Конферансье

Вы, наверное, никогда не взлетите вверх, чтобы насладиться прелестной игрой словесной тьмы, ибо стать на одну сторону с раскаленным Богом, шутка дикая.
(с)

Бахрома, толстая бахрома, серая от пыльных лабиринтов, ползет на свое место. Бухает занавес.

Крупные слезы вставляют обратно в кольца, а засаленные турники валят на ободранные барьеры.

Смех ломается на каждом шагу. Карлики виснут на акробатах, а директор цирка гладит против шерсти льва.

Джаз одиноко пилит пополам купол, раздергивая канатные дорожки. Барабанщик провожает плевком сутулого саксофониста, колотит подсадные колонны до негодования.

Штукатурка фонтаном низвергается из корок сухой краски прямо на манежные полки.

Клоуны ревниво передергиваются, плавят высь мудрыми глазами, и жгучая отрава попадает им на ум тотчас. Им кажется дождь. В цирке блещет дождь. Штукатурный дождь из пены и бетона.

Они восторженными детьми выбегают на пустую арену, дурачатся и подыгрывая заигравшемуся барабанщику, стучат зонтиками.

Уборщики остаются главными здесь.

Ночной цирк - волшебная печаль - одинокой звезды.

"Вы, наверное, никогда не взлетите вверх, чтобы насладиться прелестной игрой словесной тьмы, ибо стать на одну сторону с раскаленным Богом, шутка дикая".