Заключение

Я слишком молод, что бы писать. Что бы становится знаменитым и что бы учить других жить. Слишком мал, для того, что бы всерьез задумываться о смерти. Молодым не доверяют. И я не исключение. У них в голове ветер, а в жопе гниет морковь.  От них всегда требуют слишком много, родители ставят на них ставки, предполагая, как далеко они смогут зайти в своих успехах. И подгоняют нас розгами, когда чувствуют, что мы начинаем лажать. Это чертовски скучно. Я выбираю другой путь - проебать свою жизнь на корню. Не оставить никакого шанса верящим в меня. Стать старым в 25 вполне реально. От старых ничего не ждут. Когда тебе 90, тебя поздравляют с каждым прожитым днем. Твой уровень героизма повышается с каждым утром. Если ты открыл глаза. На тебя не рассчитывают и не особо желают разговаривать. Говорю вам, стать таким в 25 можно, если очень постараться. Поначалу, тебя начинают угнетать люди. Общество больше не прельщает тебя. Потом, ты наскучиваешь сам себе. Невыносим сам для себя. Работа, успех, популярность, верность друзей перестают волновать. Ничто не имеет значения.
Как-то утром ты проснешься и почувствуешь, как что-то в тебе треснуло. Такое случается. Буд-то ветка, на которой ты сидел, надломилась. Или плотина дала трещину и теперь вода начала просачиваться, образуя все большую дыру. Эту дыру внутри невозможно закрыть. Готовься к войне. А дальше этот треск стал появляться все чаще, настойчивей и сильней. Душа трещит по швам. Пресс опускается все ниже, а ты нагибаешься. Проходит неделя, и вот уже ты разваливаешься на части. Это депрессия. Выхода нет. Ты начинаешь докучать своих друзей, ругаться из-за мелочей с любимой женщиной и проклинаешь родственников. Кажется, никто из них тебе не нужен. Более того, ты их ненавидишь. Ненавидишь всех прохожих. И себя. А пресс все ниже. В глубине души ты понимаешь, что тебе нужны эти люди вокруг. Но вдруг они все стали против тебя. От них нет спасения. Ты пытаешься собрать свои отбитые части, но руки твои не слушаются тебя и ты становишься жалок. На работе все не складывается, ты не справляешься с поставленными задачами, все забываешь и всегда хочешь спать. Вечная усталость. Потом, идя домой, ты берешь себе бутылку пива и стоишь один, проклиная всех. Брошенный волк. Удовольствия от такого пива нет, но боль оно снимает, хоть и не на долго. Так ты втягиваешься в алкоголизм. Изо дня в день. Ты становишься все хуже и замыкаешься в себе. Вдалеке появляется черта. Край. Ты медленно движешься к нему и вот уже стоишь и смотришь себе под ноги. Дальше – смерть. Вечная отчужденность и страдание. Там, за чертой, одиночество. Одиночество. Смерть становится не такой страшной. Ты даже влюбляешься в нее. Это твой новый брак. Венчание со смертью. Смерть становится тебе другом, матерью и женой. Она не предаст, не обидит, не изменит. Она всегда с тобой и лишь ждет, когда сможет тебя забрать. Ты ждешь того же самого. Когда сможешь пуститься по ее реке забвения. Обрести новую семью. И, с этой мыслью, ты шагаешь за черту. Но тут внезапно обнаруживаешь, что еще жив. И, собственно, не так уж много поменялось. Просто еще частичка благоразумия и нравственной рамки отвалилась от тебя, как кусок засохшей глины. А пресс все давит и давит. Становится все больнее и больнее. Ты просыпаешься с мыслью о смерти и засыпаешь с ней. Но она говорит подождать. Тогда ты начинаешь ее дразнить, выводить из себя и смеяться над ней. Пусть она заберет меня хотя бы от злости, если не от любви – думаешь ты. Проклинаешь друзей, Бога, человечество и весь мир в целом. Вот новая черта, на этот раз ты прыгаешь за нее и снова ничего не происходит. Пьешь все больше, улыбаешься все меньше. Хочешь написать стихотворение о своем состоянии, думая, что станет легче, и ничего не выходит. Становишься камнем. Подобно кирпичу, валяешься на проезжей части и вынуждаешь водителей объезжать тебя. Или, как шестнадцатилетний пацан, который зашел в чужой двор и начал качать права, валяешься в луже крови, избиваемый местной шпаной. Лежишь, прикрываешься и орешь что вырвешь гланды этим сучарам. А они все пинают и пинают. Когда тело немеет от боли, начинаешь просить пощады. Сдаешься. А они продолжают. Как машина смерти, они бьют и бьют. И тут ты сходишь с ума. Ты смеешься от безысходности и начинаешь бить сам себя. Давайте, ребята, я за вас. За вас – против себя. Убьем меня все вместе. А что дальше? Либо умираешь, либо они разбегаются в панике. Трудно не испугаться такого психа. Так и здесь. Пересекая черту, тебе грозит либо остаться мудаком и терпелой на всю жизнь, либо превратиться в кремень. Подняться, отряхнуться и зашагать домой
И вот ты уже старый. Душа износилась и ты можешь верить только в продажную любовь и бухло, которое постепенно начинает уступать наркоте. Ты больше не сожалеешь о прожитых днях, потому что сдружился со смертью. ****ский быт утопает в безнадежности. Взгляд тускнеет. Ты надеялся в этот момент увидеть Бога и познать истину, а вместо этого видишь собственную помятую рожу. Похмелье становится обыденным состоянием. Потом ты пишешь о себе и тебя хвалят. Вот только от этого легче нихуя не становится. И ты понимаешь, что ошибся - быть старым так же тяжело.
Печатая это, я услышал, как зашла Джилл. Разделась. Увидела меня и засмеялась от захлебнувшей ее злобы.
- Я прочла твои рассказы, урод!
- Круто.
- Вот значит какой ты меня видишь!
- Какой?
- Ты такой хороший, весь из себя, а я сраная Джилл, изводящая тебя.
- Нет.
- К тому же ты значит мне изменяешь!
- Нет.
- Что нет?!
Ее почти срывало на крик.
- Это просто рассказы, я все преувеличил. Значит тебе не нравится?
- Пишешь ты охуенно, спору нет, но я не Джилл!
- Конечно нет, это просто образ.
- Ты всегда говорил мне, что пишешь фантастику!
- Это не так далеко от правды, как ты думаешь.
- Неужели ты действительно считаешь себя таким жалким?!
- Нет.
- Якобы все заставляют тебя страдать.
- От части, это так и есть.
- Ты крутой писатель, понимающий смысл бытия, а мы вокруг тебя кучка дегенератов! Таким ты себя видишь?
- Нет.
- А ты писал про то, что твоя женщина зарабатывает больше тебя? Что я буквально содержу тебя. А?
- Нет, но собирался.
Про то, что, ни смотря на это, она живет в моей квартире, я решил не упоминать. Да и едва ли это имело значение в данном споре.
- Вот и расскажи общественности, кто такая Джилл!
- Ладно.
Так я стал нахлебником. Кто бы мог подумать. Я ловелас, еб вашу мать. Джилл удалилась в уборную. Я включил музыку погромче и уткнулся взглядом в потолок, размышляя над ее словами. Когда она вернулась, то выглядела уже не такой напыщенной и я подумал, все-таки срать нужно регулярно, это умиротворяет. Особенно если не приходится сидеть в позе орла. Но дело оказалось в другом. Механизм сливного бочка подвел ее. Я встал и пошел с ней в туалет. Кнопка слива была утоплена и вода не лилась. Открыл бочок.
- Джилл, ты можешь идти, я разберусь с этим.
- Нет уж, я подожду.
- Зачем?
- Проконтроллирую, что бы ты не открыл крышку унитаза. Тут до меня стало доходить, что она не смыла за собой, и меня так пробрало на хохот, что я схватился за стену, и смеялся, глядя на нее.
- Что тут смешно, я понять не могу?!
Я смеялся еще минут 10. А успокоившись, у меня появилось извращенное желание посмотреть на это. На то, что она там из себя вывела. Было противно и в то же время интересно. Наверное, у меня проблемы с психикой. ****ый дурик.
Позже, за чашкой кофе, она сказала:
- Напишешь об этой истории сегодня и тебе конец.
- Ага.
- Я уйду от тебя.
- Ага.
Накануне вечером мне написала одна девочка, заявившая, что знает меня по рассказам. У нее сложилось мнение, что теперь она изучила меня. Ей было 17, как она заявила, и она думала, что этого достаточно, что бы заинтересовать меня. Она писала мне откровенно пошлые и вызывающие вещи. Я решил поддержать ее подростковое распаленное либидо. Мы занялись виртом. Сказать по правде, это не очень меня заводило и я всего лишь оказывал ей небольшую услугу из чувства сострадания. Потом она предложила приехать к ней и отодрать ее как последнюю сучку. Я согласился. Опять же, дабы проверить как далеко она сможет зайти. А дальше начались откровенные унижения. Малолетняя дурочка посчитала, что уже схватила меня за яйца. Я мог подыграть и выехать к ней. Она бы отдалась. Мне хочется в это верить. И я бы выглядел, как ****ый Чинаски. По крайней мере, в собственных глазах. И у меня был бы отличный сюжет для рассказа. Но я всецело ощутил себя старым. Ленивым. Забитым. Ненужным. Обреченным. Старым пердуном. И меня пытается наебать малолетняя шлюшка. Тут был какой-то подвох. А может и не было, но почему-то я был уверен, что меня пытаются провести вокруг пальца. Она играла со мной. Терпеть это было не выносимо, даже в ожидании молоденькой влажной ****ятинки. И в этот момент мне позвонила Джилл. Она всегда чувствует, если у меня на стороне что-то наклевывается. Прямо магия какая-то, охуеть не встать. Прежде чем ответить, я закурил. Разговаривая с ней, я всегда так поступаю. А дальше она начала отчитывать меня за то, что я ей не звоню, и, якобы, мне плевать на нее. Я повесил трубку, ничего не сказав. И как только я вновь остался на едине с собой, утопив сигарету в груде окурков, я осознал, разочаровавшись, что внутреннее старые люди тоже подвержены любви. И перезвонил.