенком до подросткового возраста. Правда, у нее была способность к языкам невероятная, очень одаренная девочка… Лет этак с семи она рассказывала, что совершает какие-то путешествия  не смыкая глаз, а на утро очень плохо себя чувствует. Ну, а когда настал этот переломный момент… В общем, тут-то и посыпались на нее бесконечные болезни, переутомления, иногда были галлюцинации. Психиатры часто забирали ее для наблюдений. А нам говорили, мол, может не выдержать. Либо умом тронется, либо начнутся осложнения, выводящие из строя иммунную систему. Специально для нее разработали терапию, благодаря которой Лаура еще пока держится. Но, говорят, что через определенное время, организм приспособится и ему этого будет мало. Так что будущее Лары вилами по воде писано.
 - А как же она справлялась со всем этим? Как училась? Как решилась жить самостоятельно?
 - А это ты у нее самой спросишь. Ох, чую, многое вам предстоит обсудить…
Я пробыл у родителей Лу еще один день. Видимо, я им приглянулся, и они приглашали меня погостить вместе с ней, и без конца благодарили за заботу об их дочери.
Несмотря на прохладную погоду, я успел искупаться в море, хотя волны всерьез взбунтовались. Меня кружило вместе с водорослями будто в стиральной машине, но мне было все равно. В тот миг мне было плевать на все на свете.
Я лишь смутно осознавал, что бросать Лу, которая попыталась бросить меня, я не намерен. Я не такой трус, и не боюсь будущего, в отличие от нее.
 
                ***
Колеса поезда стучали попеременно такту моего сердца. Косой дождь – вечный безмолвный свидетель поворотов моей жизни - окроплял стекла тонкими узорами все время моего пути. Я трясся в плацкарте сутки, чередуя дремоту, воспоминания и размышления. На некоторых остановках по вагонам бродили продавцы всякой чепухи, у которых я купил пару-тройку прошлогодних газет. В них я не обнаружил ничего примечательного, кроме заметки о замусоленной тайне Китеж-града и кроссворда, решать который у меня не возникло желания. 
Отложив газету, я в который раз разглядывал уже выученный мною наизусть адрес лечебницы, нацарапанный на клочке бумаги. Томление странника, не знающего, когда окончится его путь, терзало меня со страшной силой. Это напомнило мне воспоминание из моего детства, когда я ездил к бабушке на Западную Украину - на самую границу с Польшей. Она жила в этаком маленьком городке, бывшем некогда обширным периферийным поселком, который разросся благодаря постройке атомной электростанции. Я впервые путешествовал один, хотя и по собственному желанию.
 - Мам, ну, мам! Я ведь уже не маленький! Что я, не смогу с поезда слезть что ли?
 - А вдруг ты там потеряешься? – с мягкой улыбкой говорила мне мама, склонив голову набок.
 - Да не потеряюсь я! Мы же ездили когда-то…(надо сказать, я был еще совсем маленьким, и смутно помнил ту поездку). И бабуля встретит если что. Ведь встретит? - бойко отвечал я.
 - Встретит, встретит, - соглашалась мама, и со вздохом шла на телеграф звонить бабушке.
Я тогда решил, что в поезде мне обязательно должно быть весело. Взял с собой всего-то одну книжку – «Любовь к жизни» Джека Лондона, которую даже не планировал открывать. Денег у нас хватило лишь на билет в плацкартный вагон, и я еще пуще обрадовался – сколько попутчиков-то будет, сколько историй! Но… В том отсеке, где довелось ехать мне, разместилась супружеская пара бальзаковского возраста, которая испытывала явный перелом в отношениях; юноша, который, вероятно возвращался домой с учебы и всю дорогу слушал плеер (невиданная роскошь!), а на боковых местах – расположились двое совсем маленьких ребят-погодок вместе с мамашей. И никто не подсаживался ко мне с расспросами, не пытался завязать разговор. А я так смутился, что и сам не решался с кем-то заговорить. Разве что слушал чудную болтовню маленьких украинцев.
 - А давай як нибы мы одни тилькы  русские, а все инши – ворогы! – и мальчишки изображали пулеметную пальбу по всем пассажирам вагона.
В итоге мое настроение постепенно снижалось до нулевой отметки, а «Любовь к жизни» листалась мной с ожесточенной методичностью. Казалось, пути не было конца и края, и когда я совсем уже затосковал, наконец, объявили конечную станцию. В этот миг я ощутил горькое облегчение, и бросился в медленную цепь пассажиров, стремящихся наконец-то выбраться наружу.
Сейчас я как будто бы снова ехал к бабушке в Западную Украину, только мне было плевать на попутчиков, досуг составляла сигарета, и интересной книжки при себе не нашлось.


СОН 6

Передо мной высились ступени лестницы, ведущей на балкон театра. Я измождено взбирался по ним, выбиваясь из последних сил. Я знал, что ищу Лауру, и что она где-то рядом. Преодолев балконный пролет, я оказался в просторной комнате, которая напоминала концертный зал музыкальной школы, в которой я учился.
В нем было все как прежде – небольшая сцена с роялем и темно-красным занавесом, на стенах – череда портретов великих композиторов. Все вокруг дышит предновогодней суетой, светится гирляндами и украшениями. Рядом со мной много таких же учеников, которые в волнении пожимают плечиками и дышат на руки.
Вдруг передо мной выросла пожилая учительница сольфеджио, изо рта которой всегда пахло какими-то каштанами:
 - Ты куда?
 - Мне надо в другой зал, меня там ждут, - говорил я.
 - Чтобы попасть в другой зал, тебе нужно сыграть какую-нибудь пьеску. Неважно, какую. Давай, иди, - сказала она, и грубо толкнула меня в сторону сцены.
Я взобрался на сцену с дрожащими от волнения руками, взял аккордеон и посмотрел в зал. Комиссия преподавателей состояла из людей, которых я не запомнил, как не старался, тщетно пытаясь найти среди них лицо Лауры. Гробовое молчание встретило мое сбивчивое дыхание, и я попытался изобразить мелодию, вроде «Малышки Мари». Когда я закончил, то поспешно бросился к судьям, которые наперебой объявляли, что я свободен, но мне нужно пройти еще одно испытание.
 - Ты стихи хорошо читаешь? А играть на сцене умеешь? – спрашивали они меня, и я на все кивал головой.
 - Иди в следующий зал, там что-нибудь придумаешь.
 - Конечно, - воскликнул я, и побежал к другой двери, ожидая, что там меня заставят прочитать какой-нибудь отрывок.
Но вопреки моим ожиданиям там оказалась какая-то очень злая фотографиня, которая нервно напустилась на меня с упреками в том, что я нарушил ее покой.
В этом зале в беспорядке валялись подушки, на которых в таком же беспорядке находились люди, видимо, попавшие впросак, как и я. Я тоже расположился на одной из подушек, и стал засыпать.
Фотографиня принялась щелкать фотоаппаратом, на фоне декорации, и я увидел, что моделью является Лу.
 - Лаура! Лу! Я здесь! – кричал я, пытаясь пробраться к ней.
Лу со слезами на глазах смотрела на меня, не смея сделать и шаг ко мне навстречу.
 - Нельзя, нельзя, нельзя… - беззвучно повторяла она. 

Напротив меня сидела красивая во всем смысле этого слова рыжая девушка. На ней был красный сарафан, который подчеркивал ее южную статную фигурку. Девушка периодически окидывала меня взглядом, делая вид, что смотрит в окно. Как будто специально с нами не оказалось в этот момент никого.
Возможно, девушку мучил мой равнодушный и отрешенный вид, и поэтому она решила со мной заговорить:
 - Вы до конечной?
 - Да, - бросил я, уставившись на нее.
 - И я тоже. Я к родственникам еду, к родной тетке. Погостить. Что мне на юге не сидится, правда? – усмехнулась она собственным рассуждениям.
Я вежливо улыбнулся, опустив глаза.
 - А Вы к кому, если не секрет?
 - Секрет, - сказал я, решив, что дам пищу для размышлений рыжей красавице.
 - О, а Вы, часом, не шпион? – кокетливо обронила она.
Оказалось, девушку зовут Анна, и она учится в медицинском институте. Как ни старалась Анна расколоть цель моей поездки, ей это не удавалось. Прелестным попутчицам лучше не думать много. Пусть лучше болтают.
 - В детстве я очень мечтала стать… - она сделала паузу, и напустила на себя торжественный вид, - Никогда не поверишь!
 - Кем? – притворился заинтригованным я.
 - Я мечтала стать ученой, типа Марии Кюри.
 - Как серьезно.
 - Угу, - восторженно согласилась Анна, поправляя подол юбки, - Думала, что обязательно что-нибудь придумаю такое-этакое…
 - Что же не получилось?
 - Ума не хватило, - виновато улыбнулась она, - А ты кем хотел стать?
 - А я хотел стать путешественником, - ответил я, сам не зная, правда это или нет, - Типа Филеаса Фогга.
 - И что же не получилось? – прищурилась она.
 -  К шестнадцати годам я стал слишком ленив даже для путешествия в школу.
Она усмехнулась, и продолжила щебетать о всяких глупостях.
 - Ты не знаешь, сколько нам еще ехать? – поинтересовался я, поглядывая на часы.
 - Около часа, мы почти прибыли, - ответила она.
 - А какую бы ты мне гостиницу посоветовала?
 - Да тут всего-то одна гостиница, и то…не знаю, работает она или нет. Я последний раз в этих краях была сто лет назад, и не думаю, что что-то изменилось в лучшую сторону. Здесь все держится на водах, источниках. Знаешь про них?
 - Лечебных что ли?
 - Ну да. Здесь же кучи всяких санаториев-профилакториев… - пренебрежительно заявила она, добавив, - Как будто на моря все едут…А я сразу поняла, что ты к этим людям не относишься. Ты вот не знал про эти лечебницы, пока я не сказала.
 - Я не знал про воды, - уточнил я, но она отмахнулась.
 - Тем не менее, ты ведь не собираешься в лечебницу?
«Собираюсь, только не на лечение. И все-то ей надо!» - подумал я, разглядывая черный локон, падающий на смуглый точеный лоб.
 - А что ты вообще имеешь против этих лечебниц? Ведь это рабочие места для людей…
Анна фыркнула:
 - Едут всякие, везут свои болячки. Мне противно даже за деньги браться, когда я воображаю, что до меня их держал в руках какой-нибудь туберкулезник…
 - Так в любом мегаполисе полно больных и посерьезней туберкулеза. И люди живут, трогают не только деньги, но и ручки дверей, перила лестниц. И, как ни странно, остаются живы, - возразил я. Ее логика казалась мне чересчур предвзятой.
 - Да, но ведь здесь риск гораздо увеличивается. Я очень брезгливая, - вздохнула она, задумчиво поглядев в пространство.
Поспорив еще о чем-то, я вышел в тамбур покурить.
По прибытии на вокзал в десятом часу утра, я распрощался с Анной без какого-либо сожаления, хотя видел, что ей хотелось продолжения наших бессмысленных бесед. Я взял у нее лишь адрес гостиницы, в которой планировал расположиться, и с чувством умиротворения распрощался с красавицей-южанкой на веки вечные.
В гостинице мне достался скромный и безвкусный одноместный номер, который больше напоминал модернизированную комнатушку Раскольникова из «Преступления и наказания». Теперь обратной дороги не было: я уже звонил в лечебницу, узнал часы посещения и все нюансы моего визита. Интересно, догадывается ли Лаура о том, что я не стал мириться с ее исчезновением? Может, она планировала вернуться? Хотя нет, ведь она бы оставила какие-либо свои вещи.
Я наспех пообедал в гостиничной столовой (которая лишь для мишуры носила гордую вывеску «Ресторан») и поехал на окраину города, к Лу. Мимо мелькали мощеные камнем тротуары, похожие на плоские ласточкины гнезда, сквозь которые выбивалась трава. Большие кирпичные дома, сплошь загороженные высокими заборами с названиями улиц и номерами, напоминали гордых бояр в палатах царя. Автобус всякий раз проваливался в разломы на дорогах и с деловитым шипеньем то впускал, то выпускал людей. От перепадов давления закладывало уши.
Я вышел на остановке, и с удивлением отметил, что погода наладилась: над головой в чистой лазурной вышине торжественно и неспешно парили белоснежные облака, и солнце ярко било в глаза, освещая пышное цветение горной природы. Я решил, что это хороший знак, и уверенно направился к воротам высотной постройки. Вместе со мной шли еще несколько человек – видимо, так же, в качестве посетителей.
Женщина, сидящая за столом в рецепции, при упоминании имени Лауры настороженно что-то передала по телефону, и появился человек в белом халате, который вызвался меня провожать.
 - Следуйте за ним, пожалуйста, - сказала она мне с дежурной улыбкой на лице, и я послушно пошел по пятам этого невысокого паренька.
 - У нас таких несколько штук содержится, - небрежно заметил паренек так, как будто говорил о рыбках в аквариуме.
 - Каких – таких?
Парень неодобрительно скосился на меня:
 - Постояльцев из разряда исключений. Лауру мы тут уже все за постоянного жителя считали, пока она не пропала на три года… Что с ней все это время было? Нам она говорит, что многое произошло, но что именно – не уточняет.
 - Ничего, жила, - ответил я, чувствуя, что он знает о ней гораздо больше моего.
Тот ухмыльнулся, и мы вышли на террасу, на которой вырисовывалась тень резных кленовых листьев. Передо мной открылось нечто вроде паркового участка с питьевыми фонтанчиками, вокруг которых прохаживались постояльцы.
 - Сейчас у них прогулка. Думаю, Лаура будет тебе рада, - сказал парень, и скрылся в дверях.
Я растворился среди гуляющих, которые развлекались, как могли –  кто-то присел под тень дерева, кто-то просто ходил по дорожкам, кто-то читал книгу. Но Лу среди них нигде не было.
 - Вы не видели Лауру? – спросил я первого встречного грузного отдыхающего в джинсовом костюме.
 - Лауру? Зайдите подальше, она, наверное, в беседке, как всегда, - ответил он, и я устремился вглубь парка.
На пути мне попадались гуляющие, которые непринужденно вели приглушенный разговор. Рокот деревьев, сочетаемый с едва слышимой мелодией величавого и успокаивающего ноктюрна Шопена, ласкал и баюкал слух. Я уверенно двигался все дальше и дальше, пока не услышал знакомый аромат гортензий точно у меня над ухом.
Обернулся и увидел прямо перед собой Лу – неожиданно маленькую, по-старушечьи задумчивую, осунувшуюся, в черных колготках и вязаной синей кофте, которая еще сильнее оттеняла ее бледность. Волнение вдруг с чрезвычайной силой захлестнуло меня, на лбу проступила испарина, и я не смел шевельнуться.
 - Я думала, мне снова мерещится, - дрогнувшим грудным голосом произнесла она, так же остановившись на месте.
Я не знал что сказать. Не просто потому, что даже не пытался подобрать слова, а потому, что они все вылетели у меня из головы.
 - Нашел все-таки, - после паузы продолжила она.
 - Да, - выпалил я, ощущая на шее ее дыхание.
И снова между нами воцарилось молчание. Я жадно рассматривал каждую черточку на ее изменившемся лице: синие глаза смотрели на меня с затаенной болью и страданием, между бровями пролегла сосредоточенная морщинка, губы больше не алели румянцем, а длинные темные волосы были небрежно убраны в низкий пучок, из которого выбилось несколько прядей. Весь ее вид, казалось, принял на себя роль скорби и траура.
 - Прости меня, - наконец смог выговорить я, целуя ей руку, и ожидая, как выстрела, ее ответа.
 - Это я должна у тебя просить прощения, - горько сказала Лу, пытаясь скрыть слезы за нервной улыбкой. Ее рука все так же покоилась в моей, - Надо было сказать обо всем сразу. А теперь я мучаю еще и тебя. Ты-то в чем виноват? Ох, не вини себя, не трави душу…
 - Да будь ты хоть трижды при смерти, я все равно тебя не оставлю, - выпалил я, поздно сообразив, какую чепуху сморозил.
 - Я вижу, - сухо проговорила она, видимо пытаясь совладать с чувствами, которые душили ее, - Но я уже ничего не могу поделать. Мне сказали, что я слишком долго тянула, и поэтому следует ждать перелома – либо в худшую, либо в лучшую сторону.
  - Зачем ты тянула? Зачем не сказала ничего мне? 
  - Мне так с тобой было хорошо, так хотелось почувствовать себя нормальным человеком, - прошептала она, и, не выдержав, обхватила мои плечи руками, зашлась в беззвучных слезах.
Я молча гладил ее тусклые волосы. Мы стояли посреди дороги. Нас обходили люди, разглядывая с тем любопытством, которое присуще человеку, если он видит нечто обыденное и само собой разумеющееся.
 - Все будет хорошо, все будет хорошо, - только и повторял я, сам не веря своим словам.
А что будет-то? «Будущее Лауры писано вилами по воде», - верно подметил Михаил Сергеевич. Теперь и мое будущее тоже.

 - Я очень верила, что ты придешь, - говорила Лу на следующий день, когда я снова явился к ней «в гости».
 - Ну, еще бы. Я места себе не находил, - ответил я, хотя это было правдой лишь на половину. Первые дни меня вовсе постиг какой-то ступор.
 - Сейчас мне гораздо легче, чем раньше. Веришь ли, меня сильнее, намного сильнее мучили галлюцинации. Мне виделось, как будто ты падаешь из окна. Из-за этого меня пичкали снотворными, все равно что фаршировали, - фыркнула Лу.
 - Лу… а как ты справлялась в детстве? Как выдерживала? А как же сверстники?.. Как же это все… - начал я, но она меня перебила:
 - О, это не очень интересно. Как все можно окрестить? Одним словом – тяжело. Не столько физически, сколько психически. В подростковом возрасте меня сильнее мучили видения, обмороки, бесконечная бессонница и все вытекающие из этого последствия. Ведь тогда я впервые влюбилась. Наверное поэтому мне было так тяжело.
 - Это тот, который… - припоминал я рассказы Лу.
 - Да, да. Тот самый, что был старше меня лет на шесть. Я, конечно, была уверена, что снилась ему, да не уверена, что он это помнил. Каждую ночь, как только я закрывала глаза… Как бы описать это ощущение? Это…как матрица. Как будто ты переносишься в другое измерение, от которого застывает в судорогах все тело, налившись свинцом. Как-то раз мама дежурила у моей постели. Она потом описала мой вид. Говорила, что было похоже, будто у меня паралич. А я… все чувствую, но не могу ничего поделать, так как сознание мое смешалось с сознанием другого человека.
 - И каково это?
 - Я как будто играю в театре… По чужому сценарию. Все декорации предоставлены, например, твоим сознанием, а уж мне приходится в них плутать. Я говорю и делаю только то, что захотел бы ты, но это происходит не всегда. С тобой чаще я могла делать все, что я хотела, потому что…ты будто бы мне разрешал. Ты слушал меня. Но физически это просто невыносимо. Когда я просыпаюсь, то тело ноет так, будто по нему топталась целая рота солдат. Хорошо еще, что боли смягчены лекарствами.
 - А как же образование?
 - С этим проблем не было. Я хоть и бессознательная наполовину, да мозги у меня вроде в полном составе, - усмехнулась она, разжевывая тростинку.
Я пытался осознать факт того, что исход для нее прогнозируется лишь один. И в любом случае – это поражение. А ведь еще пару недель назад я даже и не знал о том, что’ ей приходится испытывать.
 - И что теперь будет? – наивно буркнул я сам себе под нос, однако она отнесла этот вопрос к себе.
 - В скором времени, я уже говорила, намечается перелом.
 - Как скоро?
 - Через три дня.
У меня перехватило дыхание. Осталось три дня! Всего лишь три!
 - Быть этого не может… - пробормотал я.
Бледность ее стала еще заметней, по сравнению со вчерашним днем.
 - Ты так говоришь, будто осталось три дня до моей казни, - усмехнулась Лу, задорно блестя глазами.
 - Не смешно, - проговорил я, пытаясь собрать остатки мыслей.
Она уткнулась носом в мое плечо и сказала:
 - Все эти три дня я буду только с тобой. Хватит с тебя моего отсутствия.
Ее отпустили всего лишь на два дня, опасаясь, как бы перелом не начался раньше времени.
 Мы не выходили из номера почти все это время, которое пролетело, казалось, со скоростью света. Лу отдалась мне с горьким неистовством, ликуя и радуясь каждой секунде. Мы будто запоминали друг друга, балансируя на грани безумия. Время, вещи, люди, воспоминания, сновидения – все стерлось, растворилось, превратилось в небытие, уплыло от нас в синей дымке.
 - Ты жалеешь о чем-нибудь? – спрашивал я Лу.
 - Я?.. Обычно в такие моменты, наверное, положено отвечать о том, что я ни о чем не жалею, - зажмурившись отвечала она, - Но я о многом, очень о многом сожалею. О времени, которое тратила впустую. О том, что боялась оступиться…Что никогда не приносила домой котят с улицы, не звала друзей на свой день рождения… О всяких мелочах, из которых и состоит жизнь. Ну, что ж теперь. Ничего ведь нельзя поделать.
 -  Надо верить, Лу. Если бы мы не верили, то ничего бы не летало, не ездило, а жизнь остановилась бы на месте. А ведь ты сильная, ты обязательно выкарабкаешься. Исключи любой другой исход, выкинь из головы. Просто повтори за мной: я верю, что все будет хорошо.
Лу послушно произнесла:
 - Я верю, что все будет хорошо.