Рич Ласк. Закон и Евангелие недостатки парадигмы

ЗАКОН И ЕВАНГЕЛИЕ: НЕДОСТАТКИ ПАРАДИГМЫ
Рич Ласк
http://www.hornes.org/theologia/rich-lusk/why-the-law..

Лютер популяризировал герменевтику Закона и Евангелия. Он утверждал, что любые требования Бога к нам попадают в категорию закона и могут только осуждать. В отличие от этого, все, что Бог дает нам как Евангелие, приходит без каких-либо условий. Кальвин принял этот антитезис Закона и Евангелия, хотя он находился в фундаментальной напряженности с его подходом к Писанию. К сожалению, небольшая ошибка Кальвина превратилась в трагедию огромных масштабов. Сегодня в реформатском мире парадигма Закон-Евангелие нередко рассматривается как пробный камень ортодоксии. Но это глубоко порочный способ понимания Писания. Я не буду вдаваться в этом коротком эссе во все подробности. Вместо этого я остановлюсь только на одном вопросе – а именно на характере Моисеева завета. Основные особенности Моисеева устроения по сути носят благодатный характер.

Закон как Евангелие

1. Моисеев Завет не отменяет предшествовавший ему завет благодати с Авраамом (Гал.3.21). Тора не представляет различные пути спасения и не искушает Израиль свернуть с пути веры в обетование на принцип праведности делами. Только если Израиль отвлекается от завета, на котором Бог его поставил, он может воспринять закон как программу заслуг.
2. Пролог к Десяти заповедям указывает на то, что Закон есть дар избавленному Израилю, а не платформа, с помощью которой люди могли бы стремиться обрести благоволение у Бога. Они уже были спасены, а теперь Бог просто говорит им, как жить так, чтобы быть верными Ему. Основное требование Моисеева Завета ничем не отличалось от основного требования завета Авраамического, как и Евангелия, и это послушание веры. Форма завета могла быть впоследствии изменена (таковы новые законы для проживания в земле обетованной), но основной принцип – вера предшествует послушанию – остается неизменным.

3. Закон не требовал совершенного послушания. Он был разработан для грешников, а не для непадших существ. Таким образом, основным требованием Закона были преданность, вера и доверие, а не безгрешное совершенство. Именно поэтому многочисленные грешные, но искупленные люди считаются в Писании хранителями Закона. Уходя в эпоху, предшествующую Моисею, или же приближаясь к Новому Завету, мы видим, что Ной (Быт.6.1-8), Иаков (Быт.25.27), Иов (1.1), Иосиф (Мтф.1.19), Захария и Елисавета (Лк.1.6) были безупречны в глазах Бога. Моисей был прав: этот закон было не слишком трудно сохранить, поскольку он был законом веры (Втор.30.11, Рим.10.1-12). Даже Втор.27.26 («Проклят тот, кто не исполнит слова закона сего») необходимо прочитать в контексте Завета, который не настаивает на абсолютном послушании хранителей Закона. Когда Павел говорит, что только исполнившие Закон будут оправданы в последний день (Рим.2.13), он говорит не гипотетически и не описывает несуществующих людей. Под исполнившими Закон Павел имеет в виду тех, кого он в другом месте назвал достойными Божьего спасения (Ев.4.1, 1 Фес.2.12, 2 Фес.1.5, также Мтф.10.11, Лк.20.35, 21.36, Иоан.5.29, Деян.13.46, Откр.3.4). Если это кажется нам странным, значит, мы исходим из наших идей о том, чего требует Закон, вместо того, чтобы прислушаться к таким библейским понятиям, как соблюдение Торы, праведность, послушание, добро, безупречность и достоинство.
4. Система жертвоприношений четко предлагала средство от греха. Если бы весь Закон был заветом дел, не предусматривающим прощения, это было бы невозможно. Израиль должен был бы быть выброшен из своей земли и обречен на ад в момент совершения первого нарушения! Тот факт, что он остался на этой земле, показал, что Закон был построен на милости и давал способ борьбы с грехом по крайней мире на символическо-типологическом уровне. Для израильтян было бы невозможно регулярно участвовать в системе жертвоприношений и при этом думать, что они могут что-то заслужить у Бога.
5. Закон был откровением о Евангелии. Павел рассматривал Закон в качестве свидетельства о Евангелии (Рим.3.21) и тени будущих благ во Христе (Евр.10.1). Иоанн рассматривает его как тип и прообраз благодати и истины, которые пришли во Христе, а Самого Иисуса – как воплощенный Закон, Тору во плоти (Иоан.1.1-18).Для Иоанна переход от Моисея ко Христу был плавным движением от благодати к благодати (Иоан.1.17), так же как для Павла это был путь из славы в славу (2 Кор.3). Закон был типологией Евангелия, Евангелие – эсхатологическим исполнением Закона.
6. Многие резюме Закона показывают его не как законническую систему. Например, «мандат Михея» (6.8), одно из нескольких послесинайских изложений Декалога, едва ли дышит легализмом. Авв.2.4 резюмирует веру как требование всей Торы. В Мтф.23.23 Иисус касается веры как главного в Законе. Но если закон по вере, значит, он не система оправдания делами. Различные библейские резюме содержания и требований Торы показывают ее существенную совместимость с Евангелием.
7. Дарование Закона навело на многих людей страх и трепет (Исх.19.16). Но само по себе это не означало, что Закон был программой дел. В конце концов, Евангелие не отменяет страх Божий, но возвышает его (Деян.9.6, Фил.2.12, Евр.12.18, Откр.1.17). Другими словами, такой же ответ предусмотрен всем континуумом Закона и Евангелия.
8. Предостережения против отступничества в Законе (Втор.28.15) не являются несовместимыми с его принципиально благодатным характером. Такие же предупреждения разбросаны по всему новозаветному Откровению, которое несомненно благодатно (Иоан.15.1, Рим.11.20, Евр.10.19). Благодать, условия и возможности реального отступничества не являются несовместимыми с домостроительством Бога в Завете. В самом деле, мы видим, что переход от Ветхого Завета к Новому не изменяет коренным образом структуру Завета. Пребывание и там и там основано на одних и тех же коренных условиях веры и верности.
9. Ветхий и Новый Завет, Тора и Евангелие есть типологический континуум. Будучи далеки от модного абсолютного контраста между Иисусом и Моисеем, новозаветные авторы ясно представляют Иисуса в качестве нового Моисея. В Иисусе личность и дела Моисея воспроизводятся на более высоком уровне. Иисус, как и Моисей, есть Пророк, Которого Бог обещал послать Своим людям (Деян.3.22). Его Крест начинает великий исход (Лк.9.31), спасая народ Завета от великого фараона – греха и смерти. Иисус и Церковь исполняют типологическую символику скинии и жертв, что воздвиг Моисей. В самом деле, все Евангелие от Матфея сосредоточено на этой теме – типологическом исполнении Иисусом дел Моисея, ее затрагивают и другие Евангелия. И Моисей и Иисус выходят из Египта, чтобы избежать кровавого указа тирана об их умерщвлении. Оба выросли в мудрости (Деян.7.22, Лк.2.52). Оба провозгласили благословения и проклятия с горы (Втор.28, Мтф.5.1). Оба преобразились на горе (Исх.34.29-35, Мтф.17.1-9). Оба дали истолкование Закона Израилю (Мтф.5-7). Оба предоставили Израилю выбор между жизнью и смертью (Втор.30.1, Мтф.7.24-27) и подвергались ропоту в Израиле (Исх.15-17, Иоан.6.41-43,61), и заступались за непослушный Израиль (Исх.34, Лк.23.34). Оба видят Бога лицом к лицу (Исх.33.11-23, Иоан.1.1-18, Мтф.11.25-30). Оба кормили народ в пустыне манной или хлебом (Исх.14, Мк.6.30, Иоан.6.22, 7.37). Оба праздновали Пасху и боролись до заката (Исх.17.12, Иоан.19.31). Оба оставили на прощание преемников (Втор.31.7-9, Мтф.28.16-20, Иоан.13-17). Если бы новозаветные авторы действительно хотели противопоставить служение Моисея делу Христа, они выбрали для этого очень странную стратегию! Более того, они представляли Моисея как типологического предшественника Христа, а не Его богословского противника. Иисус есть окончательный ответ на молитву Моисея: «Покажи мне славу Твою!» (Исх.33.18, Иоан.1.1-18). Я лишь в общих чертах и очень поверхностно касаюсь единства между Моисеем и Иисусом, между старым и новым Исходом.
10. Наконец, само ветхозаветное слово Тора не означает «правовой кодекс». Наше понимание библейской категории закона в слишком большой мере сформировано римскими, а не древнееврейскими категориями. Тора не была кодексом ни в каком смысле. Она была отеческим наставлением (Притч.1.7), содержавшим не только правила, но и рассказы (агаду). В этом сама суть Торы: она не точка отсчета для пелагиан, но мудрость и совет Отца, обеспечивающая целостное наставление для народа Завета. Отцы не дают детям повелений заслуживать их благословения, а дают повеления в контексте уже существующих отношений любви. Только так дети могут чего-то добиться послушанием. Им также не дают повелений просто для того, чтобы они чувствовали себя виноватыми, когда они не в состоянии чего-то выполнить. Тора дается как благодать, чтобы вести людей дальше по пути жизни. Родительские повеления и запреты – это не схема «слушайся и заработай дары». В хорошей семье ребенка воспитывают в любви. Его жизнь – это дар. О нем заботятся прежде, чем он сможет сделать для родителей что-то приятное или полезное. И даже когда он взрослеет, он никогда не будет подчиняться родителям, чтобы чего-то от них добиться, но он подчиняется, потому что любит их. Когда Павел наставляет детей «не раздражать отцов» (1 Тим.5.4), он говорит не об абстрактной справедливости, а о личных отношениях. Исполнение обязательств, основанных на личных взаимоотношениях, и есть древнееврейская праведность.

Моисеево устроение в реформатском богословии

Реформатские богословы, как правило, признавали благодатный характер Моисеева завета. Полный обзор этого выходит за рамки данной статьи, но несколько фактов покажут примеры реформатского подхода, не связанного с теорией повторения завета дел.
Кальвин утверждал совместимость основ Закона и Евангелия в НХВ 2.10. Хотя он мог абстрагировать моральные требования Закона от Завета в контексте антитезы Закона и Евангелия, он знал Закон как милостивый дар Божий. Он утверждал, что завет с патриархами «столь близок к нашему по своей сущности и реальности, что это по существу одно и то же» (2.10.2). Для Кальвина Закон был предварительным Евангелием, то есть он возвещал благодать Христа и вел к вере в Него как грядущего Искупителя. Закон и Евангелие представлены здесь не как два альтернативных способа спасения (один гипотетический и по делам, другой реальный по благодати), но как две фазы истории одного искупительного замысла. Таким образом, в понимании контраста Закона и Евангелия Кальвин следует Павлу в Гал.3-4, утверждая, что закон – это детство завета с Церковью, в то время как Евангелие – это завет с Церковью зрелой и искупленной (2.11.2-13).
Вестминстерские богословы несомненно были согласны с основами подхода Кальвина (ВИВ 7.5-6). Среди пуритан был достигнут широкий консенсус в вопросе о природе Закона. Эрнест Кеван, предлагая обширную историческую поддержку своего тезиса в книге под метким названием «Закон как благодать», писал: «Все пуритане были согласны с тем, что Моисеев закон не был дан Богом в качестве средства оправдания. Закон, данный через 430 лет после обетования, не отменяет его, и, следовательно, совершенно неверно считать его системой заслуг» (Р.118).
Совсем недавно Норман Шеферд также убедительно и всесторонне доказывал, что Моисеев завет является заветом благодати. Его пункты включают:

1. Моисеев завет был исполнением завета с Авраамом.
2. Он не отменяет Авраамов завет.
3. Наследие Израиля зависит от обетования.
4. Моисеев завет есть завет обетования.
5. Заповеди были предназначены для отделения Израиля от других народов, как удела Господа.
6. Закон был разработан, чтобы вести Израиль к святости.
7. Моисеев завет показал, что Бог прощает грех из чистой милости.
8. Закон Моисея есть правило жизни в благодати.

Все это только начинает охватывать огромный объем исторических доказательств, которые мы могли бы привести в пользу реформатского континуума Закона и Евангелия. Хотя реформаты готовы признать аспекты истины в их лютеранской антитезе, их акцент все же стоит на континууме.
Таким образом, я заключаю, что закон Моисея был просто Евангелием до Христа. Новый Завет – есть Ветхий в его зрелой, прославленной форме. Тора – лишь первая глава славной христоцентричной истории благодати.

Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn