Батюшка Дон кн. 2 гл. 12

На момент начала Харьковской наступательной операции соотношение сил на юго-западном направлении складывалось не в пользу советских войск. Боевые действия войск фронта начались 12 мая 1942 года переходом в наступление обеих советских ударных группировок. За первые три дня напряжённых боёв они прорвали оборону 6-й немецкой армии севернее и южнее Харькова и значительно продвинулись из района Волчанска свыше двадцати километров, а от Барвенковского выступа на пятьдесят километров. 
Командование Юго-Западного направления 15 мая доносило в Ставку, что операция развертывается успешно и созданы необходимые условия для наступления войск Брянского фронта и форсирования операции. Однако командование фронта не использовало сложившуюся благоприятную обстановку. Не ввели в сражение танковые соединения для развития успеха и завершения окружения немецкой группировки в районе Харькова.
В результате стрелковые дивизии заметно истощили свои силы, и темп наступления резко снизился. Вторые эшелоны армий были введены в сражение утром 17 мая, но время оказалось безнадёжно упущено.
Противник выдвинул к районам прорыва значительные подкрепления, организовал прочную оборону на тыловых рубежах и завершил перегруппировку. Количество войск противника перед 57-й и 9-й армиями Южного фронта увеличилось на три пехотные и танковую дивизии, что дало возможность создать общее тройное превосходство над войсками РККА.

***
Когда весной 1942 года солнце стало пригревать, а снег начал незаметно таять, Петя Шелехов в первый раз после продолжительной болезни встал на ноги в военном госпитале.
- В тылу жить можно! - за время болезни он заметно окреп и похорошел.
Промёрзший после военной зимы украинский чернозём, наконец, отогрелся, и вся местность вокруг превратилась в сплошные болота. Впрочем, выходить на улицу Шелехов всё равно не мог. Врачи санитарного батальона слоями срезали гниющую плоть с его ног и накладывали жутко вонючую мазь, больше они ничего сделать не могли. 
- Интересно из чего её делают? - недоумевал наивный солдат. - Почему лекарства всегда неприятны на вкус и вид?
Впрочем, она мало помогала в лечении, нижние конечности продолжали гнить. Онемелость постепенно уступала место чрезвычайной чувствительности, и тогда смена повязок, любое малейшее прикосновение вызывало адскую боль.
- Ты держи ноги высоко поднятыми, - советовали опытные больные.
- Зачем?
- Так будешь меньше чувствовать, как в них пульсирует кровь.
Прошла не одна неделя, прежде чем боль стала постепенно утихать. Когда дороги стали пригодны для передвижения, Петю вместе с частью раненых, больных скарлатиной и желтухой, погрузили в санитарную машину и доставили в госпиталь города Луганск. 
- Здесь идеальное место для восстановления сил, - хвастался сосед по палате Гена Шахов. - Никакой тебе сокрушительной шрапнели, никаких пролетающих мимо смертоносных пуль.
- Ничто не напоминает мне о передовой.
- Вот именно…
Шахов относился к людям специфического типа и был похож на большого ребёнка, который всегда предвкушает получение подарка. Он обладал хорошим чутьём ко всему новому, чему принадлежит будущее.
- Давно ты здесь? - спросил новичок.
- Целый месяц уже в госпитале балдею! - с нескрываемой гордостью ответил Генка.
Название «госпиталь» показалось Петру некоторым преувеличением. Госпиталь в его представлении - это белоснежное постельное бельё и чистенькие медсестры. Здесь же пациенты лежали в исподнем и фуфайках   на тряпичных матрацах прямо на полу. Медик, молодой врач с манерами карьериста, делал обходы раз в день, чтобы записать жалобы солдат.
- Смотри, Петя, - учил его тяжелораненый сосед. - Основная забота врача отобрать тех, кого уже можно отправить на фронт.
- Меня это не волнует.
Шахову досрочная отправка на передовую не грозила. В боях под Краматорском его взвод, находившийся на марше, немцы накрыли залпом тяжёлых миномётов. Генку подбросило в воздух, и яростная взрывная волна шмякнула тело со всего размаха об дерево.
- Представляешь, - похвастался он товарищу. - Вот повезло! Ни одного осколочного ранения, но, зараза, получил множественные переломы левой ноги и правой руки.
- Бывает же такое...
Всё отделение Шахова посекло осколками, никто не выжил. В госпитале на переломы наложили гипс, но рваные раны под ним начали гнить. Дошло до того, что вездесущие мухи отложили в открытых гнойниках яйца и их личинки копошились там, вызывая у бедолаги неистовые приступы чесотки.
- Я бы многое отдал, чтобы извести вонючих гадов, - признался он, неловко ковыряя длинной палочкой под обширным гипсом. - Ползают свободно и нагло, как настоящие «фрицы».
- К тому же их полным-полно!
… Рядом с ними лежали двое готовящихся на комиссование солдат. У смоленского мужика Ершова был выбит пулей глаз, а вятский парень Сомов хромал на обе ноги. Разговаривали они между собой на две бесконечные темы: жратва и бабы.
- Я, ребята, уже второй раз в энтом госпитале, - поделился Ершов. - Ох, и бабы здесь! Особенно одна сестричка, Замокшина по фамилии!
- Краля лет тридцати пяти?
- Огонь! Витамин!.. Познакомился я с ей в углу палатки за занавеской... Смотрю, сидит, мотает бинты, коленки развернула, а там ажно гланды видать! Как раз на тюке с ватой мы и закрутили любовь. Но неудачно. Стала моя подруга громко подвывать и повизгивать. Смотрю, подходит главврач и орёт: «Опять, Замокшина, хулиганите-безобразите! Десять суток ареста!.. А тебя, голубчик, досрочно выписываю из госпиталя!»
Сомов товарища особенно не слушал, создавалось впечатление, что он думал всегда только о еде:
- Утащили мы, значицца, из курятника трёх кур и индейку, сварили в ведре и сожрали... Представляете, вдвоём! А бульон-то - как янтарь, густой, ароматный, - уже не лезет!.. Пришлось вылить на землю! Век не забуду!
Сомов облизнулся, как кот, обожравшийся сметаны.
- Но я не сразу пошёл, а перемигнулся с Замокшиной: пойдём, мол, в кустики… - не заметив гастрономических изысков хромого, продолжил Ершов. - Устроились мы хорошо, но опять несчастье… В самый интересный момент рыжий санитар…
- Это толстый такой? - перебил его Петька.
- Он самый! - скривился одноглазый и ругнулся: - Тыловая крыса, лодырь, мать его, нажрал шею, повернуться боится.
- Так что санитар?
- Нет, чтобы пройти десять шагов до воронки, вывалил в кусты на наши головы отбросы из операционной - кишки там разные, бинты кровавые, тампоны… Замокшина глаза закатила, ничего не видит, рычит, царапается. А у меня всю способность отшибло: под самым носом лежит отрезанная человеческая нога, совсем свежая, и кровь из неё сочится… Так и уехал из госпиталя в полном расстройстве.
Сомова откровения товарища не впечатлили.
- Пришли мы на хутор - хозяина нет, - задумчиво разглагольствовал он. - Весь дом обшарили - ничего… Однако, дверь дубовая в кладовку заперта. Мы кувалды в руки и - хрясь! Хря-сь! А тут как раз начальник штаба на шум прибёг: «Вы, грит, что, архаровцы, тут громите?!» «Разрешите доложить, товарищ полковник, хотим проверить, нет ли там шпиёнов!»
Геннадий повернул к нему большеносое с широко расставленными глазами лицо и спросил с наигранным интересом:
- А он?
- «Ах, так, ну, тогда давайте!» - сказал полковник, и мы от души трахнули пару раз, дверь вылетела, а в кладовке - окорока, колбасы, яйца, грибочки маринованные!
- Ух, ты!
- Вот нажрались-то! Век не забуду!
Такие разговоры продолжались бесконечно, поэтому Петька с Шаховым вынужденно бежали из порнографически вкусного ада. Они целыми днями коротали время вместе. Сначала вовсю играли в шахматы и шашки, но вскоре те им надоели. Они оба пришли в неописуемый восторг, когда на втором этаже в палате номер шесть начали тайком играть в карты.
- Там режутся в преферанс… - по секрету сообщил Генка товарищу.
- Да я не умею!
- Не умеешь научим, - пошутил Шахов, - не хочешь - заставим.
Правда, не все участники солдатского развлечения отличались азартом. Некоторые никак не могли отойти от недавних боёв и прибывали в состоянии прострации. Однажды они раздали карты и ждали первого хода от Егора Гончарова. Тот долго сидел и увлечённо созерцал карты. На его лице была написана усиленная работа мысли, что никто не рискнул поторопить игрока.
- Ну, не звери же мы, чтобы человеку думать мешать, - уважительно шепнул другу Гена.
- Подождём… - согласился Шелехов.
Прошла ещё пара минут. Терпение у одного из игроков лопнуло:
- Ходить-то ты будешь?
- А разве мой ход?
- Да, твой, - хором закричали игроки.
- А-а-а, - протянул Гончаров и опять начал разглядывать свои карты. - Тогда надо подумать...
Сначала больные играли с оглядкой, но потом игра всех захватила. В первый же вечер Шахов проиграл двухмесячное денежное довольствие, но на следующий день отыгрался вдвойне. Однажды вечером зашёл сержант-медбрат и спросил, брали ли у пациентов мазки.
- Что это значит? - спросил Петя одного из солдат, когда сержант вышел.
- Ну, ты, видать, простак, - ответил тот с усмешкой. - Не говори мне, что не замечал, что большинство ребят подцепили тут венерическое заболевание.
- Какое венерическое заболевание? - удивился Петька и у него над переносицей обозначились две складки.
- Триппер, приятель, триппер!
- Он излечим?
- Это и наполовину не так страшно, как сифилис, - ухмыльнулся знаток. - В наши дни это просто шутка… У врачей есть мазь, просто первоклассная. Не пройдёт и двух недель, как всё проходит, но имеешь почти месяц отпуска.
Двадцатилетний Пётр Шелехов слабо представлял, о чём идёт речь. В своей жизни он целовался всего один раз, да и то в щёчку. О чём-то большем он мог только мечтать…
- Ты хочешь сказать, что поскольку он настолько безобиден, то есть смысл подцепить его намеренно? - нарочито небрежно спросил он.
- Ну, конечно, ты просто лопух, если не знаешь!
Петя совсем не хотел показаться девственником, поэтому горячо заверил:
- Знаю…
- Что ты мне дашь, если я сведу тебя с местной шлюхой, которая надёжна? Всё, что ей нужно, это несколько папирос, и дело в шляпе…
- Надо подумать!
- Лучше всего подцепить болезнь как раз перед тем, как тебя собираются выписывать, - посоветовал бывалый солдат. - Только не сообщай об этом в самый первый день, иначе всё, что ты получишь, это инъекция, и твои страдания будут напрасны.
- Но разве тебя не засадят на три дня в карантин, если ты сообщишь об этом слишком поздно? - спросил опытный Геннадий.
- Конечно, засадят, - смеясь, ответил голубоглазый ветеран, - но ты проведёшь три дня в изоляторе, а не на фронте.
Шахов быстро повернулся к парню, который дал совет и сказал:
- Полагаю, ты знаешь о местных доступных проститутках... Таких, что не только подцепили нужный триппер, но и не выглядят как ожившая ручка от метлы.
- Есть у меня на примете подобные дамы.
- Я отдал бы за них десяток сигарет.
- Да ты я вижу, тонкий ценитель женской красоты... - пошутил кто-то.
- Абы с кем не пойду, не волнуйся.
- Тебе много не нужно, не так ли? - ехидно спросил другой. - Сходи к врачу, он выпишет тебе рецепт, получишь удовольствие на складе.
Картёжники дружно засмеялись, каждый по-своему представляя радужные перспективы.
- Удивительно! - подумал с раздражением Петя. - До чего только не додумываются люди, чтобы не служить Родине…
 
***
К ночи отделение Иоганна Майера вышло к частично разрушенной железнодорожной станции, в ней нашлось несколько неповреждённых домов, в которых предстояло стать на постой. Повсюду валялись разбитые багажные вагоны и допотопные сани с мёртвыми лошадьми.
- Работала наша авиация? - спросил кто-то.
- Тебе не всё равно?
Подошёл невысокий лейтенант, их непосредственный начальник маленький сержант Гесс, отдал рапорт. Лейтенант бросил на пополнение мимолётный взгляд и сказал:
- Значит, вы новенькие.
- Так точно!
- Идите вон туда, к той группе домов… Доложите унтер-офицеру. Он разместит вас где-нибудь вместе с другими. И не теряя времени, ложитесь спать! Мы можем выйти на позиции, как рассветёт.
- Есть!
Предназначенная им изба уже была заполнена до упора и в ней остро пахло солдатским потом и чаем из мяты. Спёртый воздух оказался таким тяжёлым, хоть режь его ножом.
- По крайней мере, здесь тепло! - высказался Пилле, снимая шинель. - Даже до тошноты тепло.   
Друзья нашли скромное место в углу и сгрудились на земляном полу. На ужин они съели пару толстых бутербродов с сосисками, которые остались от походного пайка, запивая кружкой горячего чая.
- Лучше бы с пивом… - мечтательно сказал Франц Ульмер.
- Как можно пить эту кислятину?! - фыркнул непьющий Вилли.
- У нас в Силезии даже женщины пьют пиво, - сообщил Франц.
- Женщина не должна пить алкоголь! - настаивал Шольц.
- Однажды я зашёл в деревенскую пивнуху перекусить, - начал рассказ житель Силезии. - Вдруг открывается дверь, на пороге мощная женщина, не толстая, а мощная, те, что коня на скаку останавливают. Она орлиным зорким взглядом осмотрела пивнуху и решительно направилась к одному столику. Там сидят пару мужичков с полными кружками пива. Молодуха говорит одному: «Так! Йозеф! Идём домой!». Мужичок мягко отвечает: «Ну, ты видишь, у меня пиво не закончилось! Подожди!». Она хватает кружку, опрокидывает залпом и говорит: «Уже закончилось! Пойдём домой!».
- Вот это женщина! - не выдержал Ковач. - Мне бы такую жену…
- Давайте спать! - недовольно сказал Пилле. - Нашли время мечтать…
На улице виднелись всполохи света, как во время грандиозного фейерверка. Грохот фронта не прекращался ни на минуту. Крошечные оконные стёкла подрагивали, а пламя коптящих свечей тревожно мерцало.
- Я начал страстно желать наступления утра, - сказал Иоганн и вытянул мосластые ноги. - Пускай даже случится дьявольская заваруха впереди.
- Спи уже! - ругнулся дремлющий Ковач. - Утром будешь геройствовать.
Прижав лоб к поджатым ногам, Майер старался задремать, но не мог, ему для сна нужно было вытянуться. Очевидно, сидящий рядом Пилле тоже прекратил попытки заснуть, как бесполезное занятие.
- Мы так устали от марша, но не можем уснуть? - долго мучился он.
Он был поглощён разговором с Вилли, который они вели тревожным шепотом. Большинство остальных ребят крепко спали в неудобных позах. Было видно, что фронтовики-ветераны бывали и в худших условиях. 
- Лично я собираюсь стать героем, - услышал Иоганн тенорок Шольца. -   Мы берём штурмом русский город, а через несколько часов весь мир узнает об этом, а по возвращении домой мои родные и близкие будут говорить: «Наш Вилли был там, и он победил».
- А если я получу награду, - вступил в игру Пилле. - Тогда все будут  перешептываться: «Видишь того парня?.. Вот это настоящий мужчина». 
Иоганн знал, что в разговоре не было слова правды.
- Если я погибну, мои родители будут убиты горем, а вовсе не горды героем, - подумал он, вспомнив сержанта Вюрма и того повара из Гамбурга, лежащих на ночной дороге.
Майер вздрогнул, как будто увидел жуткую груду тел в укрытии на железнодорожном вокзале Сталино. Их пришлось по кускам собирать лопатой для того, чтобы похоронить. Он подумал: 
- Боже Всемогущий, почему мы должны стать героями?.. Но у нас нет выбора. Большинство из нас уверены, что их не убьют. Но кого из нас наверняка прикончат? Может быть, того темноволосого солдата, который во сне чешет нос... Или этого хрюкающего парня с вытянутой, как пуля, головой с четырёхдневной щетиной на лице, или того лопоухого сержанта? Может быть, им окажется рыжеволосый Вилли? Или даже я сам? 
Иоганн приподнялся и посмотрел вокруг.
- Хватит, - приказал он себе, - достаточно мучительных раздумий. Как говорит старина Франц: «Если воняет, приятель, зажми, чёртов нос!»
Тот сидел на корточках и сладко спал. Его шапка сползла на нос, а пальцы сплелись на животе. Сосед повернулся и неловко толкнул его.
- Осторожнее, остолоп. - Ульмер ткнул парня, но старослужащий продолжал храпеть.
Франц сел прямо, моргая, и зевнул до слёз в глазах. Кивнув в направлении линии фронта, он посмотрел на Майера и сказал:
- Слышишь грохот?
Иоганн заметил, что шуметь стало сильнее. Грохот стал непрерывным. 
- Ночная атака, - сказал человек с забинтованной головой, бинты на которой давно стали грязными.
Ульмер наклонился вперёд и спросил хриплым шепотом:
- Как это далеко отсюда? 
- Ну, я думаю, километра два с половиной, - ответил он, растягивая слова, - но, если русские прорвались, мы можем занять позиции прямо здесь. 
Пилле обернулся и поинтересовался:
- А что у вас вообще за подразделение? 
Косоглазый человек устроился поудобнее. Он не спеша достал короткую трубку с порядком искусанным мундштуком.
- Что за подразделение?.. Веришь ли, мы база моторизованного полка, третий батальон, - он сделал театральную паузу. - Полагаю, у тебя возникнет вопрос, а где же чертовы грузовики? Так вот, их уже нет… Русские их уничтожили. У нас теперь только деревенские сани с лошадьми. Вообще-то, нам они и нравятся больше.
У него была такая же медленная манера говорить, как у Ковача. Пилле указал большим пальцем на окно и спросил:
- А как там вообще на самом деле?
Человек с повязкой отрывисто хохотнул и оглядел соседей:
- Вы, парни, никогда раньше не были на фронте?
- Нет.
- Ну, всё, что я могу сказать, вы чертовски хорошо проведёте время… - он задумчиво уставился на трубку. - Нужно не поддаваться панике. Вы скоро к этому привыкнете. И совсем не так всё ужасно, как нам кажется отсюда.
Худой, с глазами навыкате фельдфебель, обросший бородой, приподнялся, опираясь на свои длинные, костлявые руки и выругался:
- Что ты несёшь, дурак?.. Всё не так плохо! Никогда не знал, что ты такой дурень... Послушайте его, не так плохо! Что ж ты ему не скажешь, почему у тебя эта тряпка на черепе?
Когда его оппонент ничего не ответил, он продолжил:
- Очень хорошо, тогда давай я скажу. Это было прямое попадание снаряда. Кортман отделался царапиной, но пятерых человек из нашей роты как не бывало… Олке был в их числе, ветеран, прошедший Францию и Польшу. Всегда говорил, что в него никогда не попадут. Имел право так думать, ведь у него дома осталась старая мать, за которой некому ухаживать.
- Ты закончил, Зандер? - проворчал человек с повязкой.
Но лупоглазый продолжал говорить, будто не услышал вопроса: 
- Прошлым летом мы громили русских в пух и прах, почти играючи. Потом пришли холода и снег, где они в своей стихии. Теперь уже они атакуют, а мы барахтаемся тут в сугробах целый месяц и стонем от жестокого холода… Слышите этот шум? Ночные атаки - в этом русские спецы. Но говорю вам, это как бой с тенью, и, прежде чем ты это осознаешь, нож уже будет у тебя между ребер. А потом, их танки...
Окно слегка вздрогнуло. В воцарившейся тишине Кортман, парень с перевязанной головой, спокойно попыхивал трубкой. Затем он спросил:   
- Вы, ребята, откуда?
- База снабжения, арьергард.
- Вас перевели?
Пилле в замешательстве глотнул воздух.
- Мы попросили, чтобы нас перевели в воюющую часть, - выговорил он.
Эта реплика заставила Зандера оживиться:
- Что я слышу? Вы попросились сюда? Господи Иисусе, я умру от смеха! - он грубо и цинично захохотал, нервно поглаживая щетину на лице. - Значит, вы из этих ярых идеалистов?.. Хотите умереть за Отечество, в этом ваша идея?.. Или хотите снискать боевые лавры? Может быть, играете в героев? Интересуетесь, как будет смотреться на груди Железный крест второго класса? Милая маленькая орденская лента! Или, может быть, вам хочется первый Железный крест? Разве вашим папашам не будет приятно! Будьте спокойны, вы его получите... Я это гарантирую...
Зандер наклонился вперёд, отчего отвернулась левая половина его кителя, и тогда Иоганн увидел несколько наград над левым нагрудным карманом. Железный крест первого класса красовался посредине. Солдат снял орден и, презрительно скривив губы, бросил Пилле на колени.
- А вот и крест, - разрешил он: - Ты можешь поносить его в свой черёд.
В замешательстве Иоганн взглянул сначала на Зандера, а затем на Пилле. Тот сидел как истукан, изумлённо глядя на орден. Ковач взял крест и ловко бросил обратно провокатору.
- Будь осторожней, ты, лупоглазый святой, - проворчал он, - отстань от этих ребят… Они самые лучшие, поверь мне. Смотри, не обожгись на этом...
Но Зандер только усмехнулся и тихо лёг на место. Тут в разговор вмешался лопоухий сержант из другого конца комнаты:
- Самое время вам, тупые ублюдки, заткнуться!.. Ваше брюзжание действует людям на нервы. Какого чёрта вы все не ложитесь спать? 
- Понятно, сержант, уже засыпаем, - полуночники повалились на пол.
Ковач громко рыгнул и задул свечу. Когда Франц вытянулся и захрапел, Иоганну тоже пришлось заснуть.
- Тот, кто громче всех храпит, засыпает первым… - подумал он.
 
продолжение http://proza.ru/2012/04/19/9