Италия - свое и чужое

(из книги "ДЕТИ ЯНУСА")
В небе над площадью ярко светит луна. На площади народ ведет пустые разговоры…
•Так каждый день ,- говорит Фабрицио ,- и в дождь, и в снег…Преград не существует…
Люди позевывают, но не расходятся, словно не желают расставаться с жизнью, уходя в небытие сна. Итальянцы будто прикованы к сюстороннему, материальному миру некой цепью страха, той цепью которую можно рассмотреть и в том факте, что они никогда не употребляют  слово «последний» без оговорки «на данный момент». Это своего рода языческое заклинание , обусловленное ужасом перед возможностью потерять жизнь, распространено среди людей, оказавшихся  в экстремальной ситуации, на войне, например, у итальянцев же оно - явление бытовое... Их нежелание  отрываться от земного и уходить в мир сна  настолько сильно, что кажется, будто им пропитана вся атмосфера Апеннин. В Италии, действительно, трудно заснуть. Что-то  держит вас своей хваткой вдали от постели и не дает смыкаться векам … «… проболтав весь вечер напролет…, - писал по этому поводу в своем «Итальянском дневнике» Герман Гессе, - я снова чувствую себя свежим, и мне  жаль,  что нужно ложиться.» « Как счастлив ты, Иван, что не можешь спать ! -говорил в первые дни пребывания в  Италии своему другу, Золотареву, Гоголь. - Твоя бессоница указывает на то, что у тебя артистическая натура… И после этого ты не будешь себя считать счастливым !» 
Едем в гостиницу.  Я то всматриваюсь в разрезаемую фарами темноту, стараясь разобрать дорогу, то поглядываю на мэра. Он не смотрит вперед. Его взгляд  блуждает по обочинам, хотя дорога опасно  змеится под густыми кронами деревьев.  Кажется , что, проходя на большой скорости серпантин, он одновременно совершает блиц- инспекцию своего темного пространства. Ревизор тьмы.  Интересно, а как воспринимают в своем мире итальянцы любопытного славянина? Кем казался им тот же  Гоголь?  Кем он был в Италии? Чем на самом деле оказалась для него эта страна? Неожиданно в голове возникает образ шествующего с корабельным веслом  Одиссея, которого люди, не знающие моря, спрашивают , почему он ходит с лопатой на плече. Одиссей - фигура символическая. Первый путешественник, сказано о нем. Удивляющий и удивляющийся.  Его путешествие   не только хождение  по морям, но и странствие по своему внутреннему миру.   Он тот, как напишет Петрарка, кто желал от мира «увидеть лишнее.» Он должен, скажет Мандельштам, возвратиться,   «пространством и временем полный». Возвратиться для того, чтобы рассказать. Непросто вернуться. Непросто сориентироваться. «... ключевое слово в греческой навигации ithynein – «держать прямо» - замечает по этому поводу французский исследователь Франсуа Артог,- хороший кормщик умеет идти строго по курсу, несмотря на ветры, которые сбивают его и кружат. Он умеет идти верным  путем, когда сами ориентиры постоянно меняются; он умеет поддерживать неизменным путь корабля, когда внезапно  налетают шквальные порывы ветра и несут его, меняя направление, так как если и существуют на море « водные пути», они никогда не прочерчиваются заранее и стираются по мере того, как исчезает бегущий за кормой след. И каждый раз их надо вновь и вновь воссоздавать, и они могут быть утрачены в любую минуту. Хороший кормщик должен обладать умом быстрым, как само море, гибким и изворотливым, быстро приспосабливающимся к меняющимся обстоятельствам; он должен уметь воспользоваться случаем, который поможет ему наметить дорогу и найти пролив (poros), через который можно проплыть. Одиссей в большей мере, чем другие герои, наделен этой способностью. 
Чтобы ходить по «туманному морю» , держа правильный курс, у кормщика есть солнце, звезды и господствующие в данный момент ветры. Основные ориентиры определяются по движению солнца. Если путешественник перестает ориентироваться, где восход –eos, где закат – zophos, то это признак того, что он заблудился. Но eos и zophos – это нечто значительно большее, чем просто стороны света: они определяют разные пространства, его части и уровни. Eos есть точка, в которой солнце, выходя каждое утро из Океана, появляется на горизонте, но это также и вся видимая зона восхода. Eos – это еще и дневное время суток, т.е. вся часть пространства, ориентированная с востока на запад, проходящая через юг; область, освещаемая солнцем, верхний мир, мир живых, мир Зевса. Zophos, наоборот, точка заката, но также и все пространство, которое ориентировано с запада на восток, проходя через север; низ, мир мертвых, обиталище Аида. И путешественник может пребывать в морских просторах, иначе говоря, по ту сторону моря, в невидимом мире.»
Но, чтобы совершить путешествие и вернуться, Одиссей и в светлом мире должен уметь различать опасности, видеть его темную подкладку. «Этот мир, в котором нет истинного общения,- продолжает Франсуа Артог,- неподвижен. У него нет памяти: это мир забвения...; а тот кто туда попадает, утрачивает память: цветок забвения об отчизне лотос и дурманящее зелье Цирцеи лишают воспоминаний об отчизне.» Цирцея притворяется радушной, чтобы лучше достичь своих целей: превратить в животных тех неосторожных, которые доверяются ее гостеприимству. Главное сохранить память, не поддаться обольщению «чужого» , не дать свести свое существование к чистой биологии, не стать подобно спутникам Одиссея свиньями, которые , хотя и являются из всех представителей фауны самыми близкими по строению своих органов к человеку, но все же остаются при этом животными...  «Фигура Одиссея – образ души, оказавшейся в чувственном мире. То, что отныне превращает Одиссея в символ, это не столько его знание о мире, сколько его способность  убежать от него...» Найти дорогу с Запада на Восток, проложить  путь от  Луны к Солнцу , а не молить ее о солнечном свете, значит остаться самим собой,  вернуться к самому себе в едином Боге. На это способен лишь сильный : подобно Египту, который Израиль во время исхода «рискует воссоздать внутри себя», «чужое» как возможность живет внутри каждого  монотеиста и дает о себе знать, когда сильно искушение язычества.  Италия – родина моей души, говорил Гоголь. Впоследствии это высказывание в русской литературе превратилось в панегерическую тему «Италия - родина русской души». Но как показывает история отношений писателя с этой страной, слова его оказались  не хвалой  Апеннинам: в них заключена мысль о том, что  в Италии истинно русская душа пробуждается и формируется как протест против искусственности окружающего. «Свое» имеет истоком «чужое»...
«Но кто же я, отступник богомольный, \Обретший все и вечно недовольный,\ Сдружившийся с луной и тишиной? Мне это счастье – только указанье,\Что мне не лжет мое воспоминанье/ И пил я воду родины иной»,- поэтически выразил эту мысль Николай Гумилев...
Италия – родина души мира...