Не сторож брату своему, двадцать один

МЭРГИ КЛЕНЧЕР
Предстоящий отъезд миссис Хадсон настолько облегчил мой душевный дискомфорт от размещения в чужом доме, что я заподозрила даже, не нарочно ли она это сделала, хотя, конечно, такое подозрение отдавало самой настоящей гордыней. Но, во всяком случае, в половине восьмого утра она уже отбыла на вокзал, успев приготовить завтрак, так что мне оставалось лишь накрыть на стол
Постоянной прислуги в доме не держали – миссис Хадсон управлялась с небольшим хозяйством сама. По вторникам и пятницам приходила угрюмая и молчаливая женщина убираться, бельё сдавали в прачечную, мальчишка-посыльный появлялся по свисту в приоткрытое окно в два пальца – этим нехитрым искусством в совершенстве владели и мистер Холмс, и доктор.
Когда я внесла уставленный поднос в гостиную, мужчины поднялись мне навстречу, и доктор перехватил поднос, а Холмс подал мне стул.
- Я понимаю, - проговорила я, усаживаясь. – Мы все трое оказались в двусмысленном положении. Вам не хочется делать из меня прислугу, я неловко себя чувствую, выступая в роли дамы и, во всяком случае, не могу претендовать на статус миссис Хадсон. Что будем делать? Нам надо выработать какую-то линию поведения, которая всех нас устроит.
Холмс рассмеялся и откинулся на спинку своего кресла.
- Вы очень толково изложили все наши трудности, Мэрги. Со свойственной вам прямотой, должен заметить. Давайте продолжим начатую игру: вы – дальняя родственница доктора Уотсона. Ну, вот так себя и ведите. А мы постараемся относиться к вам соответственно. Что там у нас на завтрак? – он бодро потёр было руки, но тут же коротко с шипением втянул воздух сквозь невольно сжавшиеся зубы – плечо напомнило о себе.
- Осторожнее, - сострадательно поморщился доктор.
Не смотря на свою показную бодрость, за столом Холмс ел плохо, а выглядел и того хуже.
- Доктор? – вопросительно проговорила я, когда мы закончили, и я убрала со стола остатки завтрака.
Уотсон критически оглядел скорчившегося в кресле Холмса и покачал головой.
- Да. Нам придётся ещё раз удалить лишнее, - ответил он вслух. – Сейчас и займёмся, пока хуже не стало. Как вы на это смотрите, друг мой?
- Честно говоря, у меня душа в пятки уходит, как подумаю, - криво улыбнувшись, признался тот. – До чего же больно!
- Сегодня я смогу вас от боли избавить, - Уотсон открыл свой саквояж и принялся в нём копаться, пока не нашёл флакон с притёртой пробкой, наполненный прозрачным, чуть опалесцирующим раствором. – Полагаю, ничего опасного, если я введу вам вот это...
- Что это? Я потеряю сознание? – подозрительно спросил Холмс. – Надолго? Я смогу быть после него работоспособным?
- На пару минут. Ну, ещё с часок будете возвращаться в нормальное состояние, - объяснил Уотсон, раскладывая инструменты.
Холмс немного подумал, настороженно следя за движениями его рук.
- Хорошо, ладно. Давайте.
Доктор передал мне шприц, и я сделала внутривенную инъекцию, хотя не в моих правилах слепо слушаться указаний врачей, даже не зная, что ввожу. Но Уотсона мне не хотелось проверять.
Лекарство подействовало быстро, но не совсем так, как я рассчитывала. Холмс, только что молча и спокойно сидевший в кресле – Уотсон сказал, что ему будет удобнее работать, если пациент останется в сидячем, а не в лежачем положении - вдруг неожиданно резко оттолкнул меня и заговорил громко и быстро, срывающимся голосом: «Нет-нет, ни за что, даже подступиться не дам, это не ваше дело, и теперь это даже не моё дело, а тела пусть осмотрят в департаменте сточных вод, и опись представят Грегсону в тот же вечер – слышите ли – в тот же вечер!» - и, крепко зажмурившись, замотал головой.
- Фаза возбуждения, - спокойно сказал Уотсон. – Голову ему придержите, Мэрги.
Но тут он и сам словно угас. Бормотание сделалось тихим, невнятным, голова ещё раз вяло мотнулась и поникла. Я придвинулась так, чтобы иметь возможность одновременно и придерживать его, и ассистировать доктору.
Уотсон сдвинул широкий ворот его сорочки, высвободил больное плечо, осторожно срезал промокшую отделяемым повязку – на это Холмс уже не реагировал, погрузившись в глубокий медикаментозный сон.
- Поразительно ядовитая дрянь, - проворчал Уотсон себе под нос, разглядывая рану. – Ну, вот словно она всё разъедает и разъедает ткани...
- Что, ему хуже? – испугалась я.
- Да нет, лучше. Но, зная регенерационный потенциал Холмса, я, признаться, не особенно доволен. Подайте мне ланцет, пожалуйста...
Работая, Уотсон сильно переменялся внешне, и мне всегда нравилось наблюдать за ним в такие минуты: его подбородок делался жёстче, губы сжимались, а их уголки при этом приподнимались вверх, словно в азартной усмешке, глаза чуть сощуривались, словно он прицеливался, и из-под ресниц нет-нет, да и брызгали зелёные искры. Его движения делались тверды, точны, плавны, па обычная мягкость куда-то на время... не то, чтобы исчезала – отступала, так будет вернее.
Но сейчас у него не ладилось, и он хмурился не только сосредоточенно, но и обеспокоенно, ворча вполголоса:
- Ювелирная работа. Боюсь повредить нерв, а и не трогать нельзя – вокруг просто каша. Мэрги, фиксируйте ему руку жёстко – если задену хоть чуть-чуть, судорожное сокращение будет непременно, и тогда точно перережу, а заодно и сосуд.
- Не волнуйтесь, доктор, я держу крепко.
- Надо бы сразу пошире взять – не экономить... Хорошо, что он под наркозом... Шрам останется порядочный, должно быть, но я всё равно оставлю выпускник. Довольно уже его мучить – давно бы мне понять, что с Холмсом в случае ранений радужные надежды не работают. Подержите зонд, пожалуйста...
Холмс начал просыпаться раньше, чем он закончил, и я снова пожалела, что сразу не спросила, какое средство Уотсон использовал, а теперь спрашивать мне было уже почему-то неловко – сначала, мол, ввела, не думая, а теперь вдруг заинтересовалась... Но так или иначе, действие оказалось хоть и сильным, но коротким, и Холмс – пока бессознательно – задвигался и застонал жалобно, протяжно: «Больно, бо-ольно-о...». Сама не знаю, как это получилось, но я вдруг – неожиданно для самой себя – наклонилась и поцеловала его сначала во влажный висок, а потом в угол рта: «Тише, тише, уже всё...» - и, выпрямившись, встретилась глазами с внимательным-внимательным взглядом Уотсона.
Как я сразу не сгорела от стыда, не понимаю. К щекам прихлынула кровь, сердце гулко забухало в виски.
- Ничего, - странным деревянным голосом проговорил Уотсон. – Он не вспомнит, а я ничего никогда ему не скажу... Или лучше сказать? Иногда нам нужно, чтобы кто-то сказал за нас...
Он странно, испытующе смотрел на меня. И я с трудом выдавила:
- Не надо...
- Я убил женщину, - сказал вдруг Уотсон. Его руки продолжали делать своё дело – быстро и аккуратно, но сам он отключился, и взгляд его стал отсутствующим. – Холмс не считает, что я убил её, а вы? Вы как считаете , Мэрги?
- Я ничего об этом не знаю, - пробормотала я, совершенно сбитая с толку вдруг изменившимся голосом, и этим взглядом, и такой внезапной сменой темы.
- Не знаете? – недоверчиво переспросил он. – Ну, ладно. Я расскажу всё сам, вы правы. Так будет правильнее.
Он заговорил быстро, торопливо, и по мере того, как он говорил, я всё больше холодела, как будто он своим рассказом погружал меня в ледяную воду. Случайная связь, несчастная девушка, пожар... Он начал заикаться, но руки завершали перевязку, словно сами по себе – они-то не заикнулись ни разу. Говорить и перевязывать он закончил одновременно и требовательно уставился на меня, вытирая руки салфеткой. Цвет его глаз непрестанно менялся – от прозрачно-зелёного, бутылочного, до почти карего, сумрачного, с кровавинкой.
- И чего вы ждёте? – наконец, спросила я. – Словно ушат воды на меня вылили. Я должна хоть немного с мыслями собраться прежде, чем скажу что-то.
Его брови дрогнули:
- Но Холмс... Он разве... он не рассказывал уже вам об этом?
- Холмс? Он должен был мне об этом рассказать? Вы просили его?
- Да нет, наоборот...
- Тогда я что-то не совсем понимаю...
- Подождите... – Уотсон в замешательстве потёр лоб. – так он не рассказывал, нет? Вы не разговаривали с ним ночью?
- Я спала ночью, доктор.
Уотсон уронил руки и слабо засмеялся:
- Вот шельма! А ведь я бы не решился...
«Шельма» между тем снова застонал, что ему больно, вяло, но размашисто мотнул головой и открыл глаза. Плотный туман, наполнявший их, постепенно поредел. Холмс перевёл осмысленный взгляд с меня на Уотсона.
- Уже всё?
- Всё. Я оставил в ране дренаж, но его легко будет удалить, когда надобность в нём отпадёт. Очень больно?
Холмс криво усмехнулся:
- Терпимо. Только меня, кажется, может стошнить... И прямо сейчас...
- Ничего, - Уотсон ловко подставил ему лоток. – Это от препарата, который я вам ввёл. Сейчас пройдёт.
Я привычно подала стакан воды:
- Прополощите рот и сплюньте. Глотать не надо.
- В ваших действиях угадывается профессионализм, - тут же заметил он. Постарался сесть удобнее, но его мотнуло так, что едва не упал.
- Тихо-тихо, не спешите, - Уотсон придержал его. – Очень скоро придёте в норму. А жаль, - тут же добавил он. - Следовало бы вам помучиться за то, что вы обманули меня. Оказывается, вы ничего не рассказывали мисс Кленчер о моём... моей истории.
Холмс улыбнулся так широко, что все тридцать два зуба отчётливо блеснули.
- Конечно, не рассказывал. Да и как я мог? Вы же, Уотсон, не считаете меня бесчестным человеком? Без разрешения я не выдаю чужих тайн, - его глаза смеялись, похоже, он уже совсем пришёл в себя. – Но теперь вы, надеюсь, сами ей всё рассказали, не так ли? И это правильно. Особенно, если вы надеетесь на развитие отношений в дальнейшем. Скелеты в шкафу имеют привычку выпадать из этого самого шкафа в самый неподходящий момент. А тем более теперь, когда в вашем шкафу, сказать по правде, и так уже возня и стук.
Мне показалось, что Уотсон смешался от его слов, но что его задело – намёк на возможность развития наших отношений или пассаж про скелеты, я не была уверена.
- Дайте опереться на вашу руку, - потребовал между тем Холмс и поднялся на ноги. Его опять шатнуло, но он устоял. – У меня много дел сегодня, и прохлаждаться некогда. А поскольку я, как вы сами видите, на ногах не стою, вам обоим судьба сопровождать меня. Что скажете, мисс Кленчер?
Я пожала плечами:
- Что ж тут говорить? Я на это больше всего и рассчитывала. Готова, конечно.
- Да нет, не о сопровождении. Об истории доктора что скажете? Потому что пока вы не выскажетесь, притом однозначно, мы двигаться дальше не можем...
- Мы? – удивлённо повторил Уотсон.
- Я, - живо «отбил» Холмс. – И вы двое. А разве плохое трио получилось? Вы только посмотрите, какое чудесное распределение ролей: пациент, врач, сестра милосердия – это раз, подозреваемый, сыщик, свидетель – два. Хотите ещё варианты? Двое мужчин и женщина – три. Убийца, скептик и святоша – четыре. Любовный треугольник – пять.
- Успокойтесь, - тихо попросил Уотсон, и меня удивила эта просьба: Холмс выглядел злым, насмешливым, циничным, но никак не взволнованным. – Успокойтесь, Холмс, мисс Кленчер ведь пока что не сказала ничего.
- А любовный треугольник-то, - проговорила я задумчиво, - похоже, настоящий треугольник, замкнутый...
Холмс беззвучно засмеялся и выпустил руку Уотсона, которую, как я теперь увидела по отпечаткам его пальцев на коже доктора, сжимал очень сильно.
- А вы – умница, Мэргерит, - проговорил он, не переставая посмеиваться. – раскусили меня, как орех, чуть не с первого взгляда.Надо же! Не знал...
Краем глаза я видела, как Уотсон переводит с меня на него непонимающий взгляд. Но только краем глаза – вниманием моим безраздельно завладел Холмс. Мы смотрели глаза в глаза, и мне чудилось, что в глубине его зрачков вспыхивают и закручиваются в спирали серые, голубые, сиреневые, алые всполохи. Я понимала, конечно, что это иллюзия, но отделаться от неё не могла.
- А у меня, значит, шансов никаких? – насмешливо спросила я, очертя голову и уже не обращая и вовсе внимания на Уотсона.
- На понимание? Напротив. Полагаю, со временем я проникну в вашу душу довольно глубоко.
Я с трудом перевела дыхание, понимая, что он только что спас меня из пропасти, в которую я падала.
- Но сейчас ваше понимание необходимо доктору, - невозмутимо продолжал Холмс. – И я вынужден повторить вопрос: что вы думаете обо всей этой истории?
- Холмс... – слабо запротестовал было Уотсон, но на этот раз уже Холмс не обратил на него внимания, и он, коротко нервно рассмеявшись, просто отошёл и сел в кресло подальше от нас, как бы подчёркнуто дистанцируясь от разговора.
- Что я думаю об этой истории?- переспросила я. – Это скверная история. Доктору Уотсону не повезло оказаться в такую замешанным. А из скверной истории может получиться только ещё одна скверная история. И, похоже, она получилась. Думаю, вы должны вмешаться, мистер Холмс, самым решительным образом, если вы... если треугольник, действительно, замкнутый, я хочу сказать...
- Ну а вы? – насмешливо спросил он.
- Что «я»? Я, как вы.
- Ну, вот и славно, - выдохнул он, словно бы с облегчением и, вдруг наклонившись к моему уху, быстро шепнул:
- Нельзя же так бесцеремонно раскрываться, Мэрги, в самом деле! Шансы есть у всех, и это величина непостоянная... Пойду собираться, - это уже вслух, и вышел из гостиной, оставив меня краснеть в ступоре недопонимания.