ХРАМ ВО ИМЯ ЕЕ

     Голубая ширь Ак-Мечетской бухты и белая церковь, и колокольня над ней - этот пейзаж на протяжении почти двух столетий видел путник, с какой бы стороны ни подходил или подъезжал он к Ак-Мечети (пгт.Черноморское, АР Крым) - от начала своего основания утопавшей в зное и пыли летом, в грязи и ветрах - осенью и зимой... И даже в наше время силуэт церкви все еще различим на фоне современных микрорайонов...
     Позади Евпатория, затем 30-километровый подъём-тягун от Аблямитского моста через озеро Донузлав, и степная бесконечность Тарханкутского плато и, наконец, - долгий спуск к основанию огромной чаши-впадины. В которой словно слились два великих начала: с севера - Ак-Мечетская бухта глубоко врезалась в «чашу», выхватив бок ее; с юго-востока и запада - степь извилистыми балками вливается в Черное море,.. А на дне «чаши» - белая россыпь приморского городка: Черноморское, Ак-Мечеть, Прекрасная Гавань, Калос Лимен - зовите, как на душу ляжет, не ошибетесь. Как и его жители, нынешние и далекие, - вот уже 2500 лет зовут...
     На центральной площади Акмечети (Черноморского) невозможно не заметить массивное, старинной постройки здание (что-то явно от готики) – та самая белая церковь с колокольней, что встречает путников на подъезде. Откуда и именно здесь, в глуши Северо-Западного Крыма, эта готическая «экстравагантность» у христианского храма, Церкви святых и праведных Захария и Елисаветы (именно Елисаветы – «с» вместо привычного «з»)?..
     Автор проекта - архитектор Торричелли. А построил храм в 1838 году всесильный в России своего времени граф, Михаил Семенович ВОРОНЦОВ - генерал-губернатор Новороссии (юг Украины) и наместник Бессарабии. А еще - литературный герой известных пушкинских эпиграмм – «Полумилорд, полукупец»… Эти пушкинские «полу-» на долго вычеркнули из отечественной истории действительные заслуги Воронцова-полководца, патриота, администратора, хозяина рачительного и дальновидного.
    По окончании русско-турецкой войны 1787-1791гг. царское правительство щедро наделяло своих сановников опустевшими (с уходом татарского населения) землями северо-западного Крыма. В их числе граф Войнович стал обладателем 18 тысяч десятин в границах Ак-Мечетской бухты, - очень скоро разочаровавшийся в этом хлопотном деле, как управление далекими дикими землями, и перепродавший их графу Воронцову.
     Новый владелец Ак-Мечети заселял ее крестьянами из собственных украинских поместий. Первые 12 семей воронцовских переселенцев заложили центральную улицу сегодняшнего Черноморского - строили  подслеповатые домишки-мазанки из местного камня-дикаря, пол и крыши глиняные – уж этого стройматериала на новых землях было в достатке.
     А храму отводилась роль духовной и «культурной» опоры для переселенцев на неприветливой земле Тарханкута, только-только перешедшей под крыло Российской империи. Практичный и умелый землевладелец (владеющий 80 имениями по всей России, отладивший достойный управленческий аппарат), граф наперед предвидел: чем охотнее и прочнее обживутся крестьяне в этой глуши, тем скорее и стабильнее начнет поступать доход от нового имения.
                ЧТО ДО СТИЛЯ
     Всесильный англоман граф Воронцов - сын российского посла в Англии. Отсюда и образование лондонское, и приверженность ко всему английскому. И христианский храм в безвестной глухомани выстроил он - ни много, ни мало в псевдоготическом стиле, щепетильно следуя европейской моде XVIII-XIX веков. Высокие окна с многоцветными витражами и стрельчатые арки, колокольня в стиле шекспировского средневековья с пристроенной четырёхугольной башней, которую венчал (вместо позолоченного купола) восьмигранный пирамидальный шпиц в 120 футов высотою. С моря шпиц различался на 16-17 миль и, согласно лоциям Черного и Азовского морей 1851-1892гг, служил надежным ориентиром проходящим кораблям.
               
                ЗАМУРОВАННОЕ ЯДРО
     Со времён русско-турецкой войны (1768-1791гг.) и по сегодняшний день в стене колокольни храма святых и праведных Захария и Елисаветы покоится замурованное турецкое ядро, попавшее в церковь при артобстреле Ак-Мечети турецкими кораблями.
     Конечно, война есть война, чего не бывало… Однако и эдакое «лихачество» турецких моряков в той войне и на то время было расценено сторонами как «оскорбление религиозной святыни». За что турки по окончании войны – вплоть до революции, и даже некоторое время после нее, - ежегодно выплачивали Ак-Мечетскому храму «энную» контрибуцию.

                ТАРХАНКУТСКИЙ ЦЕРКОВНЫЙ ПРИХОД
     Он объединял пять русскоязычных деревень этого северо-западного уголка Крымского полуострова. В 1885 году при церкви даже открывается двухгодичная церковно-приходская школа – о ее содержании пеклись владельцы соседних экономий. К 1900-ому году усилиями местного земства церковно-приходская школа выросла в земскую, и теперь в ней, наравне с Законом Божьим, детей зажиточных селян и служащих экономий обучают азам арифметики, письму и чтению.
     Конечно, сегодня этих прицерковных строений в Ак-Мечети (Черноморском) уже не увидеть. Начиная с 1930 года судьба их и храма неоднократно перекраивалась волею революционных веяний: храм периодически ликвидируют «Ввиду отказа верующих от пользования церковью и вследствие требования трудящихся церковь ликвидировать и использовать ее под клуб» (протокол №68 Президиума ЦИК Совета Рабочих, Крестьянских, Красноармейских и Военно-морских депутатов Крымской АССР). В Великую Отечественную войну в храме расположили склад. В послевоенные годы, вплоть до начала 60-х, церковь на какое-то время восстанавливается. Но к 1959-ому опять поднимается вопрос о целесообразности содержания храма при, якобы, уменьшающемся приходе. Храм закрыт – он снова глух и нем, без роду и памяти...
     С перестроечными потугами нынешнего времени церковь святых и праведных Захария и Елисаветы опять служит своим соотечественникам, и в сентябре 2008 года отметила свое 170-летие…

                В ВОДОВОРОТЕ СУДЕБ ЛЮДСКИХ
     Но в историческом русле с храмом на центральной площади нынешнего гт.Черноморского (АР Крым) косвенно (и не только) переплетены уникальные повороты судеб людских, прекрасных, незабвенных…
     Прежде всего, - о «необычности» для глубинки названия храма: оно выбрано не случайно и, к тому же, - самим хозяином Ак-Мечетской экономии, могущественным наместником Новороссии и Бессарабии графом Воронцовым. День ангела его супруги, Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой, выпал на дату религиозного празднования (5 сентября – по старому стилю) Святых и праведных Захария и Елисаветы. И нужно ли удивляться, что всесильный граф увидел смысл освящения храма в самой отдаленной своей вотчине (которую чета, как известно, так ни разу и не посетила) в честь любимой супруги. Тайный смысл предвидел, очевидно, в том, чтобы и в самом глухом уголке его владений возносились здравицы ВО ИМЯ ЕЕ,.. Кстати, и последняя (в предреволюционные годы) хозяйка Ак-Мечети графиня Воронцова-Дашкова тоже носила имя Елизаветы…
               
                Елизавета Ксаверьевна ВОРОНЦОВА
     Она - полуполька по происхождению и внучатая племянница могущественного Г.А.Потемкина-Таврического. В своем кругу славилась умом тонким и образованностью, деятельностью неутомимой и привлекательностью обхождения. «Что отсвечивалось в ней врожденным чувством женской грации, не исчезнувшей даже в самых преклонных летах...» - отмечали современники. Сама императрица характеризовала Е.Воронцову: «Молодая графиня соединяет все качества выдающегося характера, к которому присоединяются все прелести красоты и ума…». С именем Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой – пусть отдаленно, но и в судьбе Ак-Мечетского храма присутствуют отголоски самой романтичной, единственно большой и таинственной любви Великого русского поэта Александра Сергеевича ПУШКИНА.
     Он видел ее на столичных балах. А познакомились они в 1823 году в Одессе, куда Александр Пушкин, по ходатайству друзей перед сиятельным графом был переведен из кишиневской ссылки в одесскую канцелярию Воронцова, под его надзор. Пушкин был вхож в дом Воронцовых. Однако,.. в российском литературном наследии достоверны сведения: граф Воронцов, взявшийся покровительствовать и «перевоспитывать» поэта, очень скоро пожалел о своем добром намерении - то ли от «неподатливости» своего подопечного, то ли от ревности надуманной (а может и явной?..). Графскою волею Пушкин, как чиновник канцелярии (каковым он, фактически, не был), командируется в инспекционную поездку… на борьбу с саранчой. Поэт глубоко оскорблен явно провокационной выходкой графа, командировочным предписанием пренебрег, исполнил лишь отчасти, а по возвращении буквально отхлестал Воронцова убийственной эпиграммой: 

                «Полу-милорд, полу-купец,..»
     Отношения Пушкина с Сиятельным и без того накалены, и эпиграмма стала решающей точкой: Пушкин исключен со службы и в немедленном порядке выслан из Одессы в Псков. Тем самым была оборвана драгоценная для Поэта связующая нить Надежды - видеть, быть рядом с предметом своей любви. А из крайнего отчаянья, «которое разрослось в нем за последние дни», родилось чувство, вдохновившее Поэта на прекраснейшее, до конца дней его лирическое воспевание Высокой Любви. 
     Ну а с другой стороны, благодаря ссоре и разрыву с поэтом, и имя графа Воронцова запечатлено в Русской литературе «крупными буквами» - как имя героя знаменитых пушкинских эпиграмм. К сожалению, роль мудрого главы семьи и любящего супруга осталась в образе графа невостребованной для советской литературы…
     «Певец Давид был ростом мал,
      Но повалил же Голиафа…».

                И НИ ПОЛСЛОВА О НЕЙ НИКОМУ...
     Повалить-то повалил,.. Но теперь, отныне и до конца дней Поэту предначертано оберегать любовь свою  «целомудренно и ревниво», и не только от современников. Толпы литературоведов и пушкинистов тщетно вычисляли имя той, что стала для Поэта вдохновительницей его крымской лирики - «Бахчисарайский фонтан», отчасти - «Болдинская осень» и других. Он сознательно «путал» даты под стихотворениями, придумывал «подставные инициалы» и безжалостно снова и снова правил уже готовые тексты, «избегая личностей» - все во имя ЕЕ!  Он уничтожал дорогие сердцу письма и тщательно вычеркивал малейшие полунамеки на ЕЕ имя из уже печатающихся стихов, - ни полслова о НЕЙ даже самым близким! О любви, гревшей неутешную и тоскующую душу поэта…
     И кто и во чье имя, в те же дни и годы возносил молитвы свои под купол далекого тарханкутского храма - Бог весть!.. Но так заманчиво проводить воображаемую параллель от высокого чувства и далекого времени в день сегодняшний… Поэт возводил свой вдохновенный храм во имя высокого чувства к Женщине, а граф Воронцов во имя ее же строит храм у края безлюдной дикой пустоши северо-западного Крыма (каковым и был на то время полуостров Тарханкут).
     ХРАМ ВО ИМЯ ЕЕ – всего лишь мгновение причастности к Высокому и Вечному. Во Вселенском измерении – всего лишь мгновение… Но какое!  И как бы там ни было, но и малоизвестная крымская глубинка остается во Времени связующим звеном, неким средоточием для тех, кто ТАК (!) любил и верил…
               
                ПОЧТИ ПОСЛЕСЛОВИЕ
     «Предания эпохи упоминают еще о женщине, превосходившей всех других по власти, с которой она управляла мыслью и существованием поэта» - свидетельствует пушкинист П.В.АННЕНКОВ. Но и он даже инициалами не решился приоткрыть тайну Поэта. Коллеги же Анненкова были не столь тактичны в погоне за чужой истиной, и сегодня достоверно установлены пушкинские стихотворения, написанные и посвященные графине Воронцовой, - именно в те, одесские годы встреч и разлук.
     Так или иначе, но реальные события старательно увязаны со стихотворными… Изучены пушкинские рисунки-наброски, проанализированы, отслежены и сопоставлены стихотворные настроения Поэта с движением его пера, оставившего на полях рукописей штриховые  профили изящных женских головок (всего – более 30-ти на страницах черновиков «Евгения Онегина» и других). И странные инициалы «ЕW»,.. и женские фигурки – то грациозно облокотившиеся на невидимые перила, а то сидят или уходят,.. из-под ажурного края платья мелькает узкая пяточка… Елизавета Ксаверьевна Воронцова - она это, она!.. Рядом с ним, Поэтом, во все мгновения печали дивной и вдохновенной…
     Об этом жизненном периоде Александра Пушкина (1823-1824 гг.) свидетельствовали его современники, достаточно близко знавшие Пушкина и Воронцовых – полунамеки, домыслы, догадки… И кто-то первый бросил камень – чувство Пушкина к графине не осталось безответным!.. 
     А он всеми силами и доступными его перу способами оберегал ЕЕ ИМЯ от чужих глаз и домыслов… Кто-то «вспоминал» сцены прилюдных размолвок с Поэтом в доме Воронцовых (с выходом первой «воронцовской» эпиграммы) - тогда-то, якобы, Елизавета Ксаверьевна охладела к Пушкину. Его даже не пригласили на новоселье в гурзуфское имение Воронцовых, что больно оскорбило Поэта…
     Но вместе с тем, как полагают пушкинисты, именно графиня Воронцова вместе с ближайшей своей подругой, княгиней Вяземской, «…поддерживала неудавшийся проект бегства Пушкина за границу». Этот факт, как отчасти и другие, воспринимаются на уровне легенд – было-не было… Но именно эти годы (1827-1830) в творческой судьбе Великого Русского Поэта отмечены наиболее чувственными и проникновенными переживаниями, созданием поэтически зримого образа единственной, не проходящей с годами высокой любви.
               
                «Храни меня, мой талисман,..»
     Один, едва ли не главный аргумент дотошных специалистов-пушкинистов в пользу своей догадливости – именная печать на письмах, приходивших к Пушкину из Одессы: рисунок печати полностью совпадает с тем, что и на перстне Поэта…
     Перстней-то, два было: один у Елизаветы Ксаверьевны, она сама их приобрела (или, даже, их на заказ ей изготовили, - говорят…), а второй, парный, графиня  подарила… Александру Пушкину. С перстнем-талисманом связана еще одна, не менее загадочная и романтическая параллель пушкиниады:               
                «Храни меня, мой талисман,
                Храни меня во дни гоненья,
                Во дни раскаянья, волненья:
                Ты в день печали был мне дан…»
     И с этим талисманом Пушкин никогда не расставался. В пушкинском архиве даже сохранился рисунок Поэта – его рука с кольцом-талисманом на одном из пальцев…
     Когда Поэт погиб, перстень-талисман взял на память Жуковский, и тоже не разлучался с перстнем. Однажды, сопровождая в поездке по Англии наследника престола, Жуковский встретился с четой Воронцовых. И Елизавета тотчас узнала свой подарок…
     В среде литераторов перстню на вечно предназначалась роль переходящего талисмана для достойнейших последователей пушкинских традиций: со смертью Жуковского перстень наследует сын Жуковского и передает в дар Ивану Сергеевичу Тургеневу – «признанному наследнику Пушкина в русской литературе». Тургенев в свою очередь завещал перстень графу Льву Николаевичу Толстому – «…как высшему представителю русской современной литературы, с тем, чтобы, когда настанет и его час, граф Толстой передал бы перстень, по своему выбору, достойнейшему последователю пушкинских традиций между новейшими писателями».
     Но вот уж этому завещанию сбыться не суждено. После кончины Тургенева его родственница Полина Виардо к 50-летию со дня гибели Пушкина передает перстень-талисман в дар Пушкинскому музею Александровского лицея. А в музее след перстня-талисмана и оборвался – украден самым банальным образом…
     Ушел в безызвестность талисман, сосредоточивший в себе запредельность переживаний и одухотворенность прекрасных сердец… И  сегодня покровительствует любящим сердцам малоизвестная, затерянная между степей Тарханкута и черноморским побережьем церковь святых и праведных Захария и Елисаветы, возведенная во имя любви. Все прошло, ушло невозвратно… Осталось только ИМЯ ЕЕ. И через два столетия звучащее неугасимо в каждом обращении к храму, ежедневно звучит… Как ЕГО ЛЮБОВЬ и НАДЕЖДА – в каждой строке стихотворной…