One week of madness

1.
Теплый летний ветер окутал комнату сквозь распахнутое окно. Слегка пошевелил занавесками, пробираясь в самые укромные уголки гостиничного номера. Образовалась подозрительная несмолкаемая тишина - было слышно лишь легкое движение стрелок часов,  что висят над скромным рабочим столом, на котором царил неимоверный беспорядок.
- Какая же она не пунктуальная, черт возьми! – с яростью в голосе прервала удивительное молчание Рэйчел, мечась по комнате из угла в угол. – На самолет опоздала, к вечеру не явилась  – да где же ее черти носят?! Я ей устрою…
Рэйчел вся изнемогла в ожидании подруги, не зная чем себя занять. Она безалаберно разбирала чемодан, бесхозно швыряя, раскидывая вещи, куда попадет; они летали по комнате, словно птицы по небу, изворачиваясь, находя любое попавшееся пристанище в своем безобразном виде.  МакАдамс всегда легко заводилась - от природы ужасно вспыльчивый и обидчивый человек.  Такова ее сущность. Но хорошо, что уж больно отходчива она. Хоть тут не оплошали. Вот вся кровать в ее кофточках, шортиках, платьицах, а пол кишит ее распрекрасной обувью. Как же Рэйчел любила все девичьи средства передвижения: изящные каблучки, удобные сандалии, или привычные мокасины, которые всегда были под рукой. Обожала всеобразные туфли, дезерты, подходящие для легких теплых прогулок по парку босоножки, различные батильоны, но терпеть не могла балетки и ботфорты! Такое мог придумать только тот человек, который совсем не разбирается в женской привлекательности и способах обольщения.
Рабочий стол молил о помощи из-за всего бардака, что на нем творился. Но Рэйчел было не до этого. Она погрузилась в мысли. Целиком и полностью растворяясь в них, как она умеет. Одиночество. Оно овладело комнатой, село на плечи МакАдамс и свесило ножки, играя с ее ушками, теребя их, закручивая, веселясь, плавно переходя на кудри. Одиночество. Оно душило Рэйчел, цепляясь своими хваткими руками в глотку, расцарапывая ее, оставляя шрамы, било со всех сторон, запечатлевая синие пятна на теле. Одиночество. Не давало двигаться, не давало мыслить, не давало дышать. Такая тишина выводила ее из себя, мучила изнутри, мнимо разрывая сосуды, будто кровь вот-вот начнет выплескиваться, выливаться, откуда придется. Но это лишь казалось, это лишь слабость минутного воображения, присутствовало в мыслях, раздирало тело. Сидя на кровати, она опрокинулась назад, на десятки вещей, что по-прежнему безобразно теснились на покрывале, и закрыла глаза. Она всегда так делала - это как шаблонный протоптанный путь - прерывала пустоту своими теплыми мыслями, бесконечными мечтами и фантазиями. Она была обезбашенной фантазеркой, сумасшедшей метательницей, не смотря на ее годы. Да и что все время ставить человеку определенные рамки, выносить этот чертов приговор, глядя на возраст? Он решает только мелочи. А мечтать может каждый, хоть и сыт этим не будешь. Сейчас ее окутали мысли об Италии и ни о чем более. Ведь она находится в одном из самых комфортабельных отелях Рима, ожидая свою обожаемую и до чертиков не пунктуальную подругу. Они собрались на недельку-другую выбраться в Италию, купили путевки в тур, в который им, видимо, не судьба-таки отправиться, ведь кое-кто припаздывает. В Италию, в страну тех пресловутых спагетти и разнообразных по вкусу пицц, в мир сладкого пьянящего вина, что просто сводит с ума, поглощая мысли, не давая просторно думать. В страну римских руин и дворцов эпохи Возрождения, самой прекрасной эпохи, что могла бы быть. В страну жгучих, жарких, темпераментных мужчин, уличных танцев, что существуют под звенящую музыку и открытым, полным падающих сверкающих звезд, небом.
На часах восемь вечера. Темнело. Рэйчел встала и легкой поступью отправилась на балкон. Вечерний ветер теребил ее волосы, окутывая своим естеством свободные от одежды участки тела, дотрагиваясь до кончика носа, пробираясь под просторную блузку. Рэйчел, поддавшись велению ветра, расслабилась, забылась, растворившись в воздухе, словно вот-вот улетит в мечтах. На улице сияли фонари, ослепляя своим светом глаза, заставляя зажмуриваться, как только на них кинешь взгляд. Чувствовался аромат свежеиспеченной пиццы, что только-только положили на стол в вон той соседней небольшой и уютной кафешке. Оттуда доносились звуки приятной теплой музыки, что свободно гуляла по окрестностям этой улочки. Рэйчел, отрезвившись, решила отправиться туда, не дожидаясь подругу и самой развеяться. Но тут ее планы прервал телефонный звонок, что послышался из комнаты.

(...)

2.
Вечерний ветер Италии пронизывал все тело, заставляя прикрывать глаза и съеживаться, слегка касаясь кончика носа, щекоча уши, обвивая ноги своим мягким теплом. Рэйчел, безусловно, не терзала себя в догадках, кто это звонит. Энн! Ну наконец-то! - вскрикнула в мыслях актриса, наслаждаясь нежной музыкой ночного летнего воздуха.  Я ей сейчас всыплю по первое число! Извела меня всю чертовой неизвестностью… МакАдамс, заправив свои локоны цвета золотистой пшеницы за правое ухо, поддернув выполненную в коричневых тонах блузку, развернулась, хмыкнув носом, и уверенным шагом последовала к прикроватной тумбочке. Смело взяла в руки телефон и удивленным взглядом нахмурилась. Да, это весточка от Энн, но всего лишь серое сообщение. Всего две несчастные строчки! И так она объясняется?! Стоп. А может у нее что случилось? Все же нет, нельзя вот так вот просто накидываться на человека, не зная хоть малейшей информации. Ладно, подожду. Интересно будет послушать ее объяснения. Может и вправду что серьезное. Ведь сколько ее помню, по ней часы сверять можно было. Тут явно что-то не так. Она швырнула телефон на кровать, что все еще находилась в напряжении от того по сути хлама, что безвыходно теснился на ее просторах. Он ушла на кухню, достала прикупленное ранее итальянское красное вино. Голова разрывалась, будто вот-вот в ней вулкан извергнется, трещала не понятно от чего. Налила себе бокал доверху, чтобы обманутым путем привести себя в чувства, и просто спустилась, съехала на пол, скользя о крышку шкафа. Она думала. Думала о своем прошлом, о будущем, о настоящем. О своем безвыходном положении, об измотанном состоянии. Ее терзали мучительные чувства. Чувства далекого прошлого. Эти ощущения… колкими нитями сопровождали тело, оставляя минутные, но горестные отверстия. От каждой последующей мысли ее голова раскалывалась, будто кто-то колотил кувалдой по ее хрупкой вершине, словно хочет разбить ее, рассоединить на мельчайшие кусочки, разорвать все извилины, чтобы кровь рекой хлестала из любого отверстия, наполняла комнату своим естеством, перекрашивая пол в алые цвета, точно кисточкой кто провел. Одинокая слеза смочила щеку. Почему я плачу? - не могла найти ответ Рэйчел. Она знала, все знала, все помнила. Эти мучительные чувства терзали ее каждый день, мгновение за мгновением, минута за минутой, они изводили, выжимали все соки из ее трепетного тельца, заставляя выпускать реки ненужных соленых вод, окатывая подушку по ночам. Ощущение одиночества. Да, оно тут. Она его чувствовала. Оно не давало покоя, беспощадно барабаня своими ножками об ее тело. Такое прозрачное, белой пеленой бродило, словно тень, не давай покоя. Италия. Этот простор… музыка, аромат… Вот-вот приедет подруга, долгожданная любимая и очаровательная Энн Хэтуэй, но где… радость? Она пропала, испарилась, обещала вернуться, но где она? Все мысли поглощены расстройством, дурными воспоминаниями, о которых лучше умолчать. Рэйчел попыталась встать, но тут же упала на стул. Бокал вина выхлестнул из ее ладони и с треском раскололся на опасные осколки, замарав пол. Нет. Так нельзя. Она не должна видеть меня такой… беспомощной. Зыбкая дрожь пронзила все тело, заставив выгнуться упругой дугой. Она смело высушила лицо дрожащими пальцами и направилась в ванную. Выпустила воду. Это так успокаивает. Вода. Она льется, словно от души что-то отлынивает, уплывает, покидает, забирая все дурное, гадкое, оставляя ее чистой, непомерклой. Неожиданный звонок в дверь заставил Рэйчел загнуться и зажать уши пальцами. Чувствительна. Голова трещала, молила о тишине, о мертвых мыслях, что все не давали покоя, не давали спать ни душе, ни голове. Она тряхнула прядями, вытерла лицо о махровое полотенце и подошла к двери. Открыла. На пороге стояла ее опоздавшая, но такая родная спутница.

... продолжение уже не следует;