Натюрморт с дамой

Милочка, получать от всего удовольствие
это и есть внутренняя свобода.
                Из случайно услышанного             
 Nature morte — «мёртвая природа»
               Из «Словаря для дураков» 

                НАТЮРМОРТ  С ДАМОЙ

   – Кофе твой, или твоё, чёрт его разберёт этот ваш могучий и великий, получается у тебя, как всегда, крепким, душистым и возбуждающим, как… как… не знаю «как»!
   – Как член.Ты говоришь о нём, как о мужчине, во всяком случае, с той же интонацией. И почему это «мой могучий», разве он, я имею в виду, конечно, язык, разве и не твой?
   – Да, и мой тоже, но я с ним просто замучилась. Мне не хватает слов, а те, что я нахожу, какие-то тощие, безжизненные и бесчувственные. У меня холодеет душа и поднимается давление в жилах, когда я пишу слово «член». От «пенисов» и «фаллосов» меня просто тошнит. В последнем своём рассказе я эту штуку от отчаяния назвала «вертикалью власти».
   – Не скажи, подружка, как раз наоборот. Когда я тебя читаю, мне кажется, что кто-то, кого я не знаю, не вижу и не слышу, меня сзади оплодотворяет. Как Зевс Данаю, проникший в её опочивальню в виде золотого дождя. Я словно ощущаю в себе, там, в лоне, что-то очень животрепещущее, тревожное и твёрдое, сильное и душистое, то есть душастое, в смысле наполняющее душу блаженным содержанием.   
   – Спасибо за целомудренную оценку моих скромных трудов. Но я и сама заметно и слегка, и помаленьку оргазмирую, когда пишу. Живо представляю, как ты, уткнувшись в книжку, читаешь её, стоя на коленях, раком, с голым задом…
– Попробуй-ка раздеть до гола язык. Какие органы чувств возбуждаются и оплодотворяют твою прозу: ты ее слышишь, как Маяковский стихи, или видишь, как Набоков буквы?
   – И то, и другое. Все! Включая шестое, седьмое и восьмое! Голос очень важен – как для пения и пениса. Мне надо, чтобы там ветер мог пройти, сквозняк, чтобы шел сквозь фразу. А что касается зрительного, то некоторые вещи для меня вполне болезненны. Например, по смыслу бывает необходимо начать каждую фразу с одной и то же буквы, но зрительно это безобразно, и я буду этого избегать. Набоков говорил, что он видит цветные буквы и цветные слова. Я их тоже вижу цветными, но не так, как Набоков – у нас гаммы разные. Например, он пишет, что имя Тамара – розовое. Помилуйте, о чем он говорит! Оно темно-синее с маленьким красным пятном посередине. Как темные волосы на лобке. Они у меня даже пахнут…
   – О, я обожаю запахи разврата. А в имени Тамара вижу молочно-белую с родинкой попку, которая не то померещилась, не то приснилась гениальному Сальвадоре… Короче говоря, подруга, мы с тобой, каждая по-своему, отдаёмся призракам. Я – раком, ты – сидя за компьютером!
   – Согласна, а кофе твой, в самом деле, и крепок и хорош, как властная вертикаль любимого мужчины.
   – Ерунда, горизонтальный член раба и холопа лучше!
   – Предлагаю компромисс: в конце концов, и член, и кофе можно сейчас купить в магазине и даже без очереди.
   – Члены, особенно КПСС и Союза журналистов, и раньше продавались на каждом углу.
   – Я имела в виду фаллоиммитатор…
   – Я тоже.
   И подруги одновременно, несколько  театрально расхохотались и раскашлялись. Одна из них, что помоложе, утирая кулачком слёзы, закончила:
   – А вот член из общества вегетарианцев можно было достать только по блату, причём большому…
   – Ага, и твёрдому!
   – Да ты, мать моя, сущая нимфоманка!
   – Я простая и скромная труженица на вегетарианском фронте. Обожаю овощную диету, особенно огурцы, бананы и баклажаны с хвостиком!
   – Кстати, я давеча в кино видела, как одна великосветская дама, приличная такая с виду, не то от неразделённой любви, не то от неугомонного возбуждения себе между ног, прямо туда, бутон розы запихала.
   – Ну и дура сентиментальная! Намного эффективней было б Нантскую морковку с витамином А!
   – Тебе виднее! О  предпочтениях не спорят! В таком случае, дорогая моя, тебя надо обязательно познакомить с настоящим овощем. Зовут его Савелий Иванович Андронов. Он, доложу тебе, лютый огородник, вегетарианец и философ. Един, так сказать, в трёх лицах.
   – А ты, небось, на своём компостере уже настрочила о нём эротическую прозу.
   – Ты хотела сказать «на компьютере»… Ещё не успела…
   – А по мне всё равно – что компьютер, что компостер…
   – Немудрено! Когда-то, на заре сексуальной революции, ещё в 90-х, один очень модный в московской элитарной тусовке писатель, фамилию не запомнила, в разговоре с Листьевым, Царствие ему Небесное!, пригласившем его в свою программу, назвал коитус «мясной тёркой». Потом, правду сказать, этот шустрый молодой человек запрыгнул в православие, потом – то ли выпрыгнул, то ли застрял в нём, не знаю, но мне его метафора пришлась по вкусу.
– И ты решила заняться с ним оральным сексом?
–Не успела, он принял сан священника и наплодил двенадцать детей… Ну, так вот приглашает, значит, Савелий Иванович меня к себе на чаепитие. А сам из себя никакой: маленький, полтора метра с кепкой, глазки хитрющие, как у беса с колокольни, и говорит тихо, хихикая и скалясь без повода, елейным таким голоском. Через полчаса на сон тянет. Племенной бычок, словом, – зануда!
   – А зануда у него большая?
     – Погоди, не гони лошадей! Он мне лекции читал о пользе вегетарианства и сыроядения. Видимо, он предполагал, что и меня интересуют проблемы пищеварения, экологии и геронтологии. Старался, как мог, не забывая нечаянно поглядывать на груди и ноги. Спасибо ему, наконец-то, узнала, что морковь, свекла и капуста очень полезны для здоровья вообще и эротического в частности, А бананы и лимоны из Сингапура творят чудеса в алькове. Короче говоря, как нынче без толку повторяют болтуны, продолжая нести ересь, не умолкая, привёл он меня в свою хрущёвскую квартирку. А квартирка – не квартирка, а нечто вроде интеллектуальной мерзости запустения. Кругом книги по философии, а по ним тараканы бегают. Вот тебе и вся гармония духовного и материального. Добавь сюда и шпинат, поджаренный на оливковом масле. Я, из вежливости, эту дрянь проглотила, не почувствовав ни вкуса, ни запаха, ни черта. Потом он предложил мне на десерт чай из трав, кажется, с Мадагаскара, и резонно заметил, что нашу воду нельзя давать пить даже собакам и кошкам. Я с ним, от скуки, согласилась, но от мадагаскарского пойла отказалась. Последней, не умирающей в нас, надеждой оставался его член. Они у них, благодаря глубоким корням, пока не подверглись растленному влиянию западной цивилизации.
   Потом он куда-то ушёл со словами «кто – куда, а я в сберкассу», скорее всего, в уборную. Ну, а я быстренько скинула трусики, чтобы так, по-быстрому, по-деловому, в духе времени – «ты мне, я тебе», запихнула их в сумочку и замерла «в томительном ожидании». С томлением, ты знаешь, у меня всё в порядке, страха нет, волнение на нуле, как у чекиста.
   Я подошла к подоконнику, упёрлась в него животом и выглянла наружу – посмотреть на клён ты мой опавший, растущий у него под окном. И не заметила, как он неслышно подошёл сзади и задрал на мне платье. Слышу за спиной «вот это да!», а он ягодицы поглаживает шершавыми ладонями и молчит, как мертвец в гробу. Ну, как водится, я слегка раздвинула ноги, клён мне уже надоел, как Пушкину балет, и вдруг почувствовала, ты не повепишь, будто в меня вошло что-то неестественное, большое, твёрдое, но ненормальное. А он уже успел лапищами своими до грудей добраться и уже  тискает их. Я вырвалась, отскочила, словно ошпаренная, глянула на него и ахнула. Стоит, значит, этот Сыроед с опущенными штанами, а у него на бёдрах пристёгнут ремешками вот такой фаллос, ребристый, как стиральная доска моей прабабушки и размером с истинно коммунистический кукурузный початок, несбывшуюся мечту одного подзабытого реформатора.
   Я-аж обалдела! Аон стоит, белый животик выпирает, эта штуковина торчит властно, но одиноко, под ними ни хрена не видно, а на бабьем лице его глупая,  смущённая ухмылка, как у пьяной Монны Лизы.
   Я было подумала ретироваться, но мне стало почему-то его жалко…
   – После твоего Савелия Ивановича, дорогая, не тольк любовью заниматься -  мастурбировать охота пропадёт! В самый раз прямиком в монастырь бежат, грехи замаливать!


                ПОДАРОК*

   – Рановато нам ещё в монастырь, не созрели ещё для поста. К тому ж мы, слава Богу не Венеры Милосские и руки у нас на месте, и воображения нам не занимать. В рукоблудии греха не больше, чем с потным мужем в постели.
   – Кстати, одна моя знакомая недавно такого похоронила. Ни слезинки не пролила. И с виду такая уютная, скромная и тихая с вегетарианскими наклонностями. Мы с ней познакомились в комиссии на избирательном участке. Голоса подсчитывали и, как водится, мухлевали, а тут ей ни с того, ни с сего под хвост вожжа залетела, она и взбрыкнула. Повозмущалась, и её из школы, где она работала училкой, ещё свежую, тут же с почётом спровадили на пенсию. Позор демократии! Ни стыда у неё, ни совести! А у моей дамы груди во какие, как у тебя, мясистые и сочные, а задница – словами не передать, мечта художника! На её уроках один такой Рубенс, оболтус на задней парте, не отрывая глаз от неё, втихаря даже мастурбировал. Подробности опускаю…
   – Спасибо! А мой бюст, пожалуйста, оставь в покое. Ты о нём говоришь, как повар о бифштексах.
   – Не скромничай, по сравнению с тобой Мериллин Монро просто тощая коза, а Дебора Каприоли не стоит и волосинки с твоего лобка.
   – Не забывай о политкорректности! Прокуроры бдят и суды не спят…

   – Извини, я не Ахматова и даже не Ахмадулина, мы из простых… Поэзия и всякие там метафоры нам не по зубам, а скабрёзности сами с языка слетают.
   – Сразу слышно… Зато ты богата тем, чего им недоставало.
   – На том и стоим!
–Я стою на позиции суверенной демократии с гимнастом на отдельно взятом диване.
– Понятно, значит, раком. Я тоже предпочитаю фалловагинальное народовластие, без цензуры и с полной свободой самовыражения.
  – От твоего самовыражения хочется в Лондон сбежать.
   – Мне и на родине сладко дышится… Так вот, эта дебелая – в хорошем смысле слоап, училка пригласила меня к себе и после жиденького чаю с сомнительным коньяком приносит коробочку, похожую на пенал и спрашивает: «Вы не подскажете мне, что это такое?» Открываю, батющки! – а в нём симпатичный вибратор – мечта брошенных и одиноких.
   – Откуда это у вас? – спрашиваю.
   – В школе подарили, когда провожали на пенсию. А кто, не знаю…
   – Я вам сейчас мигом объясню, какое счастье вам подвалило. Раздевайтесь!
   – Зачем? – спрашивает.
   – Скоро поймёте, – говорю.
   Я ей помогла раздеться донага. И вот она стоит, голенькая и бедненькая, поёживается и груди одной рукой прикрывает, а другой это самое, от чего нам житья нет на земле нормального. Она, и в самом деле, была хороша в этой позе непорочной Сусанны, без вины виноватой. У Коровина, художника, слюнки потекли бы от такого зрелища. Да я и сама, признаться, порочно возбудилась, держа в руке благодать пластмассовую и на неё глядя. А посмотреть было на что.
   Впервые увидев это еще не постаревшее голое сокровище из живой, покорной и застенчивой плоти, я сказала себе: «Катя, тебе уже самец не нужен!»
   А инструкция по использованию мёртвого, но под кнопкой оживающего фаллоса – ни дать, ни взять – оказалась кратким курсом счастливой жизни. Читала её взахлёб, как роиан неподражательной и очаровательной Маргариты Утюжиной, нашей королевы Марго эротиколиберального жанра. Но я освобожу тебя от описания того, где у нас расположены особо чувствительные нервные окончания, похотлик и заветная зона и перейду сразу к делу.
   – Да уж, будь добра, меня больше интересует нечто мужественно торчащее.
   – А меня обе ипостаси, но в тот момент манила и притягивала, как магнитом, непорочная, но такая аппетитная Сусанна, что я тогда словно раздвоилась на мужчину и женщину, и чтобы не сойти с ума и не смущать её своим пролетарским видом, разделась сама.
   Через пять минут она в моих объятиях задрожала как овечка перед закланием, а ещё через десять заохала, заахала и сообщила мне, трепеща подобно обезглавленной курице, что она умирает. Я ей посочувствовала и строго сказала: «Когда вы воскреснете, подумайте о том, что и мне хочется умереть.»
   Как женщина с высшим образованием науку демократичной страсти она освоила мгновенно и, отдышавшись, застенчиво попросила меня стать на карачки. Я ей не могла отказать в такой малости и она превзошла свою первую наставницу, проделав со мной такое, чего я от неё никак не ожидала и ухе век не забуду. С тех пор, доложу я тебе, я раздвигаю ноги только перед моей ненаглядной Сусанной и гинекологом. А без суетливых и озабоченных дурью приматов можно прекрасно обойтись!
– А кто же всё-таки подарил ей вибратор?
   – О, это детективная история, когда-нибудь расскажу.
      *Любое сходство с реальными лицами и событиями является непреднамеренным и случайным.