Терракотовые игры. Глава 9

Глава 9


- Вызывали?
В кабинет мэра вошёл и застыл перед начальством Николай Николаевич Хватов, заместитель по второстепенным вопросам.

- Вызывал, – то ли рассеянно, то ли лениво, то ли ответил, то ли спросил мэр Самохвалов. Он сидел развалившись в кресле и мечтательно курил, когда появился на беседу приглашённый. – Так, что у нас по населению? – резко собрался шеф с мыслями в голове, а также с телом в кресле.

- Недовольств нет, - ответил Хватов.

В это время в кабинет прошёл первый заместитель Степан Степанович Хваленко, сел рядом с градоначальником по его правую руку и сразу включился в работу:
- Вы уверяете - недовольств нет? – обратился он к молодому заместителю услышав его ответ. – Так, да?

- Да, - ответил Хватов. – То есть... нет...
Подчинённый запутался от такого вопроса.

- Так да или нет? Есть недовольства или их нет? – конкретизировал вопрос Хваленко.

- Недовольств в Н нет, - рапортовал Хватов.

- В Багдаде всё спокойно?! – спросил, улыбаясь мэр.

- Всё, - просто и коротко ответил подчинённый, только потому, что не знал чего ждать от начальства.

- И даже на нашем Н-ском гиганте? – спросил с деланным подозрением первый заместитель Хваленко. Он прищурил левый глаз, будто вторым смотрел через оптический прицел.

- Не было. Курирующий «Ходовой метиз», управляющий... - тут докладчик произнёс, назвал какую-то характерную техническую фамилию, Гайкин, или Болтов, либо ещё какой-то Винтов, - сказал, что не было.

- Вы хотите, чтобы я закрутил гайки кому нужно и вставил болты кто этого заслужил? – спросил шеф.

-  Нет... я...

– Я лично поеду на завод.
Самохвалов сказал эти простые, но весьма страшные для подчинённого Хватова слова. Глядя ему в глаза Иван Иванович затянулся сигаретным дымом и медленно выпустил белое кольцо прямо в лицо подчинённому, словно набрасывая ему на шею лассо. – Лично проверю.

- Иван Иванович, я бы не советовал,.. без охраны... это может быть...

- Ага, так значит недовольства всё-таки есть?! – обрадовался  Степан Степанович. Он расцвёл словно тот следователь, что добился-дождался от подозреваемого показаний и уголовное дело наконец-то сдвинулось с мёртвой точки.

Хватов молчал, он был неестественно бледен. Воцарилась тишина.

- Я еду на «Ходовой метиз», - мэр разорвал тишину приговором, словно выстрелом. – Сегодня же еду на завод. А себе в охрану я возьму всех этих Болтовых, Винтовых, и прочих ваших дураковых. И вы Степан Степанович тоже со мной...

- Так точно Иван Иванович, - без колебаний ответил преданный Хваленко, - надо разбираться на местах. Нами забыта хорошая традиция живого общения с народом. Нами введённая, опробованная и одобренная в столице.

- Сходим в народ, - объявил Самохвалов.


***


Прошло совсем немного времени, с тех пор как Самохвалов посетил терракотовую комнату. Мы не можем точно сказать, что произошло в его мировоззрении, описать его состояние, когда он лично «пообщался», прикоснулся ко всем скульптурам в подвале, дать точную психологическую характеристику, приклеив какой-либо конкретный эмоциональный ярлык: эйфория, потрясение, озарение, испуг и тому подобное. Попытаемся воспроизвести сам принцип и механизм последующих изменений. По внешнему виду ничего не произошло – мэр не потерял лицо. Ясно одно - в безумие, маразм и помешательство он не впал. Но отныне он мог видеть всех людей, всё их нутро, только пожелай он это нутро увидеть. И более - видеть глазами любого человека! Ведь известно, что смотря даже на один и тот же предмет, мы все видим разное и по-разному. Заходя в один двор, арку или в одну и ту же комнату перед нами предстают разные картины и предметы, т.е. мы замечаем нужные нам предметы или по-разному смотрим на одни и те же, даём им свою оценку, свой анализ. Так вот, перед мэром Самохваловым распахнулась вся панорама человеческого знания, но так сказать в зачаточном, общем его виде и состоянии. Он мог видеть всё, но не так, как знаменитый Терминатор, посмотрит на какой-либо объект и где-то там, в верхнем правом углу экрана высвечивается вся информация-справка об этом нужном объекте - нет, всё по-другому. Наш Терминатор Самохвалов мог видеть глазами любого человека, с любым родом деятельности, занятий и увлечений, пола и возраста. Души всех людей, семена всех мировоззрений приобрёл мэр в подвале, и эти мировоззрения скрывались внутри него так, как к примеру насыпаны, хранятся сухие семена в банке, а дальше и глубже, как зародыш в самом семени. Пошёл дождь, посветило солнце, прогрелась почва, т.е. совпали и наступили необходимые факторы и условия, и нужные семена-души сразу начинают прорастать в огромной душе-парнике мэра. Примерно так. Куда калейдоскоп захочет повернуть-крутануть, туда и повернёт, какой взгляд захочет приобрести, такой и приобретёт – всё под контролем, калейдоскоп в его руке - на то он и градоначальник. Можно сказать больше, глобальней: если раньше шеф появлялся, бывал в терракотовой комнате, то теперь вся эта комната оказалась в нём – в скрытом и не проявленном виде. Ходить не надо – просто загляни внутрь себя. Вот тот наркотик, который впрыснул себе огромной дозой мэр – абсолютная возможность, которая сродни божественной, дирижёрской – видя и зная все музыкальные партии выбирать и увлекаться любой по своему желанию, но в итоге не заигрываться не одной, не оставаться не в одной роли. Не как до той поры, походить, покуражиться в какой-то определённой  «ипостаси»: будь то пьяница, гитарист, либо кто ещё, нет, он приобрёл поистине божественную возможность – быть самой возможностью.


***


- Ну как поживаем, труженики? – спрашивал мэр тружеников – рабочих завода.

- Как настроение, господа хорошие? Как жизнь, как отдых? – эхом раздавались, задавались вопросы первого заместителя Хваленко.

Мэр вместе со своим преданным замом, прогуливался, бродил по длинным цехам крупнейшего в стране завода-гиганта «Ходовой метиз». Возле них сбившись в плотную кучку, какими-то рывками и перебежками, словно стайка испуганных мальков перемещалась группа ответственных функционеров, подшефных чиновников и прочих начальников.

Токари, фрезеровщики, шлифовщики, сборщики и остальные «господа хорошие» были в шоке. Мало того что персона №1 появилась в цехах, да и вообще на людях, так еще эта персона своими «белыми ручками» виртуозно закручивала гайки не хуже самих рабочих, переходя от одного станка к другому – показывала мастер класс. Специалисты не могли отрицать профессионализм. Что это? Фантастика! Такого они не ожидали, тем более от потомственного функционера и управленца. Но что самое поразительное и фантастическое, так это то, что эта персона по ходу прогулки закручивала гайки и своему ближайшему окружению. Точнее закручивали оба - Самохвалов и Хваленко. Да ещё как закручивали, прямо резьбу срывали!

- Так Болтов, вы уверяете, с нового года зарплата повышалась? – спрашивал мэр какого нибудь чиновника с метизной фамилией и не ошибался.

- Где у нас Болтов? – обращался к «своим» Хваленко.

Такая фамилия обязательно находилась, выкатывалась из свиты и робко стояла,переминалась, оправдывалась и запиналась:
- Да вот, да я,..
От такого позора она была готова закатиться и спрятаться в самый тёмный угол. - Да я...

- Головка от винта! – с хохотом обрывал мэр эти оправдания, закатывая-забрасывая эту фамилию куда подальше от глаз рабочих и глаз прочей метизной продукции.

- Так Винтов?! – доставал он из перепуганной свиты нужный в хозяйстве предмет, - вы говорили задолженностей по зарплатам - нет? Так?!

- Да я, это,.. это,..- от стыда и страха Винтов готов был ввинтиться куда нибудь в пол или землю, да так глубоко, чтобы его совсем не было видно.

- Да я тебя могу в Гайкина превратить, или гайку из тебя сделать! Ха-ха-ха!  Резьбу нарезать! – понятно рабочим шутил мэр Самохвалов. – Только посмотрите на него!

Все и так смотрели на Винтова, отпускали новые шутки, хохотали, тыкали пальцами. Опозоренный чиновник, откровенно превращённый в метизную продукцию падал в обморок.

- Смажьте его корвалолом! Ха-ха-ха! – реагировал зам. – Или отнесите в ящик готовой продукции! В гроб! Ха-ха-ха!

- Так, а где у нас сам Гайкин?! – задавался вопросом шеф с артистической серьёзностью. – Гай-кин, ау!

Гайкин выкатывался.

- Шурупов! – выкрикивал зам очередную техническую фамилию. – Ну и фамилии, бляха муха! – смеялся мэр. – С кем я работаю?!


Два крупных городских туза развлекались. Они водили с собой свиту, свой зоопарк и сами же потешались над ним перед рабочими. После беглого обхода-осмотра предприятия решено было устроить конференцию в его актовом зале с последующим банкетом. Рабочие недоумевали. 

Конференция прошла на ура. Такого мэра и его зама не видели никогда. Теперь шеф сам обещал и зарплаты и выплаты и повышения. Осмелевшие работяги стали сами шутить, задавать вопросы, советоваться с мэром. Рассказали, что почти вся профсоюзная верхушка, когда-то добивавшаяся справедливости содержится до сих пор в Н-ской тюрьме, а от новых профсоюзных лидеров помощи и толку нет – они «ставленые и продажные». Мэр лично пообещал наказать виновных и выпустить невиновных, а также сменить продажных на честных. Он действительно это сделал на следующий день: уволил и наказал зарвавшихся, и выпустил невиновных, пребывающих до той поры в заключении. Но в тот день на конференции рабочие ещё не знали об этом, не верили, не могли поверить словам. Обещаний они  слышали уже столько, что воплоти их разом в жизнь - появится как в сказке за одну ночь ещё один завод-гигант или вовсе - вырастет целый город. На конференции некто осмелевший и недовольный вдруг выкрикнул из зала:
- Брехня!

По залу покатился ропот, это слово, крик разбудил спящих, посыпались реплики:

- Мы сыты обещаниями!

- Накормлены посулами!

- Обещали наши начальники, теперь приехал с показухой сам мэр со своим замом!

- Не иначе «результатов» потребовала столица?!

- Вы потешаетесь над нами, как и над «своими»!

- Не верим!

- Сказки!

Это был вызов. Мэр слышал ропот, все слова, он вдруг встал и крикнул:
- Кто сказал брехня?! - Встать!! 

В нём что-то перевернулось. Это заметили и зал замолчал.

– Кто крикнул брехня?! – повторил он вопрос уже в полной тишине. - Я сказал - встать!! – крикнул он в зал, в это многоликое лицо, словно разъярённый вояка-командир в строй перепуганных солдат, добиваясь того чтобы провинившийся боец сам вышел из строя. – Я сказал встать, кто крикнул брехня!! Это приказ!!

В середине зала поднялся перепуганный смельчак:
- Я...

- Вот, уважаемый, - мэр вытянул руку и закатал рукав модного с отливом пиджака, - вот моя рука, - он поводил рукой с дорогими часами, словно иллюзионист показывая, что в его руке ничего не спрятано, - вот моя рука и если завтра не будет выполняться то, о чём я здесь говорил и обещал, то ты, я говорю это при всех, - мэр обвёл голой рукой сидящих в зале, - отрубишь её! Понял?!

- А!.. – смельчак не совсем понял, но как и все в зале ахнул.

- У тебя достаточно свидетелей! - сказал Самохвалов, рукой окидывая целый зал свидетелей. - Я не шучу, - закончил он.

Зал ликовал, особенно после официальной части мероприятия-посещения - в так называемой неофициальной части, где рубаха-парень мэр вместе со своим замом пили водку и горланили песни не хуже самих заводчан. Но особенно радовались рабочие на следующий день, когда вовсе не пришлось никому рубить руку, а все обещания мэра оказались «не пустой звук» и «пьяный базар». По его распоряжению действительно стали поступать все зарплаты, пособия и прочие субсидии и дотации, а также стали выходить из тюрем люди, участники некогда смутных событий. Возвращаться на завод хорошие и уходить с завода неугодные управленцы, ставленники Хватова. Такого мэра Н ещё не видел никто, да что там говорить, такого вообще - свет не видывал!


***


Триумфом закончилось и посещение градоначальником крупнейшей трикотажной фабрики «Красный сарафан». Его работницы были наслышаны от своих мужей, соседей и других людей о посещении первым лицом метизного завода и словно ко второму пришествию готовились к появлению этого лица на своём предприятии, т. е. красились, мазались, прыскались и вообще всячески приводили в порядок свои, далеко не первые лица. Ведь едет не просто градоначальник, а в первую очередь импозантный мужчина и настоящий полковник. Всё повторилось. Шоу было ещё блистательней чем на «Метизном». Как и в первом случае мэр так же выказал свою компетентность в производстве, будто проработал здесь всю свою жизнь, т.е. прял, ткал, шил и остальное, чем ещё здесь занимаются. Также как и в предыдущем случае, были опозорены, приструнены ответственные за нарушения начальники, аппаратчики и курирующие комбинат чиновники. Все эти закройщицы, прядильщицы и прочие ткачихи восторгались шефом, и со свойственным только женщинам, резким и едким юмором потешались над провинившимися. Стойкий запах корвалола от свиты мэра перебивал даже крепкое благоухание тружениц «Сарафана». Также за разборками и обещаниями последовало продолжение - наказание виновных и чёткое выполнение обещаний. Мэр был не отразим, словно из фонтана он лил, сыпал шутками, анекдотами, приколами перед пёстрой толпой восхищённых женщин. Настоящий полковник Самохвалов после устроенного банкета по личной просьбе некоторых одиноких ткачих и прядильщиц покрыл, т.е. физически полюбил этих самых некоторых работниц, и они благополучно понесли, т.е. забеременели от мэра – альфа самца. Их радости не было предела, ведь теперь они носили в себе не простых детей - обычных и привычных, как носит кошка котят, а ждали детей от самого мэра города!

«Перестройка» коснулась не только простых жителей, но и самой администрации мэрии, самого её сердца - аппарата. Теперь шеф, а даже более его заместитель Хваленко зорко и строго следили за кадрами, и что важнее за расходом-распределением бюджетных средств. Они стали играть теперь в другую, новую для них и всех жителей игру – честность, справедливость, благотворительность. Но это не была игра, в том-то вся и суть. Они сами умерили свой аппетит, стали, что называется поститься, а своих подчинённых – чиновников и разного рода управленцев и вовсе посадили на хлеб и воду, заставили голодать, держать, как выражаются в чёрном теле. Работать в структуре власти стало равносильно тому, что работать на простом заводе.


***


В этой главе можно расписать как: «Градоначальник, пойдя в народ и из общения с ним, вдруг понял всю глубину, чистоту и самобытность этого самого простого народа. Он увидел, ему открылась: жизнь, быт, чаяния, желания и т.д. и т.п. простых мужиков и баб. Барин волшебным образом вдруг изменился, а в его мировоззрении, миросозерцании, поведении произошли необратимые изменения, реформации, трансформации и прочие упрощенческие пертурбации». Нет, это слишком просто, пусть так думает на том свете сам Л.Н. Толстой со своими последователями. Мир и хвала им во веки веков! Аминь.

Ближе к нашему случаю, а главное правдивее будет так: «Словно библейский купец, ищущий по миру прекрасных жемчужин и нашедший наконец самую драгоценную и прекрасную, но и самую дорогую, продаёт вдруг всё своё имущество, и покупает её одну, т.е. добровольно и с радостью принимает последующую за этим простоту и чистоту, приобретя и получая взамен самое дорогое и ценное – залог спасения, будущую жизнь вечную, нетленную обитель,  царствие небесное и т.д. и т.п., а в нашем случае приобретает  волшебную способность видеть и думать, как видит любой человек (в прямом и переносном смысле) от богача до бомжа, от мэра до дворника, видит окружающее и наслаждается этим зрением и видением. Наслаждается этой, в себе открывшейся божественной возможностью и способностью». Но и это не всё так просто. Шеф интуитивно увидел над собой руку Провидения, ту абсолютную власть, что когда-то узрел логическим умом Хваленко. Та власть была с ним - Самохваловым и его замом, вела их за руку, да ещё вела на зелёный свет - давала им этот самый зелёный свет, своё высшее разрешение и благоволение.

В городе мэр стал просто подарок людям, «родник живой воды» по словам некоторых попов, которым он всё же выделил не малую сумму бюджетных средств на строительство задуманного ими нового храма. Мнения церковников в то время резко перевернулось в пользу мэра. Говорили тогда: «Наш градоначальник, истинно человек божий, он не забыл Создателя – не пожалел денег на наш будущий, великолепный храм. Вот поступок и лицо мудрого и доброго правителя, который думает о своих людях, как добрый пастух, заботящийся о своём стаде». Но после «хождения в народ» появились некоторые подозрения и мнения попов разделились. Одни говорили: «Наш мэр подобен Господу нашему, он не чурается есть-пить, общаться-водиться, страдать-горевать с простыми людьми, этими мытарями, рыбаками, грешниками и прочими прокажёнными» Другие же напротив стали отрицать «божественность» мэра: «Ведь большой человек не может вести себя так! Где лицо правителя-начальника, пастуха-пастыря? Какой пример для подчинённых, паствы, стада? А это пьянство, блуд и прочие непотребства? Он втирается в доверие народа, умащая его подарками, закрывая глаза подачками, тем, что он и так должен давать, без всякой помпезности и торжественности! Хваленко как всегда льстит ему. Хватов опомнился, исправился, покаялся - его не слыхать, не видать.» Короче говоря, теперь в «иродах и антихристах» ходил Самохвалов со своим замом. Последующее происшествие, когда на мэра и его заместителя было совершено покушение, только укрепило раскол «стада».


***


- Бля-яяяяя-дь! – заорал окровавленный Степан Хваленко и упал на асфальт.

- Стёпа, держись!.. - потряс своего заместителя мэр, схватил и потащил к машине. – Держись, сейчас доедем, сейчас быстро, сейчас...
Самохвалов сам был весь в крови, его тоже прошило несколько пуль, но он удивительным образом держался на ногах. На двух первых людей города было совершено нападение - покушение. Мэр и его неразлучный спутник - первый зам, вышли из кафе в центре города и какой-то неизвестный, не понятно откуда и как выскочил на мотоцикле, резко затормозил и открыл стрельбу из автомата. Выпустив несколько очередей, он так же внезапно скрылся. Самохвалов и Хваленко были без телохранителей, они уже давно забросили эту чванливую привычку окружать себя физической и не менее чванливой силой. «Бог не выдаст – свинья не съест!» - говорили они на этот случай.

- Сейчас Стёпа, сейчас родной... - торопился и приговаривал мэр, трясущимися руками заводя машину. На улице уже собирались зеваки и очевидцы происшествия, охали, ахали, заглядывали в окна автомобиля. – Потерпи...

- Не торопись пись-пись, приободрись дрись-дрись. Ха-ха-ха!

- Что?? – обернулся  шеф. Стёпа лежал на заднем сиденье машины и хохотал. 

Самохвалов сразу подумал, что это некая предсмертная агония, он где-то и когда-то читал, слышал об этом.
– Ты умираешь Стёпа, - обречённо сказал он.

- Наоборот – жив! Вот чего! – воскликнул Стёпа и снова засмеялся.

Мэр потрогал свою грудь, там, где он чувствовал, впивались пули, рванул окровавленную рубаху, посмотрел. Раны исчезли, последнее отверстие, словно для наглядной ему демонстрации затянулось прямо на глазах.
– Ни хрена себе представление!.. Так Стёпа, выходим из машины! - распорядился Иван.

Улыбающиеся, окровавленные Самохвалов и Хваленко вышли из машины. Столпившиеся, скопившиеся граждане ахнули. Кое-кто даже пал ниц. 


Само собой разумеется, что оскорблённые и обиженные чиновники, потерявшие блага и привилегии не могли так просто смириться с потерей этих самых благ и привилегий. Врагов, как и друзей у наших тузов появилось предостаточно. Заказчиком мог быть и сам Хватов, который теперь ходил в чёрном теле и плясал под дудку мэра и его зама, но которому ещё много чего было терять в этой, в угоду бедных разгулявшейся экспроприации. Шеф и зам не стали выяснять обстоятельства, мотивы, лиц, заказчиков и прочие причины покушения - они были рады своей неуязвимости, этому обнаруженному и объявившемуся в них свойству и дару. Поговаривали, что наёмный убийца погиб после покушения где-то на трассе – разбился на огромной скорости, не справившись с управлением, другие же утверждали, что с ним расправился некий благодарный житель Н, пожелавший остаться неизвестным. Неизвестно, т.к. не интересно.


***


- Здравствуйте, - одновременно поздоровались две серьёзные женщины.

- Привет от старых штиблет, - сказала Катя Бэ и сухо добавила, - проходите.
Она широко раскрыла входную дверь, как бы приглашая, запуская в квартиру посетительниц. Те топтались на лестничной клетке, вероятно не решаясь заходить после такого странного приветствия.

- Ну что же вы? Проходите в квартиру, - сказала хозяйка и звонко рассмеялась. – Это у меня такие шутки, не обижайтесь, извините.
Женщины прошли, лишь получив извинение.

- Спасибо, но у нас не шутки, - сказала одна.

- У нас серьёзный к вам разговор, - добавила другая.

- Так, вас я уже знаю, - сказала Катя Бэ указывая пальцем на одну посетительницу, узнав в ней ревнивую супругу Степан Степановича, этакую серую мышку, - вы мадам Хваленко,.. если я не ошибаюсь?..

- Да, вы не ошиблись, - ответила серая мышка, снимая с головы серую вязанную шапочку, как доказательство своей мышиной вины.

- А вот вас не припомню... тоже привела ревность? – спросила Катя Бэ, с интересом рассматривая незнакомку, красивую роскошную женщину, к какой впору самой ревновать и завидовать. Подумала: «Никак сама первая леди пожаловала?»

- Я мадам Самохвалова! – гордо и громко объявила себя первая леди города Н, картинно снимая головной убор и музыкально покачивая перьями на шляпе, – и вовсе не по вопросу ревности! Ещё чего не хватало! – фыркнула она.

- А я просто Бэ, - хихикнула Катя Бэ. - Проходите.


***


- И всё-таки, как вы меня нашли, а тем более здесь? – спросила хозяйка своих посетительниц. Женщины-гости сидели за столом, а хозяйка угощала их чаем.

- Вот откуда, - потянулась мадам Хваленко к своей сумочке и достала из неё старую открытку «Русское резное творчество». – Вот, улица Спутниковая...

- Какое чудо! Вы где её нашли!? – воскликнула Катя Бэ. Она взяла в руку открытку и с умилением стала рассматривать картинку. – Какая прелесть!
Перевернув открытку, она с ностальгией прочла поздравление-пожелание: 
- «Желаю соответствовать». Какое чудо!..

- «Чудо и прелесть» в том, что я ушла от своего мужа! – сказала серьёзная мадам Самохвалова.
Она с жалостью и даже с брезгливостью окинула взглядом комнату хозяйки. – Боже, какая ужасающая бедность! – воскликнула она. – Просто вопиющая нищета! Как вы можете так жить!

- Я ещё живу богато по сравнению со своим мужем, вот там бедность...

- Тоже ушли, устали мириться? – спросила Самохвалова.

- Вовсе нет, - ответила хозяйка и вкратце пояснила, что пока живёт временно одна, тут, на выделенной ей когда-то системой образования квартире. Живёт здесь, пока муж пишет «важный, серьёзный и глобальный» научный труд. Она не хочет ему мешать в его «творческой, аналитической, требующей сосредоточенности» работе, а вовсе не водит сюда любовников, как могла бы подумать ревнивая мадам Хваленко. Та часто вставала и ходила то в туалет, то заглядывала в ванную комнату, то просто прогуливалась по квартире, пытаясь заметить, узнать, найти какие-либо улики - следы пребывания её мужа. Она еще не до конца излечилась от своей ревности.

- Вот мы и пришли поговорить о вас и о вашем муже, - сказала более деловая мадам Хваленко.

Она сообщила, постоянно ссылаясь на свою авторитетную спутницу мадам Самохвалову, что с их мужьями стало твориться что-то странное: «Откуда этот дух самопожертвования, неприкрытой справедливости, добровольной бедности, жалости и прочей нищеты и голытьбы?!» Короче говоря, они видели, нашли причину изменений со своими супругами в дружбе с учёным Правдиным, в его «разлагающем на них влиянии». 

- Я уже потеряла мужа! – вскрикнула супруга мэра. - Ушла с детьми жить к маме и может статься, что этот чёрствый человек вообще может оставить меня, - она указывала на себя своим маникюром, - меня и своих детей без содержания! А ведь вы поймите, мы не можем жить так как вы! -  с горечью сказала она, - мы привыкли жить знаете ли... знаете ли,.. - тут она запнулась, подбирая слово или выражение либо не решаясь произнести это слово или выражение. Мадам Хваленко как в драке стала подначивать её:
- Ну, скажи, дорогая, скажи! Не стесняйся! Не бойся! Говори!..

- На широкую ногу! – выпалила Самохвалова, словно ударила этой самой широкой ногой, а на самом деле перекинула свою стройную ногу на другую не менее стройную. – Вот!

- Да! – торжествующе воскликнула мадам Хваленко.

- Да о какой широте вообще может идти речь?! – завелась осмелевшая Самохвалова, - если он давно продал один наш загородный дом и уже заложил второй особняк...

- А что творит и куда катится мой?! Он продал,.. - прорвало мадам Хваленко, и она стала долго перечислить всё, что продал, раздал, заложил, прогулял-пропил её муж, но мадам Самохвалова перебила её список. Её претензии были куда серьёзнее: 

- На широкую ногу, ха! – усмехнулась она. – Я знаете, уже не могу позволить себе такую мелочь как подкачать губы каким то паршивым силиконом и вшивым гелем, не говоря уже!..

Женщины ахнули и приложили ладони к своим губам. Самохвалова к верхним, Хваленко к нижним, а Катя Бэ задумчиво потрогала и те и другие.

Гости перечислили Кате Бэ все странности творящиеся с их мужьями. Рассказали про «вызывающее поведение», «вовсе несвойственное и не приличествующее их высокому положению». Поведали про «неосновательную щедрость», «безосновательную правдивость», «монашескую простоту», «отшельническую доброту» и прочие «сомнительные и подозрительные» добродетели, которые «вовсе не к лицу первым лицам».

- Ведь признайтесь, тут замешан ваш муж? – напирала Самохвалова.

- Ведь это его идеи? – подпирала Хваленко. 

- Нет,.. то есть не совсем,.. - запиралась и упиралась Катя Бэ.

- А чьи? – нападала с допросом первая.

- Вы что-то скрываете и не договариваете, - пытала вторая.

Кате Бэ трудно было держать ответ, "удар", а попросту молчать. Она всё прекрасно понимала, знала причину всех перемен и происшествий, но это и было тем обстоятельством, из-за которого она вынуждена была молчать или просто отнекиваться – терракотовая комната - тайна и её тоже. Но держать эту тайну, держаться не было больше сил – ей так хотелось говорить!

- Я знаю всё! - выпалила она и рассказала всё.   



***

                Продолжение следует.