11. 10. 2009 Друг семьи

Каждый день, возвращаясь с праздника, я прохожу через этот аляповатый двор. Он окружен панельными домами-близнецами, в одном из которых живут однокашники моей старшей сестры. Бедная семья. Неряхи, застрявшие студентами еще во временах советского застоя и их бесчисленные, остановившиеся в росте дети… Мне надоели они хуже горькой редьки, но я все равно их регулярно навещаю. По вечерам, ровно в семь. Три раза жму на кнопку дверного звонка, мне открывает либо небритый мужик, либо растрепанная баба, пью с ними мутный чай за большим столом под детские крики и ухожу, прикрывая дверь с ободранным номером. Что поделать, традиция такая. Традиции я обязан соблюдать, иначе, как предупреждали врачи, моя редкая болезнь будет прогрессировать и однажды я стану дождевым червем.

Сегодня я пришел к ним с гостинцами – с батоном и двумя бутылками кефира, ради которых я выстоял раздорную очередь в соседнем «продуктовом». Сегодня я просто вынужден был придти к ним хоть с какой-то едой, ведь единственный кормилец семьи намедни потерял работу, а их голодные дети так оглушительно, несносно орут.

Меня встретили приветливей, чем обычно. Из квартиры повеяло застаревшей мочой… Он долго жал мне руку, жалуясь на полный упадок, как в хозяйстве, так и в здоровье, а она тем временем побежала на кухню резать батон и наливать в кружки кефир. Его руки и шея были замотаны грязными бинтами, очевидно, пропитанными мазью Вишневского. Дети глядели на меня пустыми глазами… Уже который год они не растут. Вообще. Это семья уродов. У них еще живет собака. Она единственная, кто меняется со временем… Сейчас у нее нет морды. То есть, нет носа, пасти, ушей и глаз. Вместо головы у нее безобразный мясистый шар красно-розовых оттенков. Тем не менее, собака прекрасно ориентируется в пространстве, как-то ест и даже издает утробные звуки… Меня лихорадит от них всех. Но они – неотделимая часть моего бытия, единственная моя традиция.

На прощанье одна из дочерей сунула мне в карман какой-то сверток. Я развернул его уже на улице. Это было заплесневелое сахарное ушко и записка, текст которой мне так и не удалось разобрать.