Отец. Глава 6. Мой кумир. Первые знания о смерти

 
 
Маленькую, худенькую, отец часто носил меня на руках. Я помню, как тепло и надёжно было мне сидеть на его локте, прижавшись к нему всем своим тельцем. Это была моя стена, моя защита. С высоты мне многое было видно, что не видно с полу. Так, однажды я увидела красную продолговатую коробочку, лежащую на полочке над дверями. Мне захотелось открыть её. И отец показал мне её содержимое. Это был его бритвенный прибор. Меня постигло разочарование: такая красивая коробочка – и обычная бритва! А как хотелось, чтобы коробочка принадлежала именно мне! «Папа, а когда ты умрёшь, она будет моя?» - спросила я. – Конечно, - ответил отец, - но разве тебе дороже коробочка, чем я?» Вопрос отца мучил меня и вечером долго не давал уснуть. Наконец, я зримо представила ситуацию и пришла к выводу, что если вожделенная коробочка станет моей, то я потеряю отца. Я заснула в слезах: так страшна мне была только мысль об этом.

  Ведь я уже знала, что такое смерть. Незадолго до происходящего диалога отец с братом Колей отнесли на кладбище маленький гробик: умер, прожив всего только три дня после рождения, брат Миша. Я помню, как я стояла у раскрытого окна и смотрела им вслед: отец нёс гробик на плече, а у Коли в руках была  лопата. У меня вдруг защемило сердечко, я поняла, что малыш, который только вчера плакал, а мне так хотелось его покачать, маленького, больше никогда не вернётся. Я заплакала тоже, глядя на раскачивающиеся ветви деревьев за Васькиным ручьём. Возвращаясь с кладбища, отец выкопал в лесу маленькую рябинку и посадил её перед домом. Эта рябина теперь -  высокое дерево, в тени которого можно спрятаться в жару.

  Отец не просто играл с нами, мной и братом, - он учил нас, детей, развивающим играм: шашки и шахматы с раннего детства были знакомы нам. Причём я помню шашки не магазинные, стандартные, а кругленькие брусочки синего и красного цвета, которые он изготовил сам из ровной палки, обструганной им и выкрашенной, а потом аккуратно распиленной им на кругляшики. Они были такие уютные и аккуратные, эти домашние шашечки! И доска была сделана им из фанеры, расчерчена на квадраты и раскрашена чёрной и белой краской соответственно. А шахматы он привёз как-то из Карпогор, вместе с коробкой, которая была одновременно и доской, - какое это было счастье! Я до сих пор помню запах этих шахмат, и как я вставала тихонько из кровати, уже перед сном, и подходила к заветной коробочке, заглядывала в неё и вдыхала этот чудесный аромат, предвкушая завтрашний день и игру с фигурками.

   Папа был председателем местной организации инвалидов (я писала выше о том, что он не видел одним глазом, хотя внешне это не было заметно) и частенько выезжал в райцентр.  У него был фотоаппарат, которые позже я видела лишь в кино: на треноге, с коробкой негативов на стекле. Они долго потом лежали на повети в одном из старых ящиков. Когда появилась возможность, он приобрёл фотоаппарат "Смена" и вместе со старшим братом они проявляли плёнки, печатали ночами фотографии. Естественно, я не могла пройти мимо этого и тоже увлеклась фотографией. Уже в 6 классе я сама проявляла плёнки, распечатывала их и глянцевала снимки. Позже, в институте, вместе с подругой мы были своего рода фотокорреспондентами, и благодаря и нам тоже у наших сокурсников есть хорошая память о студенческих годах. А лобзик и выпиливание, которым увлекался старший брат, вскоре стали и моим увлечением! Целый комплект - набор узоров для выпиливания - привёз отец однажды нам в подарок. Висит рамка под фото, выполненная мной, с котом, гуляющим у Лукоморья, с цепью, звенья которой так нелегко было мне выпиливать!

  Я прилепилась к отцу, а не к матери, - это я чётко помню: он стал для меня первым человеком  и авторитетом в семье. Он долго мыл меня в бане, был моим первым наставником и учителем в учебном, образовательном плане. Брат Коля был старше меня на 6 лет. «Бородино» учили наизусть в 5 классе. Значит, мне было 4 года, когда я выучила его наизусть тоже. На свою голову. Отец не разрешал мне слезать с полка в бане, пока я не расскажу «Бородино». (В детстве я страдала частыми простудными заболеваниями). К бане у меня было отрицательное отношение ещё и из-за кудрявой головы, так как расчёсывать волосы после бани было мучением. Но прошли годы, и оказалось, что баня для меня – одно из любимых удовольствий в жизни, именно парная, именно берёзовый веник – без них я будто не вымылась. Вот что значит  воспитать привычку!

  Кстати, и веники он вязал весело и красиво. Складывая  их, он распевал любимые песни. Помню, одной из часто певаемых им песен была "Вижу горы и долины..." Пел он выразительно, красиво, - впрочем, когда любишь человека, всё, что он ни делает, кажется совершенным, прекрасным. Я любила сидеть рядом с ним на повети, когда приходила пора заготовки берёзовых банных веников на зиму. Он складывал веники, похожие на него(так мне казалось): небольшие, аккуратные, пышнолистые. Из остатков прутьев мы вязали маленькие венички для меня. До сих пор изготовление берёзовых веников для бани - святое моё любимое дело, хоть и бытует мнение, что это не женская работа. А почему? Не трудно физически, во-первых, а потом - приятный аромат берёзовой листвы, возможность остаться наедине с собой, подумать, обдумать, вспомнить...

  Внимательно вглядываясь в отца, следя за каждым его шагом(нелегко было уйти ему из дому незаметно для меня, с большим трудом я отпускала его), я невольно вслушивалась во все разговоры, в которых он участвовал, и многое врезалось в память. Однажды я услышала его беседу с незнакомым для меня человеком, и, как ни странно, именно услышанное мною и через 50 с лишним лет давит мне на душу. Поскольку наш дом стоял первым у большой дороги в деревенском порядке, к нам часто заглядывали путники, которым нужно было что-то спросить, узнать. Не знаю, этот факт, или иной послужил причиной того, что у нас остановились постояльцы, о занятиях которых я не имела никакого представления(кажется, это были какие-то изыскатели, те, кто приходят перед геологами, как разведчики природных недр).Это были мужчина и женщина. Дело было летом. Помню, мама о чём-то тихонько, таясь от постояльцев, спросила отца. А он ответил ей - но эти слова я уже услышала и запомнила, хотя не поняла тогда: "Нам-то что, Маруся, что по документам они не муж и жена? Раз сказали: вместе стелить, так и стели вместе. Давай-ка отправим их на поветь, там сено свежее и спать нежарко!" Мама постелила, как сказал отец, женщина ушла, а отец после бани засиделся с постояльцем за беседой, за "маленькой"(так называлась четвертинка водки).

   Мне было слышно, что они говорили о всяких чудесах на белом свете. Отец поведал ему, что в нашем доме ведётся странная закономерность: как только появляется новый постоянный житель в доме - член семьи - уходит из дома один из его жителей. Так было, когда он женился, приведя жену в дом, - застрелился его отец. Родился сын - отец провёл в тюрьме три года. Родилась дочь - умерла его мать, моя бабушка. Мужчина помолчал и сказал: "Значит, всевышнему угодно, чтобы в этом доме проживало не больше 4-х человек". Я долго не могла заснуть, думая об этом. Мне было страшно, даже жутко, потому что я начала смутно догадываться о том, что существуют какие-то тайные, неведомые нам силы, которые могут вмешиваться в течение человеческой жизни, внося свои коррективы. Естественно, на следующий день я попросила отца объяснить то, что мне было непонятно. Но впервые я не услышала от него вразумительного ответа, более того, он засмеялся и сказал, что мне это, видно, приснилось. Но я-то знала, что эта беседа не была моим сном. Храня эти знания в глубинах своей памяти, я вспомню о них, когда отца не станет. До сих пор эта странная закономерность (или просто случайность?)мучит меня. Более того, в своей жизни я отыскиваю закономерности иного порядка и убеждаюсь в правоте давней детской догадки...
 
  Я восхищалась отцом и его талантами. Невысокий, но ловкий, стройный, подтянутый, с быстрой походкой,  волнистыми русыми волосами, приятной наружности,  с улыбчивым, приветливым  лицом, - он казался мне воплощением красоты и мудрости, доброты и справедливости. Мне казалось, что он умел делать абсолютно всё: пилить, выпиливать, строгать, колоть, копать, и не просто всё это делал, а делал весело, с удовольствием. Он и готовил вкусно! Даже обыкновенную репу или морковку с огорода он подавал мне не просто вымытыми овощами, а, ловко управляясь ножом, быстро скоблил их нутро и, называя выскобленное мёдом(а это была необыкновенная сладость и вкуснота), преподносил мне, как что-то невероятно вкусное...

  А с каким удовольствием он ездил на рыбалку! Я с нетерпением ждала отца, когда он с мужиками уезжал лучить сёмгу. Потом вскакивала с постели и смотрела на ушаты, полные икры. Когда сейчас смотрю в городе на прилавки, заполненные икрой, с немыслимыми ценами возле, вспоминаю, как я горстями могла есть эту икру - это было единственным продуктом, который я ела с удовольствием, и папа просил маму не оговаривать меня, раз мне нравится...

  Его приглашали помочь в строительстве дома - он великолепно управлялся с плотницким топором. Он умел бить печи из глины, даже сам делал кирпичи. Понятно: война, когда в деревне нет мужиков, была великолепным учителем для моего отца.

  А какой он был музыкальный! Он умел играть на всех инструментах, которые оказывались в его руках: баян, аккордеон, про гармошку и говорить нечего – тут он был виртуоз! А как душевно играл он на мандолине! Мне казалось, что мандолина, в зависимости от характера песни, могла петь или плакать в его руках! Он имел неплохие вокальные данные, но самое главное, пел он  душой, вкупе с голосом, а потому песни в его исполнении были произведениями искусства. Гораздо позже мне попалась на глаза фраза о том, что  плохие люди не поют, и я сразу вспомнила о папе.

 Мой младший брат написал стихотворение, посвящённое отцу,(Сергей Исаков, мой брат, публикует свои произведения на сайте Стихи.Ру) и мне захотелось проиллюстрировать им свои воспоминания, потому что картинка, которая встаёт перед глазами при чтении стихотворения Серёжи, - это рассказ земляков о реальном событии, связанном с отцом и его талантом.

     ОТЦУ
   
    45-й год, конец Германии...
    Счастье-то, утратам вопреки!
    И от радости и горя пьяные
    ехали домой фронтовики...

    Кто на костылях идёт, сутулится,
    кто с пустым вернулся рукавом,
    а сосед Вадим с передней улицы
    чудо притащил - аккордеон !!!

    Там линейка белых клавиш ровненько,
    перламутр, малиновость мехов -
    эта европейская диковинка
    поразила местных пацанов...

    На крыльцо, до белизны отмытое
    сел Вадим, попробовал басы.
    "Я ещё привёз самоучители,
    их на русский бы перевести..."

    Паренёк с руками узловатыми -
    ( всю войну пахал за мужика):
    "Дяденька Вадим, сыграю, дай-ко мне,
    без самоучителя пока..."

    Чуть дыша, парнишка очень бережно
    чудо то трофейное прижал,-
    пробежал по клавишам, - и верите?
    на аккордеоне заиграл !!!

    Брови у фронтовиков насупились,
    ласково аккордеон звучал...
    Все умолкли, музыкой заслушались,
    как бродяга едет за Байкал...

    И махорка из кисета сыпалась...
    "Вот талантлив парень, вот стервец!
    Жаль, учиться пацану не выпало...."


    Этот парень - мой родной отец...
 

  И мой тоже. Мне выпало счастье знать его, помнить и вспоминать.
  Я любила отца, не осознавая этого чувства, я просто дышала с ним в унисон и чувствовала его душу так, как никто в семье.  «Петькина хвалёнка», - так называли меня  в деревне бабуси, которые души во мне не чаяли и любили беседовать со мной на самые разные темы, поскольку я была разговорчива и общительна. Но однажды его хвалёнка крепко провинилась.

Продолжение http://www.proza.ru/2012/04/17/1498