Мои учителя и кумиры

На фотографии: профессор философии Чанышев Арсений Николаевич

     Однажды,  проезжая по длинной ветке метро, от Щелковской, где жил мой покойный друг Гера,  до станции Митино, где жил мой двоюродный брат Володя Кулагин, а это больше часа,  я задумал написать очерк об учителях по «научной» стезе. Но потом решил добавить в этот «список» и учителей по жизни.

     Итак, надо сказать, что отец первый дал мне уроки, подернутые пеленой слез, которые формулировались фразой «дают – бери, бьют – беги». Даже тогда, когда я не знал его биографии, и то, что пожил-то он на свободе всего лет 5, а остальное время - по тюрьмам, я гордился им и  замечал в его поведении то, что складывал в свою копилку  поведения и привычек. Например, меня поражала его терпимость. После тяжелой работы, он приходил домой и ложился на свою кровать в нашей крошечной комнате, в которой стоял телевизор. А я приглашал пацанов и они смиренно ждали, когда отец придет и включит телевизор. Такова была тяга тогда к информации, к «кинам», которые можно было просмотреть после новостей на киргизском языке.
     И отец молча включал телевизор, и тоже смотрел до 11 часов, а то и засыпал. Мы же как пташки сидели на старом сундуке, и смотрели изображение сквозь «снег», «сетку», «рябь» и другие «производственные» помехи.

     Он научил меня нескупости, хотя бы еще тем, что купил мне карманный приемник «Нева», чудо техники в начале 60-годов, и этим дал толчок моим радиолюбительским замашкам.
      У отца были грубые, но крепкие умелые руки, а вот тонкости и премудрости столярного дела, аккуратности к делу я получил у нашего соседа Терентия Филипповича Малюшенко. Дядя Терентий был краснодеревщик, а после смерти отца помогал нашей семье в самые трудные моменты. Много я у него перенял, и в плане работы, и в плане поведения, слова.
       В школе у меня не было авторитетных учителей, кроме, может Константина Петровича (Петрика) по математике, да и то потому, что математика у меня шла хорошо. Хотя нужно в первую очередь сказать о моей первой учительнице, ссыльной, Руфине Лаврентьевне, которая вела нас по жизни первые 4 года в школе, и конечно была непререкаемым авторитетом. Уважал я, помню, нашу учительницу по пению, которая здорово играла на баяне, бесплатно давала мне уроки на баяне, и руководила школьным драмкружком.
      А вот авторитет, поведению которого хотелось подражать, нашелся среди старшеклассников. Это был хромой Володя Гришечкин, на 2 года старше меня.    Оказалось, что интересы наши развивались очень синхронно, это и радиолюбительство, это и обладание мотовелосипедами, это и поиски «информации» в библиотеках, это воздыхания по особям противоположного пола. Я его искренне уважал за ум, за трудолюбие. Учился он, как я помню, средне, но мастерить, паять, читать, - это у него было не потому, что одна нога была короче другой на 10 см, а по внутреннему побуждению. У него была очень красивая, корректная мать, казачка. Он считал себя художником, нарисовал, когда жил в Кокчетаве, какую-то знаменитую картину, и это я запомнил не зря. Видимо толчки к рисованию, к «творчеству» появились и от Вовки Гришечкина, и от соседа Ивана, который, заведя меня в чулан, показал, по-секрету, портрет Ленина, который он рисовал маслом втайне, и от дяди Коли Чепурнова, который за один день дал мне урок мастер-класса, срисовав с открытки берег реки с чайкой, настоящими масляными красками, разбавляя их хлопковым маслом.
     Уже потом, в Алма-Атинском техникуме у меня появился друг-учитель Паша (с ударением на второй слог), учившийся на 2 курса старше, который научил меня играть на гитаре, но главное – достоинству, спокойствию и даже игре в карты.  Паша не был ни хамом, ни амбалом, и на гитаре он был не самой крупной звездой, но авторитет имел и среди своих одногодков. И вот – и я, салага, считал его своим учителем, для подтверждения чего он самолично выколол на моем пальце точно такой же крест, какой имел сам.
    А вот из преподавателей в техникуме, тут нужно в первую очередь назвать Василия Ивановича, преподавателя по электротехнике. Может потому, что уже больно легко пошла у меня электротехника, и он, не задумываясь ставил мне пятерку за пятеркой, но еще за то, что я работал в его лаборатории, монтируя очень видимо нужный мне тестер, а еще за его формулировки «пусть будет синица в руках, чем журавль в небе», «Друг хоть спину защитит». Василий Иванович был высокий мужик лет 35, немного флегматичный, а вот Николай Николай Новомбергский, которого я могу назвать первым моим любимым учителем, был небольшого роста, седой, с очень благородной внешностью. Я помню, как он идет по коридору АЭТС и кивает своей головой в ответ на приветствия. Он окончил Ленинградскую академию связи имени Буденного, должен был поступить в аспирантуру, но началась война. Преподавал он в АЭТС «Усилители», и этот предмет вполне был интересен мне. Николай Николаевич очень ясно и кратко читал свой двухсеместровый курс, и после изготовления тестера в лаборатории радиотехники я пошел в лабораторию усилительных устройств, где поначалу изучал осциллограф. Николай Николаевич дал задание сделать характериограф для исследования транзисторов, который, в конце-концов, вошел в дипломный проект. А руководителем был, конечно, Николай Николаевич Новомбергский.
      Во время службы в армии я переписывался с ним, а по окончании приезжал к нему домой и получил благословение на поступление в Московский ВУЗ.
      В МЭИ я приехал с толстенной книгой В.И. Сифорова «Радиоприемные устройства», которая досталась мне от моего двоюродного брата Володи Кулагина, по стопам которого я пошел в АЭТС, и никогда не думал, что уже на первом курсе буду провожать Владимира Ивановича до трамвая после вечера- встречи со студентами первокурсниками. Но только через почти 10 лет он станет моим руководителем по аспирантуре, а до этого я находился под влиянием моих учителей – и сверстников, и преподавателей радиотехнического факультета МЭИ.
      И вот тут, в МЭИ первым своим учителем по времени мне надо назвать своего сверстника Колю Чистякова. Конечно перескоки в новые зоны жизни, как из Кара-Балтов в техникум,  а потом в Московский ВУЗ – это качественные скачки. Коля Чистяков же уже отучился в МФТИ, пусть даже один курс, но это придавало очень большую уверенность ему, он чувствовал себя как рыба в воде. Но главное, что неоспоримое лидерство в учебе сочеталось у него с необычайной скромностью. Он собирал нас за столом и объяснял то, что мы не поняли на лекциях, причем яснее, чем преподаватели. Высшая математика, физика, другие базовые предметы, и всегда самые сложные места пояснялись Колей Чистяковым. Так что может с опозданием, мне нужно отметить, что он не только другом мне стал потом, но и был первым учителем в МЭИ. На первом курсе я стал заметным студентом не по учебе, а по общественной работе – как комсорг  нашей группы Р2-72. К тому же я подружился с нашим начальником курса Юрием Ивановичем Лукашенко и стал его УИРовцем, первый курс паял микросхемы в лаборатории цифровых импульсных устройств кафедры Радиоустройств МЭИ.
      Юрий Иванович потом очень выручит меня. Когда я попал в неприятную ситуацию, и меня могли выгнать из института, он устроил меня в ОКБ МЭИ. Работа в ОКБ МЭИ дала мне новое направление, и потом на 5 курсе я пришел на кафедру РПУ к Валерию Борисовичу Текшеву, что я могу считать самой большой удачей во время учебы в МЭИ.
      Но о В.Б. я еще много буду говорить. А до этого я долго смотрел снизу вверх на нашего секретаря ВЛКСМ Владимира Куимова, отчество у которого было Ильич. Мне, начинающемуся активисту очень интересно было наблюдать его во время ведения заседания факультетских бюро, которые назывались тогда несколько резковато для англоязычного комсомольца: «факбюро». Так вот однажды, когда мне не было ясно что-то из основ радиотехники, я обратился к нему, и он мне так ясно все разъяснил, что я помню это до сегодняшнего дня, а понятия комплексной плоскости поясняю студентам до сих пор в его транскрипции. И вот тогда я понял, что его звание Ленинского стипендиата получено им не по блату! Из преподавателей тогда на первом курсе, не многие врезались в памяти, но вот преподавательница философии, которая принесла мне Библию, а также преподаватель Хорошилов, который из всех сил объяснял нам преимущества социализма, запомнились. Понравились мне доцент Баскаков С.И., и хотя он вел не нашу бригаду, но так мирно собирал всех студентов в кружок и пояснял довольно сложные вещи.Это был истинный ученик академика Котельникова и сейчас таких нет в области «Основ радиотехники». Запомнил я и Николаева, соавтора Котельникова, и не только потому, что он был очень строг на экзаменах, а потому, что требовал ясного понимания решения простейших задач. Куратор нашей группы Р2-72, Проломыч, достоин отдельного длинного рассказа.
      Каждое лето я ездил в стройотряды, и некоторые бойцы становились не просто формальными «бригадирами», а учителями. Пожалуй мне очень симпатизировали Папа (Володя Папоротский), Сима (Сережа Симонов). Интересно, что именно с этими моими друзьями двуручная пила шла как по маслу. Если же пила «Дружба» не идет, то ясно, что и дружбы не будет. Остался в памяти Гена Крокодил (Левченко), и не только потому, что она показал мне несколько аккордов на шестиструнной гитаре, но и как пример предельной человечности.
      В ССО «Саяны -75» познакомился я и с работягой, умницей и «народным философом» Женей Андреевым, который стал моим поводырем до сих пор. С годами мне самому нужно было становиться «бригадиром», поэтому учителей стало меньше. Но вот на Сайно-Шушенской ГЭС я поработал в одной бригаде с бывшим нашим секретарем ВЛКСМ РТФа, Николаем Гончаровым, в будущем Депутатом Госдумы, и уже тогда он остался в памяти своей «простотой», байками и бесшабашным поведением. Ясно было, что там, где он появлялся, он становился генератором идей и дел. Это впечатляло.
      После ОКБ МЭИ я однозначно сел на тему расчетов транзисторных СВЧ усилителей, которые однокашник Ваня Вериго назвал МШ ШП ТУ СВЧ. Я осел на кафедре РПУ и наблюдал за внутренней жизнью этой кафедры. Благодаря Валерию Борисовичу на 5 курсе я опубликовал первую свою научную статью. 
     Написана она, конечно, была чисто В.Б. а я просто попробовал научиться вывести основную в ней формулу для коэффициента шума в системе Т-параметров. Благодаря этой, а затем, написанной по тому же сценарию еще нескольким статьям, я стал участвовать в семинарах, конференциях, где увидел разных знаменитостей в нашей СВЧ области, например, Шварца Наума Зиновьевича, Данича Ю.С., полковника Онищука А.Г. Все это дало мне хороший шанс поступить в аспирантуру МЭИ после работы в течении 3-х лет во ВНИИ «Альтаир». Казалось бы, что там можно было бы найти учителя, но нет, ни звания, ни ордена не добавляли каких-либо авторитетных очков ни сыну генерала Арефьеву, нашему начальнику лаборатории СВЧ , ни к.т.н.  Генералова,   которого я даже воспринял как антиавторитет для подражания. А вот зато Тамара Алексеевна Бочарова, не обремененная учеными званиями, показала пример трудолюбия к нашей специальности, и с ней мы написали несколько научных статей, которые помогли мне потом в научной работе.
      Мне всегда везло на женщин-начальниц. А вот на конференции студентов, я услышал довольно обкатанное выступление В.И. Сифорова, и появилась возможность поговорить «за сценой» с писательницей, д.ф-м.н. И.Вентцель, пишущей тогда под псевдонимом И.Грекова. Это была легендарная личность, и вот – прочтение тогда её полузапрещенных повестей, а также небольшая личная беседа оставила неизгладимое впечатление. Это была носительница правды, силы, интеллекта, борьбы.
     Ясно, почему я рвался в аспирантуру, в поисках учителей, и ориентируясь по прежнему на Валерия Борисовича. И вот – поступил, благодаря семи опубликованным статьям, и руководителем моим назначается Владимир Иванович Сифоров – чл.корр. АН СССР, известная звезда науки, зав. каф. РПУ. Он принимает у меня вступительные экзамены, минимум по специальности. И – хотя в таких случаях считается, что руководитель формальный, я все же так бы не сказал. Заседания кафедры, заседания философского семинара, вечера, давали повод наблюдать за ученым. И потом – два юбилейных заседаний кафедры, посвященной 70-летию и 75-летию Сифорова, это все таки дает основание считать, что этот человек был для меня неформальными ведущим в те годы. Однажды шел дождь и я стоял под навесом возле одного из входов МЭИ. Вдруг под навес забегает Владимир Иванович. Я поздоровался, и тут же сообщил, что я, мол, ваш аспирант. Владимир Иванович неформально спросил меня, как у меня дела, я «пожаловался», что еще не утвердил план работы на второй год работы. Как раз все бумаги были при мне, и мы все тут же уладили. Я получил массу подписей академика, и потащил всё это на кафедру. Каковы были глаза заместителей, у которых я тогда уже вышел в квалификацию «ненадежных» по идеологическим соображениям. «Какое право вы имели получать подписи»? –«Но В.И. – мой руководитель!»
     Последнее впечатление о характере Владимира Ивановича я получил на одном юбилее НТО им. Попова, которое тогда возглавлял Сифоров. Не помню почему, но я как раз был возле гостиницы "Москва", где проходил юбилейный фуршет. У гостиницы стояло несколько «Чаек». И тут выходит В.И., которого ведут под руки, видимо, жена и дочь. Конечно же, я так и подумал, что его повезут домой на «Чайке». Каково же мне было задуматься, когда семейка повернула в метро имени тов. Ленина!  Никаких такси для такого светилы науки! И еще – прочитал я последнюю книгу В.И., «Тангенс выживания», и понял, какую ноту правды и честности надо держать в мемуарных воспоминаниях.
      Как раз в те годы, когда я заканчивал аспирантуру, я втянулся в окололитературные круги Москвы. И познакомился с Эдмундом Иодковским, поэтом и руководителем  полузапрещенного ЛИТО. Так получилось, что в тот 1984 год мне пришлось формально выполнять аналогичные функции в булгаковском клубе Москвы. Мы сдружились и я получил карт-бланш на вход в его ЛИТО, хотя не был никаким писателем или поэтом.
     Многое поразило меня тогда. Эдмунд мог делать свое организаторское дело как наркоман, но при этом мог и посмеяться, и потрунить над собой. И хотя Арсений Николаевич Чанышев, которого я также рад был бы считать своим учителем в области жизни и литературы, временами «срывался» на Эдмунда, я всегда находил объяснение и оправдания Эдмунду Феликсовичу.
     И вот я попал на работу в НИИ Приборостроения в г. Жуковский, в котором, казалось, мне придется заканчивать свой жизненный путь. Тут мои удачи  были связаны с Эриком Галеевым. Он стал моим редактором, и научным, и в других делах. Очень приятно было работать с Л.Б.Мироновой и В.А.Крицыным.
     И – в эти годы я подружится и считаю это большой удачей в жизни – с Любовью Евгеньевной Белозерской-Булгаковой, женой писателя Булгакова. Ей было уже под 90, но даже сейчас, через 20 лет, много из её слов, действий, остается под моим пристальным размышлением. Так что её тоже хотелось бы считать своим учителем.
     Можно сказать, с подачи Любови Евгеньевны, я познакомился и долгие годы дружил с художником Виктором Прокофьевым. До сих пор многие его шаги в жизни считаю эталонными в своем поведении.
     А вообще-то есть еще люди, которые хочется возвести на высоту. Назову просто по именам: изобретатель радио Попов А.С., писатели Булгаков М, Платонов А., художники А.Архипов, А. Пластов.
     Теперь, в начале 21 века, я попал в другие, уже более титулованные круги, профессоров и народных художников, Здесь блестят художники А.Миронов и С.Сиренко, профессора Пермяков В.А. и Банков С.Е., философы и мыслители Арсений Чанышев,  Денисенко Гера и Саша Пчелин.
     О Гере, большом ученом, таланте и алкоголике-любителе, зеркале России, который уже ушел из жизни, причем так незаметно для этой самой России, мне хочется отдельно сказать. Талант – это пожалуй о нем. Больше всего он поражал глубиной мысли о литературных делах. К этим делам формально я был ближе. Но память, замечания, высказывания, цитирование великих – это в Гере завораживало так, что хоть рот раскрывай. И вот такие люди исчезают и остаются в прошлом и отходят все дальше и дальше.

     Руководитель изостудии МЭИ, Ротанов Николай Михайлович – художник, которого часто вспоминаю. Вспоминается его простота, кротость даже, абсолютная безотказность к студентам ЗНУИ. При том, что, как оказалось, это был авангардист, мыслитель,  творец, создавший Планету Ротанова!

      Солженицын Александр Исаевич – мой кумир в литературе, жизни и поведении; я следил за ним еще со времени прочтения примерно в 1973 году «Одного дня».  Александра Исаевича я видел «живьем» всего один раз. Зато сколько раз я выезжал в тот район Щукино, где он жил, в надежде его встретить. В общем, мечтал о разговоре.  Даже на Пасху однажды ездил туда, зная, по информации, что он приходит туда на Христово Воскресенье.
     О Высоцком не говорю - с его именем я прожил "всю оставшуюся жизнь". Когда Высоцкий умер, я прибежал к своему другу Ване, а они только что принесли из роддома Яну - мою будущую кресницу и купают. "Чем вы тут занимаетесь, - рычал я - Высоцкий умер!"

      Владлен Алексеев, писатель-энтузиаст, автор 20 книг (не в количестве дело, а в том, с каким трепетом он их писал)  – тоже мой друг и учитель. Доброжелательные отношения у нас были с ним. И кстати грамотность  его как писателя были на высоте. Художественная проза, его была несколько не моего склада, я люблю более закрученную, насыщенную прозу, а он писал академически растянутые мемории.
      Есть у меня сейчас еще один близкий друг – писатель Владимир Галкин - настоящий творческий русский человек, болеющий за окружающий мир. Назову еще поэта Толю Сенина, достойного написанию романа о нем.
      И еще отмечу две звезды по научным делам – Сережу Подковырина (Чуду) и Сережу Банкова, большого умницу, раскованного в мыслях и научных и в понимании окружающего мира. Вот бы иметь такую голову!
      Вот мои кумиры по жизни. А говорится в Библии: «Не сотвори себе кумира». Нет, не согласен. Кумир, он как стрелка компаса. Без него грустно, неинтересно жить. Была у меня мать – я жил как за ее спиной. Нет матери – я первый претендент стать перед испытанием, перед допросом. Без кумира, без поводыря жить нельзя.

17 апреля 2012 г.