Отец. Глава 20. Тётка Настасья

 
   В 30 км от нашей деревни жила в Сульце сестра нашей бабушки Анны, Настасья Никоновна. Лишённая бабушки в детстве, я очень была привязана к тётке Настасье, как называл её отец. Когда я рассматриваю фотографию бабушки Анны, мне кажется, что я вижу тётку Настасью – так слились воедино в моём уме эти образы. А ведь они были сёстры, значит, и правда, у них должно  быть много общего. Я любила, когда отец запрягал лошадь и объявлял мне, что мы с ним едем в гости в Сульцу. Ликованию и радости моей не было предела! В пошевни – сани с бортиками – укладывалось сено, я заворачивалась в  шубу и  усаживалась туда нешевелящимся кулём, а отец, чмокнув губами, трогал лошадь с места. Какой это был восторг – мчаться в пошевнях по зимней дороге в гости к тётке Настасье! Из гостеванья там я помню только высокий дом с высоким же крыльцом, маленьких ребятишек, запах шанег, которым был пропитан, кажется, весь дом, ласковый голос тётки Настасьи, раскутывающей «Петькину хвалёнку», улыбающееся лицо доброй её молодицы Нины, красивой, нарядной, маленькой, похожей на куколку, - матери малышей, ползающих и ковыляющих по полу, густой бас высоченного дядьки Шурки, её мужа, который по очереди качал на ноге, высоко подбрасывая вверх, своих парней, а потом и меня ставил на ногу, удивляясь отсутствию тяжести от моего веса на его ноге… Как правило, мы долго не задерживались – приехали, показались, переночевали – и домой, тем же путём, на той же лошади.Отец шутил: "Гости хороши дважды: когда приезжают и когда уезжают!" Иногда ездили «овыдень», то есть, приехав утром и нагостившись, запрягали отдохнувшую за день лошадь и к вечеру возвращались домой.

   Мне нравилось, когда приезжал к нам в гости дядя Шурка, сын тётки Настасьи. Я слышала его голос рано утром – его бас ни с чьим другим нельзя было спутать – и бежала к нему, чтобы обнять его – «пожалеть», как говорилось раньше, поздороваться с ним. А он, попив чаю, крякнув, говорил своим округлым сулецким говорком: «НаеУся, напиУся, намякаУся – жениУся, нажиУся, наплакаУся!» Звук «Л» произносился у него, как «У», а оттого слова его были забавными и смешными, круглыми, как мячики.

Я знала, что в Суре живёт дочь тётки Настасьи, тётя Зоя. Я познакомлюсь с семьёй Кузнецовых позже, когда  поеду учиться в среднюю школу и буду жить в интернате. У Кузнецовых небольшая семья: тётя Зоя, муж её, Иван, и дочка Ольга, тремя годами моложе меня. Добрейшие, великодушные люди! Неоднократно я приходила сама и приводила к ним своих подруг, чтобы помыться в бане, и они принимали нас со всем радушием, не только организовав нам помывку, но и напоив душистым чаем после бани. Что и говорить, какое это было удовольствие для оторванных от дома девчушек! Я очень рада, что наконец-то наладила контакты с Ольгой. Ольга замужем, теперь она Валькова, у неё муж и двое взрослых детей, сын и дочь. Она успешна, работает в Кевроле, на родине моей мамы, в школе, учителем географии, прошлой осенью была делегатом Всероссийского съезда учителей географии. С ней живёт и тётя Зоя. Дай Бог им здоровья и сил!

…Однажды я пришла из школы и никого не застала дома. Это было редким явлением, и потому мне пришла в голову идея подшутить над домашними. Я обошла дом кругом, сунула в скобу палку, а сама вошла через задние ворота. Дома, прихватив свой портфель и пальтишко с валенками, забралась на печь и закрылась занавеской. Пусть думают, что меня дома нет, а я потом всех напугаю! Но незаметно тёплая печка сморила меня, и я крепко уснула.

   Проснулась я вечером – уже горела лампа - от разговоров взрослых. Но к голосам родителей примешивался чужой голос, в котором я с радостью узнала голос тётки Настасьи! Радостный вопль не успел слететь с моих губ: я  услышала, о чём они говорят! Сердце моё забилось, мне сделалось не по себе…Оказывается, вскоре после нашего гостеванья тётке приснился сон, будто сестра её, Анна, глядит строгим взглядом и говорит: «Всё равно я девку заберу к себе, раз не дали мне её поглядеть…» Но особенно зловещими были слова тётки Настасьи: «Маруся, я уж Петьке в тот раз не сказала ничего, а сегодня вам обоим говорю, для того и приехала, нарочно, спать ведь не могу, всё думаю…Поглядела я в прошлый раз на Валеньку-то – вся ведь она у вас синяя аж, в трёх местах соплями связана, а хлеба дак совсем не ест, маленько шаньгу поковыряла, и всё. Не жилец она у вас, раз хлебного не ест… Делайте вы що-нибудь с девкой-то, ведь заберёт Анка-та к себе, как и грозилась…»

  Я уткнулась в подушку, и мне сделалось страшно, аж жутко… Как меня сняли с печи, о чём потом говорили –  не помню, настолько залепило моё сознание словами тётки, что всё остальное было уже неважно… Важно другое: слова тётки о моей возможной смерти молоточком стучали в моей голове, и я поняла, что мне надо себя спасать. Я, действительно считавшая  сам процесс еды чем-то ненужным, мешающим жить, отвлекающим от важных событий, начала себя заставлять глотать, впихивать кусочки хлеба. Ох, как мне невкусно было! Как я давилась, и как мне хотелось исторгнуть из себя ненавистный кусок! Но я так хотела жить, что скоро научилась есть хлеб. Тёткин сон не сбылся. Сегодня мне уже за 50, и я ещё живу, будучи хотя и не совсем здоровой. Но, может быть, живу именно благодаря ей, дорогой моей тётке Настасье? 

Продолжение http://www.proza.ru/2012/04/18/383