За кулисами правды, или о компромиссном обществе

Алекс Кормаш, Эшли Найдж. Крд.: "***нди" 2009
ISBN 5-87290-046-5
ББК 88, 87.3

Говоря о феномене манипуляции массовым (коллективным) сознанием, следует остановиться на двух принципиально важных вопросах. Во-первых, на наш взгляд, не существует такого явления, как массовость сознания. Все труды, описывающие стихийность поведения толпы, легкость ее «заражения» настроениями речи оратора, простота насаждения определенного поведения, кажутся нам, по меньшей мере, надуманными. Прежде всего, потому что человек, в любом месте и в любое время остается человеком, он не превращается ни в винтик механизма, ни в клетку некой аморфной биомассы, он сохраняет свои личностные параметры, индивидуальность, волю и характер. Если мы вообще вправе говорить о человеке как о структурированной сущности, скорее подобные измышления являются своеобразным научным стереотипом, призванным усложнить целостное восприятие человеческой природы. Говоря о последней, хотелось бы подчеркнуть, что индивидуальные сознания ни при каких обстоятельствах не могут сливаться воедино таким образом, чтобы мы могли говорить о массовости порывов, мыслей и действий. Человеческая ментальность автономна, и ее состояние в большей степени определяется эндогенными факторами, а не только лишь внешними стимулами, как это принято считать с позиций бихевиоризма и порожденных им отраслей прикладного знания. Бихевиоризм вообще дал толчок для неправомерных, справедливых в большей мере для животного мира, оснований для описания человеческой психики. Нам кажутся чрезмерно завышенными такие психологические атрибуты, как агрессивность, конформность, рациональность и эгоизм. Человек – существо, склонное к кооперации и альтруизму, порой доходящих до иррациональности, что мы постараемся показать в дальнейшем.
Рассуждая о феномене массового сознания, вспоминается работа Рейнгольда Говарда «умная толпа», где он, по сути, описывает явление флэш-моба, и показывает, как с его помощью организованная группа людей может влиять на политические процессы в масштабах целого государства. Напрашивается мысль, что словосочетание «умная толпа» не является оригинальным, так как любая толпа умна, что становится ясно в свете вышеизложенных положений. А сам термин «манипуляция общественным сознанием» рассыпается в прах, поскольку с позиций нашей концепции уже в определении феномена отсутствует его объект.
Далее, чтобы показать, что это действительно так, попробуем разобрать суть определения манипуляции. Манипуляция есть скрытое воздействие на объект с целью добиться от него определенного поведения в соответствии с достижением какой-либо выгоды. Мы можем увидеть это на примере ребенка, которого уверяют, что если он не уснет, то ночью к нему придет песочный человек и засыплет малышу глаза. Но чем взрослее человек, тем мощнее его критические барьеры и анализаторские способности, и мы смеем утверждать, что средний человек уже в подростковом возрасте имеет иммунитет против большинства видов скрытого манипулирования. Чтобы убедить молодого человека, что его стране грозит опасность войны и заставить его идти на поле боя, нужно четко сформулировать у него представление о том, что один индивид может физически уничтожить другого, а так же что сам он способен на убийство. Но если человек знает, что он на это не способен, какова может быть вероятность убедить его, что это сделает его мнимый противник? Конечно, можно привести множество примеров, начиная от ксенофобии, и заканчивая достоверностью криминальной и новостной хроник. Но мы-то как раз и подвергаем сомнению валидность подобных представлений, агрессивность человеческой природы в целом. Согласно нашим выводам, человек идет на войну, потому что такова роль, требуемая от него обществом и государством, и идет он туда с осознанной уверенностью, что он не убьет ни одного врага, и что сам останется в живых.
Возьмем другой пример – концепцию информационного шума, и то, как он влияет на электоральное поведение. В условиях загрязненности и повышенной плотности информационного поля, индивидуальное восприятие отбрасывает все больше потоков информации, и избиратель идет на выборы, вооруженный отрывочными сведениями о предстоящем выборе альтернатив. Реальная программа кандидата или партии проходит мимо его сознания, и он голосует, сообразно своим симпатиям и антипатиям по отношению к политическому имиджу кандидатур. Таков частный аспект этой концепции. Мы допускаем, что избиратель не всегда знаком с программой своего фаворита, но мы также утверждаем, что избиратель знает, что информационный шум был введен ситуативно, что сведения намеренно отрывочны и не дают полной картины предвыборной гонки. Более того, избиратель понимает, что реальный политический курс практически не зависит непосредственно от выборов – какого кандидата не выбери, на происходящие процессы это не повлияет. Т.е. создается ситуация, когда не элиты влияют на курс, а сам курс определяет элиты, от которых требуется эластичность носимых ими масок.  Наиболее правдоподобным нам кажется объяснение, согласно которому электорат принимает участие в политической игре, осознавая внутренние и внешние запросы ситуации выборов, и, понимая, что большей частью они являются игрой, сам добровольно в нее играет. Рядовой избиратель в состоянии дополнить недостающую политическую информацию, и выйти за пределы доступных источников, синтезируя отдельные сведения в целостное и критичное восприятие политической действительности.
Таким образом, если и существует некая манипуляция, то, в соответствии с общепринятыми понятиями этой концепции, сама информация о манипулировании общественным сознанием и является манипуляцией, что несколько похоже на ситуацию, как если бы драконы сами себя выдумали. Но мы не можем не принимать во внимание как те события и явления, которые существуют  в рамках разработанной в науке парадигмы коммуникации, так и другие социальные проблемы, и предлагаемый нами подход позволяет взглянуть на них с совершенно нового ракурса.
Для объяснения сути мировых политико-социальных и экономических процессов нами было разработано некое подобие игровой теории. Ее общие очертания были навеяны работами Э. Бернса и общей теорией игр, но скорее мы заимствовали из этих подходов лишь некоторые положения и форму изложения. В некоторых местах мы не согласны с Бернсом – к примеру, с его пониманием структуры личности, как иерархии трех компонентов, по сути, являющейся интерпретацией модели классического психоанализа. Мы также отбросили основной тезис теории игр, согласно которому игроки всегда действуют рационально и стремятся максимизировать собственную выгоду. Так же в ходе разработки концепции мы интегрировали в нее теорию Ги Дебора, изложенную им в работе «Общество спектакля», правда, несколько пересмотрев и изменив ее основные положения.
Основную роль в обществе спектакля Дебора играет товар. Являясь фабулой практически любых вещей и явлений капиталистического общества, товар диктует людям образ жизни. Товаром может быть как некий новый продукт, для которого создаются условия навязываемого потребления, так и политическая партия, создавая которую (по аналогии с производством), требуется затратить определенные ресурсы, которые затем «продаются» избирателям в обмен на возможность управлять ими. Дебор утверждает, что между людьми складываются такие отношения, когда фроммовская дихотомия «иметь или быть» не только разрешается в сторону «иметь», но и доходит до состояния, когда общество «делает вид», что имеет. Спектакль есть род деятельности, который заключается в том, чтобы говорить от имени других; чем больше человек созерцает происходящее вокруг, тем менее он живет своей собственной жизнью, меньше понимает смысл своего собственного существования.
По мнению Дебора, жизнь невозможно наблюдать целиком, не существует ее всеобщей структуры и функций, и спектакль дает нам возможность созерцать то, чего на самом деле нет, некую инверсию бытия, которая «осуществляет унификацию общества, одновременно являясь официальным языком этого обобщенного разделения».  Это не декорация бытия, но средоточение всего нереального, что может в нем происходить. Через спектакль мы можем увидеть схему жизни общества, которая заключена в пропаганде, рекламе и любой существующей информации. 
Таковы некоторые положения теории Ги Дебора. Мы согласны с ним в том, что на протяжении долгого времени в обществе существует некая социальная субстанция, наподобие спектакля. Мы также согласны с тем, что она образована вокруг определенного ресурса, и что этот ресурс опосредует отношения между людьми. Но чтобы не путаться в определениях, а по сути, отделить нашу концепцию от теории Дебора, мы обозначим эту субстанцию как социальный театр, понимая под этим конкретную реализацию виртуальности общества, воплощение в жизнь многообразия его сценариев. Мы обозначим ресурс, а точнее, способ существования этого театра понятием «игра», и вот здесь начинаются наши расхождения с теоретиками фрейдо-марксизма.
Современное общество мыслится нам в трех способах существования – общества реального, виртуального, и компромиссного, в которое включены те события, которые возникают при пересечении первых двух типов. Реальное социальное бытие – это зона, свободная от любого иносказания и любой неправды, это существующая объективность, диктуемая непосредственностью человеческой природы. Виртуальное бытие опосредовано потенциальной правдой, возможными социальными явлениями и процессами, это общество, которого нет до тех пор, пока определенная группа людей не связывает гипотетический сценарий с действительностью посредством конкретных действий. Компромиссное общество и является средовым полем для рождения феномена социального театра, суть которого в реализации такого действия, при котором не нарушается аутентичность реальности, и осуществляется условия, необходимые для правдоподобия виртуального бытия.
Нам представляется реальной такая политическая жизнь страны, где государство обеспечивает примат права личности над правом корпорации, где ведется честная политическая борьба, где существует действительный плюрализм мнений и возможностей для их реализации (при условии, что существуют предпосылки быть в действительности чем-либо недовольным), обеспечивается безопасность каждого гражданина. Виртуальной политической жизнью нам мыслится коррумпированное государство, махинации на всех уровнях власти, начиная от продвижения по служебной лестнице «своего» человека, и заканчивая оттоком денежных средств из проблемных секторов в карманы чиновников, виртуальна ситуация, когда человек, не имеющий отношения к политическому управлению, занимает высокий экономический или правительственный пост, виртуальность политического бытия может выражаться в политическом конфликте, вооруженном перевороте, гражданской войне и установлении диктатуры. Компромиссное общество сближает реальное и виртуальное посредством целого комплекса действий людей, различных по профессии и политическим убеждениям. Этот комплекс может быть реализован публикациями в печати, новостными блоками, митингами и пикетами, крупномасштабными политическими кампаниями, вооруженными выступлениями и уничтожением архитектурных объектов, подавлении восстаний и постановке публичной казни. Но любое действие компромиссного общества будет соответствовать неприкасаемым критериям: ни один человек не может быть лишен средств к существованию, ни один человек не может быть убит. Все остальное – вплоть до крушения империй и атомных ударов по веками обживаемым областям – входит в компетенцию участников компромиссной реальности.
Как уже говорилось, основной функцией современного бытия является игра, в то время как функцией игры является реализация существования компромиссного общества. Игра интегрирует людей в различиях проявлениях их индивидуальности, делает мыслимым возможность человечества, действующего как единый организм. Игра подобна общественному договору, где человек человеку – партнер по игре, игрок по случаю, или по убеждению. В компромиссном обществе существуют игры множества типов, но два из них на наш взгляд, наиболее существенны.
Обозначим игру первого типа через переменные p = pleasure (удовольствие от игры), e = exertion (индивидуальные усилия игроков), s = stipulation (необходимые условия для игры), c = castignation (возможное наказание). Таким образом, представим игру первого типа в виде формулы:

P = ; (e + s) – c

Рассматриваемая игра не имеет одного победителя, скорее, она направлена на сам игровой процесс. Действительно, чтобы получить удовольствие от игры, необходимо наслаждаться собственными усилиями, также должно существовать пространство, смысловое и физическое, в котором может осуществляться игра. Далее, возможность наказания, психологического или материального, обостряет игру, делая ее более интересной. Избегание этого наказания в купе с остальными компонентами, делает мыслимым реализацию переменной P. Человек, который шутит над криминальным авторитетом под восторженные возгласы публики, и который впоследствии нейтрализует угрозу мести изворотливым объяснением, является игроком этого типа. В то же время, криминальный авторитет, может также быть игроком, реализуя Р мастерским вживанием в роль, и нейтрализуя угрозу наказания силой имиджа и формальным следованием закону. Политик, играющий ноты ультраправой программы, рискует получить наказание в виде неодобрения, но он получает удовольствие от своей игры, потому что это неодобрение является ожидаемым ходом со стороны большинства. В то же самое время обычные избиратели находят удовольствие в обсуждении альтернатив, акциях протеста, обостряемых присутствием полиции. Реализуют ли при этом Р те лица, которые получат резиновую пулю или порцию слезоточивого газа, зависит уже от того, насколько их радует возможность быть показанными по телевидению со стягом мужественной гражданственности в руках.
Игра второго типа во многом противопоставлена описанной игре. Обозначим игру второго типа через переменные Sd = self-denial (самопожертвование), e = exertion, i = incentive (социальное поощрение), Pi = individual pleasure (индивидуальное удовольствие, комфорт). Игра выглядит следующим образом:

Sd = ; (e + i) - Pi

По большому счету, Sd может показаться не игрой, а действием со строго очерченными рамками, требующее от участников больше, чем они получают. Но все же, это игра, скорее, направленная на результат, а не на процесс, поскольку наряду с внешним вознаграждением (социальное поощрение), существует и внутреннее психологическое поощрение – тот тип сатисфакции, который возникает, когда человек преодолевает свою потребность в материальном и психологическом комфорте. Примером игрока этого типа может быть стриптизерша, индивидуальное усилие которой – танцевать обнаженной. Ей приходится обесценивать свою красоту, продавая ее за деньги, терпеть похотливые взгляды клиентов, возможные оскорбительные выражения в свой адрес, соответственно получаемая материальная выгода не перекрывает психологический ущерб, а мотивы данной деятельности состоят в социальном поощрении, потому что кому-то для каких-то целей нужна такая работа. Игроками типа Sd могут оказаться блюстители закона, избивающие мелкого воришку в полицейском участке, жертвуя при этом своей человечностью и честью значка, потому как мы не можем представить себе ситуацию, когда одному человеку было бы приятно избивать другого, да еще и прикрывая это своим профессиональным статусом. Лицо, которому выпадает участь быть министром финансов в стране с депрессированной экономикой, жертвует в определенных глазах не только своей компетентностью, но и гражданской честностью, то же относится и к якобы коррумпированным представителям экономической и иных структур.
Здесь нам хотелось бы заметить, что понятие игра, включающее в себя совокупность многих частных игр, определяется соотношением именно P и Sd. То есть в любой игре существует некий баланс между этими двумя компонентами, и глобальную игру можно определить как игру смешанного типа. Итак, игра (G) может быть выражена следующим образом:

G = P/Sd

Наиболее ярким примером игры, понимаемой в этом русле, является война. Как мировая, так и множество локальных войн – это совокупность жертв самой сущности человеческой природы, физического и психологического здоровья их участников, и в то же время триумф победы изворотливости человеческого ума. Поскольку ни в одном вооруженном конфликте умышленно не погибло ни одного человека, любая война представляется нам виртуозно срежессированным спектаклем, цель которого состоит в обеспечении глобального занавеса, удовлетворении самопожертвования ее непосредственных участников, а так же реализации мирового сценария, который, как хочется верить, приведет человечество к чему-то справедливому и светлому. Мы также уверены в том, что последствия военных действий, такие, как разрушенные обстрелами здания, уничтоженные или полуразрушенные архитектурные памятники, планомерно наносятся в ходе этого спектакля. Если судить о том, что война – это закрытый процесс, который нам по крупицам открывают новостные каналы, то становится понятной возможность постановки тех или иных видимых условий вооруженного противостояния. О второй мировой войне до нас дошли лишь ленты кинохроник. Мы понимаем, что эти записи повествуют об ужасных событиях, но настолько ли реальными они были? Вот нам показывают как складываются трупы павших на поле боя, но кто достоверно может судить о том, что эти люди мертвы? Ужасы концлагерей можно объяснить привлечением больных анорексией или разновидностями дистрофии. Сейчас ни один человек просто психологически не в состоянии мучить и сжигать толпы людей. Но чем отличается в общечеловеческом плане, германец от, скажем, американца, человек сегодняшний от человека времен второй мировой. Мы смеем утверждать, что немногим. И уже тем более, люди далекого прошлого, люди эпохи крестовых походов и пунических войн, эпохи наполеоновской экспансии и времен формирования европейских государств не были настолько девиантными по отношению к нам с вами. То же относится и к современным военным. На рубеже веков, и в XXI веке, возможности инсценировать смерть на экране телевизора представляются просто колоссальными. Но суть игры не была бы реализована полностью, если бы это происходило только лишь для убеждения телезрителей в достоверности военных действий.
Компромиссное общество не может не предполагать определенного двоемыслия. Человеку необходимо играть виртуальную личность, сохраняя при этом собственную аутентичность. В этом плане «компромиссный человек» во многом похож на актера, и, как известно, актеру необходим зрительный зал. Воплощение этого зала компромиссное общество находит в людях, которые ориентационно находятся в виртуальном бытии, являясь частью реального общества. Зритель – это не игрок, а скорее, предмет игры, весь глобальный спектакль человечества нацелен на тех людей, которые безапелляционно верят в достоверность происходящих событий. В платоновском понимании, зритель – это узник, который видит тени на стене пещеры. Его жизнь – это череда бесконечных розыгрышей, участники которых не снимут маски, и не станут инициировать его в игроки. Потому что без зрителя любая игра теряет смысл. Действительно, игра, где каждый игрок знает карты другого, становится неинтересной. Но давайте задумаемся о том, каково это – быть зрителем. Это означает осознание того, что отправляясь на прогулку, у него есть шанс закончить ее в подворотне с проломленной головой. Это жизнь в стереотипном страхе криминального мира, психологической патологии, страхе перед государством-агрессором. Это ночные рейды тоталитарного государства, допросы и заключение в тюрьму, это палец на спусковом крючке перед бегущим в его сторону «врагом», одежда которого начинена взрывающимися капсулами с краской. Это бесполезная трудовая занятость, пристрастие к алкоголю и наркотикам, искаженное понимание красоты и гармонии, будь то музыка, кино или мода, это стремление к преходящим ценностям, обогащению товарами и идентификации с ними. Вырваться из этого виртуального плена, который становится единственной картой реальности,  практически невозможно без помощи извне. Таких людей в мире единицы, их совокупность гораздо меньше, чем количество тех, кто осознанно преобразует виртуальное общество в компромиссное. Иначе бы мир был бы слишком неуправляем. Иначе социальный театр не был бы возможен в качестве контролируемого безумия.
Было бы также справедливо сказать, что жизнь игроков во многом подчинена бескорыстной отдаче социальному представлению. Начиная от морального унижения, и заканчивая членовредительством, виртуальное общество предполагает добровольное воплощение своих сценариев в реальность. Превращение телевидения в Колизей, где телеканалы соперничают в жестокости, развитие современной порно индустрии и культа потребления – это ли не сценарий падения Рима? И по аналогии с гуннами, современная Азия и страны третьего мира могут разрушить западный мир в культурном и экономическом плане. Вполне возможно, это один из черновиков, отложенных для будущей реализации. И, быть может, когда-нибудь будет осуществлен сценарий конца света, согласно библейской эсхатологии. Нам же гораздо ближе оптимистический взгляд в сторону дезинтеграции компромиссного бытия, и существования виртуального несовершенства мира только на уровне учебников истории, скрепления государств планеты надэкономическими, кросскультурными и межэтническими узами, обеспечения условий, где любая игра позитивна в своей основе, и не приносит страданий ее участникам.
Обращаясь к тем, кто находится под воздействием воплощения виртуальных сценариев, хотелось бы сказать, что тот мир который мы видим на экране телевизоров, тот мир который инсценируется каждодневно вокруг вас вашими близкими, коллегами и просто незнакомыми людьми, подобен вуали Мары, каковую это божество накидывает на глаза, чтобы скрыть за узорами иллюзий полноту красоты реальности. Не существует общества потребления, есть люди которые удовлетворяют свои ежедневные потребности, в том числе в стремлении вкусно поесть и хорошо выглядеть, и это не имеет ничего общего с порочностью капиталистической системы. Да и самой этой системы, вероятно, тоже нет, большая часть секторов экономики национализирована, поскольку накопление гигантских финансовых массивов в одних руках слишком бы противоречило сути справедливости. Нет бедных, есть люди которые в определенное время добровольно исповедуют аскетизм, равно как есть люди, которые довольствуются совсем малым. Нет террора монополий, примата корпоративной этики, есть общечеловеческие нормы, естественным образом регулирующие отношения между людьми. Нет войн, есть массовые пейнтбольные акции, которые в исключительных случаях заканчиваются незначительными травмами. Не существует криминального мира, поскольку в умах людей нет почвы для потенциальных преступлений, а все совершаемые, даже если и сходят с рук, всегда известны, и никогда не переходят за грань дозволенного. Мы даже осмелимся предположить, что большинство болезней существует только лишь на страницах медицинской литературы, и частные проявления страшных заболеваний объясняются вмешательством не патологии, но человека. Из всех песен, когда либо попадавших в хит-парады, наиболее близка к описанию глобальной реальности песня “imagine”, сошедшего со сцены Леннона. Лишенный призмы виртуальности, мир представляется нам прекрасным местом, и мы уверены в том, что когда-нибудь настанет тот момент, когда люди сами снимут пелену иллюзии, мешающую вам увидеть солнце вместо теней, и радугу вместо черно-серых полос.