Чертоград

How strong the weakness is
Exhale your feel to resist
Shut the blinds, and rewind
Let the ghost into your mind

Он встретил их кривым оскалом своего перекошенного от безумия лица. Он тянул к Ним бесчисленное количество своих мертвенно-бледных рук, но не желал прикасаться  —  это не было для него необходимостью. Он сушил кожу жаром пустыни и, взметая вихри столбами, пускал горячий песок в глаза. Он замораживал всё вокруг, погружая пространство в холодную белизну и покрывая землю под ногами скользким ледяным ковром; крошечные снежинки острыми иглами впивались в оголенные участки Их тел, пронзая тонкую кожу и кое-где оставляя маленькие царапины. Он проливал на Них дожди из слез мертвых детей и неупокоенных душ. Он выстраивал перед Ними ограды из вздутых черных трупов  —  утопленников, что, чуть покачиваясь на несуществующем ветру, выставляли напоказ торчащие кости и струпья, кои гниющими кратерами покрывали их разлагающиеся тела. Он вызывал некий страх, перемешанный напополам с благоговением, заглядывая сотнями своих бездонных, абсолютно черных глаз прямиком в Их скованные души. Он плакал кровью мириадов своих жертв, когда Они думали отвернуться от Него — хотя Они были всего лишь одними из сотен тех, кто мог навсегда раствориться в Нём, потеряв всякую надежду на возвращение домой. Он манил, как неведомые огоньки на болотах; пленил, как движения самой искусной танцовщицы; пьянил, как вековое вино…  и одновременно отторгал от себя, подбрасывая в сознание семя смуты. Он являл собой многоликое чудовище — воплощение людских эмоций и самых потаённых желаний, что не каждый осмелился бы озвучить. Он — неразгаданная загадка, которой вряд ли когда-либо найдется объяснение. Он — Чертоград. Город, затерянный в тенях андеграунда, пожалуй, являет собой один из немногих аномальных чертогов этого потаённого мира. Он и жив, и мертв одновременно, и это совершенно не мешает ему существовать. Он — великая тьма.
И Они это знали.   

***

Спрятав измученные жарой и жизнью ярко-красные волосы под тёмный клетчатый платок, завязанный на манер арабской арафатки, и заправив рубашку за пояс, Мэтт махнул рукой своему напарнику. Тот был одет практически так же, за исключением кожаных брюк, перевязанных тяжелым металлическим ремнём и полным отсутствием рукавов у лёгкой куртки. Вновь подступала песчаная буря, взметая пески и создавая всё новые и новые барханы, что в очередной раз вставали перед путниками на первый взгляд непреодолимыми горами. Ориентироваться на этой местности было бесполезно — как им сказали: “Идите прямо, и когда наступит время, он вас пустит”. Первый, разящий словно сабля, порыв ветра полоснул их по закрытым платками лицам и, смешанный с тысячей крошечных песчинок, вонзился в и без того иссушенную кожу. Как можно сильнее прищурив глаза и собрав всю оставшуюся волю в кулак, они бок о бок вошли в бурю. В сотый раз.

Спустя несколько минут борьбы с адской стихией, ветра вдруг рассеялись, песок осыпался, а перед парнями предстала огромная колониальная арка, чуть заслоняющая собой солнце. Её верхушку украшали жуткие, изувеченные временем (и оттого еще более устрашающие) статуи — благо, с такого расстояния их было сложно рассмотреть подробно, но в их «жуткости» сомневаться уж точно не приходилось.
Шёл снег. Быстрая смена погоды уже не была такой сногсшибательно-удивительной. Большие белые хлопья, подобно пеплу, медленно опускались на землю, которую теперь покрывал не песок, а мягкий белоснежный ковёр.
— Сид, — окликнул Мэттью, — это? ...
Парень обнажил из-под арафатки чёрные, цвета угля, волосы, чёлка которых сразу же мерзко упала на  глаза, закрыв обзор и подкинув в них пару заплутавших песчинок. Наклонившись, он набрал в горячие ладони холодного снега, который тут же стал подтаивать, и обтёр им кожу лица и шею. Затем тряхнул гривой, выбивая оттуда остатки песка, и лишь потом соизволил взглянуть на Мэтта.
— Ну… я надеюсь, что это он, — он бросил пристально-изучающий взгляд на арку, — иначе, когда мы вернемся — если мы вернемся — я убью Майю.
— О да-а, — псевдо-мечтательно протянул Мэтт, закатив  глаза, — ты отберешь у неё маслёнку, а затем, когда она иссохнет, вытащишь её механическое сердце и будешь смотреть, как она задыхается?
— Именно.
— Ну да, конечно.

Снегопад прекратился так же быстро, как и начался, стоило им подойти чуть ближе к арке. Буквально за считанные секунды мимолётная весна, сопровождаемая ручейками, свежестью и непонятно откуда взявшимся пением птиц, сменилась раскалённой до трещин в земле пустошью и, палящим пуще пустынного, солнцем.
Издав протяжный стон, Сид вновь накинул на голову платок во избежание солнечного удара.
— Да чёрт возьми, откуда здесь солнце-то?! Мы ж в грёбаном андеграунде, — негодованию его, казалось, не было предела — впрочем, Сид всегда был слишком податлив на эмоции.
— Смотри, — проигнорировав его крик души, Мэтт указал на пугающего вида забор, буквально на глазах выраставший с обеих сторон злосчастной арки.
Они уже видели подобное по пути сюда. Только тогда ограду украшали лишь утопленники, привязанные к ней гниющими веревками. Но сейчас здесь были не только они. Посаженные на кол (судя по всему, ещё будучи живыми) существа, с раскрытыми от ужасающей предсмертной боли ртами и выпученными, на выкате, глазами; висельники с рваными ранами на шее от перетягивающей её верёвки; сожженные, обугленные чёрные трупы с вывернутыми конечностями и кое-где отсутствующими головами. Причём, все эти несчастные (впрочем, за исключением последних) выглядели настолько свежими, что невольно наводили панику  в душе.
Нервно сглотнув, Мэтт перевел взгляд на Сида. Тот стоял как громом пораженный и медленно скользил взглядом по этому, несомненно, милому заборчику. Затем он резко поднёс ладони к лицу и стал растирать глаза, будто это помогло бы ему «развидеть» увиденное.
— Да ну, пусть хоть освежевает их на моих глазах, — он, прищурившись, посмотрел в сторону этого странного андеграундского солнца. — Пусть хоть кровь с них сцеживает и умывается ею — я не отступлю.
Мэтт одобрительно кивнул, хотя больше всего на свете ему хотелось сейчас схватить друга и стремглав броситься подальше от этого проклятого места. Но его останавливали слова, сказанные Майей в тот холодный октябрьский вечер.

***
…Дождь барабанил в окно, оставляя на нём крупные капли, которые стекали по стеклу длинными мокрыми дорожками, что тут же сменялись всё новыми и новыми.
Высокая девушка с короткими светлыми волосами и болезненного вида лицом прислонилась лбом к холодному стеклу и смотрела сквозь него куда-то в сторону одинокого дорожного фонаря, что уже давно был не совсем исправен и часто, с некой определённой периодичностью, мерцал.
В комнате горел приглушённый свет настенной лампы и тихим огнём потрескивал старый камин, изредка стреляя маленькими искорками, что сразу же гасли в воздухе, не успевая долететь хоть куда-нибудь. В кресле перед камином, свернувшись мягким пушистым комочком, дремал серый кот, то и дело  подергивая лапками во сне. В центре комнаты стояли два парня и выжидающе смотрели на девушку, которая, похоже, не спешила одаривать их своим вниманием.
Наконец она, покинув свои мысли, тяжело вздохнула. Устало проведя рукой по волосам, слегка взъерошив их, она повернулась к ним.
— Я никогда не была Там, — сделав акцент на последнем слове, она устремила взгляд своих пронзительных голубых глаз на ребят. — Я не воин, вы знаете. Но я кое-что слышала.
Он в андеграунде, это факт. Но он не похож ни на что-либо, что вам или кому-то ещё доводилось видеть там. Он — всепоглощающая тьма, но его освещает яркое солнце. Он хитёр и искусен, способен подчинить себе целую многотысячную армию, он может сделать их своими рабами — но он никогда не совершал этого, и вряд ли совершит. Он одиночка — если это определение можно применить по отношению к нему, — но он всегда в окружении слуг. Это всё, что у него есть: огромная местность и сотни, нет, тысячи неупокоенных, возможно даже демонических, душ. И он жаждет всё новых и новых, но далеко не каждый сможет отыскать путь к Нему. А если уж и найдёт, то вряд ли выберется оттуда живым. Но, если путнику повезёт, и он вернётся в наш мир, при этом не сойдя с ума — цены ему не будет.
Так что, если вы хотите быть теми, кем решили быть — вы обязаны посетить Чертоград…

***
За аркой не было ничего, кроме всё той же иссушенной пустоши.
Чем ближе парни подходили к заграждению, тем сильнее оно трансформировалось. Трупы шевелились — не самостоятельно, нет. Будто бы ими кто-то управлял, с трудом двигая одеревеневшие после смерти конечности. Сожженные не выдерживали таких трансформаций и разваливались на части, обнажая из-под сгоревшей кожи, что чёрной корочкой покрывала тела, розовое мясо. «Как подгоревший  бифштекс», — подумал Сид и нервно усмехнулся.
А затем произошло нечто уж совсем выбивающее из колеи. По трупам поползли тонкие ветви лозы, зелёной нитью оплетая тела меж собой и расцветая на них разноцветными бутонами. Да так быстро, словно почвой для них служила не гниющая плоть, а как минимум эдемская земля. Лозы покрывались шипами, что, словно маленькие скальпели впивались в тленную плоть, разрывая податливую мёртвую кожу на лоскуты. Бутоны различных оттенков красного — от густо-бордового, как венозная кровь, до светлого, почти что розового, цвета закатного неба тёплым июльским вечером, — расцветали в самых неожиданных местах ограды. Одни застилали своими лепестками груди и животы мёртвых; другие прорастали прямиком сквозь руки и осваивались в ладонях, создавая иллюзию того, что все эти люди (похоже, это всё-таки были люди) погибли с цветами в руках.
 А третьи росли в разинутых от предсмертной агонии ртах. Именно это производило самое сильное впечатление от всего увиденного, добавляя в это празднество смерти особую, возвышенную, прекрасную и даже несколько благородную ноту. При всём при том, что само произведение явно исполнялось в до-миноре.

Теперь уже густо обернутое зелеными путами тело зияло огромной развороченной дырой на груди. Лоза не могла скрыть настолько страшное увечье, особенно если  брать в расчёт то, что ребра несчастного были сломаны и острыми кольями торчали из груди. Мэттью медленно приблизился к убиенному и заглянул в его выжженные адским пламенем глаза. Кровавые кратеры смотрели прямиком перед собой невидящим взором. Шипованные ветви неким подобием венка оплели череп, кожа которого полопалась на палящем солнце. Изо рта трупа пророс особенно крупный бутон насыщенного бордового цвета. Таких цветков уже давным-давно не было на Земле, и увидеть их можно было разве что на иллюстрациях к довоенным книгам. Ни Мэтт, ни Сид никогда ничего подобного не видели и сейчас, как дети малые, заворожено глядели на природное чудо — если, конечно, оно было природным, в чём можно было безгранично сомневаться. Розы не вырастают на трупах. Живых (да и мёртвых) растений нет в андеграунде.
 Зато всему увиденному здесь есть вполне приемлемое объяснение — это же Чертоград, будь он трижды проклят.

Всё еще пребывая в неком трансе, Мэтт протянул руку и пальцами — легко, почти не касаясь, — провел по розовым лепесткам и осторожно накрыл его ладонью, чуть сжав её. Бутон немного вылезал изо рта и позволял “приобнять” себя.
Вдруг всё вокруг загремело, будто от взрывов, а земля под ногами заходила ходуном, да так, что сохранить равновесие не представлялось более возможным. Мэтт инстинктивно схватился за прикрепленное перед ним тело — одной рукой за лозы, оплетавшие разодранный торс, а другая рука сжалась на бутоне. Возможно, парень бы даже удержался в таком положении, не сорвав цветка, но на него, в попытке устоять, всей массой навалился Сид. И они оба рухнули на клокочущую громовыми раскатами землю; бутон с едва слышным — а в этом грохоте и вовсе бесшумным — хрустом оторвался от стебля и, теперь уже будучи плотно сжатым мэттовой рукой, описал дугу в воздухе.
Несколько секунд земля билась, словно исполинское сердце, спешно перегоняющее кровь. А затем всё стихло, не оставив ни следа каких-либо разрушений. Только облака пыли и песка, взметенные в воздух, медленно опускались на своё законное место.
Убедившись, все ли кости, Сид поднялся на ноги и, отряхнувшись, взглянул на Мэтта. Тот всё лежал на спине и заворожено вертел перед глазами цветок; солнечные лучи светили сквозь его лепестки. Брюнет окликнул друга по имени. Мэтт неохотно поднялся и осторожно водрузил бутон на место — в мертвые уста.
Пыль осела окончательно и лишь тогда ребята увидели то, что открылось перед ними.
За мертвым забором вырос город.
Дома из белой глины, какие были популярны в арабских странах (пока война не стерла их с лица земли), контрастировали со староевпропейской рыжей черепицей и декадансными готическими соборами, что теперь полуразрушенными пеньками стояли в разорённой Чехии. Вдалеке виднелась золочёная луковица христианской церкви. “Если там не перевернуты кресты — я умываю руки и сдаюсь заботливым врачам в психушку”, — пронеслось в голове у Мэтта.
Глядя на весь этот несуразный каламбур — начиная от колоссальной арки с отвратительным забором и заканчивая бело-голубой синагогой, выстроенной рядом с разноцветным и потрёпанным веками цирком-шапито, Сид не выдержал, и с безумным отвращением в голосе произнес:
— Это ж до чего нужно быть безвкусным, самодовольным, аморальным уродом, чтобы выстроить такое.
По всей видимости, Чертоград услышал оскорбления в свой адрес, и обиделся.
Нещадно палящее солнце скрылось за невесть откуда взявшимися облаками. Только было парни облегчённо выдохнули, сорвав с голов платки и ощутив на своей пересохшей коже первые капли спасительной влаги, как вдруг прямиком перед Сидом, буквально в полуметре сверкнула молния, расчертив пространство и с оглушительным раскатом ворвавшись в ни в чем неповинную землю.
Инстинктивно отпрыгнув на шаг назад и быстро смекнув, что к чему, парни переглянулись и стремглав бросились к ближайшему и наиболее безопасному, на их взгляд, месту — старому, почерневшему от времени собору. Он подозрительно походил на единственный более-менее сохранившийся подобный собор — собор св. Вита.
Едва уловимые глазом стрелы молний вспахивали землю за их спинами, преследуя до самых ворот собора. Дождь лил стеной, образовывая глубокие лужи, в которые то и дело врывались электрические разряды, норовя стать смертельной ловушкой, что сполна отомстит за оскорбление своего Владыки.
Сквозь пелену дождя можно было разглядеть неясные тени, по очертаниям походившие на людей. Наверняка это были Его слуги. Мэттью ощущал прикосновения их холодных, тысячу лет назад умерщвленных, скользких пальцев: они хватали его за запястья и пытались утянуть за собой — но сил их порабощенных душ не хватало.
Кто-то ледяной рукой залез Сиду в его густые, но мокрые от ливня волосы и взъерошил их небольшим ирокезом. Затем, всё та же рука залезла под его куртку и нежно, но с силой, провела по спине, по которой тут же спешно пробежали мурашки. Брюнет поморщился от отвращения, но темпа бега не сбросил, лишь сильно дернулся и сорвал с себя духа. Тому такое обращение явно не понравилось и напоследок он (или она, кто знает?) больно резанул острыми ногтями спину. Выступили капли крови, но Сид этого не почувствовал.
Чудом избежав молниеносного обстрела (хотя шестое чувство подсказывало, что если бы Чертоград хотел, он бы убил ещё той, первой молнией) ребята, наконец, добежали до спасительного укрытия. Массивная дверь скрипнула древними ржавыми петлями. Откуда-то сверху посыпалась кирпичная пыль, но она тут же была сметена порывом ветра и унесена в дождь.
Затворив за собой дверные створки и задвинув засов, парни позволили себе слегка расслабиться и оглядеться.
Изнутри собор не представлял из себя ничего примечательного — всё, как в стандартном католическом храме: высоченный потолок, строгое убранство, давно потемневшие из-за масляной краски лики святых на больших иконах, истлевшие огарки свечей перед молитвенниками, огромное витражное окно над входом, ряды простых деревянных скамеек… И всё бы ничего, если бы не большой перевернутый крест на стене за трибуной священника. Мэтт хмуро усмехнулся. Похоже, визит в белую комнату с мягкими стенами пока придётся отложить.
Под сводами собора копошились тени. Возможно, это была просто игра света, что еле просачивался из узких окошек, за которыми по-прежнему, без единого намёка на “просветление”, безутешно лил дождь. Но кто сказал, что в этом месте нечисть не может находиться на святой земле? Хотя, конечно, храм с перевернутыми крестами может быть святым разве что для Сатаны.

— Ай, чёрт! — внезапно воскликнул Сид и схватился за правое ухо. С его мокрых волос стекала вода, каплями разбиваясь о пол и неслышным эхом отдаваясь в стенах собора.
— Что? — Мэттью прервался от увлекательнейшего занятия — выжимки собственной одежды.
— Кто-то лизнул меня в ухо.
Мэтт прыснул, а Сид окинул его обиженным взглядом. Чёрт возьми, очень смешно! У самого вон красная краска с волос по шее струится, словно разбавленная кровь, а ещё смеет смеяться, сучёныш.
Они прошли вдоль рядов скамеек, по пути безрадостно отметив, что на картинах изображены вовсе не святые, а уж давно разложившиеся от древности мертвецы. Вроде бы таких принято называть Личами. Многовековое потемнение только добавляло ужаса их ликам.
Со всех уголков собора доносился едва слышимый шёпот.

Подойдя к фундаментальной, но довольно простой кафедре, Сид вскочил за чёрную трибуну, которую так же венчал сатанинский крест. Скинув со лба пряди волос, он скорчил страдальчески-благоговейную рожу, выпрямил спину в гордой осанке и величественно схватил какую-то книгу, одиноко лежавшую на трибуне.
— Да ты прям проповедник, — сатирически улыбнулся Мэтт.
— Заткнись, — велел Сид и, наугад открыв страницу, тожественно-заупокойным голосом начал читать.

Ave, Chertograd, timore plena;
Satanus tecum: benedicta tu in mortuus,
Et benedictus fructus ventris tui, Daemon.
Sancta Chertograd, Pater mundi, ora pro nobis peccatoribus,
Nunc et in hora mortis nostrae. Amen.

Дочитывал он уже совершенно с другим выражением лица, так как и без знания латыни можно было понять, что этот текст — дьявольская переделка “Аве Марии”. Сид захлопнул книгу и яростно отшвырнул её в сторону, вдогонку отправив смачный плевок. Фолиант ударился о стену и, упав на деревянный пол, открылся на странице с изображением странной пентаграммы, от которой исходило тусклое темно-фиолетовое свечение. Но ни Сид, ни тем более Мэтт этого не заметили. Мэтт так вообще стоял с каменным лицом и не отводил глаз от Сида, который в попытке очередной борьбы с эмоциями так сильно схватился за края трибуны, что вены на его руках норовили вот-вот лопнуть от перенапряжения. Борьбу брюнет проиграл, и тумба с грохотом полетела вниз с помоста, сбив стоявшие перед ним свечки и приземлившись в паре шагов слева от Мэтта.
Шёпот в углах стал громче, и уже можно было расслышать что-то вроде: “… Zeit… Zeit… verrinnt  …”
— Я думаю, нужно убираться отсюда, — сказал Мэттью, оглядываясь по сторонам. А тем временем Сид, всё не поднимая глаз, медленно спускался с кафедры.
— Они говорят, — тихим баритоном начал он, — das ist deine Zeit, Sid. Das ist deine Zeit.
Не понимая, в чём дело, Мэтт вопросительно поднял бровь.
— Ein, zwei, drei, Seele singen in der Stadt, —монотонно, без малейшего акцента молвил Сид, всё ближе подходя к другу. Тот сделал два осторожных шага назад. —  Vier, f;nf, sechs, sieben, Ich werde ewig leben.
Его скудного знания немецкого языка вполне хватало для того, чтобы понять смысл сказанного, хотя тот был и не важен. Зрачки Мэтта в ужасе расширились. Он осознавал, что происходит с его напарником. Продолжая отступать назад, парень спиной наткнулся в одну из квадратных колонн, что подпирали своды собора.
Сид встал вплотную к нему, поднял голову и разомкнул веки. Глаза его стали абсолютно чёрными, и лишь по кайме чуть светились фиолетовым. Мэтт, чуя неладное, на всякий случай потянулся за стилетом, что был закреплен на поясе. Хотя воспользоваться им он хотел меньше всего.
— Es ist meine Zeit!— крикнул Сид и, залившись безумным безудержным смехом, что одновременно состоял будто из трёх голосов разной высоты, с невероятной силой ударил Мэтта кулаком куда-то в район виска. Тот, не успев ничего предпринять, мгновенно вырубился и, медленно сползая по колонне, повалился на пол.

***
Кап. Кап. Что-то где-то явно протекало, и мерный, чуть булькающий  звук падающих о земь капель постепенно становился сродни одной из древнекитайских пыток.
Кап. Голова и так гудела, а тут еще и это… Мэттью поморщился и приоткрыл один глаз. Темно. Лишь пара унылых свечей горит на канделябре у выхода. Комната маленькая, без окон. Может, подвал? Да, наверняка так и есть.
Кап-кап. Руки затекли. Холодно. В голове наконец начинало проясняться. Кости ныли, да и Мэтт от чего-то не мог разобрать, в каком положении он находится. Полнейшая дезориентация — такое с ним впервые. Стало немного неуютно и боязно. Мэтт в какой-то момент даже думать забыл о том, что все еще находится в Чертограде. Или нет? Он поежился и, сам того не ожидая, дернулся от неожиданности.
Звякнули цепи. Звук болью отдался в запястья. Он что, прикован? Ага, так и есть. Пошевелившись немного, парень сделал вывод о том, что прикованы только руки. И они безумно, безумно затекли! Тихо выругавшись, он со злостью пнул каменный пол под ногами. Цепи вновь загремели. Еще немного позлившись на мир и в особенности на себя — за то, что позволил так легко себя выключить, — Мэтт обреченно выдохнул и, облокотившись спиной о стену, повис на цепях.
Кап. Кап. Стук капель вроде бы как-то изменился — наверняка просто уши привыкли к тишине. И, кажется, он становится всё громче…
Каа-кап. КАП. Ка… Стоп! Это же звуки шарканья подошв по полу. Мэтт вскинул голову — глаза уже довольно неплохо видели в темноте. Дверь с тихим скрипом отворилась. Ворвавшийся в комнату ветерок слегка колыхнул пламя свечей. Высокий человек медленно прошел в центр. Лица его было не разобрать, но Мэтт, втайне всё же отчаянно надеясь ошибиться, прекрасно знал, кто перед ним. Человек встал напротив своего пленника и щёлкнул пальцами. Комната озарилась тёплым светом тысячи свечей, что, как оказалось, были тут всё это время. Свет-то тёплый, вот только в таком контексте он не грел абсолютно.
Сид, широко улыбаясь не своей улыбкой, чёрными глазами из-под чёлки изучающе взирал на Мэтта. Затем осторожно дотронулся до его лица и стал ощупывать его, будто бы никогда прежде не видел ничего подобного. Ах да, это же не совсем Сид, точно.
Повертев лицо и так и сяк, он вдруг лизнул выжидающего Мэтта в щёку. Тот немедля, скорее инстинктивно, чем осмысленно, пнул брюнета в щиколотку. Сид неторопливо отошёл чуть назад, с задумчивым видом жуя язык — судя по всему, разбирал, вкусный пленник или нет.
— Сид, твою ж мать! Если ты меня слышишь — а ты уж постарайся! — выкидывай эту тварь на хер из себя! — голос Мэтта от чего-то хрипел, словно сорванный или прокуренный.
Сид вдруг повернул голову набок, перестал улыбаться и грустным, но своим голосом произнёс:
— Она так долго была одна, так долго ждала! В этой мгле! — Он подошёл совсем близко и пальцы его забегали по груди Мэтта, а учащенное горячее дыхание обожгло щёку. Только было тот задумал лягнуться ещё раз, как вдруг услышал щелчок и лязг цепей — ему сковали и ноги.
— Си-ид, — прошипел Мэттью, с ненавистью глядя в чёрные глаза. — Верни Сида, мразь.
Демон (если это был он) залился громким смехом. И голос его вновь растроился, звенящим эхом отдаваясь в уголках комнаты.
— Он фпустил меня зам. — Существо говорило с явным немецким акцентом. — Он звал меня. Не отдам.
Мэтт дёрнулся вперёд, но цепи, грохоча, пустили его лишь на несколько сантиметров. А одержимый, с горящими интересом глазами, продолжал кончиками пальцев изучать тело пленника. Немного повозившись с пуговицами на его рубашке, Сид плюнул на это дело и рванул ткань так, что оставшиеся не “вскрытыми” пуговицы просто отлетели. Крылья рубашки распахнулись в стороны, обнажив белую кожу, что в тусклом свете свечей отдавала болезненной серостью. Проведя указательным пальцем по выпирающим ключицам Мэтта и произнеся на языке истинных арийцев что-то невнятно-загадочное, демон, скользнув ногтями по коже парня, опустил руки на пояс его брюк. Мэтт дёргался изо всех сил, хотя прекрасно понимал, что не может сделать абсолютно ничего. А Сид нисколько не обращал на это внимания — для него сейчас, по всей видимости, вообще мало что существовало. Для удобства встав на колени, он кое-как всё же расправился с креплениями и, наконец-то сдёрнув штаны, с довольной ухмылкой снизу-вверх поглядел на Мэтта. Тот, оставшись теперь почти голым, нехотя покраснел — благо, в полумраке этого практически не было видно.
Издевательски щелкнув резинкой мэттовых трусов, демон стянул и их. Мэттью теперь еще яростнее негодовал, проклиная всё и вся и отчаянно грохоча цепями. Он пытался докричаться до сознания Сида, но все было тщетно — демон плотно засел в теле его друга и, судя по всему, намеревался сделать кое-что в данной ситуации отвратительнейшее до ужаса.
Сид лениво поигрывал с членом Мэтта, будто изучая его, ожидая чего-то. Да что, собственно, с ним могло случиться, кроме эрекции? Лёгкими касаниями пальцев Сид будоражил плоть, которая уже начала понемногу увеличиваться в размере. С довольно-таки удовлетворительной интонацией произнеся что-то не совсем понятное, демон жадно облизнулся и ртом полностью обхватил набухший орган.
Против тела не попрёшь. Мэтт с наслаждением закатил глаза и с губ его сорвался стон. С каждой последующей секундой парень становился самому себе всё противнее и противнее. Сид — его друг с самого детства, единственный друг. Они вместе пытались выжить в этом разрушенном и разорённом мире, вместе сражались. Вместе переживали всё то дерьмо, что лилось на их головы. Столько раз спасали друг другу жизни. Они практически были братьями. И тут — на! Одержимый непонятно каким извращённым демоном Сид стоит перед ним на коленях и отсасывает ему, даже несмотря на то, что они уже не первый день были в пути и тело давно утратило свежесть. Причём так мастерски отсасывает, будто полжизни не в андеграунде провел, убивая всякую черноту, а именно таким “blowjob-ным” делом и занимался.
“Херня”, — подумал Мэтт, всем телом извиваясь от прикосновений холодных пальцев, что скользили по пояснице и время от времени хватали его за ягодицы и пытались залезть в самое его естество. Но этого Мэтт допустить уж никак не мог и его сфинктер сжимался пальценепробиваемой броней.
— Ну ты же всё чувствуешь, Сид! — хрипел парень, борясь с отвратительно-мерзким наслаждением, что теплыми электрическими волнами разливалось по его телу. — Победи эту тварь! Неужто тебе самому не проти…а-а…
Договорить не удалось, так как демон вытащил мокрый от смазки и слюны член изо рта и стал языком нарезать круги по головке.
— Я надеюсь… ты не хочешь… чтобы когда всё закончится… я обзывал тебя педиком?! — задыхаясь, выдавил из себя Мэтт.
Сид на секунду остановился и исподлобья гневно посмотрел в глаза Мэтту. А затем резко вернулся к своему делу, воткнув член себе в самую глотку.

***
“А ну на *** отсюда вылезла”.
“Nein”.

Сид будто плавал в огромном море фиолетового вакуума своего сознания. Или уже не своего? Чёрт теперь поймет, где чье барахло раскидано. Вот он, ему девять лет: они с Мэттом нашли старую игрушечную машинку в одном из разрушенных дворов наиболее пострадавшего района города. Радовались тогда так, будто Санта Клаус к ним на санях спустился. А вот дождливое лето три года спустя: похороны дедушки. Такой мужик был, эх. В одиночку ребят вырастил, жить научил. Мир показал. Ну, в смысле, андеграунд.
Так, а это что? Маленькая плохоосвещённая свечками комната с одной единственной мебелью — большой потрёпанной кроватью. Сид сидит на ней, ждет кого-то. Черт, что-то так сильно стягивает грудь, аж дышать трудно. Парень оглядывает себя и ужасается: он — женщина! Одет в корсет — вот почему так тяжело дышать. На ногах какие-то панталоны. Вдруг в комнатушку, без стука, вламывается какой-то мужчина, на ходу скидывая с себя сюртук. Хлопнув за собой дверью, сходу набрасывается на Сида, немного возится с корсетом, срывает панталоны… А Сид хохочет, подставляет шею для грубых поцелуев, что-то говорит по-немецки и рукой лезет мужику в штаны…
Дальше смотреть события чужой жизни парню никак не хотелось, и он вернулся в вакуум, где существовало одно единственное окно, сквозь которое было видно не менее приятное зрелище. Ладно бы только видно (хотя, какой там), но еще и чувствовать это… Сиду было стыдно за то, что он так легко позволил этой Мёртвой Немке забраться в себя и царствовать. Но сдаваться он не собирался и, кое-как уняв свою злобу, сосредоточился на том, как бы не прогадать момент и выгнать эту сучку обратно в Чертоград.

***
Продолжая неистово дёргаться и извиваться, Мэтт не сразу понял, что такими движениями как бы просто трахает Сида в рот. Ну, а когда понял, уже было поздно — несмотря на все попытки сдержаться, тело взяло своё, и парень излился демону в рот. Тот, проглотив сперму, расплылся в довольной улыбке и поднялся с колен.
Мэтт, по телу которого струилась блаженная нега, повис на цепях. Сейчас его совершенно не волновало, затекли ли руки, которых он уже не чувствовал, и как бы побыстрее согнать с глаз ту пелену, что там образовалась. А может, это просто комната наполнилась туманом?
Демон аккуратно взял парня за подбородок и приподнял ему голову, с интересом заглянув в прищуренные глаза. Мэтт несколько раз осоловело моргнул и прошептал что-то нечленораздельное, смутно напоминавшее: “Сид, я знаю, ты там”. Демон отрицательно мотнул головой и опухшими от минета губами потянулся к губам парня.
Странно это, ощущать на своих губах вкус собственной спермы. Нет, конечно, Мэтту это было не впервой, но раньше удовольствие ему доставляли девушки, а не лучший друг.
Демон был настырен, и языком лез сквозь мэттовы губы, естественно, не получая ответа. Сам Мэтт же постепенно выходил из состояния овоща и начинал вертеть головой. Но Сид крепко держал его.
— Семьдесят третий, Сид, — сквозь поцелуй произнес Мэтт, — семьдесят третий. Вспомни.
Сид на мгновение замер. Фиолетовая кайма глаз зажглась чуть ярче и исчезла.
— Твоя... — Ощутив прилив сил, парень стал говорить громче. Демон, будто оглушенный, отошел на шаг назад. — Если ты справился тогда, то справишься и сейчас.
Брюнет вдруг схватился за голову и истошно заорал. Растроеный голос ледяной волной прокатился по ушам Мэтта, добираясь до самых его костей и сжимая сердце. Упав на колени и продолжая вопить, демон сначала стал бить кулаками о землю, а затем и вовсе, в порыве безумия, начал рыть её ногтями.
“Давай, Сид, давай, еще чуть-чуть”, — молился Мэтт, зная, что все это — начало изгнания.
Чёрные демонические глаза окончательно сменились на фиолетовые и горели, словно два больших непрозрачных аметиста. От тела брюнета, будто бы из каждой его поры, стал медленно выходить чёрно-фиолетовый дым, поднимаясь к самому потолку и скапливаясь над ним. Сид откинулся назад; его глаза и уши стали кровоточить. Зато голос сначала стал просто двоиться, а затем и вовсе вернулся в исходный тембр.
Когда последний сгусток дыма оторвался от сидовой кожи, тучка мёртвой души завертелась и ураганом вылетела из комнаты, выбив дверь. Сид заглох и упал на пол.
Спустя несколько минут брюнет пришёл в себя и медленно поднялся на чуть трясущиеся ноги, ошарашено глядя на полуобнажённого Мэтта. На секунду остановив взгляд на его члене, брюнет выругался и смачно, с отвращением сплюнул на пол, с трудом подавив рвотные позывы.
— Освободишь меня или так и будешь пялиться на мой хер? — как ни в чём не бывало, поинтересовался Мэттью.
Сид спохватился и пошарился по карманам. К счастью, ключ от замков был там, и парень поспешил освободить друга. Стёртые в кровь запястья безудержно ныли, а когда Мэтт опустил руки вниз и по ним потекла долгожданная кровь, заныл уже сам хозяин. Он сел на пол и закатил глаза — боль была адская. Сид сорвал с себя рубашку и, оставшись в одной футболке, порвал её на несколько лоскутов. Перевязав Мэтту кровоточащие руки, он помог ему подняться на ноги.
— Ты как? — хрипло спросил брюнет.
— Сойдет. — Мэтт виновато посмотрел другу в глаза. — Слушай, ты…
Сид цокнул языком и мотнул головой.
— Ой, вот только не надо таких щенячьих глаз, окей? Я всё помню, и мне не станет лучше от твоих извинений. Тем более, ты не виноват.

— Всё будет нормально? — озабоченно спросил Мэтт, когда они вылезли из подвала.
На мгновение остановившись, Сид устало выдохнул и, пространственно посмотрев наверх, сказал:
— Для начала нам нужно выбраться отсюда. А там… Я не знаю.

Сквозь окна проливался яркий солнечный свет, что означало, что Чертоград достаточно наобижался и вновь вернулся к своей любимой иссушающей жаре. Город за дверьми собора остался прежним — лишь души, живущие здесь, более не считали нужным скрываться в тенях и вольно разгуливали по улицам, изредка кидая безразличные взгляды на двух живых людей.
— Сид, а что это у тебя? — указал пальцем Мэттью на что-то блестящее, висевшее на груди брюнета.
Парень, нахмурив брови, двумя пальцами подхватил кулон в форме маленького серебряного серпа, внутри “лезвия” которого был закреплен небольшой круглый, насыщенного фиолетового цвета, аметист.
— Понятия не имею, откуда оно у меня, — удивился он и, не раздумывая, сорвал амулет с себя и бросил его на землю.
Ребята уже развернулись и направились к выходу из города, как вдруг за их спинами раздался голос, тембр которого ледяной дорожкой прошелся по спине Мэтта. Глянув через плечо, парни замерли: в воздухе парил зеленоватый призрак женщины. По виду ей было около сорока, хотя выглядела она довольно-таки неплохо для своих лет. Фиолетовое платье с рваным подолом и тугим корсетом, прижимающим её некогда пышную грудь, легко развевалось на ветру, как и её длинные светлые волосы. Аккуратные брови были плотно сведены на переносице, а губы сжаты в тонкую ниточку.
Сид же при виде духа со злостью развернулся на пятках, достал револьвер и направил его на духа.
— Идиот, — произнесла женщина глубоким, с небольшой хрипотцой, голосом. — Это подарок! — Она вытянула вперед ладонь, на которой лежал тот самый амулет, что минутой ранее был сброшен Сидом на пол.
— Мёртвая Немка, сучка, — Сид учащенно дышал, скрипел зубами и не сводил дула с груди призрака. — Я ж тебя в порошок сотру!
Немка залилась смехом, задрав голову назад.
— Ты ничего не змочь мне сделать, только не тут, — её фиолетовые глаза на секунду показались Мэтту сосредоточением всей мирской грусти. — Подарок. З ним фас здесь не трогать, никто.
— С чего я должен тебе верить? — не унимался брюнет.
— Ты видеть, кем я была при жизни.
— Шлюха.
Она расстроено вздохнула.
— Куртизанка, прошу. Ты не жить в моё фремя и не знаешь. Ни-че-го.
— Эй, я всё еще тут, — подал голос Мэтт, про которого кажется забыли, и махнул рукой.
Женщина посмотрела на него и улыбнулась такой доброй, светлой улыбкой, которую от демона никак не следовало ожидать.
— Ох, мой сладкий мальчик, nett, dich kennenzulernen,— она подплыла к нему и тыльной стороной ладони провела по его щеке. — Danke тебе. И твоему другу, — она отплыла обратно и добавила: — И прошу прозтить меня. Попробуйте фоздержаться земь зотен лет — я позмотреть на фас.
Она повесила кулон на всё еще наставленное на неё дуло револьвера, произнесла: ”Auf Wiedersehen” и, чуть склонив голову в поклоне, растворилась в воздухе.
Вопросительно переглянувшись с Мэттом, Сид убрал оружие, а кулон всё же повесил себе на шею.
Когда они пересекли арку и забор, пески вновь взметнулись, земля затряслась, и город за их спинами исчез в небытие.  Им предстояло вновь несколько дней бродить по пустыне под палящим солнцем, чтобы добраться до ближайшего разлома и, наконец, вернуться домой.

***
— А что было в семьдесят третьем?
Майя отставила маленькую масленку в сторону, закрыла крышечку под своей левой ключицей, и салфеткой вытерла несколько капель масла, что остались на её коже. Мэттью сидел в кресле перед камином и задумчиво гладил кота, что довольно растянулся на его коленях. Было уже давно за полночь. Сразу по возвращении домой Сид на несколько дней отправился за город, под предлогом: “Мне нужно побыть одному”. Мэтт его прекрасно понимал и не стал перечить.
В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь треском огня, негромким мурлыканьем кота и тихим шумом механического сердца Майи.
— В семьдесят третьем, — тихо произнес Мэтт, невидящим взором глядя в огонь, — в семьдесят третьем Сид ножом вырезал сердце из груди собственной матери.
Майя широко распахнула глаза и удивлённо посмотрела на парня. Но она была не глупа и понимала, что эта тема далеко не из приятных и развивать её не стоит.
— Ясно. — Она поспешила вернуть разговор в прежнее русло. — Так ты расскажешь мне, что случилось в Чертограде?
Мэтт устало потянулся и откинулся на спинку кресла. Коту это не понравилось, и он демонстративно спрыгнул на пол.
— То, что было в Чертограде… останется там же.