Ремиссия. Часть 3 Летаргия

Перелом произошел. Но вовсе не таким, каким воображали его себе ученые, которые наблюдали за Лу. Вопреки всем ожиданиям она уснула летаргическим сном.
Прошло несколько недель, прежде чем ее, как куклу, перевезли под наблюдение обычных врачей. Какое-то время они пытались анализировать и мое состояние, которое, как оказалось, было совершенно обычным. Никаких отклонений, никаких изменений. Просто сны. А уникальный опыт – изучение «парящего сознания» - завершился неопределенностью.
Я всюду следовал за Лу, как тень, как безмолвный наблюдатель. Работа, мансарда – все осталось навеки в прошлом, благодаря тому, что Лу, которая «отмучилась» по меркам врачей, стала вторгаться в мое сознание уже и наяву.
Впервые это произошло через пару недель после того, как случился перелом. Я говорил с Родионом, который добрался до лечебницы чуть ли не на попутках, изнуренный, подавленный, и неожиданно упал на землю, как при эпилепсии. Страшные конвульсии пронзали все мое тело. Нервная система не могла выдержать постороннего вмешательства, из-за чего я на какое-то время впал в беспамятство.


СОН 7

В кромешной тьме слышались чьи-то тихие шаги и стук капель воды. Я знал, что это сон, и как всегда ожидал увидеть Лу.
«Ты слышишь? Слышишь?» - говорил голос внутри моей головы, как будто бы это говорил я.
 - Что это? – невольно бормотал я, видя перед собой лишь поток белых частиц.
«Это я» - ответил голос мне, и я потерял всякие сомнения.
Лу проникла в мое сознание, лишив мой мозг внешнего восприятия.
 «В худшую, в худшую сторону…» – шептала Лу.
Я все так же ничего не видел.
 - Что в  худшую?
 «Тело свинцовое, тяжело…» - с трудом различил я ответ.
Вдруг передо мной возникло нечто вроде амбразуры, из которой доносились звуки, напоминающие шуршание бумаги. 
 - Приходи ко мне, - говорила она слабым, поломанным голосом, а отверстие постепенно начинало вращаться, - Запоминай…
Лаура вдруг резко вспыхнула, осветив собой все пространство, открывшееся в моем воображении. Ее образ был абсолютно таким же, как и раньше – она осталась такая же гибкая, тонкая, с живым огоньком в глазах. Но это видение длилось лишь долю мгновения, и Лу снова исчезла.
 Я почувствовал, как меня засасывает в эту амбразуру. Я испуганно стал цепляться за землю, пытаясь удержаться, но безуспешно. Что-то тяжелое давило на грудь, и мне казалось, что на меня мчится поезд. Я видел, как серая сталь вонзилась в мое тело, будто нож в масло. Я стал задыхаться, перед глазами замелькали электрические вспышки, и я решил, что умер.

Очнулся я спустя секунды от того, что Родион больно сдавил мне голову. Он умудрился воткнуть мне меж зубов рукав своей куртки, видимо, опасаясь, как бы я не прокусил себе язык. 
 - Ну, ты даешь, – только и смог выдохнуть Родион, уставясь на меня во все глаза.
Я долго не мог сфокусировать зрение. Но как только мне это удалось, то я почему-то сразу обратил внимание на свои пальцы – ногти на них были стерты в кровь, смешанную с пылью.
 - Я что, царапал землю? – в недоумении поинтересовался я.
 - Ты, по-моему, вообще хотел в нее впечататься, - сообщил Родион, помогая мне подняться.
 - Я видел Лауру, - сказал я, с трудом шевеля языком, - То есть, скорее слышал. Мне казалось, что я умер.
 - Выпьем, - только и ответил брат Лу, уверенно подхватил меня под руку и поволок за собой.
 Дальнейшие подробности проведения моего досуга я помнил смутно. Еще не прошла та слабость после приступа, как ее заполнило своим дурманом опьянение.
                ***
Я пересмотрел свое существование и решил пустить все на самотек. Никому ничего не говоря, я стал проводить не только ночи, но и дни пребывая в состоянии «сна наяву».
Теперь, казалось, жизнь определила свой ход – обычное течение времени, не обремененное суетой. Я распределил за один день практически каждый час своих будней, которые состояли из ниточки, связывающей меня и полуживую Лауру. Денег у меня практически совсем не осталось, и надо было искать способ их заработать, но я ждал, куда определят Лу, чтобы последовать за ней, а уж там…
Шли дни, серые, неотличимые один от другого. Лу перевезли в больницу родного города в конце июня, где я и нашел себе пристанище.
Посещая Лу, я часто говорил с ней, читал ей книги Булгакова, даже шутил. Запах больничных коридоров и белизна палаты, в которой она находилась, давили на меня своей бесконечностью. Белые хрустящие халаты сестер, белые стены, белый потолок. Лишь белые рамы, за стеклами которых буйствовала зелень и щебетали птицы, говорили о том, что где-то текла жизнь. За желтыми восковыми щеками Лу жизнь не текла, а всего лишь слабо теплилась, как маленькая церковная свечка. Ее сухие руки теперь напоминали цветочные стебли, беспощадно спаленные солнцем.
 - Знаешь что, Лу? Я вот даже никогда не думал, что поселюсь у моря. Каждый вечер туда хожу, и не устаю смотреть на горизонт, там, где море сливается с небом. Все никак не мог определить, какого он цвета. В пасмурный день он сливовый, это определенно. Даже есть там что-то от индиго… А в солнечный - он темно-лазоревый, но, опять-таки, парадокс – все равно синего оттенка. Удивительное это дело, палитра…


СОН ;

Я сидел в папином гараже и пытался тайком проколоть кожу на пальцах, решив, что непременно должен украсить их булавками.
  - Зачем ты это делаешь, скажи на милость? – всплеснула руками Лу, увидев, что я продеваю острие на мизинце.
 - Мне кажется, так будет намного красивей, - отвечал я, сосредоточенно застегивая булавку.
 - Тоже мне, эстет, - вздохнула Лу.
Какое-то время она бродила вокруг меня, спотыкаясь о запчасти и старые вещи, находившие последнее пристанище в гараже за ненадобностью. Но потом ей это решительно надоело, и она со вздохом нетерпения обратилась ко мне:
 - Ну, отвлекись хоть на пару минуток! Я к тебе и так не часто прихожу, а как прихожу, так вечно ты занят.
 Я безмолвно отложил все свои булавки и с улыбкой взглянул на нее. Та же Лу – привычная и живая.
 - Расскажи, что у тебя нового?
 - Так ведь я же рассказывал, - в недоумении ответил я, припоминая дневной разговор.
 - Я думала, ты мне опять что-то читаешь, - улыбнулась она, и присела у моих ног, как часто делала, когда мы жили в мансарде.
Пол гаража почему-то оброс травой, а стены были на удивление светлыми, словно залитыми солнцем в рассветный час.
 - Почитай мне в следующий раз наши письма, - сказала Лу, откидывая волну волос  через плечо.
 - Конечно. Еще я обязательно принесу твои любимые альстромерии.
 - Благодарю, - с теплотой отозвалась Лу. – А хочешь, я тебе покажу свой самый любимый сон?
Сон во сне? Это что-то новое. Но я давно привык ничему не удивляться, и поэтому согласно кивнул. Лаура взяла меня за руку, и мы вышли из гаража на открытую поляну.
 Изумрудная, по-утреннему свежая трава была обрамлена снежным пеньюаром, который, казалось, готов был вот-вот расcтаять от яркого дневного света. Снег серебряно искрился, будто игристое вино. Воздух был наполнен необычайной легкостью и весенней свободой, от которой хотелось летать.
Лу коснулась моих век и прошептала «смотри», указывая в небо.
Передо мной открылась бездонная лазурная мгла, в которой, будто зеркально, отражались два солнца, заключенные в ореол янтарного свечения. Между ними, словно случайно заблудившись, рассыпались бисером бледные, едва различимые призраки звезд, которые часто виднеются на заре. И ажурное покрывало растаяло, оставляя за собой кристальную, как слезы ребенка, росу.