Шахматы с Сергеем Валентиновичем

Сижу на лавочке. Напротив — наш молодой физрук, Сергей Валентинович. В школе — с третьей четверти. Любезно расставляем фигуры на шахматную доску.

“…Ну, что? — думается мне, — в первый раз ты быстро поставил мне мат. Детский. Во второй — взял ферзя на пятый ход, затем обе ладьи, слона и пару коней в придачу; и снова мат. Ободрал как липку. Гроссмейстер местного масштаба. Ничего: посмотрим, чего ты теперь придумаешь…”

Я хожу чёрными. Никогда не люблю управлять чёрными: кажется, они редко меня понимают. В шахматы играю тринадцатый раз в жизни. Однажды в начале двухтысячных я играл белыми со своим отцом. Памятная встреча. Помнится, чисто случайно поставил ему “страшнейший”, как он тогда выразился, пат. Папа наигранно-удивлённо привстал, аж за голову схватившись, и только потом сильно ударился об низкую крышу нашего сарая. Это была почти победа. Во всех остальных случаях я неизменно оставался в проигрыше. Нужен, нужен реванш!

В наше мирное сообщество незаметно вклинился посторонний. Это товарищ Пропудан (странная фамилия, да?), мой одноклассник. Он будто умеет играть в шахматы и несколько снисходительно смотрит на начинающуюся псевдопартию. Вот он весь, в своём фирменном стиле: присел на корточки, улыбнулся, даже очки снял! Чего скрывать: он знает, что я проиграю, ему только интересно, с каким позором это произойдёт с точки зрения шахматной теории. А, заинтересовался, ботаник наш любименький, Сашенька! Не отводи глазёнки в сторону: я помню про черчение, которое ты три года назад обещал дать списать! И так и не дал, паскуда! Мне кол поставили — единственному в классе! — это из-за тебя, очкастый жмот!

Зато Пропудан — шахматист. Пока спортивный зал в ремонте, он играет роль белого бледного шахматного короля, физрук — чёрного как представитель тёмных учительских сил. Есть ещё белая полная ладья — Чепекова. Это единственная девушка, которая при мне прикасалась к шахматам. Играет так себе, слабовато. Остальные выпускники — обычные пешки. Вообще, история противостояния физрука с Пропуданом хоть и не продолжительная, но захватывающая. На той неделе эти молодцы такие тут баталии разыгрывали, что протиснуться к доске нельзя было. Правда, кто-то неравнодушный объявлял ходы вслух, на непонятном обыкновенному смертному языке. Но это было не так интересно, поэтому я, начинающий любитель шахмат, ушёл.

Физрук двинул белую пешку, а я задумался.
— Кондратьев! Ходи! Заснул?!

Ах, да: мой ход. Я на автомате тоже двинул пешку в направлении его пожелтевших шахматных фигурок.

“…Чего он там думает, а? Начинает всё время одинаково, как по нотам. Сейчас он у меня точно получит. В школе первый месяц, а ведёт себя так, будто приходится нам родным батюшкой. Холит и лелеет. ОФП каждый урок, домой прихожу без задних ног. Подтягиваться заставляет. Чёртовым волейболом замучил. Откровенно говоря: за - е - ал ты, Сергей Валентинович, 11 “В” класс. Сломал нас всех вместе и полностью, как говорится…”

Он снова быстро сходил.

“…Припёрся в школу с благими намерениями, глядите-ка! Оздоравливает российскую нацию! А зарплата у него какая? Михайлова болтала, что здесь он получает пять с половиной тысяч. Ещё за детского тренера по футболу — тыщ семь, и, слышал, стал подрабатывать инструктором по фитнесу в “Гермесе”… Это… За двадцать косарей точно переваливает. Не успел начать жить, старше меня всего на три года, а уже типа в люди выбился. Из Педухи (прим. автора — Педагогического института) позавчера вернулся, учитель наш, бравый физкультурник города N, а уже по двадцать штук в кармане ежемесячно. И к восьмиклассницам клеится, бабник… Беда…”

— Кондратьев! За тебя сходить? — насмешливо замечает физрук.

“…Ах, да. Играем в шахматы. "Шахматы с Сергеем Валентиновичем", новая передача по ТНТ; прямой эфир. Всем смотреть по средам и субботам на третьем уроке. Так-с. Нет, друзья, в шахматенцы надо играть умно и умело. Попробую схитрить: возьму-ка я эту пешку (беру эту пешку) и поставлю-ка я её (целюсь)… нет (хочу поставить обратно) … блин! Вроде бы, есть правило такое: взял фигуру — ей и ходи. Но мы же не мастера… (ставлю фигуру обратно). Тем более, мне сейчас в школе всё можно: положение обязывает. Да и Серёга не против. Возьму-ка я этого коня и перетащу его (беру этого коня)… погодите: какого ещё коня? Коня?! Конь должен на месте стоять, не рыпаться. Он буквой “Г” ходит и перескакивает через фигуры противника. А ещё им мат иногда ставят, это меня отец учил, засыпая после очередной попойки. С первых ходов не принято ходить тяжёлыми фигурами, или как их там… (ставлю коня на прежнее место). А всё-таки не зря я сначала взялся за эту пешку (беру эту пешку)… Будто наваждение какое-то…”

— Чего ты так долго думаешь? Просто ходи, так как я: быстро и не раздумывая. В блице верные ходы сами собой приходят! — задорно прокричал мой противник.

“Да, верно. Пора бы сходить моей пешечкой… вот сюды ставлю её, родимую…”
Я сделал ход. После этого Пропудан встал, закрыл глаза ладонью и отвернулся.
“В чём дело? Неправильно?” — мысленно забеспокоился я.

Физрук взял белого ферзя, резким движением передвинул его по диагонали и как бы невзначай добавил:
— Опять мат тебе, Кондратьев. Дурацкий! Хо-хо! Ну ты и… лох.

У меня задрожали руки и колени одновременно. Захотелось поплакать навзрыд. Я мигом поднялся.
— Ах так… шахматист-физкультурник! Я тебе… вам сейчас покажу!

Я обхватил шахматную доску, поднял её на уровень плеч и одной рукой со всей дури запустил в физрука. Фигуры в беспорядке разлетелись по полу тренерской. Деревянная доска хлопнула по его лбу. Пропудан засобирался. Я не обделил вниманием и его.
— А ты, паскуда? Другу не помог, гад продажный! Ни в черчении, ни в шахматах пользы от тебя никакой! Получи приз… от шахматной федерации!

И я погнался за ним, ускользающим вниз по лестнице. Не догнал. 

Вернулся обратно. Физрук продолжал сидеть на лавочке в тренерской. Беспорядок сохранился в прежнем виде. Я уныло собрал шахматы, поднял доску и приготовил её для очередной партии. Присел на лавочку. Мы немного помолчали.

— Извините, Сергей Валентиныч, — тихонечко проговорил я, — не сдержался.  Давайте ещё по одной.

Молчание. Он сказал:
— Ну что ж… Давай, Кондратьев. Однако, оригинальный ты человек: даже бить не хочется.

Мы в гробовой тишине расставили фигуры. Я играл белыми.

— Да, Кондратьев. Не хочется, но… но придётся.

Он мгновенно сгрёб в ладони всех пешек, ладей, коней, слонов, ферзей и даже королей и…, как мне показалось, с большим наслаждением швырнул их мне прямо в лицо. И затем погнался за мной, ускользающим вниз по лестнице.