Время инкогнито

Часть первая


...Но какая все же была красота! Круглое, почти правильной формы, плато начиналось от берега и окружалось наполовину горной грядой. Это и было Жемчужное ожерелье. Ледяные вершины блеснули на закате перламутром, и он понял, чем вызвана столь красочная метафора. Искристый вечерний воздух над ними, насыщен мельчайшими кристаллами звездного льда. Начинали подтаивать ледники. Шёл конец зимы.
Капитан вздрогнул от порыва ветра:

"К черту холодные Звезды... - подумал он, заворачиваясь плотнее в плащ, - вперед, в африканское лето..." Позади остался разбитый нидерландский флот, там за горизонтом ждали золотые рудники Кафры...
Ветер гнал судно настолько быстро, насколько позволяли его лёгкие. И уже казалось, что горизонт реален, как тот далёкий, тёплый берег и кажется, если не через минуту, то точно через час каравелла упрётся в недосягаемую линию и наконец живая душа увидит его, горизонт. Но время шло, мили исчезали под килем, дельфины прекращали свои игры, забавлявшие экипаж, а заветная черта так и не становилась ближе.

«К чёрту горизонт, к чёрту землю – всё к чёрту!» Терпкий ром заливал тоску безделья горечью полыни. Который день судно стремилось вперёд, но кроме воды ничего не наблюдалось.

- Капитан! По левому борту шхуна – смотрящий указывал одной рукой направление, другой крепко держался за снасти – и, похоже, по наши души.
Это был двухмачтовый бриг с пугающим черным пятном вместо флага. Пираты.

Черный надушенный ус небрежно дернулся
- Ну хоть какое-то развлечение... - тяжелый пьяный взгляд прояснился, голос обнаружил уверенную силу. - Все наверх, псы, орудия готовь, атакуем... Пусть попробуют переварить "испанского дьявола".

- Капитан... - боцман замялся, - нас здорово потрепало во время прошлого абордажа... порох и ядра на исходе...
- Знаю... - рявкнул тот с волчьим оскалом, - на рею захотел?! - и сбежал с мостика на палубу, крича оттуда рулевому: заходим на полной левым бортом, залп точно по моей команде, резкий разворот правым и снова залп. Абордажные крюки готовь...
- Безумец... сводит счеты с жизнью, но почему мы все должны пойти на корм акулам? - недовольно проворчал боцман.

Оверштаг на максимальной скорости, забавная вещица, если не сказать большего, судно практически совершило оверкиль, к счастью команда смогла удержать каравеллу, а сноровистые канониры в одну минуту приготовились к залпу. Тем временем, осознав, что натолкнулись не на обычный торговый корабль, а на хорошо вооружённое судно, пираты отворачивали по ветру, ставя все паруса, набирали ход. Но перегруженной шхуне давалось это с трудом.

- Бегут! – Усы тревожили солёный ветер, который срывал фразы и кидал их вдогонку разбойникам. – Право руля! – Теперь необходимо совершать новый манёвр, ложась на курс уходящего баркаса. Резко ветер стих, практически до полного штиля. Паруса обвисли, и судно двигалось лишь по инерции. Ни о какой погоне думать не приходилось.

«Может это и к лучшему» - подумал, но не озвучил капитан.

Постепенно страсти улеглись, команда занялась своими обыденными делами, лишь боцман посвистывал да отчаянно ругался на некстати подвернувшихся матросов.

Каюта, встретила хозяина комфортом, запахом хорошего табака и неким подобием неги. Никакого излишества, только именно то, что действительно необходимо. Всё по-военному рационально, лишь единственное яркое пятно, приятным воспоминанием тех, давних дней, расцвечивала стену. «Здесь ей двадцать лет …, нет, это не реально …» Воспоминания начинали проявляться, слоиться, путаться, - пока наконец не обрели стройный, законченный сюжет. И уже не море, а ароматы сада наполняли каюту свежестью майского дня, жасмином и голосами сонны пичуг.

- Mi donna...- пробормотал он, - volver; a ti, querida, - и, опускаясь в кресло, привычно заполнил серебряный бокал, легко потеряв интерес к сражению, ровно столь же легко загоревшись им, - yo no pod;a quedarme, no me pod;a seguir - я не мог остаться, ты не могла последовать за мной...
Горечь невыносимо выжигала сердце, он с ненавистью пнул резной столик сапогом и тот с грохотом и звоном рухнул, уронив с себя все содержимое... - Если ты любила, - кинул он обвинение портрету, - почему ты пошла замуж, а на костер?!

- Капитан, вы в порядке? - мичман боязливо приоткрыл двери капитанской каюты.
- Пшел вон, - раздался безразличный ответ.
- Oh Se;or, yo la perdono, ella me la traiga. Господи, я все прощу, верни мне ее...

Он запрокинул голову и смежил веки. В тот чертов майский полдень он привез ей обручальное кольцо...

Кольцо непростое, фамильное, огромный камень в скромном обрамлении, с первого раза не впечатлял, но, приглядевшись к нему, побыв с ним, всякий начинал ощущать его силу. Он словно парил над людьми, и с высоты непричастности созерцал мирскую суету, а потом, либо помогал владельцу, либо жестоко наказывал. «Чёртово кольцо»! Всяк содрогался от гипнотического его воздействия. Но семья находила общий язык с этим «дьявольским порождением». И теперь, отдав почести и вознеся молитву, молодой офицер с почтением и некоторой тревогой жаждал вручить его своей избраннице.

Del se;or. Ha salido el plazo de nuestro arreglo con su padre. Ahora el plazo del luto ha cumplido, y pido su mano. Los asuntos del servicio, hacen apresurar con la respuesta y por eso pido estar determinado que a nosotros fijar el d;a de la boda religiosa. Si hacerlo es embarazoso ahora, …. – Он недоговорил. И так все знали – корабль под парусами, трюмы наполнены провизией, и ядер с порохом в избытке ….

Блестящий офицер выглядел ребёнком, руки не находили места, а щёки, неожиданно для самого себя покрылись пурпуровой краской. Он чуть наклонился, скрывая своё смущение.

- ...Поймет ли она? Примет ли от меня эту "Черную звезду"?

Глядя на притягательный своей непроницаемой мерцающей глубиной овальный камень в древней серебряной оправе, молодой испанский офицер вспомнил, что последняя встреча с его непокорной донной закончилась серьезной ссорой, но он не придавал происшедшему большого значения, ибо чувствовал, что их сердца, сплетясь однажды, уже срослись, пустив друг в друга корни... И не столь важно было то, что меж их телами сам собой возникал «девятый вал» сладострастия, - изнемогающая сладость слияния душ - вот, что приводило их на грань мыслимого счастья...

Но характер! О... это были кремень и огниво...

 

 - Su destino - el mar. Su vida - la batalla. ;Si se encontrar; en el coraz;n el lugar para la mujer? Despert;is son desgraciados rompiendo entre el deber y el amor – девушка холодно произнесла горькие слова. Маленькая ладошка, облачённая в перчатку, едва коснулась губ молодого человека – ничего не говорите. He decidido as;. Ahora vincular; la vida a la iglesia. Ud - el soldado. Y mi destino la vida cotidiana por la novicia.

Она уходила. Уверенная, красивая, гордая.

 

Он хорошо помнил свой первый поход. Будучи молодым романтиком, жаждущим битв и приключений, в одночасье оказался в самой гуще боя

Корабли сходились, трещали борта, пороховой дым густо мазал воздух серостью, запах гари въедался в поры тела, а солёная вода жгла свежие раны, добавляя страданий раненым. Абордажный бой – всегда лотерея. И кому-то обязательно не везёт. Корабли эскадры уходили под воду один за другим. Крупные волны накрывали горстку людей, волею судьбы оказавшихся в воде. Вскоре всё было кончено. Флот разбит и единственная уцелевшая бригантина, гонимая неприятелем, устало, огрызаясь оставшимися орудиями, черпая пробоинами правого борта солёную массу воды, пыталась уйти от погони.

Только сейчас он осознал, как близок был к смерти.

Опытный капитан Гарсиа, имевший некоторый запас расстояния, удачно лавировал судном загнанным англичанами к норвежским фиордам, красивым и опасным. Но помощь англичанам подошли шведские корабли, выдавливая бригантину в открытое море. Оставшаяся в живых часть экипажа, как могла, противостояла неприятелю, но он прижимал смельчаков, всё ближе к кромке арктических льдов. Враг аккуратничал и погоня несколько отстала, и капитан умудрился, проведя судно меж балок, спрятать его в тихой, скрытой со всех сторон, бухточке. Настало время подсчитывать потери. От команды осталось в живых менее трети, единственно уцелевшее орудие, да горсть ядер.

Слава Богу, имелись пули, да ощутимый запас пороха. В пылу боя, а потом и погони, мало кто задумывался о еде, так, что запас продуктов имелся. Капитан выставив охранение приказал всем отдыхать. На вторую ночь, бухту сковало льдом, а к утру поднялась метель. Ещё несколько суток и бригантина затрещала под натиском льда. Выгружали всё, что могло пригодиться при зимовке, а то, что она состоится, сомнений не было ни у кого…

Но что такое зимовка горстки испанцев в норвежском фьерде? Все они были обречены на смерть...

 

- Марти, - боцман вошел без стука, - я знал, что вы еще не спите.
- Что случилось, старый ворчун, - капитан нехотя открыл глаза.
Старик оглядел комнату.
- Когда вы прекратите эти безумства? И все из-за нее... Она наверное стала уже располневшей домохозяйкой, с кучей ребятишек мал мала меньше.
- Не лучший способ поднять мне настроение... Что ты хотел сказать?
- А стол чем не угодил?

Боцман поднял изящный столик красного дерева с наборным узорчатым рисунком на крышке, изображавшем витиеватую монограмму, собранную не менее чем из полдюжины ценных пород, поднял бокалы и пустые бутыли. Он проделал все это медленно и задумчиво.

Капитан внутренне собрался. Таким старого вояку он видел лишь однажды - когда английский бриг ядром снес их мачту, а в пробоину шла вода, как кровь из взрезанной артерии, и брюхо их шхуны было наполовину полно воды.

- Что... случилось?
- Тот двухмачтовый... он идет за нами... вне досягаемости выстрелов...
Капитал сжал пальцами подлокотники.
- Загасить все фонари, и чтоб ни огонька, ни звука на палубе...

 

Мраморный крест над воротами, огромные, серые стены, дубовая, узкая дверь с маленьким, зарешеченным окошечком в ней, впечатляли своей неприступностью, холодной отрешённостью, особым, гнетущим лоском. Этот комплекс, построенный ещё тамплиерами как крепость, как неприступный рубеж и хранитель их тайн, уже много лет выполнял функции монастыря, скрывая за высокими стенами тела и души двух десяток монахинь и нескольких послушниц.

Дверь, с лёгких, присущим старым вещам, вздохом отворилась и в её проёме появилось чёрно-белое одеяние, впрочем, имевшее лицо и другие, угадываемые части тела- Настоятельница ждёт Вас. – Монашка посторонилась, впуская гостью. Девушка с готовностью шагнула в неизведанность. Дверь обречённой тяжестью закрылась, оставляя прошлое там, - где море, где солнце, где Он – сильный и благородный юноша.

Мощёная дорожка, выводи через ухоженный двор к длинным и крутым ступеням, на вершине которых, изваянием стоял человек.

 

- Итак, вы желаете принять постриг? - Настоятельница оглядела вошедшую.
- Да, мать Алисия, - твердо ответила она.
- Но вы еще так молоды... простите, вера ли привела вас сюда?

Донна опустила темно-огненные очи, смиряя внезапный проблеск страсти.

- Да...
- Не обманывайте меня, я вижу, что ваше сердце еще далеко до молитвенного покоя.
- Но я желаю его обрести! - горячо воскликнула девушка.

Мать Алисия недовольно покачала головой.

- Красавица моя, обрести покой ты не сможешь здесь, ты вообще не сможешь обрести его. Твоя душа отдана уже человеку, тебе нечего дать Богу.
- Но что мне делать! - в рыданиях донна обняла колени настоятельницы, - примите меня, помогите мне, я умоляю вас, сжальтесь, пощадите, возьмите послушницей, чернавкой, возьмите на кухню, я буду выполнять самую тяжелую работу, я готова...

Мать Алисия прошлась по келье, задумчиво перебирая четки.

- Хорошо, но знай, я буду испытывать тебя три месяца, потом сообщу свое решение, - она положила сухую сморщенную ладонь на голову девушке. - Ты согласна убить здесь свою красоту и молодость?

Монастырская жизнь скудна и бесцветна. Молитвы и пост, послушание и короткий сон это всё, что могли позволить себе обитатели «цитадели Бога». Дни тянулись, ночи пролетали, но радости и покоя, жаждущая их душа, обрести е могла. Послушница не сопротивлялась, она честно пыталась всей душой отдаться Воле Господа, но … естество, энергия, стремление к жизни, не принимали, сей плод затворничества. Срок испытания подходил к концу, девушка с трепетом ждала разговора с настоятельницей, но … случилась беда. На городок, расположенный у подножья монастыря, напал мор. Люди гибли, сгорая от болезни за считанные дни. И ни молитва, ни лекари не могли облегчить страдания. Народ покидал дома, убегая в неизвестность, умирая в дороге, и уже не знал где найти спасение. Монахини как могли, помогали сердешным, укрывая живых за стенами своего монастыря, на удивление не тронутого мором, но люди продолжали гибнуть и тогда, не весть откуда, пронёсся слух, что в болезнях повинна новая послушница, принёсшая зло на их землю. Девушка уже открыто обвиняли в колдовстве и даже сама матушка Алисия, недобро посматривала на свою подопечную.

 

Двухмачтовый неприятельский бриг, на его счастье, двигался по течению, где льда не было, и продвигаться можно вполне комфортно. Однако лёд наступал, сковывая собой даже тёплые молекулы этой морской реки.

Меры предосторожности принятые на судне, возымели своё действие. Покрутившись менее суток, враг счёл целесообразным, удалится восвояси, тем самым, сберегая корабль от напора холодных масс.

«Слава Блаженному Августину!» - Команда радовалась случаю. Измождённые люди, как дети, не прятали слёзы счастья. Каждый понимал, если бы бриг их обнаружил, то трапеза у подводных жителей, несомненно, увеличилась бы, за счёт их тел.

Padre Nuestro que est;s en los cielos,
Santificado sea tu Nombre.
Venga tu reino.
Sea hecha tu voluntad
Como en el cielo, as; tambi;n en la tierra.
Danos hoy nuestro pan cotidiano.
Y perdonanos nuestros pecados,
Porque tambi;n nosotros perdonamos ; los que nos deben.
Y no nos metas en tentaci;n,
M;s l;branos del mal .
Porque tuyo es el reino,
Y el Poder y la Gloria,
Por todos los siglos. Amen.

 

В одиночестве, молился боцман, забытый счастливыми товарищами, покрытый снегом, с красными от мороза руками и выдыхаемый его губами пар, летел ввысь, превращаясь в серебряные буквы которые мог прочитать Господь.

И Он читал... Он читал и молитвы горожан, умиравших от чумы, и молитвы донны, убивавшей свою любовь, и молитвы молодого офицера, призывавшего смерть в заснеженном фьерде, и молитвы корсаров, для которых испанский бриг был последней надеждой на выживание... давно уже определив судьбу каждого. В чем была для Него цена отдельной человеческой жизни? Независимость и свобода в мире отчаяния и скорби, никому не нужная свобода...

- Ты совсем замерз, Бартоло, - капитан накинул на старого боцмана свой плащ - идем ко мне, погреемся ромом и потолкуем... Мне вспомнился сегодня наш треклятый поход против англичан, - он разлил в своей каюте содержимое запыленной бутыли по двум вместительным бокалам.
- Да... ты был тогда совсем мальчишкой, Марти, - заулыбался боцман.
- Я, мальчишкой!? Vieja ballena, старый кит, - я был отважным офицером, пусть слегка ошеломленным боем и близостью смерти, вспомни, сколько крови и ужаса принесла та битва. Наш капитан Луисио Жиано Гарсиа-и-Лорансо, да возрадуется душа его в раю, был необычайным моряком и другом.

- Он сохранял хладнокровие тогда, когда и чертям было тошно, это правда. Но я так и не помню, как мы тогда выжили в этом ледяном плену.
- Ты почти замерз, был без сознания, когда нас нашел и подобрал мальтийский флагман.
- А, чертовы тамплиеры, это они рассказали тебе ту кошмарную историю о несчастной монашенке-колдунье из-за которой погибал от мора целый город.

Капитан помрачнел.

- Я до сих пор не понимаю, как я смог отпустить его живым...
- Того мальтийского барона? Он спас жизнь твоей донне.
- Он выкупил ее из рук трибунала святой инквизиции, и она сама!! сказала, что желает выйти за него замуж... - капитан заскрежетал зубами от боли. - Почему... почему...

 

- Знала. Чувствовала душа! Скрываешь в сердце тайну – настоятельница, теплой ладонью касалась волос припавшей к её коленям девушки – поведай. Откройся. Теперь поздно скрывать думки свои сокровенные.

Девушка запрокинула голову, пристально вглядываясь в лицо старухи и, … заговорила. Сбиваясь, торопясь, будто кто-то вот сейчас, именно сию минуту остановит речь, сомневаясь правдивости, высмеет девушку, обидит. Она говорила тихо, переходя на шепот, иногда голос набирал силу, убеждённость сквозила в каждой произносимой букве и тогда твёрдость металла не оставляла слушателю усомнится в реальности фраз. И замолчала, вдруг, неожиданно, на полуслове. Плечи поникли, голова вновь склонилась к кистям рук матушки, и та уловила сырое тепло слёз.
- Ты обязана быть там – слегка уловимым кивком указала в сторону города – там, где жизнь заполняет собой улочки, где товарки перемывают косточки своим подругам, где пахнет хлебом и вином. О чём ещё может мечтать такая милая головка? Достойная фамилия, благородный юноша, да к тому же красавец! Разве этого мало для счастливой жизни?
- Матушка – выдержав паузу, краснея в смущении, красавица, извиняясь произнесла, робко поглядывая на собеседницу – ещё, мне сны странные снятся – и продолжила, на выдохе, еле уловимо - … очень странные. И я их боюсь ….
- Дочка. Сны всегда не такие, какими мы хотим их себе представить, расскажи, а потом вместе над ними подумаем.
- В них я другая. Далекая страна, замужняя женщина, и … счастливая. Там все называют меня Властой, а мужа – Всеволодом ….

 

6599 год /1091/

Солнце сохло. Ещё немного худобы и погибло бы. Вчера, была не больше и не ярче Луны, а нынче – Месяц. И с каждым новым днём – убывающий.

Горе спускалось на землю медленно и неотвратно.

Надо же такому случиться, Князь, с молодой женой, боярами, да дружинниками, охотился эа Вышгородом. И силки расставлены, и соколы готовы парить выискивая добычу как вдруг, с неба, рухнул Змей превеликий, ужасая людей и животных. Вдарившись о землю, иссыпался прахом, от чего хилое Солнце вовсе скрылось из виду, запорошенное останками чудовища. Ночь опустилась на Мир. Холодом и неуютном тронула всех, от мала до велика. И даже соколы втянули шеи, укрывая головы перьями. И не деревья, казалось стояли поодаль – погребальные курганы в одночасье предстали взору бедняг.

Вдруг. Молния хлестнула сумерки, разделяя их правильным зигзагом. И ещё, и ещё раз. Вдарил дождь, выливая влагу всю и сразу, размывая, отбеливая черноту, а за ним – Солнце, да такое яркое, такое жаркое, как в бытность!
- Волхва сюда! – Всеволод не показывая растерянности, распоряжался предельно ясно, и народ опасаясь гнева Князя, заговорил: «Волхва! … Волхва! … Волхва к Князю!» - Слова цепочкой передавались от одного к другому.
- Испугалась? – Входя в шатёр, Всеволод, лукаво поглядывая, спросил жену.
- Я жена Князя! – Гордо ответила Власта.


- Девочка моя. Рассказ интересен, даже более чем …. Сдается мне, что в своих грёзах ты являешься русской княжной, да не абы какой, а супружницей самого Всеволода – могучего князя руссов … и не «лукавый» ли ведёт тебя под руку …. – монахиня задумалась.
- Нет, матушка! – Девица встрепенулась – Они давно преследуют меня. Всегда награждая разными сюжетами, но я, в них, постоянна, куда бы сон, ни увлекал. И суженый мой, Всеволод, так же реален, как то, что я всё это, говорю Вам сейчас.
- Желаешь ли продолжить, дитя моё? – Рассказы послушницы затронули сердце женщины, увлекли её, возможно первый раз за многие годы добровольного заточения и она, оказалась готова слушать былинные сказы воспитанницы.

- Верно, ли говорят люди, что в наших краях объявилась ведунья, пророчествующая будущее?
- Истинно так, Князь. Третий день наводит страхи, будто Веру нашу забудут люди и станут молиться чужим богам, возносить им молитвы и отбивать поклоны.
- Чудно. А ну, как посмотреть на неё, послушать. Глядишь, уму-разуму и научимся – Всеволод зашелся громким, добрым смехом, а за ним и весь люд, разделяющий с ним трапезу. - Подать ведьму сюда мигом!

Не прошло и полу часа как в палату ввели женщину, вопреки сложившемуся мнению о старческом возрасте ведьм, довольно молодую и красивую. Она, нисколько не смущаясь стояла спокойно, сохраняя достоинство, прямо глядела в глаза Князю. Власта, сидевшая всё время пира смиренно и покорно, напряглась, словно ожидая беды. Ведунья только раз коротко бросила взгляд на княжну, но и этого мгновения хватило, что бы напугать им девушку.

- Ну, повествуй – весело просил Всеволод – или прежде налить добрую чарку мёда?
- Зря радуешься, хозяин. Боюсь, не понравятся мои пророчества, зело осерчаешь.
- А, ты не бойся, как видишь праздник у нас. Казнить не стану.
- Не для всех ушей, слова мои, хочешь знать истину – скажу, но только вам двоим – женщина указала на Власту и Князя, - тогда не обессудь.
- Хорошо. – Не задумываясь произнёс Всеволод, и кивком указал гостям на двери. – Ну, вот, теперь мы одни – повествуй. Колдунья подошла к княгине, обошла её и тихо произнесла: «Жизни, твоей хозяйке, три недели срока и погибнет она, от руки товарища твоего».
- В уме ли женщина! – Князь подскочил с места, зло выглядывая на пророчицу – Вон! И твоё счастье, что обещал не причинять тебе смерти.

 

Таверну содержал голландец, что для Санкт-Петербурга было не в диковинку, наоборот, всячески приветствовались заморские хозяева, умеющие удивить народ диковинными кушаньями. Прислуживали тоже – иностранцы, аккуратные, чистые и со своими, одними им известными, странностями. Пиво пенилось по кружкам, покойные беседы гостей не приглушали даже стук деревянных башмаков о российский дубовый пол.

- Пора бы и поостыть, мой друг. Судьба. А от неё не скрыться, видно на роду написано остаться бобылём. Что ж. Встречайте реальность такой, какая она есть. Теперь одному Богу известно, когда сможем прогуляться по уютным, испанским улочкам. И пока Государь Император не соизволил выдать высочайшее разрешение на наш отъезд, значит пылиться нам по этим забегаловкам не один день. А по сему – время надобно проводить в радость и с пользой! Ваша сеньорита несомненно достойная донна, но, судя по Вашему рассказу, - определилась в жизни и не нам судить о её поступке. Смиритесь, сударь и отпустите её из своего сердца.
- Ты, добрый малый и, видимо прав. Но … - он не закончил фразы – а знаешь ли мой милый друг, зачем вчера вечером меня отзывал на улицу тот, не понравившийся тебе, франт, с напудренной мордой? Сообщаю. Российской империи требуются хорошие моряки, и мы попадаем в их число.
- То есть Вы хотите сказать – Вам предлагали службу?
- Не мне, а нам! Они же понимают – такого боцмана не сыскать во всех ближайших портах!
- Рад Вашему доброму настроению, синьор! И что ответил им мой капитан?
- Пока ничего, мой друг, пока ничего. – Он оглянулся на окно, за которым чужой туман, скрывал чужой, неуютный берег - … а любовь! – Словно опомнившись, продолжил ранее начавшийся разговор – Похоронил её. Глубоко, глубоко. В той пучине, в которой мы оплакивали наших погибших товарищей.
- А, что, капитан! Может, и впрямь послужим русскому Государю? Тем более он бывает очень щедр!

 

- Так уже случалось, тогда всех спас Волк, да вы и сами знаете про это – Святополк полировал свой меч, в усы общаясь с молодыми дружинниками. Все знали сие сказание, знали и то, что Волк – родовой тотем старика и он любил исподволь напомнить про былое, потешить себя и очередной раз утвердить свой род в глазах других.
- Знаем. Но разве кто так расскажет, как умеешь сделать это ты. Сделай одолжение – напомни. – Молодёжь ближе подсаживалась к сотнику. Да и то верно, так как Святополк, пересказывать не умел никто.
- Ну, слушайте, коль надобность в этом есть. Было это давно, но сущая правда и если кто сомневается, то и не стоит разговоры заводить – он осмотрел притихших воинов – так вот …..

Испокон века сармины жили в этих краях, и никто не покушался на их территорию. Они умели со всеми договариваться мирно, полюбовно, без ссор и обид. Занимались земледелием, пасли овец, да собирали мёд. Иногда охотились, но убивать зверей им не позволяла Вера, каждая Семья являлась кусочком рода, а всякий Род считал своим родоначальником кого то из зверей. Посему и почитались все дикие жители лесов и полей – неприкасаемыми. Но два раза в году, позволялось охотиться, считалось, в эти дни, сами животные отдавали человеку тех из своих сородичей, кому пришло время уйти, и не всегда это были старые и больные. Для своих же стад сармины сооружали запруды, на случай, так часто случавшейся в этих местах, засухи. Перекрывали ручьи, а то и небольшие речушки, создавая особый ареал обитания всякому для которого необходима влага. Дикие утки и гуси, любили эти места, где никто не трогал и они могли совершенно спокойно растить своих птенцов. Вода же имеет свойства просачиваться, намывать себе русло и потом, соединяясь с другим, промывшем себе ход ручейком – соединялись, образуя новую речушку, на радость бобрам, коих водилось в этих местах, несметное количество.

Сарминнские юноши всегда считались образцом мужчины. Благородные, сильные, умелые, они и воинскому искусству обучались на удивление легко, становясь отменными воинами. Старейшины Родов каждый год отбирали в дружину самых искусных отроков и попасть в число избранных считалось особым почётом. Но, как уже было сказано, сармины не вели воин все, же имели достаточно сильное войско.

С некоторых пор до жителей этой славной земли стали доходить слухи, что на соседей свалились напасти. Будто ночами, откуда ни возьмись, налетают тати, числом не мерянным, грабят деревни и забирают людей в рабы. И будто лицом они черны, а пощады не знают. Тогда старейшины порешили огородить жильё частоколом и призвать из дальних поселений воинов, укрепляя ими порубежные дружины. Так же было сказано очистить от леса каждую деревню, что бы враг ни смог подойти неожиданно. Основную дружину, решено разместить в двух днях хода от самого дальнего рубежа, тем самым создавая простор манёвру, позволяя вовремя поспешать на подмогу любой укреплённой деревне. Потом назовут это селение – столицей и дадут звучное имя, а сейчас люди денно и нощно укрепляли свои дома, ставя высокие, толстые стены, пересыпая землёй, тщательно утрамбовывая её, для силы добавляя камни и глину. Крепости получались круглыми, с двумя расположенными друг против друга крепкими воротами и тайным лазом, выводившим защитников далеко в лес. За каждым тыном имелся ручей, снабжавший людей водой, а в арсенале хранилось достаточно стрел и копий.

 

- Не тот Князь. Ох, не тот. Забыл свои обязанности, всё больше жене потакает, да к нам в карман лезет. Разучился наполнять казну серебром, да и мы не можем расширить торговли. На восток не сунуться, на юг – ни-ни, только что и остаётся друг с другом торговать. Менять Князя надо. И чем раньше – тем лучше – отрезая изящным ножом восточной работы кусок мяса, проговорил дородный вельможа – на днях приезжает с грамотой басурманин, там и решится – заговорщицки подмигнул товарищам
- Ты что задумал, Полкан? А ну, давай всё по порядку. А может не доверяешь?
- Вам? - Усмехнулся в бороду Полкан – Тем у которых Князь считает казну в сундуках, да заставляет содержать его дружину? Не смешите!
- И то, верно.


Матушка Алисия, уединившись в келье, сидела в глубокой задумчивости, раскрытая Святая Книга лежала на коленях, но не о Боге сейчас думала монашенка. Она вспоминала рассказ одного монаха, бывшего тамплиера, сложившего с себя мантию «вольного каменщика» и доживавшего свой век на берегу моря, забытый и брошенный всеми. На самом деле он являлся настоящим и последним Хранителем Тайны, добытой крестоносцами на Святой Земле. И теперь, предчувствуя свою близкую кончину, имел острое желание передать своё Знание достойному Хранителю. Выбор пал на молоденькую монашку Алисию. Женщина – Хранительница, это не соответствовало понятиям и принципам Ордена, но Знаки и прочие обстоятельства указывали именно на эту особу.

Проведя много дней в неустанной молитве, отшельник призвал к себе монашку, строго-настрого наказав, не рассказывать о встрече даже настоятельнице. Соблюдя все положенные каноны и приведя Алисию к Присяге, монах поведал женщине Тайну, скрываемую за стенами монастыря. «… придёт девица из страны урусов, ни живая, ни мёртвая и только она сможет правильно распорядится Истинным Сокровищем, а пока бди его как своё око и не раскрывай тайны даже под пытками. Ты её узнаешь, предшествовать появлению будет великий мор сошедший по Воле Господа на грешников …»

 

- Могу говорить с дежурным офицером? – Немолодой мужчина, относительно опрятно одетый, но со следами глубокого похмелья на лице, стоял на проходной УКГБ расположенного в стареньком трёхэтажном особняке, напротив древних крепостных стен старого города. Прапорщик недоверчиво и брезгливо слушал посетителя.

- Цель Вашего визита? – Коротко осведомился он.
- У меня есть информация, возможно, заинтересующая вас.
- Подробнее, пожалуйста. – После этих слов прапорщика, посетитель замялся, сконфузился.
- Ну если дежурный занят, тогда может в другой раз зайду. Извините. – Он сделал попытку вежливо откланяться, но прапорщик легонько придержал его за рукав.
- Документы при Вас? Пройдите в Бюро пропусков там выпишут пропуск.

Мужчина, после выполнения необходимых формальностей, был допущен в помещение, а вернее сказать в небольшую комнатку, где довольно долго прождал дежурного офицера.

Наконец, дверь распахнулась, и сквозь проём быстрым шагом вошёл человек, одетый в цивильный костюм с изящным галстуком. Аромат дорого одеколона совсем смутил ожидающего.
- Сергей Афанасьевич, - цивильный представился и указал на стул, стоявший возле стола. – И так, что имеем сообщить Владимир Владимирович? – Офицер явно был в курсе личных данных мужчины.

- Как Вам сказать? – Владимир Владимирович достал платок, начав усердно вытирать обильно выступающий пот. – Прошу понять меня, я немного увлекаюсь этим, – он прихлопнул ладонью по горлу, – но после всего того, что расскажу, Вы меня поймёте. Я занимался в Доме Пионеров с ребятами патриотическим воспитанием, мы ездим по местам боёв, отыскиваем останки наших павших бойцов, восстанавливаем историю войны на территории области. Вы наверно знакомы с экспозицией краеведческого музея? Она почти полностью собрана из экспонатов раскопанных нашими детишками. Там есть поистине уникальные документы! Но, случилось так, умерла жена, и я, как говорится, «слетел с катушек». Конечно, с детьми мне работать запретили, но в экспедиции, как простой рабочий – езжу. И вот. Две недели назад, разбили лагерь на берегу Суходолки, там зимой 41-ого шли серьёзные бои за доминирующую высотку. По архивным данным, бойцы Красной Армии натолкнулись на ожесточенное сопротивление противника, тогда погибло более батальона из третьей сибирской дивизии. И, что интересно, высоту защищали не солдаты вермахта, а отборные части СС, среди которых были представители АНАНЕРБе. Вопрос: что хотели от этих мест мистики Гитлера? Вот мы и попытались дать ответ. Надо уточнить, места не сказать, что глухие, но старожилы стараются обходить их стороной. Много преданий пришлось услышать от жителей. И про леших, и про водяных, и про огромных сомов, якобы утаскивающих в омуты зазевавшихся детей. Полный набор легенд, выслушиваемых в любом селе. Однако один рассказ был явно в новинку. Поговаривали будто эта высота – курган, в недрах которого горит незатухаемый огонь, оберегающий некую древнюю тайну.

- Стоп. Всё, что говорите – предельно любопытно, и требует более тщательного разговора. Старыми тайнами у нас заведует майор Евдокимов, но сейчас его нет, и будет он только через две недели. Давайте поступим так. Вы никому ничего не рассказывайте, а как наш товарищ выйдет на службу, он непременно с Вами свяжется и тогда подробно перескажите все, то, что мне рассказали – ему. Договорились? И прошу. Пару кружек пива, не более. Вы же интеллигентный человек, Владимир Владимирович. Дома запишите подробно на бумагу ваши злоключения, запечатайте в конверт, с пометкой «Для Евдокимова, и оставьте пожалуйста на проходных.

Осталось поставить лишь жирную точку и дело многих последних лет, можно считать законченным. Велимудр не ждал за него наград да почестей, более того, никто не ведал, чем занимается этот человек долгими зимними ночами, почему не спит под соловьиную трель июня либо в дождливый вечер промозглого октября. Тысячи дощечек с письменами на них, прошли через его руки, сотни рассказов мудрецов записано по памяти – всё, что возможно было отыскать человеку, – нашёл, систематизировал, записал в кожаные книги.

 

Труд, проделанный переписчиком впечатлял. Для сохранения Знания необходима и достойная этому делу «бумага», и непросто поучить столь ценную вещь не вызывая подозрений и соплеменников. Первое – отыскать двухлетнего жеребёнка. И не просто убить, а принести в жертву, да с таким расчётом, что бы он сразу перешёл в человеческое царство, то есть ускорить процесс эволюции и, по сути, совершить благое деяние для животного. Далее вырезалася полоса кожи, схожая с нужного размера листом. Снаружи покрывался особым раствором, как бы изолируя, образуя некий слой. Затем листы в нужное время выставляли на солнце, под луну и далее приходилось ждать того момента, когда космическое излучение будет направлено именно на тот участок, где её дожидается лист. Тогда впитанная от природы энергия накапливалась, освещая и облагораживая будущую книгу.

Мездра, внутренняя поверхность кожи, - ворсистая, тысячи или даже миллионы ворсиночек пронизывают её, и если развернуть все ворсинки в одной плоскости, то рабочая поверхность такого листа будет сравнима с несколькими квадратными километрами. Велимудр умело заряжал, как батарейку, эти ворсинки привязывая разную энергию к сути самого текста – насыщая слова магической силой Космоса. Затем, листы сшивались в книгу, скреплялись скрепками из лиственницы, и наконец, обтягивалось всё кожаным ремешком. Страницы, исписанные глухариным пером, мокаемым в киноварь, приводили в восторг писаря. Он реально ощущал ту силу, которая исходила от Книги.

Два земных пласта сошлись кряжисто ухнули и образовали на ужас природе горы. Потом их назовут рифейскими, окружат тайнами, былинами и прочей сказочной. И было от чего. Пещеры и ходы, явные и тайные – тянулись внутри до самого холодного океана, скрывая в своих подскальных озёрах неожиданных, не встречающихся более нигде, существ. И даже говорят, те кому удалось побывать в заповедных глубинах гранита, существуют переходы из настоящего в прошлое или, наверно врут, в будущее. Там то и решил упокоить свой труд Велимудр, схоронить от реальности ту Мудрость и то Знание, которое оставили наши предки, и которое в эти дни – гонимо и преступно.

Написать сей труд ему повелел Род, однажды ночью, во сне ли, на яву ли, явились старейшины, те, что некогда жили на горе Меру и обязали схоронить переданные ими Знания. Таких Книг – двенадцать, и рассыпаны они по все Мидгард-Земле, самая близкая, продолжением которой являлась его Голубиная или Глубинная Книга, уже была написана и хранилась, как поведали ему, в пещере, хранимая негасимым огнём. Где были, или должны быть, другие – упомянули вскользь, из чего он понял только, что некоторые из писаний замкнуты в больших рукотворных горах, похожих на конус, где жар солнца отпугивает случайных любопытных от тайного места.

 

- Дочка. – Алисия первый раз так назвала послушницу – Разговор предстоит долгий, непростой. Ничего не надо сейчас отвечать. Думай. Молись. А когда будет готов ответ – дай знать. Тогда открою всё, что знаю сама. Пока же, скажу основное. Готова ли, ты, дитя моё сосредоточится и выслушать?- Сегодня ожидала нечто подобное. Не спалось, и тревога наполняла меня каждую минуту всё более и более. Я не могла понять, в чём дело, и когда вы меня позвали, сердце забилось более всего. Непременно. Непременно выслушаю вас и поступлю так, как пожелаете.
- Нет, девочка. Одного моего желания недостаточно. Ты должна осознать всё серьёзность и ответственность, которую примешь на себя, но я рада твоему ответу. Он обнадёживает.

Алисия говорила не торопясь, расставляя акценты в нужных местах. Замолкала на долго, тем самым придавая некую таинственность и важность момента, затем вглядывалась в глаза девушки, смущая её этим, и продолжала в том же темпе, словно сберегая силы для последнего броска, для самого важного слова. Барышня испугалась. Вдруг, она осознала всю важность возлагаемой на неё миссии. «Как? Я? Как же так? Я, такая молодая, не познавшая сласти любви, пришедшая сюда, в монастырь больше от безысходности, нежели по Вере. Я, которая тайно мечтала о замужестве и наслаждалась своими сокровенными снами и вдруг – Хранитель! Нет. Не буду. Не хочу! Не станет же эта старуха силой заставить принять то, что не могу и представить. Бредни. Тамплиеры, загадки – не хочу!» Девушка кричала сердцем, но не смела перебивать монахиню и когда та закончила этот жуткий рассказ, находилась почти без чувств, бледная, с потухшим взором и ледяными руками.

- Удивила. Вижу. Что ж. Решать тебе. А сейчас поди к себе, я устала. – Монахиня отвернулась, подошла к фигурке Святой Девы и зашептала молитву.

 

- Всеволод, Княже светлый родный, не мой срок умирать, да и смерть не страшна, страшно тебя, лада моя терять.
- Неужто поверила ведунье? - Всеволод, хмур и бледен, возлежал на полатях, теребя в пальцах вороново перо.
- Страшно глядит она, внутрь... Власта поежилась в белой цветами шали и положила голову мужу на грудь. - Да и тогда на охоте... знамение это, знак дурной.
- Знамение... - повторил он с нахлынувшей ненавистью...

Гадал волхв на женушку, богов спрашивал. Индирик молчал, Сурожец молчал, Перунец говорил с ним. Изопьёт Властушка горяч-травы да и занеможет до смерти... А лекарство не сыскать ни на Слави, ни на Булгари, ни в Воряжи, ни в землях грецких - слово тайное... да где ж взять его, не сказывал.

А и знал Княже, коли Власта-ласточка его улетит в божьи небеса, нежить покроет глаза его, тьма - душу, и станет он извергом, каким был до нее, солнышка ясного.

Всеволод погладил русую голову женину, поцеловал ровный пробор шелковых завитков:

- Не кручинься лада моя, знаю я, как с судьбиной в спор вступить...

Власта вздрогнула, прижимаясь к груди его сильнее, и подняла чистый лик свой на Князя. Складка залегла меж ее темных бровей, и уголки мягких зацелованных губ опустились.

- И не думай! К прежнему возврата быть не может, не для того я на своей крови заговоры творила, тебя отмолила, отплакала, у нежити вырвала!

Всеволод со всей силушки стиснул ее плечи.

- Молчи жена!

Но она не согнулась, не дрогнула, не застонала от медвежьих объятий. Сила и в ней жила, богами данная...

В крайнем волнении, отрешённая, барышня без сил свалилась в монастырское ложе. Сон, укрыл измученную душу, ограждая собой от назойливости этого тяжелого дня. Она опять плыла по волнам его видений, только теперь девушка не участвовала в происходившем, а наблюдала события как бы со стороны, не сразу поняв то, что показывало видение. Первое на что обратила внимание Власта – люди. Много людей, молчаливых, грустных, со следами слёз, изредка тихо переговаривающихся, качающих головами, вздыхающих и в этот момент, абсолютно жалких.

Посольство сарминов, утром заехавшее к князю, с просьбой о помощи в ратных делах, находились в крайнем недоумении, не понимая как поступить ввиду отсутствия информации. Они понимали – случилось что-то крайне неприятное, какое-то большое горе в семье их друзей. Наконец, вышел Воевода и в один миг народ смолк. Только шмели гудели, не прерывая своей важной работы.

Витязь медленно поднял глаза на соплеменников. Тревога волной прокатилось по площади, народ ухнул и отступил, словно ожидая удара, и он последовал.

- Княжна мертва – это всё, что мог выдавить из спекшегося горла богатырь.- Все знают как её любили, плачьте, люди. Она заслужила ваших слёз.

Тяжёлая поступь увела Воеводу внутрь палат, к Князю, к одру княжны. Тишина окутала толпу липким, туманным наваждением. И кажется горе – безмерным, воздух душен, земля жжет ступни, и только шмели продолжали трудиться, но и они гудели не так как раньше – ниже, басовитей.

Только теперь девушка поняла весь горький смысл её видения. Это же она, Власта, любимая и любящая, заботливая жена мужу и справедливая Княгиня – народу. Это её теперь нет. Нет, не мог ошибиться этот бородатый человек, но я же здесь! Вот она Я! Кричала женщина, призывая услышать себя. И крик достиг облаков: «Влааастаааа!!! Я здеееесь! Живаааяяя!»

 

- Этот пёс понравился всем – сотник, видевший трагедию, рассказывал тихо, но каждое слово, в этой гробовой тишине уловимо – таких собак ещё ни разу не выставляли на бой. Белый, с жёлтыми подводами глаз, он был спокоен. Скала, ни сдвигаемая, ни уничтожаемая – вечная! Медные бляшки его ошейника восхищали. Одна такая стоила псу десятка побед. Им восхищались. Никто не посмел сделать ставку против. Дело шло к тому, что этого волкодава могли не выставить на битву, ибо не находилось смельчаков, решивших рискнуть своей собакой. Тогда судьи объявили перерыв, чтобы за это время, вдруг, кто и объявился бы, решив испытать судьбу, и мастерство своего четвероногого гладиатора. Белого, с мудрёной для русского уха кличкой, завели в шатёр хозяина, степного мурзы, важного и знатного ханского вельможи. Власта уговорила мужа посмотреть вблизи это великолепное животное и тот, нарушая правила праздника, позволил с разрешения хозяина собаки вблизи насладиться мощью пса своей жене. Кобель не проявлял агрессии, только глаза, недобро загорались при неловком движении женщины. Княжна, зачарованная великолепием зрелища, на миг забылась, сделала лишний шаг, успела уловить звук лёгкий посвист и тут же ощутила на своём лице дыхание зверя. Кровь из перекусанной аорты залила шатёр, его атласные подушки, мягкий персидский ковёр, наполняла воздух приторным запахом.

Тело Власты покойно лежало прибранным в княжеские одежды, казалось, женщина спала, и только две ранки от клыков, чернели на белой шее…

Послушница проснулась. Пот жег нежную кожу, стекая с лица по шее. Девушка, ещё не отошедшая от ужасного сновидения, поспешила смыть его, словно очищаясь этим. Настоявшаяся за ночь вода не холодила, не прогоняла из памяти видение. Вдруг, отражением по зеркалу мелькнули родинки. Она остолбенела. На шее, два родимых пятна, которым никогда раньше не придавала значения, обрели новый смысл. Именно так располагались у Власты следы собачьих клыков. Родимые пятна, точь в точь, и размером и цветом, совпадали. Девушка без сил опустилась на каменный пол.

 

- И так, господа! Я Вам предлагаю экспедицию, если хотите, некую авантюру! Которая, окажется не только полезна, но и принесёт существенные дивиденды. Прости, забыл представиться. Граф, Михайло Воротынский! И не спрашивайте, как вас нашёл. Мне нужны именно такие люди. Люди чести. Умеющие держать слово и не боящиеся опасностей! Так что на это ответите?
- Синьор. Ваш напор сравним с наглостью, и не будь Вы, Воротынским, уверяю, моя шпага ответила бы за меня! Кстати, правильно понял, Вы потомок именно того самого воеводы, который остановил 120 тысячное войско османов с двадцатью, если не изменяет память, тысячами янычар и тьмой пушек? Всего лишь полусотней тысяч солдат?
- Польщён вашей осведомленностью, теперь и у нас-то редко вспоминают ту викторию. Не думал, что испанские господа так сильны в русской истории.
- Приходилось изучать. Сия воинская доблесть спасла от ига не только русские земли, но и всю Европу.
- Что, правда, то правда. Долго будут турки помнить деревню Молоди. Более половины армии потеряли. До Европы ли стало, остаться бы живыми. – Граф улыбался усами. – И всё же, жду ответа.
- Это морская экспедиция?
- Нет.
- Сколько времени займёт сие путешествие?
- Два–три года.
- Как предполагаете нас использовать?
- Узнаете только после утвердительного ответа, но уверяю, ничего зазорного для офицера не предложу.
- Данное предприятие легально?
- Отчасти.
- Вы представляете интересы Императора.
- Отчасти.
- От какой?
- От самой малой.
- У нас есть время думать.
- Конечно. До утра. Убеждён. Разговор останется сугубо между нами. Честь имею. – Воротынский обернул плащом лицо и не узнаваемым вышел, из так полюбившегося морякам, заведения.

- Капитан. Вы, что-нибудь поняли?

- Конечно! Мы нужны, а это главное!

Лишь только рассвет тронул булыжники мостовой, как чёрная, глухая карета, вывозила испанцев из города. Всё решено. Приключения начинались…

 

- Вы кто? – Владимир Владимирович, тяжело оторвав взлохмаченную голову от подушки, пьяно-удивлённым взглядом, пытался сосредоточиться, на невесть откуда появившихся мужчинах.

- Разве не помните? Два года назад, Вы открывали у нас экспозицию, посвящённую тридцатилетию окончания Великой Отечественной Войны. Вспоминайте. Я – Сергей Николаевич, научный сотрудник историко-краеведческого музея, а это мой молодой коллега, тоже Сергей.

- Какой музей? Вы о чём? – Рука потянулась к полу, где надеялся отыскать своё «лекарство», но ёмкость оказалась пустой, чем привела хозяина в смятение. Научный сотрудник посмотрел на своего молодого тёзку, кивнул и тот извлёк на свет божий, запечатанную пол-литра «Пшеничной», банальные сырки «Дружба», четверть батона «Докторской», хлеб, банку консервов и два малосольных огурчика, увязанных в пакетике от «Тульского пряника».

- Понимаем. – Сочувственно произнёс старший – и сочувствуем. Не побрезгуйте, откушайте. Чем богаты.

Вид алкоголя согрел сердце бедолаги. Упрашивать не пришлось. Жидкость, хоть слегка и расплескавшаяся, чем очень раздосадовала «причащающегося», поглотилась практически молниеносно. Тепло, перекачиваемое по жилам, расслабило, добавила вальяжности, а «Радопи», тоже принесенное гостями, дополнила мозаику удовольствия.

- Угощайтесь – Хозяин по-барски, не поднимаясь с дивана, предложил мужчина выпить.

- Можно – неожиданно согласился Сергей Николаевич, и плеснул себе на дно, неизвестно откуда взятой стопки, «пшеничную». Отломив кусочек хлеба, занюхал выпитое, отёр губы душистым, носовым платком и знающе добавил – 3-62 лучше. Греет.

- А-то!!! – Всё так же, облокотившись на локоть, в полулежащем состоянии Владимир Владимирович налил себе ещё пол стакана, выпил не закусывая и наконец спросил – Так по какому, собственно делу?

- Да, какие у нас дела, так суета одна. Музейчик маленький, провинциальный, забот особых нет. Бегам по «блошиным» рынкам, то стульчик 19 века прикупим, то гравюрку, какого-нибудь малоизвестного голландца, что, скажу Вам по секрету, крайне редко попадаются. Хорошо если кто из старшего поколения завещают музею свои коллекции – тогда у нас праздник! Вот недавно одна дама подарила прижизненное издание Пушкина.

А ещё, фронтовик, орденоносец, воевавший в наших местах, где и был по ранению комиссован, принёс фашистскую карту, помеченную одним знаком, впрочем, он вам знаком, молнии и свастика – научный сотрудник прищуром поглядел на хозяина квартиры – рассказал много любопытных вещей, будто тайна есть в наших краях и очень немцы её домогались. Нет? – Откровенно вопросительный взгляд напугал, начинавшего понимать суть визита Владимира Владимировича.
- Так Вы из КГБ? – Водка окончательно улетучилась из организма. Мужчина попытался подняться, но обессиленное выпивкой и голодом тело не слушалось, опуская телеса раз за разом на диван.
- Лежите, лежите. Не беспокойтесь. Нет. Мы не из Органов. Мы музейщики, самые настоящие.
- И документы можно посмотреть?
- Можно, почему нельзя, документы на то и существуют, что бы их по требованию показывать. – Старший достал паспорт, раскрыл на нужной странице и поднёс к глазам Владимира Владимировича, – Будьте любезны.
- Боратынский, – зачем то вслух продублировал фамилию второй Сергей.
- Именно так и есть, – убирая документ, утвердил его обладатель. – Так, что любезнейший, будем общаться?
- Это необходимо? – Тревога накатила почище отходняка.
- Крайне необходимо, – потягивая слоги, подтвердил гость. – Да, Вы не бойтесь. Мы не абы кто, не гоги-могоги какие то, мы за истину радеем, за область нашу, край, так сказать, малую родину. И то, что вы обратились в Органы – похвально, но зря. Вот скажите, что они могут поделать с этим вашим артефактом? Не знаете? А я Вам скажу. Засекретят и всё. Сами не станут заниматься и другим е позволят, так что, батенька, собирайтесь, поживёте у нас, подлечитесь, а там, вместе историю нашу писать станем. Вы же патриот?

- Ну!

- А раз патриот, значит, понимаете, как необходимо поступить…

- Как поступить?

- Вот это, по дороге и расскажу.

- Погодите. Меня в КГБ должны вызвать по этому делу, я им всё подробно написал, только не передал.

- Вот видите, если бы им была дорога история своего края, они бы немедленно с вами связались, да ещё бы на руках носили, а так … получается никому это, конечно кроме вас и нас, не нужно.

- Вы так считаете?

- Именно так, голубчик, именно так.

 

- Князе, здесь я...
Всеволод вскочил с полатей, с трудом вглядываясь в темноту опухшими от слез глазами, и увидел тонкий, но вполне осязаемый образ своей Власточки. Зачарованно коснулся ее руки, почувствовал тепло и ответное пожатие.
- Как?! - только и смог вымолвить он.
- Дочерь я, Перунова...
- Ты, Власта?! Мы же... в кургане ты!
Дева стремительно прильнула к мужу, обняла, зацеловала.
- Можно меня убить, можно, но только если водой напоить черной, дар солнечный божий уйдет, и я с ним уйду навсегда, - зашептала она ошеломленному князю, но он не слушал ее.
Власта жива, Власта с ним, рядом, ее руки, ее губы, вся она тут, и дрожит от счастья в его объятьях.
- Потом слова... - жар подступил к голове Всеволода, - иди ко мне... моя, вечно моя... - и срослись стволы, сплелись ветви клена узорного и березы белоствольной.
- Погоди, погоди, скорый какой... - ласково засмеялась Властушка, как прежде, как всегда, - ой, буян... ты ведь сам, - она прильнула губами прямо к уху Всеволода, - ты ведь сам... - и вдохнула в него то слово, которое никто слышать не должен был.

 

Марти с гитарой в руках сидел на своей неприбранной постели, по-русски пенно-перинистой, и, небрежно перебирая струны, думал. О ней, об их не сложившемся походе в Африку, куда, впрочем, он ни в коей мере не покинул твердой решимости вернуться, - упускать золото из рук было не в его привычке. Еще в свою юную бытность его обучили этому – жестко и навсегда. О неизвестно откуда взявшемся в Атлантике русском крейсере и долгом разговоре с прощелыгой Воротынским.

- Используют они нас, хотят жар загрести чужими руками… ну что ж, сыграем в поддавки, синьоры, - капитан нехорошо ухмыльнулся в усы.

За всем этим брожением вокруг и около них крылась какая-то тайна, древняя тайна, и каким-то десятым чувством он невольно связывал ее со своей донной… Аристократическая рука в кружеве сорочки потянулась к хрустальному бокалу с красным вином. В груди стало теплее…

Гитарная струна резко вздрогнула, и пальцы своевольно взяли другой аккорд… а на глаза навернулись слезы. Повинуясь сиюминутному желанию, благородный идальго, сначала неуверенно и негромко, словно пробуя голос после долгого перерыва, но потом громче и тверже запел по-испански. Бархатные переливы звука и мелодия печальной песни заставили боцмана проснуться за тонкой перегородкой. Он уже слышал эту песню однажды, но запомнил навсегда…

 

Где-то между Гельвес, Фуэнте и Севильей
Есть долина, полна ароматами лилий,
Знает каждый корсар, офицер, канонир, -
Судоходен здесь ласковый Гвадалквивир,

Для торговых морских каравелл и фрегатов
Интерес был в пуэбло испанских богатых...
Как-то жил в Андалусии знатный сеньор
И растил свою дочь, донну Лилиодор.

Покупал для колоний своих африканских
Ружья, рыбу, рабов - ссыльных и иностранцев,
На плаццо дель Меркадо прекрасный товар -
Пленный юноша возле дворца Алькасар.

Статен, горд - Мартильядо Франсиско Веролли
Продан в рабство ему за полсотни пистолей,
Благородным идальго был прадед и дед,
Но прошло уж с тех пор много горестных лет.

Уходя в моряки молодой Мартильядо,
Принял в дар от отца перстень с черным бриллиантом,
Умиравшему клялся он жизнью отцу
Подарить его той, с кем он ступит к венцу,

Только змейка-судьба его сделав корсаром
Создала, посмеявшись, ту странную пару -
Там на площади встретился каторжник, вор
С той, что ласковей лилий, с той Лилиодор...

...Ночь была всех ночей и нежней и длиннее,
Марти страстно шептал - вечно будешь моею,
Не пройдет и двух лет я сбегу, я добьюсь,
И богатым к тебе, моя донна, вернусь,

Перстень мой был похищен мальтийским бароном,
Он повесил всех пленных на радость воронам,
Но оставил меня умирать у столба...
Эта пуля, смотри, для мальтийского лба,

Обещай только ждать, поклянись мне на крови,
Что с другими ты будешь смертей всех суровей... -
Я убью себя, - донна сказала в ответ,-
Если ты не вернешься к исходу двух лет...

Среди лилий в долине, как тень она бродит,
Уже год пролетел и второй на исходе...
Как кинжал в тонких пальцах холоден, остер -
Если жив, ты вернулся бы к Лилиодор...



Часть вторая.

Страсть этой ночи вечно длится
И бледный … бледнолицый бог
Стряхнул с развёрнутой тряпицы
Десятки мириадов звёзд
Сплетались тысячи молекул
В цепь без конца, длинною – жизнь
Даруя получеловеку
Чуть-чуть от янь, чуть-чуть  – от инь

Вживлялись Души в поцелуи
Слипалась плоть в один комок
Под нескончаемые струи
летящих с неба лепестков
от рук непознаной Селены.
… ночь превращала мрак в цветы
вот так рождаются легенды …
…  и это были – я и ты

Толпа, безликая, роптала
Устами тысячи Иуд,
А в помыслах сама желала
отдаться в бесконечный блуд
греховной страсти,
грешным мыслям
Развратом застелить постель
И не потом - намного позже!
 Теперь!

 

 

- Что скажешь, старик? - Молодой Сергей испытующе глядел на Сергея Николаевича.
 - То и скажу. Трюк с «белочкой» должен пройти, но подстраховаться нужно. Да и этому, больше наливать нельзя, чего доброго и впрямь разовьётся горячка. Вот что, Серёженька, езжайте-ка вы с ним к морю. Пару недель выдержи его на нарзане или что там есть. Из спиртного только вина красного и в небольших количествах, да бди окаянного. Если он видел Огонь, значит не простой человечишка. Чужих Огонь и близко не подпустит. Так то. А я порыбачу. Говорят, в тех краях рыбка хорошо клюёт. Отдохнёте вы, отдохну и я.

 

- Собирайся. Буду из тебя человека делать, ибо свинства и так без меры. - Сергей поставил рядом с находящимся в лёгкой эйфории человеком, чемодан. – Здесь достаточно всего, что бы прикрыть твой пьяный зад.

- Так. Не понял. Теперь куда ещё?
- На Кудыкину Гору. К морю, мой друг! Такая перспектива устраивает?
- Вполне, и за это надо выпить!
- Отныне твоя выпивка – Нарзан, а если будешь хорошо вести, вполне возможно, позволю пол стакана «Солнцедара».
- Нет. Мы так не договаривались.
- «Не пейте много питья хмельного, знайте меру вы в питье, ибо кто много питья хмельного пьет, теряет вид Человеческий». Знаешь, кто это повествует?
- Карл Маркс?
- Бери выше – Перун!
Спорить бесполезно и хмельной Владимир Владимирович, подхватив чемодан, спешил за скоро идущим Сергеем.

Мерный стук колёс успокаивал, вгонял в дрёму, наводил на философские темы.

- Не пойму вас. И так, и этак прикидывал, не получается подвести к одному знаменателю. Может, посвятишь?
- Придёт время – узнаешь. Да и ни к чему тебе это.
- А вот, Сергей Николаевич, он кто? На вид старикан крепкий, но возраста определить не могу. Иногда кажется – не больше тридцати лет, а бывает, кажется все сто! Не человек - загадка.

- Боюсь, психика не выдержит. Она у тебя слабая, расстроенная алкоголем.
- «Свихнусь», значит - судьба.
- И то, правда. Ну, раз хочешь знать, почему не сказать. Ему больше трёхсот лет!
- Смешно, – равнодушно проговорил бывший учитель уроков патриотического воспитания подрастающего поколения.

- Ещё Павлов говорил - «Смерть до 150 лет я считаю насильственной!»
- Это он с собачками такой диалог вёл?
- И они его понимали, поэтому и не пили.
- Может Сергей Николаевич и мне насоветует, как прожить лет до ста хотя бы.
- А ты попроси, может и поделится секретом.
- Ага. Сейчас, поделится он, вам ста гамов жалко, а уж секреты и не говорю.
- Ты русский мужик. Хребет мира. Так нет, всё на выпивку переводишь. Вот послушай, как было.

На протяжении многих тысяч лет Россия-матушка не знала иного пития, кроме сурицы, пива да браги. Сурица - настой целебных трав на ключевой воде с медом, забродивший под лучами Солнца. Сурья - синоним Солнца. Значит, Сурица - напиток Солнца. Его крепость была 2-3 градуса, как сейчас в квасе. Пиво и брага делались тем же способом, только для пива использовалось зерно, а для браги - фрукты и ягоды. Такой же крепости.

Много пить, считалось тогда, когда нарушалась годичная норма. Только в дни празднований весеннего и осеннего равноденствий мужчинам, достигшим возраста в «два круга лет» (16 х 2 = 32 года), выполнившим долг перед Родом, т.е. имеющим не менее 9 здоровых детей, разрешалось торжественно испить полученную из рук волхва или Родана (предводителя Рода) одну чарку сурицы, пива или браги. Мужчинам, достигшим возраста в «три круга лет» (16 х 3 = 48 лет), имеющим полный семейный Родовой круг здоровых детей (не менее 16), торжественно подносили еще по одной чарке в дни празднований летнего и зимнего солнцестояний. Вот она русская норма! Имеешь 9 здоровых детушек - получи две чарки в год! Имеешь 16 - получи четыре чарки в год. А в каждой чарке хмельного пития аж по 27 граммов. То-то! Много сказано про питиё, только все рассказы для умных.
Да свершится!

Начертал киноварью Волхв над своею дверью. И всяк, проходивший мимо, утверждал: «Да исполнится Воля Богов!»

О, Всевышний, который есмь - Свет!
О, Всевышний, который есмь - Жизнь!
О, Всевышний, который есмь - Род!
Ты сотворил Землю, чтобы она сказала свое Слово и стала Обетованной. Да свершится!
Ты сотворил Родословную Светочей, чтобы они сказали свое Слово и жили на Земле Обетованной, радуясь Жизни. Да свершится!
Ты дал моему Народу Веру, а значит, - Право нести Свет Жизни и утверждать на Земле и на Небесах каждое Мгновение Вечности, благословенное Тобой. Да восторжествует!
Ты поселил мой Народ на Праведной Земле и дал ей название Вечное и Непреходящее - Русь, ибо она была, есмь и будет Ковчегом Светлого Благодарения. Да возблагоденствует!

Вновь и вновь перечитывая строки, писарь искал изъян и не найдя его, удовлетворенно закрыл тяжёлый переплёт, запечатывая кожаной бляшкой святые листы. Осталось малое - укрыть, как повелевал Род, от посторонних глаз, наложив оберег. Он чувствовал силу, исходящую, струящуюся, живую. Книга, рождённая по всем правилам Света, уже сейчас могла творить Чудеса, и этим была опасна. Велимудр начал готовится в дорогу. Ни одна живая душа, будь то человек или зверь, не должны знать то потаённое место, в котором найдёт свой дом Знание. Много лет прошло с тех пор, как Долг перед Родом позвал его на этот подвиг. Не сомневаясь, не жалея ни о чём, волхв с радостью уединился исполнять наказ данный ему свыше. Там, у таёжной реки, осталось всё, товарищи, матушка с большими васильковыми глазами, могилы предков, ученики. Только теперь, по прошествии времени, память позволила достать из своих далёких уголков, образы любимых.

Ночь легла тёмная, беззвёздная, в которой утонуть проще, чем в омуте, но именно это следовало ожидать, Род навёл морок, оберегая путника от взоров. Велимудр шёл твёрдой, уверенной походкой, не опасаясь. Он знал, ему не позволят пропасть и скоро выведут к тому сокровенному месту, где Книга упокоится в веках, до той поры, пока не будет Знака, и не найдётся Достойный её обладатель. Только он, сможет распечатать, снять наложенное заклятие, выпуская Свет на всю Мидгард – Землю!

Ближе к рассвету, невидимая, но ощущаемая тропа, привела Волхва в пещеру, большую, абсолютно не наблюдаемую извне. Перекусив и запив скудную трапезу принесённой с собою ключевой водой, только сейчас ощутил слабость в плечах. Ноша оказалась тяжёлой не только по содержанию, но и по весу. Уложив кожаный мешок с Сокровищем возле огня, Велимудр, запечатал вход в пещеру сильным заговором и удовлетворённый забылся чутким сном. Волхв спал весь день и только ближе к ночи его потревожил волчий вой. «Слава Богам! Дождался!» Выйдя под звёздное небо, совсем рядом со входом писарь увидел несколько пар горящих глаз. Они пришли, проделав долгий путь, это были именно те Волки, которых Род обязал стать охранителями Святого места. Велемудр, прочитав благословение Богам, низко поклонился животным, разбросав перед пещерой лакомства, затем вернулся внутрь, пристроил кожаный мешок-футляр на плечи, присвистнул и пошёл вглубь горы, не оглядываясь, ровным, упругим шагом, зная – Охранители идут следом. Проход сузился, приходилось наклоняться ниже и вскоре, лишь ползком продолжал путь. Дыхание животных, умевших лучше человека передвигаться таким образом, грело ступни, добавляя покой сердцу. Лаз обрывался.

Теперь, чтобы перебраться, через образовавшуюся расщелину, стоило исхитриться и прыгнуть метра на три до противоположного уступа, за которым пещера продолжалась широким ходом. Привязав мешок с упакованной в нем книгой крепкой пеньковой верёвкой, обвязав другим концом в круг себя, оставив кольца свёрнутого крепления поверх кожи мешка, не задумываясь прыгнул, легко преодолевая расстояние. Затем, с той же лёгкостью, сноровисто перетянул за собой Книгу, которая повиснув над пустотой, через секунду оказалась в надёжных руках человека.

Звери выждав, пока Велимудр отойдёт дальше по ходу, пружинисто подкинули свои тела, будто имели крылья и, материализовались на уступе, словно всегда здесь находились. Начинался спуск. Крутой, ненадёжный. Несколько раз писарь останавливался, переводя дыхание, укрощая шаг, поправлял ношу и вновь продолжал движение. Счёта времени не было, только желание дойти за один переход. Наконец показалось подземное озеро. Небольшое, метров двадцать в диаметре, с кристально чистой и холодной водой. Волхв подошёл к скользкому валуну, осмотрелся, удовлетворенно кивнув, снял поклажу, откуда-то извлёк ещё один мешок из толстой бычьей шкуры, затем накинул его поверх мешка-футляра, крепко завязал, так, чтобы сырость не проникала, и не скидывая одежд, нырнул, держа Сокровище перед собой. Брызги студёной воды оросили берег, на который вышли Волки, рассаживаясь около озера. Их взгляд притягивали круги, расходившиеся по воде от небрежно нырнувшего человека. Чистота воды позволял видеть всё, что происходило в глубине. А происходили замечательные вещи. Когда Велимудр достиг дна, он ощутил слабое течение и, отдавшись на его волю, подтолкнул тело по нему. Течение огибало подводный, гранитный выступ и исчезло в глубине, теперь уже водяной пещеры.

Волхв не дышал несколько минут, но тренированное тело, словно не замечало отсутствия кислорода. В пещере, движение водных масс усилилось, поднимая мужчину, и наконец вытолкнуло его на поверхность. Пещера продолжилась и над водой. Огромный зал укрывали своды, срок жизни которых не сосчитан. По стенам висели горящие факелы, изготовленные из белого метала, о существовании которого ранее не ведал ни один живой человек. Негасимый Огонь – тот, о котором ходили легенды, которым восхищали друзей и приводили в ужас недругов – существует! И он, Велимудр, прикоснулся к этому.

 

         Отдых близился к завершению. Морские прогулки на катерах, обещанный «Нарзан», походы в горы, купания и прочие приятные мелочи освежили Владимира Владимировича, который про выпивку даже не вспоминал. Его продезинфицированное тело наконец за многие годы испытало истинную негу, блаженство от всей курортной роскоши, отразилось на его лице, расправляя морщины и зажигая огнём глаза.

- Завтра, мой обновлённый друг, отбываем, а сегодня хочу пригласить вас в Цирк. Приехала отменная труппа, стоит поглядеть, да и вечер скоротаем, вспомнив детство. Вы ведь ходили ребёнком в Цирк?

- И не только ребёнком. Смею напомнить, в нашем городе Цирк постановочный, а их не так много в Союзе. И каждый житель считал своим долгом посетить новую программу - некий ритуал!

- Спасибо за напоминание. К счастью, не забыл этого – Сергей говорил бодрым, приятным баритоном и казалось, его речь непременно должна перейти в песню или какой-нибудь опереточный куплет.

Цирк во все времена радует, веселит и удивляет. Народ, от вальяжных московских снобов, до местной пацанвы, осаждал буфет, наперебой суя рубли и трёшки в сноровистые руки буфетчиц. Первый звонок все проигнорировали, второй заставил суетиться, отчего в проходах амфитеатра образовались заторы, наконец прозвенел последний, третий звонок, потух свет, музыканты заиграли дежурную музыку – некий гимн Цирка, потом она прервалась и софиты выхватили цветовыми мазками мужчину, во фраке, белой манишке с микрофоном в руках, стоявшего у кулис и готового отсылать сотни реверансов публике.

Действо началось. Акробаты высыпали на манеж, выделывая гимнастические фортели. Пудельки попрыгивали на задних лапках, умудряясь, между делом вскочить на барабан и прокрутить его по арене. Два очень известных клоуна веселили собравшихся достойными юморесками и не менее достойными номерами, а-ля Рыжий и Белый. Зрители смеялись, доставая носовые платки, и утирали ими не только проступившей пот, но и глаза, промокая слёзы смеха. Наконец, конферансье объявил – Маг и Волшебник Тибета! Неподражаемый Ли Таньши! Публика зашлась в рукоплесканиях. Смотреть было на что. Для начала, Ли протыкал шары длинной иглой, от чего они совсем не лопались, произвёл ещё пару дежурных фокусов и только под самый конец выступления, по-настоящему удивил собравшихся. Он – взлетел, невысоко, но, это был именно полёт! Левитация в прямом её смысле!

Люди выходили из помещения, погружаясь в душный вечер и без перебоя обсуждая именно этот полёт китайца, делая предположения, подключая знания физических законов, и скоро забывая и о цирке, и о китайце, превращаясь опять в ленивых, избалованных отдыхающих.

- Нам сюда – Сергей тронул рукав спутника, указав на служебную дверь.
- Разве пропустят?
- Попытаемся.
Привратник загородил дорогу.
- Посторонним нельзя.
- Пожалуйста, – Сергей достал из кармана коробочку, похожую на футляр от обручального кольца, – передайте господину Таньши. Мы подождём вон на той лавочке, под кипарисом – и для надёжности, сунул в руку мужчине пятирублёвку.

 

- Странное место. Птицы не селятся, звери стороной обходят. Техника ломается, люди гибнут. Иногда слышен лишь вой волков, но самих никто не видел. Здесь, у подножия, много воинских частей стояло - ПВО, инженерный батальон, внутренние войска, кажется ракетчики. Чуть дальше железнодорожные части, автобат. Что-то копали в самой горе, но после того, как начался загадочный мор, прекратили. Курировал всё это, поговаривают, сам товарищ Берия. Приехали люди в гражданском, привезли то ли докторов, то ли учёных, оцепили всё, даже егерей, у коих до этого было разрешение, отселили. Затем понагнали зеков, построили два больших лагеря и вывозили на работы, не жалея сидельцев. Погибло много. Кто сорвётся с уступа, кто утонет в ручье! Кого болезнь в могилу загонит, только и они отказались работать. Шум великий был! Говорят - «лучше расстреляйте, а в гору не пойдём». Бунт неделю продолжался, пока в зоны не ввели краснопогонников, те и угомонили страдальцев автоматами. Проклятое место. Как Берию объявили врагом народа, сразу забыли и о горе, и о нас тоже. Потихонечку части вывели, оставшихся зеков эпатировали по другим лагерям, но мы не возвращаемся. Боязно…

- Доведу вас до горы, а дальше сами. Да и помощник из меня никакой. Мест не знаю – не бывал там, и никто не знает. Был один ошалелый дед и то пропал. Жив ли. Не ходили бы вы ребятки туда. Раньше, при царе-батюшке, называли его - рочище Богов», но мне думается, сам Сатана там обитает.

- Спасибо на добром слове, только не от нас зависит идти или чай с тобою кушать, – палец благодарившего указал наверх, – начальство приказало, а с ним шутки плохи.

- Эх, эх-эх, – сочувственно покачал головой старик.


Большой камень, похожий на монолит стекла, плоско возвышался над утрамбованной площадкой. Именно на нём и должна была возлежать книга. Камень источал аромат, распространяя его по всему помещению. Велимудр дотронулся монолита и, ощутив сильный ожог, отдёрнул ладонь.

«Живой», - пронеслось в голове Волхва. - «Прости, Свято место. Не ты ожгло меня, я о тебя ожёгся», - произнеся он заговор - волдыри, было вскочившие на пальцах, перестали волновать болью и через минуту вовсе прошли. - «Слушается», - удовлетворенно подумал и вслух добавил: Прости, коли можешь, глупого человека».

Камень вздохнул, выпуская порцию аромата, словно извиняясь своей неосторожности.

Через час Книга, со всеми необходимыми в таких случаях обрядами, водрузилась на своё, законное место, уготовленное ей Богами. Камень успокоился вовсе, словно усталый работник, засыпая после изнурительного труда. Велимудру вдруг показалось, что Книга лежит не совсем ровно и, пытаясь исправить случившуюся оказию, он хотел поправить её, но Камень вспыхнул недобрым, жарким пламенем. Ярче загорелись факелы, и ледяной воздух тронул позвонки мужчины. Он отдёрнул руку.

«Это же я её написал», – с укором выдохнул Волхв, но пламя разгоралось ярче, не унимая своего волнения.

Обратный путь был скор. Волки встретили вынырнувшего человека одобрительным ворчанием, но за ним не последовали. Через двое суток Велимудр добрался до своего жилья. А ещё через неделю, спустился в городище, где был встречен с величайшим почётом.

Да сбудется!



- А знаешь ли ты, мой верный комсомольский товарищ, что не только немецкие субмарины спокойно и не опасаясь, бороздили просторы территориальных вод советского Ледовитого океана, но корабли спокойно заходили в устье Лены, и так, практически всю войну. – Глаза слушателя округлялись пропорционально каждому произносимому слову – А знаешь ли ты, будущий коммунист, что в Восточной Пруссии есть городок, а в нём находится малюсенький замок, в котором складировало экспроприированное, то бишь украденное у фашистов добро, некое воинское соединение. Перечень трофеев занимает огромное место в протоколе комендатуры, но, что бы вы, мой комрад, смогли ощутить гордость за наших генералов, скажу. Там были полотна итальянских мастеров, голландцы, не из самых последних, вещи от Фаберже, украшения царских вельмож, золотые дукаты и прочее, не менее ценное, которое достойно, если не Эрмитажа, то Лувра несомненно! И всё это добро, пропало в одну ночь. Без следа. Словно растворилось. Никакие розыски не дали результатов. Наказали караул и всё. Генералы посходили с ума, кто-кто, а он умели защитить своё. Все понимали, что солдаты не причём, но и верить в мистику, тоже не умели.
- И? …
- И всё! А ты как думал
- И к чему весь этот рассказ?
- К тому, что в той же самой Германии нашли старые карты, в которых указывался почему-то, тот край, где мы сейчас находимся. И карты эти принадлежали одной известной «фирме», занимавшейся мистикой под прикрытием государства. Мне кажется, всё это звенья одной цепи, хотя и с трудом верится. Ладно, спи. Разбужу через три часа. Обратил внимание: столько разговоров о проклятии этого места, а нам ничего странного не встретилось? А тишь-то, какая. Ни кукушек, ни лягушек…

Действительно, место странное, вчера хоть комары доставали, а сегодня и их не слышно. А небо, какое! Вон Большая Медведица, или малая? Сам чёрт голову сломит, вот когда пожалеешь, что не в ладах с астрономией. Вот это точно Сириус! – мысли крутились околозвёздно, плохо представляя себе строение неба. Сколько звёздочек падает, мать моя женщина! А вдруг это космические корабли? – и добавил вслух – Интересно …

- Что тебе интересно?
- А ну, спать! День долгий предстоит.
- Я только хотел …
- Спать, говорю. Завтра погорим. Думаю, уже на месте.

====================

- Сколько могли, столько защищали. Хорошенько тогда потрепали чужаков, но они всё лезли и лезли. С каждым походом приводя с собой больше воинов, злых и охочих до чужого добра. Тогда и порешили миром -  идти к Всеволоду, просить помощи. Знали – не откажет. Только попали «как кур в ощип». Княжну на собачьих боях извёл здоровенный пёс. Вцепился в горло, и нет лебёдушки. Князь чернее тучи. Держался молодцом, никто слёз богатырских не увидел. Поговаривают, подстроили это, указывают на Полкана, но разговоры разговорами, а доказательств нет. И собаку умертвить не по правилам. Тогда призвал Князь люд и пообещал, тому, кто выставит против Белого своего пса и этот кобель победит зверя, тому исполнит любое, подвластное его княжескому слову, желание. Наши послы посовещались и вот, что надумали. Коль нет во владениях князя, зверя равного Белому, то стоит поискать такого в наших дремучих местах. И жил отшельником один человек, мог разговаривать с животными, знал речь птах, вот к нему и направили гонца. Тот доложил всё, как есть, мол, на тебя надежда.

«Есть такой пёс, – говорит, только он приходит тогда, когда захочет, и уходит тоже, не прощаясь. Попробую вызвать его и если договорюсь, то приведу в городище. Ждите два дня. Не приду – не обессудьте».

Ровно через два дня идёт по косогору наш Витязь, а рядом волк, может и не совсем волк, росту не могучего, только шкура как овчина, густая, плотная. И взгляд – не выдержать.

«Вот, – говорит, – он согласился, ведите к князю».

«Что ты, мил человек! Тот не собака – бугай, одним весом задавит. Ему ли биться с волкодавом?»

«Ведите. Там поглядим, так ли хорош этот Белый».

Делать нечего, пошли до Князя. Тот обрадовался, глаза вспыхнули надеждой, а когда увидел волка, пригорюнился. И то верно. Не в сравнение Белому. И всё ж, бой назначили. Никто не ставил на волка, мурза, видя соперника своей собаке, приободрился, позволил даже шутить, а как увидел глаза зверя, спесь-то и ушла. Залопотал по своему, глазки забегали, опасался. Судьи, из старейшин, ещё раз объяснили правила, показали приз и велели начинать.

Белый сходу бросился в атаку, норовя поддеть соперника плечом, свалить его и дальше запустить клыки, размером с хороший нож, сквозь шкуру к горлу. Волк стоял без движения, и только в самый последний момент, сделал шаг в сторону, позволяя всей массе атакующего упереться в пустоту. Белый сноровисто развернулся и вновь груда мышц набросилась на противника. Ещё одно ловкое движение, и вновь Волк ушёл невредимым. Белый осознал, как поступать, теперь он пустился на хитрость. Всем видом показывая повторение предыдущего манёвра, в самый последний момент, он вдруг резко затормозил, поворачиваясь в ту сторону, куда обычно уходил соперник, чтобы сбоку ухватить огромной пастью его шею. Но Волк на этот раз остался стоять, не уходя от атаки, и когда Белый автоматически повернул голову туда, где, по его мнению, должен быть Волк, тот неуловимым движением ухватил пса за горло, сжимая его всё сильнее и сильнее. Мощь собаки сыграла против неё самой. Увлекаемый центробежной силой, пёс хрипя рухнул к краю ристалища, а сверху волчья пасть уже надкусывала сонную артерию.

- Очень интересно пишите. Читал с наслаждением. Да, вы, батенька, философ. Не только подробно описали, но и сделали обоснованные выводы! Похвально. Весьма, похвально! Вот здесь вы пишите, что кроме вас никто не наблюдал столь поразительный факт, или как вы изъясняетесь – явление. Это достаточно точно? Быть может, кто из ребятишек подглядел? Они такие все любопытные.

- Абсолютно точно. Ни одна живая душа, ни одна! – Владимир Владимирович перешёл на шёпот – Иногда кажется всё приснилось. Но…

- Вот и славно. Непременно ваш труд стоит как можно скорее передать соответствующим органам с одним маленьким дополнением. И не спорьте, так правильно, так нужно. Перепишите вот этот листочек и к столу. Все мы ужасно проголодались, - гражданин указал через приоткрытую дверь на убранный, по случаю обеда, стол, в центре которого, красовалась большая бутылка «Сибирской» водки. Рядом на фарфоровом подносе стояли тарелочки со снедью, на которых пузырились вязниковские огурчики, квашеная капуста, чей дух аппетитно вживлялся в ноздри, сало, только снятое с огня, скворчало, побрызгивая соком и душистый, ароматный хлеб, сам просился быть съеденным. Видя это роскошество, Владимир Владимирович уже и не помышлял отказом столь гостеприимным товарищам.

 

- Евдокимов, задержитесь, – зам. начальника местного управления УКГБ заканчивал совещание. - Особых, неотложных дел не наблюдалось, обычная рабочая текучка, на которую особого внимания уделять не стоит. Каждый занимался своим делом. Занимался ответственно, умело, и насколько это позволяло, споро. - Опять мистика? Вновь вековые тайны? – Улыбаясь глазами, почти констатировал, начальник.

- Сами и сняли с оперативной работы, всучив, Бог знает что, – притворяясь недовольным, в тон ответил Евдокимов, – да ещё и тумаков получаю.

- Ну, ну. Не ершитесь. Будет, что на пенсии внукам рассказывать! Лучше любых сказок.

- В нашей конторе эти сказки будут лежать под грифом лет этак … надцать.

- Теперь давайте оставим наших внуков и поговорим по делу. Прощупали? Всё так серьёзно? Москва ухватилась за эту тему и требует аргументации: либо – либо. Слушаю вас, майор.

- Пробили заявителя по полной. Интересный мужичишка. Толковый. Дети к нему тянутся, но пьёт, страшным образом. Раньше только по праздникам позволял, стопку–другую, а как схоронил жену, совсем с катушек съехал. Пьёт не просыхая. Лечился в наркологии, но это только подстраховка от 33 ст. Опросили детей, с родителями конечно, рабочих, состоящих при отряде, воспитателей - и никто не подтверждает слов заявителя. Похоже, напасть нашла в виде белой горячки, другим, такое поведение, объяснить сложно.

И само заявление вызывает вопросы, в нём он пишет открытым текстом – вечером, предшествующему событию дня, был пьян. Правда его никто пьяным не видел, но и трезвым тоже, так как из своей палатки не выходил. Да и сам пишет аналогично. Весь следующий день, а именно он нас и интересует, мучился похмельем и только к ночи сумел добыть «лекарство». Типичные синдромы «белочки» - мерещится разное, а потом реальность со сказкой путает. Считаю это заявление бесперспективным.

– Добро. Так и доложу «наверх». Но ты бы приглядел за ним недельку, так, для очистки совести. Знаю. Людей у тебя нет, но могу порадовать. Со следующей недели, к тебе поступает наш новый сотрудник. Умница. Закончил истфак. Отслужил, заметь, сам попросился. Характеристики отменные. Так, что ещё парочку офицеров и будем ходатайствовать о расширении твоей группы до отдела. Порадовал? Вижу. Угодил. Вот и направь «молодого» на это дело. Надо же с чего-то начинать.

 

Хватило пары минут, и вот уже в проёме служебного входа появился человек. Тот самый фокусник, «чародей и кудесник», Ли. Привратник указал на парочку, ждавшую его под кипарисом, уютно устроившихся на лавочке, с литыми чугунными лапами львов. Ли подошёл ближе, чрезмерное волнение сквозило во взгляде, тонкие пальцы, бегали по коробочке переданной ему визитёрами. Слов не находилось, и самое умное, пришедшее в голову артисту, отразилось в вопросе. «Вы!»

- Синьор Поэбло? Или может, барон Вульферт? Может проще, товарищ Максим? – Сергей, вежливо приподнялся – как бы не назывались, сейчас вы Ли.

- Ли Таньши, - быстро поправил его артист.

- Что ж, не самое плохое китайское имя. У нас нет времени, завтра утренним рейсом из Адлера вылетаем в Москву, для встречи с неким объектом Ч, Вы его знаете, не правда ли? – Лицо Ли побелело еще сильнее, казалось даже, лапы львов зашлись в крайнем удивлении. – Через десять минут ждём вас в прибрежном кафе, оно там одно работающее в столь поздний час, и прошу, не забудьте разгримироваться, иначе мы не отобьёмся от поклонников, жаждущих автографа. Ли быстро и мелко закивал головой, потом неуклюже развернулся и шустро отбыл восвояси.

- Серёженька! Что за тайны Мадридского двора? Попахивает уголовщиной и даже … боюсь продолжать. Не слишком ли вы меня втягиваете в свои игры?

- Опасаетесь? Это хорошо! Это нормальная реакция на вещи. Значит Вы стали полностью адекватны! Поздравляю! Не бойтесь, шпионами и прочей книжной мурой здесь и не пахнет …здесь круче! – И Сергей от души залился добрым смехом.


- Кажется, пришли. Похоже, именно здесь, пытались пробивать штольню. Но мы туда не пойдём. Ещё чуть поднимемся и за тем уступом оглядимся. Да, господа-товарищи, хреновенькие у вас карты. Могли бы копать и копать, глядишь, мамонта и откопали бы – откровенный сарказм сквозил в каждом слове.

Через полтора часа, обогнув скальный выступ, нырнув сквозь толщу накрепко сросшегося кустарника, группа остановилась. Палатки ставить не стали, соорудили удобные шалаши, неприметные даже с воздуха. Установили печурку для готовки пищи, прижав трубу к стволу раскидистого дерева, чтобы дым поднимался по дереву, рассеиваясь, теряясь в кроне, не показывал посторонним, будто кто из живых посмел пробраться в проклятое урочище. Приготовления лагеря закончились, распределив обязанности между собой, парни вышли разведкой. Через пару часов, довольные, вернулись, поужинали и рано расположились на отдых. Завтрашний день сулил много эмоций, трату сил и надежду.

- Может, продолжишь про тот прусский замок? – Попросил один из парней. – Сказал – А, говори и Б.

- Суть в том, – продолжил рассказчик прерванную сутки назад историю, – что в старых, крепких стенах имеются ходы. Замаскированные выше всяких похвал, это потом их обнаружили, десятки лет спустя. И выводили они в лес, за 15 км от городка. Вот по нему, за одну ночь и вывезли добро те, кто пользовались этими ходами всегда, еще со времён святой инквизиции. Ширина их такова, что спокойно проедет телега запряженная лошадью. Существуют фрагменты карт, по которым, впрочем, трудно что-либо определить, но складывается впечатление, что Германия вся испещрена подобными ходами. Из берлинского метро, имеется ход даже к балтийскому морю и при необходимости, он затапливался так, что по нему могла приплыть небольшая подводная лодка. Теперь этот ход полностью затоплен, особые системы дренажей не позволяют выкачать воду, а плана хода нет. Теперь проговорюсь про один секрет, хранимый спецслужбами особо зорко. Нашему СМЕРШу удалось захватить лабораторию гитлеровцев, занимавшихся изучением паранормального, причём не только саму лабораторию, но и архивы, оборудование и, самое главное, специалистов. Эта лаборатория функционирует и сейчас, но где, неведомо никому, скажу только, что где то на территории ГДР, впрочем, один человек знающий тайну, некий тибетский, назовём его «алхимик» может раскрыть тайну существования этого института, так как удачно сбежал оттуда лет десять назад, используя свои возможности. Но где он, и самое главное, жив ли – вопрос.

 

…Белый хрипел. Он не умел проигрывать, поэтому даже сейчас, когда смерть стеклила глаза – сопротивлялся. Однако хватка Волка – капкан, не освободиться. Волк ослабил прикус, контролируя противника. И, когда понял, что тот повержен, вовсе выплюнул шкуру из своей, звериной пасти. Люди онемели. Видеть поражение Белого и наблюдать триумф другого, более умелого воина, они не ожидали. Кто-то, из нетерпеливых и самых азартных, выкрикнул: «убей его!», но Волк уже подходил к рубежу бойцовской площадки. Толпа молча расступалась, словно не зверь идёт, а возвращается с ристалища усталый, израненный витязь. Он понял про поединок всё. Великий звериный бог позволил прочитать мысли Белого. Теперь Волк точно знал, почему пёс убил княжну. Он знал, кто ему это приказал. Но расскажет ли это людям? У них своя жизнь, в которой пощады нет никому, ни слабому, ни больному – вечная охота. Люди совсем не нравились зверю, от них пахло кровью. Только очень немногие, те, которых он выбирал сам, вызывали в нём уважение. Волк уходил, основательно ступая по этой грешной земле, и никто не посмел заглянуть в его глаза.

Вот так всё было. Потом Волк признал ещё одну семью, которая спасла его от смерти. Вот эти люди и образовали наш Род…..

- Расскажи, что случилось, почему спасали зверя?

- В другой раз. А сейчас, займитесь-ка делом, вон сколько всего накопилось ….

 

- Итак, дорогой мой человек, что теперь скажите, по прошествии некоторого времени? Не померещился ли вам негасимый огонь?

- Конечно, выпить люблю, но дурака из меня делать не надо. Хотя четно сказать, – Владимир задумался, – было бы лучше, если я его не видел. Окунули меня в мистику, Гансы, старики, по триста лет возраста, прочая мура – голова кругом. Домой хочу, выспаться, в конце концов, одному побыть, мозги в порядок привести.

- Если ты про Ли, то я его Гансом не называл, – Сергей управлялся на кухне с кофе, ароматом перемолотых зёрен соблазняя беседующих.

- А Максимом назвал, наверно, в честь полковника Исаева, да? А почему не Калиостро? Самый раз, по-моему.

- Не самый плохой вариант предложили, батенька! – Сергей Николаевич улыбался, слушая перепалку товарищей. – Жаль сейчас его невозможно вызвать. Хотел бы задать ему пару вопросов, уж он-то знает ответы.

Владимир Владимирович замер, проглатывая слюну. Широко раскрыв глаза, он смотрел, то на старика, то на проём двери ведущей на кухню

- Только не говорите, что он реален.

- Более чем!

- И, вы с ним знакомы?

- Конечно, приходится в моём возрасте не разбрасываться товарищами, – при слове «товарищ» глаза старика недобро вспыхнули, каким-то жутким огнём, – нас не так много, посему приходится поддерживать отношения.

- Что. Такой отвратный человек?

- Мы не обсуждаем качества друг друга, приходится мириться со слабостями и помогать, возникни такая нужда, – Сергей Николаевич тяготился этого разговора, и Владимир тактично опустил тему.

- Хорошо. Мы славно отдохнули, за что сердечное спасибо, вытрясли душу из китайца, и уже четвёртые сутки торчим в этой, будь она неладна, гостинице! «Чего сидим. Кого ждём?»

- Можно вас на минутку, нетерпеливый вы мой, старик подозвал недовольного Владимира к окну. Слегка отодвигая портьеру, глазами указал на подъехавшую чёрную «ВОЛГУ». Вот её и ждём.

Владимир Владимирович устало подошел к окну и получил легкий солнечный удар. Из черной «Волги» показалась точеная ножка, потом вторая, а потом и вся их обладательница - типичная греческая богиня, правда вместо интригующего хитона на неотягощенное лишним тело, на ней был надето не менее пикантное легкое шелковое платьице.

Галантность в наших людях, видимо отбили революционные настроения семнадцатого, так как водитель, даже не подумал распахнуть пассажирке дверь авто, оставаясь сидеть на своей толстой пыльной заднице, держась за рулевое колесо, словно боялся потерять его. Девушка впорхнула в подъезд, Сережа, лихо поправив пятерней вихор, устремился к входной двери, старик тоже проплыл в прихожую.

 

«В очаровательных колготках!
Под звук ликующей толпы,
Продефилирует красотка,
Несуществующей страны
И каблучками тротуару,
Раздаривая лёгкий шаг.
Изгибом бёдер, на бульваре,
Зачаровала бедолаг …» -

Пробормотал Владимир Владимирович себе под нос нечто романтически-полузабытое, юношески алея.
- А теперь самое интересное, - Сергей сладко зажмурился, словно от удовольствия, и сделал широкий приглашающий жест, - знакомьтесь, заведующая отелом древнерусских артефактов Люба Померанцева.

Люба застенчиво заложила за эллинское ушко смоляную вьющуюся прядь, выбившуюся из тяжелого пучка, и протянула Владимиру Владимировичу маленькую загорелую ладошку.

- А я вас знаю, – зардевшиеся щечки показались последнему весьма приятным зрелищем. – Вы с ребятами на курганах работали, мне мальчишки, ну помните, Сеня и Алеша много про вас рассказывали. Вы у них были просто герой.

- Володя, - протянул он невпопад, но потом прокашлял подсевший голос, и поправился, - Владимир. Да какой там герой, - он вспомнил, что забыл почистить утром ботинки, пусть и новые, но лучше бы почистил… Когда такие феи вокруг… Растяпа - обругал он мысленно себя.

- Ну что же, - Сергей умело увел от него внимание гостьи, - ужин готов, прошу к столу. Любаша, а разве Толик не подойдет?

Люба, все еще стоявшая неподалеку от Владимира, словно ожидая продолжения разговора, в легкой досаде обернулась к Сергею.

- Толик? Нет, он сказал, что подождет нас в машине.

- Тогда не будем затягивать, - Сергей Николаевич, оживившись, предложил Любочке руку с ловкостью бывалого дамского угодника. - Как доехала, солнышко, как дела на раскопках?

- Потом, потом в машине поговорим, я ужасно голодная.

Двое Сергеев суетились вокруг барышни, Владимир перестав быть центром внимания, ощутил себя потерянным и разозлился.

- Я не хочу ужинать, - зло буркнул он.

Ну посидите тут, в комнате, хотите, включите телевизор, пробел своим баритоном ему Сережа, и все благополучно о нем забыли.

Из большой комнаты слышался смех и звон бокалов, Любочка что-то увлеченно рассказывала, Сергей неестественно весело смеялся, а Сергей Николаевич поддерживал в беседе светский тон замечаниями: «Как это мило!», «Неужели, Любочка, вы опять оказались правы?», «Я так и знал, что ваш Толик питекантроп!»

Владимир был страшно зол на себя, на этих людей, и даже на эту Любочку, за то, что она некстати оказалась такая хорошенькая. Он, развалившись в кресле, закурил с независимым видом, прислушиваясь между тем к разговору. Из обрывистых реплик стало ясно, что неугомонная Любочка чуть не сломала ногу при спуске в пещеру, снарядившись туда ночью, чтобы «Толик ничего не знал» (??), но все обошлось, и она нашла «метки», которые привели ее в «анфиладу», и кажется это уже «именно то», но время было уже ближе к рассвету и «Хранители» начали волноваться «в более агрессивном настроении».

Нежный голосок Любочки вливался в неожиданно осоловевшего Владимира Владимировича, глаза сами собой сомкнулись, и он не заметил, как уснул…

полная версия на http://incognito.ucoz.com/publ/sovmestnyj_proekt/1-1-0-1