Рождение народа Книга 1 Прелюдия Империя

Рождение народа
Книга 1
Прелюдия: Империя
Юрий Ижевчанин

С использованием стихов Несущей Мир, Игоря Кривчикова и Я. А. Фельдмана и иллюстраций Вильяма Девлеткильдеева
Ссылки на трилогию в хорошем формате
Прелюдия
https://cloud.mail.ru/public/EYb3/DnjaPAoGU
Первая колония
https://cloud.mail.ru/public/GLtL/cGXPbL5Np
Южный мир
https://cloud.mail.ru/public/9hBL/CJZqWxWZ2

Оглавление
Чуть-чуть о правилах игры 2
Глава 1. Оружейник Тор 2
Глава 2. Шмель и лилия 14
Глава 3. Крестьянин Урс 30
Глава 4. Возвращение принца 39
Глава 5. Переселение 53
Глава 6. Мятеж 60
Глава 7. Жёлтое кровавое небо. 70
Глава 8. Карлинор. 77
Глава 9. Суд 82
Глава 10. Жёсткая проверка 89
Глава 11. Праздник 108
Глава 12. Сейм 123
Глава 13. Расцвет Жёлтых 131
Глава 14. Столичная паутина. 135
Глава 15. Ложь во спасенье и правда как ложь 148
Глава 16. Dura lex… 158
Глава 17. Вновь Карлинор. 163
Глава 18. Разгром Жёлтых 175
Глава 19. Возвращение в Колинстринну 182
Глава 20. Линья 195
Глава 21. … Sed lex 204
Глава 22. Паутина власти 218
Глава 23. Клинок и яд 238
Глава 24. Вторжение 250
Глава 25. Перелом 265
Глава 26. Путь солдата 275
Глава 27. Мир 283
Глава 28. Процветание 295
Глава 0. Мир, в котором живут герои 299


Чуть-чуть о правилах игры
Мир этих произведений — одного корня с нашим, люди и жизнь те же. Поэтому для понятий, подобных имеющимся, использую  привычные слова (верста, король, рокош, джигит... а не какие-то алгай д’сисвай). Это не обязательно в точности то же (например, цеха ограничивают качество лишь снизу). Не ждите авторских оценок героев, их действия и мысли позволяют вам самим сделать выводы (принцип китайских и японских классических романов). Слово «старки» появилось здесь намного раньше Игры престолов (для судящих по ключевым словам). Подавать в суд на Игру престолов не собираюсь ;. Фантазии намного меньше, чем кажется. Всё необычное хотя бы где-то, в зачаточной форме, было в нашем мире или взято из заслуживающих некоторого доверия легенд, сохранивших отрывочные воспоминания о забытом официальной историей (например, «Махабхарата»), и очищено от явной выдумки. Также старался не игнорировать естественнонаучные законы, а в случаях, когда знания ещё недостоверны и вариативны, выбирал не противоречащие друг другу гипотезы. Можно считать это научной фантастикой, ориентированной на развитие людей в стабильном обществе, а не костылей для них в нестабильном, требующем для выживания экспоненциального роста, пожирающем само себя и всё вокруг и заканчивающимся чем-то типа Тёмных веков и битвы при Курукшетре; на тех, кто ощутили себя Детьми Божиими и Учениками Божиими, а не рабами божьими либо рабами «свободы» и греха. Формально они настолько же менее свободны, чем мы, как святой по отношению к Бугру Ивановичу: последний свободен делать и добро, и зло, а первый ограничен… Но они не святые, просто вместо деградации перешли на более высокий уровень способностей и духа, перенеся с собой и слабости, и грехи человеческие.
Мотивация некоторых имён. Кришна, он же Чёрная Благодать, Дьявол, Князь мира сего, Отец Свободы (в том числе и от истины), Великий Заимодавец… В нашем мире спровоцировал битву при Курукшетре и склонял своих союзников к самым подлым действиям, теоретически «обосновав» это в Бхагавад-гите. В том мире был Наблюдателем и Охранителем, пока не пожелал присвоить мир себе и править им. Зломудр, неизмеримо умнее любого человека и на порядок сильнее Победителей; абсолютно внеморален; воплощение разума, «свободного от ограничений»; безжалостно и холодно справедлив в наказании сбившихся со своего Пути; охотно даёт взаймы блага и до окончания времён будет взимать проценты; ничего общего не имеет с примитивным глупым злом наших сказочек. Победители. Первые сверхлюди, в очаровании от своих обретённых сил натворившие массу зла, но не потерявшие чести и морали, и теперь искупающие грехи, сдерживая Кришну. Низведение Бога до идола, обращение к Нему за благами или приписывание Ему качеств существа считаются гораздо более страшным грехом, чем поклонение низшим Его сущностям: если Бога превращают в идола или в божество, молитвы Богу перехватывает Кришна.
Глава 1. Оружейник Тор
Тёплым весенним утром к восточным воротам Линьи направлялся Сур Кристрорс, глава цеха оружейников города Нотрана. Как и полагалось не изнеженному гражданину достаточно высокого положения, он ехал верхом, впереди, на рыжем крепком коне, под стать рыжебородому хозяину. Мастера Мощных цехов носили бороды, в отличие от большинства старков. Сур был одет в дорожный костюм: льняную рубашку и длинные штаны. Погода стояла хорошая, и ветер развевал чёрные волосы на непокрытой голове. У пояса висел отличный боевой молот, выкованный мастером для себя. За спиной — арбалет. Следующим крепко сидел на осле его семилетний сын Тор, тоже в дорожном костюме и с деревянным молотом у пояса. Последним на телеге, запряжённой мулом, вёз вещи слуга Вингс. Перед городом они приостановились. Освещённая утренним солнцем, Линья предстала перед ними во всей красе. Сур открыл книжечку «Знаменитейшие города Империи и иностранщины» и велел сыну зачитать про Линью:

«Город Линья, расположенный на удобной и красивой бухте Внутреннего моря — самый древний в Империи. Длительное время он был Имперской Республикой, а сейчас стал второй столицей королевства Старквайи, сохранив сенат и своего консула, кандидатуру которого теперь рекомендует король. Город славен древними храмами и дворцами, мастерами, художниками и гетерами. В нём иногда ещё звучит старинный линьинский язык, но почти все уже перешли на старкский. Столичный Зоор и Линья с презрением относятся друг к другу, считая соперников спесивцами. Гости из других стран любят прекрасную Линью. А король и чиновники предпочитают Зоор.
Город стоит на невысокой горе, поднимаясь от подножия до вершины. Наверху всего три здания. Серый гранитный дворец консула самый маленький и невзрачный из них. С другой стороны высится громадный Великий Храм Двенадцати Победителей. По легендам, ему уже три тысячи лет. Его стены, облицованные розовым туфом, гармонируют с золотым куполом, на котором лазуритом выложены двенадцать семиконечных звёзд. Посредине красуется роскошный мраморный дворец за глухой стеной, украшенной прекрасными фресками, изображающими сцены из жизни самых знаменитых любовных пар. Это гордость Линьи, школа гетер.
Склон от вершины до первой террасы занимает Ярус Патрициев. Здесь в основном древние дворцы аристократических родов. Большинство из них фактически стали музеями и увеселительными заведениями для богачей и знати, поскольку обедневшим патрициям надо их как-то содержать, а потеря старинного родового гнезда означала лишение статуса для всего рода. Резко выделяется пара дворцов новых патрициев, стремящихся затмить старую знать. С северной стороны выдолблен громадный амфитеатр, государственный театр Линьи. В нём идут самые торжественные церемонии и праздничные представления. Изредка в качестве огромной чести автору разрешается представить свою пьесу. Театру тоже пара тысяч лет.
Далее расположена первая терраса. На ней возвышается здание Сената, а перед ним раскинулся Форум, украшенный десятками скульптурных групп. Тут располагаются дома и дворцы нынешних хозяев жизни: богачей и Высокородных гетер.
Следующий склон занимают горожане среднего достатка. В частности, там кварталы благородных цехов. Выделяются мастерские Великих Мастеров, по размеру не меньше дворцов знати. Такой двор должен вместить более ста человек. Это семья самого Мастера, 24 подмастерья и 48 учеников, слуги и служанки, рабы и рабыни, да ещё два-три монаха-наставника. Но мастерским неприлично щеголять роскошью и красотой убранства. Даже дворы ювелиров и шелкомодельеров выглядят демонстративно скромно и просто.
Вторая терраса в основном место рынков, таверн и харчевен средней руки, постоялых дворов. На ней уютно расположились четыре театра. Театр Души: маленький зал для знати и их приближённых, где ставятся благородные пьесы про честь, героизм, любовь и веру. Театр цветов: большой и считающийся самым знаменитым в Империи. На его сцене через раз идут представления постоянной труппы и приглашённой. Попасть в состав постоянной труппы — великая честь для артиста, а быть дважды приглашённой — честь для театральной труппы. Театр кукол: создан специально для артистов с прекрасным голосом и актёрскими данными, но неказистой внешностью. Пьесу разыгрывают большие, красивые, роскошно одетые или полностью раздетые куклы, а слова их произносят и песни поют актёры за сценой. Театр страсти: специализируется на любовных представлениях, часто весьма эротических. Но до неприличия он никогда не опускается, в него можно ходить с подростками. Тут иногда оказывает честь публике играть в понравившейся ей пьесе Высокородная гетера. По актёрским данным гетеры обычно уступают артистам, но их слава и красота привлекают зрителей.
Следующий склон местные называют Падением. Тут живут горожане низкого достатка, и внизу он постепенно переходит в кварталы отребья. А у подножия, особенно в припортовых кварталах, царят шлюхи, воры, грабители, мошенники. Самые приличные места там — казармы для рабов, где владельцы кораблей оставляют гребцов, а купцы — партии рабов, привезённых на продажу. Но две улицы остаются чистыми и почти свободными от подонков общества от начала до конца: большие дороги, ведущие на форум от главных (восточных) ворот и от порта. За городом стадион, ристалище для поединков и воинских состязаний и Виселичное Поле, где не только вешают».

Во всех цехах имелись искусники, считавшиеся мастерами высочайшего класса. Их мало, попасть в их число очень трудно, почти единственный способ: стать Первым Учеником уже признанного Великого Мастера. Легче всего достичь этой ступени было художникам и гетерам. Но и здесь получить звание Высокородной или Высокородного означало пройти через тяжелейшие испытания и быть признанным другими Высокородными. Дома Высокородных художников частично тоже располагались на первой террасе, но казались крошечными по сравнению с дворцами богатеев и гетер.
Подойдя к воротам, мастер Сур и Тор стали разглядывать фреску, на которой изображён седовласый король с благородным и строгим лицом, повелительными глазами. Рядом с ним сидит красивая, несмотря на возраст, седовласая королева, само воплощение мудрости, чистоты и доброты. Она положила руку на плечо супругу, улыбается ему и кажется, что мудрыми словами смягчает сердце властителя, готового произнести суровое, хоть и справедливое, решение. За спиной у венценосной четы стоят три принца в парадных бронях. Внизу Высокими знаками, каллиграфическим почерком, на Среднем Языке написано четверостишие. Сур попросил Тора прочитать его. Тот на минуту наморщил лоб и произнёс:

Прекрасной Габриэли последнее прости,
Достиг великой цели, достиг конца пути,
Пришла пора с тобою из жизни уходить,
Всем показав, как верить, как жить и как любить.

— Из Песни о Габриэли! Значит, это наш великий король Эу, королева — прекрасная Габриэль из Линьи, и три их сына!
— Всё правильно, сынок!
Отец понимал, что мальчику помогла красиво прочитать надпись вовремя всплывшая в памяти песня. Но всё равно он невольно гордился сыном.
— Отец, как хорошо сделана городская стена! Так много картин и надписей.
— Сынок, в Линье каждая знатная и богатая семья держит кусок городской стены. Это лицо семьи, вот она и заботится.
— Отец, давай объедем стену и всю её посмотрим.
— Сынок, ты ещё успеешь посмотреть её всю.
Тор не заметил, что отец сказал «ты», а не «мы».
В этот день отец подыскал приличную таверну, где можно было остановиться всем, затем прогулялся по базару, зашёл в харчевню и везде говорил, как будто подвыпивши, кто он такой и что приехал к Великому Мастеру Хуру Оллорсу. Так поступить подобало по правилам вежливости. Прежде чем просить о встрече, надо было, чтобы Мастер узнал, кто к нему приехал. На следующий день мастер с сыном поднялись наверх, поклониться в Великом Храме и помолиться за успех своих дел. Когда Тор увидел мраморный дворец и фрески на его стене, он спросил:
— Это дворец королевы?
— Нет, это школа гетер.
— А кто такие гетеры? Я слышал это слово, но не понимаю: вроде они красавицы, а вроде — ведьмы…
— Гетеры — самые страшные из женщин. Они бесовски красивы. Взглядами, ароматами благовоний, сладкими речами и движениями тела они способны почти любого мужчину скрутить узлом и заставить себе пятки лизать. Ужаснее всего, что, если полноправная гетера захочет обольстить меня, а я вовремя не отвернусь и не ускользну, она имеет право вызвать на поединок любви. Если откажусь, вся семья будет опозорена. А если соглашусь, я на неделю поступаю в её распоряжение. За семь ночей она может сломить волю и превратить сильного мужа в своего позорного раба. Внешне он останется таким же, только душу потеряет. Так что, когда увидишь гетеру, старайся на неё не смотреть и незаметно уйти подальше.
Тору стало плохо. Он представил себя лижущим пятки чужой женщине. Было жутко и противно. К дверям школы двинулась группа из четырёх женщин. Одна из них, постарше, блистала красотой и властностью, за ней шли три писаных красавицы помоложе. Одеты они были неброско, но очень богато. Даже мальчик Тор почувствовал, какая притягательная сила от них исходит. Сын с отцом потихоньку ушли в соседний переулок. Мальчику было страшно: вдруг одна из этих женщин положит глаз на отца и вызовет его?
— Отец, это были Высокородные?
— Высокородная с тремя ученицами.
— А почему они считаются равными Великим Мастерам?
— Они очень долго учатся, много знают и умеют. И поэтому становятся ещё завлекательнее и опаснее.
— Даже короли женятся на гетерах, я слышал.
— Даже Императоры. Но их с детства учат противостоять очарованию этих красавиц.
***
На третий день Сур послал к Оллорсу слугу с просьбой назначить день встречи, получил ожидаемый ответ, что может заходить в любое время, и сразу же явился с визитом.
Мастер Хур был готов: не каждый день посещает глава ремесленников другого города. Оллорс пригладил короткую чёрную бороду, оправил рабочую одежду (на вид из холста, но на самом деле из дорогого льняного полотна) и вышел к гостю.
— Приветствую тебя, почтеннейший Мастер Хур! — начал нотранец, одетый в гиматий из тонкого шёлка, сапоги из оленьей шкуры, с чароитовой серьгой в ухе. — Рад поклониться тебе в твоей мастерской.
— Привет и тебе, уважаемый глава оружейников славного города Нотрана! Чем я могу служить моим товарищам по молоту и наковальне? — ответил Хур.
— Не по делам цеха я прибыл. У меня личное дело к тебе, Великий Мастер.
— Излагай. Я всегда готов поделиться секретами с уважаемым товарищем, — как полагалось по ритуалу, согласился Хур.
— Тор мой второй сын. Но я за шалости понизил его до третьего. Он всё время лезет в кузницу, интересуется, как, что, и, главное, зачем я делаю. Я хотел бы отдать его тебе в ученики. Может быть, он превзойдёт в мастерстве меня.
Хур посмотрел на черноволосого кареглазого мальчика в тунике и сандалиях, не выглядевшего особо сильным, отметил его живые глаза, с пытливым любопытством смотревшие на приборы в этой первоклассной мастерской. У Великого Мастера были не просто наковальни, горны и слесарные верстаки. Стояли и алхимические тигли для нагрева при постоянной температуре, и перегонные устройства, и гальваническая батарея с сосудом для гальванопластики. На полках лежали диковинные инструменты. Знакомы были только кристалл исландского шпата и батарея, которой отец раньше пользовался у соседа-ювелира, а недавно наконец-то поставил свою.
— Редко я беру учеников…
— Но, Великий Мастер, страшнейший грех будет, если ты не найдёшь достойного, чтобы передать своё мастерство.
— Знаю, знаю, — раздражённо ответил Хур. — Оставляй своего третьего сына на пару дней. Я посмотрю, достоин ли он быть моим учеником.
Мастер Хур через два дня с весьма кислым выражением лица сказал:
— Беру я твоего сынка. Как ты желаешь: будет он рядовым учеником или заплатишь за обучение?
Мастер Сур прекрасно знал, что десять лет он не имеет права справляться о судьбе сына, если тот будет отдан в обычные ученики Великому мастеру. Деньги у отца были, но он боялся: предложишь слишком много или слишком мало — Великий мастер обидится и откажет. Стоило рискнуть.
— Пятьдесят имперских золотых за приём и двадцать в год, — с дрожью в голосе сказал отец.
— Ещё чего! — хмыкнул Хур. — Сто и пятьдесят в год.
Отец незаметно облегчённо вздохнул. Раз пошёл такой разговор, он угодил ценой. И Сур с радостью предался обычному для ремесленника делу: торгу. В итоге сошлись на 75 золотых за приём и тридцати в год. Из имевшихся у него денег мастер сразу же отвалил 105 золотых, поцеловал на прощание сына, а затем отправился побыстрее делать покупки и готовиться к отъезду, чтобы не отвлекать сына от ученичества. Перед отъездом он, пользуясь своим положением, ещё раз повидал сына, понимавшего, что домой теперь вернётся очень нескоро. Но сквозь слёзы Тор сказал фразу, вознаградившую отцу всё:
— Вот это Мастер! У него под руками металл поёт!
***
Прошёл год. Отец не смог прибыть в Линью лично и прислал младшего брата с годичной платой. Дядя, как обычно, был хмур: так и остался запасным наследником, теперь ему уже ничего не светило. Но он был как-то особенно сумрачен.
За этот год Тор стал свидетелем двух приятных церемоний, а также нескольких неприятных. Количество учеников и подмастерьев у Оллорса не доходило до предельного: Мастер был нелюдим и весьма строг. Однажды он пришёл с цехового вечера в подпитии, вместе с другим мастером-оружейником.
— Позови Хина, — велел он попавшемуся под руку Тору.
Платник Хин жил в комнатке рядом с Тором. Мальчик даже подружился с ним. Хин был физически слабее, выдерживать нагрузки ему ещё тяжелее. Тор его порою подбадривал.
— Хин, ты слабак! — прорычал Мастер. — Моего наставничества не выдержишь. Иди в ученики к мастеру Ирликону.
Хин со слезами на глазах собрал вещи, а Мастер отдал остаток платы за год обучения Ирликону. Естественно, плата за приём возврату не подлежала.
Но это был не худший случай. Старший подмастерье Крин Сукинайтар беспощадно шпынял учеников, не скупясь на подзатыльники, трёпку за волосы и за уши по малейшему поводу. Однажды он побил платника Чиса, на несколько секунд промедлившего подойти. Когда наказанный закричал: «Несправедливо!», подмастерье добавил ещё колотушек и вдобавок сказал:
— Ты, шлюхин сын, провинился и ещё права качаешь!
Чис жил в комнатушке на двоих с Тором, Тору нравился смелый, ловкий и дерзкий ученик. Друг был старше Тора и говорили, что в следующем году станет подмастерьем. Конечно, такое обращение его смертельно оскорбило. Когда Крин с другими подмастерьями пил пиво, Чис подложил на скамью горячую болванку. Крин, не глядя, сел на неё и с воплем вскочил.
Мастеру не составило труда вычислить виновного по ауре страха и злобы. Чиса выставили за дверь немедленно, хотя спустилась ночь, а вещи вышвырнули вслед. Оллорс сурово сказал:
— Уважение к старшему — основа основ. Если он несправедлив, стерпи и покажи ему потом, что он допустил несправедливость. Если оскорбил тебя, уйди сам или дождись, пока положение станет примерно равным, и вызови его на поединок. Если бы этот шлюхин сын не стал мстить подло, а вызвал бы тебя, Крин, на поединок, как только стал бы подмастерьем, я был бы только доволен, когда он забил бы твои слова обратно в глотку. А теперь ты оказался вроде бы прав. Но больше язык не распускай. Остаток платы Чиса за год я вычту из твоего жалования.
Даже церемония возведения двух старших учеников в ранг подмастерьев оказалась омрачена. Одного из них Мастер оставил у себя, другому выдал десять золотых и велел через три дня уйти самому искать места у другого мастера. Правда, место нашлось завтра же. Но у других мастеров подмастерья получали намного меньше, и гарантии стать мастером не было.
Ещё через год Мастер задержал Тора и наедине объявил:
— Я мог бы сейчас немедленно отправить тебя в семью. Твой отец вляпался в дела, которые нам, ремесленникам, не по рангу. Он потерял всё состояние и положение. Но ты, стервец, кое-чего стоишь. Я оставляю тебя на положении обычного ученика. Завтра переселишься к остальным ученикам. Теперь будешь наравне со всеми выполнять работы по дому. Никаких тебе занятий с военным инструктором и с монахом, кроме тех, что для всех учеников.
Даже у обычных цеховых мастеров ученики занимались с монахами, осваивая грамоту, математику, средний язык, валлинский диалект и священные тексты. Мастера также учили их основам боевых искусств. Но у Великих Мастеров, привилегированной элиты сообщества, занятия были намного более интенсивными: попасть в ученики к Великому Мастеру и выдержать обучение означало прямую дорогу в полноправные мастера, причём с высокой исходной репутацией. В частности, Оллорс направлял своих учеников к помощникам знаменитого Учителя боевых искусств Суктраккита, лучшие подмастерья учились у самого гуру рядом с принцами и знатными юношами (конечно, если тот их принимал; Суктраккита, как и Оллорса, невозможно было без его воли заставить взять кого-то в личные ученики). Тор, помимо общих курсов, занимался индивидуально, осваивая Древний язык, классическую литературу, основы рудознатства и алхимии, а также проходя духовную тренировку. С военным инструктором он тренировался в маленькой группе, куда входили даже подмастерья, стремящиеся завоевать право заниматься лично с Суктраккитом. Конечно же, такая «привилегия» стоила Тору массы сил. Если бы не его гордость, он бы, наверно, плакал от болей в мускулах и синяков, полученных на занятиях по военному искусству, от необходимости дополнительно каждый день по полтора часа уделять тяжёлой военной гимнастике, от перенапряжения в голове, от того, что свободного времени практически не было. У Тора уже появилась мечта стать Великим Мастером. Огонь, металл и молот тянули мальчика к себе. Сомнений, кем быть, не возникало.
Правда, через пару месяцев индивидуальные занятия возобновились (не столь уж был суров Мастер, и денег у Великих Мастеров было более чем достаточно; зато старший сынок Оллорса был первоклассным балбесом, еле-еле умевшим ковать на уровне плохого подмастерья, а второй сын — полным рохлей, да ещё и покалечившимся, лишившимся трёх пальцев на левой руке, из-за чего не мог быть полноценным кузнечным мастером). Стало значительно труднее: от работ по хозяйству Тор больше не был освобождён. Голода он не знал, поскольку учеников кормили очень хорошо, но страдал от хронического недосыпания — выспаться в общей спальне было тяжеловато.
Другие ученики беспощадно шпыняли платника, неожиданно низвергнутого до их уровня. Приходилось Тору несладко: на презираемого всегда сваливают самые грязные труды. Урочной работы ему задавали больше всех, прислуживал он тоже чуть ли не больше всех. Тор еле терпел, и, если уж было невмоготу, убегал на заброшенный двор, там хватал тяжёлую дубинку, воображая, что держит традиционное оружие мастеров-оружейников — боевой молот, и дубасил гнилушки, называя их именами учеников, подмастерьев и служанок.
Как-то раз Тора просто довели. Смертельно уставший, он бухнулся со всего размаху в постель, а та оказалось мокрой. Он вскочил, а старший ученик Ванг, из-за громадной физической силы и самоуверенности бывший авторитетом у учеников, но которому очевидно не светило остаться подмастерьем у Мастера, лениво пробормотал как бы через сон:
— Не хотелось мне до сортира тащиться, я подумал, что дерьмо с мочой сочетается, вот и намочил твою постель.
Тор не выдержал и набросился на Ванга. Благодаря тренировке в боевых искусствах, ему удалось дважды сильно врезать насмешнику, разбив начисто нос и ударив под дых. Но мускулы у Ванга были железные. Он, не обращая внимания на хлещущую кровь, вскочил. Поединка не получилось, Тору сразу же сзади подставили подножку и стали колотить всей кучей, пока нос не оказался сломан. Тогда пришедшие на шум подмастерья растащили пинками кучу и позвали лекаря, подлечившего Ванга и Тора. Кристрорс не стал говорить, из-за чего драка. Подмастерья, посмотрев на постель, строго сказали Вангу:
— Налил воды, а сказал: «моча»?
Оказывается, это была стандартная «шуточка» над низшими. За мочу в чужой постели Мастер немедленно выгнал бы, а тут вроде не за что: обычная мальчишеская разборка. Правда, после этого Тора стали задевать чуть поменьше.
А Мастер соблюдал полный нейтралитет и не допускал никаких поблажек. Как только кровь перестала течь, Тор опять отправился в кузницу, и (надо же, период невезения!) кусок раскалённого металла отлетел прямо в ухо, так, что даже загорелись волосы. Половина лица оказалась обезображена, а мастер приговорил: «Всё в порядке, раз глаз цел! Даже с одним глазом были прекрасные оружейники. Зато по девочкам будешь меньше бегать!» Лишь как-то за праздничным столом Оллорс обмолвился:
— Может, из парня толк и выйдет: характер у него есть и дар Судьбы тоже.
***
В пятнадцать лет Тор стал самым молодым подмастерьем у Великого Мастера, опередив Ванга, отправленного искать счастья у других мастеров. Стало намного легче. Теперь уже было ясно, кто есть кто. Через год Тору поручались самые сложные работы подмастерьев, и деньги появились сразу же. Подмастерья после возведения в новый ранг устроили в его честь небольшую пирушку. По обычаю с первого заработка Тор был обязан ответить им тем же. Сказав, что Тору пора становиться мужчиной, они отправились с ним в публичный дом. Это заведение произвело на Тора ужаснейшее впечатление, а проделанное с женщиной вызвало физическую тошноту. Чтобы не оказаться упавшим в глазах товарищей, новоиспечённый член цеха выдул ещё чашку водки и выблевался как будто от винища.
На следующий день пришло ещё одно испытание. Учитель военных искусств Суктраккит лично потребовал Тора к себе. Он сразу же напустил на него пару помощников, а когда Тор отдышался от полученных колотушек, сам скрестил с ним оружие. Потом испытуемый удостоился поединка без оружия. Когда вконец измочаленный и избитый юноша поднялся на ноги, Суктраккит посмотрел на него острыми голубыми глазами и неожиданно ласково сказал:
— Вчера пил, небось?
— Конечно! Вчера меня до подмастерья подняли.
— После выпивки да гулянки умения твои совсем неплохие. И в драках настоящих участвовал, по морде вижу! Два дня передохни и приходи ко мне на занятия. Первые два месяца твой Мастер обещал оплатить, если ты мне подойдёшь, а потом сговоримся о плате: с подмастерьев и бедняков лишнего не беру.
Суктраккит не учил бесплатно, но плату назначал сугубо индивидуально.
— Да, кстати, ты будешь в одном оружии тренироваться или пройдёшь полный курс воина? — выстрелил в спину уходящему Тору Суктраккит.
— Я буду не воином, а мастером, — обернулся Тор. Слово «мастер» он произнёс с нажимом, так что при желании можно было понять: «Первым Учеником и Великим Мастером». Но можно было и не понимать так…
— Хорошо! У тебя честолюбие нормальное, а не пижонское. Будешь учиться искусству владения молотом, кинжалом и бою без оружия.
— Устраивает! — ответил Тор.
— Ну, спасибо! Оказал честь! — ехидно отреагировал на нарушение этикета Учитель. Тор покраснел.
— Не беда! Твоё дело работать, а не болтать! — рассмеялся Суктраккит.
Что наставник взял его в личные ученики, помогло Тору уворачиваться от дальнейших непристойных приглашений, ссылаясь на страшную усталость от интенсивнейших занятий. Подмастерья понимающе говорили ему:
— Всё так! Поэтому Суктраккит раз в пару месяцев даёт ученикам роздых, сам пьёт и гуляет недельку. Тебе пока придётся отлёживаться и отсыпаться, разве что пива с нами выпьешь.
Ещё через три года Мастер-учитель предложил ему выполнять шедевр и становиться полноправным мастером цеха.
— Но у меня не хватит денег! — воскликнул Тор.
— Помогу, — кратко сказал Мастер.
Тор прекрасно знал, что это значит. Прыщавая и неряшливая дочь мастера давно уже перезрела, и Мастер видел возможность выйти из тупика, в который его загнала жизнь: Тор после помощи обязан был жениться на дочери учителя. Затем можно было сделать зятя главным наследником всего дела. Лихорадочно зажужжали в мозгу мысли: что же делать? Вдруг, не продумав ещё до конца, он закричал:
— Наотрез отказываюсь!
— Что?!!! — заревел, как поднятый из зимней спячки медведь, мастер.
— А то, что я достоин тоже быть Великим Мастером! Я не буду держать экзамен на мастера, пока Вы, Учитель, не признаете меня Первым Учеником.
У старков величальное местоимение «Вы» использовалось очень редко, для важнейших обращений к Учителю, отцу или монарху. Глаза учителя чуть потеплели.
— Всегда я говорил, что ты стервец! Но не имею права тебе отказать. Посмотрим, выдюжишь ли!
Мастером стал старший из подмастерьев, получив вдобавок дочку в жёны, а в приданое деньги на маленькую мастерскую по соседству. У Тора же пошли годы беспощадной тренировки и жестокого дополнительного учения: Великий Мастер обладает доступом к сокровенному знанию Монастырей и Мастеров, общается и с высшими иерархами, и с принцами, и порою лично с царями, а со знатью чуть ли не на каждом шагу. Приходилось не только переучиваться мастерству. Надо было изучать науки и этикет, приглядываться, как ведёт себя Великий Мастер, чтобы не нарушить этикет второго уровня: когда неотёсанный и мощный медведь-Мастер обязан, по мнению знати, нарушать обычный этикет. Теперь Тор, как старший подмастерье и кандидат на первого ученика, присутствовал практически на всех деловых встречах Мастера. Иногда он был вынужден вести переговоры сам, когда учитель должен был отлучиться.
Через год после начала обучения, когда Оллорс увидел, что ученик выдерживает суровый курс, Тору открылось ещё одно измерение: Мастер привёл его в Храм Двенадцати Победителей, где обменялся несколькими словами со священником. Иерей открыл служебную дверь, за которой был потайной проход на подвальные этажи. Необычные светильники без открытого огня заливали всё ровным светом. Они спустились на второй подвальный этаж. Их впустили в довольно большую залу, где на столах стояли светящиеся плоские камни. Священник представил Тора монаху, и тот начал обучать знанию, хранившемуся в «древних книгах», как полагалось называть эти странные устройства.

Голова Тора просто трещала: новое знание и новые умения трудно согласовывались со старым. Но, когда удалось найти общую систему, стало удивительно легко и приятно думать. Он почувствовал, что перешёл на совершенно новый уровень. Работать стало ещё на порядок интереснее и увлекательнее. Мастер теперь советовался со своим первым учеником по трудным вопросам, и Тор полностью осознал принципиальное отличие Великого Мастера от обычного: Великий не должен останавливаться, если предстоит создать что-то новое, а уж старое он должен уметь видоизменять и сочетать всеми возможными способами.
Тор изменился на вид. Первому ученику, поскольку он по уровню не ниже рядового цехового мастера, было прилично носить бороду. У подмастерья выросла чёрная окладистая борода. Он её подстригал раза в два короче, чем Учитель, давая понять, кто старше. Из-за лет тяжёлой работы и физических упражнений Тор раздался вширь, руки его можно было теперь назвать ручищами, роста стал выше среднего. При весе более чем шесть пудов он двигался быстро и легко. По характеру был нелюдим, но в обычное время добродушен. А вот когда рассердится… За всё это его прозвали Медведем.
Личность Учителя, колоссальный поток знаний и умений, вливавшихся в Кристрорса и порождаемых им, полностью вытеснили воспоминания о бесконечно далёкой семье. Как и полагалось в старкском обществе, Учитель стал вторым отцом, его семейство — семьёй Первого Ученика. Мастеру Хуру пришлось даже напомнить Тору, что прошло десять лет с момента принятия в бесплатные ученики, теперь он имеет право повидаться с семьёй.
— Но лучше тебе в Нотран не ездить. Дома твоего больше нет, отец и мать умерли, про братьев люди из наших цехов ничего не знают, дядя спился и стал жалким нищим, цех ему чуть-чуть помогает.
Тор понял, что действительно теперь его предки — Великие мастера его династии, а отец — Учитель. Он передал через гостя из Нотрана пять золотых для дяди, попросив выдавать ему понемногу, чтобы не пропил сразу. А поскольку Мастер не добавил ничего конкретного про отца, Тор почувствовал, что за гибелью семьи стоит какая-то неприятная для цеха история.
В один действительно прекрасный день, когда всё шло нормально, случилась передряга. Тора вдруг сильно разозлило, что младший подмастерье вроде бы не так, как надо, раскалил клинок для закалки. Он набросился на него с кулаками, а когда другие подмастерья попытались его остановить, кинулся и на них, войдя в какое-то подобие боевого транса. В этом состоянии он сбил с ног самого Мастера. Тора оглушили, связали и как следует побили. Но даже упоминать об этом событии Мастер запретил. Вечером он вызвал к себе помятого Тора и сказал:
— Ты не виноват в случившемся. Поговорил с другими подмастерьями, и понял, что ты не участвуешь в их «развлечениях» со шлюхами. Рад, что ты брезглив, как и я. Такое часто бывает среди Великих Мастеров.
— Учитель, я виноват! Как могло случиться, что я на тебя напал? Но какое это имеет отношение к шлюхам?
— К ним — никакого, — улыбнулся Мастер. — Но к тебе — прямое. Ты по горло занят, причём и тело, и руки, и голова… Всё в страшном напряжении. Суктраккит хвалит тебя, говорит: не будь ты моим лучшим учеником, он бы тебя перетянул к себе. Брат Ир из Храма тоже восхищается. И я почти доволен тобой.
— Что же здесь плохого?
— От сверхнапряжения можно взорваться, что и случилось. Ты знаешь, что Мощные Цеха холодно относятся к женщинам. Но они необходимы как хозяйки дома, как продолжательницы нашего рода и как средство для снятия напряжения. Особенно для таких, как мы. Обычному мастеру достаточно напиться…
— Так что же, к шлюхам ходить? — уныло удивился Тор.
— Зачем? Тебе нужна своя женщина. Знаешь Ирсинг?
Тор вспомнил: Ирсинг — рабыня Мастера. Ей лет двадцать пять, симпатичная: пухленькая, черноволосая и черноглазая.
— Ну, знаю, — промямлил Тор
— Противна она тебе?
— Да нет.
— Я ей велел принимать тебя, если у тебя возникнет потребность. А тебе приказываю: как только почувствуешь, что накопилось внутреннее напряжение, иди просить её объятий. Я, если увижу, что ты на грани, тоже буду посылать к ней. Так что сейчас иди туда.
Объятия рабыни действительно оказались не противными, сама она ласковой, и всё это помогло снять внутреннее напряжение. Но Тор так и не понял, о каком же наслаждении от женщины говорят другие мужчины?
***
Когда Тору исполнилось двадцать пять лет, Мастер собрал весь цех и приколол к фартуку подмастерья собственноручно выкованный Учителем, украшенный городским ювелиром платиновый знак Первого Ученика Великого Мастера Хура. Оллорс попросил Цех принять нового мастера и втайне дал Тору деньги на драгоценный шедевр, который кандидат на звание мастера высшей категории должен был создать, и на первоклассный банкет, который он обязан был закатить. Помощь значила, что Тору нужно после инаугурации покинуть город и искать пристанище в другом месте, дабы не соперничать с учителем. Как полагалось по обычаю, на посвящении нового Великого Мастера были ещё двое Великих Мастеров, кроме Учителя. Они осмотрели и испытали созданный шедевр, подтвердив его соответствие требуемому уровню. На банкете Тора спросили (сначала как следует выпив): куда собирается переселиться? Он ответил:
— Я выбрал стезю Мастера-Отшельника. Прошу дать месяц, присмотрю деревню, чтобы обосноваться.
Великие Мастера были наперечёт, поэтому занимающиеся благородными ремёслами (оружейники, бронники, ювелиры, портные по роскошным платьям — шелкомодельеры, парфюмеры) порою обосновывались в деревушках в стороне от дорог, чтобы городская суета не мешала развивать мастерство, и чтобы приезжали заказывать изделия лишь истинные ценители.  Мастера имели право не принимать заказы сюзеренов от слуг либо вассалов, требуя, чтобы знатная особа лично явилась в мастерскую. Это распространялось даже на Императора.
Неизвестно, куда бы направился Тор, но помог случай. К Мастеру Хуру пришёл очередной заказчик — провинциальный барончик Тринь Таррисань из деревни Колинстринна, что в провинции Ломо возле гор. Хура осенила идея. Он позвал Тора, уже не имевшего права вмешиваться в дела мастерской.
— Слушай, барон, если денег нет у меня заказать, я посоветую, как стать обладателем оружия от Великого Мастера бесплатно, да ещё и прибыль получить.
Барона передёрнуло от столь прямой речи, но он навострил уши, соблазнившись возможностью.
— Я представляю моего Первого Ученика нового Великого Мастера Тора Кристрорса. Он ищет уединение, чтобы стать Мастером-отшельником. Сколько я понимаю, твой медвежий угол для этого подойдёт. И прозвище подходящее: Медведь.
Барон не произвёл на Тора плохого впечатления. Человек среднего роста, с проседью в волосах, глаза хитроватые, но в целом производит впечатление нормального малого. Договорились встретиться вечером в таверне. И Тор помчался в Храм наводить сведения о баронстве Колинстринна.
Владение состояло из девятнадцати деревушек в предгорьях и горах Ломо к юго-западу от кратерного озера Ломо. Места считались очень богатыми на леса, руды и минералы, а также на целебные травы. Всё это Тору было приятно и нужно. А что урожаи там низкие, его не волновало. Не так далеко от Линьи и Зоора, и вместе с тем на отшибе… Словом, место неплохое.
Барон тоже внёс свою лепту, поскольку уж очень хотелось заполучить Великого Мастера себе. Ведь таких оружейников на всё королевство было шесть. Так что Тор вернулся упоенный (через «е», а не через «ё») и убеждённый. Учитель встретил его на дворе мастерской. Видно было, что Оллорс тоже волнуется. Ведь, как правило, Первого Ученика разрешалось иметь одного за жизнь. Даже если Тор (не дай Судьба!) умрёт, не успев продолжить династию Мастеров, не факт, что нового Мастера разрешат учить именно Хуру, хотя он в этом случае будет иметь чуть больше прав. Убедившись, что всё прошло хорошо, Учитель повёл Тора к себе и дал несколько советов. Один из них был взять в цеху взаймы по максимуму, что составляло для Великого Мастера тысячу золотых.
Пара учеников Хура, и не худших, перешла к Тору: он, при всей нелюдимости, казался им лучшим наставником и более добрым хозяином. Подмастерьям это было делать неприлично. А Учитель преподнёс Тору на прощание ещё один подарок. За пару дней до отъезда он позвал Ученика на ужин. Перед ними танцевала высокая молоденькая русая девушка, практически девочка. Увидев, что она понравилась Тору, учитель сказал:
— Это мой подарок тебе. Ты уже знаешь, что тебе нельзя без наложницы. Я купил эту девушку в школе рабынь, она мне показалась самой симпатичной и заодно наименее шлюховатой. Я проверил, её хорошо обучили снимать напряжение.
— Спасибо, — не зная, радоваться ли, промямлил Тор.
Так что через три недели после инаугурации Тор взял взаймы у цеха тысячу золотых и уехал в деревушку Колинстринна, в дне пути от ближайшего города. Местный барон отдал ему участок земли, заранее проверенный священницей Эстар Охранительницы на возможность стройки, в уплату потребовав сковать драгоценные меч, кинжал и щит. Металлический щит мечника, как часть триады, был тоже специализацией оружейников. А обыденный щит был привилегией бронников.
Через пару недель у нового Мастера появились два первых подмастерья: Ун Линноган и Лун Урриган, оба из Ломо, обучавшиеся в Зооре. Прослышав, что в родных местах обосновался Великий Мастер, они без промедления направились к нему. Тор остался в основном доволен их навыками в ремесле, но общий уровень знаний и военная подготовка страдали: учились у обычного мастера. Тор подумал и решил: «Самому придётся заняться ими как военному наставнику, а общая подготовка… Здесь есть церковь и священник, внесу туда пожертвование, он будет учить моих учеников и подмастерьев! А потом приглашу монаха, когда построю часовню в мастерской».
Порадовало Тора, что местный кузнец Исс Линномор оказался хорошим мастером и интересным человеком. Его жена Эасса Ронартинс Каррина была исключительно умной и добродетельной женщиной. Она происходила из знатного женского рода Каррина, а как она оказалась в таком захолустье, оружейник предпочёл не спрашивать. Исс Линномор даже немного помогал Тору по хозяйству, закупая для него рабов и рабынь. Его жена хорошо знала местных людей, поскольку многих лечила, и советовала Мастеру, когда к тому приходили проситься в услужение. Их дочь Эсса Линномор Каррина была стройной, высокой, черноволосой девушкой. Кристрорсу она казалась писаной красавицей. Себя он считал уродом и никогда не допускал даже мысли об Эссе. Сын Сань был простецким и добрым парнем, старательно учился мастерству. Словом, вся семья кузнеца нравилась Тору, а Тор им.
Когда мастерская и первый дом были достроены, случилось событие, которое в родных местах Тора было очень редким, да и здесь бывало не каждый год. Выпал снег и держался пару дней. В туманный вечер Мастер с подмастерьями и учениками сидел на крыльце мастерской, любуясь снегом. Ун Линноган запел местную песню под аккомпанемент лютни:

Туман и снег на улице,
Кругом белым-бело,
Исчезли грязь и лужицы,
Тропинки замело.

Туманны крыши белые,
Расплылись огоньки,
О том, что с нами сделают,
Судачат дураки.

Туманны лица сонные,
И разнесёт молва
Туманные, казённые
Холодные слова.

Туманны опасения,
И, всем чертям назло,
Ищи сам направление —
Тропинки замело.

— Это песня времён нашего рокоша, — пояснил Ун.
Домашние Тора стали петь старинные песни, Мастер тоже играл на лютне и пел, на душе у него было тепло. Имир подпевала. Она мало что знала. В школе рабынь учили лишь одному, весьма грубо и даже жестоко. В этом доме ей было хорошо, люди сильные и добрые. Хозяин, конечно, строгий и требовательный, но на то он и хозяин. А Тор привык к наложнице и вроде бы чувствовал к ней симпатию.
Ещё не была достроена мастерская, когда появился первый заказчик, затем они потянулись. Сначала Тор брал на треть меньше других Великих Мастеров, через год поднял цену до обычной. Через два года Тор послал в цех весть, что готов отдать долг, и цеховые мастера приехали в мастерскую, на бронзовой вывеске которой красовалась горделивая надпись серебром:
«Мастер-оружейник из Линьи Тор Кристрорс»
Чуть ниже, помельче, зато золотыми знаками:
«Первый ученик Великого Мастера Хура Оллорса»
Ещё ниже, мелким шрифтом, зато платиновыми знаками:
«Первого ученика Великого Мастера Трона Кустарка, Первого ученика Великого Мастера У Киланора, Первого ученика Великого Мастера Чона Чоллиларса, Первого ученика Великого Мастера Усса Тронараринса, Первого ученика Великого Мастера Лина Элитайя, Первого ученика Великого Мастера Унгса Кангрангса, Первого ученика Великого Мастера Лингса Кангрангса, Первого ученика Великого Мастера Ора Клинтогора, личного оружейника Императора Арсана Великого».

Так что титулатура и родословная Великих мастеров не уступала титулатуре и родословной знати.
Процентов цех формально не взимал (ростовщичество строго порицалось и было уделом деклассированных), но при возврате долга нужно было закатить цеховой банкет и одарить всех мастеров. Поэтому мелких займов никто не брал. Тор устроил шикарный банкет и щедро одарил всех, начиная с Учителя. На сей раз всем было ясно, что деньги Тора. На следующий день прошла торжественная церемония отпуска Тора из цеха как Великого Мастера-отшельника. По традиции он заплатил последний добровольный взнос в сто пятьдесят золотых и поклялся соблюдать и крепить правила цеха. Вот теперь Тор стал хозяином сам себе.
Словом:

Строгий учитель
Ученику нужен был
Чтоб стать мужчиной.
В тяжком ученье
Можешь достичь мастерства.

Старквайя
Глава 2. Шмель и лилия
Принц Клингор, Четвёртый наследник престола королевства Старквайи, пятый час трясся в седле по дороге в деревушку Колинстринна в предгорьях Ломо, ещё года три назад Победителями забытую. Теперь там частенько бывали богатые и знатные люди: здесь обосновался прославившийся Мастер-отшельник Тор Кристрорс. В селе появился большой трактир и таверна с комнатами для вассалов и прислужников знатных гостей.
Местный кузнец Исс Линномор тоже был доволен: Мастер не был ему конкурентом, а работы у кузни здорово прибавилось (мелкие неполадки у знати или свиты всегда бывали), оплачивалась она, как правило, намного лучше. Конечно, увеличился и риск схлопотать вместо платы оплеуху, особенно если знатный гость приезжал в кузню после неудачного (по его мнению) торга с оружейником, так что поворчать тоже было на что… Тем более, что год назад умерла жена Исса Эасса, а вновь жениться Исс не желал: слишком любил свою супругу.
Дочь кузнеца Эсса Линномор Каррина, по традиции ставшая деревенской травницей, заодно зарабатывала поставкой Мастеру трав, необходимых для каких-то секретных рецептов. Кузнец порою мечтал породниться с Тором, но в последнее время стало казаться, что время упущено и это недостижимо.
Двор Мастера уже напоминал усадьбу. Барон сдал его роду в вечную аренду часть деревенских земель вместе с живущими там смердами, а вскоре Тор их выкупил, сделав для Таррисаня драгоценный боевой топор. Тот преподнёс его старшему сыну канцлера, любившему не очень стандартное оружие и воображавшему себя крутым воякой и опытным полководцем. Барон не прогадал: деревня теперь приносила раз в десять больше дохода. Он познакомился накоротке со многими влиятельными вельможами и знатными могущественными владетелями, пользовавшимися его гостеприимством, посещая деревню. Таррисань, соответственно, по полгода проводил в разъездах, отдавая визиты и выхлопотав места получше для своих наследника и третьего сына. Теперь он был озабочен судьбой четвёртого сынка.
Но вернёмся к принцу. Увидев на обочине родник, рядом с которым была каменная беседка и несколько лавок, он решил сделать привал. Там поджидала молоденькая крестьянка. Барон ввёл дежурство: девки и молодухи по очереди встречали гостей. Девственниц практически не осталось (пожалуй, лишь дочь деревенского кузнеца Эсса; она вроде бы заглядывалась на Мастера, но тот её полностью игнорировал), и супружеская верность теперь у жителей хромала. Зато дома стали намного более зажиточными. В таверне и трактире появились разбитные служанки и рабыни. Тор купил трёх красивых рабынь и нанял пару симпатичных прислужниц. Это было неудивительно: свободных женщин Кристрорс чурался из-за сломанного носа и шрама на пол-лица, заодно захватившего часть волос и изуродовавшего ухо. Впрочем, многие девушки считали, что такой шрам — всё равно, что шрам воина, полученный на поле сражения, и были бы рады, если бы этот угрюмый медведь обратил на них внимание.


Принц снисходительно кивнул девушке и предоставил желающим из своей свиты ухаживать за ней. Сам он выпил немного воды с вином и расспросил о местном бароне: ведь крестьяне зачастую знают такое о своих господах, что великосветские сплетники и не заподозрят. А жёсткое военное образование Клингора развило в нём привычку, отправляясь куда-то, разведывать всё, что можно, не теряя при этом времени. Барон оказался обычным типом захолустного помещика, неожиданно поймавшего Судьбу за волосы. Он был, вообще говоря, скуповат, но стремился демонстрировать знатным гостям радушие, а сам изо всей силы пытался их использовать, чтобы вылезть наверх.
Сначала крестьянка не поняла, кто с ней разговаривает. Одет был принц проще свитских. Обращался без всякой спеси. Насколько дорогое оружие висит у него на поясе, молодуха не могла оценить. И лишь когда один из сопровождавших обратился к её собеседнику: «Твоё королевское высочество», девица онемела и раскрыла рот. Клингор, раздосадованный, отвлёкся, а девушке объяснили, кто это. Когда к ней вернулся дар речи, крестьянка сказала, подхихикивая:
— По-моему, наш барон Тринь Таррисань еле добежит до места отдохновения, узнав, какой гость к нему нынче наведывается. Слухов, что твоё высочество приближается, не было.
Принц довольно ухмыльнулся. Наставники говорили ему, что худшая из привычек знати — трубить повсюду о своих намерениях. Настоящий полководец и властитель должен неожиданно появляться там, где нужно и где его не ждут. Правитель при этом может узнать немало нового и интересного про жизнь народа, а если дать подготовиться, управляющие и чиновники всегда спрячут концы в воду и организуют народное ликование.
Тут внимание принца отвлекла ещё одна девушка, проходившая мимо с корзиной трав. При властителе его свита, конечно же, отдала должное красавице, но держала себя в рамках, соблазняя лишь пристойными словами. Клингор посмотрел на её свежее лицо и свежие травы в корзинке, и захотелось задержаться в этих местах. Он попросил подвести девушку к себе.
Та глубоко поклонилась королевичу, отметившему изящество движений, с каким достоинством, редким для дочери простолюдина, красавица держится, а также высмотрел в разрезе пеплоса красивые груди.
— Ты, наверно, младшая сестра Великого Мастера?
— Я дочь деревенского кузнеца Исса Линномора, Эсса Линномор Каррина. Великий Мастер всегда с уважением относится к отцу как к честному человеку и хорошему знатоку своего дела. Я не раз слышала, как он звал к себе отца посоветоваться о важных делах. Так что наша семья уважаемая и не бедная.
Глядя на серьги и ожерелье девушки, принц отметил, что семья хорошего достатка, хотя, конечно, по меркам высшего света нищая. На двойную фамилию он почти не обратил внимания: дамы, выходящие замуж за людей ниже себя по положению, частенько сохраняли второе родовое имя, и их дочери носили его до замужества. А настоящих женских родов в Империи было по пальцам пересчитать. Клингор мельком подумал, что хорошо бы было, если бы все его подданные в провинции были бы столь здоровы физически и морально, зажиточны и воспитаны, как эта девушка. Управлять ими было бы намного легче, чем истеричной голытьбой и жадными типами, вообразившими себя богатеями.
— Ты умеешь ездить верхом?
— Конечно. Иначе во многие места, где растут лучшие травы, не доберёшься.
— А под пеплосом у тебя спрятан кинжал, как полагается у таких независимых девушек? — добавил принц, улыбаясь.
Что-то расположило Эссу к этому высокородному типу, сейчас выглядящему просто красивым и обаятельным молодым мужчиной.
— Зачем за пазухой? В причёске ему самое место. Скован он Великим Мастером в подарок моему отцу, так что кольчугу пробьёт, — сказала она, вынув кинжал и показывая его принцу.
Отделкой клинок был простой, но чувствовалось, что металл прекрасный. Это титановый сплав Великих Мастеров, обычную кольчугу он пропарывал легко.
— Чувствуется, что Мастер благоволит твоему отцу.
— Я уже говорила, что они очень уважают друг друга. Кажется, что Тор чванится, но как иначе вести себя с этой знатью, с нашим бароном, да и деревенские, не держи он их на расстоянии, стали бы наглеть. А с отцом он может иногда отвести душу. В город-то Мастер Тор не ездил, как здесь обосновался. Даже прислугу ему мой отец подбирал и рабов покупал.
— Так что, твой отец у Мастера вроде управляющего?
— Вроде друга! — обиделась девушка на подкалывание.
— Слушай, — перешёл на спокойно-повелительный тон Клингор. — Я велю подвести спокойную заводную лошадь с женским седлом, ты отправишься в село с нами. А то сейчас мои спутники ведут себя вежливо, но ты столь прелестна, что отпусти тебя одну, я бы ни за что не ручался. Судя по всему, ты — честная девушка?
От такого прямого вопроса Эсса покраснела.
— И ты хотел бы сделать меня бесчестной? — отрезала она.
— Нет, что я хочу, то я и хочу. Сейчас я желаю в целости доставить тебя к отцу и жениху, если он есть у такой недотроги.
— Отец мечтал посватать меня за Великого Мастера, — вдруг призналась Эсса.
— Этот Великий Мастер заодно и великий дурак, если он надеется найти себе невесту лучше, — ответил Клингор.
— Твоё высочество уже стало ухаживать за мной, — сказала девушка, вспрыгивая на кобылу. — А говорил, что просто хочешь доставить меня домой.
— Когда пчела видит красивый цветок, она не может удержаться, чтобы не насладиться его запахом. Но только глупая пчела сядет на бутон, когда он ещё не раскрылся или когда рядом находится ловушка.
— Пчёлкой-то тебя, принц, не назовёшь! — неожиданно для себя улыбнулась девушка. — Скорее ты — шмель, самый большой в своём гнезде, король шмелей.
— Ты тогда не обычный цветок, а пышная лилия на рассвете, вся в блёстках росы, — уже откровенно стал расточать комплименты принц, намекая на классическое стихотворение.


Роза шипами коварно грозит,
Рожки овца выставляет на вид.
В вихре любви только Лилия белая,
Всей красотой открывается, смелая.
 (Уильям Блейк)

— Можешь считать, что я тебе коварно грожу, — улыбнулась Эсса, уловив намёк. — Наверно, на ту, что рожки выставляет, я всё-таки не похожа.
Свита за спиной сдержанно заулыбалась, и принц (как бывало уже многократно) проклял своё положение, когда ни шагу нельзя ступить так, чтобы все не узнали и кто-то что-то не стал придумывать. И вдруг он загрустил:
— Ты не представляешь, насколько права насчёт короля шмелей. Очень скоро наш добрый король поженит меня на ком-то, чей отец или брат нужен из политических соображений, и стану я королём гнезда, где толстая и неповоротливая царица будет производить новых шмелей, дабы наш род не захирел.
— Такова судьба многих, и не только коронованных особ. Мой отец отдаст меня за нужного ему по делам цеха либо тоже по «политическим соображениям», — ответила Эсса.
— Например, за Великого Мастера? — подколол принц.
— Этот мастер похож на медведя, выскочившего из ловушки. Он нелюдим, ни на кого из женщин не смотрит. Наверно, ему кажется: если он был ранен, то стал уродом, — вдруг с горечью сказала Эсса.
Полноправные граждане слуг и рабов за людей почти не считали. А кузнец, как мастер цеха, был не простым гражданином, хотя, конечно, в глазах знати оставался простолюдином.

***

За разговорами кавалькада подъехала к деревушке. Эсса показала и свой дом, как полагалось кузнецу, стоящий на развилке дорог в замок и в деревню, и поместье Великого Мастера, в глубине распадка, несколько в стороне от деревни. Оруженосец принца подошёл помочь девушке соскочить с коня, но принц сам взял её за руку и неожиданно поцеловал в губы.
Рука Эссы метнулась к причёске, но сразу же упала. Ведь нападать на принца — самоубийство всей семьи. Да, честно говоря, очень симпатичен девушке был Клингор. Эсса просто грустно сошла с лошади и понуро отправилась домой. А принц был уверен, что теперь-то красавице деваться некуда, ведь молва ославит её его любовницей. Он в наилучшем настроении отправился к Мастеру, а челядинцам велел остаться у кузницы, поправить всё, что нужно, и расплачиваться, не скупясь.
После длительной торговли принц спросил Мастера:
— Правда ли: чтобы оружие идеально слушалось своего хозяина, нужно быть вблизи всё время его ковки?
— Не всё время… Но почти каждый день, а иногда по нескольку раз… Я буду говорить, когда именно надо быть, если твоё высочество решится остаться здесь на полмесяца моей работы. Это наш секрет — Великих мастеров. А чтобы не потеряться, он заодно хранится в Потаённом Монастыре и Потаённом Храме. В оружие ведь можно заложить душу. Злую, от Князя мира сего, легко. Но тогда оружие будет жестоко ко всем и может быть повёрнуто против владельца. А твой меч, щит и кинжал будут плохо слушаться следующего хозяина, если он не умиротворит их душу. Правда, душа их станет, прежде всего, заботиться о том, чтобы защитить хозяина. Но на войне часто единственная оборона — быстро убить врага.
Произнеся эту рекордно длинную для себя тираду, Мастер-Медведь (как его прозвали), достал боевой молот, отдал подмастерью и велел атаковать себя. Вроде бы хозяин не уклонялся, но оружие скользнуло по его панцирю. Затем Тор взял молот обратно и попросил шесть спутников принца напасть на него. Правда, он занял благоприятную позицию в углу двора. Через минуту все мечи и топоры атакующих лежали на земле.
— Значит, и в твоём оружии есть душа?
— Конечно. Я его сам ковал для себя, как и полагается Мастеру.
— А как ты прекрасно орудуешь молотом!
— Последний мой учитель был Суктраккит.
— Ааа, знаменитый воин из древних линьинцев! Он даже принцев не всегда в ученики берет.
— Помню, что ты у него не учился.
— Мой учитель Лор Элитайя его всегда не любил. Но кто из них лучше, не знаю и предлагаю тебе сравнить наши школы.
— Вызываешь на поединок? Мне невместно с принцем драться.
Принц отметил нарочитую грубость ответа как раз тогда, когда такой медведь должен был сгрубить, и его некоторую двусмысленность: первый смысл — что оружейник недостоин драться с принцем, второй — что он не может рисковать по столь мальчишескому поводу, а подраться-то мог бы…
— Мы будем, если тебя не затруднит, каждое утро на рассвете проводить учебные бои и учиться друг у друга, — демонстративно вежливо ответил принц.
— Давно хотел косточки как следует размять! Драться будем настоящим оружием, но наденем на него защиту. Ненавижу учебные игрушки! — ответил Мастер, делая паузу между каждыми двумя фразами чуть не по целой минуте.
И оба столь разных человека вдруг улыбнулись друг другу. Принц понимал, что в учебных боях ему часто поддавались, как Высокородному, и соскучился по упрямому и искусному противнику. А Тор просто обрадовался возможности отвести душу с кем-то сравнимым по уровню.
Только ушла к замку кавалькада принца, как загомонили слуги и подмастерья.
— Чего раскаркались, вороны? — строго спросил хозяин.
— Эсса приехала в кавалькаде принца и на глазах у всех расцеловала его. Говорят, сегодня будет ночевать в замке, а затем принц её увезёт и возьмёт в свиту.
Вроде бы Тор не обращал внимания на дочь приятеля и не допускал никаких мыслей о ней, даже когда её отец прозрачно намекал о возможной свадьбе, но сейчас ему стало невыносимо больно. Он понял, что просто страшно боялся получить отказ, и вдруг представилось ему, как сжимает в объятиях «самую любимую» рабыню Имир, а перед глазами стоит Эсса. Ведь так на самом деле и бывало, особенно если Мастер немного выпьет или очень устанет за день.
— Трус проклятый! Не зря меня Учитель называл стервец! Стервец обделавшийся!
Тор даже не заметил, что это ругательство вырвалось у него вслух и чётко. Челядь, давно уже понимавшая, что на самом деле он и Эсса неравнодушны друг к другу и подсмеивавшаяся над глупостью хозяина, разбежалась. Они боялись прыснуть смехом при Мастере и получить вместо него взбесившегося медведя.

***

В избушке кузнеца тоже творилось нечто невообразимое. Отец был разгневан, что Эсса приехала в кавалькаде какого-то знатного типа, да ещё целовалась с ним на глазах у всех. Но разборку с дочерью пришлось отложить, принимая заказы и торгуясь. Попутно Линномор выяснил, кто этот аристократ, и остолбенел.
Принц Клингор в тот момент считался вероятным наследником престола. Здоровье Наследника-ребёнка было весьма слабым. Сам царь тоже казался болезненным и хилым. Второй и третий наследники были в преклонных летах и казалось, что они вот-вот умрут. А если уж кто-то из них окажется первым, то, как полагалось в таких случаях по обычаю, откажется брать престол, сославшись, что ему уже пора думать не о мире, а о душе.
Настроение кузнеца полностью переменилось. Он, кое-как закончив дела и поручив работу подмастерьям, бросился к дочери, уныло сидевшей в своей комнатке, ожидая взбучки и прочих неприятностей. Вместо трёпки отец принёс ей лучшего вина из погреба и стал говорить, как важно попасть в свиту принца, поскольку он скоро станет королём. А ещё лучше родить ему сына. Без мужа Эсса не останется, принято у знати своих любовниц выдавать замуж за челядинцев. Тем более у короля…
— Отец, жадность и честолюбие ослепили тебя!— когда прошёл первый шок от непрестанных уговоров отца, ответила Эсса.— Если ты хотел для меня высокого положения, почему ты струсил прямо поговорить о браке с Мастером Тором? Жена Великого Мастера, который прославится по крайней мере на три поколения — очень почётное и выгодное положение. Ты смалодушничал, а теперь гонишься за светлячком сквозь колючие лианы. Этот золотой шмель посидит немного на цветке и улетит к другому, оставив меня опадать в одиночестве. Не буду я его любовницей, хоть молва меня такой уже ославила!
Отец хотел побить дочь, но побоялся в критический момент испортить её красоту. А через пару минут он уже внутренне ухмыльнулся: «Мой характер, хоть и девка! Я поэтому в городе не остался: не хотел, чтобы мне все указывали, что делать! А ведь правда, не только Тор дурак, но и я тоже! Теперь придётся её уговаривать, обратного пути нет. Да и неравнодушна на самом деле она к принцу, наверно. Вот ведь как прозвала: не раззолоченный ублюдок, а золотой шмель!»
Ближе к вечеру прискакала пара дворян с заводной лошадью. Один был челядинец барона Хань Хурриган, другой — Лунь Косъатир из свиты принца. Хань высокомерно приветствовал кузнеца, а Лунь ему улыбнулся.
— В знак уважения к твоим и дочери заслугам и верности барон милостиво дарует твоей дочери платье для приёмов и верховую лошадь. Он зовёт её сегодня вечером на пир в честь принца как личную гостью принца и королеву танцев.
— Ну-ну! — только и произнёс кузнец. — Благодарю господина за милость, и сейчас же отнесу подарок дочери.
— Нам велено её подождать. Пусть собирается не особенно торопясь: пир начнётся после заката солнца, — сказал, милостиво осклабясь, Хурриган.
Отец со смешанным чувством отнёс платье дочери. Одеяние было из тонкой дорогой материи, не аляповатое, красивого бордового цвета, с широким роговым поясом, сделанным так, что им можно было заодно поддержать грудь, с большим вырезом на груди и с разрезами внизу до самой талии, чтобы лучше развевалось во время танца. Дочь подержала платье в руках. Одевать такое полагалось на голое тело. Ей вспомнились слухи (неизвестно, правдивые или нет; скорее всего, иногда было так, а иногда не так), что после пары танцев королева должна плясать совсем нагой, и что королевами танцев обычно были гетеры. Но отказаться от подарка означало смертельное оскорбление.
Эсса попросила отца выйти, чтобы привести себя в порядок и переодеться. Она хотела было выскользнуть через заднюю дверь, вскочить на лошадь и ускакать куда глаза глядят… Но куда они глядят??? Тор сейчас её не примет, судя по всему. Ускакать куда-то с маленьким кошельком денег и без всякой защиты означало скорее всего попасться в лапы намного худшим отца или принца. Упрямо сжав губы, девушка приняла решение: стала умащаться и одеваться, обув скромные, но новые и удобные сапожки, завязав волосы бордовым платком. Затем со вздохом надела платье, устроила пояс поудобнее, и, чувствуя себя хуже, чем нагой, вышла к сидящим в тени и попивающим вино с сыром и зеленью челядинцам. Они разглядывали её, но больше ничего не допускали, крепко запомнив, что это — дичь принца.
— Где моя лошадь? — с некоторой долей высокомерия в голосе спросила Эсса. Хурриган вскочил и подвёл к ней красивую гнедую кобылку. Эсса отметила, что седло не мужское, но сидеть в нём нужно по-мужски, и про себя подумала, что всю дорогу она будет ехать с практически открытыми ногами.
— Прелестница, эту кобылу зовут Олли. Она от знаменитого жеребца Каруна, — прокомментировал Хурриган. — Помочь тебе забраться в седло?
— Проверим, сойдусь ли я характером с лошадью, — сказала Эсса и внезапно сама легко вспрыгнула в седло, не обращая внимания на обнажившиеся ноги.
Эсса повела кобылу сначала шагом, затем рысью, опять шагом, и постепенно добилась взаимопонимания с ней. Так она проехала пару кругов. Когда убедилась, что чувствует лошадь, а та — её, пустилась в галоп. Челядинцы вначале привстали, но потом заметили, что Эсса возвращается, и поняли, что она просто объезжает кобылу под себя и привыкает к платью.
Девушка спешилась изящным прыжком, попросила одного из учеников отца обтереть лошадь и немного напоить её. Сама выпила чуть-чуть воды с вином, обтёрла душистой тряпкой лицо, грудь и руки, взяла сладостей, стала ласкать Олли и кормить её лакомствами. Лошадь доверчиво ткнулась хозяйке мордой в плечо. В другой ситуации Эсса была бы просто счастлива.
Наладив отношения с кобылой, дочь кузнеца зашла в дом к служанкам, без всякого стеснения сбросила платье и попросила слуг почистить его и привести в порядок перед пиром.
На себя Эсса набросила белое полотнище и ушла в свою комнату, сказав, что вернется через полчаса. Она вернулась с маленькой сумочкой, вновь умастилась благовониями, подвела глаза, чтобы лучше блестели, оделась и вышла во двор, где солнце уже клонилось к закату и почти коснулось горизонта.
— Поехали! — сказала девушка. — По-моему, королева должна прибывать на пир последней.
И Эсса улыбнулась, а челядинцы почтительно захихикали.
Кавалькада тронулась к замку. Скорость задавала королева танцев, так что ехали не торопясь, мирно разговаривая.

***

 
Принц с нетерпением ждал королеву танцев. Он не обращал внимания на девиц и жён мелких дворянчиков, возглавляемых младшей дочерью самого барона, вовсю пытавшихся атаковать его своими чарами. Девицы шушукались между собой: «Ишь какой, втюрился! И кого нашёл! Простолюдинку. Небось, она его своими травками приворожила, зелья-то она делает отменные, ведьма зеленоглазая!» Подобные разговорчики вела вся женская часть общества.
Мужская часть раньше опасалась ухаживать за Эссой, поскольку барон давно и чётко сказал: хоть одна девушка должна оставаться честной, чтобы не было стыдно перед высочайшими гостями. Теперь же мужчины, в зависимости от отношения к Таррисаню, либо восхищались прозорливостью и мудростью сюзерена, либо ругались, что такой кусочек достался чужаку.
Не так уж и прозорлив на самом деле был барон! Кузнец был не вассалом, а свободным полноправным гражданином, мастером очень уважаемого и близкого к королю кузнечного цеха Зоора, столицы королевства. Да и ныне покойная жена его была не из простых. А травница ведь может не только лечебное снадобье приготовить, но и коварный яд, так что лучше не рисковать… Сама Эсса старалась зря на глаза знатным визитёрам и наглой челяди приезжих не попадаться. Об их прибытии обычно было заранее известно от Мастера.
Мужчины азартно обсуждали, как Эсса пойдёт по рукам после отъезда принца. Ясно, что вторым будет барон, а дальше уже выстраивалась очередь. Сластолюбивые планы были прерваны пажом, наивно спросившим:
— А если принц её с собой заберёт?
— Не заберёт, — раздались неуверенные голоса. — Он таких девиц может найти по десятку в каждом уезде.
Но кое-кто задумался: а вдруг заберёт? Не лучше ли тогда заранее подольститься к Эссе, чтобы иметь потом доступ к принцу? Естественно, такие разговорчики велись подальше от главы стола, где сидели принц, барон, начальник личной охраны принца, жена и сыновья барона.

***
 
Эсса была на полпути к замку, болтая с провожатыми.
— Да, кстати, передайте барону большую благодарность за прекрасные подарки, — заметила Эсса.
— У тебя будет возможность лично отблагодарить его, и даже поцеловать, — улыбаясь, ответил Хурриган.
Темнело, как всегда, быстро. Малой луны сегодня не было, да и день был новолуния.
— Ох, я совсем забыла. Мастер Тор просил меня собрать заветные травки для оружия принца.
— Завтра ты сможешь это сделать, — сказал Хурриган.
Тут травница внезапно пустила лошадь рысью, свернув на малозаметную тропку в горы. Из-за кустов она закричала:
— Передайте принцу и барону, рада бы быть королевой пира, но некоторые травы собирают в полночь в новолуние!
Спутники остолбенели, а когда попытались броситься за ней, обнаружили, что в лесу ничего не видят. Эсса, когда подводила глаза, закапала в них капельки, называемые травницами «кошачьи слёзки», и во тьме теперь видела как кошка. Да и тропинку эту она знала прекрасно. Незадачливые провожатые отправились, ругаясь, получать взбучку от своих хозяев.
***
В пиршественный зал вошли, как побитые собаки, Хурриган и Косъатир, посланные за королевой танцев. Каждый из них подошёл к своему сюзерену и потихоньку отчитался ему в конфузе. Барон громогласно заругался, стукнул кулаком по столу и воскликнул:
— Эта простолюдинка оскорбила меня и тебя, блестящий принц! Она посмела отвергнуть наше приглашение! Я отправлю людей разыскать её и притащить.
— Не горячись, уважаемый хозяин! — хладнокровно произнёс раздосадованный королевич. — Не порть мне охоту. Заодно вспомни, что я приехал за драгоценным оружием, и что Мастер может обидеться за своего коллегу и друга, если уж статус полноправного гражданина и мастера из Зоора для тебя ничего не значит. Эсса заявила, что должна собрать травы для моего оружия именно в полночь в новолуние, тем самым можно считать, что она по всем правилам этикета вежливо отклонила наше приглашение. Что ж, тем интереснее становится.
А громко принц сказал:
— Мой дворянин рассказал мне, что Эсса по всем правилам поблагодарила за подарки и приглашение, но прибыть не сможет, поскольку срочно собирает травы для Великого Мастера и для моего оружия. А воин должен выше пира ставить отличное оружие. Так что я не считаю, что я, или барон, или кто-то ещё из присутствующих, опозорен. Человек предполагает, а Судьба и Победители располагают.
И барон, внутренне ругаясь, что его расчёты не оправдались, собственноручно преподнёс по кубку вина обоим посланцам и поблагодарил их за чёткое выполнение поручения. А королевой пира он назначил жену одного из своих дворян Коариссу, очень недурную на вид и известную своим не слишком тяжёлым поведением. Коарисса с удовольствием переоделась в платье королевы, заняла место рядом с принцем, а на третьем танце, как принято было на пирах у многих знатных особ, сбросила платье и танцевала лишь в сапожках. Ей досталось также вино с афродизиаком, подготовленное для Эссы, и она добилась своего: принц после пира увёл её в свою опочивальню, а наутро подарил ей драгоценный браслет.

***

Эсса вернулась домой после полуночи, в запачканном и разорванном платье и с набранными травами. Она ранним утром направилась к Тору с приготовленными ею травяными отварами и маслами. Эсса не сомневалась, что принц ещё спит, но сумела скрыть растерянность и раздражение, когда наткнулась на Клингора и Тора. Пара соперников, облачённых в доспехи, направлялась на поле для поединка. На меч принца был надет чехол, на молот Мастера — подушка из мягких трав. Королевич приветствовал беглянку. Она вежливо поклонилась и отдала снадобья Тору. Мастер, набычившись, лишь слегка кивнул и сказал: «Благодарю».
— Я чувствую, что мне нужно приготовить также снадобья для восстановления сил и от ушибов, — с лёгкой улыбкой сказала Эсса.
— Я буду рад получить снадобье, приготовленное твоими руками, и помощь от тебя, даже если для этого понадобилось бы получить тяжёлую рану, — изысканным слогом ответил принц. — Заодно напоминаю тебе, что ты мне должна поцелуй, и, поскольку вчера передо мной ты всё-таки слегка провинилась, прошу отдать долг.
— В нашем женском роду такой долг отдают ударом кинжала, — холодно сказала Эсса. — Но поскольку ты благородный принц, я отдам его тем, что повернусь и уйду.
И разочарованный Клингор отправился сражаться.
А местные люди судачили, что наследник престола, дескать, хотел, чтобы Эсса занималась с ним вместо нормальной любви неприличными штучками, которые выделывают столичные дамы и гетеры, и чтобы Эсса нагая танцевала перед всеми, и за это Эсса пригрозила ему кинжалом.
Принц и Тор остались довольны друг другом как соперники на поле сражения. Тор оказался, помимо большой физической силы, весьма ловким и быстрым противником, а коварные боевые приёмы Клингора невольно вызывали у Кристрорса восхищение. Действительно, снадобье от ушибов очень понадобилось обоим. Принц был слегка раздражён лишь одним: уж очень крепок был Тор и не совсем знал правила учебных поединков. Сильные удары в руку не лишали Медведя способности владеть оружием. Правило: получивший удар, который в реальном бою привёл бы к смерти либо ране, не дающей возможности продолжать бой, признаёт себя побеждённым в схватке, и противники должны получить передышку, он игнорировал. Так что практически все передышки были по инициативе принца.
Тор сводил королевича в свою баньку. Принц с удовольствием принял предложение достойного противника. Служанки промыли их ушибы отварами и налепили целебные пластыри. Они выпили травяных настоев и переоделись в обычные одежды. И, разукрашенные «боевыми шрамами», поединщики отправились по своим делам.
Тор был бы совершенно счастлив, найдя достойного соперника и человека, с которым можно поговорить по-настоящему. Всё-таки общества одного кузнеца ему не хватало. Жена кузнеца Эасса Ронартинс Каррина, наследственная травница одного из немногих женских родов, умерла почти год назад, а больше разговаривать в этой деревушке было не с кем: мелкие и ограниченные людишки. Подошёл также личный лекарь принца, седобородый старик, представившийся просто по имени: доктор Кусс. «Коновала», который был на службе у барона, Мастер откровенно презирал, а этот врач оказался достойным и интересным человеком. Но всё отравляла одна и та же, крутящаяся в мозгу, мысль: «Тупица и идиот! Проморгал свое счастье! Да и девушку толкнул на ложный путь! Ведь теперь все на неё набросятся, и либо в могилу сведут, либо в шлюху превратят!» Некоторое раздражение было против принца, но Тор винил прежде всего самого себя. Принц не думал о будущем приглянувшейся ему простолюдинки, но это было естественно для столь знатной особы. Больше Клингора было не в чем упрекнуть.
У принца, конечно, были свои мысли. Поведение Эссы ещё больше раззадорило его. Он твёрдо решил: если только король не передаст ему срочное повеление или что-то важное не случится в его уделе, пожить здесь, отдохнуть от разных церемоний и интриг, пока две недели будет коваться и одушевляться оружие. Поскольку пользоваться гостеприимством наглого и примитивного барона очень не хотелось, принц попросил Таррисаня срочно велеть своим мастерам и вассалам возвести домик для знатных гостей, желающих остановиться надолго, которым невместно жить в таверне. Принц щедро отсыпал золота на строительство. Барон дважды отказывался, но потом нашёл прекрасный выход: взял половину золота и сказал, что домик для гостя и домик для свиты они будут строить пополам. Впрочем, золота вполне хватало для постройки домика. А насчёт припасов для строительства барон с гордостью сказал, что сам был намерен строить кое-что, брёвна, камни и прочее уже подготовлены и сложены. Принц вздохнул с облегчением: дня через три можно будет меньше опасаться, что гордящийся умом и хитростью барон втравит его, чтобы угодить гостю, в неприятную ситуацию типа созданной идеей сделать Эссу королевой танцев. А пока что принц, к огорчению местных девиц и молодух, избавился от большей части своей свиты, разослав по разным делам либо предложив просто пожить в близлежащем городке.
Через три дня вечером принц въехал в свой временный небольшой домик. Четверо оставшихся слуг и спутников поселились в ещё одном новом домике неподалеку. Два дня из этих трёх Клингор и Медведь заодно дрались по утрам, за пару дней наиболее болезненные ушибы первого дня уже заросли. Эсса редко попадалась на глаза королевичу. Тот в конце концов заехал к кузнецу, заказал ему подковать лошадь и заплатил, не торгуясь. По обычаям в таком случае заказчика должна была угостить вином жена либо дочь мастера. Эссе пришлось поднести стакан вина принцу и выпить немного вместе с ним и отцом. Клингор поблагодарил её за отличные снадобья, и сказал:
— Доктор Кусс восхищён их качеством и считает, что тебе надо было бы учиться у лучших травниц.
— Моя мать была не худшей травницей, — ответила Эсса.
Она заметила, что принц немного скованно себя чувствует из-за свежих ран, положила руку на кровоподтёк на его предплечье и стала, как её учила мать, лёгкими, почти бесконтактными, движениями разгонять накопившуюся скверную энергию и возможную заразу. Клингор быстро почувствовал облегчение.
— Лунь, быстро съезди за лучшим вином к барону! Я обязан отблагодарить эту травницу за помощь! И заодно захвати мою шкатулку с драгоценностями.
— Нет, драгоценностей я не приму, — спокойно сказала Эсса. Помочь твоему высочеству — мой долг и моя честь.
— А мой долг и моя честь не позволяют оставлять это невознаграждённым, — отрезал королевич.
Впрочем, когда Эсса увидела скромненько выглядящий платиновый браслет, она не смогла отказаться от подарка и немедленно надела его. Принц улыбнулся, Эсса тоже.
— Знаешь, в твоём присутствии вино теряет всю сладость для меня, — сказал Клингор, сделав пару глотков и отставив бокал, — Ты опьяняешь намного сильнее.
— Не надо ухаживать за мною. Мы слишком различаемся по положению, и шмель, оплодотворив лилию, сразу же улетит по своим делам, — ответила Эсса, слегка улыбнувшись и тоже отставив бокал после пары глотков.
Зато отец, Лунь и Кусс отдали честь прекрасному вину.
— Перестань прятаться от меня, — сказал принц тоном человека, привыкшего повелевать. — От пересудов всё равно не спрячешься, а лишать друг друга хорошего общества глупо. Заодно тебе есть много чему поучиться у моего доктора.
— Больше не буду, — просто, как послушная дочь, ответила Эсса. Все присутствующие улыбнулись.
Эта встреча оставила приятный осадок, но отец ухитрился кое-что подпортить: вечером он забежал на огонёк к своему лучшему другу Тору и похвастался ему, как Эсса очаровывает принца и как принц пленён ею. Тор помрачнел и насупился. В эту ночь он спал совсем плохо, а наутро надо было драться вновь.
Эсса тоже плохо спала в эту ночь. Под утро она взяла лютню и тихонько запела сложившуюся у нее песню:

Разноцветье пахучих трав…
Шмель тяжёлый в цветке гудит.
И уже не преграда — страх.
Моё сердце к Принцу летит.

Я хранила верность тому,
Кто меня и не замечал.
Я любила Его одного,
Он — оружье свое ковал…

Принц мечтою ворвался светлой,
Поцелуем в уста проник,
И любви моей безответной
Не тревожит уж душу крик!

Я приду к тебе пряной ночью.
И под свет луны золотой
Я сольюсь с тобой страстно! Хочешь?
Мой желанный и первый мой!
(Несущая Мир)

«Я выплеснула свои чувства наружу, как полагается настоящей женщине древнего рода. Теперь они меня не будут так мучить», — подумала Эсса, невольно обманывая себя.
А принцу пришла в голову «великолепная идея». Он был раздражён, что Тор по-прежнему, несмотря на неоднократные напоминания, нарушал правила учебных поединков, не признавая себя побеждённым в схватке после критического удара. Клингор попросил Эссу приготовить ему под контролем доктора настой едкого молочая и одновременно снадобье, нейтрализующее его. Раствором он смазал чехол меча и кинжала, своему доктору велел рано утром встать (чему Кусс был очень не рад) и с нейтрализатором сопровождать его к месту поединка.
Утром не выспавшийся и раздражённый Тор сразу же пропустил удар в предплечье и от неожиданной острой боли выронил молот. Подскочивший доктор промыл ушиб обезболивающим и нейтрализующим раствором, победа осталась за принцем.
— Что поделаешь, придётся так приучать к соблюдению правил, — сказал, улыбаясь, победитель. — С меня вечером за ущерб пир и лучшее вино. Эсса прекрасный настой для моего меча сделала, даже в настоящей битве он бы пригодился: не яд, так что бесчестья нет, а противника уложит после первой раны. И от меня будет зависеть, утишить ему боль или нет, — ещё раз похвалился принц.
— Ладно, я понял, — сказал Тор. — Но из-за пустяковой боли от драки не откажусь, — резко добавил он. — Передышка кончена, твоё высочество!
Старый врач заметил неладное в глазах обоих соперников, попытался их остановить, но они не слушали. Вдруг Тор нанёс такой страшный удар по правому плечу принца, что тот свалился без сознания. Мастер вошёл в слишком большой азарт, и в первый момент, когда ему показалось, что нечаянно убил принца, Тор взвыл: «Судьба злая! Не хотел я этого! Не хотел!»
Доктор подскочил к принцу, осмотрел его и сказал:
— Сильный шок от удара. Наверно, трещина в ключице и в паре рёбер, и не дай Судьба, ещё что-то неприятное внутри.
Тор бережно поднял принца и понёс, а доктор побежал за слугами и носилками. Клингора доставили в дом. Врач ещё раз исследовал рану, поставил на место сместившиеся кости, обрадовавшись, что, видимо, кровоизлияние будет лишь внутри мышц. Прибежала Эсса, стала промывать рану снадобьями и с исключительно сосредоточенным видом воздействовать своей энергией. Кусс осознал, что у Эссы ещё и незаурядные данные целительницы. Доктор, зная, как мешают сосредотачиваться неопытному (да и опытному) целителю посторонние люди, выставил всех и сам сел в углу. Руки дрожали, врач чувствовал себя полностью лишённым сил.
Через четверть часа принц открыл глаза, ему поднесли укрепляющего питья, и он улыбнулся, почувствовав благоприятную ауру воздействия Эссы и увидев её рядом с собой.
— Не смей вставать и резко двигать правой рукой! — воскликнул доктор. Это усилие совсем подкосило его. Он на заплетающихся ногах вышел из домика и, собрав последние остатки энергии, строго сказал всем собравшимся:
— Всем разойтись. И тебе, барон, и тебе, Тор, в первую очередь! Тор, радуйся, что с его высочеством ничего страшного не случилось, и зарабатывай у него прощение. Никому не мешать! Принца целят. В прихожей домика поставить лучшую еду, воду и вино и всем убраться прочь!
Доктор упал. Его отнесли в другой домик, быстро поставили на стол фрукты, хлеб, бульон, мясо и вино, и, не желая перечить почтенному доктору, убрались. Два оруженосца принца — Косъатир и Стонаринг — остались охранять ворота дворика.

***

Принц и Эсса слышали отповедь доктора, шум и топот ставящих еду, и наконец всё стихло. Уставшая Эсса теперь просто держала руку на ране. Клингор благодарно сказал ей:
— Даже твоё прикосновение целит рану. Но ты израсходовала много энергии. Поешь, а мне принеси воды, и всё.
Эсса принесла еду в комнату, дала принцу воды, куда выдавила лимон, а сама с жадностью накинулась на мясо, фрукты и запила всё это полной кружкой вина, наполовину разбавленного водой. Затем она опять повернулась к красивому мужчине, который лежал на кровати нагой, лишь чрёсла были прикрыты простыней, и положила руку на рану. Вдруг глаза девушки засветились решимостью. Она вынула из причёски кинжал и вложила его в бессильную правую руку Клингора.
Принц не сразу понял, зачем девушка это сделала, и стал лихорадочно вспоминать многочисленные правила этикета и обычаи. Вдруг в памяти всплыло: кинжал девственницы может быть отдан лишь отцу, мастеру для починки, мужу в первую брачную ночь или жениху в знак, что она готова отдать ему девственность. Принц положил кинжал на пол, взял левой рукой руку девушки и привлёк её к себе. Он поцеловал Эссу, и она ответила ему целой серией жарких поцелуев.
— Зачем тебе это платье? — прошептал принц, стыдясь, что из-за ранения не может как следует её обнять и раздеть.
Не говоря ни слова, Эсса сбросила одежду, и они слились. Потом, когда они уже лежали рядом и девушка обнимала принца, она прошептала:
— И всё-таки шмель опылил лилию! Принц, мне уйти?
— Ни за что! — тихо ответил тот. — Я теперь тебя не отпущу из своего жилища. Я твой жених.
— Но мужем ты мне не сможешь быть, — вздохнула Эсса. — Впрочем, я не жалею.
Не будем описывать, что было дальше. Лечение и любовь за неделю окончательно привели в хорошую форму принца, и в знак прощения Тора королевич ещё раз предложил помахать оружием. Они дрались всё утро, а весь вечер выпивали вместе. Так что Эсса впервые увидела пьяных Клингора и Тора.
Затем Тор отказался в компенсацию за рану брать с принца плату за оружие, а тот после этого стал отказываться брать оружие (в значительной степени потому, что боялся: неоплаченное оружие будет намного хуже действовать, ведь вначале ему было неудобно в новом снаряжении). Но выход нашёлся. Принц частенько поглядывал на тонкий, лёгкий и прочный, весьма скромно выглядящий, панцирь Тора, и наконец спросил:
— А не сделаешь ли мне заодно и панцирь как у тебя?
— Панцири, шлемы и кольчуги, да и большинство щитов, — привилегия бронников. Я не могу.
— Но себе-то ты сделал!
— Себе — другое дело! И это не тот панцирь, который бронники делают.
— Хочу, чтобы в панцире была та же душа, что в оружии.
— Ладно, подумаю.
И Медведь задумался на пару часов. После чего он пошёл к принцу и сказал:
— Я могу сделать тонкий и лёгкий панцирь без всяких украшений, он может надеваться под одежду или под другую броню. Если щит составляет часть комплекта меча, почему бы такой нижний панцирь тоже не включить в комплект?
— Согласен! — обрадовался принц. — Но есть одно условие. За панцирь я заплачу сколько сам сочту нужным. Теперь я готов взять оружие и проверять его.
— Оно не сразу станет удобным для тебя. Тебе нужно несколько дней привыкать к нему, а оружию к тебе.
— Что же, проживу здесь ещё несколько дней, пока не будет готов панцирь. Заодно помашу новым мечом!
Деревенская идиллия Эссы и принца продолжалась. Принцу было приятно, что с Эссой можно не только пообниматься, но и поговорить, и он полюбил прогулки с ней в местных горах, где травница показывала ему удаленные красивые уголки. Но Эсса наотрез отказалась прийти вместе с принцем на приём к барону, правда, не при посланцах барона, и принц вынужден был вежливо обойти приглашение.

***

Идиллия кончилась на пару-тройку дней раньше, чем рассчитывали Эсса и принц. Прискакал гонец от короля: на севере большой бунт и вторжение варваров, нужно срочно принять командование армией. Клингор сразу же послал своим челядинцам, жившим в городе, приказ, кому уезжать в поместье, а кому быть готовым завтра присоединиться к принцу. На рассвете принц уезжал.
В последнюю ночь принц сказал Эссе весьма ласково и столь же твёрдо:
— Я хочу отправить тебя в свой дворец в Карлиноре. Ты будешь моей личной придворной травницей.
Эсса немного подумала и дрожащим, но твёрдым голосом произнесла:
— Мой возлюбленный господин!
Принц сразу же отметил, что Эсса никогда так к нему не обращалась раньше.
— Я согласна, и выйду замуж за того, кого ты мне укажешь.
Принц расхохотался.
— Не хочу я тебя выдавать замуж за какое-то ничтожество. Мои планы намного выше.
Эсса замерла в сладком ожидании. Неужели?!!!
— Ты будешь придворной гетерой и личной травницей.
— Нет!
Эсса вскочила, и, как была нагая, бросилась к двери.
Принц, воспользовавшись, что в бешенстве Эсса не смогла быстро открыть запертую дверь, загородил выход и начал произносить длинную речь.
— Бешеная фурия, подожди несколько минут и выслушай меня! Я очень надеюсь, что ты носишь в чреве своём моего сына или, что хуже для меня, но не менее почётно для тебя, дочь. Если тебя выдать замуж, придётся скрывать нашу связь, хотя о ней все знают. Отцом ребёнка будет считаться ничтожество, даже если я официально признаю дитя своим. Максимум, что я смогу сделать — основать для твоего и моего сына новый род. Признанный ребёнок не может быть наследником, не может быть даже усыновлён мною. Он просто моя кровь, которая даёт новый благородный, но весьма захудалый, род. Если же ты станешь гетерой, не нужно будет скрывать связь со мной, тебе можно будет общаться в самом высшем обществе и со многими столь же выдающимися людьми, как мой доктор Кусс или твой Мастер-Медведь! Поэты будут воспевать твою красоту, музыканты слагать в твою честь песни, скульпторы ваять с тебя статуи. Всё это не помешает тебе учиться у лучших целителей и травниц Империи. Твоего сына я смогу не просто признать, а сделать своим законным сыном. А если сарделька, на которой меня вот-вот женят, не сможет родить мне сына, ты можешь стать законной женой. А ты перепугалась слова «гетера» и бросилась голой бежать в ночь! Лучше ляг в постель, обнимемся ещё разок и подумай.
Эсса легла, обняла возлюбленного, и тот между ласками повторил ей ещё раз:
— Подумай как следует. С тобой можно не только любиться, но и разговаривать на серьёзные темы, и обсуждать трудные вопросы. Ты умеешь и петь, и танцевать, и верхом ездить, и владеть оружием. У тебя все данные для полноправной гетеры, ты можешь стать знаменитой. Я внесу пожертвование в Линьинскую школу гетер, они за несколько месяцев отшлифуют твои навыки пения, танца и изящной беседы. Заодно ты научишься носить самые разные одежды, выступать нагой, узнаешь искусство, как очаровывать мужчин, которое лишь отточит твою прелесть.
Эта тирада ещё больше удручила Эссу. Значит, намерение принца непоколебимо. Сколько слышала Эсса, королевич обещает быть отличным полководцем, и сейчас видно, как он умеет принимать решения и повелевать.
Утром Эсса пошла к отцу. Принц обещал прислать за ней слугу. Эсса ответила нечто неопределённое.
Отец встретил её без удивления
— Принц уезжает?
— Да, и немедленно. Срочное повеление короля.
— И тебя оставляет?
— Нет, предложил мне стать гетерой.
— Ага. Тор говорил мне о подобных вариантах. Ну и что, хочешь ты стать его продажной девкой?
— Принц целую речь произнёс, убеждая, что быть гетерой лучше, чем замужней женщиной в свите. Но всё это неправда.
— Подожди полчаса, я скоро вернусь.
Упоминание о Торе привело к тому, что, как только отец вышел, Эсса легла и горько заплакала. Жизнь представлялась ей конченой. Сегодня уедет принц, а через пару дней её заберут в замок барона, и ужасно подумать, что там ей предстоит. Барон её наверняка выдаст замуж за одного из своих прихлебателей, но что он сделает помимо этого, лучше даже не воображать. А согласиться стать гетерой — отец уже высказал, как он в этом случае её будет презирать. А как будет презирать Тор! Но он, наверняка, уже сейчас относится с брезгливостью.
В дверь постучал гонец любовника.
— Передай принцу: я отвергаю его предложение! — закричала Эсса.
А сердце её говорило другое:

Пусть мы расстались. Я в сердце Твоём.
Верю в Тебя! Не предашь и не струсишь,
Образ мой будет греть Твою душу,
Память прольется светлым дождём!
(Несущая Мир)

Принц, когда ему передали ответ, пожал плечами, но у него уже все мысли были об ожидающей его войне. Эсса по глупому упрямству сама выбрала свою участь. Про себя он подумал, что на обратном пути заедет в эту деревню, чтобы поблагодарить Тора, и если Эсса не пропадёт, то станет намного сговорчивей.
Как только принц уехал, к Эссе пришли отец и Тор. Эсса им дверь не открыла. Она посмотрела сквозь щёлку: отец выглядел измученным. Она опять упала на кровать, и отчаяние поглотило её ещё сильнее.
— Принц оставил кошель с золотом и уехал. Тор просил, чтобы ты немедленно после отъезда принца с ним поговорила.
— Убирайся, Медведь! — в отчаянии закричала Эсса.
— Ррррр! — раздалось из-за двери. Взбешённый Тор выломал дверь, ворвался, схватил Эссу, истерично бившую его по чему попало, и усадил на кровать.
— Эсса, я беру тебя замуж!
— Не надо мне твоей милости!
— А я твоего согласия и не спрашиваю. Сегодня же мы обвенчаемся, священник уже идёт. А то скоро здесь будет наш барончик с его прихлебателями. От них ни твой отец, ни золото принца не спасут.
Тор перевёл дух после такой тирады.
— Теперь выслушай меня и не мешай. Мне трудно много и красиво говорить, я не принц. В моей родословной мастера только два из одного рода — отец и сын. На самом деле сын не от отца, а от знаменитого полководца. И у других Великих Мастеров в их родословной мастера, если есть отец и сын, то сын от любви, а не от мужа. Что-то мешает передавать высшее мастерство по наследству. Но нового мастера нужно воспитывать, пока он ещё в чреве матери. Я воспитаю своего и твоего сына, и очень надеюсь, что он станет Великим Мастером.
Тор, выдохшись, замолчал.
— Я согласна, — сквозь слёзы прошептала Эсса. — Но у меня есть условие. Сегодня ночью и до тех пор, пока я не пойму, ношу ли я в чреве дитя, ты не будешь близок со мною. Я хочу точно знать, от кого будет сын.
— Так ты уверена, что у нас будет сын?! — радостно закричал Тор, сгрёб по-медвежьи Эссу и стал её бурно целовать. — Я согласен! При одном условии. Ты будешь каждый день ходить со мной в кузницу, чтобы ещё в чреве мой наследник привыкал к металлу, огню и молоту и полюбил их на всю жизнь.
— Милый Медведь! Я согласна! — воскликнула Эсса и вдруг поцеловала Тора, обалдевшего от счастья.
И тут раздался стон. Отец Эссы, наблюдавший эту сцену, осел на пол. Эсса бросилась к нему.
— Батюшка, что с тобой?
— Доченька, сердце моё не выдерживает счастья. Ни в коем случае не откладывайте венчание. Поженитесь, пока я ещё жив, потом будет нельзя, а эти шакалы ведь набросятся, дай им хоть денёк сроку. Женитесь быстрее! Совет вам да любовь! И простите меня, что я был таким дураком!
— Отец, не умирай! — закричала Эсса.
— Венчайся быстрее, а не ори! — грубо приказал отец, и из последних сил сел в кресло, чтобы не портить церемонию.
И тут во двор вошёл священник со свидетелями. Церемонию кончили за пять минут, а через час уже прискакал барон с охранниками. Ему осталось лишь поздравить Великого Мастера с женитьбой и подарить молодой браслет, который он хотел подарить совсем с другой целью.
Ночью по ритуалу свадьбы молодым полагалось спать на одной кровати. Голова Эссы покоилась на мощной груди Тора, а Мастер млел от счастья, поглаживая её волосы и тело.
На следующий день отец Эссы умер, и что они не были вместе, можно было объяснить двухмесячным трауром. Но уже через месяц стало окончательно ясно, что Эсса беременна.
Ещё через месяц траур прошёл. Эсса, оказавшись в объятиях своего любимого Медведя, ясно поняла, что именно его она ждала всё время, именно такой муж, крепкая и верная взаимная любовь ей нужны, сейчас и на всю жизнь. Не нужны ей эти мелкие любвишки, как у актрис и гетер. Но о принце она по-прежнему думала с теплотой, нежностью и даже благодарностью.
Словом:

Шмель золотистый,
Князь в своём мощном гнезде,
Был очарован
Цветком невинным.
Лилию он опылил.

Глава 3. Крестьянин Урс
К северу от озера Ломо  и окружающих его гор лежит графство Орлинтир. Деревня Кинатарус     расположена в нём верстах в пятидесяти от города Орлинтир, на границе с Ломо и тамошним баронством Кинатраэ. Если бы междоусобные войны не были строго воспрещены законами королевства Старквайи, за эту деревушку граф и барон вечно воевали бы. Некогда она была отрезана от баронства и отделена от него границей провинций.
В деревне тридцать два крестьянских двора. Десять из них граждане, остальные смерды. Больше семей в ней быть уже не может: все одобренные Храмом наделы заняты. Жители поставили двенадцать часовен, по одной для каждого из Победителей: каждый из граждан рядом со своим двором, а смерды в складчину две оставшихся. В часовнях монахи служат и учат детей. Каждый двор это либо один большой дом, либо два-три поменьше, отдельно кухня, несколько сараев и хлевов для скотины и обязательно банька. Надел не всегда рядом с домом, но не более чем в версте от него. Во дворе живёт одна большая крестьянская семья. Чаще всего это нынешний хозяин надела, его родители, жена, дети, брат, называемый запасным хозяином, незамужние сёстры. Если хозяин умирает, а сын его ещё не взрослый, или же дочь ещё не замужем, брат должен жениться на его вдове и продолжать хозяйствовать. Иногда здесь же живёт и третий брат, если у него не хватило духа и воли податься куда-то добывать счастья и он не ушёл в монахи. Третьяк имеет право быть не только крестьянином, но и ремесленником, в принципе всегда может жениться. Часто крестьянин из соседней деревни, у которого нет сына, принимает третьяка как зятя и наследника. А по-другому жениться удаётся редко, никто не пожелает выйти замуж за безнадельного.
Наделы примерно равны по площади, нарезаны с таким расчётом, чтобы их могла обработать одна большая семья. Земля принадлежит этой семье, а семья — своей земле. Такой союз считается неразрывным, никакое взыскание не может быть обращено на надел крестьянина и на его дом. Обработка земли руками наймитов или рабов считается жутким святотатством. Крестьянское дело благородное, а землю нельзя насиловать. В этой деревне наделы непрерывно возделываются уже около трёх веков, поэтому земля на них тучная, плодоносная и прекрасно ухоженная. Если семья временно слабеет из-за недостатка рабочих рук, считается правильным засаживать лишь часть надела, не снижая качества работ, а на остальной земле уничтожать лишь злокачественные сорняки. В крайнем случае, можно попросить помощи у друзей-крестьян и поделиться с ними затем плодами земли.
Семейство Ликаринов старших считалось одним из зажиточнейших в окрестных деревнях. Уже несколько поколений в семье хватало рабочих рук, они удачно благословились на возделывание лекарственных трав и пряностей, ценящихся намного больше, чем обычные крестьянские продукты. Кормились они плодами собственных полей, иначе было бы неприлично, а продавали отнюдь не рис, капусту или пшеницу. Часовня рядом с двором была посвящена Иклиту Целителю.
С крестьян-граждан сюзерен в принципе не брал никаких поборов, поскольку они были обязаны военной службой (часто заменявшейся повинностями, но без превышения пятидесяти дней в году и не как прецедент). Но по традиции на них распространялись налоговые и фискальные привилегии сюзерена, за это они добровольно платили ему натуральные либо денежные взносы за защиту.
Смерды вносили фиксированный натуральный платёж и платежи за защиту. Военной службой они не обязаны, но тридцать дней в году должны по приказу сюзерена отбывать повинности. Их дворы обычно были победнее, но тоже не нищие: ведь у них действовали те же правила неприкосновенности надела.
Сегодня утром Банжасса, молодая жена наследника Сина Ликарина, пораньше куда-то сбежала. В принципе подоить коров и коз могла и служанка (семья была настолько благополучна, что имела служанку и слугу, а также раба и рабыню), это не столь благородная работа. Но свекровь Диртусса была крайне недовольна поведением невестки. Она шпыняла служанку, слугу и раба так, что слуга даже пригрозил уйти. Конечно, старушку-рабыню Чимор, бывшую кормилицу своего свёкра, хозяйка задеть даже словами не могла, но, проходя мимо неё, тоже фыркала. На жёлтом узкоглазом лице рабыни, чистокровной шжи, была лёгкая ехидная улыбка: она всё понимала и предвкушала моральную победу в скором будущем.

Когда ближе к завтраку Банжасса вернулась, свекровь, не говоря ни слова, стукнула её палкой и стала костерить:
— Из-за тебя, лентяйка, завтрак как следует не готов! Хозяин и муж твой должны идти работать полуголодные! Служанка вместо тебя коров доила, пироги подгорели, рис ещё не доварен!
Конечно, в основном была виновата свекровь, вместо приготовления завтрака занимавшаяся руганью и поисками невестки, посмевшей без спросу куда-то отлучиться. Вдруг невестка выпрямилась и внешне спокойно сказала:
— Мать мужа моего, придётся тебе грех замаливать. Завтра утром мы с мужем будем знакомить с участком моё чрево.
— Что же ты мне сразу не сказала? — обречённо промолвила остолбеневшая Диртусса, выронив палку. Ударить беременную наследником невестку было тяжким грехом.
— А ты мне не дала ни слова вымолвить, — ехидно ответила Банжасса, уже успевшая возненавидеть свекровь.
Диртусса вдруг запричитала и заплакала:
— Доченька, счастье-то какое! Завтра тебя переведу в большой дом к деду и бабке, носи наследника и роди нам богатыря! А я сегодня же вечером пойду грех замаливать, и у внука моего прощения попрошу, как только вы его с землей познакомите.
Согласно обычаям, положение беременной невестки резко менялось: теперь обижать её значило обижать будущего хозяина, ведь ребёнок всё чувствует и воспринимает с момента зажигания в нём души, ещё в утробе матери. Родив трёх сыновей, невестка даже формально становилась равной свекрови, как полностью выполнившая долг жены. Правда, мужу предстояло поститься: сношения с беременными (даже с рабынями) дозволялись в строго определённых случаях. Один из них должен был произойти завтра: муж брал жену на восходе солнца на земле своего участка, и сообщал наследнику, что теперь он зачат не только отцом и матерью, но и их землёй. После этого считалось, что сын — будущий полноправный хозяин земли, а она, соответственно, его хозяйка. Обряд повторялся при каждой беременности, пока не рождался второй сын. Для третьего он уже был необязателен.
Банжасса заметила, что у неё-то свекровь прощения просить не собирается, но не захотела ввязываться в дрязги, чтобы это не отразилось вредно на будущем сыне или дочери. А услышавший всё муж подхватил жену на руки и закружил её по двору в могучих объятьях. Мужчины семьи Ликаринов силой не были обделены. Они выглядели почти квадратными из-за невысокого роста, широких плеч и бёдер, руки и ноги были большие и чуть кривоватые, что только увеличивало впечатление силы, волосы и глаза чёрные. Сражались они палицами.
— Син, дорогой, отпусти, совсем закружишь! — формально попросила невестка, которой всё это нравилось.
— Закружу, и завтра утром зацелую до полусмерти, чтобы сын мой знал, как я тебя и его люблю! — закричал Син.
Любопытные соседи не могли без спросу зайти во двор, но заборы не были сплошными, они скорее были символической оградой территории и защитой от мародёрства соседских кур и свиней. Все начали поздравлять Сина и Банжассу, желали им получить богатыря или в крайнем случае красавицу, которая привлекла бы прекрасного зятя в их семью.
— Богатырь будет! — закричал отец Сина, Крон. — В нашем роду никогда надел зятю не передавали.
Пир устраивать по такому поводу не было принято, но ведёрко сладкого вина Крон соседям выставил. С сегодняшнего дня Банжасса официально становилась полноправной женой и матерью наследника, не говоря уже о многих других почестях и привилегиях беременным, принятых в старкском обществе.

***


На заре муж с женой отправилась на свой надел, где муж вчера любовно обработал делянку, помолились, а при первых лучах солнца сбросили одежды и крепко-крепко обняли друг друга на свежеобработанной земле, воскликнув:
— Земля, мы принесли тебе будущего хозяина, а ты, дитя наше, прими себе в душу свою землю!
В этой семье была своя молитва для обряда представления земле. Её создал Крон Старший, старший брат прапрадеда Сина, в детстве неудачно упавший, получивший горб и ушедший в монахи. Выучившись, он вернулся в родной дом, служил в часовне, помогал родным и слагал песни. В его честь назвали Крона, отца Сина. Эту молитву одобрили в Монастыре, и теперь, как и полагалось, муж с женой запели её среди жарких объятий.

Гимн земле, солнцу и любви

Прими, земля, в объятья нас,
Как мы друг друга принимаем,
Кормилица, в восхода час
Тебе мы плод свой представляем.

(Мужчина):
Засеял поле я своё,
И семя добрый плод взрастило,
Засеял лоно я твоё,
Оно дитя мне подарило.

Свети нам, солнышко, всегда,
Ты нашу землю согреваешь,
Как мы друг друга в холода,
Теплом своим нас услаждаешь.

(Женщина)
Полей нас, солнышко, дождём.
Как муж меня мой поливает,
Проникни в землю ты лучом,
Как он в меня вновь проникает.

Ты, солнце, землю обласкав,
Вновь облаками укрываешь,
Источник жизни ей отдав,
Взрастить плоды ей позволяешь.

(Мужчина)
Ты, солнце, силы напрягай,
Как я сейчас их не жалею,
Тепло и влагу вновь нам дай,
Мой сын свой труд отдать сумеет.

Земля плоды свои несёт,
И мы свой плод земле вручаем,
И продолжателя забот
Тебе сегодня представляем.

(Женщина)
Крестьянин, что во мне живёт,
Земля, теперь тебе хозяин.
Усадьба наша расцветёт
Чредой обильных урожаев.

Обнявшись крепко вчетвером,
Друг другу жизнь возобновляем,
Мы, люди, от земли живём,
И мы же землю возрождаем.

(Вместе)
Твои навеки мы, земля,
А ты нам навсегда владенье,
Лелеем мы твои поля,
А ты даёшь вознагражденье.

После обряда муж с женой, с головы до ног перепачканные, помчались в натопленную баньку, а оттуда вышли принимать поздравления с зачатием новой души от родных и соседей. Из деревни Ликурина приехали родители Банжассы, радостные, что их дочь доказала свою полноценность. Теперь они от всей души желали родить здорового мальчика или, в крайнем случае, красивую девочку. И самой Банжассе тоже хотелось именно мальчика. Каждый рождённый сын повышал её статус и престиж.
Банжасса переселилась в богатый и удобный дом старших. Строения были неотъемлемой собственностью, поэтому зажиточные крестьяне первым делом вкладывали деньги в улучшение зданий либо в строительство новых. Двухэтажный дом Ликаринов, с каменным первым этажом и деревянным вторым, и даже с печью, был их гордостью. Климат, вообще-то, был тёплым, но зимой на пару недель часто выпадал снег. Обычно в домах грелись у жаровни, а печь внутри дома — показатель престижа и зажиточности. По случаю появления новой души её протопили даже слишком жарко, так что пришлось открывать дверь и проветривать. Свекровь при всех припала к животу невестки и попросила прощения у внука, что во гневе и по неразумию своему подняла на него руку без вины. Дед пожелал внуку расти добрым крестьянином. Прадед с прабабкой тоже поговорили со своим новым потомком. Теперь во время работ отец и мать должны были приглашать сына либо дочь, которая у них растёт, помочь им, и петь песни, славящие крестьянский труд, чтобы ещё в чреве приохотить дитя к его участи.

***

Было новолуние девятого месяца года белого быка. В деревнях годы не считали по Императорам, в ходу оставался старинный циклический календарь. В эту ночь у Банжассы начались схватки, и свекровь побежала за повитухой. Хоть роды были первые, закончились они достаточно быстро и благополучно. Ребёнок напоминал маленького бычка, и назвали его Урсом. Так у семейства Ликаринов Старших появился наследник ещё в одном поколении. Через семь дней после родов, когда зажила пуповина, Урса положили на землю надела (на которую, правда, подстелили соломки) и стали с песнями ждать, когда новый хозяин её оросит. Случилось хорошее предзнаменование: он её не только оросил, но и удобрил.
— Добрый крестьянин будет! — вымолвил староста Строн Ликарин из младших.
Принято было: когда хозяин чувствует первые признаки старческой немощи, он передаёт надел наследнику, а сам остаётся в доме на правах отца хозяина. Это почётное положение, староста и старейшины чаще всего не хозяева, а их отцы. Но некоторые, передав надел сыну или зятю, уходят в монахи. Может быть, отец Сина Крон не слабел ещё, но, когда второму внуку исполнился год, он передал надел Сину, Урс стал его первым наследником. Это полностью соответствовало обычаям.
Младший брат Крона Хинг теперь полностью освобождался от ограничений положения запасного наследника, но кто же выйдет замуж за сорокалетнего безнадельного? А к монашеской жизни Хинг не тяготел. Ему вроде бы оставалось лишь продолжать быть членом своего большого семейства. Состарившийся запасной наследник почти приравнивается к отцу хозяина. Но через год Хинг пошёл своим путем. У смерда Куса Иллоэра не было сыновей, зато четыре дочери. Старшая ушла в монастырь, а на девятнадцатилетней второй дочери, переговорив со своей семьёй, согласившейся выкупить поборы у графа, женился Хинг. Жене его, естественно, хотелось стать гражданкой и сделать своих детей гражданами, так что девушка-смерд с радостью вышла за крепкого сорокалетнего Хинга. Поскольку зять был по сословию выше, хозяин сразу же передал надел ему. В деревне стало одиннадцать дворов граждан. Теперь Ликарины Младшие стали называться Ликаринами Средними, а Хинг Ликарин — Ликарином Младшим. Но своему бывшему семейству вновь обретённый надел он ни при каких обстоятельствах передать не мог, , даже приёмного сына должен был взять из другого рода, если придётся это сделать Законы и обычаи препятствовали даже мысли о создании латифундий.
Крестьянские женщины, не вышедшие замуж до двадцати лет, обычно сразу либо в сорок лет отправляются в монастырь. Возраст у невесты Хинга был критическим, это тоже облегчило ему задачу. Если у незамужних гражданок рождаются дети, их отдают в монастырь либо в приёмные дети смердам. Но если отец их узаконит, они становятся младшими детьми в семье отца независимо от их фактического возраста. А девицы из смердов порой даже продают своих детей в рабство, если никто их не примет в семью как приёмных или отец-смерд их не узаконит. Очень редко гражданин женится на дочери смерда (почти всегда так же, как сделал Хинг: чтобы стать самостоятельным хозяином), и страшным позором считается, когда гражданка выходит замуж за смерда.
С раннего детства Урса брали с собой на надел во время полевых работ. Малыш привык, что сначала нужно немного поработать, затем идти играть. Конечно, помощь ребёнка была чисто символической, но зато он осознавал, что главное в жизни.
В четыре года у него началась учёба. Монах повёл его вместе с другими четырёх-пятилетними детишками (были и мальчики, и девочки, и граждане, и смерды) через лесок к озеру в двух верстах от деревни по тропе, называющейся Азбучной, потому что на деревьях нарисованы буквы. Пока шли на озеро, называли буквы и по временам бежали, а монах подсказывал, как правильно бегать. На озере уже умеющие плавали, а ещё не умеющих, как Урса, учили плавать, хотя вода была довольно холодная. На берегу был сделан очажок, дети натаскали хвороста, монах вскипятил травяного чаю, чтобы как следует согреться. Проделав согревающую гимнастику, помолившись и выпив по нескольку глотков чая, дети двинулись в обратный путь. Такие занятия, если позволяла погода, велись три дня в неделю. А в непогоду порою устраивались походы на полдня через лес и луга, чтобы учить противостоять погоде. После одного из таких походов простудилась и умерла девочка-гражданка Кринисса, а вскоре в озере утонул мальчик-смерд Трин, не рассчитавший силы и вдобавок заплывший туда, где бил сильный холодный источник. За это монаху даже не пеняли, умерших как следует оплакали и похоронили с почестями, как погибших славной смертью при обучении.


В шесть лет через день Урс стал ходить на военные упражнения. Их по очереди вели мужчины из гражданских дворов. Тут уже не было девчонок и смердов. Отец стал его вводить в основы ухода за полем. Молитвы, полагающиеся при работах, Урс почти выучил раньше, помогая семье и слушая, как старшие молятся. Занятия с монахом стали более серьёзными: учили средний язык и Высокие знаки, арифметику и начала геометрии, астрономию, чтобы ориентироваться и определять время по звёздам, солнцу и лунам. Попав в непогоду в пути или походе, нужно уметь восстановить счёт дней, чтобы не спутать посты с праздниками и правильно молиться. Для плавания бегали на реку за десять вёрст, и обратно тоже в основном бежали. На войне придётся плыть уставшими, а от быстроты бега часто зависят победа и добыча или же спасение жизни после поражения.


***


Прадед Урса Кор практически не болел. Он заплетал роскошные седые волосы в короткую и толстую косу, а чтобы не быть похожим на шжи, снизу закреплял её пряжкой, не бантом. Урса прадед полюбил, мальчик каждый день приходил к нему, слушал стихи и песни. Кор часто декламировал стихи своего деда Крона (вернее, брата деда, но он всегда называл Крона почтительно дедом). Некоторые из стихов и песен предка разошлись по Империи, но большинство остались лишь в деревне и в семье. Даже у Ликаринов их помнили не столько, сколько прадед. Кор говорил о тетрадке, где Крон записывал стихи и мысли, и куда после его смерти добавили ещё. Она до сих пор хранится где-то в домах их надела. Но сегодня утром Кор не встал с постели. Он попросил привести монаха. Всё стало ясно, и женщины, обняв своего патриарха семейства, выбегали во двор и на улицу как следует попричитать: при умирающем много плакать было нельзя, чтобы не смущать душу уходящего. А уж вопить: «На кого ты нас покидаешь?» было недопустимо даже при смерти кормильца. Монах прочитал отходные молитвы и помог душе выйти. Кор с улыбкой умер. Вот после этого женщины ворвались в дом и вовсю отвели душу в рыданиях. Жена Кора Аркинисса почти не плакала. Она стирала слёзы, которыми орошали лицо супруга, с кем прошли почти семьдесят пять лет жизни, и говорила: «Жди меня, мой муж! Совершу, что нужно, и приду к тебе». Справив сорок дней после кончины, она объявила:
— Надо было бы мне дожить ещё до годовщины, но сил уже нет ждать. Завтра зовите монаха, отправлюсь вслед за самим!
На следующий день она так же тихо и благостно преставилась. Перед смертью она улыбнулась, и монах сказал:
— Муж ждёт её, она его увидела. Их души уйдут к лучшей участи вместе.
Такая кончина запала в душу Урсу. Его мечтой стало уйти из жизни столь же достойно после того, как с честью её прожил. Ему даже стало сниться, как он умирает, окружённый большой семьёй и друзьями-соседями. Когда мальчик проговорился об этом монаху, тот наложил на него епитимью и строго отчитал:
— Сейчас ты должен думать о жизни, а не о смерти. А если уж вдруг придётся встретить её, встречай достойно! И не обязательно умирать в постели, как Кор и Аркинисса. Главное: умирать с честью и с молитвой. Так что не допускай мыслей, которые могут искривить линию Судьбы, она у тебя и так непростая.
После смерти прадеда и прабабки Урс частенько вспоминал их рассказы о предке-монахе, его стихи и песни. Но, конечно же, постепенно всё забывалось.

***

Пока всё складывалось счастливо в жизни Урса. Он жил в состоятельной и любящей семье, взаимоотношения внутри которой были не идеальными, но вполне нормальными. Он получил неплохое для крестьянина образование и не подозревал, что линия Судьбы может его навсегда увести из деревни и с надела.
Однажды зимой года синей щуки пришёл подвыпивший отец вместе с соседом.
— А ну-ка, иди сюда, мой бычок! — подозвал отец. — Мы выпили с Куном и решили, что пора тебе невесту подыскать. Как ты насчёт соседочки?
Дочь соседа Лурунисса была маленькая светловолосая смешливая девчонка, которую совершенно не портили веснушки и вздёрнутый носик. Урс имел право отказаться, и по законам чести должен был отказаться, если невеста не нравится, несмотря на то, что тогда сосед должен был отругать его и побить, а отец выпороть. Но после этого никто не имел права вспоминать об отказе, а если кто напоминал, на него ополчались за неприличное поведение и обе семьи сразу, и остальные соседи.
— Да вы что! Я сам выбрал бы её! — обрадовался Урс.
— Очень рад, что угодил! — расхохотался сосед. — Садись, выпей! Ты уже жених, можно немного. Радуйся, что три поколения наши дворы не роднились.
И Урс уселся пить домашнее сухое вино. Влили в него действительно «немного»: всего кувшин.
Сосед был намного беднее Ликаринов, но у крестьян из-за невозможности объединить наделы богатство невесты стояло, как у нормальных людей, на последнем месте, чуть ниже красоты, а на первых добронравие, здоровье и трудолюбие.
На следующий вечер Урс с трепетом подошёл к своей невесте, а та расхохоталась, схватила его за руку и потащила потанцевать с подружками. По дороге домой они целовались. Словом, Урс влюбился.
В восемнадцать лет Урс ушёл на военную службу для войны с северными варварами. Обязательного призыва не было, но, когда король бросал военный клич, граждане должны были выставить одного ополченца с четырёх дворов. Три других помогали ополченцу снарядиться в поход. Урс пошёл бы сам, но его послали граждане деревень, бросив жребий среди младших из достигших возраста военной службы. А вот дядя его отца Хинг сам вызвался, хотя возраст его приближался к шестидесяти. Ему хотелось ощутить себя полноправным и полноценным гражданином. Это сослужило плохую службу Урсу. Его определили помогать деду, из почтения к возрасту поставленному начальником конвоя обоза. Хинг шпынял обозников, ругался со снабженцами, а Урс скучал, шагая рядом с возами и помогая грузить, разгружать и вытаскивать из колдобин.
Так что сражаться юноше не пришлось, если не считать полукомического-полутрагического эпизода. После проливного дождя обоз еле-еле дотащился по отвратной дороге до подрядчика. Крун Тукуруй, рыжеволосый, плосколицый, низкого роста, светлокожий, весь в веснушках, явно из степных варваров, вовремя перешедших на сторону королевства и приобретших гражданство, говорил по-старкски неважно и с ужасающим акцентом, зато прекрасно всё понимал, а глаза у него были хитрые-хитрые.
— Дарагой, я вижу, ты очэн устал. Дарога плахая, адни колдоё..ины, — приветливо сказал он Хингу.
Хинг расхохотался от такого искажения слова. Они действительно чертовски устали и грязные были тоже как черти.
— Скажи лучше: выбоины! — ответил он, смеясь.
— Ну если вас на дарогэ сюда вые..али, то на пути назад аграбят, — уверенно заявил Крун.
Хинг хотел было оскорбиться, вызвать Круна на поединок как обозвавшего его содомитом, но Крун, увидев, как обиделся обозник, сразу предупредил дальнейшее:
— Баня гатова, дарагой! Чача гатова. Шашлык жарицца. Памоешься, выпьем и закусим, лучше тэбэ будэт.
Хинг опять рассмеялся и отправился в жаркую баню, затем в одной простыне ел шашлык с зеленью и пил огненную чачу. Наутро у него адски болела голова, и он подписал передаточную бирку, почти не считая и не проверяя товары. Крун дал ему немного опохмелиться и вручил большую бутыль лучшей чачи.
— Только в дороге нэ пэйтэ, дарагие! А то вас голымы рукамы вазмут. Чача нэ пратухнэт, выпьетэ, кагда приедэтэ.
После такого обозникам, которых тоже как следует напоили, везде чудились засады. Когда в лесу справа от дороги раздался шум, все стали стрелять туда из луков и пращей. Но шум удалился: видимо, убежал напуганный зверь. Так что можно считать, что две стрелы в «бою» Урс все-таки выпустил.
Главное похмелье настало по прибытии. Сотник принца Клингора Лис Астарон заметил недостачу провианта. Мешки с мукой, ячменём и рисом были наполнены не до конца. И в мешочках с маком было не по десять фунтов, а примерно по семь. И окорока были меньше указанного веса. И сахар был подмочен. Сотник набросился с кулаками на растерянного Хинга, начал вовсю ругать, обещая немедленно донести принцу, направить на родину требование конфисковать имущество растратчика, а самого Хинга отдать под суд. Когда Хинг рассказал разговор с подрядчиком, Лис оценил солдатский юмор и долго хохотал, повторяя две шедевральные фразы Круна. Настроение его улучшилось, и он предложил Хингу выбор:
— Или ты идёшь под суд, или я тебя сейчас как следует выпорю, чтобы на будущее урок был, а затем выпьем чачу, подпишу бирку и забудем обо всём. Недостачу с врагов возьмём. А этого Круна теперь не достанешь: ты же сам подписал, что товары получил полностью и надлежащего качества.
Хинг предпочёл быть выпоротым. Добровольно согласиться на такое гражданина не позорило. Лис от всей души его отделал, потом полил спину чачей, чтобы раны не воспалились, и пришлось Хингу выпивать стоя и неделю спать на животе.
«Провоевав» чуть меньше года, ратники возвращались домой. Шли в наилучшем расположении духа. Оба они пару раз видели самого принца Клингора. Хинг избежал суда и позора и теперь мог гордо смотреть полноправным гражданам в глаза, как стоявший в строю на настоящей войне. Урс получил право жениться, оставалось потерпеть пару месяцев. Если бы ему довелось участвовать в битве, он мог бы потребовать свадьбы немедленно, а сейчас придётся подождать всех ритуалов.
Словом,

Вне всех событий
Тихо деревня живёт.
Войны обходят,
Земля тучнеет,
Люди довольны судьбой.
Глава 4. Возвращение принца
Принц Клингор, ныне Пятый наследник королевства Старквайи, после победы над северными варварами и мятежниками из провинции Саколина, вновь посетил на пути в свою провинцию Карлинор деревушку Колинстринна в Ломо, где год назад пережил несколько счастливых недель. Настроение победителя было совсем не триумфальное. Он уже отодвинулся на пятое место в цепи возможных наследников, поскольку, хотя один из престарелых претендентов умер, две жены короля родили ему ещё двух сыновей, а третья беременна. Воевать приходилось за свой счёт, поддержки от столицы почти не было.  За победу его вознаградили так, что не хватило на компенсацию собственных расходов. Король Энгуэу Красгор был молод, болезнен и слаб, всю власть держал в руках старый канцлер Чунь Линьсиньлиньс, занимавший пост уже третье царствование. А король был под пятой этого проходимца, женился на трёх его внучках, и скоро в славном королевстве будет править род Линьсиньлиньсов. Кстати, три жены… Королю, конечно, разрешалось с самой коронации иметь две жены для поддержания династии и дружбы с соседями, но три, внучки одного и того же? Беззаконие это, как такой непорядок Великий Монастырь разрешил?!
Подъезжая к деревушке, принц заметил некоторые признаки неладов: кузница выглядела обшарпанной, несколько домов недавно горели, как было видно по незавершённому ремонту, люди на улицах какие-то понурые. Клингор направился сначала в кузницу. Его встретил молодой кузнец. Принц вспомнил: видел его пару раз во время счастливого месяца здесь, это старший сын кузнеца (то ли Сун, то ли Сунь) Линномор.
— Привет, мастер! Где отец?
— В сырой земле уже год, принц. Я пока старший подмастерье и владелец этой кузницы. Ещё нужно делать шедевр и ехать в город проходить защиту в цехе.
— Где твоя сестра?
— Я так и думал, ты первым делом о ней спросишь. С ней-то всё в порядке. Она замужем за Мастером-Медведем, у них уже сынишка родился.
Принц подумал: «А может, это мой сын?» И у него родилась стратагема. Перепроверив, он решил проводить план в жизнь.
— А что у вас в деревне?
— Да как ты уехал и отец умер, счастье от нас ушло. Мужики стали злые, перессорились и передрались между собой, а к нашему барону канцлер назначил чиновника, проследить, дабы барон своих людей не обирал. Так этот чиновник выискивает все неуплаченные налоги и все невыполненные повинности чуть ли не за полсотни лет, и подношения вымогает нещадно по каждому поводу. Ничего себе защитник!
— А как Великий Мастер?
— И на него чиновник бочки катит целыми возами, да эту крепкую голову не больно-то прошибёшь. В последний раз он просто выбросил кровопийцу со своего двора. Чиновник визжал на всю деревню и обещался засудить самоуправца. Но вступился губернатор: Тор ему что-то уникальное сделал. А канцелярская крыса стала ещё больше вымещать злобу на остальных. И меня уже почти разорил. Вся наша деревня считает, что виноваты три человека: ты, принц, что похитил наше счастье, лишив девственности нашу хранительницу; моя сестра, бывшая хранительница, которая, дескать, теперь ведьмой стала; и Медведь, что привёл в наши места множество знати, развратил народ, а за знатью потянулись хищники. Кто стал бы назначать нашему барону чиновника, если бы не слухи, как разбогатела деревня? Барон добрый, а этот паук зоорский все соки из нас высосет.
«Этот намного многословнее и легковеснее, чем отец» — подумал принц. Он кивнул кузнецу, бросил ему золотой и поехал в усадьбу Тора. Встречаться с бароном надо было хотя бы из вежливости, но Клингор предпочитал оттянуть это: там будет противный ярыжка из канцлерских прихвостней. Главное дело ждало его в усадьбе оружейника.
Обиталище Мастера выглядело ещё более процветающим и нарядным, чем раньше, и укреплено оказалось под стать иному замку. Деревенские мальчишки уже сообщили Тору о приезде принца. Хозяин выстроил своих людей как маленькое войско. Подмастерья стояли в ряд в панцирях, со щитами у ног, с молотами у пояса и с арбалетами за спиной, ученики и слуги теснились за ними в лёгких кожаных бронях, с кинжалами и арбалетами. Сам Тор красовался в прекрасных доспехах (сразу видно: теперь не своей работы, а одного из Великих Мастеров). За его спиной улыбалась Эсса с сыном на руках, в простом, но, чувствуется, очень дорогом платье, и в парадных украшениях.
— Привет великому полководцу! Молва о твоих подвигах дошла и до нашего медвежьего уголка! — воскликнул Тор.
— Слава! — вторили ему все его домочадцы.
Принцу было приятно, что народ, в отличие от зоорских трутней, оценил его усилия. Но он помнил одно из правил своего военного наставника: «Прыгая от радости, берегись, чтобы из-под тебя не выдернули землю», и иронично сказал:
— Триумф устраивают лишь царь и канцлер в Зооре.
Тор расхохотался, принц соскочил с коня и раскрыл объятья. Тор обнял его. После этого полководец поклонился Эссе и поцеловал её в щёку, как полагалось по этикету поступить с женой друга, несколько ниже по положению, но почтенного. Эсса тоже ответила по этикету, отдав ребёнка отцу, обняв принца и поцеловав в две щеки. Клингор чувствовал: поцелуи были чистыми, искренними и радостными. Он подозвал дворецкого с ларцом драгоценностей и подарил ребёнку мужскую серьгу.
— Мой сын Лир благодарен тебе, — прогудел Тор. — А у тебя войско, наверно, обносилось в битвах. Слышал я, что тебе никто не помогал. Вот я и подготовил оружие в подарок.
Подмастерья поднесли принцу гору мечей, топоров и боевых молотов. Полководец расцвёл от радости, велел дворецкому принести большой мешок с казной и мешок с трофейными драгоценностями, и, не скупясь, отсыпал из обоих.
— Свои не помогали, вот враги кое-чем поделились, когда их прижал, — ответил принц. — Я смотрю, у тебя свой военный отряд. Получше, наверно, чем у барона.
— Не думаю, что с ним сразимся, — улыбнулся Тор. — А если уж пришлось бы, не знаю, кто одолел бы.
— Я знаю, что мастера цехов по законам основателя нашего царства Ассара должны быть готовы выступить с оружием на защиту своих городов и мастерских, как полноправные граждане. Вижу, что ты не забыл закона и доброго обычая, подготовил своих и готов отбиться от целого мародёрского отряда. Добрые молодцы, прекрасно выглядят, отличное оружие у них!
— Уж не забываю, — прогудел польщенный Тор. — Твоё высочество, если пожелаешь, почти мой дом.
— И раздели с нами нашу скромную чашу вина и наше деревенское грубое угощение, — улыбаясь, добавила Эсса.
— С радостью, — улыбнулся в ответ Клингор.
И слуги с учениками забегали, подготавливая угощение. Подмастерья вытащили столы во двор, чтобы сесть за них со свитой королевича. Тор, его жена, принц и Косъатир, теперь уже ставший рыцарем и начальником маленького отряда принца, вошли в дом, сняли оружие и уселись за парадный стол. Это относилось ко всем. Эсса тоже сняла пояс с кинжалом и вынула второй кинжал из причёски. Ребёнка хозяйка отдала служанкам. Пока подготавливали еду, пили прохладные напитки из погреба и беседовали. Говорили, в основном, принц и Эсса. Тор, по своему обычаю, вставлял короткие фразы, так же вёл себя Косъатир, чтобы одновременно соблюсти этикет и не мешать беседе вышестоящих. Ведь за столом он был низшим по рангу.
Улучив момент, когда никого рядом не было, принц спросил Тора и Эссу:
— Ваш сын от моей крови или от крови Мастера?
— От твоей, — кратко ответил Тор и помрачнел: вдруг Клингор заберёт сына?
— Надеюсь, вы никому об этом не говорили? — осведомился королевич.
— Даже домочадцам, — ответила Эсса. — Слухи, конечно, ходят, мы их игнорируем, не подтверждаем и не опровергаем.
— Очень правильно делаете, — сказал принц. Я и Косъатир будем поступать так же. Иначе ты, Тор, можешь оказаться втянут в такие дела, куда даже Великому Мастеру лучше не соваться, тем более не по своей воле.
— Понял, — радостно улыбнулся Тор.
Эсса тоже понимающе кивнула.
— Я знаю, что лишняя болтовня практически всегда вредна, — добавила она. — Особенно, когда дело касается таких высокородных и знаменитых особ.
Конец этого разговора шёл уже в таком стиле, что присутствие слуг не мешало.
Принц ещё раз посмотрел на счастливых Тора и Эссу:
— Уважаемый хозяин, раз уж мы заговорили о делах, у меня есть предложение. Я приглашаю тебя к себе в Карлинор стать моим личным оружейным мастером и прямым вассалом. А ты, Эсса, будешь придворной травницей.
— Почётно! — расцвела Эсса, — Я рада!
— А я нет, — раздражённо прогудел Тор. — Наотрез отказываюсь. Не хочу влезть в придворные интриги. Не люблю больших городов. Я хочу спокойно прожить свой век здесь.
Тор, изнурённый длинной речью, схватил бокал вина и разом его осушил.
Клингор покачал головой:
— Твоё дело, Мастер.
При этом он подумал: «Зря надеешься отсидеться! Не хочешь видеть, что тебя уже здесь достают. На самом деле всё по плану. Подождём, жена тебя постепенно уговорит. Но как они счастливы вместе! Приятно смотреть на эту пару. Тор теперь уже совсем красавец, несмотря на шрам. А Эсса как расцвела! В моей столице она была бы украшением двора!»
Принц решил ещё раз внимательно приглядеться к Эссе. У него родился ещё один небольшой план, который одновременно должен был помочь другу несколько разрядить напряжённую обстановку и доставить удовольствие ему самому. Немного поворочав в уме новую стратагему и поняв, что в перспективе она тоже сулит лишь выигрыши, принц решил немедленно провести её в жизнь.
Обед был не таким уж грубым, хотя, конечно, простым. Но зато качество оказалось на высоте. Чувствовалось, что эта пара обращала внимание и в работе повара, и при покупке провизии прежде всего на реальные достоинства, а не на престижность. Но в одежде, в оружии и в украшениях было уже не совсем так, во всяком случае, парадные одеяния показывали статус и ненавязчивые претензии на высокое положение в обществе (что было уместно, как отметил принц, ещё раз убедившись в правильности своего основного плана).
Поскольку единственный вызвавший разногласия вопрос о переселении в Карлинор больше не поднимался, оставшаяся часть обеда прошла в обстановке братской сердечности и полного единства мнений. Принц задал вопрос, который не удосужился выяснить за целый месяц любви в прошлом году (чтобы частично извинить его, стоит заметить: он был очарован личностью, а не происхождением, Эссы):
— Любезная хозяйка, у тебя две фамилии, хотя ты вышла замуж за Великого Мастера. Значит, ты на самом деле высокородная дама?
— Да, я из женского рода Каррина, — спокойно ответила Эсса. — Моя мать успела меня научить многому из секретов нашего рода, но наверняка не всему. Например, этикету высшего общества лишь по минимуму, считая, что мне он понадобится достаточно мало. А вот травничеству и целительству — вовсю.
— А как высокородная дама оказалась замужем за простым мастером-кузнецом? За Великим Мастером — я бы понял, тут о неравном браке не стоит даже говорить: в семье сходятся две таких традиции и силищи, — продолжал принц.
Со двора донёсся шум, Тор с Косъатиром отправились разбирать пьяные недоразумения.
— Моя мать оказалась под прицелом высокородного охотника, искавшего лишь мимолётных порочных наслаждений, а не любви, как ты. Она срочно вышла замуж за подмастерья, который, может быть, стал бы Первым учеником, если бы не эта любовь. Отцу пришлось немедленно держать экзамен на мастера и уезжать из столицы. Мать никогда не жалела и говорила, что обстановка придворного разврата и интриг портит людей. А тебя это не испортило почему-то.
— Я не придворный, я воин. Я не на охоту выходил, а на военную кампанию, — сказал принц. — А на войне я всегда веду себя по законам чести, если противник ведёт себя так же. Воспоминание, как ты вложила свой кинжал в мою руку, останется у меня на всю жизнь. Это было красиво и в высшей степени благородно. А уж как я был счастлив! Надеюсь, что и ты тоже!
— Я боялась за тебя и жалела тебя. А ты так мужественно переносил рану, не было ни капли злости и стремления отомстить. Это меня очаровало. А когда я клала кинжал тебе в руку, я даже не знала, что творю, поскольку половина моего существа кричала: «Да», а вторая половина: «Ни в коем случае!». Но теперь я благодарна Судьбе и Элир Любвеобильной за всё,— сказала Эсса.
По поводу Победителей был общий ритуал. Считалось, что подлинных их имён люди все равно не знают, и поэтому в молитвах и ритуалах их называли лишь по функциям и эпитетами. Даже эпитеты были подобраны так, чтобы Победители не могли заподозрить молящихся в лести и разгневаться на них. Все знали, что Победители очень не любят попытки низших существ славить или льстить им. Упоминание имени Победителя или Победительницы означало ограждение, чтобы слова не приняли за просьбу или молитву. Желающие восславить божество в религиозном экстазе или от благодарности, всегда называли по имени, чтобы это славословие не поднялось выше слуг Победителя.
На улице гам перешёл в переговоры о поединке. Эсса хотела подняться и посмотреть, что там, но принц придержал её.
— Твой муж и Косъатир хорошие командиры, они справятся и не допустят смертоубийства. А добрый бой лишь украсит праздник. Между прочим, я привёз подарки. После боя я их вручу тебе и мужу.
Они посидели, пока, прислушавшись, Клингор не сказал:
— Сейчас бой начнётся. Будет невежливо, если мы им не полюбуемся, и ты не вознаградишь победителя.
На дворе была огорожена канатами площадка. Там стояли солдат принца и старший подмастерье Он Турийрон. В руках у них было оружие с надетыми защитными чехлами. Все ждали принца. Он подошёл к ограждению, держа за руку Эссу, отдавшую приказы служанке и рабыне, и взмахнул рукой. Бой длился всего минуту, и выбитый мощным ударом молота меч отлетел далеко в сторону, а воин покатился, схватившись за плечо. Клингор бросил проигравшему пару золотых монет и сказал: «Не обижайся. Даже я получил отменный удар от их господина, и своих вассалов он обучил прекрасно. Ты сражался достойно».
Эсса подала подмастерью серебряное кольцо с камешком, рабыня же поднесла ему новый плащ, сбросила с себя верхнюю часть платья и жадно поцеловала молодого симпатичного мужчину. Подмастерье остолбенел, подхватил на руки рабыню и понёс её под приветственные крики всех в свою каморку. Воин, держась за плечо, облизнулся: понимал, что, если бы победил, сладкая награда досталась бы ему. Но Эсса попросила служанку налить ей большой бокал вина и собственноручно преподнесла побеждённому, после чего велела своим служанкам обработать его рану. Проигравший тоже расцвёл от удовольствия.
Принц приказал Косъатиру доставить три подарка: серебристое белое танцевальное платье фасона, памятного Эссе по злополучному приглашению в замок, нефритовый пояс, белую кобылу. Женщина чуть-чуть помрачнела.
— Разве твоя мать не объяснила тебе значения цветов платья? — спросил бывший любовник. — Судя по твоему поведению тем вечером, я считал, что они тебе прекрасно известны.
— Нет, — просто ответила Эсса.
— Бордовый цвет означает: «Пылаю страстью, ищу нового любовника», красный — «Готова сыграть роль дичи в любовной охоте, попробуйте изловить», серебристо-белый — «Люблю своего Короля Любви и лишь его». Есть много других цветов. Тебе, конечно, стоит нанять учительницу этикета высших кругов. Твой муж на самом деле этот этикет прекрасно знает, и умеет его нарушать не по невежеству, а намеренно, — и принц ухмыльнулся Тору, а Мастер — ему.
— Я думаю, что нефритовый пояс означает чистоту и неприступность, — сказала Эсса.
— Да, когда он надет, — улыбнулся принц. — Сбросить такой пояс — всё равно, что отдать кинжал девственницы. Сейчас мы вчетвером поедем к барону, давать ему возможность загладить конфуз. Эсса, тебе стоит надеть платье и пояс, а кобылу можешь взять свою.
Эсса быстро умастилась, переоделась, и маленькая кавалькада двинулась к замку. По дороге принц сказал Эссе, что ей стоит произнести ритуальную фразу: «Мой единственный и неповторимый король любви разрешил мне быть королевой танцев твоего пира и сам будет танцевать со мной первый и последний танец».
Барон встретил принца немного настороженно. От фискального чиновника он слышал, что канцлер с недоверием относится к столь титулованным особам, особенно к имеющим военные заслуги. Тем не менее весь ритуал приёма был соблюдён. Принц велел объявить прибывших как: «Принц Клингор Энгуэу, победитель северных варваров, владетель Карлинора и всей его провинции, прибыл в сопровождении своего друга, почтеннейшего Великого Мастера Тора Кристрорса, его жены, Высокородной Эссы Линномор Каррины, и своего приближённого вассала, рыцаря Империи Луня Косъатира». Барон несколько поморщился, что мастера вынужден принимать наравне с принцем, но делать было нечего. С другой стороны, в некотором смысле оружейник был теперь принцу родня через жену, а сын Мастера вообще неизвестно, то ли его, то ли принцев бастард. Так что основания принять ремесленника среди знатных гостей были.
Барон начал вежливо расспрашивать принца, как шла война. Принц, тоже соблюдая политес, витиевато рассказывал высоким штилем о героизме своих воинов, свирепости и коварстве врагов, и в свою очередь интересовался делами барона. Барон пожаловался, что доходы уменьшились, и королевич спросил:
— В чём дело: неурожай или у Мастера стало меньше богатых клиентов?
Откуда-то раздалось покашливание. Клингор заметил в тёмном углу залы столик, а за ним тип вида законченного канцелярского червя. Перед клерком стоял бокал вина и маленькое блюдо с едой. Писарь что-то кропал на своей конторке.
— Кто это? — воскликнул принц. — Что он делает на встрече знатных персон?
Барон подумал: по крайней мере одна персона на встрече не имеет права называться знатной. А человечек низко поклонился и елейным голосом сказал:
— Я полномочный чиновник по делам этого баронства Ус Цишимусс, назначенный лично канцлером с целью навести здесь законность и порядок и покончить со злоупотреблениями. Канцлер отметил, что слишком многие почтенные и знатные персоны распространяют свои вполне заслуженные привилегии крови или заслуг не только на членов своей семьи, но и на всех зависимых людей, из-за чего государство недополучает налоги и повинности. Со временем всюду будут назначены такие ревизоры. Одной из наших обязанностей, согласно рескрипту Его Величества короля, является присутствие на деловых переговорах привилегированных особ, дабы они не использовали свои привилегии в ущерб государству.
И тут барона прорвало.
— Этот тип взимает с моих крестьян, вассалов и слуг недоимки за десять лет. При этом он рассчитывает доходы крестьян за три последних года, а лишь четыре года назад здесь поселился Мастер. Почему это крестьяне должны платить налоги и повинности, которые с них никто не требовали ранее, причём за годы, когда у них были малые доходы, так же, как будто уже тогда на нас лился серебряный дождь?
— Я поступаю точно по закону. Если не уплачены налоги и повинности, доход, дабы не было несправедливости, поскольку за прошлые годы установить его точно нельзя, считается как за последние три года. Но ничего, один раз доход уже был сосчитан, и теперь по закону двадцать лет пересматривать его нельзя, опять же во избежание злоупотреблений.
Принц поёжился. Традиционно владетели защищали своих людей от поборов и повинностей государства, а те с удовольствием дополняли обязательную плату доброхотными взносами за защиту. Все были довольны, кроме государевой казны и ненасытных чиновников. А теперь канцлер взялся везде «наводить порядок». Неудивительно, что барону теперь, кроме обязательных платежей, с людей своих взять нечего, так что чиновник формально защитил местных людишек от злоупотреблений барона, но такой ценой, что те тосковали по старым временам. Каково будет, когда во всё суют нос эти канцелярские крысы? История показывает, что тогда знать и народ быстро перестают защищать свое государство, и его растаскивают на куски «добрые соседи» или варвары. На что же надеется канцлер?
— Ладно, кончаем неприятные разговоры, — сказал принц. Надеюсь, меня в моём городе чиновник не ждёт.
— Думаю, что нет, — ответил канцелярский крыс. — Герою, конечно же, дадут отсрочку.
Клингор опять поёжился.
— Жаль, любезный хозяин, что мы затронули такую болезненную для всех выдающихся людей тему. Давайте поговорим не о делах, а о приличествующем благородным людям. Жена моего друга Эсса из высокого рода Каррина хочет нечто приятное вам сказать.
Эсса собралась с духом.
— Благородный барон. Некогда я вынуждена была пренебречь твоим любезным приглашением быть Королевой танцев званого пира в честь принца. Ныне Его Высочество вновь здесь, и я должна искупить свою невольную провинность. Мой единственный и неповторимый король любви разрешил мне быть королевой танцев твоего пира и сам будет танцевать со мной первый и последний танец, — при этих словах она нежно посмотрела на королевича.
Барон несколько повеселел. Хоть что-то станет получше в его нынешней скверной жизни. А Эсса ещё сильнее расцвела… Молодец принц! Какую любовницу себе отхватил! И Мастера заодно окрутил!
— Конечно же. Через четыре дня я устрою здесь большой пир и приглашаю тебя, король любви, и твою возлюбленную королеву танцев блистать на нём.
— И Мастера тоже. Он по закону императора Арсана Великого равен баронам. По скромности своей Мастер об этом никогда не упоминал, — добавил принц.
Тут вздрогнул Мастер. Учитель ему говорил об этом законе и предупреждал: вспоминать о нём стоит лишь в крайнем случае. Помимо этого положения, раздражающего знать, в законах дана другая гарантия. Великий Мастер имел право безусловной апелляции на действия чиновников, общин либо персон к Принцу, Королю либо Императору, имеющему власть над вызвавшим недовольство Мастера лицом. Высшие владыки не имели права отказать в приеме апелляции и обязаны были её рассмотреть в кратчайшие сроки. Такой закон был оправдан в глазах знати, ведь стать Великим Мастером было исключительно трудно, и Мастеров было мало. Сейчас на всю Империю, например, было девять Великих Оружейников, правда, «целых» шесть из них в королевстве Старквайя.
Принц сказал, теперь остаётся лишь подтвердить.
— Да, есть такой закон, — выдавил Мастер.
Тут вскочил чиновник, убежал куда-то, вернулся с толстенной книгой и, порывшись в ней, тоже подтвердил:
— Закон блаженной памяти Арсана Великого от двенадцатого числа третьего месяца третьего года его правления, изданный в городе Жартарр, в нынешней Валлине. Закон дважды подтверждён имперскими Сеймами. Прочитаю выдержку из него: «По достоинству своему Великий Мастер равен титулованным особам и имеет прав и привилегий не меньше, чем барон. Ежели Мы, Наши потомки либо какой-то из ленов Империи расширят права баронов, то соответственно расширяются права и Великих Мастеров. Эти права и привилегии ни в коем случае не заменяют права и привилегии, дарованные особливо тем или иным Великим Мастерам, но дополняют их. Однако привилегии сии передаются по линии родословной мастеров, а не от отца к сыну. Ежели Цехи и Великий Монастырь признают кого-то Великим Мастером вне родословной мастеров, то сюзерен мест, где обитает сей Мастер, должен торжественно ввести его в дарованные сим законом права и привилегии».
Таррисань скрипнул зубами: ведь теперь Мастер оказывается чуть ли не более высокопоставленным, чем он, властелин округи. Он с удовольствием признавал за Тором права и достоинство, соответствующие мастерам, но права и достоинство знати?! Впрочем, ведь это значит, что и Великих Мастеров в конце концов канцлер прищучит! Одно утешение…
— Я приглашаю равного мне по достоинству Великого Мастера Тора Кристрорса, славного и мастерством своим, и родом его жены, и дружбой столь высокородного лица, быть почётным гостем на моем пиру и в любой момент приезжать в гости ко мне, как подобает благородным особам равного ранга.
— Я тебя, барон, тоже жду в любой момент в гости, — кратко сказал Медведь, — И твоё приглашение принимаю.
— А завтра я имею честь позвать всех благородных мужей из этого зала на охоту, кою я устрою в честь гостя и в честь соседа, — вежливо добавил Таррисань.
Теперь надо было не показывать возмущения. Может, этот высокопоставленный мужик на охоте опозорится?
— Благодарю, благородный хозяин, — сказал принц. — Я с радостью поохочусь в столь изысканной компании.
— Благодарю тебя, сосед, — слегка поклонился Тор. — Я тоже с радостью поохочусь. А послезавтра я зову тебя и отобранных тобой воинов на свой праздник. Мы устроим учебное сражение между твоей и моей дружинами. Люди принца могут примкнуть к любой из сторон. А как подерёмся, так и выпьем!
Принц улыбнулся.
— Это отлично! Твоим людям, барон, будет полезно размять косточки. Сегодня один из моих воинов уже дрался с вассалом Мастера и проиграл. Так что готовься как следует! Мои четверо воинов будут в команде Мастера. Я с благородным Косъатиром, с почтеннейшим Тором и с тобой, хозяин, будем судьями. Твоя жена и дочери и жена Тора наградят победителей. Мне же останется лишь облизываться: у меня здесь жены нет!
«Знаю я, как ты будешь облизываться!» — подумал про себя барон. — «Жены нет, зато любовница рядом. Небось, и остаться в гостях у меня не захочешь!»
— Великолепный принц, приглашаю тебя и твою свиту воспользоваться моим гостеприимством, — сказал барон.
— Очень жаль, благороднейший хозяин, — ответил принц, как и ожидал Таррисань. — Поскольку равный тебе пригласил раньше, и я уже дал своё согласие, я буду гостем Мастера. Твоим будет благородный Косъатир, если ты, барон, не возражаешь. А своих воинов и слуг я прошу разрешения разместить в гостевом домике.
— Благородные люди всегда договорятся без ущерба для чести, — ответил владетель.
— А теперь я приношу свои извинения, но должен уехать, поскольку уже вечереет, и я буду готовиться к завтрашней охоте.
— Что ж поделаешь! — тяжело вздохнул барон. — Очень не хочется расставаться, но долг перед хозяином превыше всего.
Таррисань с иронией посмотрел на Эссу, думая: «Как ему не терпится в постель к Эссе! Тор хитёр: даже если принц сверзится, Тор поднимется высоко. Надо с ним дружить. Или подловить и уничтожить своевременно… Но уж по пустякам ссориться точно не стоит».
Чиновник подумал: «Принц-то, возможно, рухнет со своих высот, и, скорее всего, в могилу. А Великими Мастерами разбрасываться никто не будет. Так что правильно я утишил свой гнев и распустил слух, что за Мастера губернатор заступился. Всё равно я был бы кругом виноват». И он вежливо раскланялся прежде всего с Тором.

***

Обозников распустили одними из последних. Шёл уже седьмой месяц года жёлтой собаки, когда Урс с Хингом вернулись в свою деревню. Они первым делом заметили почти законченный второй большой дом во дворе Ликаринов старших. Отец намеревался построить ещё один дом с печью, но дед был против, считая, что уж очень это будет выделяться. А зачем нужно лишнее внимание для простолюдина? Это знатные особы должны его привлекать, для крестьян чем незаметнее, тем лучше. Значит, отец и дед наконец-то договорились.
Придя домой, Урс обнял отца с матерью, младших братьев и сестёр, а затем помчался повидаться с невестой. Та уже прибежала на площадь, где подвыпивший Хинг рассказывал об их подвигах:
«Я целых два раза видел вблизи самого принца Клингора, он меня лично благодарил за вовремя доставленный провиант. Я спас жизнь Урсу: взял в охрану обоза, где он не знал забот и лишений. А когда вражины и разбойники устроили засаду, мы их так расстреляли, что они разбежались во все стороны».
— Так всё-таки, расстреляли или разбежались? Вражины или разбойники? — ехидно спросил кто-то из смердов.
— Ты чего лезешь? Ты же в войне ни шиша не понимаешь. Кренделей надавали, и они побежали после второго выстрела.
— А много вы их убили?
— У нас не было времени считать. Надо было везти продовольствие Клингору.
Урс почувствовал: наивное хвастовство двоюродного деда рикошетом ударило по нему. Лурунисса посмотрела на жениха ехидненько, а когда он её поцеловал, ответила очень холодно и быстрее вывернулась из объятий. «Ну вот! Надо же было хвастаться! Теперь он меня трусом ославил» — уныло подумал Урс.
Дома рассказали: в деревне побывал чиновник и объявил всем, что они должны полностью заплатить налоги королевства и неотбытые государственные повинности за последние десять лет. Поскольку крестьяне платили за защиту графу, все деревни отказались это сделать и обратились к сюзерену за покровительством. Вот дом и достраивается быстрее, чтобы свободных денег в семье не осталось. Даже занять пришлось у ростовщика: Проклятого Лалы, чтобы кончить постройку вовремя. Хорошо ещё, что Лала нормально относится к должникам, готов принимать взносы в погашение долга плодами полей, и в случае небольшой просрочки уплаты ежемесячного платежа только немного журит и записывает это на бамбуковой дощечке.
— Странные эти Проклятые. Он никогда не ругается и даже голос не повышает, ест мясо лишь по большим праздникам, всегда просит прощения у блюда, прежде чем съесть. Детей своих они учат сами, да и не стали бы наши монахи с ними заниматься. Оружие действительно даже в руки не берут. Когда Кур в счёт уплаты долга принёс палицу, Лала велел Куру самому отнести её в кладовую и поместить в отдельный угол, где сложено оружие, чтобы не марать остальные вещи. Но оценил по справедливости, — сказал дед.
— А как у нас появился Проклятый?
— У него есть бирка с печатью канцлера, разрешающая ему и его семейству заниматься своим ремеслом в нашем королевстве. Рассказывают, что с них налоги берут большие, вот канцлер их и запустил повсюду, чтобы деньги выкачивать.
Уже через неделю второй дом был достроен. Семья торжественно справила новоселье. Зашедший требовать очередной взнос Лала любезно улыбнулся, поздравил, пометил на своей дощечке что-то, попросил хозяина поставить свой знак, и, увидев, что сейчас не до него, не стал грязнить праздник, а тихонько удалился, пообещав вернуться через три дня.
И на рассвете четвёртого дня Лала вернулся вместе с тремя стражниками, графским ювелиром и с предписанием в руке. За три просрочки уплаты очередных взносов он потребовал немедленно вернуть весь долг и заплатить штраф в размере суммы долга. Син возмутился, но всё было по закону.
Син вздохнул с облегчением, когда увидел подъезжающих графа и чиновника в сопровождении ещё двадцати солдат. Граф-то заступится, а что долг придётся немедленно отдать по низкой оценке, Син уже смирился. Зато хоть штраф не даст взять. И поначалу всё пошло так, как Син рассчитывал.
— Ты что это моих людей обираешь? — грозно сказал граф.
— Три раза крестьянин Син Ликарин просрочил долг. Я вынужден с прискорбием в сердце потребовать немедленно возвратить долг и заплатить штраф, — тихим голоском, с поклоном, ответил Лала.
— Никакого тебе штрафа, отродье Кришны! Долг забирай, только сначала Син слуг рассчитает: долги отдаются в порядке ранга кредиторов, а ты — временно допущенный на наши земли Проклятый!
Чиновник согласно кивнул головой. Син со вздохом рассчитал и отпустил слуг.
— А теперь я объявляю тебе, Син Ликарин из старших, что ты должен вынести на двор все свои деньги, деньги всех членов твоего семейства и все ценности. Этот Проклятый Лала должен из них забрать сумму своего долга и неуплаченных вовремя взносов. Если не хватит, будем добавлять продуктами, скотом и вещами, — строго сказал граф.
Деньги исчезли моментально, за ними в полтора раза ниже стоимости пошли украшения и чаши. Затем отправились к Лале две коровы, и лихоимца выставили со двора. Граф вновь обратился к Сину:
— Крестьянин Син Ликарин! Согласно постановлению Совета Королевства, внесённому канцлером и утверждённому Его Величеством, привилегии знати отныне лишь частично распространяются на их вассалов. Поэтому все должны внести недоимки, после чего решить вопрос о сохраняющихся льготах. Если недоимки вносятся добровольно и быстро, рекомендуется давать скидки и льготы. Если же недоимщики упорствуют, а особенно если стремятся укрыть доходы от возможного изъятия, срочно вложив их в неотъемлемое имущество, требуется поступать со всей строгостью. Поэтому суд графства постановил: если ты не согласишься на наше милостивое решение погасить все недоимки сегодня и полностью очиститься от них, тебя отдадут в распоряжение королевского суда провинции с указанием, что покровительство графа на тебя более не распространяется. Тогда твоя семья будет лишена гражданских прав, а ты вынужден будешь терпеть разорительный процесс и суровый приговор. Вдобавок ты должен, если не желаешь пойти под суд, дать согласие передать злокозненно построенный тобой роскошный дом, чтобы в нём устроили церковь для ближайших деревень. Отрезанный от двора кусок земли будет тебе прирезан за счёт пустыря.
Земли пустыря и крестьянского двора не считались сельскохозяйственными, так что такой обмен был в принципе возможен. И Сину пришлось со вздохом согласиться, утешаясь, что дом отдан на святое дело. Быстро наметили новые границы, все вещи были выброшены из нового дома и разложены на дворе.
— Теперь приказываю всем свободным членам семейства раздеться, снять все украшения и стать в ряд. Воины должны вынести наружу все вещи из всех помещений, сосчитать скот и птицу. Заодно рекомендую вам показать все тайники, где припрятаны денежки и драгоценности. Потом будет очень плохо, если ещё что-то найдётся, — продолжал граф.
Переглянувшись, Син и его жена открыли пару тайников. Все были уверены, что показана лишь часть, но принуждать не полагалось. Бабушке Диртуссе после того, как она сняла украшения, преподнесли старенькое платье из вытащенного добра, старенькую зимнюю одежду и обувь. Ей велели уйти со двора и не мешать. Чиновник выдал дешёвенькое кольцо гражданки взамен отобранного серебряного. Чиновник осмотрел мускулы деда Кэя и сказал:
— Не положено по возрасту тебя отдавать в служение, а жаль: ты крепок и здоров. Дайте ему летнюю и зимнюю одежды, вот тебе кольцо и серьга и тоже уходи пока что со двора.
Предчувствие непоправимого охватило всю семью. Действительно, следующими выставили со двора Сина и Урса: хозяина и наследника тоже не полагалось отдавать в услужение. Всем женщинам был задан вопрос: не беременны ли они? Беременных и имеющих детей до трёх лет полагалось отдавать в услужение, лишь если прямо на месте имеется хозяин, согласный воспитывать ребёнка как гражданина. Когда они сказали: «Нет», а сестра Кулисса даже возмутилась: «Я же девственница!», на что граф ехидно заметил: «Ничего, теперь тебе недолго ею оставаться», женщин заставили выпить напиток, предохраняющий от беременности. Так что если какая-то из них недавно понесла, плод теперь был убит. Видевший всё это из-за забора Урс готов был взорваться: позор семьи падал тяжелейшим грузом на его душу.
Чиновник громко произнёс следующий текст:
— Согласно нашим справедливым законам, кто не может отдать недоимки полностью, имеет право отдать всё, что может, и очиститься от них. Вы поступаете в служение для выполнения рабских обязанностей на семь лет без одного дня, оставаясь гражданами. А теперь слушайте. Я зачитаю вам ваши обязанности и права. Запомните их накрепко и сохраняйте достоинство в своём служении.
— Ты, гражданин или гражданка, во искупление своих долгов поступаешь в служение для выполнения рабских обязанностей, кроме позорящих, на семь лет без одного дня. Срок отсчитывается со дня, когда ты будешь отдан хозяину. Ты обязан подчиняться приказам хозяина и выполнять, что он тебе велит, не требуя за это платы и не ропща. А теперь слушай твои права.
— Хозяин не имеет права обременять тебя работой больше, чем своих рабов, или поручать позорные дела. Хозяин обязан выдавать тебе в полтора раза больше еды, вина и других вещей, чем рабу, и давать тебе новую одежду раз в восемь месяцев, причём не рабского покроя. Хозяин не имеет права заставлять тебя спать в одной комнате с рабами, если ты сам не пожелаешь. За рабским столом ты должен сидеть отдельно и иметь собственную посуду. Если хоть что-то из этого не будет выполнено, призови трёх соседей в свидетели и уходи: твоё служение закончено. Гражданка, хозяин не имеет права приказать тебе совершить с ним соитие, но ты имеешь полное право сделать это добровольно и не имеешь права его упрекать, если это случится нечаянно. То же самое насчет гражданина и его хозяйки. Гражданка, если ты понесёшь от хозяина и родишь ему ребёнка, твоё служение немедленно заканчивается и ты можешь по своему желанию остаться у хозяина или вернуться в свою семью. То же самое с гражданином, сделавшим ребёнка своей хозяйке. Если хозяин ударит тебя, не выговорив предварительно вины, он обязан попросить прощения. Если он дважды ударит тебя, не призвав предварительно трёх соседей, не объяснив им, в чём ты виновен, и не получив от них совета о полагающемся тебе наказании, ты имеешь право немедленно уйти: твоё служение закончено. Если нарушение со стороны хозяина случится на седьмом году служения, хозяин обязан заплатить тебе виру, размер которой определяется по решению шести соседей. Через семь лет твоего служения хозяин обязан угостить тебя, как свободного человека и гостя, дать достойное платье и продуктов на три дня пути. И ещё. Если хозяин или наследник умрут, то оставшиеся члены семейства могут вернуть в семью любого или любую из вас, но лишь по вашему желанию.
Чиновник посмотрел на тело матери Урса и сказал: «Прекрасно! Ты годишься не только для работы. Можно будет взять за тебя побольше: золотых десять». И тут вышел вперёд десятник графа Кин Тостикон, не раз бывавший в гостях у Ликаринов и заглядывавшийся на Банжассу.
— Граф! Я отслужил и через три дня ухожу от тебя. Отдай мне эту женщину, чтобы она вела моё хозяйство, грела меня и душу мою.
— Бери. За три золотых, как награда за твою верную службу, — милостиво сказал граф, и мать ушла с чужим человеком.
Братьев и сестёр, а также раба, увели, после чего пустили во двор оставшихся четырёх членов семейства. Они должны были выбрать необходимое для работы: заступы, мотыги, грабли, плоскорезы, культиваторы, серпы и косы, топор, пилу, молоток, лом. Кроме того, одну корову, одного осла, козу и десять голов птицы из всех домашних животных. Мужчинам вручили по дешёвенькому кинжалу, выгребли всё из закромов так, чтобы оставалось лишь на еду и на посев, вычерпали всё вино из кувшинов, а бочки мёда и чачи прихватили с собой, оставив одну початую семейству, чтобы было что выпить с горя. На пол в опустевших комнатах бросили четыре дерюги для постелей оставшихся Ликаринов. После этого граф, чиновник и староста объявили семейство очищенным от долгов.
Чиновник обратился к собравшимся крестьянам с речью:
— Граждане и смерды! Видите, что случается с пытающимися схитрить. Я объявляю, что милостивый губернатор решил на четверть уменьшить недоимку и разрешить рассрочку её на три года для внёсших в ближайшую неделю четверть суммы. Жду вас завтра в замке графа. Вам, соседи, добавлю следующее. Если кто найдёт припрятанное Ликаринами богатство или же поймает их, когда они сами попытаются его извлечь из тайника, он получает половину найденного, четыре десятых обязан раздать крестьянам своей деревни, а одну десятую отдать государству. Ликарины же после этого потеряют статус граждан за вторичный обман, а отданные в услужение станут рабами.
Положение было рассчитано не на дополнительное обогащение фиска, а на превращение других в соучастники случившегося.
На следующий день зашёл сосед Кун.
— Всякое в жизни бывает, сосед Син! Ты потерял жену, теперь тем более нужно заботиться о наследниках. Лурунисса по-прежнему невеста твоего сына, моё слово твёрдо, но свадьбу придется чуть отложить и справить весьма скромно. Я дам за дочерью приданое, и вы начнёте поправлять свои дела. А там и внуки у тебя, сосед, пойдут, — утешал он отца.
Урс в смятении убежал на край двора, к забору соседа. Там он лежал целый час, и вдруг услышал голоса:
— Зачем ты хочешь, чтобы я вышла замуж за него? — спросила Лурунисса.
— Неужели ты не понимаешь? Какое счастье я тебе сватаю: свекрови не будет, всё хозяйство приберёшь к рукам. А надел у них богатейший: скоро опять зажиточными станут.
 Дальше Урс не слушал. Он потихоньку поднялся и ушёл к себе. Парень по-прежнему любил свою невесту, и на душе у него было горько: она его запрезирала как труса и опозоренного… Достоин ли он теперь её?
***
Тор, принц и Эсса, скачущие в усадьбу Мастера, согласно рассмеялись. Они прочитали мысли барона как на ладони. Клингор не намеревался охотиться за Эссой, остальные это прекрасно понимали. Муж был раздосадован «лишними словами» Клингора, но не мог на него долго сердиться. Оружейник ворчал под нос: «Придётся теперь бездельничать с этими высокородными… На охоту с ними мотаться… На балы разные ходить… Кто тянул принца за язык? Без надзора дела в кузнице могут паршиво пойти…» и так далее.
За ужином принцу прислуживала одетая лишь в гирлянды цветов прелестная семнадцатилетняя рабыня Имир. Она взирала на высокого гостя с некоторым страхом. Клингора это развеселило, он с удовольствием принял предложение хозяина взять её на ночь. А Эсса повела Тора учиться танцевать.
Наутро принц с Мастером отправились в замок барона. Охотничье снаряжение у Клингора было наготове. Тор выглядел несколько комично: за спиной висел арбалет, а не лук, к поясу был приторочен молот, а не меч, лишь копьё было почти как у людей. Королевича охота привлекала по нескольким причинам. И развлечение, и урок, как управлять чужими малознакомыми людьми, и возможность осмотреть подробнее здешние места: вдруг в этих предгорьях придётся воевать? Принц предпочёл бы сам или с верным егерем выслеживать зверя, но в чужой монастырь со своим уставом не лезут, и он предался облавной охоте.
Охотники подняли пару семейств вепрей. Один из секачей, убив десяток собак, заодно сильно покалечил баронского слугу — не было ясно, выживет ли тот. Тор потерял свою лошадь: второй секач выскочил из засады прямо на него. Мастер промазал из арбалета, неловко сломал копьё, зато удар молотом оказался столь мощен и точен, что раздробил вепрю череп. Тот по инерции свалил коня. Тор отделался лёгкими ушибами, а коня пришлось добить. На долю принца досталась пара оленей. Барон был доволен — он добыл больше всех: веприха с несколькими поросятами, олениха с детёнышем да ещё секач, убитый его слугами. Другие охотники довольствовались мелочью.
После охоты был пир, а у Тора принца поджидала с горящими глазами Имир. Она сразу же поднесла ему отрезвляющего напитка и в эту ночь вновь его услаждала. Наутро рабыня вышла счастливая, глядя на гостя преданным взглядом.
На следующий день был бой. Эссе пришлось поработать: на ристалище было сломано несколько костей и получено много ушибов. Но никто не покалечился серьёзно и не был убит. Вечером Тор задавал пир, и на третье утро Имир вышла вся сияющая от счастья, но чуть грустная.
Следующий день принц провёл в прогулках по окрестностям, Эсса в ускоренном обучении Медведя начаткам танцев, в подготовке своего и мужа костюма и образа. Тор с рыком позволил себя постричь и немного завить. Жена до полуночи выбирала со служанками причёску себе. Ей очень хотелось хорошего общества и восхищения окружающих. Имир просто млела от счастья и потихоньку плакала.
На четвёртый день Тор, с утра потренировавшись с Эссой, наконец-то вырвался в мастерскую, где устроил всем разнос. Имир всё время вилась около принца, тот с улыбкой смотрел на неё. А вечером, перед закатом солнца, высокий гость с Эссой, Тором и Косъатиром, слугами, двумя своими солдатами, двумя подмастерьями Тора и служанкой Эссы (ею вызвалась быть Имир) двинулись в замок. Женщины ехали на повозке. Управлял лошадьми подмастерье, одетый в роскошный костюм, с молотом на поясе и арбалетом за спиной. На запятках стоял слуга с арбалетом. Принц, Тор и все остальные скакали верхом.

***


Принц не раз видел балы получше. Но ему было приятно сидеть на почётном месте рядом с Эссой и танцевать с ней. Первый и последний танец были его. В промежутке с королевой бала танцевал сначала Тор, чуть не разорвавший ей платье, неловко наступив на подол, потом барон, потом несколько местных дворян и Косъатир. Эсса была на седьмом небе от счастья. Все галантно ухаживали за нею, не допуская даже тени неприличия. Она чувствовала себя в полной безопасности, радостно улыбалась мужчинам, высокомерно смотрела на женщин, которых затмила богатством украшений и свежей красотой. Она даже не замечала, как вокруг мужа вьются местные красотки, уже узнавшие, что Тор не ниже барона по положению. Вышел в свет Мастер впервые, было престижно первой его соблазнить.
Тор был опьянён. Женские груди, прижимающиеся к нему, женские губы, раскрывающиеся в томной улыбке… И вообще, оказывается, он так привлекателен для женщин! А он считал себя уродом! Тор не замечал, как подшучивают над его неуклюжими манерами и неумением танцевать. Всё кружилось в море улыбок, запахов, прикосновений, двусмысленных разговоров и намёков.
Дамы даже не пытались атаковать принца, прочитав серебристое платье и нефритовый пояс его дамы. Но королевичу было не хуже. Клингор спокойно танцевал, смотрел вокруг и внимательно слушал. Он наблюдал за балом несколько иронично, рассчитывая холодным разумом полководца, как скоро атаки местных благородных дам заставят Эссу сдвинуть мужа с места и принять предложение переселиться в Карлинор. Жена Мастера вызывала у него горделивую улыбку: рассмотрел такую жемчужину, извлёк её из раковины и огранил. Эта драгоценность будет скоро блистать при его дворе. Будет ли она его возлюбленной — дело второе. Эсса ценнее как жена Тора, как мать его сына и как прекрасная целительница. Нужно, чтобы она не тянула с переездом. Она почувствовала в последнее время опасность прогулок в потаённых местах, где растут лучшие травы, да и обращаться к ней за помощью стали бояться: вдруг вылечит, а вдруг залечит? Она же теперь ведьма… Положение у неё промежуточное: для крестьян оно стало слишком высоким, чтобы просить о помощи, а для дворян до сих пор оставалось слишком низким. Теперь оно и для дворян может стать слишком высоким. Так она может растерять свои способности. И всё из-за этого упрямца Тора!
Когда трое героев вернулись с пира, Эсса вдруг поняла, что ей хочется обнять принца, что она вспоминает их месяц любви. Но бывший возлюбленный глянул на неё, поцеловал (правда, в губы), улыбнулся, пожелал спокойной ночи и ушёл с рабыней к себе в комнату. Эсса почувствовала обиду и укол ревности.
Ночью Эссе снились танцы, комплименты, улыбки. Просыпаясь, она думала, как прекрасно будет в Карлиноре, не сомневаясь, что, в конце концов, их семья и домочадцы туда переедут.
Но сквозь всё это постепенно нарастала волна гнева и ревности к Имир: как она посмела очаровать принца? Как осмелилась отбить его у верной возлюбленной? Эсса почти забыла, что она сама, согласно обычаям, предложила рабыню принцу. И вдруг Эссе приснилось, что она входит в свою с Мастером спальню и на постели видит мужа в объятиях Имир. Она проснулась в холодном поту.

***

На следующее утро принц уезжал. Гость, как полагалось, вывел Имир из спальни нагой, чтобы хозяева могли увидеть: он рабыне вреда не причинил. Имир счастливо улыбалась, но глаза были мокрые. В волосах её была серебряная заколка: подарок принца. Видно было: когда принц уедет, она куда-нибудь в угол забьётся и будет плакать от отчаяния, что такое короткое счастье кончилось. Принц нежно и с несколько ироничной улыбкой смотрел на влюбившуюся женщину.
Эсса увидела слёзы в глазах прислужницы, и вдруг почувствовала, что ей невыносимо хочется исполнить заветное желание Имир. А заодно удалить её от мужа. Она раньше была наложницей Тора, вдруг он и правда пожелает её теперь, когда она так расцвела? Не ссориться же с мужем из-за какой-то рабыни, но и не спускать же им такое, если вдруг случится. Так что лучше Имир убрать из дома.
Эсса велела невольнице собрать все свои вещи. Рабыня быстро вернулась в своём коротком хитоне, с узелком жалкого имущества в руках. Эсса строго сказала:
— Я велела собрать свои вещи, а не одеваться.
Озадаченная рабыня вновь разделась.
Эсса оглядела всех вокруг и позвала Косъатира, Тора, двух подмастерьев и двух солдат принца.
— Я, свободная и полноправная гражданка Эсса, жена Великого Мастера Тора, получившая от него право распоряжения домашним имуществом, дарю эту рабыню Имир высокородному и великолепному принцу Клингору Энгуэу, утверждаю, что тело и здоровье её беспорочно. Приглашаю вас, пять свободных свидетелей, осмотреть её и убедиться, что на ней нет неоговорённых уродств и пороков. А своего господина и мужа я приглашаю подтвердить сделку.
Имир задрожала от страха и счастья: неужели это сейчас случится? Тор, которому всю ночь снились груди и глаза дам, вяло утвердил сделку. Пять свидетелей осмотрели подарок и подтвердили «качество товара». Принц остолбенел от неожиданности, но взял себя в руки и вежливо поблагодарил. Единственное, чем он показал не очень пылкое довольство — ничем не отдарил Эссу. Ведь в дороге рабыня будет обузой, зачем её давать сейчас?
Заметив недовольство принца, Эсса велела своим слугам запрячь повозку с крытым верхом, сложить подаренное оружие, накидать сверху тряпья и посадить Имир.
— Повозка доставит подарки в ближайший город, так что тебе, принц, нечего быть недовольным и не придётся посылать людей за оружием.
Принц оценил жест, расхохотался и поблагодарил Эссу, правда, так ничем и не отдарив. Он отметил мелькнувшее в глубине её глаз холодное торжество и злорадство. Но он не понял, к кому это относилось, да сейчас было и не до того. Посмотрев на рабыню, нагой забравшуюся на повозку, поскольку никто не приказал одеться, Клингор задумал озорную шуточку, велел откинуть верх и сказал:
— Пусть вся деревня и замок увидят, какую прелесть ты мне подарила, прекрасная Высокородная Эсса. Имир, ты оденешься, когда приедем на родник и смоешь пыль дома твоих бывших хозяев.
Имир только теперь поняла, что её уже не вернут, что её хозяин тот самый человек, быть верной рабой которого она мечтала последние несколько дней. Она заулыбалась от счастья и гордо вскинула голову, показывая всем своё красивое тело, которое теперь служит принцу и только ему.
Эсса быстро выдала своим слугам приказы, что купить в городе, и кортеж Клингора пустился в дорогу. Но тут появился барон с приближёнными, состоялось ещё одно прощание. В итоге принц выехал из деревни лишь после полудня.

***
Этой же ночью, когда кортеж прошёл полдороги до города и пришлось остановиться в поле, принц полностью ощутил, к кому в первую очередь относилась ирония Эссы. Его любимый Учитель, военный наставник Лор Элитайя, был, наверно, всё же не лучшим учителем фехтования в королевстве. Но зато он прекрасно знал войну (сам успел повоевать в семи кампаниях) и отлично чувствовал политику. Клингор был любимым учеником Лора, учитель наставлял его как по древним книгам, так и постигнутым своей мудростью. Принц, ощущая полное недовольство и собой, и Имир, встал среди ночи и под звёздами вспоминал наставления Учителя.
«Принц, помни, что для князя недостаточно быть полководцем. Ему нужно быть руководителем людей. Значит, нужно всё время тренироваться в военном искусстве и искусстве человеческих взаимоотношений. Есть две главные области, где высокородный властитель может потренироваться в том, что для него часто важнее жизни. Это охота и любовь».
«Когда ты, принц, охотишься, может быть два случая.
Первый — ты то ли в одиночку, то ли с одним-двумя верными товарищами выслеживаешь дичь, терпишь голод, жару, холод, жажду, усталость, ночуешь в глухих местах, а затем должен перехитрить зверя и сразить его так, чтобы не проявлять глупой доблести. Ведь ты — князь и полководец, а не простой военачальник. Иногда тебе придётся вдохновлять войско своим героизмом, но чем реже это будет случаться, тем лучше ты как правитель и как полководец.
Второй — когда ты в составе целой орды охотников и загонщиков. Тут может быть твоя охота или чужая. Но в любом случае это в первую очередь политика. В охоте не только ты, там и твои друзья, и чужие, и твои враги. Нужно обойтись так, чтобы враги винили за свои неудачи друг друга либо все они завидовали успеху кого-то из них, а их успехи чтобы были на твоём счету, и за них были бы благодарны тебе. Главное — лично победить самого страшного зверя. Это не вепрь, не медведь, не тигр и не слон. Это — человек, людская ненависть и зависть. Так что собирай на охоте не столько трофеи, сколько друзей либо, по крайней мере, врагов своих врагов.
На охоте ты узнаёшь своё княжество или же сопредельные. А на войне нужно прежде всего понять местность, тогда сообразишь, где поставить свои войска и куда завлечь неприятеля».
Принц посмотрел на звёзды и смахнул с лица москита.

***

«Любовь — это та же охота. Не стремись удовлетворять страсть с теми, кого не нужно завоёвывать, кто покорно сдаётся. Не беги сразу от дам, которые, наоборот, атакуют тебя. Сумей или красиво увернуться от них, или поступить так, чтобы охотница превратилась в дичь, оказалась бы твоей добычей и рабыней, а не ты её безвольным рабом.
Поскольку ты — будущий князь, тебе придётся порой совершать насилие над женщинами. Никогда не опускайся до этого сам. Это — работа палача или грубого солдата.
Если ты сам охотник, то добейся, чтобы женщина или девушка отдалась тебе с радостью. Но победа твоя станет поражением, если она после этого возненавидит тебя в отместку за проявленную ею либо тобой слабость. Помни, что и здесь, если немного зазеваешься и проглядишь хищные черты в женщине, сам превратишься в дичь. Помни, что единственным допустимым для тебя насилием над женщиной является соблазнить её и покинуть в отчаянии, и допустимо это, лишь если необходимо для блага государства и твоих подданных. От такого поступка ты никогда не должен получать удовлетворение».
Сейчас перед ним не женщина, а рабыня. С невольницами он старался почти никогда не иметь дела, поскольку они своей воли не имеют и действуют по повелению хозяина. Эта юная женщина привлекла принца именно своим страхом. Он понимал, когда девушка испытывает страх перед возможным падением, но страх перед ним! А падать наложнице хозяина, обученной ласкам в школе рабынь, уже было некуда.
Медведь, видимо, не церемонился с рабыней. И в школе рабынь Имир так грубо обучали услаждать мужчин, что девушка боялась близости. Разубедить, что это страшно и приносит наслаждение лишь мужчине — было интересной задачей. Удалось решить её полностью всего за четыре ночи. Но Имир потеряла голову и чувство дистанции: посмела втюриться в него. Что она ему может дать? Профессиональные ласки в постели? Она ведь ничего не знает и ничего не умеет. А попадаться на такие ласки ему, принцу, невместно.
В истории были примеры любви между принцами и рабынями, но эти невольницы были свободнорождёнными, незаурядными образованными девушками, захваченными на войне.
Принц ехидно ухмыльнулся, вдруг осознав, какое решение ему придётся принять. Заодно он ощутил, что с Эссой Медведь себя никогда не вёл, как с Имир. Видимо, жена считает его при внешней грубости исключительно нежным, осторожным и ласковым зверем. Эсса-то прекрасно поняла, что предстоит Имир, она расправилась с ней руками принца! Дичь стремительно превращается в охотницу!
Принц вспомнил месяц с Эссой, когда всё стремительно повернулось в пользу Тора. Наставник ему говорил: «Если проиграешь битву или кампанию, смотри, во-первых, правильно ли поставил цель? Если цель была достижима, то пойми, какие ошибки ты совершил, как можно было её достигнуть и можешь ли её достигнуть сейчас? После этого оцени, стоило ли и стоит ли её достигать?»
На первый вопрос ответ был однозначен. Он точно оценил Эссу, из неё могла бы получиться знаменитая гетера, если бы её вовремя стали учить. А теперь — хорошая полноправная. Цель была поставлена правильно.
Теперь второй вопрос. Принц понял, что слишком грубый нажим насчёт гетеры был главной ошибкой, и что избежать поражения можно было по крайней мере двумя способами. Первый — согласиться с Эссой, отправить её в Карлинор в сопровождении симпатичного ей человека, например, Косъатира, а компаньону намекнуть: было бы неплохо поухаживать за ней и добиться успеха. После такого поворота событий она бы восприняла предложение прекрасно. Второй — взять Эссу с собой на войну. Она не была бы обузой, в отличие от этой рабыни. Верхом ездит прекрасно, травница, целительница, оружием владеет, если вдруг придётся отбиваться. На войне она насмотрелась бы реальной жизни и всё было бы в порядке. Пожалуй, это решение лучше. А сейчас проще. Если что-то случится с Тором, то можно было бы легко уговорить: она уже ощутила пьянящую волну поклонения мужчин. Но ведь это дурацкое и плохое решение! Вот и ответ на последний вопрос: не стоило этой цели достигать! Тор так счастлив с Эссой, а она — с ним. Вместе они гораздо полезнее, чем по отдельности. Сын его в этой семье будет прекрасно расти и воспитываться, пока не придёт время его признать. Жаль лишь, что узаконить теперь нельзя будет.
Из шатра высунулась голова. Имир выскользнула, обняла принца, прижалась к нему и потянула обратно в шатёр: «Иди ко мне, мой возлюбленный хозяин, мой бог любви!» Принц не стал её грубо отталкивать. Нельзя ему быть палачом. Но дурацкую жалость тоже нельзя проявлять. Использовать любой ресурс надо до конца. Пусть рабыня хоть пользу принесёт. Он вошёл в тело рабыни, понимая, что это — их последняя ночь, она будет сделана солдатской шлюхой.
Принц, как и другие высокоуровневые люди, почти никогда не опускался до мышления словами. Он думал преобразованиями планов и структур, когда задача была потруднее — преобразованиями преобразований, а когда полегче — просто планами. Так что предыдущее — не его внутренняя речь, а перевод части её на обычный язык. Соответственно, решение он обычно видел целиком, как хороший шахматист комбинацию или позиционный план. Если расписать аргументацию принятого им безжалостного решения, получится примерно следующее:
«Что она может делать по-настоящему? Только одно, но этого достаточно, чтобы безбедно прожить свободной и накопить денег на будущее. Сейчас вознагражу ею сначала пару командиров, потом пяток солдат, чтобы у неё не осталось иллюзий, поняла бы своё место и стала подготовлена, а потом отпущу её на волю и пожалую ей цветной пояс солдатской шлюхи. Денег на обзаведение не нужно давать: немедленно появятся. Вот и решено, как избавлюсь от подарочка».
Всё здесь было учтено, кроме души. Но ведь правитель из нашего мира тоже душой не интересуется, зато будущее выставленного на улицу ему уж точно до фига.

***

Довольная, что удачно прошёл визит принца, Высокородная Эсса занялась мужем, то и дело смотревшим в воздух и вспоминавшим разные женские имена. Эсса стала рассказывать о развращённости и цинизме светских дам, о чём многократно толковала мать и читала в книгах. В конце концов, она добилась, что при воспоминании о бале Тора передёргивало. Он взмолился:
— Теперь мне на такие сборища надо ходить время от времени. А эти шлюхи на меня набрасываются. Что делать?
Эссе ещё раз вспомнилась Имир. Девушка жаловалась хозяйке, как ей больно, когда хозяин сминает её своими ручищами и грубо распинает на ложе страсти. Эсса тогда утешала девушку, втайне радуясь, что та боится объятий хозяина и не будет на них претендовать. С женой-то Медведь был очень нежным, осторожным и ласковым. Теперь Эсса решила воспользоваться недюжинной физической и мужской силой мужа, чтобы отпугнуть от него дам.
— Выбери какую-нибудь не столь развратную даму и возьми её, как ты брал рабынь, даже ещё сильнее. Если она пытается отбить женатого мужчину у его верной супруги, она сожаления не заслуживает. Не бойся. Она расскажет всем им, каково с тобой заниматься любовью, и после этого ты будешь знать: если кто-то претендует на тебя, то это последняя развратница, от которой бежать не позор.
Совет сработал. Стражники, заглянувшие в беседку, откуда доносились истошные крики дамы Алоиссы Адинкур, не стали мешать равному баронам Мастеру, поскольку видели, как Алоисса ухлёстывала за ним и дама сама за руку чуть ли не тащила Тора в эту беседку. Стражники лишь посоветовали даме менее громко выражать свой любовный восторг. После этого, действительно, женские атаки сократились, но пелена ненависти вокруг страшной парочки сгустилась ещё сильнее. Пошли слухи, что Мастер ест молодых рабынь, сначала разорвав их на куски мужским органом, а жена снабжает его жертвами и из печени несчастных делает снадобья.
Словом:

Если не пара,
Беды несчастную ждут
Если полюбишь.
Источник жизни
Глупой любовью убит.
Глава 5. Переселение
В деревню Колинстринна, где дважды побывал принц Клингор, прискакал с отрядом из двадцати всадников Лунь Косъатир, начальник личной охраны принца. Он сразу же помчался к поместью Великого Мастера Тора, знаменитого изделиями на всю Империю. Даже из Хирры, Зинтриссы и Валлины приезжали богачи заказывать у Мастера драгоценное оружие. Жена Тора Эсса славилась красотой и неприступностью. Она была возлюбленной принца, но теперь на всех праздниках носила нефритовый пояс и принимала лишь лёгкие ухаживания. Перед её мрачным мужем трепетала вся округа. Поэтому чем дальше, тем больше Мастера с женой не любил барон, лишь в этом сходившийся с агентом канцлера Усом Цишимуссом, контролировавшим действия барона и медленно разорявшим его людей.
Одна из дам попыталась было стать любовницей Тора, но мужское достоинство Тора оказалось столь громадным, что дама, как она сама рассказывала, несколько месяцев болела. После такого оружейника никто не осмеливался соблазнять, хотя мужчина он был красивый, несмотря на большой шрам на правой половине лица. Мастер был намного богаче и по рангу даже выше барона, но это положение не было наследственным. Зато нынешняя репутация Тора была такова, что чиновник боялся подходить к его крестьянам. Те жили богато, хотя повторяли со смесью ужаса и восхищения страшные слухи о своём хозяине — что он, дескать, закаляет мечи в крови живых девственниц-рабынь, а потом терзает их до смерти в своей постели. А большинство жителей просто ненавидело выдающегося человека.
Слухи не отпугивали учеников и подмастерьев. Ведь даже ученикам у Тора жилось очень хорошо, а подмастерья зарабатывали больше обычных цеховых мастеров. У него были уже все двадцать четыре разрешённые уставами цеха для Великого Мастера подмастерья, их наставник с грустью думал, что скоро всё-таки придётся ехать в Линью, посвящать пару из них в мастера (Мастер очень не любил большие города). Старшие подмастерья, Ун Линноган и Лун Урриган (оба из Ломо) раньше были учениками в Зооре, там же стали подмастерьями, но прослышав, что в родных местах обосновался Великий мастер, воспользовались правом на переход и пришли к нему; в Зооре к Великому Мастеру в подмастерья было не попасть. Ун Линноган, как казалось Тору, был способнее, зато Лун Урриган деловитее. Подмастерья и ученики составляли крепкий отряд, на военных игрищах трижды побивший дружину барона, что ещё подливало масла в огонь скрытой ненависти вельможи. Люди Тора никогда не говорили, что творится внутри усадьбы. Вообще говоря, это было общей традицией Великих Мастеров. Их в качестве одного из тайных умений учили ставить (либо помогать ставить, если способности самого Мастера были недостаточны) ментальный блок своим домочадцам, чтобы кто-то из них не разболтал случайно профессиональные секреты Великого Мастера. Постепенно, конечно, сведения расходились по цеху, становились общеизвестными, но блок обеспечивал практически единоличное пользование новыми находками в течение примерно двадцати лет. Мастер звал священника лишь брать вассальные клятвы, блок ему помогала ставить жена. В данном конкретном случае такая неразговорчивость вассалов вместе с болтовнёй рабов и слуг, которых не допускали в кузницу, пока там шли работы, чтобы не осквернить создаваемые изделия, давала дополнительные поводы для страшных рассказов.
— Привет! — радостно закричал Тор, увидев старого знакомого. — Как поживает принц?
— Мой господин передаёт тебе большой привет. Он разрешил мне заказать себе драгоценный меч, но денег отвалил не так много. Получится лишь обычный булат, правда, высшего качества. Всему моему отряду велел заказать булатные или полубулатные мечи и топоры. Просил справиться с заказом за неделю.
— И сразу про дела? Заходи в дом, выпьем, гостем будешь!
— Спасибо, Мастер! С удовольствием!
К Луню вышла из женской половины жена Мастера Эсса. За ней служанка несла годовалого Лира (как знал Косъатир, сына принца).
— Сын, как только на ноги встал, к молоту потянулся. Так любит смотреть на огонь в кузнечном горне. Радуется, когда видит, как куют сталь и булат, — с гордостью сказал Мастер.
— Рад за тебя! Всем нам, благородным людям, приходится думать, будет ли наследник достоин нашей славы и наших дел? Ведь у нас ответственность не только за себя, а за весь свой род, и за наших потомков спросят после смерти.
— До сих пор не привык, что попал в благородные.
— Тебе в благородных ещё нужно закрепиться, но цеховые мастера тоже свой род чтут и считают хотя бы до пятого колена.
— А я про своих предков почти ничего не знаю. Я — третий сын, мой отец как отдал меня в ученичество, так больше с ним не встречался. Потом он умер.
— Третий сын — это замечательно. Значит, ты можешь основать свой род, если будет воля Судьбы!
— Ладно, поговорили, выпили, теперь займёмся делами! — сказал Мастер.
Он с Косъатиром направился в кузницу распределять заказы, оговаривать качество каждого меча либо топора. Боевые молоты люди отряда не носили. Насчёт платы Мастер даже не стал разговаривать, сгрёб привезённый мешок золота и высыпал в свой сундук. Слишком тесные у него отношения были с принцем, чтобы по мелочам считаться. С другими-то он торговался безжалостно, а парочка почти мастеров подменяли Мастера, когда тот уставал либо вынужден был оторваться от торга, чтобы не дать заказчику передышки и додавить его на устраивающую мастерскую цену.
Косъатир настоял, чтобы его отряд, «как дружественное войско», был размещён в стенах усадьбы-крепости Мастера. Тут в крепкую башку оружейника всё-таки проникла мысль, что вокруг всё не очень ладно. Вообще говоря, творящимся в королевстве он не слишком интересовался. Даже военные действия на его дела не оказывали большого влияния, он же не был поставщиком стандартных поделок для войска. Впрочем, сейчас в Империи серьёзных войн не велось.
Вечером Косъатир сидел с Мастером и его женой.
— Лунь, какую рабыню дать тебе, пока ты живёшь у нас?
— Спасибо, друг. Лучше за служаночками поухаживаю, если разрешишь.
— Разрешим, — одновременно сказали Тор и Эсса. Муж всё равно на служанок как на женщин даже не смотрел, будучи полностью очарован своей женой, а та уже заметила, как одна из служанок строила глазки Луню и он в ответ улыбнулся ей.
— Раз пошли такие интимные разговоры, отошлите-ка слуг и рабов как можно дальше или перейдём в другую комнатку, — неожиданно жёстко сказал Лунь. Тор глянул на жену и та сказала:
—  Перейдём в дальнюю сокровищницу.
— На входе я поставлю своего солдата, чтобы ни одна любопытная сволочь не совалась, — продолжил Лунь.
— Я дам ему на пару своего подмастерья, чтобы любопытные приличные люди тоже не пробрались, — улыбнулся Тор.
Когда трое обосновались с кувшином вина и лёгкой закуской в дальней сокровищнице, маленькой, душной, зато безопасной от любопытных глаз и ушей, Лунь достал послание принца.
— Мастер и Высокородная Эсса, прочитайте внимательно, что пишет мой сюзерен и мой командир.
«Привет, стальная башка Мастер Тор, мой упрямый друг!»
— Обижает меня принц, — с улыбкой сказал Тор. — Разве я стальная башка? Уж наверно, не хуже, чем булатная.
— Прозвище «булатная башка» ещё нужно заслужить, — улыбнулся Лунь. — Читай дальше, что принц пишет.
«Желаю здравствовать тебе, твоей прекрасной и благородной жене Эссе, сыну Лиру, всем твоим вассалам и домочадцам. Я послал Луня Косъатира, моего верного вассала и твоего друга, Мастер, с тайным поручением. Начинаются большие потрясения в королевстве. С моими друзьями, кто не находится под моей защитой, могут расправиться. Немедленно перебирайся ко мне. Захвати сначала лишь самые лёгкие ценности, жену и сына. Слуг и подмастерьев, а также имущество, придется спасать потом по мере возможности. Мне не хотелось бы узнать, что тебя с сыном убили или продали в рабство, а с твоей женой случилось нечто ещё худшее смерти. Прояви наконец-то благоразумие!
Принц Клингор».
Тор вскинулся.
— Куда ещё перебираться? У меня всё так хорошо налажено! Не хочу я ко двору! Там развратные дамы! Там интриги! Там от дел всё время отрывать будут!
— Муж мой, ты действительно Стальная Башка! — тихо, но твёрдо, сказала Эсса. — Думаешь, здесь всё так хорошо? Барон и чиновник тебя ненавидят, все дворяне и большинство простолюдинов на их стороне. Знаешь, в чём они тебя обвиняют? В человеческих жертвоприношениях Дьяволу, что ты, дескать, в крови невинных девушек оружие закаляешь, а потом их, ещё живых, на куски своим мужским достоинством разрываешь. Ведь под такие слухи сюда могут прислать из столицы большой карательный отряд, чтобы привлечь тебя к имперскому суду как страшную богомерзость. Что будешь делать? Если даже врасплох тебя, беззаботного типа, не застанут, садиться в осаду со своими подмастерьями и учениками? Тысячное войско их быстро сомнёт, даже если ни один из них духом не ослабнет и не откроет двери карателям. Они перевешают всех твоих домочадцев, быстренько осудят и казнят либо продадут в рабство твоих дорогих учеников, а что сделают с тобой, со мной да с нашим сыном — просто страшно подумать.
Тор открыл рот и выпучил глаза. Ему мнилось, что всё вокруг хорошо, кое-кто не любит (например, чиновник), но ведь и сам он ярыгу презирает. А барон вообще, как ему казалось, друг.
— Стану укреплять поместье и наберу войско. Денег у меня хватит, достоинство позволяет. Будет двести воинов и припасов на пару лет, никто не сунется.
— Башка металлическая! — ехидно сказал Косъатир. — Вообразил себя военачальником! Твоё дело — оружие ковать да защищать себя, если придётся, а ты решил целое графство отвоевать. Ты что, хочешь, чтобы тебя мятежником вдобавок объявили?
— Грррк! — зарычал полностью сбитый с толку Медведь.
— Впрочем, слушай меня внимательно, — сказал Косъатир. — Мятежником можно быть, если вождь мятежа достойный и причина веская. Канцлер и его чиновники всех благородных людей и большинство простонародья из себя вывели. Ходят слухи: канцлер теперь, когда трое его правнуков стали сыновьями короля, собирается короля извести, возвести на трон малолетнего государя. Принц скоро поднимет флаг борьбы, чтобы спасти короля и покарать канцлера. Тебе, как другу принца, лучше быть в его дворце. Там ты будешь в безопасности. А здесь при первых слухах о мятеже принца тебя схватят и растерзают.
— Чем лучше там? Я ведь окажусь в месте, которое будет штурмовать всё войско Империи!
— Сначала Сейму нужно будет собраться и решить, заслуживает ли этот мятеж, чтобы его покарать по законам Империи. Даже если они это решат, брать дворец будут высокие вожди, а не мелкие барончики и простые солдафоны. Мелкие души будут думать, как быстро насытить свою жажду крови и золота. Они спокойно тебя прикончат, твою жену замучают. Великие вожди такую ценную добычу в целости и сохранности к себе отвезут. Они-то понимают, что ты, тем более вместе с семейством, намного ценнее гор золота. Тебе даже в случае поражения там будет намного безопаснее, чем здесь.
— Если принц поднимает такое знамя, я встану со своими людьми под него! — несколько опоздав с этим жестом и только сейчас осознав, какие же лозунги у мятежа, закричал Тор, воинственно схватившись за отсутствующий молот у пояса.
— Поднимешь оружие, лишь если принц тебе повелит, — холодно ответил Косъатир. — Воинов у принца хватает.
— Прислушаешься ли, наконец, к голосу разума? — вставила Эсса, против обыкновения, всё это время молчавшая.
— Вижу, что другого выхода нет, — сказал Тор с некоторым облегчением. Он сам чувствовал, что вокруг неладно, но гнал такие мысли, убеждая себя, что всё прекрасно. — Собираюсь. Сколько я понимаю, твой отряд сопроводит меня и мой отряд в Карлинор?
— Я ещё подумаю. Ты подал мне хорошую идею. Крепость на отрогах Ломо принцу не помешает, по-моему. Пока что мои солдаты будут укреплять твоё имение. Я лично посмотрю, всё ли у тебя сделано по канонам фортификации и как быстро исправить, что можно. Тебе советую пока что в тайне готовиться, согласно указаниям принца. Ведь всё равно скоро в город ехать, подмастерьев в мастера посвящать. Никто не удивится, если ты со своей семьёй и малым эскортом уедешь.
И заговорщики (как теперь можно их называть) разошлись по своим делам.
На следующий день Косъатир быстро и деловито осмотрел усадьбу Мастера, нанял несколько каменщиков и плотников в деревне, дал им и своим солдатам задание. Сам Косъатир стал приглядываться к старшим подмастерьям.
— Мне кажется, что твой любимый подмастерье — Ун Линноган. А Лун Урриган хозяйственнее, — через пару дней заметил Косъатир.
— Всё правильно.
— Мой совет. Линноган, может быть, станет даже твоим Первым Учеником, у Урригана шансов нет.
— Ещё не ясно, станет ли Первым Ун.
— Возьми Уна с собой в Карлинор, а Луну подай надежду, что станет Первым Учеником и владельцем этой усадьбы после получения звания Мастера. Я вынужден остаться в этой крепости, её оборонять. Начальником своих людей ты сделаешь Луна.
— Но это же нечестно по отношению к Луну!
— Ты равен баронам и должен управлять своими людьми, если начинается великое дело, сообразуясь прежде всего с великим делом! Не бойся. Если мы выживем в осаде, принц вознаградит щедро Луна, и на самом деле всё имущество кузни ему достанется, ведь ты тем временем в Карлиноре сделаешь новую мастерскую. Правда, крепость, конечно, ему будет не по рангу.
Убеждённый Косъатиром Тор договорился с Урриганом, охотно взявшимся в его отсутствие управлять мастерской и поместьем. Мастер, конечно же, не упоминал о принце, он говорил о бароне и разбойниках, которые могут напасть, пока нет хозяина, и намекнул, что в городе ему, видимо, придётся задержаться дольше, чем сначала хотел: появились неожиданные дела.
Косъатир отправился в Линью и привёл оттуда сотню наёмников. Ещё три сотни должны были подойти через несколько дней. Когда возмущённый барон подскакал к стенам усадьбы и стал негодовать, Тор не впустил его и ответил:
— Я тебе равен! Имею право защищать свой замок! Я уезжаю по делам цеха. Не уверен, что какой-нибудь соседний барон не попытается тем временем разграбить мои богатства.
— Это мятеж! — закричал Таррисань. — Я так и сообщу королю!
— А я — канцлеру, — добавил чиновник.

***
Прошёл почти месяц со дня разорения двора Ликаринов Cтарших. Урс отыскал в кладовой чудом уцелевшую старую рогатину. Появилась идея, как оправдать себя перед Луруниссой и остальными. Было известно, что в окрестных лесах ходит матёрый старый медведь. Урс задумал подлинно геройское дело. Он решил выйти на косолапого в одиночку лишь с рогатиной и кинжалом. Принесёт домой медвежью шкуру, поедят все медвежатины и перестанут считать его трусом.
Пять дней он выслеживал медведя, почти забросив остальные дела. Наконец, застал его как следует наевшегося жёлудей и блаженно спящего под дубом. Рядом с дубом стояло два крепких вяза, и Урс задумал хитрый план охоты. Он оставил рогатину за вязом, чуть подошёл к зверю и стал бросать в него комьями земли. Недовольный мишка приоткрыл глаз, поворчал и перевернулся на другой бок. Тогда Урс запел во всё горло первую попавшуюся героическую песню и бросил ещё ком. Взбешённый хозяин леса вскочил и двинулся на Урса. Тот быстро проскользнул между вязами, схватил рогатину и воткнул её в грудь косолапому. Несчастный обезумевший от боли и злобы медведь завяз между двумя деревьями, и Урс выколол ему глаза кинжалом, а затем ухитрился ещё и проткнуть ярёмную вену, рискуя остаться без руки, а то и без жизни.
Сняв шкуру и освежевав убитого зверя, он помчался со шкурой и сердцем домой, звать соседей вывезти мясо. Бабка расцеловала его и бросилась варить сердце, а мужики отправились доставлять охотничий трофей. Из замка графа примчался верховой и затребовал медвежий окорок. Урсу стало холодно на душе: как защищать, их нет, а как требовать свою долю, они тут как тут, эти дворяне и аристократы!
Но ещё холоднее стало, когда мужики, пожирая медвежье мясо и запивая его принесённым с собою вином, начали смеяться, что Урсу дико повезло: медведь был старым, с тупыми когтями и зубами, глупо попался между деревьями, тут ты, дескать, косолапого прикончил. Ликарин сидел и угрюмо молчал. Даже Лурунисса, прилюдно расцеловавшая и попросившая назначить дату свадьбы, не утешила Урса. Он боялся, что любимая верит этим байкам.
Бывает в маленьких поселениях: закрепилась за кем-то слава труса, и будут его считать таким, невзирая ни на что. Это как клеймо: на всю жизнь. Урс не понимал, в чём же дело, почему никто не хочет увидеть того, что на глазах у всех?
Приближался день свадьбы. Деревня, здорово приунывшая из-за поборов чиновника, немного ожила. Лурунисса стала ласковей, но на лоно Урса не допускала. Урс прямо спросил её: неужели она желает сохранить невинность до свадьбы и быть обязанной правом первой ночи графу? Девушка, смеясь, ответила, что по обычаю графа нужно предупредить за неделю, а до свадьбы осталось больше недели, и рекомендовала ему пытаться настойчивее. Урс почувствовал, что она просто увильнула от ответа, и он ещё раз ощутил ненависть к этим высокородным, напропалую, как ему казалось, присваивающим себе права. Заодно в сердце его разгоралась неприязнь к городским, когда он вспоминал подрядчиков, с которыми имели дело на севере, хозяев таверн по дороге, наглых продавцов на базарах и бесстыдных попрошаек, распутных девок в тавернах.
За десять дней до намечавшейся свадьбы в деревню пришла беда. В горах Ломо разбойничал бывший смерд, а ныне висельник, Кор Лакиран Жёлтый Ворон. Его банда ворвалась в деревню посреди бела дня, видимо, извещённая, что здесь находится чиновник. Ярыгу как следует побили, сорвали одежду, крепко привязали к столбу возле хлева, приладили на ворота петлю, а под ноги набросали навоза, чтобы привлечь кровососов.
Разбойники носили жёлтые повязки со знаками: «Жёлтое небо и справедливость». На шапке главаря торчали перья редкого жёлтого ворона, а на плечах была рысья шкура. Он разговаривал высоким слогом, видно было, что стремится показать себя борцом за справедливость, против угнетателей. Атаман сразу же вытащил к себе старосту и выговорил ему две вины. Первая: староста не выставил сразу же угощения его людям. А вторая намного тяжелее: когда неделю назад Жёлтый Ворон прислал лазутчика с просьбой о целебных травах для раненого разбойника, староста отказал, сказав, что боится стражей и графа. Ворон предложил деревне смыть свои вины, забив насмерть чиновника. Крестьяне замялись и не решились, опасаясь неизбежного мщения из замка, а разбойники вроде бы не вели себя как жестокие насильники и убийцы. Тогда Жёлтый Ворон поднялся на возвышение на деревенской площади и произнёс речь:
«Разные есть люди на свете. Кое-кто достоин свободы, кое-кто не может жить, как свободный человек. Такой стремится стать господином, а если не получается, оказывается господским прихвостнем или рабом. Я предлагал вам свободу, вы струсили. Значит, вы по натуре рабы. И я буду обращаться с вами как с рабами. Рабы должны давать, что господа пожелают. Мои люди сейчас разойдутся по домам, возьмут вещи и женщин, которых захотят. Может, хоть от них у вас пойдёт потомство, достойное свободных людей. Если вы попытаетесь сопротивляться, это будет ваша четвёртая вина, и деревню сожжём. Впрочем, я не зверь. Женщины имеют право посопротивляться, чтобы не было ущерба чести. Своим я приказываю не применять жестокого насилия: если уж очень отбивается, оставьте её в покое, возьмите другую. Так что сейчас берегитесь, чтобы не отягчить положение. Староста, прикажи людям открыть дома и не мешать моим молодцам. А женщины пусть будут с нами поласковее».
И с отчаянием Урс услышал, как староста покорно велел людям открыть дома и кладовые, а женщинам не проявлять излишней стыдливости и строптивости, и, во всяком случае, не выцарапывать глаза и не кусать за болезненные части тела.
Урс отбежал в густую траву сзади двора и бросился на неё, чтобы ничего не видеть и не слышать. Но и здесь до него донеслись визги Луруниссы. Вскоре они смолкли. И вдруг раздался её голос: «Ой, милый, что ты делаешь?» Урс вздрогнул и посмотрел в щель забора. Высокий стройный русоволосый разбойник выносил нагую Луруниссу в сад, а та ерошила его волосы.
— Ты такая милашка, что нужно дать Небу посмотреть на нашу любовь, — красиво сказал разбойник, и Лурунисса вдруг обняла его и расцеловала.
Затем они повалились в траву, и Урс не мог оторваться от раздиравшего душу зрелища: Лурунисса выгибалась, стонала, всем телом обнимала разбойника и говорила ему нежные слова, да и он обходился с ней ласково. Наконец, она задрожала и выдохнула:
— Как хорошо, что я отдала девственность настоящему мужчине, а не трусу!
Это добило Урса, он поднялся и пошёл на площадь. В душе зрела решимость.
Жёлтый Ворон не удивился, когда к нему подошёл молодой крестьянин и сказал:
— Не все в нашей деревне трусы и рабы. Я хочу к тебе, быть свободным.
— Жёлтому небу нужны достойные люди. Кто ты?
— Я был Урс Ликарин, новое имя мне дадите по делам.
— Тот, кто в одиночку убил медведя и двумя стрелами разогнал варваров! — с иронией сказал Ворон, и Урс понял, что его слава обогнала его намерения. — Но мало ли что люди брешут. Победи моего человека, и ты будешь с нами.
— Можно, я сам выберу того, с кем сражусь? — и Урс показал на русоволосого.
— Белый Енот, кое-кто хочет на дубинках с тобой сразиться! — засмеялся Ворон. — Крестьянин, Енот — один из лучших бойцов, так что я тебя возьму, даже если ты достойно проиграешь. Кажется, ты не такой, каким тебя молва ославила.
Схватка длилась недолго. Самоуверенный Енот получил удар дубинкой по колену и не смог продолжать бой. Для него реквизировали повозку, пообещав, что возвратят потом. Урса Ворон подозвал к себе и сказал:
— Теперь, чтобы надеть жёлтую повязку, ты должен выполнить два дела. Они оторвут тебя от деревни и скрепят твоё братство с нами. Возьми одну из деревенских женщин и повесь эту сволочь! — Ворон показал на чиновника.
Урс посмотрел вокруг. Лурунисса накинула платье и глядела восхищёнными глазами. Это окончательно взбесило крестьянина.
— Я возьму эту! И прямо посреди площади!
Бывший жених вытащил за руку не особенно сопротивлявшуюся Луруниссу на середину площади. Та, глядя на него ещё более восхищёнными глазами, покорно разделась и стала его обнимать. В пылу страсти она ему сказала:
— Оказывается, ты не трус и настоящий мужчина! А то с медведем я не знала, то ли верить тебе, то ли не верить.
Урс, встав после объятий, пнул Луруниссу ногой и сказал:
— Поднимайся, ишь разлеглась! Ещё кого-нибудь ждёшь?
Потом он в этом раскаивался всю жизнь (кроме первых нескольких недель).
Ворон со смехом спросил его:
— Как тебе твоя невеста?
— Настоящая шлюха! — процедил Урс.
Эти слова стали приговором для Луруниссы. Теперь ей оставалась одна дорога: на дно. За месяц она туда скатилась.
Отец закричал:
— Ты мне больше не сын! Я отрекаюсь от тебя! Ты для меня мёртв!
— Правильно! — вдруг сказал Ворон. — Теперь на тебе, крестьянин, нет вины, что Урс повесит чиновника, и ты можешь вытребовать обратно от этих гадких горожан и аристократов кого-то из членов семьи.
Урс подошёл к чиновнику, согнал облепивших его тело слепней, оводов и кровососов, отвязал жалкого человечка, сказал ему тихо: «Не бойся, сейчас будет лучше!» и вздёрнул. Потом он повернулся ко всем и неожиданно для себя закричал:
— Так будет со всеми чиновниками, Высокородными и их прихвостнями!
— Правильно думаешь! — похвалил Ворон. — Будешь добрым удальцом.
Урс выхватил из награбленного одним из восставших лук Труна, который ему давно уже нравился, и ожидал новой драки. Но неожиданно разбойник приветливо улыбнулся ему и сказал:
— Всё правильно! У тебя лука нет, а у меня уже есть. Мы, Жёлтые, должны всем делиться с братьями.
Затем Урс зашёл на конюшню к «деду» Хингу, взял его коня и седло, прицепил палицу из ещё одной кучи награбленного и присоединился к отряду разбойников. Ему торжественно повязали жёлтую повязку и нарекли Ревнивым Быком. На душе Быка, как ни странно, было легко и радостно. Перед ним открывалась новая жизнь, как ему казалось, достойная его.
Так Урс стал разбойником в ватаге Жёлтого Ворона.

***
В ночь после проклятий барона и чиновника Тор с семьёй, парой слуг и тремя лучшими подмастерьями выехал из усадьбы в сопровождении отряда Косъатира. Около родника их встретил весьма воинственный и подозрительный отряд из полутора сотен разношёрстно экипированных удальцов. Их главарь носил шлем, украшенный лисьей шкурой, пятнистый плащ, вооружён был копьём, луком и топором.
— Привет, Горный Лис! Решил принять моё предложение? — сказал Косъатир.
Мастер и Эсса невольно вздрогнули. Горный Лис был знаменитым атаманом, чья шайка за полгода существования сотворила немало лихих дел.
— Я теперь не Горный Лис, а вновь десятник армии принца, пока принц не произвёл меня выше.
— Я властью рыцаря произвожу тебя, Клин Илайор, в сотники. Вспомни свою доблесть в Северном Походе. Принц гарантирует прощение твоим людям, награды за честную службу и земли в своём лене, куда чиновникам канцлера доступа нет. Западные соседи зашевелились, их придётся укротить. А сейчас сопроводите к принцу дорогих гостей, — завершил рыцарь.
Эсса ухмыльнулась хитрости симпатичного рыцаря. Сам он решил со своим отрядом остаться в крепости, наёмникам доверить такое богатство было нельзя. Остаётся лишь банда разбойников, мечтающих вернуться на путь истинный. А что их довели до разбоя чиновники канцлера, Эсса не сомневалась.
Через две недели Тор прибыл в Карлинор. Город был раза в два поменьше Линьи и далеко не столь живописен. На кирпичных стенах не было облицовки и рисунков, но отремонтированы они были безупречно. На холме виднелась цитадель, в порту стояли два купеческих корабля и пара военных. Храмы были небольшими, но один них блистал золочёными куполами. На первый взгляд город выглядел чистым и зажиточным.
Принц лично выехал Тору навстречу, наградил Илайора и его разбойников за хорошую службу, подтвердил новый чин и распределил людей по своим отрядам, а для Тора устроил пышный пир. На следующий же день Тор стал строить новую мастерскую в стенах города (принц заранее откупил пару домов в квартале ремесленников, чтобы освободить участок, и подарил их Мастеру). Медведь всё время ворчал, что вокруг слишком много народу и суета, что почти каждый день надо было отвлекаться: то приём в Городском Совете, то приём в цехе, то кто-то из знати пригласит. Но уже через три дня в Карлинор пришло известие, что на севере принц Крангор обвинён в мятеже и уже дерётся с войсками канцлера.
Словом:

Там, где всё тихо
Черти интриги плетут,
Всех очерняя.
Ценен ты, Мастер,
В городе только большом.
Глава 6. Мятеж
Тор, Великий Мастер-оружейник, с женой Эссой и сыном Лиром пока что снимал дом для семьи, а новое жилище и кузница строились неподалёку. Поскольку заказы Медведь ещё не мог выполнять, он всё время уделял стройке, а также закупке многочисленных и зачастую редких ингредиентов. Новых заказчиков он принимал лишь когда они были направлены лично принцем, поскольку тот знал, что ещё предстоит построить мастерскую, набрать подмастерьев и учеников, нанять слуг и закупить рабов и рабынь. Ведь всё имущество и ученики остались в Ломо, в старой кузнице, ставшей теперь крепостью принца. Наймом слуг и закупкой рабов ведала его жена Эсса, а подмастерья и ученики потянулись, многим хотелось быть вассалами и учениками знаменитого Великого Мастера, которого другие Мастера, скрепя сердце, признавали лучшим в Империи. Не отпугивали даже жуткие слухи, тянущиеся за Тором: он, дескать, достигает такого мастерства жестокими и кровавыми сатанинскими ритуалами. На городском празднике принц лично представил городу нового Великого Мастера (в Карлиноре до сих пор был всего один горожанин такого ранга: шелкомодельер Исс Лиллиринс) и заодно похвалил его безупречную нравственность и набожность, что являлось косвенным, но весьма авторитетным, опровержением слухов. После этого простые люди стали говорить: про любого великого человека такие слухи завистники и подлецы распускают. В этом городе Медведь ещё не успел никому на ногу наступить и пока что был героем дня. Жена, осознав, что происходит, стала щедрой рукой раздавать милостыню и помогать бедным, и Мастеру посоветовала поступать так же. Конечно же, попрошайки вились вокруг них, так что стражники и городские жители порой просто разгоняли их, но Тор, проявляя неожиданный для себя стоицизм, не позволял гнева даже по отношению к самым нахальным из «нищих». Лишь как-то раз в сердцах он закричал этой толпе: «Не мешайте мне! Если кто хочет быть всё время сыт и иметь денежки на развлечения, идите ко мне в слуги!» Никто из попрошаек не откликнулся, а расхохотавшийся народ разогнал их. Через час эта стая шакалов вернулась, чего и следовало ожидать от них.
В Карлиноре Тору всего один раз удалось поговорить с принцем как с другом. Через пару дней после прибытия принц пригласил его в уединённую комнату под предлогом обсуждения секретных дел, а на самом деле там стояла бутылка вина.
— Сегодня я могу хоть часа на три вырваться из этой карусели, — вздохнул принц. — Когда ещё удастся, не знаю…
— Вот почему я не люблю больших городов. Всегда найдется кто-то, сумевший тебя чем-то занять, — пробурчал Тор.
— А что таким людям, как мы с тобой, делать? — улыбнулся хозяин. — В большом городе хотя бы видят нашу величину, в глуши просто сожрут с косточками. За всё приходится расплачиваться.
— И так мне приходится расплачиваться за свой ранг, — скривился Мастер. — Я не могу остановиться: не решать новые задачи, не придумывать ещё и ещё.
— На высоких уровнях, чтобы стоять на месте, надо бежать. А чтобы добиться чего-то, нужно бежать вдвое быстрее, — ехидно улыбнулся принц. — Разве ты этого не знал, Мастер?
— Знаю на собственной шкуре, — засмеялся Медведь, настроение которого несколько улучшилось. — Но иногда мечтаю, как хорошо было бы побыть идиотом и ни о чём не думать.
— А ты смог бы ни о чём не думать? — в свою очередь развеселился принц.
— Ладно, — согласился Тор. — Тогда хоть чтобы мысли были коротенькими-коротенькими.
Оба засмеялись.
— Странно, — улыбнулся Мастер через пару минут. — Мужчины на сборищах всегда заговаривают о женщинах. Даже в нашем цеху, где вроде бы к женщинам относятся спокойно.
— Ничего себе спокойно! — расхохотался Клингор. — Вы их просто панически боитесь.
— Не боимся мы, — слегка обиделся Тор. — Просто зачем уделять внимание какому-то скучному трению внутренностей?
— А почему же ему уделяют такое внимание художники, поэты? — развеселился принц. — Почему же об этом поют песни и рассказывают легенды? Почему же, наконец, у нас есть великолепные красавицы-гетеры? Так что же, всё это — трение внутренностей? Или же в этом есть нечто большее?
— Не знают люди ничего более высокого, а это кажется всем доступным, — искренне возразил оружейник.
— Кое в чём ты прав, Мастер. Но не во всём, — продолжил дискуссию Высокородный. — Действительно, наслаждение, получаемое от решения трудной проблемы, ни с чем не сравнимо. А самое главное, его нельзя ни купить, ни завоевать, ни отобрать у другого. До него можно дойти лишь самому. Ты ведь этого достиг после труднейших лет обучения?
— Достиг. Но ведь вас, Высокородных, мучают не меньше, чем нас, — согласился Тор. — Вот и ты этого достиг.
— Ну-ну, продолжай мысль, — подбодрил Клингор.
— А большинство хотело бы получить, ничего не вложив. Или вообще купить. Или отобрать. Вот им такое и недоступно.
— Осталось только завершить мысль, — улыбнулся принц.
— Раз это мне недоступно, значит, этого нет, — поставил точку Медведь.
— Точно! — удовлетворённо завершил Клингор. — Поэтому необходимо знать, кому можно говорить о настоящем творческом взлёте, а кому нельзя.
— Правильно! — сказал Мастер. — Мы заслужили ещё вина.
— Согласен! — подставил чашу принц.
Через несколько минут разговор возобновился.
— Скажи, много ли ты знаешь мужчин, которые могли бы сейчас быть третьими в нашей компании и принимать участие в нашем разговоре на равных? — спросил Клингор.
— Двух–трёх, — ответил Тор.
— Я могу назвать чуть побольше, но по пальцам пересчитать можно, — продолжил принц.
— Значит, нас очень мало, — констатировал Медведь. — Ты очень со многими знаком, твоё мастерство — люди, и всё равно по пальцам пересчитать можно…
— Ты хорошо заметил: моё мастерство — люди. Вернее: проблемы, связанные с ними, — отреагировал королевич. — Но мы не закончили про нас. Как ты думаешь, почему нас так мало?
— Очевидно! Слишком много надо учиться и работать! — брякнул оружейник.
Принц печально засмеялся.
— Разве ты можешь перечислить трудолюбивых, как вол, и упорных, как осёл, по пальцам? — ехидно спросил он кузнеца.
— Таких побольше, — несколько озадаченно сказал Тор. — Но здесь мало выучить. Нужно понять и осознать.
— Вот теперь правильно. Но почему же всё-таки так мало?
— Не все могут понять… Не все могут работать… Не всем удаётся попасть к Учителю… Мы выродки! — вдруг заключил Мастер.
— Великолепно! — восхитился принц. — Это слово не хуже передаёт суть, чем Избранные.
— Значит, люди до сих пор порождают Избранных? И, значит, из нас может появиться Сверхчеловек?
— Что будет, если он появится? — ехидно спросил Клингор.
— Его могут убить люди… Могут сразу же уничтожить Победители… Могут забрать к себе Победители… Может убить Кришна… Может сам уйти от низших существ, — каждую фразу Тор запивал глотком вина. — Словом, скорее всего, он с нами не останется.
— Но если он появится, то от нас. Но мужчины в одиночку произвести на свет никого не могут, — расхохотался принц. — А можешь ли ты назвать женщину, которая могла бы с нами возлежать и говорить на равных?
— Могу! Эсса! — спокойно ответил Тор.
Клингор чуть не покатился по полу от смеха и радости. Ответ Медведя ему показался исключительно точным и важным. Теперь можно перевести разговор ещё на один аспект темы. Но сначала нужно показать суть некоторых личных проблем.
— Как сказали бы людишки, между нами стоит женщина. Но для нас она между нами не стояла. Почему же это так?
— Она достойна каждого из нас. Каждый из нас достоин её. Любой её выбор её не позорит. И она — человек, а не женщина! — завершил Мастер.
— Курица — не птица, баба — не человек, ты это хотел сказать? — нарочито грубо поддел принц. — Ты что, в постели с нею свои проблемы Мастера решаешь, а не детей делаешь?
— Ну и ты с нею тоже не философией занимался, — немного обиделся Тор.
— Даже доказательство есть, — ухмыльнулся королевич. — И почему-то заниматься с нею таким делом тебе не противно?
— Ни капельки, — улыбнулся Мастер. — Я глупость сморозил. Оба мы ценим её как человека, а не как любовницу.
— Врёшь! — поддел Высокородный. — Честно было бы сказать не «не» а «и». Но, поскольку ценим её как человека, мы полностью уважаем её право на выбор, пока он соответствует чести и разуму. Мы знаем, как ты сказал, что любой выбор между нами её не позорит. А достойное дело не должно быть причиной ссоры между людьми чести. Вот мы и разобрали наш казус.
— Но ведь ты, когда был у нас в гостях, вёл себя по отношению к ней безупречно, и даже не пытался намекнуть на обычаи и право гостя, — добавил Тор. — Впрочем, сколько я видел тебя, ты всегда вёл себя с людьми безупречно.
— Не обольщайся, друг! Я часто должен вести себя как властитель, — честно сказал принц. — Но если есть возможность повести себя благородно, я стараюсь поступать именно так. Особенно с тобой и с другими, кого я ценю как Избранных.
— Эсса тоже принадлежит к их числу, — заметил Мастер.
— Правильно, — кратко заключил Клингор. — Кстати, наши чаши опустели. Наполни их ещё раз, друг.
Собутыльники принялись потягивать вино и на несколько минут замолчали. Принц при этом подумал: «Вроде бы он созрел для Тайного Общества Каменщиков… Но нет, пока ещё он не прошёл через все испытания. Кое в чём он крайне наивен… Всё-таки ещё не время! Потом, но уже скоро».
— Ты знаешь, во время твоего первого визита я страшно обижался, но не на тебя или Эссу, а на себя самого. Это я струсил и проворонил её, — признался Тор.
— А я признаюсь, что, если бы она напомнила мне о праве гостя, я бы не устоял, — в ответ признался принц.
— Я всегда знал, что обычаи надо уважать, пока они не идут вразрез чести, — ответил Медведь.
— Замечательно! — задумчиво проронил Клингор. — Мы оба любим одну и ту же женщину и спокойно обсуждаем это… Сказал бы мне кто-то раньше, что, когда я полюблю, мою женщину заберёт другой, а я не буду даже желать мести либо реванша, и, более того, относиться и к ней, и к её мужу как к лучшим друзьям. Я бы низшего просто побил, а равного вызвал бы на поединок. Да, мне пришла в голову мысль. Теперь, если ты, не дай Судьба, умрешь, я имею право жениться на Эссе. Она уже не дочь кузнеца, а твоя жена, Мастер. Так что в случае чего знай, что её будущее обеспечено.
— Сразу видно военачальника! — восхитился и одновременно возмутился Тор. — Если что, иди на смерть смело, я о семье позабочусь.
— Всё правильно, — улыбнулся принц.
— Но так, конечно, лучше, чем когда ты предлагал ей гетерой стать, — отрезал Мастер.
— А что ты знаешь о гетерах?
— Я же знаю свою бывшую рабыню Имир, — сказал Медведь, не заметив лёгкой тени недовольства на лице принца при упоминании о рабыне. — Конечно, гетер учат намного больше, но я представляю себе, что получается та же шлюха, только одетая в красивые одежды манер, поэзии и многого другого. Разница между гетерой и шлюхой такая же, как между мастером цеха и уличным лудильщиком. Мастерства побольше, а идея одна.
— Вы в цеху по поводу отношений между мужчинами и женщинами совершенно невежественны. А это — сложнейший аспект отношений между людьми. Описанное тобой — не гетера, а придворная дама, — ехидно прокомментировал Клингор.
— Да, мы работаем с железом, а не с людьми. Нам такие сложности ни к чему, — отреагировал Тор.
— Врёшь, Великий Мастер! — сурово ответил принц. — И с железом, и с людьми. Более того, я чувствую, что Судьба с головой окунёт тебя в такую яму, что ты вынужден будешь пересмотреть очень многое из своих взглядов. А затем, если выживешь, просто силком заставит иметь дело и с людьми, причём ты должен будешь этим заниматься на уровне владетеля. Так что жди неприятностей в ближайшее время. Не ругай меня потом, что я тебя не предупреждал.
— Я думал, что ты — принц, а ты — прорицатель! — попытался отшутиться обеспокоенный и несколько напуганный таким поворотом разговора Тор.
— Достаточно было поговорить с тобой как следует и немного глянуть на твою ауру и линии судьбы, — непринуждённо ответил королевич.
— Вот теперь я окончательно понял, почему религии тщательно следят, чтобы вы, Высокородные, не пренебрегали обучением! — вдруг сказал Медведь. — Поэтому и объявляются порою роды выродившимися. С людьми вы обращаетесь на уровне Великих Мастеров.
Объявить владетельный род выродившимся имели право лишь обе мировых религии совместно, чтобы это решение было совершенно независимым и беспристрастным. Считалось, что выродившийся род лишается мандата неба, и удержаться такие властители просто не могли: их все покидали.
— Всё равновесие в обществе полетит, если править будут неподготовленные. А готовиться нужно с самого детства, — сказал принц, как будто повторяя азбучную истину.
Тор сразу же подумал про себя: «А как же республики?» но не стал этого говорить. Вместо этого он задал вопрос.
— Я, кажется, понимаю, почему мерзких злодеев порою не объявляют выродившимися. Но вот недавний случай с герцогским родом в Синьимаре. Герцог был добродетельным и мягким человеком, почему же его объявили выродком, да ещё со всем родом вместе?
— А откуда ты знаешь, что он был добродетельным? — съехидничал принц.
— Все говорят, — не подозревая подвоха, ответил Мастер.
— А что о тебе все говорят? — горько улыбнулся Клингор.
— Чушь говорят, — пробурчал Тор и предпочёл сразу забыть.
— Я-то знаю об этой истории из первых рук. Здесь молва права, я видел бывшего герцога. Очень милый и добрый человек. Он просто был убит морально решением двух религий. Но и на самом деле этот род ослабил обучение.
— Разве за это сразу надо было карать?
— Ты не знаешь политической истории, кузнец! Самый вредный правитель — добрый и мягкий выродок. Народ сходит с ума, демагоги поднимают такое, что целый кусок мира летит в тартарары, — жёстко пресек дальнейший разговор принц. — Хоть теперь ты понял, как нужно относиться к большинству?
Тор понял намёк: «Как к удобрению», но ему не понравилось.
— Как к людям, — отрезал он.
После некоторого размышления оружейник вдруг добавил:
— Я понимаю, почему нашей королевской династии не грозит опасность признания вырожденной. Хоть король у нас и выглядит добрым и мягким, есть ты.
— Не только я, но и другие принцы, — добавил полководец. — А вот как мой брат стал таким рохлей, я сам не понимаю. В отрочестве он таким совсем не выглядел.
Принц вдруг прикусил язык, поняв: сболтнул лишнее. Тор в тот момент не заметил реакции Клингора, и лишь позднее в памяти Мастера всплыли эти слова. Оба друга перевели разговор на нейтральные темы и расстались очень довольные. Отдельные размолвки не заслонили общего наслаждения от беседы на высоком уровне.

***


После праздника Совет Города избрал Тора в члены Совета, и, по рекомендации принца, сделал его командиром городского ополчения. Мастер был страшно недоволен, но отказаться было нельзя. На второй день после этого ещё одна неприятность: пришло от агентов принца в Зооре известие, что Тор Кристрорс объявлен мятежником, что из Линьи должен выйти отряд покарать его людей и захватить самочинно построенную крепость. Клингора пока ещё не трогали, но было ясно, что и принцем займутся, хотя бы под предлогом укрывательства мятежника. Но на следующий день Мастер получил и радостную весть: прибыли восемь подмастерьев, одиннадцать учеников и несколько слуг Мастера из Ломо. Правда, управляющий его старой мастерской, хозяйственный и прижимистый Лун Урриган, не прислал с ними ничего из необходимого кузне имущества и ингредиентов, а из остального лишь некоторые личные вещи Тора и его семьи. Да и всех рабов он удержал: свободных-то людей он имел право лишь уговаривать… Но хозяин не был в обиде: на месте Луна он поступил бы точно так же. И сердце Мастера грел вид достраиваемой кузницы и собственного дома с мастерской. Конечно, двор был намного меньше поместья в деревне, но в городе просто не было места для такого громадного особняка, да и выходить за свои рамки не нужно было: мастерская была по размеру чуть больше городских домов баронов-вассалов.
Через неделю всё было достроено. А ещё через неделю из Зоора пришёл корабль с двумя советниками (один из совета канцлера, один из совета короля) и с уполномоченным чиновником на борту. Они подошли к дому Тора и велели глашатаю выкрикнуть его имя. Приближённые принца сообщили Мастеру, что нужно делать. Он выглянул в окно и ответил: «Я, Великий Мастер Тор Кристрорс, принёс вассальную присягу принцу Клингору и отдался под его покровительство. Поэтому прошу советников сначала обратиться к моему сюзерену», — и захлопнул окно.
Советники явились к принцу. Их ожидал накрытый стол, музыканты и танцовщицы, а также общество вассалов принца, которые посетовали, что принц уехал на охоту, и предложили подождать в его дворце. Лишь через три дня принц соизволил принять делегацию, что само по себе было оскорблением. Сначала, при открытых дверях, советники передали принцу наилучшие пожелания короля и канцлера. Затем они зачитали постановление Совета, которым Тор был объявлен мятежником, но ему и его людям было обещано прощение за мятеж, справедливость и всё возможное милосердие во всех остальных вопросах, если он в течение месяца добровольно явится в Совет со всей семьей. Принц прекрасно понимал дипломатический язык: за мятеж-то кузнеца простят, но сразу же возведут на него другие обвинения. Он резко ответил:
— Мастер Тор Кристрорс находится под моим личным покровительством. Я готов, согласно обычаям Королевства, создать суд для разбора возведенных на него обвинений, в облыжности которых у меня сомнений нет. Если вы пришлёте двух ваших судей, то я дам двух своих и они совместно выберут нейтрального председателя суда. Выдавать Мастера я обязан лишь Имперскому Суду. Прошу официально передать мне постановление, которое вы зачитали.
Имперский Суд был в некотором смысле аналогом Инквизиции. Он собирался для высокопоставленных персон достаточно редко, только лишь если Имперский Сейм признавал обвинения ужасными и достаточно обоснованными для того, чтобы заподозрить человека не просто в преступлениях, а в сознательном либо бессознательном следовании пути Князя Мира Сего. Суд славился своей неторопливостью, жестокостью пыток и, как правило, беспощадными приговорами. А чтобы не «растренироваться», в промежутках между громкими процессами судьи занимались мелкими делами создателей тоталитарных сект, лжепророков, ведьм-вампирш, либо занимавшихся запрещённой магией.
Резкий отказ принца, судя по всему, не удивил посланцев. Они уже чувствовали, чем дело пахнет, и попросили продолжить аудиенцию при закрытых дверях. Клингор, выйдя, обескураженно объявил, что в его провинцию назначен чиновник для проверки злоупотреблений, и король с канцлером попросили всех ему содействовать, в том числе и при наборе официалов в штат создаваемого приказа. Все придворные недовольно зароптали, а в городе даже поднялись волнения. Никого не удивляло, что принц лично вместе со священниками стал уговаривать жителей успокоиться, а не разогнал их железной рукой. К счастью, утихомирить народ удалось, но стало ясно, как правитель относится к чиновникам канцлера.
Тор стал ещё большим героем дня. Он вынужден был тренировать городское ополчение три раза в неделю по половине дня, поскольку горожане уже чувствовали: придётся сражаться против канцлера, хотя бы, чтобы изгнать чиновника и не отдать Мастера. А принц нащупал слабость писарчука: уж слишком масляными глазами тот смотрел на женщин. Через несколько дней все знали, что по повелению правителя его придворная гетера, знаменитая на всю Империю Кисса, полностью очаровала чиновника, и тот, вместо занятий делами, проводит время в оргиях и пьянстве. Но через месяц с небольшим прибыл ещё один корабль из Зоора. Он привёз двух судей, нового чиновника, вместо отозванного с позором старого, и повеление принцу явиться на Большой Совет, поскольку через полгода созывался Большой Имперский Сейм.
Совет королевства состоял из пятисот членов, частично по праву рождения, частично назначенных королём, частично избранных от дворянства, городов и крестьян. Обычно заседал Малый Совет в составе ста членов, в которые обязательно входили все двенадцать выборных от крестьян и по двенадцать из числа выборных от дворянства и городов. Состав Малого Совета предлагал король на заседании Большого Совета, но Большому Совету предоставлялось право отвести любую из кандидатур, кроме крестьян. Совет копировал идею Малого Имперского Сейма, который работал по таким же принципам, но обладал ещё меньшей властью, чем Совет Королевства. Большой Имперский Сейм созывался раз в шесть-восемь лет и избирал императора. По обычаю, если избранный ранее монарх был жив и дееспособен, он переизбирался вновь. Сейм также присваивал высшие имперские титулы, а в остальном власти практически не имел, разве что обе тяжущиеся либо воюющие высокие стороны предпочтут передать дело на его решение. Но на этот Сейм собирались практически все короли и большинство принцев. Короли и принцы образовывали в некотором смысле отдельную палату и без посторонних решали многие вопросы, которые затем передавали на формальное утверждение Сейма. Соответственно, делегацию на Большой Имперский Сейм формировал Большой Совет, и приглашение принцу на первый взгляд было обычной формальностью.
Но сейчас принц чувствовал: как только появится на Совете, его схватят и убьют либо обвинят в мятеже. Поэтому он предпочёл ударить первым. На вечер он собрал свой совет. Тор, как командир городского ополчения, теперь входил в него. Пришлось идти заседать.

***
Заседание совета провинции Карлинор началось в тревожной атмосфере. Дошли слухи, что принц Крангор потерпел поражение и что флот короля идёт покарать Карлинор. После начального ритуала, когда совет осведомился о здоровье принца, а принц о здоровье членов совета, и совместной молитвы председатель совета, старейший из советников Ин Визигор попросил совет выслушать сообщение принца Клингора, губернатора и правителя города Карлинора и всей его провинции.
— Уважаемый совет! Уже более трёх лет правлю я этой провинцией, и надеюсь, что Карлинор расцвёл и разбогател за это время. Я также надеюсь, что мои скромные и неумелые усилия во всяком случае не мешали этому. Если вы согласны, чтобы я был и дальше вашим правителем, я прошу вас избрать меня им по старинным старкским обычаям. Если же вы недовольны мною или равнодушны ко мне, я отправлюсь на Большой Совет и подам в отставку.
Совет загудел, но уже готовый к этому Визигор спокойно разъяснил порядок голосования. Те, кто за избрание принца, выходят в левую дверь, те, кто против — в правую, те, кто колеблется — в центральную. Через десять минут все вернулись в зал и Визигор объявил результат голосования — восемьдесят восемь за и пять сомневаются.
— Спасибо за доверие, уважаемые старейшины, ибо так отныне вы называетесь. Своим голосованием мы провозгласили автономию Карлинора и его земель и я с вашего одобрения велю раздеть, притащить в хлев, искупать в дерьме и выставить плетьми чиновника, приехавшего нас разорять.
Зал одобрительно загудел, и ещё двое членов совета попросили добавить их имена к тем, кто был за, поскольку теперь они уже не сомневаются.
— Теперь я хочу задать вам, старейшины, ещё два вопроса, на которые требуется один ответ. К нашим северным рубежам подошло войско принца Крангора, успешно прорвавшееся через отряды канцлера. Принять ли его? Если мы принимаем его, получаем ценного союзника, но тем самым официально начинаем восстание против канцлера. Сегодня утром пришёл корабль, на котором прибыл четвёртый наследник престола принц Ансир, брат деда нынешнего короля, да будет его царствование благополучным и долгим! Он просит убежища и рассказывает страшные вещи. Канцлер полностью отстранил от решения всех вопросов нашего доброго, но хилого здоровьем, короля. Монарх ныне лишь прикладывает руку и печать к подготовленным документам. На моём приглашении и приговоре Мастера Тора подпись и печать выполнены настолько слабой рукой, что стоят не на месте, а печать смазана: видно, что королевская десница дрожала, ставя её. Ныне канцлер, по упорным слухам, собирается извести короля, ведь теперь у него есть три наследника его крови. Должность канцлера он намерен сделать наследственной в своём роду, издать закон, чтобы короли женились лишь на девушках его рода, за исключением необходимых браков с дочерьми других королей.
Зал взорвался. Все затопали и закричали:
— Защитим короля! Восстание! Рокош!
Попросили слова трое последних сомневающихся. Они поднялись на трибуну. Выглядели имевшие особое мнение очень солидно. Почтенный купец, цеховой мастер, глава цеха лоцманов, и делегат от крестьян. Все трое кивнули, и купец начал:
— Почтеннейшие старейшины! Мы сомневались, потому что знали: избрание правителя непременно приведёт к признанию Карлинора мятежной провинцией. Мы не сомневались, что под правлением принца нам лучше, чем будет под задницами чиновников канцлера. Но мы не сомневались, что затраты на войну будут больше, чем на приручение канцлерских ярыжек. Да и опасное это дело — мятеж! Но последние новости убедили нас, что всё равно другого выхода не было, и мы просим вычеркнуть наши имена из списков сомневающихся и внести в список голосовавших за. Если уж висеть на виселице, то на одной, а не на разных! А повесили бы нас всё равно, если, не дай Судьба, мятеж провалится. Так что вся провинция с тобой, правитель! Теперь твоё дело, как воина, идти и победить! А наше — крепить оборону города и всего края, поддерживать здесь закон, порядок и добрые обычаи. Мы понимаем, что ты вынужден будешь поднять налоги либо попросить от нас добровольный взнос, и в разумных пределах согласны на это. Лучше заплатить правителю, чем палачу за смягчение пыток.
Принц был доволен: первый мирный раунд мятежа выигран полностью. Если бы так прекрасно ещё и битвы кончались! Он вновь попросил слова.
— Прежде чем перейти к вопросам добровольного взноса на войну и обязанностей граждан в связи с военным положением провинции, я хотел бы поблагодарить почтеннейших старейшин и попросить их заслушать и утвердить три обращения, которые я подготовил: к королю и к Имперскому Сейму, к знати и привилегированным гражданам, а также к простонародью.
На трибуну взошёл секретарь и начал зачитывать три воззвания, составленных кратко и энергично, каждое в своём стиле.
«Ваше величество, Император! Твоё величество, царь и король Старквайи! Высочайший и благороднейший Имперский Сейм! Короли и принцы Империи! Совет Королевства Старквайи, принцы и герцоги королевства!
Уже более десяти лет у нас в стране грубо нарушаются добрые имперские обычаи, вводятся новые законы, противоречащие справедливости. Ныне канцлер Чунь Линьсилиньс, воспользовавшись физической слабостью нашего доброго и гуманного короля Красгора, величайшего в роде Энгуэу, захватил всю власть в свои руки. Он притесняет и обижает короля, убил его любимых женщин и женил его на трёх своих внучках, в противность добрым обычаям Империи.
Канцлер оболгал и казнил за последние годы более двадцати выдающихся и знатнейших персон, в том числе принца Артора, герцогов Ура Курринаса и Стора Аньсрисса, Великого Мастера Ая Лионара, знаменитого учёного Инга Ламиранга, всех не перечесть!
Вместо того, чтобы управляли родовитейшие и достойнейшие, как принято во всей нашей великой Империи, канцлер рассылает по всем провинциям, уездам и городам своих недостойных и алчных служителей, которые под предлогом защиты законных интересов простолюдинов беспощадно грабят и знать, и простой народ. Они попирают все исконные права и вольности, идущие от наших великих императоров-основателей. Они ставят на место обычаев и справедливости букву законов. Тем самым канцлер стремится низвести наше королевство до плутократии.
Сам канцлер, ограбив и народ, и облыжно обвинённых знатных персон, собрал несметные богатства и обогатил весь свой род. Деньги свои он использует не на добрые дела, а чтобы строить крепости и замки, намереваясь поднять мятеж либо устоять от гнева всей Империи после страшных и беззаконных деяний. А признаки готовящихся преступлений уже перед глазами.
Принц Ансир Энгуэу своими ушами слышал из трёх источников, что канцлер высказывает намерение извести короля, поскольку теперь у него есть три наследника его крови, полностью взять власть в обход добрых старых обычаев о регентстве и провести закон, чтобы в дальнейшем короли женились лишь на девушках из его рода. Тем самым вместо знатнейшего, знаменитейшего и древнейшего рода Энгуэу, рода наших Царя-освободителя и Императора-Основателя, власть захватит род Линьсилиньс, члены которого никогда выше баронов не поднимались, да и баронами они стали лишь милостью нынешнего беззаконника-канцлера.
Мы, принцы Ансир, Клингор и Крангор Энгуэу, надеемся, что высокородные и достойнейшие правители всей Империи осудят беззаконие и произвол. А сами мы поднимаем знамя праведного восстания против притеснителя и всех его сообщников, за восстановление старых добрых порядков на земле нашего хранимого Победителями королевства и за их укрепление на землях всей Империи. При этом мы остаёмся верноподданными нашего доброго короля и выражаем искреннее желание вернуть ему безопасность и власть, дабы он правил по справедливости, законам и обычаям предков. А канцлера и весь его род, включая трёх шлюх, втёршихся в королевскую постель, мы уничтожим.
Желаем благополучия всем властителям Империи и желаем, чтобы на ваших землях таких беззаконий, которые творят наш канцлер и его род, не было никогда».

Второе воззвание было людям пониже рангом.
«Бароны и дворяне Королевства Старквайи! Великие Мастера, главы Городских Советов, выборные от крестьян, главы купеческих гильдий, Главные Мастера цехов!
Длительное время наше царство наслаждалось покоем и процветанием, легко отбрасывая варварские нападения и поддерживая мир в Империи и в самом королевстве. Но теперь времена переменились.
Канцлер Чунь Линьсилиньс, вместе со своим алчным низкородным семейством и прихлебателями, порушил старые добрые порядки. Он желает лишить всех высокородных и заслуженных персон царства им принадлежащих прав и привилегий. Тем самым он ополчился и на весь наш добрый народ, который благоденствовал под защитой своих справедливых и гуманных сюзеренов, а ныне отдаётся на откуп жадной своре чиновников.
Если мы не восстанем сейчас, то эти чиновники разорят всех, что уже привело к такому разгулу банд, которого не знали со Смутных времён. Они изведут нас судебными исками, припомнив все наши ошибки и ошибки наших предков за последние пятьдесят лет и придумав поводы, ежели некто был всегда честен и законопослушен. Они заберут всю власть в государстве и превратят его в самую дикую и жестокую плутократию.
Этим паукам, возглавляемым самым жирным и старым пауком-канцлером, недостаточно разорить нас. Они возводят на нас облыжные обвинения, дабы уничтожить нас судебно. Они оклеветали принца Артора, ложно обвинив его в стремлении передать престол королю Валлинскому, и вынудили силой нашего доброго короля подписать ему смертный приговор, что тот проделал, рыдая горькими слезами. Они обвинили в казнокрадстве Великого Мастера-архитектора Ая Лионара, как будто у Великих Мастеров не хватает честно заработанных денег и сокровищ и как будто в королевстве остался второй Великий Архитектор, ведь его первый ученик сбежал в Линну от этих пауков! Они ныне возвели страшные и облыжные обвинения на Великого Мастера-оружейника Тора Кристрорса. Они казнили за последние десять лет двух герцогов, трёх графов и более двадцати баронов, глав купеческих гильдий и городских голов.
Они уничтожают всех лучших людей королевства! И это называют наведением законности и порядка! Скоро в государстве останется лишь запуганная чернь и алчные чиновники, но недолго предстоит существовать такому уродливому царству! Придут соседи и варвары, никто не поднимет оружия в его защиту: лучшие люди будут перебиты либо возненавидят своё государство, наёмники предадут. Как многократно повторяли в храмах, плутократия провалится в бездну анархии, войн и насилий. Члены Совета Королевства боятся поднять голос против злоупотреблений, чтобы их самих не судили скорым и неправедным судом. Сейчас принц Ансир вынужден был бежать из Зоора, поскольку готовилось его уничтожение, принц Крангор вынужден был с оружием в руках защищать имущество и достоинство своих людей, за что его объявили мятежником.
Уничтожая государство и лучших людей, эти людишки возымели наглость притеснять и самого короля. Король рыдает, вынужденный под бесстыдными угрозами канцлера и его родичей подписывать несправедливые указы и приговоры. Ему подложили в постель трех «жён» из числа многочисленных внучек канцлера. Ходят слухи, что «жёны» вовсю изменяют государю и что сыновья их не от короля. Но с этим разберётся сам король, когда ему вернут свободу и власть.
А канцлер с семейством, как будто мало им их чёрных преступлений и безудержной алчности, замыслили убить нашего доброго бедного короля и править именем одного из его «сыновей», тем самым возведя на престол нашего несчастного царства захудалый и подлейший род Линьсилиньсов. Ведь помимо безудержной алчности и жестокости эти люди прославились недостойной трусостью, они способны лишь наслаждаться видом пыток, не пропуская, во главе с канцлером, ни одного допроса достойных людей в подземельях Совета. По слухам, некоторые из них, а то и сам канцлер, не брезгуют даже работой палача, помогая пытать несчастных.
Чтобы остановить беззакония и предотвратить готовящееся цареубийство, мы, принцы Клингор, Крангор и Ансир Энгуэу, подняли знамя справедливого восстания и попросили Имперский Сейм признать его законным рокошем. Принц Клингор руководит всем восстанием и командует войсками восставших, принц Крангор — второй армией, принц Ансир ведает дипломатией, судами и хозяйством на восставших землях.
Мы намерены казнить паука-канцлера, весь его род, включая трёх «жён королевских», вернуть власть нашему доброму королю, который изберёт себе достойных королев и продолжит славный род Энгуэу, если на то будет благодать Небес. В королевстве мы намерены восстановить старые добрые порядки, изгнав пауков-чиновников, вернув достоинство достойным персонам и их покровительство простому народу.
Мы призываем всех честных заслуженных и высокородных персон королевства присоединиться к нашему восстанию и поднять знамя рокоша вместе с нами. Мы запросили Великий монастырь, они отказали в благословении на борьбу с нами канцлеру, а нам пожелали успеха. Если мы будем едины, мы будем непобедимы!»

И третье воззвание предназначалось простонародью.
«Добрый народ Старквайи! Соль земли нашей, крестьяне! Сила земли нашей, воины! Руки земли нашей, горожане! Все свободные граждане королевства!
Короля нашего утесняют, хотят свести в могилу. Ему дали в жёны трёх внучек канцлера, которые вовсю блудят со своими двоюродными и даже родными братьями. Теперь сыновья короля будут не королевской крови, а крови кровопийц-чиновников, причём нечистой, замешанной на блуде и кровосмешении!
Сам канцлер погряз в самом страшном разврате, несмотря на возраст. Он всё время покупает молодых рабынь, а через неделю хоронят их истерзанные тела. Всё его семейство соперничает с ним в бесстыдстве, жестокости, алчности, похоти и нечестивости. Они оскверняют храмы, им отказал в благословении Великий Монастырь.
Лучших людей истребляют и обвиняют в самых диких грехах. Прекрасно зная собственные извращения, канцлер обвинил в сатанинских ритуалах Великого Мастера Тора Кристрорса из Колинстринны, что в Ломо. Канцлер не брезгует присутствовать на пытках лично, и сам иногда выполняет работу палача по любви к мучительству. Вы хотите, чтобы вами правили презренные палачи?
Чиновники, назначенные канцлером, кричат, что они пришли охранять простых людей от баронов и высокопоставленных лиц. Но из кого они на самом деле сосут кровь? Как увеличились ваши налоги и повинности за последние несколько лет? Сколько семей пошли по миру? Сколько честных граждан, не стерпев притеснений и разорения, подались в разбойники?
Я, принц Клингор, вместе с принцами Крангором и Ансиром, поднял знамя рокоша. Мы решили истребить самого кровопийцу-канцлера и весь его хищный род, включая трёх шлюх, позорящих нашего доброго короля присутствием в королевской постели и своими титулами королев. Мы вернём обычаи к добрым старым временам, накажем злых чиновников, вернём власть нашему милостивому и добродетельному королю, страдающему от произвола канцлера и людишек канцлера. Нас одобрил Великий Монастырь.
Мы призываем всех полноправных граждан, имеющих оружие, подняться вместе с нами на справедливый и всеобщий рокош. Мы призываем всех, кто от утеснений чиновников ушёл в разбойники, вернуться к честной жизни, влившись в наши грозные войска. Мы призвали и всех честных благородных персон присоединиться к нам.
Гоните плетями обмазанных смолой и вывалянных в перьях чиновников-кровопийц из своих сел и городов! Вылавливайте членов непочтенной семейки канцлера и его прихвостней и передавайте их на наш справедливый и скорый суд!
Да здравствует великий свободный народ Старквайи, верный традициям и обычаям своих великих отцов!»

Собрание пришло в восторг от таких воззваний, единогласно вотировало добровольный единовременный взнос на рокош, а принц подумал про себя:
— Сказали-то мы грозно, теперь и воевать нужно не хуже!
Так начался тот рокош, который впоследствии прозвали Рокош Девяти Принцев.
Словом:

Сказано грозно,
Если же меч подтвердит —
Будет победа.
Этим посланьем
Путь был отрезан назад.

Глава 7. Жёлтое кровавое небо.

Разбойничьи кони мягко ступали по лесной тропинке. Урс впервые чувствовал себя свободным человеком. Лихие люди громко запели песню Крона, брата его прапрапрадеда:

...
При всём при том, при всём при том
Хотя бедны мы с вами,
Богатство — штамп на золотом,
А золотой — мы сами.
...
(Роберт Бёрнс)

Эти стихи часто певали в деревне во время праздников, и Урс привык воспринимать их как застольную весёлую шутку. А тут они звучали как боевой гимн отряда.
— Это песня вашего отряда? — спросил Урс Серого Суслика, который ехал рядом.
— Это песня всех Жёлтых, — спокойно ответил разбойник.
— В деревне вообще своих великих людей не ценят, — сказал подъехавший Ворон. — Не зря пророк говорил: «Нет пророка без признания, разве только в отечестве своём, среди семьи своей».
Урс поразился. Ему нравились песни Крона, но он не думал, что предок настолько знаменит. Бунтарь вспомнил танку, слышанную лишь от прадеда. У Быка вырвалось:

Сердце сгорело,
Страсть победила обет.
Счастье в мученьях:

И неожиданно Жёлтый Ворон пригорюнился и закончил:

Женщину эту
Я беззаконно люблю.

После этого Ворон немедленно пришпорил коня и больше не подъезжал к Урсу, вернее, теперь к Ревнивому Быку.
Урс ожидал увидеть разбойничий лагерь в глубине лесов, как в легендах и в книжках, но отряд остановился в полуразрушенной избушке лесничего (там давным-давно никто не жил), а на следующий день двинулся дальше. Сила Ворона была в стремительных передвижениях. На самом деле излюбленное место отдыха у него было, но туда отряд пришёл не скоро.
Ворон часто отъезжал в сторону и рассылал с какими-то поручениями своих людей. Обычно они быстро возвращались, судя по всему, просто проверив дорогу. Но на третий день один из них задержался, а затем исчез сам главарь. Вернувшись, он велел устроиться на днёвку, дать отдохнуть коням и хорошенько поесть, прикончив все запасы еды, кроме нескольких сухарей на крайний случай. Ночью отряд помчался по лесным тропкам при свете луны, судя по настроению разбойников, на серьёзное дело.

***

В большой деревне Крутизинка стояло четыре дворянских поместья. Более чем половиной её владел рыцарь Крун Зинкатор. Лирс Укинтир был раза в два победнее, а остальные двое — нищими по дворянским меркам. На рассвете разбойники налетели на деревню и бросились штурмовать поместье Зинкатора. Рыцарь, его отец, младший брат и сыновья вместе с верными слугами отчаянно сопротивлялись. Ценой трёх убитых дворянское гнездо было захвачено.
Урс бросился в бой одним из первых. Ему дважды повезло: он сразу поскользнулся и упал, его накрыли своими телами трое убитых товарищей, ценой своей жизни прорвавшие оборону, а затем новоиспечённый удалец вскочил вовремя, чтобы успеть нанести смертельные раны брату рыцаря и одному слуге. Урс ощутил, что в бою у него обостряются все чувства и возникает возбуждение сильнее, чем от вина, острее, чем он испытывал с женщиной. Это понял и Ворон, сражавшийся неподалёку от Урса. Он похвалил нового разбойника.
 Ворон не любил зря мучить людей. Раненого рыцаря быстренько повесили. Единственное, в чём выразилось отношение Ворона к знати: он проигнорировал его требования отрубить голову или просто зарубить мечом, как в бою. Брат и старший сын помещика пали в бою, второго повесили рядом с отцом, двух оставшихся, маленьких детей, зарубили. Так же поступили с отцом и матерью рыцаря, а слуг, которые дрались вместе с хозяином, просто перерезали.
— Всех аристократов нужно извести под корень! — приговаривал Ворон. — Не щадите их семя!
Жену и дочерей, как и остальных женщин поместья, отдали на насилие. Остальных женщин после этого отпустили, а членов семьи задушили. После разграбления поместье подожгли.
Урсу казалось, что они вершат справедливую месть, уничтожая богатеев и кровопийц, пользующихся плодами крестьянского труда. Он согласился, что нужно уничтожить всех знатных, и не удивился, когда часть разбойников сразу же после конца боя отправилась грабить и жечь два других дворянских дома. Поместье Укинтира, видимо, оставалось напоследок. Хотя выглядело оно намного беднее рыцарского, укреплено оказалось не в пример лучше.
К вечеру, раздав большую часть награбленного крестьянам, что-то не выражавшим большого ликования, Ворон двинулся к Укинтиру. Вот тут деревенские обрадовались. Один старец даже сказал:
— Жаль Зинкатора, он был справедливым и добрым хозяином. А этот последний крючкотвор и жадина, за малейшее нарушение три шкуры готов с крестьян спустить.
Атаман ничего не ответил, и отряд, выстроившись в боевой порядок, приблизился к воротам поместья. Оно было подготовлено к приходу разбойников. Перед воротами стояли столы со снедью и выпивкой. Около них было положено оружие, сразу видно: как выкуп. Ворон, который с утра не ел и не пил, видимо, постясь ради удачи в битве, подхватил кувшин с холодным шербетом и несколькими глотками осушил его наполовину. После чего посмотрел вокруг удивлённым взглядом и закричал:
— Я ел их угощение! Теперь поместье трогать нельзя. Садитесь и пируйте. И подарки они подготовили как раз достойные нас: хорошее оружие. Об одном я жалею: не удалось захватить чиновника. Этот паук исчез вчера вечером, нюх на опасность у них такой же сильный, как на деньги.
Разочарованные крестьяне отошли в сторону. У Урса в первый раз появилось сомнение: всё ли так ладно в этом восстании? Но они быстро исчезли в радости победы и «справедливой» мести.
Несколько деревенских захотели присоединиться к разбойникам. Граждан проверяли менее сильно, чем Урса, а смердов сразу взяли, отказав лишь одному, явно хилому и больному. Бык уже понял, в чем дело: его семейство считалось чуть ли не самым богатым среди крестьян графства, и чем выше положение желающего, тем жёстче его проверяют. Это Ликарину понравилось и сгладило впечатление от ненаказанного кровососа. Он подумал: «Действительно был бы беспредел: поесть хлеба-соли, а потом ограбить и убить, хоть бы человек этого и заслуживал».
Через день все сомнения забылись: новая схватка с карательным отрядом, триумфальный вход в деревню, сквозь которую уже промчались бегущие каратели, угощение, объятия желающих его женщин. В схватке Урс вновь отличился, за что его Ворон поругал:
— Ты теперь не лезь в самые первые ряды. Приходят новички, им тоже надо доказать свою храбрость. А ты неплохой воин и нам нужен живым.
В деревне остались переночевать. Атаман занял малюсенькую клетушку, предоставив лучшие дома и женщин своим людям. Урс всё больше восхищался своим главарём.

***

Пройдя железной метлой по трём графствам, отряд, разросшийся до ста двадцати восставших, вернулся в горы Ломо.
Ещё когда Жёлтые пришли на отдых в первый раз и у Быка появилось время задуматься, возникли некоторые сомнения. Он вспомнил поместье мелкого дворянина, которое разграбили и сожгли, перебив всех свободных, кроме одного слуги, сразу же перешедшего на их сторону. Впрочем, слуг было всего двое, да ещё раб и рабыня, которую сначала поимели, потом отпустили на свободу и наградили добром из награбленного, а потом всё-таки убили, так как она стала причитать над трупом хозяина и не замолчала по приказу. Уже эпизод с рабыней повис камнем на душе разбойника, а затем он вдруг понял, что до изъятия долгов их крестьянский двор был куда богаче этого поместья. Разум крестьянина работал медленно, но основательно, и он начал обдумывать всё случившееся.

Большинство разбойников занялись укреплением и расширением основного лагеря. Часть Ворон разослал в дозоры и на разведку. Сам тоже отправился в дозор вместе с Урсом. И там, в небольшой пещерке на выступе скалы, не забывая время от времени прислушиваться и присматриваться ко всему, атаман вёл с разбойником неожиданную беседу, при этом заплетая свои волосы в косу.
— Бык, ты скажи, кто самые главные из людей?
— Конечно, крестьяне!
— Ясно, что не Император! — оба рассмеялись.
Главарь закрепил косу медной пряжкой. Урс заметил, что она похожа на пряжку его прадеда, но та была латунная.
— А без кого нельзя обойтись?
— Без ремесленников, конечно, нельзя. Без монахов и священников тоже: надо же молиться, людей лечить и детей учить. Без воинов съедят нас. — Бык подумал и прибавил: — И рабы нужны: надо же кому-то делать позорные работы и нужно наказывать тех, кто не может жить, как люди.
— А ещё кто? — требовательно спросил атаман.
Ликарин задумался. В голове с трудом вращались шестерёнки. Если бы было спрошено, кто иногда полезен? Но ведь сказано по-другому: «нельзя обойтись». Даже без торговцев можно было бы…
— Нет! — отрезал он. — Больше никого не назову.
И вдруг Ворон расхохотался. Несколько минут он держался за живот, не забывая осматривать окрестности и сдерживая голос. А затем похлопал Урса по плечу:
— Правильно тебя твой прадед воспитал! Все пять профессий назвал точно.
Крестьянин удивился: почему не отец, а прадед? Но он не успел об этом задуматься. Ворон опять задал трудный вопрос.
— А какие люди вредны?
— Чиновники! — первым делом выдохнул Бык. — Знать. Судьи. Ростовщики. Стражники. Шлюхи.
Он хотел продолжать, но Ворон его остановил.
— Дальше можно много кого назвать. Ты правильно назвал первых двух. А теперь подумай. Без деревень нельзя обойтись. А ещё без чего из человеческих учреждений нельзя обойтись?
Урс вновь задумался. И, собравшись с духом, ответил:
— Без церквей и часовен. Без Великих монастырей: надо же знания где-то хранить. Без семьи. Без общины. Без армии. А дальше что-то голова не работает.
— Интересно она у тебя не работает! Без стражников, что ли, можно обойтись? И без суда?
— В деревне мы тех, кто провинился и дрался, без стражников скручивали. И решали споры без суда: собирались граждане, звали монаха, чтобы подсказал, как в таких случаях раньше делали, и в случае чего страсти утихомирил, и решали, кто виновен и как по справедливости поступить. Если серьёзнее дело было, звали священника, а решали всё равно сами.
Урс, высказав всё это, осёкся. Ведь Ворон раньше был смердом. А он сказал «граждане». Но Ворон почему-то не обиделся ни капли.
— А вот среди тех пяти профессий, что нужны для общества, кто должны быть гражданами?
— Все, кроме рабов! — решительно ответил Урс. — Ещё воины могут быть чужаками.
— Кланяюсь душе твоего прадеда! — сказал Ворон. — Я ещё не видел такого правильно мыслящего крестьянина.
И атаман начал длинный рассказ.
Все знали о большом мятеже крестьян во время распада Империи на королевства. Оказалось, что восстание возглавляла тайная секта Жёлтого Неба. И его предок, как почему-то все время называл брата Крона главарь, был прямым учеником её пророка, чьё имя не называлось. В секте Крона называют Певцом Пророка. А прадед Урса тоже тайно был жёлтым.
— Но ведь Жёлтые хотели всё забрать в общую собственность, всех согнать в общие дома, чтобы у людей ничего не было: ни имущества, ни земли, ни жён, и заставить совместно обрабатывать поля, насиловать землю и убивать её!
— Нас оболгали горожане! У них мы действительно отбирали всё, но ремесленникам, которые затем обосновались в деревнях, выдавали инструменты и надел. А бесполезные людишки если достойны жить, то лишь как рабы. Вот их-то сгоняли в общие дома. Но к обработке земли не допускали, только к расчистке новых наделов.
Ворон продолжал рассказывать. Не будет городов и монастырей, кроме Великих. Не будет денег. Все будут иметь свой неотъемлемый надел, и наделом ремесленника будет его мастерская, в которой тоже будет разрешено работать лишь членам его семьи. А чтобы никто не отрывался от земли, и у ремесленников, и у монахов, живущих вне Великих Монастырей, будут небольшие наделы. Все должны будут друг другу помогать, так что ремесленники будут отдавать плоды своего труда крестьянам, а за это крестьяне снабдят их недостающими продуктами и поставят материалы. Лишнее иметь никому не запрещается, если он по первой просьбе готов поделиться с теми, у кого возникла нужда. Так что не будет ни нищих, ни богачей.
Не станет даже государства. Первое время сохранится армия. Когда Жёлтое Небо накроет всё королевство, а то и Империю, достаточно будет собраться свободным гражданам, чтобы нанести поражение любому врагу, и армия станет не нужна. Всё будет союзом свободных самоуправляющихся деревенских общин, в которые добровольно объединяются жители одной деревни.
Тут Урс заметил маленькую нестыковочку, но не осмелился спросить. Как так, община добровольное объединение, если земля привязана к людям, а люди к земле? Ведь тут выбора у людей нет. Но потом он решил, что ведь долг выше всего. Если у отца детей несколько, тот, кто не хочет быть в этой общине, всегда может попросить понизить его до третьего сына и уйти искать счастье. А иначе надо выполнять свои обязанности.
Ворон продолжал. Не будет начальников. Для выполнения чего-то, что требует воли и решений, люди будут назначать уполномоченного, который тем самым временно отказывается от свободы и весь отдаётся своей задаче. Немедленно после того, как завершится задача, он вновь станет свободным гражданином. Не будет судов. Свободные граждане будут всё решать так, как они решают в свободных деревнях и как описал Урс. Всех рабов, кроме опозоренных, освободят. А рабами станут оставленные в живых аристократы и купцы, гетеры и художники, захваченные варвары и те, кто по слабости души не сможет быть свободным человеком и будет отдан в позорное рабство за свои проступки решением суда своей общины.
Урсу это нравилось всё больше и больше, он представил цветущую землю, на которой не станет уродливых и развращённых городов, монахи будут только деловитые и благочестивые деревенские учителя, а не наглые бродячие попрошайки или жирные монастырские свиньи. Ради этого стоило повоевать и даже убивать некоторое количество невинных. Ведь пока что аристократов ещё невозможно отдать в рабство, вот когда под знаменем Жёлтого Неба восстанут все крестьяне, можно будет оставлять их в живых. Но его всё больше мучил ещё один вопрос, и он задал его Ворону:
— А почему ты всё время называешь брата Крона Старшего моим предком?
И Ворон начал рассказ.

**
«Урс, Кросс, считающийся дедом твоего прадеда, стал наследником потому, что Певцу Пророка в детстве Судьба ниспослала горб, дабы направить его на верную линию судьбы и уберечь от лишних искушений. Он сумел использовать всё, что ему было дано предопределением, и пробился в Великий Монастырь. Во время учёбы в нём Крон повстречал Пророка, который по милости Всевышнего и Победителей смог быть в этом монастыре неузнанным и там готовил тех, кто рассеял потом семя его благодатного учения по всей нашей земле. Крон сразу, так же как и ты, понял, что Пророк действительно прикоснулся к Истине и теперь возвещает благую весть всем достойным. И он попал в число этих достойных».
«Пророк стремился, чтобы его ученики развивали свои сильнейшие качества, дабы сеять доброе семя. Увидев, как владеет словом и музыкой Крон, Пророк благословил его на воспевание крестьянского труда, природы и любви, и предсказал ему великую любовь. И Певец показал всем, что не обязательно быть Высокородным Художником, чтобы твои творения остались в веках, что простой деревенский монах может слагать такое, что и не снилось ожиревшим и извращённым душонкам этих Художников».
«Бабка твоего прадеда Каорисса родила первенца от своего мужа Кросса, младшего брата Крона, но сын умер. А муж увлёкся вдовой из дворяночек. Она оказалась ведьмой и приколдовала его к себе таким сильным приворотом, что он не мог быть ни с какой другой женщиной. В отчаянии он уже хотел попросить жену зачать ребёнка от честного соседа, но тут вмешались Судьба и Элир Любвеобильная».
«Слушая песни твоего предка Крона, Каорисса влюбилась в него, несмотря на горб, и в один из весенних вечеров, когда деверь пел ей под цветущими вишнями, они обнаружили друг друга в объятьях. Монах хотел наложить на себя тяжкую епитимью за нарушение обета, но ему явились во сне Пророк и сама Элир и объяснили, что он выполняет предначертания Судьбы. Вот тогда-то он и сложил эту танку и прекрасную песнь, которую, сколько я знаю, в вашей семье не поют» — и Ворон запел чистую и нежную любовную песнь.

Песня Крона

В садике уютном вишня расцвела,
Под её цветами песня нас свела,
Долго вместе пели, разговор вели,
И в весны истоме вдруг с ума сошли.

Веют нам прохладой белые цветы,
На моих коленях спишь с улыбкой ты,
Сладкая отрава, грешная любовь
Нам с тобою будет сниться вновь и вновь.

Зелень на лужайке тоже вся в цветах,
Разлетелись ныне все обеты в прах,
Что нельзя, что можно, всё равно для нас,
Только мы с тобою в мире всём сейчас.

Веют нам прохладой белые цветы,
На моих коленях спишь с улыбкой ты,
Сладкая отрава, грешная любовь
Нам с тобою будет сниться  вновь и вновь.

Вновь ласкают пчёлки нежно лепестки,
В душах наших радость, нет былой тоски:
Нам предназначалось вместе быть всегда,
И не разорвут нас люди никогда.

Веют нам прохладой белые цветы,
На моих коленях спишь с улыбкой ты,
Сладкая отрава, грешная любовь
Нам с тобою будет сниться  вновь и вновь.

Говорят соседи, что мы впали в грех,
Стали мы с тобою вызовом для всех,
И своей дорогой мы теперь пойдём,
Всё, что получили, в вечность понесём.

Зимним дуновеньем сдуло все цветы,
И от стужи прячась, вновь прильнула ты,
Сладкая отрава, грешная любовь
С нами будет повторяться вновь и вновь.

«Когда узнал о случившемся брат, он сначала хотел убить нарушителя обета и осквернителя супружеского ложа, но затем понял, что осквернил его первым, и простил любовников. Крон и Каорисса были счастливы друг с другом до конца жизни. И Крон проводил обряд представления земле твоего прапрадеда, потому что формальный отец так и не стал способен исполнять право мужа. Тогда он сложил эту знаменитую молитву, которую знают не только у вас».
«Прочитав заупокойную молитву над любимой, Певец Пророка на следующий же день отправился в лучшие миры. И нам остаётся лишь молиться, чтобы Судьба даровала такое счастье».
«Сын Певца оказался хорошим крестьянином, но духовно приземлённым человеком, думавшим в основном о хозяйстве и о земном богатстве. А вот внуку Крон передал нашу веру, наши заветы и свои песни. Так что ты прямой потомок Певца, ученик его ученика. Мне нужно кланяться тебе, а не тебе мне. Но сейчас я назначен выполнять задачу вести восставших, и должен исполнить свой долг как можно лучше. А тебя при первой возможности представлю нашим Тайным Учителям, чтобы посвятить в сан. Не бойся, в мирской».
— Прадед говорил, и отец подтверждал, что где-то в наших домах была тетрадь с песнями и записями Крона, — вдруг сказал Урс.
— Что же ты молчал в деревне? Это же бесценное сокровище! Я бы весь ваш дом по брёвнышку раскатал, но нашёл эту тетрадку!
Глядя на решительное лицо Жёлтого Ворона, удалец понял, что тот так и поступил бы, и в душе порадовался, что ничего не сказал, а вслух, чтобы обезопасить родимый дом и своих родных, заметил:
— У нас же имущество забрали в счет недоимок, кинули нам по паре одёжек да позволили взять необходимый для работы инвентарь, а всё из домов начисто вымели. Так что теперь эта тетрадка у кого-то из господ или стражников.
После такой откровенной беседы Урс решился задать пару серьёзных вопросов.
— Ворон, у тебя такая же коса, как у моего прадеда, но пряжка на ней почему-то медная, а не латунная?
— Всё правильно. Твой прадед, светлая ему память и вечное благословение Пророка, был посвящённым второй степени, а я лишь первой. И тебе, Бык, придётся отращивать волосы. Когда у нас появится посланник Скрытого Имама, он тебя немедленно посвятит. Да и мне наверняка степень поднимет. Но у нас не принято показывать знаки Посвящённых кому попало. Я заплетаю косу лишь наедине с верными людьми.
— А мой прадед всегда её носил.
— У вас в деревне просто некому было прочитать эти знаки.
— И ещё, Ворон. Я посмотрел, бедные дворяне часто живут хуже зажиточных крестьян. Может быть, и они к нам присоединятся? Воины они неплохие, и если согласятся стать крестьянами, зачем же их и их семьи с аристократами ровнять?
— Я должен получить благословение от Высших посвящённых на такие дела. Но ты меня сегодня всё больше и больше радуешь, Урс! — Ворон неожиданно употребил подлинное имя крестьянина. — Из тебя вырастет хороший главарь удальцов. Ты умеешь не только драться, но и думать. Мне такое даже в голову не приходило, а сейчас я вижу, что разумное в этом есть. Если бедный дворянин согласен стать крестьянином, он нам очень пригодится. Ведь даже сейчас некоторые из дворян тайно наши. Например, тот самый Укинтир, у которого я «нечаянно» шербета хлебнул.
Урс поразился. Оказывается, всё это был даже не тактический манёвр атамана, который не захотел вести своих уставших удальцов на подготовившееся к обороне имение (о том, что глоток шербета был не случайным, бунтарь и сам стал догадываться). Значит, сеть заброшена намного гуще и глубже, чем крестьянин мог подумать. Но тут его пронзила ещё одна мысль.
— Ворон, но почему же этот Укинтир вёл себя так, что крестьяне его возненавидели?
— И это правильно. Пока искр недостаточно, чтобы возгорелось большое пламя, наш дворянин обязан показывать крестьянам, как несправедлив имперский порядок и законы нашего королевства. А вот если огонь должен скоро разгореться, он, наоборот, должен вести себя так, чтобы крестьяне его полюбили и пошли за ним в огонь и в воду. А после нашей победы он отдаст своё имение и получит достойный его надел. Да, Урс, заодно. Как будущий Посвящённый, ты можешь наедине называть меня по имени.
У Ликарина голова шла кругом. Вроде бы Ворон его во всём убедил и даже практически согласился с его предложением. Но в душе всё-таки было чувство, что здесь что-то неладно.
Словом,

Жёлтое пламя,
Весь мирный край опаля,
К небу взметнулось.
Доныне тлеют
Угли той страшной вражды.
Глава 8. Карлинор.
После начала восстания жизнь вроде бы изменилась достаточно мало. Только энтузиазм городского ополчения возрос. Тор был доволен тем, как оно учится, а сам радовался, что наконец-то в основном занимается своей любимой работой. Беспокоило его, что прибывших из Ломо подмастерьев и слуг всё время вызывали дознаватели принца и тянули жилы по полдня, после чего отпускали, взяв клятву молчать. По намёкам, которые вырывались у вызванных, видно было, что они и сами не понимают, чего же добиваются от них: детально расспрашивали о старой мастерской, о слугах и рабах Мастера, оставшихся в Ломо, и о других мелочах из старой жизни. При удобном случае Тор спросил принца, в чём дело? (Теперь с принцем можно было пересечься только случайно и на несколько минут). Принц кратко ответил:
— Это забота о тебе.
Мастера такой ответ удовлетворил, но некоторое беспокойство осталось. А жену его он, наоборот, насторожил, и она сама вызвалась пойти к дознавателям. Вернувшись, Эсса (по женской хитрости она сумела обойти клятву о неразглашении, но как — никогда не объясняла) сказала, что выясняют всё, связанное с ужасными поклёпами, возводившимися в деревне на Тора. Она посоветовала мужу тоже явиться к дознавателям, тот послушался с большой неохотой, а вернувшись, три дня ворчал, что полдня потерял на совсем пустые разговоры и никчёмные вопросы.
Уже через неделю после начала мятежа принц, выбросив из провинции всех чиновников канцлера и всех ненадёжных дворян, двинулся в поход. Он выступил из Карлинора по северной дороге. Все думали, что войско пошло на Линью и Зоор. В городе глава рокоша оставил начальником малюсенького гарнизона из двадцати тяжёлых кавалеристов, пятидесяти лучников и пятидесяти мечников принца Крангора, а воинов, пришедших с ним, забрал себе. Естественно, принц не мог забрать у другого принца оруженосцев и личную охрану, так что ещё десяток конников были вокруг Крангора. Недовольному принцу он на глазах у всех пообещал: как только соберётся вторая армия, тот поведёт её в бой, а сейчас важно не потерять Карлинор, так что задание у него крайне почётное.
Скоро начали приходить вести, что воззвания принца сработали: повсюду вспыхивали бунты, начали подтягиваться из соседних провинций дворяне с отрядами. На двенадцатый день похода принц неожиданно появился в Карлиноре, забрал всех вновь пришедших дворян и вновь ушёл. Уже стало известно, что принц свернул на запад и присоединяет к себе войска и крепости вдоль западной границы.
Ещё через пару дней наконец-то было показано горожанам: идёт настоящая война. Вечером под праздник в соседней бухте в четырёх верстах к востоку от города высадилась армия в дюжину сотен пехотинцев из Зоора под предводительством генерала Ань Батурингса. Поскольку служба патрулей была поставлена из рук вон плохо, никто вторжения не заметил, и той же ночью город мог бы быть взят, но генерал предпочёл обустроить лагерь. Даже утром никто ничего не знал, и когда на восходе солнца генерал с пятёркой человек из своей личной охраны подскакал к воротам, никто его не остановил, пока тот не оказался вплотную к страже. Но генерал неправильно расценил поведение горожан и обратился к ним.
— Честные граждане Карлинора! Я вижу, что в сердцах ваших вы мятеж не поддерживаете. Впустите королевское войско добровольно, устройте ему пир и вы будете избавлены от ужасов взятия и разграбления города. Я гарантирую всем вам прощение за мятеж. Ваши подлые вожди имеют право удалиться с миром либо тоже сдаться. Я назначен канцлером временным правителем города, и я отнесусь к вам как к детям родным.
Но, пока генерал ораторствовал, подбежали ополченцы и ворота закрыли. Принц Крангор подскакал к воротам, поднялся на надвратную башню и в свою очередь обратился к генералу.
— Честный и доблестный воин Батурингс! Неужели тебе не стыдно защищать проворовавшееся и подлое семейство канцлера? Неужели тебе не стыдно защищать власть чиновников? Я предлагаю тебе и твоим людям перейти на сторону войск справедливости. Мы вместе восстановим права короля и добрые старые обычаи.
Попререкавшись друг с другом, стороны разошлись без единого выстрела (слишком мало человек было у генерала, а горожане ещё не воспринимали его как злейшего врага). На следующий день к городу подошла армия генерала и стала на глазах у горожан готовить осадные орудия. Батурингс знал ничтожность гарнизона, а вот информаторы принца в Зооре на сей раз не сработали.
Полководец не учёл лишь один фактор: городское ополчение. Увидев врага, нагло готовящегося к штурму, Тор собрал всех ополченцев и построил их на центральной площади. После этого он отправился к командующему и прошёл прямо к нему, не обращая внимания на протесты слуг и охраны.
— Твоё высочество! Я прошу тебя дать приказ напасть на наглого и не готового к обороне неприятеля. Ополчение стоит на площади перед дворцом и ждёт команды.
— Мастер! Твои ополченцы — никуда не годные воины, они годятся разве что стены оборонять, а настоящих воинов у нас очень мало, — заявил принц.
— Стены оборонять могут даже старики, женщины и мальчишки! А у меня стоят здоровые и жаждущие битвы мужи.
— Ладно. Я не буду возражать, если ты потренируешь ополчение в реальном бою. В случае чего я прикрою ваше бегство в город. Но не оставляй город незащищённым, — «милостиво» согласился Крангор. — Да, к слову, мне кажется, что я тебя видел лет пять назад у Суктраккита, и ты вроде был его личным учеником?
— Верно, твоё высочество. Я учился боевым искусствам у него.
— Тогда прикрывай отход твоих людей. Таких воинов, как ты, нам бы ещё сотню… — мечтательно сказал принц.
Тора вдруг пронзила мысль, что, несмотря на аристократическую осанку и умение повелевать, по уровню Крангор пониже Клингора. Не всё может быть дано происхождением и обучением. И Тор с горечью подумал: «Действительно ведь, люди не равны с самого рождения. Души у них разные…»
Мастер, выйдя на площадь, велел ополченцам идти по домам, вытаскивать всех детей, стариков, женщин и слуг на стены и готовить всё для отражения штурма, а затем собраться у восточных ворот. Через час ополчение собралось вновь, а на стенах появились защитники, загорелись костры, стали кипятить воду и плавить смолу. Тор сформировал, помимо своих подмастерьев, ещё две группы тяжеловооружённых под началом сына купца Ура Ингисса и мастера-плотника Иня Уиньлиньса. Их он сделал командирами левого и правого фланга, а себе определил место в центре и повёл своих людей в общую атаку.
Численно силы были почти равны: 1400 горожан против 1200 пехотинцев канцлера. Но выучка и вооружение у ополчения были в основном хуже. Правда, имелась сотня отлично вооружённых воинов, из которых треть составляли подмастерья и слуги Тора.
Когда воины короля увидели выходящих из ворот ополченцев, они со смехом выстроились в боевой порядок, и обе армии двинулись друг на друга. Солдаты недоучли боевого духа горожан и наличия трёх тяжёлых групп. В первом натиске войска канцлера оказались оттеснены, а самое главное, Тор высмотрел сзади строя возвышающегося на красивом коне генерала и отдал приказ своим арбалетчикам (ученикам и слугам) застрелить его. Им посчастливилось первым же залпом смертельно ранить командующего. Возникший разброд в войсках и командовании усилил эффект первого натиска, и казалось, что строй королевских воинов вот-вот рухнет.
Увидев такой ход боя, принц Крангор сообразил, что, если всё так пойдет и дальше, ему придётся не спасать мужиков, а поздравлять их. Злоба стала грызть его изнутри: чтобы эти мужики украли у него победу! Нет, этого нельзя допустить! Он велел своим воинам быстро пройтись по городу и каждому пехотинцу забрать лошадь, хотя бы чуть-чуть пригодную для седла.
Тем временем опытные сотники королевского войска восстановили порядок, и на некоторое время начался хаотический бой. Тор совершенно не умел командовать армией. Впрочем, его плохо обученные бойцы и не смогли бы выполнить сложные приказы. Но он со своими подмастерьями носился из одного места в другое, подбадривая своих и круша врагов. Эта группа казалась неуязвимой (да в значительной степени таковой и была из-за отличной выучки, первоклассного оружия и брони). Очень хотелось Тору войти в боевой транс, но этого было нельзя допустить: он отвечал за весь город, за весь отряд.
А вот другие две группы тяжеловооружённых были смяты, Уиньлиньс убит, а Ингисс серьезно ранен и вышел из боя. Так что, когда один из сотников наконец-то взял командование всей армией на себя (Тору повезло, что самонадеянный генерал не отдал перед боем стандартный приказ, кто будет командовать в случае его гибели), Мастеру уже пришлось не оттеснять врага, а помогать своим удержаться. Было ясно, что ещё полчаса, и воины сомнут и обратят в бегство горожан, которые на глазах выдыхались и теряли боевой дух.
Но как раз тогда принц Крангор, который внимательно наблюдал за схваткой, отдал приказы своим воинам и вывел их через северные ворота. В решающий момент сражения с левого фланга появился конный отряд. Подскакав к сражающимся, большинство конников спешилось и бросило своих лошадей на волю судьбы. Это были лучники и мечники. Кто-то из пехотинцев крикнул Крангору:
— Что делать с лошадьми?
— Ничего! Каждый человек дорог! Пусть их хозяева вылавливают! Бейте врагов!
Тем временем купцы и рыбаки Карлинора проявили инициативу. Оставленные без охраны рассевшимися обедать в лагере моряками корабли были уведены либо подожжены лодками и купеческими корабликами горожан.
Увидев, что приближается подкрепление, Тор отпустил себя на волю, вошёл в боевой транс и принялся крушить врагов направо и налево.
Когда небольшой резерв профессиональных воинов ударил во фланг и тыл, войско короля стало сначала в порядке отступать к лагерю. Но оттуда примчались вестники, что корабли захвачены. И отряд лоялистов капитулировал. Тора пришлось обливать водой, чтобы привести в себя. Крангор отпустил всех желающих на волю без оружия и доспехов. Главный результат битвы: восемь сотен воинов и моряков короля после поражения перешли на сторону восставших. Так что получилась прекрасная и важная победа. Теперь у Карлинора был свой маленький военный флот.
Правда, подсчитав жертвы, карлинорцы несколько призадумались. У них — почти четыреста убитых, оба тяжеловооружённых отряда были уничтожены почти целиком, а вот в отряде Тора погиб лишь один подмастерье и двое были легко ранены. Убитых воинов короля было почти триста. Так что по относительным потерям битва оказалась крайне кровопролитной.
Еле держась на ногах после боевого транса, Тор подошёл к Крангору. Принц обнял его и похвалил при всех, сказав, что Тор дрался как настоящий ученик Суктраккита. Но тут к командующему подскочил воющий горожанин (по виду мелкий лавочник), начал причитать, дескать, пока он стоял на стене, у него увели лошадь и не вернули, он требует немедленного вознаграждения. Принц спокойно выслушал его и сказал: по военным обычаям нужно дать хотя бы три дня, чтобы разобраться с итогами битвы. Но истец продолжал выть и требовать.
— Так ты хочешь немедленно получить вознаграждение? — участливо спросил принц.
— Да! — заорал обнадёженный купчик.
— Получи! — И Крангор изо всей силы ударил его кулаком в латной рукавице. — Влепить ему сто плетей!
— Но он же гражданин!
— Тогда двести! Гражданин обязан занять место в ополчении и честно драться! И не вносите его в списки тех, чьи лошади принимали участие в победе! А соседи имеют право разграбить его лавочку.
Тора передёрнуло от жестокости Крангора. Он подумал: «Если мне действительно суждено стать владетелем, я так никогда себя вести не буду!» А принц тем временем, услышав доклад, что некоторых лошадей прибрали к рукам окрестные крестьяне, разослал по соседним трём деревушкам конные отряды и повелел:
— Въезжайте в деревню и громогласно требуйте возвратить лошадей. Если кто добровольно вернёт, поблагодарите и потребуйте накормить, напоить, почистить лошадь и лично отвести в город. А затем проверьте дворы. Если найдёте у кого лошадь, негражданину сто плетей, гражданину двести. С женщинами поступайте по праву победителя. Имущество разграбьте сами, а потом пусть соседи дограбят. Это мужикам будет больнее плетей и жён с дочерьми, используемых у них на глазах. Но следите, чтобы оставили необходимое: по одежде на человека, корову на четырёх и так далее. И рабов не позволяйте уводить: рабочие руки очень всем нужны. Нам нужно примерно наказать жадюг и трусов, а не уничтожить.
— Нужен ли я ещё тебе, твоё высочество? А то у меня после транса прострация началась, — спросил Тор.
— Ещё раз спасибо за твои действия. Подробнее разберём на военном совете. А сейчас иди домой и передай жене или наложнице, пусть тебя как следует приголубит, как героя битвы, — милостиво, как ему казалось, произнёс Крангор.
Обиженный Тор поплёлся домой. Эсса, увидев мужа всего в крови, охнула, повела его в баню, служанки раздели его, осторожно обмыли и она вздохнула с облегчением: практически вся кровь была чужая. На муже была лишь пара синяков и лёгких порезов. А возбуждённые домочадцы рассказали Эссе, что хозяин-де собственноручно убил сто врагов.
Подмастерья и слуги вернулись домой ещё раньше. Они принесли тело убитого, омыли его, украсили венком из цветов, одели в лучшие одежды и положили до завтрашних похорон на дворе, где люди прощались с героем битвы. Раненые подмастерья тоже чувствовали себя героями, вокруг них вились женщины: и домашние, которым Эсса дала на пару дней полную свободу любить героев битвы, и пришлые. Отряд Тора стал уже в некотором смысле легендой.
От ликования этой ночью Эсса страстно обняла мужа и попросила его отбросить осторожность. Против ожидания, оба получили величайшее наслаждение, и жена прошептала:
— Тебя, Медведь, оказывается, просто нужно крепко-крепко любить, и ты становишься совсем не страшен!
Тор в ответ расцеловал ненаглядную жену. А жена ещё раз обняла любимого и знаменитого мужа.

***

Принц Клингор появился ещё через несколько дней и на сей раз задержался в городе. Его люди рассказали, что пара баронов из Линны бросилась грабить пограничные земли Старквайи, надеясь поживиться в замятне. Принц побил их и разрушил замок одного из нападающих. После чего король Линны прислал эмиссара и спросил, война ли это с его королевством или наказание баронов-разбойников? Получив желаемый ответ и заверение, что войска принца уже ушли из королевства, эмиссар передал, что Линна будет голосовать за признание мятежа рокошем.
Так что первоначально события развернулись весьма благоприятно для восставших. Мастер был героем дня, город увенчал его венком и устроил в его честь пир, а принц наградил за храбрость золотой пластиной на доспехи. Конечно же, по закону золотую пластину давал лишь король или назначенный им главнокомандующий, но теперь принц мог считать себя главнокомандующим. Клингор посетил пир в честь Кристрорса, и Эсса танцевала со всеми тремя принцами. Даже старик принц Ансир пригласил её на медленный танец. Эсса была на седьмом небе от счастья. Принц объявил, что он пошлёт с делегацией на Имперский сейм прошение, чтобы Тора признали рыцарем Империи и в качестве привилегии пожаловали его роду право заодно быть Мастерами благородных ремёсел. Это было уже наследственное достоинство. Таких родов рыцарей-Мастеров в Империи было всего три.
На следующий день принц прислал оруженосца с повелением Тору явиться на военный совет на всякий случай полностью собранным в дальнюю дорогу. Мастер вооружился, собрал походные вещи, взял в качестве оруженосца одного из учеников, сел на коренастого коня, поцеловал жену и спокойно отправился во дворец. Они не знали, что увидятся больше чем через полгода.
Военный совет длился пару часов. Принц разобрал прошедшее сражение, похвалил принца Крангора за правильные решения, а насчёт Тора лишь пожал плечами:
— Тебе, Мастер, на сей раз Судьба лицом обернулась. Всё-таки не полководец ты. Вот стоять во главе маленького ударного отряда и лично сражаться — это такое же твоё призвание, как огонь, молот и металл. А входить в боевой транс полководцу можно лишь в двух случаях: если он бьётся на поединке с другим полководцем или если положение уже совсем безнадёжное и нужно геройски погибнуть.
— Здорово было в бою! — кратко ответил Тор, и все расхохотались подтверждению диагноза: рубака.
Принц сформировал из бывших королевских солдат и моряков армию, и повелел Крангору выдвигаться на северо-восток в район Урлинора, присоединяя к себе мелкие отряды и разбойников, и при возможности помочь крепости Тора в Колинстринне. Начальником гарнизона стал Косъатир. А Мастеру принц повелел отправить домой коня, оставив вещи, и задержаться для личного разговора.
Когда они оказались наедине, принц велел Тору сесть за стол, на котором были фрукты и отличное вино. Сначала выпили за храбрость Мастера и за талант и удачу принца. Затем за Эссу и других прекрасных дам. Затем за Лира, сына Тора. Затем за погибель клеветников. И тут принц отставил бокал.
— Друг мой, Мастер! Я получил от верных людей весть, что подлец канцлер направил в Имперский суд отношение, обвинив тебя в сатанинских ритуалах и тёмной магии. Отношение принято, может быть, сейчас уже заведено дело и сюда вот-вот могут прибыть официалы Имперского Суда. Выдавать тебя им — ужасно скажется на настроении города. Не выдавать я не могу: должен соблюдать законы Империи, иначе восстание рокошем не признают, и, наоборот, все могут ополчиться на меня, укрывающего колдуна и пользующегося зловредной магией. Поэтому я прошу тебя и повелеваю тебе отправиться немедленно в Имперский Суд и потребовать расследовать это облыжное обвинение.
Тор вздрогнул. Репутация Имперского Суда была страшной. Он нервно налил себе ещё вина.
— С тобой на одном корабле поедет моя делегация с прошением насчёт Имперского Рыцаря и с ответным иском. Не зря мои дознаватели утомляли допросами твоих людей и даже тебя с женой. Я в своём отношении потребую процесса против тех, кто свидетельствовал против тебя, как против злостных лжесвидетелей и пособников Дьявола, отвлекающих своими облыжными обвинениями внимание Суда от настоящих богомерзких тварей. Так что у тебя есть все шансы выиграть процесс. Но самое главное, держись твёрдо и не ври ни в коем случае. Ложь разоблачат, а правды тебе нечего бояться.
Тор ещё раз выпил и хмуро сказал:
— Ладно, поеду. Только зайду домой и попрощаюсь с женой.
— Нет! — отрезал принц. Домой ты не пойдёшь. Жена тебе подскажет какие-нибудь хитрости, а тебе нужно силу и правду, чтобы выстоять. Врать не буду, трудно тебе придётся. Но воевать, так по-военному. Сейчас ты — моя третья армия, которая будет держать оборону на важнейшем рубеже.
Тору ничего не осталось, как выпить остаток вина и пройти с людьми принца на корабль, который сразу же отчалил и взял курс на имперский остров Киальс.
Словом:

Десницей мощной
Молот поднявши,
Сотню врагов сокрушил
Мастер-воитель.
Сына получит теперь.
Глава 9. Суд
Когда во время перехода корабль застала буря, Мастер даже был бы рад, если бы корабль пошёл на дно: настолько его терзал ужас перед предстоящим судом. Он сам себя утешал, что слухи о жестокостях Имперского Суда могут быть настолько же преувеличены, как о его собственных изуверствах. Но было точно известно, что осуждённому, у которого не было важных смягчающих обстоятельств, предстояло сожжение на медленном огне, а осуждённой женщине — кол. Тор понимал, что в любом случае костёр будет, и на него отправится либо он сам, либо его обвинители. А около костра могут стоять ещё и колья, и страшно подумать, кто окажется на колу, если он проиграет процесс…
Вот и бухта Киальса. Имперская столица оборачивалась к морю всем своим великолепием. В отличие от других портовых городов, притоны и трущобы были вытеснены подальше от порта, на площади которого стояли часовни всех двенадцати Победителей и часовня Бога Единого для прибывающих единобожников, постоялые дворы и таверны среднего класса. Улица, которая вела к казармам рабов, складам, притонам, публичным домам и низкопробным тавернам, сразу же сворачивала, чтобы не открывать неприглядный вид. Зато прямо от порта шла широкая мощёная гранитом дорога к главной площади, на которой стояли Великий Храм, дворец Императора, дворец Совета Королей, Сейм. В городе было много дворцов, как королей и князей, так и Высокородных гетер. Но большинство хором, называвшихся отелями, сдавались внаём знати, приезжавшей на Сеймы или просто вкусить развлечений и наслаждений на Имперском Острове, нейтральном во всех внутриимперских войнах. В городе имелись также большие мужской и женский монастыри, пять театров, стадион, ристалище. Сразу под городскими стенами находилось лобное место. Численность населения резко колебалась, постоянных жителей было меньшинство. Больше всего людей собиралось во время Больших Имперских Сеймов.
Сам остров Киальс был примерно сорок вёрст в длину и двадцать вёрст в ширину. Его южное побережье окаймляли низкие горы, а к северу местность плавно спускалась к морю. На юге верстах в тридцати виднелись берега Валлины.
Лоцман, узнав, что на борту есть Мастер, который добровольно явился предстать перед имперским судом, немедленно отослал с этой вестью свою скорлупку, и на берегу Тора встретили официалы Имперского Суда. Это были двое судей в чёрных одеждах и двое священников высокого ранга. На одном была оранжевая мантия слуги Победителей, на другом — серая мантия слуги Бога Единого.
— Весьма похвально, сын мой, что ты добровольно явился предстать перед Высоким Судом, — сказал тихим елейным голосом слуга Победителей. — Такой поступок редок, и тебе будет оказано подобающее снисхождение. Уже сейчас могу тебя уверить, что, даже если тебя признают виновным, тебя удушат до сожжения.
От такой «милости» Тора передёрнуло. А серая мантия таким же елейным голоском добавила:
— Честный иноверец, я подтверждаю слова своего заблуждающегося брата. Он клялся именем тех, кого Всевышний для искупления их грехов приставил охранять ад. А я клянусь его собственным Высочайшим Именем, которое нам не дано знать. Я прослежу, чтобы отступления от твоей веры не были бы вменены тебе в сатанинство, если это человеческие грехи, а не богомерзость.
— Поскольку ты добровольно явился на Имперский Суд, ты пройдёшь в тюрьму Суда без конвоя, лишь в сопровождении, — почти столь же елейным голосом добавила одна из чёрных мантий.
Первая камера Тора была чистой, сухой и прохладной. Два дня никто Мастером не интересовался, на третий день опять появилась четвёрка, на сей раз другая, и с ней секретарь. Все они представились заключённому и объявили, что назначены Высоким Судом разбирать дело против Великого Мастера Тора Кристрорса, ранее из Колинстринны, а ныне из Карлинора, по поводу богомерзостей, которые совершались в Колинстринне. Они начали детально объяснять узнику свои функции, его обязанности и права, как обвиняемого.
— Мы, двое судей, должны прийти к согласному мнению, в каких проступках ты виновен и насколько, а также какие меры необходимы для очищения твоей души. Служители двух религий следят, дабы мы не увлекались положениями своей веры и будут защищать тебя, если мы по недомыслию и слабости своей сочтём богомерзостью отступления от положений нашей религии либо религии Единого Бога. Они же следят, чтобы ни на одном допросе мы ни единым словом не подсказывали тебе желаемый ответ, а добивались от тебя правды и одной лишь правды, какова бы она ни была. Ты обязан правдиво отвечать на наши вопросы. Если ты будешь путаться в показаниях или ссылаться на забывчивость, мы имеем право применить законные меры для освежения твоей памяти. Если ты будешь пойман на явной лжи, то это будет приписано влиянию Отца Лжи и отяготит твоё положение. Мы просим тебя подписать документ, что ты доверяешь Имперскому Суду идти на все необходимые меры для выяснения истины и объективного расследования.
Тор знал, что, подписывая, он дает разрешение на пытки, и что, отказываясь, он лишь отяготит своё положение. Он подписал бумагу на Древнем языке, надеясь, что обещанные ему снисхождения будут относиться и к допросам.
— Мы должны объявить тебе ещё кое-что. Поскольку в твою пользу подано ещё одно отношение и оно принято Судом, ты рассматриваешься не только как обвиняемый, но и как истец. По этой причине ты иногда будешь допрашиваться в одном качестве, а иногда в другом. В целях выяснения истины тебе не будет сообщаться, в каком качестве ты допрашиваешься. И ещё одно уточнение. Третьего дня тебе было обещано снисхождение. Но, поскольку ты явился на самом деле не как обвиняемый, а как истец, клятва о снисхождении признана ничтожной. И мы должны предупредить тебя, что, если ты будешь осуждён как богомерзость, ты будешь осуждён дважды, ещё и как клеветник.
Вот тут Тор вздрогнул. Но на первом допросе никаких пыток не было. Вопросы задавались исключительно нейтральные, типа: «Что у тебя находилось в твоей мастерской в Колинстринне в углу за главным горном?», «Сколько рабов и рабынь ты купил за прошлый год? Назови их имена и какой работой они у тебя занимались». «Кто из твоих соседей неприязненно относился к тебе и мог бы тебя оклеветать из вражды?» «Что ты делал такого-то числа такого-то месяца ночью?» Ни одного конкретного лица, ни одного конкретного эпизода не упоминалось. Впрочем, точно так же было и на всех остальных допросах.
Тор заметил: если он не мог ответить на какой-то вопрос, потому что не помнил, его увещевали вспомнить получше, и через несколько дней вопрос повторялся, может быть, в другой форме. Когда он впервые ответил третий раз «Не помню» на один из вопросов, его тем же елейным голосом предупредили, что могут помочь вспомнить, и отвели вниз, в пыточную, где палач продемонстрировал самые ужасные орудия пыток и объяснил, как они действуют. Когда он снова на один из вопросов ответил «Не помню» в третий раз, начались пытки. Перед пытками ему давали приятное на вкус питье. Потом Эсса ему объяснила, что это — настой, ослабляющий волю, снижающий воображение и способность лгать. Более того, она уточнила: Мастеру давали слабый настой, чтобы не повредить его волю необратимо, поскольку он был одновременно и обвиняемым, и истцом. Да и пытки, как он потом сообразил, применялись исключительно не калечащие, хотя и крайне мучительные. Узник однажды решился переспросить, когда ему в очередной раз задали вопрос, на который он уже отвечал, как же он раньше отвечал на это? Под строгими глазами двух священников судьи объявили, что он имеет право на такое разъяснение, и секретарь зачитал ему четыре совершенно разных ответа, которые он давал по этому поводу. Как ни странно, это прояснило память подследственного, и он дал пятый, на сей раз абсолютно полный и точный ответ. Священники одобрительно сказали:
— Хорошо, когда человек наконец-то доходит до истины. Вот и приходится нам помогать ему, хоть и методы для этого порою такие, что мы их применяем с прискорбием.
Четыре месяца длились допросы. Тора то переводили в самые ужасные и тёмные камеры, надевая на него невообразимое рубище, то поднимали в хорошую и давали приличную одежду, то возвращали ему свою и разрешали заказывать вещи служителям за свои деньги. Ничего из вещей не пропадало, кошелёк с деньгами был всегда цел. Так что слухи об абсолютной честности и неподкупности Имперского Суда подтверждались. Впрочем, узник понимал, что со служителями, заподозренными в нечестности, делали просто ужасные вещи. Подследственный скоро научился различать, когда его допрашивают как обвиняемого, а когда — как истца. Дело в том, что состав суда был разным. А вот вопросы были почти неразличимы.
Запомнился один из допросов на последнем месяце расследования, когда Тор вдруг понял, как близко к пропасти он стоит.
— Вспомни, сын мой, как проходили роды у твоей жены? — спросил судья.
— Я же не мог быть в её комнате, когда она рожала. Там были доктор барона и его придворная повитуха.
И тут неожиданно последовал конкретный вопрос:
— Ты их пригласил или они пришли по собственной воле?
— Ни то, ни другое. Их прислал барон в знак уважения ко мне.
— А ты сам кого хотел пригласить?
— Лучшей повитухой в деревне считается Аринасса Туканар, вдова смерда. Я бы позвал её. Хотя на вид она как ведьма.
Судьи переглянулись между собой.
— А теперь вспомни, что случилось около твоей мастерской перед родами?
— Аринасса пришла без зова. Я знал, что баронские люди едут, и отказать барону было бы оскорблением. Я поблагодарил её и сказал, что она не нужна. Она была очень недовольна. Тогда я дал ей во имя Победителей плату повитухи и попросил молиться, чтобы жена благополучно разрешилась от бремени. Аринасса бросила деньги на землю, сказала, что она не нищая, не берёт милостыню, — Тор чуть-чуть помолчал. — И вдруг она выругалась, как последняя шлюха.
Судьи почему-то опять переглянулись между собой.
— А не помнишь ли, как она выругалась?
Тор покраснел.
— Могу ли я повторить такое перед Высоким Судом?
— Должен, сын мой.
И Тор повторил ругательство, которое его поразило. На вид это был виртуозный, сложно сплетённый мат с упоминанием самых неприличных мест и действий мужчины. Судьи отшатнулись и стали, каждый по своим канонам, молиться и делать знаки изгнания зла. Тор перепугался.
— А теперь скажи, сын мой, повторял ли ты в гневе это ругательство когда-либо?
— Признаюсь, в мыслях я его порою повторял. Но когда мне хотелось его произнести, что-то меня останавливало.
— Всевышний хранит тебя, сын мой, — облегчённо произнёс священник-единобожник. — То, что сказала старуха, не просто ругательство, это — формула нового и страшного сатанинского проклятия. Используй ты его во гневе, и Сатана овладеет твоей душой, а обруганный тобою сгоряча человек подвергнется тяжким испытаниям. Расскажи, что было дальше.
— Старуха ругнулась и ушла. Я не стал брать деньги обратно, подозвал моего младшего подмастерья Иня Синнигора, велел ему взять их и пойти выпить. Инь после этого запил. Моя жена еле-еле его выходила. Она говорила, что какая-то полушлюха-полукрестьянка поиздевалась над ним, и у него на душе страшная рана.
— Жена была почти права, сын мой, — заметил старший судья.
На пятом месяце кормёжка стала лучше, Тору разрешили заказывать дополнительно еду и благовония, и мыли его каждый день. Дело близилось к публичному процессу и к решению. Но перед этим Тору пришлось пройти ещё пять весьма странных экспертиз, хотя он быстро вычислил, с чем они связаны.
Сначала у Тора забрали всю одежду, в камеру явились два кряжистых амбала преступного вида и стали требовать, чтобы он отдался. Они были настолько сильны, что одолели в драке Тора, но насиловать не стали, а постучали в дверь и сказали, что они готовы дать ответ: этот тип точно не содомит. Когда он оправился от этой экспертизы, у него опять отняли одежду, но на сей раз уставили камеру яствами и вином, и втолкнули в камеру голого типа, содомита на вид. Всю ночь Тор отбивался от домогательств этой твари, а через несколько дней история повторилась (ведь один свидетель — не свидетель). А затем, когда та же процедура постановки угощения и отъёма одежды вновь повторилась, в комнату вошла гетера, а за нею четверо судей и предупредили, что на сей раз они знают, что Тор отнюдь не целомудрен, так что пренебрегать ласками полноправной гетеры — позор для него как для мужчины и ложь перед лицом трибунала. На вид гетера сразу не очень понравилась Тору: лицо было развратное и порочное. Но, когда она сбросила одежды, обнажилось великолепное тело. А затем тонкие ароматы и весьма толстые ухаживания со стороны жрицы любви привели его в постель. Наутро, когда пришли забирать свидетельницу, она, не слезая с Тора и не прикрываясь, закричала: «Я ещё не кончила! Добавьте еды и выпивки и убирайтесь!» До самого вечера она овладевала Тором (пожалуй, именно так, а не наоборот). И лишь к вечеру, когда Тор окончательно выдохся, она позвала служителей.
— Я чуть было не опозорилась, — сказала она восьмёрке судей и пялящимся на её наготу служителям, расправляя пеплос и не торопясь его надеть. — Впервые за мою карьеру я чуть не запросила пощады первой в схватке любви один на один.
— На вопросы по поводу твоего свидетельства будешь отвечать позже, — сказал секретарь.
— Ещё чего! На главный вопрос я могу ответить сразу: нормальный очень сильный мужик, и все байки про него, что он изувер какой-то — ложь наглая. А любовником своим я очень была бы не прочь его иметь.
Гетера ушла, прошёл дурман, осталась сильная боль, и Тор теперь понимал состояние рабыни Имир и дамы Алоиссы Адинкур, которых он так безжалостно брал. А через несколько дней пришла вторая свидетельница, помоложе, потоньше сложением и с благородным лицом. Она пыталась с ним говорить, но Тор отвечал односложно, и всё опять свелось к страсти. Но на сей раз к утру гетера с умиротворённым лицом признала себя побеждённой.
***
Процесс Тора был не публичным и коротким. За три часа было вынесено решение, что он грешен, но обычными человеческими грехами, а обвинения против него — клевета и пособие Дьяволу. Оправданного задержали на несколько дней в тюрьме, разрешив ему покупать всё необходимое. А затем была назначена публичная казнь.
В день казни за Тором зашли официалы, попросили его собрать все вещи, одеться в лучшее платье, и повели к выходу из тюрьмы. Вещи забрали служители и куда-то унесли. А Мастера поставили в шеренгу осуждённых и повели в торжественной процессии на лобное место. Оправданный был в своей одежде. Другие, которых он всех знал хотя бы в лицо по Колинстринне, выглядели необычно. На мужчинах — тяжёлая одежда, расписанная пляшущими чертями и языками пламени. Женщины шли нагими, с обритыми волосами, на голове у них были позорные колпаки с чертями. В толпе осуждённых был и барон Тринь Таррисань, но на нём было рубище нищего, а не платье с чертями. Алоисса Адинкур шла в общем ряду женщин, глядя на Тора полными слёз глазами. На женщинах были видны следы пыток, а на мужчинах можно было вычислить последствия ещё более жестоких и калечащих пыток, из-за которых некоторых из них везли на тачках. Женщин же явно стремились не уродовать, чтобы казнь выглядела эффектно. Жестоко изукрашена следами пыток была лишь ведьмообразная уродливая старуха Аринасса, которая и славилась-то в Колинстринне как мастерица сглаза, приворота и злого языка. Она же единственная из женщин была не совсем нагой: на ней красовался цветной пояс шлюхи. Но это не выбивалось из общего стиля.
Неспешно, целый час двигалась процессия к лобному месту. Там Мастера усадили на роскошный стул, барона — на грязную скамеечку, остальные остались стоять. На площади собралась масса зевак, а балконы окружающих её зданий были заполнены знатью, среди которой виднелся штандарт Императора. Началось чтение приговоров. Первым был зачтён приговор Тора.
«Рассмотрев дело по обвинению Великого Мастера Тора Кристрорса, ранее из Колинстринны, а ныне из Карлинора, в многочисленных богомерзостях и ужасных ритуалах, а также в мерзкой магии, Имперский Суд признал обвинения полностью клеветническими и вызванными тем, что сей Мастер впадал порою в гордыню, похоть и гнев, недостаточно сильно боролся со своими грехами. Нужно было бы назначить ему покаяние, но правдивыми показаниями и перенесёнными испытаниями он уже в значительной степени искупил свои грехи, и поэтому он объявляется полностью очищенным».
Тор, как ему было сказано заранее, упал на колени перед Патриархом Империи, поцеловал его туфлю и сказал:
— Мои испытания ещё не искупили грехи мои. Я буду молиться и каяться, чтобы очиститься полностью.
— Встань, сын мой! — громко сказал Патриарх. — Благословляю тебя! Иди и больше не греши! Выполняй свой долг как Мастера, как сына нашей веры, как мужчины и воина! И работай во славу Империи!
Под аплодисменты, радостный плач и восторженный рёв толпы Тор хотел было удалиться, но его удержали и сказали, что присутствие на казни — часть искупления грехов. Он вновь сел на свой стул.
Затем была вынесена благодарность от имени Высокого Суда двум дознавателям принца Клингора, подписавшим вместе с Тором отношение с обвинением в клевете тех, кто донес на Мастера как на богомерзость. Было подчёркнуто, что, проведя предварительное следствие и предоставив его материалы, в том числе материалы допросов самого оболганного и его жены, они значительно облегчили работу Суда.
Приговор по делу о клевете на Великого Мастера был длинным. Вначале перечислялись все возведённые в отношении поклёпы, которые были в отношении на имя Имперского Суда, затем перечислялись оговоры, которые вскрылись в ходе следствия и разбирательства. Поскольку облыжность их была уже установлена предыдущим приговором, слушатели ахали от изумления или же весело смеялись, например, по поводу: как такую чушь можно придумать, рвать женщин на куски мужским достоинством? А в толпе при этих словах бездетная Марасса, жена беспробудного пьяницы Криса, закатила свои красивые глазки к небу: «Хотя бы один раз меня так порвали, так помереть было бы славно!»
Затем пошла часть, касающаяся приговора.
«Барон Колинстринны Тринь Таррисань поддерживал облыжные обвинения, подписался под отношением, правда, с припиской, что сам лично никогда такого не видел, но все вокруг единогласно подтверждают обвинения. Во время следствия он также ссылался лишь на пустые слухи. За легковерие, вызванное гордыней и завистью, чем он сослужил большую службу Дьяволу, и за то, что проглядел истинное дьявольское гнездо в своих владениях, барон приговаривается к трёхлетнему строгому покаянию в Великом Монастыре области Шжи на хлебе и воде, в одиночной келье, в полном молчании. До монастыря он должен добраться в рубище нищего, кормясь милостыней и подённой работой, не имея и не принимая денег, и от монастыря в свой замок дойти так же, после чего будет очищен от грехов».
Барон с благодарностью пал в ноги Патриарху, который не стал его благословлять, а окропил святой водой и сказал: «Больше не греши. Иди и кайся!» Барон демонстративно протянул руку собравшимся, кто-то положил в неё ломоть хлеба, барон со смиренным видом сел на свою скамейку и стал по кусочку есть подаяние.
Монастырь области Шжи был не самым близким. Барона, судя по всему, собирались перевезти на ближайшее к Киальсу побережье Валлины, так что добираться ему придётся по крайней мере полгода, а потом домой почти три месяца. Так что наказание было строгим.
Тем временем палачи разожгли костёр, нажгли углей и приготовили колы.
«Бывший чиновник в баронстве Колинстринна Ус Цишимусс был инициатором облыжного обвинения, собирал все ложные слухи, во время следствия неоднократно пытался обмануть Высокий Суд. Он виновен в помощи Сатане и не заслуживает никакого снисхождения. Он должен быть очищен медленным огнём».
Чиновник, до последнего момента надеявшийся на что-то, завизжал. Его подхватили, окатили его платье водой, забили в рот кляп, подтащили к ближайшему столбу и привязали цепями. После чего оставили медленно жариться и тушиться, по временам смачивая водой верхнюю часть его платья.
Дальше пошли другие обвиняемые. Сначала мужчины, пара из которых в награду за правдивые показания на следствии и как менее виновные, были удушены сразу после привязывания к столбу. Не все они подписались под отношением. Некоторые были обвинены в сатанинских ритуалах и человеческих жертвоприношениях.

Затем дошла очередь до женщин.
Первая была уродливая старуха Аринасса, щеголявшая в поясе шлюхи, которая была обвинена вдобавок в ведовстве.
«Бывшая дама, шлюха из Рангона, что в Хирре, Кастрисса Олинар, известная также под именем вдова Аринасса Туканар из Колинстринны, была осуждена Имперским Судом на восьмом году правления Императора Тукана по делу секты дьяволопоклонников из Рангона. Она была уличена в участии в сатанинских ритуалах и в отвратительных оргиях и приговорена к строгому покаянию. На неё надели пояс шлюхи и велели идти в предписанный ей монастырь каяться, зарабатывая по дороге на жизнь трудом шлюхи.
Но шлюха Кастри не подчинилась приговору Высокого Суда. Дьявол внушил ей уйти в те места, где её не знают, самовольно снять пояс шлюхи, назваться крестьянкой Аринассой Туканар, выйти замуж за добропорядочного смерда и свести его в могилу своим колдовством. Она совратила десятки крестьян и нобилей из баронства Колинстринна, вовлекая их в сатанинское колдовство под видом почти невинной ворожбы, а затем и в сатанинские ритуалы. Она председательствовала на человеческих жертвоприношениях младенцев. Когда бывший чиновник Ус Цишимусс по слабости своей пришёл к ней за приворотным зельем и наговором для приглянувшейся ему крестьянки, она подала ему мысль, что Мастер Тор — исчадие Дьявола, а его жена — ведьма. Она из сатанинской хитрости не подписала отношение, сославшись на неграмотность. При обыске у неё нашли книгу по магии на Древнем Языке и трактат по ведовству на Среднем языке».
Услышав о такой «неграмотности», народ рассмеялся. А секретарь продолжал расписывать отвратительные грехи ведьмы. И, наконец, был произнесен приговор.
«Ведьма и шлюха Кастри виновна трижды и заслуживает столь страшного наказания, что наш суд не может его назначить. Она должна была бы быть передана светским властям с описанием всех её преступлений и мерзостей. Но, поскольку на следствии она под конец рассказала всё о поддавшихся сатанинским мерзостям, и перечислила всех, принимавших участие в сатанинских ритуалах, никого не добавляя и не убавляя, Суд посчитал это первым шагом к раскаянию и постановил смягчить приговор. Бывшую даму, шлюху и ведьму Кастри посадить на кол в поясе шлюхи. И сидеть ей на том колу, пока она не умрёт. Поскольку благословением Патриарха её проклятия выворачиваются ныне наизнанку и становятся благословениями, рот ей не затыкать».
Ведьму вздели на кол. Она стала посыпать всех ругательствами и проклятиями с высоты кола. Не обращая внимания на это, секретарь произнёс:
«Дама Алоисса Адинкур от ревности и злобы на своего любовника, коего она сама соблазнила…»
Тем временем Алоиссу развязали, и вдруг она вырвалась из рук палачей, бросилась к Тору, упала перед ним на колени, схватила его руки и зарыдала:
— Великий Мастер, я недостойна даже касаться тебя! Я была вся во власти стыда, боли и злобы, и ещё больше злилась и стыдилась, потому что не могла тебя забыть, а ты на меня не смотрел! Прости меня, и я пойду на казнь!
Впоследствии Тор, вспоминая эту историю, не мог отделаться от впечатления: всё было подстроено заранее, чтобы проверить его и ещё раз необычно наказать независимо от выбранного им решения.
Тор остолбенел. К Алоиссе неторопливо, ухмыляясь, двинулись палачи.
— Высокий Суд, не могу ли я ходатайствовать за эту осуждённую? Я тоже виноват перед ней! — неожиданно для себя вымолвил Тор.
— Готова ли ты принять любой наш приговор, если он позволит тебе искупить вину перед Тором? — спросил Патриарх.
— Готова, тот, к кому я даже не смею обратиться, — ответила осуждённая.
— Готов ли ты, Мастер, взять её на свою ответственность и помочь ей искупить грехи, невзирая на последствия? — спросил Патриарх Тора.
— Готов, — ответил Тор.
— Тогда пока займитесь другими. А этой падшей женщиной, кающейся в своих грехах, займётся наш трибунал с целью смягчения приговора, — сказал Патриарх.
Пока остальных усаживали на кол, точно так же пару из клеветниц-ведьм сразу же задушив, четверо судей расспрашивали Алоиссу, затем вернули её к Мастеру и велели обмахивать его опахалом от мух. Судьи посовещались, секретарь подошёл к Патриарху и подал бумагу с приговором. Пресветлый отец просмотрел её, кивнул и отдал обратно.
Секретарь зачитал приговор:
«Та, что ранее была дамой Алоиссой Адинкур, лишается дворянства, гражданства, свободы, имущества, семьи, всех прав, имени и рода и отныне называется позорная рабыня Ангтун. Поименованная рабыня отдаётся на веки вечные в позорное рабство как наложница Мастеру Тору Кристрорсу с испытательным сроком три дня и три года. Три дня на площади будет стоять кол, приготовленный для неё, с бывшим и нынешним именем её на нём. Если эти три дня Мастер будет доволен её служением, на кол будет водружено чучело дамы, дама объявляется мёртвой, а рабыня — находящейся в распоряжении светских властей и своего хозяина. Если она в три года испытательного срока хоть раз не угодит Мастеру, он должен отдать её светским властям для распятия на раме. Ему запрещается самому наказывать и убивать рабыню в течение испытательного срока. После этого она до конца своей жизни будет служить без всяких условий Мастеру, его семье и его наследникам как обычная позорная рабыня. Дети её будут рабами без права отпуска на волю».
— Ответь, дама, согласна ли ты принять приговор или предпочтёшь пойти на кол? — спросил секретарь.
Алоисса застонала, заплакала, но, увидев вновь двинувшихся к ней палачей, закричала: «Мастер, я согласна быть твоей рабыней и верно служить тебе!»
— Тогда ты отныне Ангтун, позорная рабыня Мастера. Бери опять опахало и отгоняй от него мух, пока твой господин взирает на казнь, — и секретарь снял с рабыни позорный колпак, обнажив единственное её прикрытое место: обритую наголо голову. Это прелести рабыне не добавило.
Тор мысленно схватился за голову. Такие проблемы теперь! И ведь сам на них нарвался… Но ведь если бы отказал, как бы мучила его совесть! Да и имечко рабыне дали замечательное. «Ангтун» на Среднем языке означает «развратница». Как он будет смотреть в глаза жене, привезя с суда наложницу-развратницу?
А с кола вопила ведьма:
— Несправедливо! Она должна была сидеть рядом со мной!
Словом:

За милосердье
Должен сполна заплатить
Крепкий душою.
Что получил он,
Спасши от смерти рабу?
Глава 10. Жёсткая проверка

Итак, Великий Мастер Тор Кристрорс был оправдан весьма суровым и жестоким Имперским Судом, а его клеветники казнены практически все. Но он имел смелость вступиться за одну из приговорённых женщин, которая однажды спровоцировала его на соитие, а теперь бросилась к нему в отчаянии за защитой. Её помиловали, но сделали рабыней Мастера.
Мастер должен был пробыть значительное время на церемонии казни, от которой его тошнило. После ухода высоких персон его заставили просидеть ещё полчаса, чтобы полностью осознать, какая участь ждет богомерзких выродков. Кляпы изо рта казнимых были немедленно вынуты, и площадь, заполненная отвратительными запахами горелого мяса и немытой толпы плебеев, собравшихся посмотреть на зрелище жестокой расправы, огласилась ещё и воплями умирающих. Наконец, оправданному разрешили встать с кресла и идти домой (после того, как его вырвало). Официалы сообщили ему, что ему снята за счёт Имперского Суда комната в таверне и его сейчас туда отведут. Тор шёл, почти ничего не видя вокруг, а за ним с опахалом плелась совершенно нагая его новая рабыня Ангтун, которую он не имел права ни продать, ни даже наказать самостоятельно и обязан был по приговору суда сделать своей наложницей. Рабыня, которая ещё пару часов назад была благородной дамой, тоже была в шоке от казни, неожиданного спасения, позора и полной смены своего положения.
И народ, и знать воспринимали Мастера практически как триумфатора. Ведь мало кому удавалось выйти очищенным из стен Имперского Суда. Поступок, когда он вступился за одну из осуждённых, тоже добавил ему славы и престижа. А вот бывшую даму совершенно не жалели. Оклеветала из ревности и злобы своего любовника, на которого сама же и повесилась в своё время, так пусть теперь расплачивается за свои дела. Вид наложницы вызывал сейчас скорее жалость и презрение, чем желание, несмотря на то, что она была до этого симпатичной женщиной даже без «боевой раскраски». Но в пыли и в грязи, с обритой головой, без всяких украшений, умащений и одежды, с заплаканными глазами, нелепо держащаяся за опахало, чтобы хоть чем-то себя занять, рабыня совершенно не выглядела привлекательной. А толпа вокруг издевалась над ней. Люди не осмеливались вмешаться в правосудие Высокого Суда, не бросали в неё камней и не трогали её руками, однако она шла вся оплёванная. И мужчины, и женщины по разным причинам, но одинаково безжалостно третировали её и насмехались над ней, одновременно поздравляя Мастера. Конечно, будь здесь его жена, она отнюдь не была бы довольна таким поворотом событий, и это заранее портило настроение Кристрорсу, искренне любившему свою супругу и практически не обращавшему внимания на других женщин. Оправданного славили и слегка высмеивали в импровизированных куплетах, женщины поджидали его с цветами, надеясь сорвать затем за них поцелуй, а может, и что-то побольше, мужчины из простонародья надеялись на подачку, а знатные персоны — на то, что герой нынешнего дня Мастер выпьет и погуляет с ними, чтобы снять с себя напряжение процесса и впечатление от казни. А Тор практически не смотрел по сторонам, он автоматически двигался вслед за официалами к своей комнате в таверне.
Вдруг толпу буквально прорезала исключительно эффектная женщина. Она благоухала самыми дорогими благовониями, дорогу ей прокладывали два мощных раба-телохранителя, одежда её отличалась безупречным вкусом, лицо было правильное, с властными чертами. Это была неофициальная королева всех гетер Империи валлинка Толтисса Риткос. Звание Высокородной гетеры не всегда означало высокое происхождение особы, хотя часто сочеталось с ним. Это была почесть, подобная титулу Великого Мастера среди цеховых мастеров. Толтиссе сейчас было тридцать лет: в полном расцвете красоты и славы. Конечно же, другие гетеры пытались подойти к Мастеру, но он никого не замечал и не видел их настойчивых ухаживаний. Толтисса оценила ситуацию, приказала своим телохранителям заступить дорогу Мастеру и сказала ему властным голосом:
— Вижу, что ты, Мастер, нормальный человек. Казнь тебе не доставила удовольствия, хоть и мучились там клеветники, которые тебя хотели обречь на такую же участь. Слышала я, что ты — незаурядная личность, и сейчас в этом убедилась ещё раз, когда ты заступился за это ничтожество, что за тобой плетётся с опахалом.
Рабыня попыталась было гордо вскинуть голову, как благородная дама, которую нельзя так оскорблять даже в момент её наказания, но сразу же ещё ниже опустила её, поняв, что теперь она — рабыня низшей касты. Тор же ошарашенно остановился и наконец-то посмотрел по сторонам.
— Ты заслужил награду за свои муки, за свою смелость и честь. И не такую жалкую, как эта женщина. Посмотри, что тебя ждёт сегодня ночью. И если мы подойдём друг другу, я не отпущу тебя к другим до самого твоего отъезда.
Тор изумлённо поглядел на гетеру. Это была действительно эффектнейшая женщина, да ещё и глаза у неё так смотрели, что он почувствовал себя кроликом, ползущим в пасть удаву. Теперь вся толпа замерла. Герой мог получить достойную награду или же оказаться жалким трусом. Эта гетера очень редко кому-то предлагала себя. Все затаили дыхание: как проявит себя этот мощный Мастер, которого не портил даже шрам на пол-лица. Друг против друга стояли воплощение эффектной красоты и столь же эффектной силы. Оба в роскошных одеждах, но женщина здесь явно повелевала. Тор почувствовал, что честь его и репутация во всём обществе будет полностью потеряна и он из героя станет посмешищем, если откажется сейчас. Он собрал все силы и гордо выпрямился.
— Если не ошибаюсь, ты — великая гетера Толтисса? Я видел тебя на картинах и гравюрах, а сейчас вижу в лицо.
— Тогда посмотри на меня как следует, — сказала Толтисса и сбросила с себя платье.
 

Она вдруг взяла за руку рабыню и поставила рядом с собой. Её эффектная нагота зрелого мощного тела особенно сильно выигрывала в контрасте с жалкой наготой рабыни.
— Этот жалкий приз дали тебе чернильные души из суда. Сейчас иди спасай её от казни, а вечером я тебя жду у себя для того, чтобы вознаградить героя так, как он этого заслуживает, и сразиться с ним на равных. Вызываю тебя на поединок любви.
— Ты благородная душа, Толтисса, — выдавил Тор. — Ты не желаешь гибели даже ничтожества. Я сражусь на поединке любви.
Тор и гетера разговаривали на разных диалектах: старкском и валлинском. Хоть на слух эти говоры были совершенно разными, но образованные люди понимали их оба.
Народ зааплодировал, и Толтисса величаво удалилась, так и не надевая платья. Ведь для полноправной гетеры нагота была одним из парадных одеяний. Гетеры обнажались публично редко, но каждый раз по достаточно важному либо эффектному поводу. Ежегодно на празднике все гетеры выступали нагими перед народом, но этот танец длился всего минут двадцать. А тут можно было посмотреть на знаменитость вблизи.
Вся эта сцена произошла буквально в нескольких шагах от таверны, где должен был жить Тор. Судя по всему, уверенная в себе Толтисса поджидала его в конце пути.

***
Тор поднялся к себе в комнату и послал слугу за тазом для умывания. Но слуга предложил ему вместе с рабыней пройти в баньку при таверне. Там героя ждало угощение, были расставлены мужские и женские благовонные растворы. Рабыня помылась как следует, умастилась, поела, выпила и несколько повеселела. Тор, которому было привычно, что рабыни прислуживают (в обычаях было именно прислуживать; для соития имелись другие места и другое время) в бане, с удовольствием воспринял её услуги по мытью и умащению. Хозяин таверны зашёл в баньку отметить оправдание его прославившегося гостя. Он уже знал, что Тор вечером приглашён на пир к одной из знаменитейших особ Империи, считал это вполне заслуженным, и выпили мужчины лишь по паре бокалов вина. Ангтун, закутавшись в простыню, прислуживала им.
— Да возьми ты её прямо сейчас, — с присущим содержателю таверны бесстыдством сказал хозяин. — Имечко у этой рабыни подходящее: «Развратница».
Рабыня с обречённым видом сбросила простыню.
— Не привык я такими делами заниматься публично, — ответил Тор. — Надевай простыню, пошли ко мне в комнату, — сказал он рабыне, вспомнив, что он обязан её взять, чтобы спасти от казни.
— Плохо знаешь обычаи, — сказал хозяин. — Показываться одетой она будет иметь право лишь через три дня, когда её кол будет убран. До этого она должна быть готова в любой момент сесть на кол.
Рабыня вздрогнула и бросилась на колени:
— Хозяин, не выдавай меня на лютую казнь! Я на всё готова и буду верно служить тебе, как ты прикажешь!
— Не бойся, ты ведь не названа шлюхой, — ответил Тор. — Ты не будешь отдана на позорище всем. Идём в комнату, займёмся исполнением приговора.
— Спасибо, что я буду только твоей! — радостно воскликнула рабыня.
Как и полагалось, после объятий Тор с рабыней вышли к официалам. Они убедились, что рабыня действительно только что с ложа любви, и спросили Тора, доволен ли он ею? Мастер, конечно же, собирался в любом случае ответить положительно, но вдруг почувствовал, что действительно доволен. Страшное впечатление от казни несколько утихло, а объятия рабыни были удивительно нежными и ласковыми. Когда они вернулись в комнату, рабыня вдруг бросилась перед ним на колени, обняла его ноги и заговорила:

— Хозяин, разрешишь ли презренной рабе рассказать кое-что?
— Говори, — ответил односложно Тор, сидя на кровати и прикрыв глаза, чувствуя, как отступают кошмары.
— Когда ты меня в прошлой моей жизни взял, я была глупой холодной женщиной. Я вела себя так же, как другие светские дамы, иногда заводя любовников, но на самом деле я никого не любила, и искала лишь престижа и подарков. Увидев, что ты смотришь на меня с желанием в глазах, я вознамерилась первой из дам превратить тебя в своего любовника и тем прославиться. Поэтому я начала соблазнять тебя и отвела в беседку. Когда ты так мощно и грубо взял меня, разорвав все мои одежды, мне показалось в первый момент, что разорвалось и моё тело. Я чувствовала сильную боль и страшный стыд. А затем к боли и стыду вдруг добавилось острое удовольствие, и мне стало ещё более стыдно. Сейчас я понимаю, что тогда просто была не готова тебя принять в силу своей холодности. Ну а в те дни я была возмущена и стала рассказывать всем, как ты безжалостно со мной обошёлся. Действительно, у меня несколько дней всё болело. На самом деле я влюбилась в тебя, но ты был неприступен и недоступен, даже не смотрел на меня. Подойти к тебе было позором, и я всё больше и больше рассказывала гадостей про тебя, выдумав даже, что мне пришлось зашивать разорванный тобою живот. Сейчас я с опаской ждала нашего соития, поскольку видела, что эти законники из суда, услышав мои искренние вопли о том, как мне было больно, втихомолку заменили быстрое посажение на кол растянутым на три года. Но я вместо боли получила чистую радость, потому что была готова к тебе, мечтала о тебе и искренне хотела тебя. Но что я говорю как дама? Я же теперь твоя бесправная раба.
— Не люблю я намеренно причинять боль. Тогда я был обозлён на тебя и на других, что меня соблазняли. Я решил показать всем дамам, что не стоит охотиться за мной, — выдал длинную для себя тираду Тор.
— Значит ты, хозяин, тогда наказывал в моем лице всех увивающихся за тобой дам? — воскликнула рабыня. — А сейчас ты спасал меня и был так добр ко мне!
— Да и ты хотела именно меня, а не гордость свою потешить, — ответил Тор. — Но мне надо собираться, теперь уже знаменитость хочет себя мною потешить, — уныло добавил Мастер, почувствовав, что «светские обычаи» всё-таки настигли его и разрушили его такой уютный мир. — Ты будешь моей наложницей и моей служанкой. Я со своими людьми обращаюсь хорошо. И ты служи мне хорошо.
— Ну почему же, чтобы сбылась мечта, нужно было потерять всё? — вдруг зарыдала рабыня.
Но Тор уже не слушал. Он одевался, умащался и готовился идти в гости к знаменитости, воспринимая этот поход как вызов на бой. Хозяин чуть-чуть просветил Тора об обычаях, что, раз гетера сама его публично и откровенно позвала к себе, он ни в коем случае не должен ничего платить, ибо тогда потеряет лицо, и лишь при расставании должен подарить скромное кольцо. А гетера, наоборот, будет сейчас считать делом чести одарить его одеждами, благовониями, а то и рабыней, и отказываться от этих подарков тоже нельзя.
«Только этого мне не хватало, привезти с собой ещё один подарочек, на сей раз от гетеры» — подумал Тор.

***
Вспоминая «экспертизу» в тюрьме, Тор думал, что его сразу потащат в постель. Но вместо этого он попал на вечер с музыкой, танцами, несколько вольными, но приличными разговорами, выступлениями поэтов. Тор вспомнил наставления своего учителя: «Наверняка придется бывать тебе в высоком светском обществе дам. Ты умеешь кратко и остроумно ответить, тебе не нужно пытаться красиво и долго говорить, как светским хлыщам или политикам. Ты говори редко, но метко, и тебя оценят, а может, какая-нибудь знаменитая красавица и соблазнится тобою». Последние слова Тор тогда воспринял как издевательство, будучи уверен, что он урод и никогда ни одна свободная женщина, кроме шлюх и блудниц, его не полюбит. Сейчас он уже так не думал. Тор внутренне собрался, и светский разговор потёк.
— Наш герой какой-то мрачноватый. Наверно, он страдает ханжеством и лицемерием, и боится, что такое вольное общество разрушит все его моральные устои, — озорно сказала одна из красивых женщин. — А ты лучше погляди, Мастер, на цветы и радость жизни. Не всё ведь любоваться огнем и металлом, слушать стук кузнечного молота. Можно послушать и песни, и поэтов.
— Я знаю, что металл тоже поёт в руках мастера, — ответил Тор. — В руках мастера всё поет. И даже песня.
Общество расхохоталось.
— Получается, что песня в устах не мастера — не песня, — одобрительно сказала Толтисса. — Здесь я с тобой согласна, мощный Тор. А вот что же тогда получается, если продолжить: любовь в объятиях той, кто не является Мастером, — тоже не любовь? Значит, любви между мужем и женой не может быть, если он не женился по любви на Высокородной гетере?
— Любовь — это к жене. К тебе, прелестница, страсть, — отрезал Мастер.
— Так что же, выходит, ты, Мастер, все-таки лицемер? Я вижу по тебе, что ты вовсю готов отдаться тому, что называешь страстью, а любовью это признать не готов? Любовь — это только сидеть с женой, пить ароматный чай и обсуждать семейные и хозяйственные вопросы? Ну, может быть, вдобавок ухаживать за невинной невестой, но это пока не женился на ней, как описывается в романах?
— Лицемерие — это дань, которую порок платит добродетели. Не будет порок считаться пороком, не будет и лицемерия, — резко ответил Тор.
— Тогда в этом обществе, тебе, Мастер, не стоит лицемерить. Порок — это низкие шлюхи. Порок — это развратные светские дамы. Мы тоже мастера, не зря общение с нами считается честью, и Высокородные гетеры упоминаются в имперских рескриптах наряду с Великими Мастерами. Мы — мастера радости жизни. Ты — мастер радости металла. Значит, я с тобой образую достойную пару, и любовь между нами возможна.
Тор вздрогнул. Конечно, много писалось о любви между выдающимися гетерами и выдающимися личностями: королями, полководцами, Высокородными поэтами и художниками. Кажется, она хочет, чтобы написали ещё один роман — о любви между мастерами любви и металла. Это — коварная ловушка. И как выйти из неё, соблюдая все правила чести и морали? Ведь он — муж своей Эссы, он любит свою жену и сына!
В голове у Тора летели одна за другой мысли. Он вспоминал, какое чувство гадливости было, когда он в первый раз познал женщину, соблазнившись вместе с другими подмастерьями пойти по шлюхам. Он вспоминал, как учитель прислал одну из своих рабынь с приказом снимать в постели напряжение, когда Тор уже стал его первым подмастерьем и учился на Великого Мастера. Тогда учитель ещё говорил ему: «При такой тяжёлой работе и при таком страшном умственном напряжении, которое испытывает Великий Мастер, необходимо не быть аскетом. Иначе тебя взорвёт изнутри и ты начнёшь крушить всё вокруг». Поэтому учитель подобрал новому Мастеру при его отъезде одну из красивейших воспитанниц школы рабынь Имир, прекрасно обученную квалифицированно снимать напряжение у мужчины. Оружейник не понимал мужиков, рассказывающих о якобы страшном наслаждении, испытываемом мужчиной с женщиной. Сам он от такой страсти не дёргался. Если всё было нормально, в соитии не было ничего неприятного. Но, конечно, лишь если женщина была симпатична именно ему, если он чувствовал, что она искренне относится к нему, и, очень желательно, она была бы своей. Всего один раз в жизни он ощущал счастье от соединения. Это было с женой в ночь после победы, когда они взяли друг друга одновременно со всей любовью, нежностью и страстью. Видимо, здесь сказалось страшное напряжение битвы (как ведь наверняка боялась и волновалась за него ненаглядная Эсса!) и радость победы… Несколько отвлёкшись мыслями от темы разговора, Тор вдруг сказал:
— Так что же, выходит, вы, гетеры, монополизировали любовь?
— А это соответствует самой идее цеха, — рассмеялась Толтисса. — Вы, оружейники, имеете монополию на оружие, шелкомодельеры — на роскошные платья, и так далее. А мы, гетеры, чем хуже вас? Так что, если ты принимаешь правила своего цеха, то придётся признать, что понятие любви принадлежит лишь гетерам.
— Это всё равно, если бы цех поваров монополизировал еду, а цех парфюмеров — обоняние, — взвился Тор. — Естественное явление нельзя монополизировать. Можно лишь то, что ты сам делаешь.
— Естественное явление — соитие. Мы его и не монополизируем. Любая женщина может этим заниматься. А вот любовь мы делаем. Так почему же нам не иметь монополию на любовь?
— Разве вы её делаете? — съехидничал Мастер.
— А чем же мы ещё занимаемся? Приходит человек сюда за соитием со знаменитой красавицей, а уходит с любовью в сердце. Сильной, красивой, но, правда, часто несчастной.
— Да, но любовь односторонней не бывает. Я не знаю несчастной любви. Есть лишь несчастная страсть, — неожиданно для себя возразил Тор.
 
Примечание. Определение любви в старкской цивилизации: «Четыре единства: единство тела, единство души, единство ценностей, единство жизненного пути». Поэтому в ней невозможен был бы суд Маргариты Наваррской, объявившей, что любви между мужем и женой быть не может. Поэтому же классические любовные романы кончались не свадьбой, а смертью любящих или их расставанием. И поэтому же чётко различалась любовь и влюбленность.

— Тор, ты прелесть! — вдруг сказала Толтисса, обвила его руками и страстно поцеловала.
Тор не мог сдержаться, и столь же страстно обнял её и ответил ей тремя поцелуями. После чего чувство меры подсказало обоим, что стоит прервать объятия и вернуться в общество. Все вокруг зааплодировали, многие парочки тоже стали целоваться.
— Ну а на что же мог бы держать монополию цех гетер? — продолжила подковырки Толтисса. — Даже на несчастную любовь не может, такой просто нет. Да, поистине мы — несчастный цех.
— Мог бы на какое-то вновь изобретённое извращение, — дерзко съехидничал Тор. — Но, по-моему, на такое открытие больше бы пристало иметь монополию цеху шлюх.
— Но ведь нет такого цеха, — ответила Толтисса. — Так что твой пример неправилен.
— Я поправлюсь. Публичный дом мог бы. И ему бы пристало.
— Нет, Мастер, ты неправ. Есть кое-что, на что наш цех держит монополию. Назвать это неестественным или извращением нельзя. Погляди-ка в мои глаза, — неожиданно посерьёзнела Толтисса.
Тор глянул и увидел в них какую-то бездонную, но манящую и красивую, бездну.
— Готов бы ты был со мной нырнуть в такую бездну? — прошептала Толтисса.
— Готов, — неожиданно для себя ответил Тор.
Толтисса опять перешла на полный голос.
— А насчет любви ты прав. На неё монополии быть не может.
— Тогда и я имею право на неё, — улыбнулся Тор.
— Мы совсем заговорили общество. Давай сделаем перерыв, — поставила точку Толтисса.
Общество с удивлением взирало на такой поворот событий. Этот внешне диковатый Мастер, оказывается, достаточно умный человек и по-своему остроумный. А Толтисса, что же, собралась заканчивать карьеру и выходить замуж? И присмотрела себе Тора как будущего мужа? Конечно, законом допускалось брать в качестве второй жены полноправную гетеру хорошей репутации. Но кто думал, что Толтисса может выйти замуж за кого-то ниже короля? А впрочем, если бы она положила глаз на знаменитого художника или поэта, никто бы не удивился. Правда, здесь обычно браков не было, лишь узаконивание совместных детей. Ну а такой знаменитый Мастер — чем же он хуже? Разве что шрамом? Но это как шрам воина, лишь добавляющий ему прелести и чести.
Толтисса подождала, когда все успокоились и выпили, провозгласив очередной тост за гостя. После этого выступил поэт, продекламировавший вирши, прославляющие Мастера, который является героем и на поле битвы, и в женских объятиях, и даже в подземельях страшного суда, который безжалостен в бою, но милостив к падшим врагам, которого украшают шрамы от битв и от огня, который создаёт одушевлённое оружие, и бьётся им доблестно и честно. Много ещё лести было в этих виршах, а под конец было ещё славословие по поводу самой прелестной в мире возлюбленной Мастера.
— Эти стихи не поют, — тихо сказал Мастер гетере, но отсыпал поэту золотых монет. Толтисса улыбнулась и вновь сладко поцеловала его.
— Беда, Мастер, в том, что люди одним словом «любовь» называют самое разное. Низкий народ, из тех, что считает себя культурным, даже простое соитие. Но есть несколько совершенно разных типов любви. Есть любовь-единство, любовь-покровительство, любовь-поглощение, любовь-уважение, любовь-страсть, любовь-песня, любовь-рок, любовь священная, как в священном браке, который величайшее благословение, если сопряжён с настоящей любовью, и величайшее проклятие иначе. Я уже сейчас чувствую, что любовь-песня у нас с тобой точно получится: слишком много струн в наших душах играют гармонично. А вот насчёт чего-то другого я пока не уверена. И самое главное в любви-песне — кончить её вовремя, на последнем красивейшем аккорде.
Тут Толтисса вдруг осеклась, поняв, что она сболтнула в этом кругу кое-что из сокровенного знания Великих гетер. Она заметила, что её ученицы и клиентки внимательно слушают, забросив своих кавалеров и затихнув.
— Нечего нам говорить о слишком серьёзных вещах. Сегодня я и Мастер справляем праздник любви! Сейчас мы вместе споём балладу о нашем короле-основателе и прекрасной Габриэли из Линьи.
Эту балладу все знали, пелась она на Среднем языке, который все произносили одинаково, и хор спел балладу о счастливой любви, найденной будущим королём во враждебном городе и похищенной, когда он покидал город, чтобы поднять восстание. Прекрасная пленница сначала была в отчаянии, а потом тоже полюбила своего почитателя, ставшего затем королём и не расстававшегося с Габриэлью до самой смерти.

Я в городе враждебном по улицам брожу,
В дворцах его, в трущобах врагов лишь нахожу.
Над мёртвою страною я много слез пролил.
И вдруг волшебной тенью проплыла мимо ты,
Земное воплощенье небесной красоты.
Припев 1:
Стране и Габриэли я верен навсегда,
Друзья мне изменили и пали города,
Но сохранил я душу, жизнь не щадил свою,
Стремлюсь к великой цели и до смерти люблю.

В том городе коварном, среди интриг, измен,
Где жизнь моя тянулась как бесконечный плен,
Я вдруг дыханье жизни, надежду ощутил.
Твоя душа сверкнула вдруг чистою звездой,
Отныне и навеки пленён я лишь тобой.
Припев 1

Но люди мне сказали, что ждёт меня страна,
Бурлит в ней чаша гнева, уж до краев полна.
Бежать в неё, сражаться, услышав, я решил.
Я должен отправляться на страшную войну,
Пусть жизнь я потеряю, тебя я умыкну.
Припев 1

Своим печальным взором мне душу ранишь ты,
Всё то же воплощенье красы и чистоты.
Ты дерзость похищенья, мой ангел, не простил.
Моя надежда, радость, я пал к ногам твоим,
Скажи мне, что мне сделать, чтоб стал тобой любим?
Припев 2:
Прекрасной Габриэлью вся жизнь озарена,
Пьяней с тобою рядом, чем раньше от вина.
Пусть боги сохранят нам всё, что уже сбылось,
И чтоб великой цели достичь мне удалось.

И ты мне улыбнулась, оттаяла душой,
Отныне и навеки мы связаны с тобой.
Тобою окрылённый, врагов я победил,
Врагов рассеял орды, тобою вдохновлён,
Отец твой, старый консул, был в битве мной пленён.
Припев 2

Благословенье наше, прощенье твоих вин
Я взял с него как выкуп, и он ушёл один.
И даже, обернувшись, нас вновь благословил.
Тебя завоевал я, освободил страну,
И жизнь воспринимал я как вечную весну.
Припев 2

Три сына с нами рядом стоят богатыря,
Налились урожаем цветущие поля.
С тобою вместе, радость, земной круг завершил.
Глядим мы вместе с башни на наши города,
Народ наш процветает теперь, как никогда.
Заключительный припев
Прекрасной Габриэли последнее прости,
Достиг великой цели, достиг конца пути,
Пришла пора с тобою из жизни уходить,
Всем показав, как верить, как жить и как любить.

— Я думала омыть твою душу, когда ты только что пришёл. Но она уже была кем-то омыта раньше. Мерзость и грязь зрелища публичной казни тем не менее была тебе необходима, чтобы ты чётко понял, к чему может привести пренебрежение правилами общества. Ведь свет и народ возненавидели тебя не столько за то, что ты выделялся, сколько за то, что ты в грош не ставил их правила и условности. Ценить их действительно можно на ломаный грош, но нарушать стоит, лишь когда в этом есть необходимость. Помни, что лучше быть дураком по моде, чем дураком против моды, — возобновила разговор Толтисса, нежно держа Мастера за руку. Мастер в свою очередь чувствовал как будто токи, текущие между их ладонями, и ласково взял её руку второй своей рукой.
— Я не ожидал, что ты столь мудра, — коротко ответил он.
— В школе гетер дур не держат, им место в притонах и в качестве наложниц, — жёстко ответила Толтисса. — А Великим Мастером ты знаешь, как трудно стать, сколько нужно уметь и понимать.
— Да, ты настоящий Великий Мастер, — ответил Тор.
Толтисса рассмеялась.
— Нашёл способ польстить! Это все и так знают! Да ты ещё не можешь пока подтвердить сказанное, поскольку любовь у нас даже не началась! А чтобы ты ещё раз подумал, прежде чем говорить неподтверждённые вещи, я расскажу тебе кое-что. Это разговор между нами, а не общий, так что я сейчас произнесу ещё один тост и объявлю танцевальные номера, — завершила Толтисса и вернулась к обязанностям хозяйки.
Все выпили, и, потанцевав один раз, гетера вернулась к своему нынешнему избраннику.
— Мастер и воин. Ты уже был в битве, выигрывал её и знаешь, что для победы нужно не только и часто не столько умение, сколько везение и твёрдость духа. Ничтожный человечишко не сможет ничего сделать, даже если ему повезёт.
Мастер согласно кивнул.
— В процессе тебе нужна была твёрдость духа, но необходимо было и везение. По правилам Высокого Суда, заведомо облыжное обвинение карается той же карой, которой каралось бы преступление, в котором обвиняют. Но уж очень редко к ответственности привлекали клеветников, почему-то всё время оказывались виновны обвиняемые, и хотя иногда их виновность устанавливалась не в полной мере, преувеличивавшие степень вины отделывались самое худшее строгим покаянием. И вдруг подвернулся такой прекрасный случай продемонстрировать объективность Имперского Суда и его беспощадность к клеветникам. Конечно же, ты их не подвёл, поскольку твёрдо выдержал все испытания и не начал лгать и выкручиваться. Но с самого начала ты уже был в выигрышной позиции, и мог испортить её лишь сам. Деятели Имперского Суда внутренне понимали: обвинения настолько страшные, что не соответствуют истине, но ведь дыма без огня не бывает… А тут им показали другим отношением, где же горит этот сатанинский огонь.
— Я это уже понял. И, как теперь осознал, и принц понимал, когда меня сюда посылал, — ответил Мастер.
— Но ты понял не всё. Почему появились такие дикие обвинения? Возьмём хотя бы твою рабыню «Развратницу». Я по слухам, которые доходили до нас, и по тем, что ходили во время процесса, и, наконец, по словам её обвинительного приговора, поняла, что ты как-то, причём жестоко и импульсивно и, даже так скажем, неприлично, отомстил на ней всему обществу порочных светских дам, которые сбивали тебя с пути истинного и отвращали от верности твоей добродетельнейшей супруге. А может быть, именно твоя мудрая жена подтолкнула тебя на такую месть, считая наглядный урок лучшей гарантией твоей добродетели.
В последних словах гетеры прозвучала ирония, и Тор вспыхнул:
— Прошу не упоминать здесь мою жену! Она чистая и благородная! И очень добра со всеми!
— На это требование я не соглашусь, — спокойно продолжала гетера. — Ведь о тебе и твоей жене столько рассказов и легенд ходило. Да ещё и принц Клингор в них всё время присутствует. Все почему-то уверены, что сын твой от его крови. Хотя я-то понимаю, что ты этим не расстроен. У вас, Великих Мастеров, почти никогда не передаётся мастерство по наследству. Вырастить своего сына Великим Мастером можно, лишь если он — плод любви твоей жены с выдающимся человеком. А что принц Клингор — нечто незаурядное, это уже все знают. Прорицатели прочат ему даже императорскую корону, если он сам пожелает её. У нас, Великих гетер, положение получше. Впрочем, и у Великих Художников тоже. Частенько наши дети наследуют дар матерей и отцов. Сейчас, чтобы прервать тяжёлый разговор, я объявлю танец своей дочери. Очень надеюсь, что она в своё время превзойдет меня славой.
Вышла нагая (за исключением газового шарфа, свободно развевавшегося вокруг её тела) прелестная десятилетняя девочка и станцевала виртуозный танец, после чего с озорным видом подбежала к Тору и поцеловала его со словами:
— Это твоя новая любовь, мама? Какой же он мощный и приятный на вид!
Тор порадовался, что всё-таки прихватил с собой драгоценности, и подарил девочке ожерелье из редкого северного янтаря. Девочка обняла его, прижалась к нему и так поцеловала, что Тор совсем потерял голову.
— Алтиросса, не играй с ним! — строго, но шутливо, сказала мать. — А то сведёшь его с ума недостижимым призраком, бросит он всё мирское и будет шесть лет в келье отшельника ждать дня, когда можно будет упасть к твоим ногам и овладеть тобою. А за это время очистится его душа от грешных мыслей, и вместо Великого Мастера наш несчастный мир получит ещё одного средненького монаха.
Продолжение этого маленького эпизода поразило Тора так, как он давно уже не удивлялся. Девочка, расшалившись, продолжала обольщать Тора, прекрасно понимая, что это игра. Гетера становилась таковой с шестнадцати лет, а в школе и обучение, и правила поведения были исключительно строгие и жестокие. Провинившихся немедленно продавали в рабство. Но было так интересно проверить власть над людьми, которой этих девочек обучали. А вдобавок внутри девочка уже размечталась:
«Сейчас он упадёт к моим ногам. Я мило улыбнусь и обещаю ему быть его в шестнадцать лет, когда стану полноправной. Он уйдёт в монастырь или в отшельники, и о нас сложат песни и стихи. А после выпуска из школы я, чтобы эти песни и стихи получили достойное завершение, приду к нему и одарю его своей любовью, выведя из отшельничества и вернув в мир».
И тут раздался укоризненный, и на сей раз очень серьёзный, голос матери:
— Я понимаю, что ты одна из лучших учениц в школе и уже сейчас можешь заставить мужчину потерять голову и упасть к твоим ногам. Но ведь тебя и думать, и чувствовать учат, а не только действовать. Пойми, что будет дальше, если так случится.
— О нас сложат песни и стихи, мы прославимся. Он уйдёт от мира, потому что иначе будет опозорен, да и меня он забыть не сможет. А в шестнадцать лет я приду к нему, как небесная фея, и верну его в мир. После этого о нас напишут ещё и романы.
— Как прекрасно! Это если бы всё было, как ты задумала. Но ведь мир не тобой придуман и живёт по своим законам. Ощути, что будет, когда ты станешь приближаться к шестнадцати годам.
Алтиросса вдруг посерьёзнела. Хотя она ещё сидела на коленях у Тора, она уже не очаровывала его, а думала, или, скорее, чувствовала, что же может быть.
— На него будут охотиться те, кто проходит испытание на Высокородных. И может быть, охота одной из них завершится успешно. Тогда роман будет с печальным концом.
— Это не самое страшное. Почувствуй и подумай ещё.
И тут девочку перекосило от ужаса и отвращения.
— Йогини со всей Империи, а то и со всей Земли, стянутся к его келье. И какая-нибудь из них ведь его высосет.
— Наконец-то ты пришла в здравый ум и здравые чувства. Теперь можешь идти.
Все расхохотались, и девочка убежала. А Тор был в удивлении. Почему это на него стали бы охотиться? Кто такие йогини? И как, однако, учат этих гетер! Маленькая девочка разбирается в отношениях людей, наверно, получше его самого. А думать умеет уже лучше большинства мужчин. Но отвлекаться сейчас было нельзя. Гетера продолжала разговор.
— А уж какие слухи ходили о тебе и твоей жене, можешь судить по тому, что сейчас в Высокий Суд привезли моего знакомого поэта Ука Тарролита, который сочинил целую балладу про тебя и твою жену. Петь её мы не будем, поскольку она уже признана сатанинской и клеветнической, а вот о чём в ней говорится, я вкратце перескажу. Там ты обвиняешься в том, что закаляешь своё оружие в крови девственниц-рабынь, затем в диком сатанинском порыве берёшь их прямо на наковальне и вырываешь у них внутренности. А жена твоя перед этим даёт жертвам такие снадобья, что они даже в момент, когда у них внутренности вырывают, стонут от страсти и умирают в любовном экстазе. После чего жена берёт на ложе тебя, окровавленного, и наслаждается с тобой грешными ласками.
— Какая мерзость! — с отвращением сказал Тор.
— Да, мерзость! Но вся Валлина её распевала. Теперь народ, конечно же, склонился в другую сторону, все тебя превозносят, как единственного за многие годы вырвавшегося очищенным из застенков Высокого Суда. Но от любви народной до ненависти народной один шаг. Впрочем, и обратно тоже, — со вздохом добавила гетера.
— Так что — и поэта сожгут?
— Скорее всего, нет, — ответила Толтисса. — Если он сам не запутается и не изолжётся от страха, то его, вероятней всего, присудят к покаянию и лишат гражданских прав за доверие пустым слухам. Самый максимум — продадут в рабство, но такой сладкогласый и полностью бесстыдный тип в рабстве не пропадёт.
Вот тут Тору стал страшно. Он понял, какая пропасть уже зияла и перед ним, и перед всеми его близкими. До сих пор он всё равно считал слухи разговорчиками ничтожной группки завистников, да их и не осмеливались передавать ему в полной мере. А теперь стало видно, что был почти что «глас народа — глас Божий».
Почувствовав, что Мастеру нужна её помощь, весьма удовлетворённая всем разговором и ходом праздника, гетера попросила всех продолжать веселье, а сама ушла с Тором на ложе любви.

***

Тор, проснувшись, обнаружил, что Толтисса уже занимается гимнастикой поз. В теле была какая-то лёгкость, и как будто никаких последствий от вчерашнего страшного дня. Да и воспоминания о ночи были самые лучшие: любовники очень быстро нашли гармонию. Тор тоже сделал несколько энергичных боевых упражнений, но его всё время невольно отвлекал вид изгибающегося, как змея, тела гетеры. «Как ты красива!» — выдохнул, любуясь, Тор. А Толтисса лишь чуть-чуть улыбнулась поощрительно. В одной из поз наверху оказалось соблазнительно открытое женское место, и Тор не выдержал. Ему хотелось погладить эту прелесть,но губами и рукой казалось пошловато. Он неожиданно для себя провёл по женским губам мужским достоинством. Толтисса вздрогнула и даже застонала.
Когда она кончила гимнастику, она обняла Тора, не сливаясь, и сказала:
— Ночью я почувствовала, что ты не только сильный, но и чистый мужчина. А тут ты нашёл правильный выход. Ведь эти два места самой природой предназначены друг для друга. Извини, что я провоцировала тебя: хотелось посмотреть, как ты вывернешься из ситуации, где почти каждое действие пошлое или глупое.
— Могла бы и не объяснять. И так понял, — улыбнулся Тор.
Толтисса ещё раз поцеловала Тора и сразу же выскользнула из его железных объятий.
— Теперь возвращайся к себе и спасай эту дуру. Чернь так хотела бы через день-два после спасения всё-таки увидеть её на колу. Не стоит им доставлять такого удовольствия. Но подожди. Выпей вот это. Со мной тебе это не понадобилось совершенно, а вот с ней ты можешь просто оказаться вынужден насиловать себя, чего она не стоит ни капли. И вот ещё пузырёк для неё. Нечего тебе плодить рабов от ничтожества и твоего семени. А ведь она вполне может забеременеть. Сегодня я должна была пить это снадобье, оно — самое лучшее от зачатия. Пусть это выпьет рабыня, разбавив в чаше воды. А я хочу от тебя родить богатыря или красавицу.
— Когда увидимся? — спросил Тор, одеваясь и поцеловав гетеру. Одежда была свежая, не пахла вчерашним ужасным днем. За ночь прислужницы её полностью привели в порядок. Мастеру очень хотелось вернуться сюда. Он уже чувствовал, что влюбился и что вся душа у него поёт.
— Не позже того, как солнце пройдет полпути к закату — ответила гетера.
— Вернусь, — ответил Тор.
— По положению твоему тебе положено приезжать или верхом, или в паланкине. Найми что-нибудь. И нужно тебе нанять слугу и двух охранников. Я их подберу и пришлю до полудня.
Тор прекрасно понимал, что положение и слава обязывают, хотя помощью слуги не очень привык пользоваться, и был уверен, что в случае чего сам отобьётся не хуже двух охранников, особенно теперь, когда на поясе опять висит боевой молот. Конечно, проблемы на будущее всё росли — следующим логичным шагом после рождения ребёнка было, что Толтисса пожелает стать второй женой. А как посмотрит на всё это Эсса? Жену спас от участи гетеры, а теперь сам в гетеру втюрился, как желторотый юнец или жидкокостый аристократишка… Но втайне Тор признавался, что эта женщина — вторая в его жизни, которую он уважает прежде всего как личность и с которой можно посоветоваться.
У дома гетеры его поджидала дюжина лиц. Несколько из них были знакомы: это были именитые и родовитые карлинорцы.
— Слава герою Карлинора! — согласно закричали они и бросились обнимать Тора.
— Наконец-то мы до тебя добрались! У нас множество новостей, ведь в застенки Высокого Суда никакая информация не доходит, — сказал городской голова Карлинора Кайс Айястринг.
— Пойдёмте вместе, — сказал Тор, который так и не сбросил мужское напряжение, а теперь оно всё больше и больше нарастало. — И говорите кратко, мне нужно как можно быстрее домой попасть.
— Главных новостей четыре. Теперь вождей у восстания девять. Практически все взрослые принцы на нашей стороне. Мы освободили четыре провинции целиком и ещё в четырёх воюем. Это первая. Принц велел, когда нас посылал на Сейм, поздравить тебя (он уже предвидел твою победу), и передать кошель с золотом на расходы, ведь слава заставляет сорить деньгами. Это вторая и вот кошель.
Тор принял увесистый мешочек с золотом.
— Твоя крепость в Колинстринне освобождена от осады, почти все твои вассалы целы и имущество тоже. Баронский замок тоже нам сдался. Это третья новость. Эсса беременна, и ей предсказывают сына. Это четвёртая.
— Каналья, ты самое главное сказал последним! — шутливо выругался Тор и обнял Кайса. Но в голове у него всё сильнее бились мысли: какой же он на самом деле циничный тип, не хуже принца! Жена ждёт сына, а он развлекается с прославленной гетерой и с рабыней! Нет, надо делать то, что должен, и пусть будет то, что будет.
Тор распрощался с земляками и вошёл в таверну. Вокруг уже собралась толпа зевак, поглазеть на очередные деяния героя, а, может быть, дождаться, как он эту свинью вышвырнет из дома и её потащат на кол. Тор кивнул хозяину и быстро поднялся к себе. Два официала стояли на страже и поклонились Тору. Дверь была не заперта. В комнате был беспорядок, стоял смешанный дух благовоний и нужника. Рабыня красилась и умащалась, а в углу торчал полный ночной горшок.

— Откуда притирания?
— Госпожа Толтисса прислала и передала, что ты разрешил пользоваться. Вот я и пытаюсь привести себя в порядок, господин мой, — сказала рабыня, умильно улыбнувшись ему.
Действительно, она уже была в боевой раскраске. Накрашены брови и ресницы, подведены глаза, рот, кружочки вокруг сосков, пупок и даже половые губы.
— А дверь почему не заперта?
— Ты не приказал, хозяин. Да и официалы её охраняют.
— А почему не выполняешь обязанностей рабыни? Почему беспорядок в комнате? Ну ладно, с этим подождём. А вот почему ночной горшок не почищен?
— Господин, я боялась выйти. Эта чернь меня заплюёт, — жалостливо заныла рабыня. Тор, всё более раздражаясь и от непорядка, и от нарастающего напряжения, закричал:
— Немедленно займись горшком! Принеси кувшин питьевой воды, а то он пуст! Смени воду в тазе для мытья! А убирать будешь, ладно уж, потом! И чернью граждан не называй! Они несравненно выше тебя!
Ангтун подхватила горшок и бросилась наружу, спросив у официалов: «Где же отхожее место»? Официалы со смехом указали ей направление. Тор видел в окошко, как та бежала, спотыкаясь, потому что не привыкла ходить босой, забрызгивая себя нечистотами, как улюлюкали ей вслед собравшиеся на внутреннем дворике слуги и служанки, как кто-то подставил ей ногу, она упала, разлила горшок и вымазалась окончательно. Ей пришлось под свистки людей доставать воду из колодца, всё смывать и самой обмываться холодной водой. Правда, когда в неё стали плевать, Тор из окошка грозно сказал: «Кто смеет плевать на мою собственность?» Все расхохотались и ограничивались насмешками, шлепками и щипками. Против этого Тор не возражал. Рабыне надо было понять своё место и положение раз и навсегда, а то ведь сядет на шею… Ишь, накрасилась (раньше бы он сказал: как гетера, но, повращавшись в высшем обществе, говорил теперь по-другому) как шлюха или развратная дама.
Затем рабыня принесла кувшин холодной воды из колодца и таз горячей, неловко забрызгав себя горячей водой. После чего Тор, которому было уже невмоготу, заорал: «Быстрее мойся и на постель!» Рабыня с трепетом бросилась исполнять приказание. А Тор с бешеной силой вошёл в неё. Рабыня истошно закричала. Тут Тору стало неловко (мучить её он не хотел, нельзя, чтобы эти свиньи радовались, что медленно посадили её на кол!)
— Тебе больно? — тихо спросил он.
— Нет, господин! — так же тихо ответила она, не смея его целовать. — Мне очень-очень хорошо, так что я не смогла удержаться. Ты такой властный и такой сильный. Так приятно подчиняться тебе.
— Ну и не удерживайся, — сказал Тор и обнял рабыню ещё сильнее. Она опять закричала, народ вокруг зашушукался.
Наконец Тор оторвался от рабыни и мысленно выругал гетеру за бокал возбудителя, который она ему преподнесла утром.
— Что у вас? — спросили из-за двери официалы. — Ты что, в нарушение приговора наказывал рабыню? Предъяви её нам.
Тор обвязал вокруг себя полотнище, взял за руку рабыню и вывел её.
— Тебе было очень больно? — елейно-участливо спросил официал. — Помни, это часть твоего искупления грехов и не ропщи, а покоряйся. Ты же сама хотела этого.
Рабыня посмотрела исподлобья и вдруг резко ответила:
— Мне было очень хорошо! Я всей душой восприняла приказ обслуживать хозяина, и Любвеобильная меня за это вознаградила. Я совершенно раскрылась, целиком и полностью отдалась господину, и господин сумел на мне проявить всю свою мощь.
— Доволен ли ты, Мастер, службой Ангтун? — задали официалы дежурный вопрос.
— Очень доволен! — искренне ответил Мастер. Он не всем был доволен, но общий поворот событий его веселил.
— И у тебя хватило мужской силы, чтобы после знаменитой гетеры взять женщину так сильно? — недоверчиво спросил официал.
— У меня хватило бы силы ещё на пару здешних прислужниц, — хвастливо, но уверенно, сказал Тор.
Услышав такое заявление, сразу несколько служаночек стали расстёгивать платья, демонстрируя груди, и умильно улыбаться. А толпа просто завизжала от восторга и зааплодировала. Сам Тор понял, что сглупил.
— Надо будет это использовать для наставления народа, — тихо сказал один официал другому. — Я пойду в Суд посоветуюсь, и заодно вызову нам смену.
Тор отметил эти слова, но не уловил в них скрытого подвоха — ему страшно захотелось есть и пить.
— Ангтун, иди закажи мясо с овощами и зеленью, да побольше блюдо! А к нему хороший ломоть хлеба и кувшин крепкого вина. И для себя возьми тарелочку, будешь есть то, что от меня останется.
Слова Мастера слышали все, но заказ формально надо было передать именно рабыне. Она робко пошла вниз, умильно оглядываясь на такого властного и сильного хозяина. Толпа уже встречала её значительно лучше. Щипки и шлепки были, но добродушные, подбадривающие. А заодно куча неприличных шуточек, на которые рабыня теперь только смущённо улыбалась, понимая, что возмущаться ей нельзя и что это намного лучше ненависти. Официал подумал: «Ты избежала посажения на кол и получила отличного хозяина! Так что пошлые шуточки от челяди можешь воспринимать как благословение Победительницы».
Большущее дымящееся блюдо мяса принесла разбитная служаночка в расстёгнутом платье, сразу же прижалась к Тору грудью и стала целовать его, не стесняясь рабыни. Тор подумал: «Ещё сильнее влип!» но вдруг почувствовал неискренность поцелуев и понял, что он должен сделать. Он схватил служанку за платье, отчего то совсем разорвалось и слетело с девки почти полностью, и поцеловал её. Ответ был порочным и неглубоким. Тогда Тор поднял практически нагую служанку на руки, вынес её наружу и выбросил на улицу, крича:
— Ты хочешь не любви и даже не меня! Ты хочешь для себя наслаждения и славы! Ты меня не выдержишь!
Толпа ещё больше восхитилась, засмеялась и зааплодировала, а устыжённая служанка уползла в свою каморку зашивать платье.
Формально рабыня должна была есть объедки, но заметив, что она смотрит голодными глазами и вспомнив, что при уходе вчера вечером он не позаботился о еде для наложницы, Тор милостиво разрешил ей положить мясо в свою тарелку и есть вместе с ним. Рабыня ела и радостно болтала глупости типа:
— Ой, мой хозяин, как было приятно иметь в себе твоё тёплое семя! Оно так глубоко в меня вошло, и я так сильно раскрылась, что уже чувствую, что вот-вот понесу от тебя прекрасного ребёночка. Я счастлива буду носить в себе твою кровь и твоё потомство!
Тор вдруг помрачнел. Он вспомнил предупреждение гетеры: «Не плоди рабов от этого ничтожества», достал из сумки флакончик, вылил его в чашу воды и приказал: «Выпей!»
Рабыня покорно выпила и спросила:
— А это что? Я снадобий такого вкуса не помню.
— Это лучшее противозачаточное зелье от Толтиссы. Я не хочу плодить рабов.
Рабыня всплакнула, только сейчас вспомнив, что ведь дети её будут рабами без права отпуска на волю. Но очень быстро утешилась, потому что Тор обнял её и даже разрешил целовать себя в грудь. Ангтун через некоторое время умоляюще попросила:
— А в губы тебя можно разок поцеловать, хозяин?
— Да, ответил Тор. — И даже не разок.
Рабыня сразу же впилась ему в губы и продолжала бешено его целовать до самого конца объятий с выражением полного счастья. Потом Ангтун обтёрла влажной тряпочкой с благовониями тело хозяина от пота, сама тоже обмылась и примостилась около Тора, уткнувшись мордочкой в подмышку. Но долго отдыхать Тору не пришлось. В дверь постучали официалы и сказали:
— Через час тебе и рабыне надо быть у Патриарха. Он решил лично подробнее исследовать данный случай.
А с улицы доносился голос глашатая:
— Решением Императора и Патриарха, да благословят их Победители и да продлят их дни, объявлен двухдневный праздник Торжества Справедливости! Завтра и послезавтра всем гражданам, слугам и рабам повелевают веселиться!
Голос удалился на следующую улицу. Тор вернулся к разговору с официалом.
— Как одеваться? В одежду кающегося или в лучшее платье? — спросил Тор.
— Одежда рабыни предопределена приговором. А тебе лучше явиться в одной набедренной повязке. Но не обязательно из дерюги, — улыбнувшись, прибавил официал. — И драгоценности надень.
Тор достал набедренную повязку из самой лучшей ткани, надел серьгу, кольца и мужское ожерелье цеха оружейников. И тут постучался слуга, представившись: «Иньс, буду тебе, Мастер, служить, если пожелаешь. Меня прислала великолепная Толтисса».
— Иди к хозяину таверны и возьми для меня коня, — кратко приказал Тор.
Через пять минут небольшая процессия из двух официалов, Тора, рабыни и слуги двинулась к Храму. Перед входом на территорию Храма рабыня остановилась, поскольку опозоренная не имела права входить в Храм. Но официалы сказали ей:
— Ты вызвана Патриархом и поэтому имеешь право войти, — и подали ей серую накидку из грубой ткани, в которую Ангтун с облегчением закуталась.

***

Исследование началось с того, что Тора провели в задние покои, где его обступили несколько монахов-лекарей и монахов-эмпатов, проверявших тело, ауру и эмоции. После получасового осмотра ему, как есть нагому, велели пройти в келью Патриарха. Патриарх ещё до этого получил доклады о результатах обследования, но лично перепроверил выводы. В частности, Тору предложили большой лист, на котором были изображены треугольники из латуни и схема их сборки, и попросили представить, что получится, если разрешается изменять размеры кусков, но не схему. Сосредоточившись, Тор увидел, как части соединяются в цилиндр с ручкой, но верхнее и нижнее основание цилиндра как-то необычно связаны. Он осознал геометрический инвариант, и тогда в уме его верхняя часть цилиндра вытянулась в горлышко, изогнулась, проткнула боковую стенку, вновь расширилась и идеально слилась с нижним основанием. Испытуемый выдал: 
— Собрать без дыр не удастся. Бутылка Клейна с ручкой.
Тут появился ещё один монах и предложил Тору показать, где бы он сделал дырки и как бы укрепил изделие. Разговор был труден ещё и потому, что многое говорилось намёками на цитаты из классических и священных книг, их приходилось расшифровывать.
— Да, физическое развитие отличное, мастерство прекрасное, разум развит тоже великолепно. Но как твои наставники упустили духовное развитие? — подытожил Патриарх.
Тор был шокирован. Духовными тренировками с ним занимались по канонам Великих Мастеров. Он считал, что занятия были жёсткими и почти жестокими… Теперь оказывается, что их было мало! Но ведь он и так еле выдерживал такое интенсивное развитие…
— Вроде бы мною занимались в Храме Двенадцати Победителей Линьи, а там наставники не из худших, — робко заметил Тор.
— Смелее, сын мой! Если захочешь возразить, возражай! — подбодрил Патриарх. — Я не виню твоих наставников, но, кажется, они занимались с тобой не по твоему уровню… Или же твой уровень вырос. Ты сам уделял время духовной тренировке?
— Почти нет, — признался Тор.
— Тогда помолись, сын мой.
И Тор истово начал молиться Торгиту Творящему, которого избрал своим покровителем.
— Ты всегда так молишься, сын мой?
— Не всегда, — вздохнул Тор. — Порою суета или усталость берут верх, и произношу молитву формально.
— Это неплохо, сын мой, что ты часто молишься всей душой. Поэтому пока что последствия твоей недостаточной духовной тренировки не очень тебе вредили. Правда, я чувствую, что сегодня ты уже несколько раз допустил серьёзные ошибки.
— Знаю, Пресветлый Отец! И похвастался совсем не вовремя, и гневу поддался, и ещё где-то сглупил.
— Неизбежно такое, сын мой, когда уровень духовного развития ниже потенциала. Да что тебе говорить! Ты же сам знаешь истории о мастерах-недоучках с колоссальным талантом, какие глупости они делали и какие страшные вещи порою у них получались.
Такие «страшилки» входили в программу обучения Великих Мастеров, да и обычных тоже, хотя и поменьше.
— А теперь, сын мой, самое важное. Я проверю твою душу и попытаюсь установить наш духовный контакт.
Тор лёг на разостланный коврик около кресла Патриарха и стал внимательно смотреть ему в глаза. Когда первоначальный контакт установился. Патриарх начал испытания души.
— Сын мой, представь Бога Единого.
Тору представился яркий свет и нечто, не описуемое ни словами, ни геометрическими образами. Патриарх лёгким духовным воздействием вывел его обратно из транса. А Тор удивился, что так легко достиг сущностей, которые появлялись буквально на несколько секунд в момент самых тяжёлых поисков и сразу же вновь ускользали, оставляя лишь смутную идею возможного решения.
— Это Мировой Разум, сын мой. Не путай его с абсолютной сущностью, одним из проявлений которой он является. А теперь представь себе Кришну, да простят меня Победители за упоминание этого имени.
Тор представил себе Дьявола, как его малюют на фресках в храмах и на картинах в обычных изданиях священных книг. В подсознании раздался лёгкий смешок Пресветлого Отца.
— Слава Судьбе, ты с ним незнаком. А теперь представь себе своего покровителя из Победителей.
Тор представил себе Творящего, как порой видел его в состоянии творческого экстаза: красавца, лёгкими движениями рук создающего нечто прекрасное из камня и металла без всяких инструментов, и сверкающую рядом с его изделием созданную творящим разумом Победителя сложнейшую структуру, которую тот воплощает в жизнь.

— Этого ты представляешь более адекватно. А теперь представь себе красоту.
Тор представил себе горы, как они видны из Колинстринны ясным осенним вечером, затем море возле Линьи, затем степь с рекой в весеннем цветении, затем лес в разгар лета, лес в осеннем наряде, лес, укрытый чистейшим покрывалом снега.
— Удивительно! Никаких женщин и ничего рукотворного! Сын мой, представь себе радость.
Тор сразу же представил своего сына, а потом это сменилось уникальным мечом, который он создал для принца Клингора на пике мучительного вдохновения и вопреки всем канонам.
— Сын мой, ты упустил открытие. Но теперь ты его не повторишь, потому что всё было сделано почти без разума, на чувствах и интуиции, словом, на мощных страстях. Во второй раз не упускай, сын мой. А теперь представь себе горе.
Тор увидел Эссу на колу и сына, растерзанного злодеями.
— Стой, стой, сын мой! Такие картины легко провоцируют неправильный ход линий Судьбы! Представь себе друга.
Тор сначала попытался представить принца Клингора, но его образ никак не складывался. Затем он вообразил покойного кузнеца Исса, затем своего Учителя, но опять чувствовалось, что всё не то. И вдруг он ясно увидел Эссу, а из-за её спины на секундочку выглянула Ангтун. Тор был просто шокирован таким видением.
— Прекрасно, сын мой! А теперь представь себе любовь.
И как Тор ни хотел видеть жену, в глазах стояла Толтисса.
— Всё понятно. А теперь представь уродство.
В мыслях возникла ведьма на колу.
— Достаточно. Представь себе врага.
И тут Тор понял, что он не может. Он пытался увидеть чиновника, но сразу же это вытеснялось картиной корчащегося в муках человечка у столба; он представил ведьму, но и за неё хотелось молиться, поскольку и она мучилась смертной мукой. Тогда он вспомнил барона, но и по отношению к нему никакой злобы не чувствовал, а лишь сочувствие к человеку, которому придётся пройти тяжкий путь покаяния. Раздался голос Патриарха.
— Отлично, сын мой! Я доволен. Можешь идти. Ты измучен, тебе помогут прийти в себя.
Тор вышел, и сразу же к Патриарху ввели Ангтун. Тор сел за маленький столик, на котором было немного постной закуски, но самое главное — маленькая бутылочка прекрасного ликёра, который делали монахи, и к ней чаша кристальной, холодной ключевой воды. Рабыню исследовали недолго, и они отправились домой. К огорчению рабыни, на выходе из храма полотнище отобрали.

***

Когда Тор ушёл, Патриарх бессильно откинулся на спинку кресла. Вошёл с чашкой шоколада брат Сит, советник Партиарха по обществу и истории.
— Кажется, диагноз подтверждается, брат. Общество Империи исключительно сильно расслоилось. Большинство теряет жизненную силу на глазах. Меньшинство уносится в недоступные другим дали… Боюсь, что скоро появятся один или несколько детей уровня Сверхлюдей, — произнёс Патриарх, отхлёбывая горький напиток.
Для высших иерархов обоих религий появление новых Сверхлюдей было ожидаемым потрясением. Они прекрасно помнили, что большинство Сверхлюдей не дотянули до Победителей, оставшись Обесчещенными или Невозжелавшими. Невозжелавшими, или Убоявшимися, обе главные религии называли тех, кто не осмелился принять Великий Вызов и отправиться очищать небо. Проклятые Древние Ненасильники, наоборот, считали их своими духовными учителями, не поддавшимися гордыне. В истории пять раз были зафиксированы новые Сверхлюди. Правда, некоторый оптимизм внушало, что лишь один из них сумел существенно подействовать на общество. Двое были в молодости убиты при странных обстоятельствах. Обычные люди считали, что Победители уничтожили тех, кто не мог пополнить их число и тем самым вошёл бы в число лучших из слуг Князя Мира Сего Кришны. Но в Храмах и Монастырях колебались. Может быть, наоборот, Кришна уничтожил руками своих клевретов опасных для него? Двое исчезли. Считалось, что они покинули людей, столь же смешных и жалких для них, как обезьяны для человека. Оставшийся, которого обычные люди не воспринимали как Сверхчеловека — Рмлункутру Проклятый.
— Нам остаётся только поспособствовать этому, пока мы держим общество под контролем, — помыслил вслух советник.
— Прямая борьба против нежелательного всегда приводит к ещё более нежелательному.
— Отец, я понял, что ты только что обследовал возможных отца и мать такого ребенка?
— Возможного отца — да. А вот мать — точно нет. С женщиной произошло нечто очень любопытное. Полная перестройка духовного стереотипа. Новый образ ещё не сформировался, однако способности у неё тоже неординарные, хотя и не были видимы. Например, она может без вреда для себя удалять отрицательные духовные потоки другого человека. Но лишь при исключительно тесном контакте.
— Духовная банщица?
— Хороший термин изобрёл… Рядом с таким опасным ребёнком и с целой гроздью мощных, но необработанных, личностей такой человек ценен. Мы перехитрили сами себя, но в хорошем смысле.
— А насчёт жизненной силы большинства всё понятно. Народ уже с трудом выносит процветание. Население на грани перенаселения. Пара эпидемий или войн была бы сейчас благом, — произнёс, как скучный и тривиальный факт, брат Сит.
— Что поделаешь. Законов природы и духа не изменишь, попытки противостоять им приводят к катастрофам, — высказал ещё одну тривиальную истину Патриарх. — Завтра на восходе солнца устроим большой молебен и проповедь. Самое лучшее сейчас — благословить Тора и снабдить его духовной поддержкой.
— Пожалуй, правильно, отец, — подвел итог брат Сит. — Надо озвучить также итоги операции, которую нам удалось проделать с Имперским Судом.
Ситуация с Имперским Судом волновала Патриарха и его ближайших советников уже несколько лет. Было известно, что Единобожники тоже встревожены этим. Опасная тенденция не оправдывать, даже если большинство обвинений оказывалось неверными, привела к увеличению потока доносов. Всё это грозило полным извращением роли Имперского Суда и аналогичных судов в других областях.
— Теперь сатанисты призадумаются, прежде чем писать донос, — помыслил вслух брат Сит.
— Принц Клингор очень помог со вторым отношением. С юридической точки зрения всё стало абсолютно чисто: либо одни, либо другие — клеветники.
— А ведьма — с сатанинскими корнями первого отношения.
— А заблуждающиеся братья-единобожники не могли пройти мимо соблазна абсолютно честно и объективно вставить нам шпильку с сатанистами, использующими Имперский Суд.
— А правоверные братья прекрасно понимали, что Мастер такой редкой специальности и такой силы намного ценнее даже графа…
И коллеги сдержанно рассмеялись. Улыбаясь, брат Сит заметил:
— Теперь мы обошли предупреждение этого фанатика Йолура. А ведь за полгода тайного визита он многое увидел и понял порою лучше нас… По уровню он практически таков же, как и ты, отец! Но я так и не нашёл возражения на его инвективу. После Соу Основателя у нас пророков больше не было, не то, что у них, когда после Кунга Дерзкого каждые несколько столетий появляется парочка пророк-лжепророк. Вот он и заявил, что из-за нашей трусости перед Богом Он перестал ниспосылать нашим людям дар и бремя пророчества, поэтому путь Единобожников правильнее.
— Сит, сын мой, ты не заметил, что сам только что опроверг этого Йолура! По уровню он практически равен мне. А сколько в наших Монастырях и Храмах людей такого уровня?
— Пальцев на руках и ногах точно не хватит… Может быть, даже больше, чем полсотни,— задумался брат Сит. — А у них, выходит, единицы. И то не в каждом поколении…
— А теперь подумай, почему же у них люди такого уровня становятся пророками, если не падают в бездну Кришны?
— Вот это я пока что не понимаю. Может быть, у них духовная тренировка и отбор людей поставлены хуже?
— Духовная тренировка у них не хуже, конечно, в лучших монастырях. Но и у нас она такова лишь в лучших… Отбор… да, в нашей Империи отбор людей поставлен намного лучше. Но и это не решающее преимущество. Империя появилась столетия три назад, а трудностей с поиском достойных стать высшими иерархами у нас нет уже давно. Подумай ещё.
— То есть, может быть, системный этологический эффект? Как демоны-сверхлюди не могли выносить близкое соседство друг друга, так и эти Избранные высшего уровня начинают препятствовать друг другу получить дар пророчества?
— Промазал, Сит! Насчёт системного эффекта понял, но к этологии отношения это не имеет. Вот к социологии имеет.
— Пресветлый отец, перестань пытать меня! Все равно правды я не знаю, а истина доступна лишь Богу! Скажи, молю, в чем дело?
Патриарх милостиво улыбнулся.
— Если я что-либо высокоуровневое понял, к кому я обращусь, чтобы попытаться это уяснить чётче и передать другим?
— Конечно же, сначала и обязательно к равным! А потом уже к остальным, если они того заслуживают.
— Ты начинаешь кое-что понимать. Равные смогут ли оценить всё, и смогу ли я полно и адекватно передать ту часть Истины, коя была мне дана в результате моих поисков?
— Конечно же, каждый из них понимает немного по-другому. Пределы знаний у них разные, и главное, ориентированы в разных направлениях. Но вместе они могут помочь тебе передать всё адекватно. А вот полностью — отнюдь не всегда получится.
— Вот теперь ты в шаге от решения, сын мой. Сделай шаг.
— А Единобожник оказывается как будто в облаках перед столпившимся на земле народом. Или на вершине высокой горы, а остальные внизу. И дышать трудно. И холодно. И упасть легко. И не докричишься. Но ему необходимо передать познанное, иначе страшнейший грех и душевно он просто взорвётся. Вот и остаётся лишь пророчествовать. Теперь я понял, почему пророки появляются лишь там, где наша вера слаба: на канонических землях Единобожников, на Южном материке или островах. Когда я общаюсь с Южным материком, меня не покидает ощущение, что там монахи в основном примитивнее, чем у нас. А у нас даже не монахи порою достигают высших сфер разума. Как некоторые Великие Мастера, например, тот же Тор. Или этот бесстыдный интриган, гениальный полководец и вождь принц Клингор. Да и наш Император с королём Красгором тоже очень непросты…
— Ты дошёл до понимания, — вновь улыбнулся Патриарх.
— Но я не понимаю другого, отец, — перевёл разговор на другую тему брат Сит. — Так прекрасно обходятся с землёй Древние. Почему же не открыть им путь к ассимиляции и не использовать их агротехнику? Ведь она намного производительнее и продукты намного качественнее. Да и ущерба окружающей природе нет.
— Ничего себе нет! Заклятые животные и растения расселяются вокруг их деревень. А без ауры хозяина они становятся бешеными. Растения превращаются в ядовитые, а животные начинают атаковать других людей.
— Но ведь это не распространяется далеко.
— Посмотри, брат, что происходит, если почему-либо участок крестьянина оказывается на некоторое время заброшенным.
— Через некоторое время его берёт другая семья. Лишь земля становится ненадолго чуть хуже.
— А что происходит, если семья Древних вымирает или покидает участок?
— Ааа, проклятые земли!
— Да. Всё у них настроено на ауру и гены хозяев. Передать другому может лишь хозяин и не меньше, чем за дюжину лет. Иначе все люди становятся врагами и чужаками для существ, живших под крылом хозяев, и благодатный участок оказывается проклятым..
— Теперь понимаю. Надёжность обычного производства выше.
— Именно так. Если бы Древние нашли способ менее болезненно передавать свои бесценные навыки, я бы выступил за значительное смягчение проклятия и за разрешение вступать с ними в брак.

***


Когда Тор вернулся в таверну, время уже близилось к вечеру. Пора было отправляться к гетере. У выхода поджидали два молодых парня с дубинками у пояса, в лёгких кожаных панцирях и в шлемах.
— Тук и Линг, — представились они.
Тор заранее спросил Толтиссу, сколько принято платить в столице охранникам, и с внутренним вздохом выложил по десять золотых аванса за месяц. А при входе в таверну Тора встретил визг уже знакомой ему служанки:
— Это он! Обесчестить меня хотел, а когда я засопротивлялась, порвал платье и почти голую на улицу выбросил!
Из-за спины служанки выступил гориллообразный тип.
— Ты что это к моей девушке приставал? Ишь какой, с охранниками ходишь, так думаешь, на тебя управы не найдётся?
Волна гнева и гадливости захватила Тора. У него сработали инстинкты боевого обучения. Он одним ударом отбросил шантажиста, охранники даже не успели вмешаться.
— Стража! — заорал тот. — Тут дебош устраивают!
Как чёртики из коробочки, появились два стражника.
— Ну что, господин, предпочтёте помириться на месте? Или дело в суд будем передавать?
— Я не виноват и мириться не буду, — резко ответил Тор.
— Твоё дело, господин. У себя на периферии ты привык быть царём и богом, а здесь и не таких укрощали, — нагло сказал старший из стражников.
С тяжёлым чувством Тор подошёл к своей комнате, и тут появились два официала, наблюдавшие всю эту сцену немножко издали. Они с каким-то ехидством посмотрели на Мастера, и почему-то это чуть успокоило. А рабыня вся дрожала от волнения и опасений за свою судьбу.
Тор заказал лёгкий ужин, но не стал есть, оставив рабыне. Он быстро переоделся в лучшее платье и отправился к Толтиссе.
Второй вечер был похож на первый. То же общество красавиц и их кавалеров, песни, танцы и неспешные разговоры с хозяйкой. В середине вечера пришёл монах и объявил, что на восходе солнца Тор и Толтисса должны быть на торжественном молебне и проповеди по поводу Торжества Справедливости, причём пройти на назначенные им места прямо перед кафедрой Патриарха, и что им надо захватить с собой рабыню Ангтун. Так что вечер пришлось закончить раньше, чем было в обычаях дома гетеры. Дочь опять показалась на минутку в скромном белом платье, поцеловала мать и Тора и убежала.
— Всего несколько дней она дома, — с грустью сказала мать. — А потом опять в школу…
Тор знал, что все мастера высшего класса проходят жестокое и длительное обучение. Конечно, гетеры исключением не были, как он уже убедился.
Словом:

Жиром заплывший
Будет разбужен народ.
Судьба готовит
Через достойных
Рождение демона в дар.

Глава 11. Праздник

За полтора часа до восхода солнца Тор и Толтисса расстались. Мастер поехал в таверну. Официалы сторожили дверь неумело убранной рабыней комнатки. Наложница проснулась и с радостью обняла хозяина, но надо было готовиться к торжественному молебну. Тор позавтракал, помылся и переоделся в строгое чёрное платье с платиновым значком Великого Мастера на груди. Рабыня хотела было накраситься, но хозяин строго запретил это. Он заметил, что маленькая худая женщина стала немножко округляться. Обратив внимание на его взгляд, Ангтун смутилась и прошептала:
— Я толстею и становлюсь противной для тебя?
— Наоборот, сейчас ты становишься приятнее. А то была скелетом, — улыбнулся Тор.
Осуждённая обрадовалась и с аппетитом доела фрукты и мясо.
На площади собралось множество народу. Для Тора был приготовлен коврик на ступенях перед кафедрой, рядом с ним лежал ещё один, для рабыни пониже на пару ступеней была кинута дерюжка. Мастер разулся, слуга забрал башмаки и отошёл. Ангтун стала на дерюжку. Последней появилась Толтисса, опять нагая, как и в первый день. Она на глазах у всех обняла и поцеловала избранника, и, заметив, что тот стесняется её наготы, тихо сказала ему: «Будь готов. Я чувствую, во время праздника нагота может стать и твоим парадным платьем тоже. Носи её с гордостью и достоинством». Мастер в ответ обнял и поцеловал возлюбленную. Народ бешено аплодировал, любуясь такой красивой парой. Кто-то закричал: «Нет, это не Королева гетер! Титул слишком низок! Это их императрица!» Другой голос уточнил: «Император и Императрица любви!» И вся толпа стала скандировать эти слова.
— Вы что это бунтуете? — вдруг раздался глубокий, мощный и чуть-чуть насмешливый голос Патриарха. Толпа замолчала. — Император у нас один.
— У нас один, у любви другой, — раздался выкрик из толпы.
— Ишь, какие умные! На колени и помолимся, чтобы заслужить прощение за бунт и за другие грешки! — внешне строго, но как-то очень по-отечески, по-доброму, повелел Патриарх.
Все помолились. Теперь начиналось основное действо.
— В последние дни в имперской столице происходят необычные и поучительные события, — начал Патриарх. Его сильный и глубокий голос разносился по всей площади, усиленный акустической раковиной. — Раскрыт замысел Князя Мира Сего, который руками слуг истины и добра хотел при помощи гнусных клеветников уничтожать невинных людей и сеять зло. Если бы мы не пресекли это сейчас со всей строгостью, то сами представляете, какие беззакония и какие бедствия ждали бы нас в дальнейшем. Возблагодарим Судьбу за то, что она спасла нас от гнусных происков Отца Лжи.
Все произнесли краткую благодарственную молитву.
— Прежде всего я должен поблагодарить членов Имперского Суда, не жалевших сил своих, расследуя эту запутанную и гнусную историю, и не успокоившихся, пока не распутали или разрубили все узлы. Они убедительно показали всем, что невинному человеку не стоит бояться расследования Высокого Суда, что даже те строгости, к которым, к прискорбию нашему, члены Суда вынуждены прибегать, идут в конце концов обвиняемым на пользу. Они показали также, что Суд всегда склонен проявить милость, если только это возможно. Но история такого громкого и важного процесса не кончается с концом суда. Нужно проследить за тем, как действия суда сказались на судьбах и душах людей, что воспоследовало за приговором, и по возможности вынести из этого урок для всех: и для народа, и для суда, и для иерархов, поскольку все мы грешны и несовершенны. И я вас собрал здесь, чтобы исследовать первые последствия и высказать поучения, вытекающие из них. Сын мой, Мастер Тор, подойди ко мне и скажи всем, в чём ты согрешил после суда?
Тор поднялся на кафедру подошёл под благословение Патриарха и громко сказал:
— Грешен был я во многом. И гордыня порой проникала в сердце моё, когда меня излишне славословили, и гневу я недавно предался, выбросив на улицу трактирную служанку, которая была виновна лишь в том, что поцеловала меня, и похоть меня терзает так, что я никак не мог удовлетворить её до конца, и соблазнился я поэтому, помимо законной наложницы-рабыни, на великолепную Толтиссу.
Тут кто-то выкрикнул из толпы:
— Мастер, не виноват ты! Эта гнида-рабыня недостойна тебя и не могла бы тебя удовлетворить! А после суда ты заслужил великолепную награду! И трактирную девку ты правильно выкинул!
Толпа одобрительно загудела. Патриарх повелительно вскинул руку, и все замолчали.
— Люди часто бывают чересчур снисходительны к понравившимся. И это сбивает с толку самых сильных. Ведь Князь Мира Сего был ближайшим слугой Всевышнего, но низвергся в преисподнюю, именно возгордившись. Так что борись с этим грехом непрестанно и неуклонно. А вот другие твои грехи мы сейчас исследуем и выясним, насколько грешен ты и насколько грешны другие. Но, прежде всего, скажи, сын мой, что ты намерен делать дальше?
— Буду честно исполнять обязанности хозяина в семье, доме и в мастерской. Буду выращивать детей. Буду учить мастерству. Буду не жалеть сил, чтобы делать самые лучшие вещи, которые сделать смогу. Буду поднимать своё оружие ради благого дела, и при этом щадить молящих о пощаде. Буду молиться и каяться, поскольку знаю, что хоть буду пытаться удерживаться от грехов, слабость человеческая всё равно меня в них ввергнет.
В принципе Тор назвал основные обязанности мужчины и Мастера, как их с детства выучивали все полноправные граждане, но перечислил их в своём порядке и так искренне и убедительно, что все восхищённо зааплодировали.
— Я доволен, сын мой! — сказал патриарх. Иди на место своё. В конце я вынесу решение. А пока, грешная дочь моя, Толтисса, иди сюда и тоже покайся!
Слуга подал гетере белое полотнище, она завернулась в него и пошла под благословение патриарха.
— Немало у меня грехов. Многие из них столь соблазнительны, что не могу я их рассказывать всей толпе и вынуждена буду каяться в них в келье. Но позавчера, когда я увидела Тора, взыграла во мне гордыня и похоть, и я поклялась себе, что заполучу его в свои объятья надолго и накрепко. Правда, чтобы оправдаться, приговаривала я при этом, что, если я его к себе не залучу, то его использует и испортит какая-то низкая развратница из готовых броситься на любую знаменитость, а тем более, на столь мощного героя. А сегодня есть у меня одно грешное желание, которое выскажу я прилюдно: я намерена породить от семени богатыря, героя и Мастера Тора ещё одного богатыря или ещё одну красавицу, как решит Судьба.
Толпа восхищённо зааплодировала. Раздались клики: «Патриарх, пожени их! Совет да любовь!»
— Да, грешна ты гордыней и похотью. Но мотивы действий твоих в значительной степени облегчают грехи твои. Я очень доволен, грешная дочь моя, которая скоро может стать менее грешной. Иди на место своё. А ты, падшая и кающаяся дочь моя, Ангтун, иди сюда!
— Недостойна я даже приближаться к тебе, пресветлый отец! — воскликнула рабыня, упав на колени.
Тем временем официалы подали ей грубое серое полотнище, и Ангтун закуталась в него с головы до ног с видимым облегчением. Стоять нагой рядом с Толтиссой было настоящим наказанием: сравнение явно было не в пользу Ангтун, хотя всего за один день груди её налились, а тело немного округлилось и стало более симпатичным. Но ведь кое-кто в толпе кричал: «На кол шлюху!»
— Не бойся, дочь моя! Даже прикосновение твоё не может осквернить меня. Иди и расскажи всем, как глубоко ты пала и как вознаграждают Победители искреннее раскаяние.
Толтисса спустилась на место и сбросила покрывало. Ангтун поднялась на трибуну, упала на колени и с дрожью в голосе начала:
— В той жизни я была дамой. Видела я, как ведут себя дворяне в жизни и на приемах, и сама вела себя так же. Мужа я не любила, занималась сплетнями, злословием и время от времени принимала ухаживания эффектных либо щедрых кавалеров. Но и их я не любила тоже. А, увидев в нашем обществе Мастера Тора, сразу прельстилась я им, его мощью, чистотой и богатством, и задумала соблазнить его первой из дам. Я сама утащила его на ложе любви, но поскольку я абсолютно не любила его, получила страшную муку вместо наслаждения. Впрочем, в те времена я была очень холодна и никогда наслаждения от соития не получала. Я первый раз почувствовала, насколько сильно различается настоящий мужчина и те недоноски, что считают себя знатью и кичатся своим положением в обществе. Но по гордыне своей и поскольку я уже была до глубины души порочна, я не поняла знака, который подала мне Судьба, не поняла, с кем она меня столкнула, и стала изощрённо клеветать на своего нынешнего господина. Именно я придумала, что он рвёт рабынь на куски своим великолепным мужским естеством.
Тут Толтисса решительно повернулась к Тору и поцеловала его на глазах у всех. А Тор, проинтерпретировав по-своему: «Носи наготу гордо», поднял её на руки и тоже поцеловал. Толпа зааплодировала и ещё раз закричала: «Император и Императрица любви!» А рабыня продолжала:
— И многие другие клеветнические слухи расцвечивала я своими выдумками. Ещё более злило меня, что стало мучить желание мужского общества, чего я раньше не испытывала, но радости мне оно не доставляло. И ребёнка я не рожала, и не хотела. Ещё бы немного, и пала бы я намного ниже, занявшись сатанинскими извращениями. На самом деле я была самой виновной среди всех, кто возводил поклёпы на Мастера. Но, увидев меня, Мастер вспомнил свою вину передо мной, как он причинил мне боль. Я не считаю, что это была его вина. Это была моя вина и беда, но он винил себя. Он заступился за меня, и справедливый суд отнял у меня все права и приказал мне вечно служить ему в качестве позорной рабыни-наложницы. И имя дали мне подходящее той грязи, которой я была.
Толпа заворожённо слушала. Редко так красноречиво кается грешник, и редко столь интересно слушать эту исповедь. Настроение толпы всё больше склонялось в пользу рабыни.
— Но Любвеобильная подсказала мне, что очистить душу можно часто лишь через падение. Я полностью отреклась от предрассудков и пороков того жалкого общества, членом которого я была ранее. Я приняла наказание всей душой, и решила исполнять своё служение самым лучшим образом, как бы больно и страшно мне ни будет. Но тем самым я открыла свою душу хозяину, возжелала его всем сердцем и всем телом, как единственную свою дорогу к очищению и к спасению, и вместо боли Любвеобильная подарила мне величайшее наслаждение, так что я чуть не умерла от счастья. Если бы господин мой не поклялся, что не желает рабов от своего семени, я бы рожала ему детей с величайшей охотой. Когда у меня вновь пытаются появляться пороки моей прошлой жизни, мой господин своими строгими повелениями и наставлениями помогает мне от них избавиться. Я буду служить ему, как верная собака или лошадь! И я клянусь, что, если он умрёт, я перестану принимать пищу и умру, недостойная рабыня, на его могиле, как верная собака.
Ангтун упала ниц в экстазе покаяния. Патриарх довольно улыбался: они сумели незапланированную ситуацию использовать лучшим образом, чтобы повлиять на нравственность народа и знати. Народ ликовал. Так прошло несколько минут. Дав возможность народу выплеснуть эмоции, Патриарх вновь поднял руку.
— Падшая и кающаяся дочь моя Ангтун! Твоё позорное имя останется у тебя на всю жизнь по приговору суда и в назидание всем. Но я вижу, что ты, если вновь не собьёшься с пути служения и покаяния, можешь стать живым примером того, как самая ничтожная душа может очиститься, и как вознаграждается искреннее покаяние. Иди, служи, кайся. Покорно и с радостью принимай все испытания, которые принесет тебе твоё покаянное служение. И, самое главное, больше не греши! Я разрешаю тебе поцеловать свою туфлю и благословляю тебя, кающаяся дочь моя. А клятву твою не принимаю и запрещаю тебе даже думать об этом. Если такое случится, ты обязана преданно служить наследникам Мастера и молиться за лучшую участь для его души.
Приняв благословение и облобызав туфлю, рабыня встала.
— Ангтун, иди на место. Тут у нас со светским судом ещё маленькое дело.
Ангтун спустилась. К её разочарованию, опять сразу же сняли полотнище. Но люди смотрели теперь по-другому, и рабыня выбрала верный путь: скромно потупила глаза и стала молиться.
К трибуне подошли шестеро стражников и секретарь светского городского суда. Он зачитал постановление:
— В суд Имперского города Киальса поступило донесение стражников Ука Иммитира и Лисса Арсильтора, сообщивших о дебоше, устроенном Великим Мастером Тором в таверне «Императорский дельфин». Он обвиняется в том, что пытался совершить насилие над служанкой Лукриссой Актор и обесчестить её, а затем избил заступившегося за неё слугу из той же таверны Силя Ассатита. Поскольку упомянутый Тор ныне находится под юрисдикцией Имперского Суда и Патриарха, Городской Суд постановил передать данное дело в Имперский Суд.
— Грешница Лукрисса, иди сюда, — ласково сказал Патриарх.
Служанка из таверны пошла в своем наспех зашитом платье на трибуну. Она выбрала худший способ действий, закричав:
— Не виновата я! Он сам меня поцеловал, а потом ещё и выкинул, так как я отбивалась!
Толпа расхохоталась. Раздались выкрики типа: «Кто от кого отбивался?» «Тебя что, обесчестить можно?»
Патриарх строго сказал:
— Ведите себя достойно! Слуга Силь, что ты можешь сказать?
В отличие от служанки, слуга сразу понял, чем дело пахнет. Он слышал: имея дело с Имперским Судом, самое худшее — вести себя как в обычном суде, то есть врать и запираться напропалую.
— Хотел я этого лоха с периферии на золото развести, признаюсь. Эта шлюха не объяснила мне, с кем связываюсь.
— Ты что несёшь, скотина? — заорала Лукрисса.
— Заткните рот женщине, — велел старший официал, и Лукриссе сунули кляп.
— Старший стражник Ук, что ты скажешь?
— И мы того же хотели, — неожиданно для всех признался стражник. — Поэтому не стали разбираться, в чём там дело. Эти люди свои, столичные, а кузнец — приезжий. Мы своим поверили.
— Прекрасно, что ты сказал правду, Ук. А теперь признайся, раньше вы так делали? В том числе и с Силем?
— Бывало изредка, — неохотно сказал Ук Иммитир.
— А ты что скажешь, стражник Лисс?
— А что мне добавить? Начальник всё сказал.
— Высокий Суд, я приказываю вам срочно расследовать этот мелкий, но показательный, случай, пока я буду произносить проповедь, и представить мне приговор.
Официалы велели всем четырём замешанным в инциденте пройти под трибуну. Тор успел расслышать две реплики, которыми обменялись стражники:
— Ты что во всём признался?
— Дурак! Если уж попадёшь в Имперский Суд, тут тебе никто не поможет, все от тебя отвернутся. А за ложь тебе достанется вдвойне.
Патриарх временно сошёл с трибуны, удалившись подкрепить силы, и все тоже несколько расслабились. В толпе засновали продавцы напитков, все обсуждали происшедшее. Ходили разговорчики типа: «У него такое мощное тело, что он дрался в битве без брони и ни одной царапины не получил, а врагов перебил целую сотню». «Этой рабыне он, когда увидел, что та стесняется выносить горшок, велел выйти на двор, вылить горшок на себя, потом всё помыть и самой помыться ледяной водой. И она покорно всё сделала». «А на самом деле эта Ангтун ничего. Мне бы такую наложницу». «Эта шлюха трактирная пришла в комнату, где он своим достоинством наставлял рабыню на путь истинный, и стала прямо к ним в постель лезть. Вот он её и выкинул». «Выдержать его может лишь та женщина, что его любит. Говорят, что Суд, чтобы проверить, правда ли он уродует рабынь своим членом, подложил к нему в постель всем известную Хулариссу, как самую большую б... среди гетер. Та, поскольку она лишь трахается, а никого не любит, не выдержала и сбежала». «Вырождается народ у нас, вот Победители и послали нам богатыря. А эта знать недоношенная решила его оклеветать. И говорят, самый главный на самом деле в этом доносе — их старквайский канцлер». «А король их, как сюда приехал, сразу ответил, что он не верит обвинениям по поводу Тора». Шло и много других разговорчиков. Тору и Толтиссе поднесли дорогого шоколада, а рабыне — простой укрепляющий напиток. Один раз один из судей вышел из-под трибуны, подошёл к Ангтун, о чем-то её спросил, записал ответ и вернулся назад. Музыканты играли духовную музыку.
Наконец перерыв кончился. Торжественно вышли на трибуну иерархи, затем появился сам Патриарх. Он, помолившись, начал свою знаменитую впоследствии проповедь.
«Духовные дети мои! Мир наш держится мудростью Всевышнего и постоянным попечением Победителей, без которых наш павший под влиянием козней Князя Мира Сего человеческий род давно бы уничтожил весь мир и сам себя. Неустанно трудится Князь, сея ложь и нечеловеческое зло повсюду. Неустанно трудятся Победители, пресекая почти все попытки воинов Сатаны прорваться в наш мир. А наши монастыри и священники всё время работают над тем, как справиться с теми мелкими грехами, на которые не стоит отвлекать внимание Победителей, занятых важнейшими делами. Вы ведь знаете, что, потревожив не по делу Гневного Победителя, можно получить такое наказание, которое во сто раз превосходит ничтожное зло, для борьбы с которым его отвлекли. Потревожив не по делу Доброго, мы не дождёмся от него или неё помощи, когда она действительно необходима. А Надзиратели карают за такое всех потомков провинившихся до пятого колена.
Но порою встречаемся мы с действительно страшным злом, и донос, который поступил из Колинстринны, создавал впечатление, что прорвались сюда ближние слуги Сатаны и создают там гнездо дьявольское, настолько страшные деяния там описывались и настолько в цельную картину они складывались. Но мы не сразу поняли, как хитро поступили слуги Отца Лжи: они замаскировали подлинных носителей богомерзости, представив их как бойцов со страшным злом. Когда мы начали это понимать, мы, рассчитав силы свои и действительную опасность, обратились за помощью к Сутру Воителю, и вчера получили в молитвах своих ответ от него, что разгромлено гнездо диавольское, и похвалу, что позвали его вовремя, чтобы заделать дыру из ада в наш грешный, но стремящийся очиститься, мир. Всё было задумано хитро. Ведь, осудив невинного по облыжному доносу и вознаградив лжецов, наш Имперский Суд сам, скажем прямо, превратился бы в сатанинское прибежище, и страшно подумать, сколько зла он сотворил бы в таком случае. Были в истории страшные дни, когда нечто, созданное с очень благими целями, превращалось в страшное орудие зла. Поэтому и у нас, и у Единобожников в духовном суде присутствуют священники другой веры. Все мы несовершенны, все ошибаются: и люди, и народы, и монастыри, и церкви. Ошибаются даже Победители, лишь Вседержитель безгрешен, но он слишком высок для нас, более высок даже, чем Император для позорной рабыни-шлюхи».
Многие взоры обратились к Ангтун, и она, не выдержав, закричала: «Я не шлюха, я наложница!» Она вся покраснела, не только лицом, от стыда. Те, кто стояли вблизи неё,  шушукались: «Стыд у неё есть. Не зря её Патриарх благословил». Но это не мешало им потихоньку хихикать над выкриком.
А Патриарх продолжал.
«Но нельзя исследовать лишь сам факт, сколь бы исключителен и возмутителен он ни был. Ведь ад атаковал почему-то именно в этом месте, и надо было исследовать человека, на которого возвели такие обвинения. Но пока что я поговорю не о человеке, а о народах.
Народ, как и всё в этом мире, несовершенен. Как и любое существо, он рождается, живёт, болеет и умирает. Но, в отличие от человека, народ иногда может возродиться и омолодиться. Сейчас народ Старквайи болен потерей жизненных сил. Люди становятся всё более и более мелкими душой. А затем это переходит и на тело. Вы знаете, Монастыри всегда предупреждали, что гордыня — самый страшный грех. Но человек грешен по природе, и без доли этого греха не будешь силён душой. Другое дело, что с ним нужно всё время бороться. Соответственно, страсти губят человека, но человек без страстей — кусок теста, а не человек. Всегда нужно поддерживать баланс, и поэтому самые важные из Победителей — Надзиратели.
Сейчас во многих местах нашей Империи появились признаки вырождения народов. Место страстей занимают мелкие грешки, и даже крупные гадости делаются самыми мелкими и недостойными способами. Место чести занимают правила этикета, место мастерства — поделки. Мы, священники, всё время говорим, что общество, где нет стремления к совершенству в искусствах, погибает. Погибает даже тот народ, у которого не остаётся искусных воров. А что уж говорить о мудрых крестьянах, об отважных воинах, искусных мастерах, о наших замечательных красавицах-гетерах, о художниках и архитекторах, об учёных. Любую из вершин мастерства убери — и народ становится болен. А если начинают уничтожать лучших людей — пора вмешиваться нам, Великим Монастырям. Именно так пошли дела в последнее время в Старквайе. На место инициативы ставят порядок, на место лучших людей — чиновников. Да, порядок нужно наводить, но если становится слишком много порядка, всё начинает гнить. И порядка тогда тоже не остаётся, начинаются взятки и поборы повсюду. А за чиновниками придут и возьмут власть в свои руки богатеи, ростовщики из Древних Проклятых, начнут проповедовать ненасилие, святость человеческой жизни, равенство прав лучших и худших, что вырождается в преимущество худших из худших. И народ сгниёт за какие-то сто лет.
Но я вернусь к козням дьявольским. Народ вырождающийся склонен к мерзким порокам и мелким грешкам. Это более неуклонно, чем бурные страсти, ведет к Князю Мира Сего, потому что в больших ошибках мы каемся, а мелкие грехи и низкие пороки загрязняют наши души. А если рядом появляется кто-то незаурядный, его стремятся затоптать. Конечно же, настоящая жизнь лёгкой не бывает, настоящая личность выковывается только в испытаниях. И вы поняли, кто же был главной мишенью Дьявола».
— Мастер Тор! — закричала толпа.
«Низко берёте! Весь наш народ! А Тор — это один из тех, кто может обновить кровь нашего народа и возродить его. Вот теперь я покажу вам, как трудно стать великим человеком, какие опасности ждут на этом пути.
Сын нашей веры Тор прошёл семь испытаний.
Первое было — испытание нищеты. Он рос в зажиточной семье, но отец его разорился и умер. Он свергся из уютных и обеспеченных в нищие, которых держат только из милости. А таких внизу общества сразу ставят в положение самых худших, потому что раньше они были лучшими. Он вынес это испытание и не бросил тяжелую учебу. Остался от первого испытания у Мастера сломанный нос и стойкость к невзгодам.
Второе — испытание огнём и уродством. Скажите прямо, красив ли Тор?»
— Очень красив! — воскликнул народ.
«А теперь представьте себе тощего подростка, измученного тяжким трудом и тяжким учением, да ещё с таким, как у него, шрамом от его любимой стихии — огня и металла! Он получил от этого испытания шрам, который, как я слышал сейчас от многих дам, его только красит, твёрдые моральные принципы, которые не дали ему впасть в мелкие грязные пороки и испортить себя развратом, и нынешнюю мужественную красоту.
Третье испытание был соблазн быстрого и лёгкого возвращения в круг богатых. Он отверг его и в награду получил заслуженный им титул Великого Мастера.
Четвёртое испытание — ревность. Когда твою любимую соблазняет человек, намного высший тебя по положению, легко озлобиться и на неё, и на её любимого, и на весь мир. Ничего этого не случилось, в награду он получил верную и умную жену, любимого сына и дружбу одного из выдающихся людей Империи.
Пятое испытание — кровь. Когда к его городу подошли вражеские войска, он вывел своих сограждан на бой и разбил их силами регулярное войско. В награду Тор получил любовь сограждан и признание знати.
Шестое испытание — людская ненависть, зависть и суд. Я не буду говорить об этом, вы только позавчера видели казнь и слышали приговор. И в этом испытании он проявил неуклонную честность, стойкость, чувство чести и гуманность. В награду он получил вашу любовь и славу. Сейчас, после конца молитвы, его ждут к себе Император и короли Империи».
Площадь взорвалась приветственными криками и здравицами в честь Тора и его прекрасной возлюбленной.
«Сейчас он пока что прекрасно выдерживает седьмое, самое трудное из всех. Испытание славой, которая опьяняет сильнее любого вина и сильнее объятий возлюбленной. Любовью всеобщей, за которой будут таиться ещё более ядовитые уколы завистников. Успехом, который очень легко может привести к краху. Названная народом Императрицей любви — самая великолепная и опасная часть его славы. Мне понравилось, как мой возлюбленный сын Тор ответил, что он собирается делать. Значит, он пока что не опьянился славой, успехом и любовью».
Патриарху служители суда поднесли бумагу с приговором, он прочёл, кивнул и отдал обратно.
«Теперь я объявляю своё решение. Мастер Тор, неуклонно борись с гордыней и мелкими грехами в своей душе. Вовремя останавливайся и кайся, если тебя охватят страсти, но не убегай от их вызовов. Выполняй все свои обязанности как мужчины и как мастера. Обнажай оружие лишь за правое дело. И до тех пор, пока ты будешь в этом крепок, на тебе пребудет Великое Благословение наших монастырей. Я дарую тебе сан монаха в миру, тем самым даю тебе духовную власть силой Победителя, которого ты сам сейчас выберешь, благословлять и проклинать, а также женить и разводить своих людей. Но берегись, если ты благословишь недостойного или проклянёшь недостаточно виновного, ты потеряешь все свои новые духовные силы и жестоко расплатишься. Так что не прибегай к этому в пылу страстей, у тебя достаточно обычных человеческих сил, чтобы добиваться предметов страсти. Я освобождаю тебя от кары за грех прелюбодеяния. Но при этом ты несёшь всю ответственность за содеянное, так что всегда сообразуйся с честью, правдой и справедливостью. Я благословляю тебя Великим Благословением».
Когда завершилась церемония Великого Благословения, Тор почувствовал колоссальный прилив духовных сил. Теперь он мог вливать духовные силы в других своим благословением и, наоборот, лишать сил недостойных проклятием. Но он сразу же понял, что всё не так просто. Если ему дают власть, значит, вдобавок и налагают на него необходимость нести всю ответственность за свои решения, да и последствия благословения могут быть для него совсем другими, чем для обычного попика.
«Грешная дочь моя, Толтисса. Если бы ты не взяла Тора на своё лоно, его бы взяла недостойная, поскольку иначе он был бы опозорен в глазах народа. На тебе греха нет за это. Ты сохранила чистоту души в твоем таком опасном для душ ремесле, которое, тем не менее, благословлено Победителями как славящее жизнь, радость и увеличивающее накал страстей в народе. Я готов своей властью сейчас же обвенчать вас, если ты согласна быть второй женой Тора».
— Но прошёл всего один день, — растерянно сказал Тор.
— Иногда и дня на решение нет, — ответил Патриарх с улыбкой.
— Нет! — ответил Тор. — Моя первая жена беременна, я не брал её разрешения, эта новость может убить её и моего будущего ребенка.
«Кающаяся и падшая дочь моя Ангтун! Поскольку я почувствовал, что ты твёрдо стала на путь спасения души через исполнение предписанного тебе служения и твоё служение благословлено Победителями, я объявляю, что твоё прикосновение никого не грязнит и не позорит, и что ты имеешь право молиться не рядом с храмом, как другие опозоренные, а в храме. Но приговор Высокого Суда не может быть изменён или отменён, и тебе нести своё служение до конца жизни.
Я объявляю, что в честь торжества справедливости на имперском острове Киальс двухдневный праздник. Сегодня и завтра будут торжественные молебны, танцы, игрища, карнавалы!»
Народ взорвался ликованием. А из-под трибуны члены Высокого Суда вывели понурую и явно измученную служанку, и столь же понурых её подельников. Секретарь поднялся на трибуну и зачитал приговор Имперского Суда.
«Во вразумление всем, кто попытается мешать исполнению решений Имперского Суда, и в наказание за позорный поступок и наглую ложь мелкую душонку Лукриссу Актор из деревни Актитайэ в Валлине, до сегодняшнего дня трактирную служанку и блудницу в трактире «Имперский дельфин», погрязшую в пороках, извращениях и лжи, приговариваем к следующему. Поскольку твоя нынешняя жизнь неуклонно тянула тебя в пропасть, ты в эту пропасть упадёшь сейчас, а потом покаешься, чтобы из неё подняться. Имперский суд жалует тебе эту вещь».
Палач надел на Лукриссу пояс шлюхи из цветных камней, закреплённых на ремне. Это был знак, низводящий служанку до положения презренной шлюхи, не имеющей права отказать никому ни в чём, кроме калечащего. Лукрисса завопила: «Нет!!!» Секретарь хладнокровно уточнил: «Сейчас мы даруем тебе мягкий приговор в честь праздника. Если ты откажешься его принять, мы заведём процесс и будем расследовать все твои грехи тебя, а также грехи твоих товарок и любовников».
«Принимаю», — поникла головой шлюха.
«Продолжаю чтение приговора. Вышепоименованная Лукрисса не имеет права снимать дарованный ей предмет, кроме как во время соития. Она должна сейчас вернуться в таверну, собрать свои вещи, хозяин должен её полностью рассчитать. Она должна оставаться в своём полуразорванном платье, в котором она совершала последний свой недостойный поступок, даже если оно превратится в лохмотья. Она немедленно изгоняется с острова, чтобы не осквернять праздник. Переезд на материк она должна оплатить работой шлюхи. Если корабль не отплывает сейчас, она тем не менее не может вступать на землю острова и должна оставаться на корабле.
На материке она должна дойти до ближайшего женского монастыря со строгим режимом, зарабатывая на жизнь той же работой.
Но в честь Торжества Справедливости и поскольку упомянутая Лукрисса благословлена поцелуем Мастера Тора, мы даруем ей великую милость. Она обменяет свой пояс и все свои вещи на рясу послушницы, полгода проведет в строгом покаянии, полгода в обычном, а далее у неё есть выбор. Либо вернуться в свою деревню или в другую деревню, которую ей укажет монастырь, выйти замуж за почтенного вдовца-крестьянина с детьми и честно служить ему как жена без права развода, либо остаться навечно послушницей и монахиней. Если же муж от неё откажется, то она должна будет вновь надеть на себя пояс шлюхи и тогда уж до самой смерти».
— А теперь немедленно уходи и не порть праздник! — сказал секретарь Лукриссе, и она поплелась к таверне через свист, улюлюканье и плевки толпы.
Слуга был приговорён к немедленному изгнанию с Имперского острова и к восьмимесячному покаянию в качестве гребца на галере Патриарха. Он тоже направился к порту под издевательские возгласы типа: «Пошевели веслом вместо того, чтобы пасти шлюх!»
Но больше всего народу понравился приговор стражникам. Их, как видно, «очень любили и уважали».
«Стражники Ук Иммитир и Лисс Арсильтор неоднократно вымогали деньги как у провинившихся, так и у невинных, но оклеветанных, граждан. Поэтому они должны быть наказаны своим начальством сегодня вечером, после чего должны явиться в местный монастырь и провести год в строгом покаянии на хозяйственных работах, а затем быть изгнаны с острова либо надеть на себя рясы послушников с обетом нести монашеское служение до конца жизни. В компенсацию своих грехов всё неправедно нажитое имущество они должны внести в качестве вклада в монастырь». Стражники поплелись получать плетей от своего начальства, которое они опозорили. Они тащились под выкрики толпы: «Как хорошо! Идите чистить нужники монахам!», «Дерьмо того же цвета, как золото, вот и будьте золотарями!», «Пусть мусора мусор убирают!». И, наконец, вся толпа стала скандировать: «Мусор в сортир!». Стражникам это очень не нравилось, но приходилось терпеть.
После молебна народ стал расходиться с площади. Тор с Толтиссой направились к рядом стоящему Дворцу Королей, из окон которого можно было наблюдать всю церемонию, Слуга повёл Ангтун в таверну. Она шла гордо: в некотором смысле наложница тоже стала героиней дня. К ней подошла какая-то дама, судя по дешёвому платью и украшениям, из бедных дворянчиков, и сказала: «Я была бы готова променять свою участь на твою. Лучше быть рабыней такого доброго и мощного господина, чем свободной в обществе мелких людишек».
***
Великолепная пара подошла к дворцу королей. Вдруг люди закричали: «Коронация! Коронация!» Оказывается, за время проповеди кто-то уже сделал две бумажные императорские короны, и их надели на виновников торжества. Один из портных успел сшить две шёлковых императорских мантии, любовную пару облачили в них. Привратники передали о происходящем королям. Вскоре из дворца вышел мажордом и сказал: «Император приглашает самозванца Тора войти». Тор гордо ответил: «В любви Императрица по меньшей мере равна Императору. Я войду лишь вместе с ней». Толтисса восхищённо сжала его руку. Мажордом вновь вышел и пригласил самозванца и самозванку.
Император Куктинг был герцогом небольшого владения в Айвайе. Айцы выбирали короля перед каждым Великим Сеймом. По традиции он занимал первое место среди королей, поскольку первое время Айвайя была сильнейшим из королевств Империи. Но внутренние раздоры и козни соседей привели к распаду королевства на мелкие владения. Поскольку сан Императора ныне давал лишь символическую власть, а расходов требовал больших, двенадцать лет назад Сейм с удовольствием избрал герцога Куктинга Императором старков. Этот властитель был весьма обходительным и умным политиком, и сумел символический сан использовать себе во благо, заключив с сильнейшими королевствами договор, что он сам не будет объявлять как герцог войну никому и не будет поддерживать никого в других войнах, но если кто-то нападёт на домен Императора, все пять главных королевств и Республика Хирра обязуются жестоко покарать провинившегося и за счёт агрессора компенсировать потери Императору. Один раз королевства показали, что рассматривают договор серьёзно, полностью разгромив наглого соседнего графа, решившего, когда герцог распустил всё войско, кроме личной охраны, пограбить владения этого идиота. Графство было дочиста ограблено, граф казнён, семья его продана в рабство, а земли присоединены к домену Императора. Так что Куктингу удавалось поддерживать честь своего сана, не разоряя герцогство.
Император грозно посмотрел на Тора и сурово спросил его:
— Как ты посмел самозванствовать?
— Любовь всегда самозванствует, — гордо ответил Тор.
— Почему ты надел императорскую корону?
— Любовь даже раба делает королём, так что мне невместно было надевать меньшую.
— Как ты посмел привести в наш круг гетеру?
— Любовь заставит всех вас поклоняться ей, так что она выше меня и тебя.
— Ты прекрасно ответил на три моих вопроса, — расхохотался Император. — Слуги, поставьте ещё два ложа у нашего стола. Императрица должна возлежать рядом со мной, а тебя положу рядом с королём Старквайи, в чьей земле ты родился и вырос, наглец!
Король был лучше своего изображения на портрете в приёмной зале принца. Он не выглядел таким бессильным и больным, как там. Он был хрупкого сложения, среднего роста, с пронзительными голубыми глазами. На губах у него всё время витала ироничная улыбка. Король было протянул Тору руку для поцелуя, но Тор, сообразив, что нужно продолжать игру, успешно начатую с Императором, точно так же стал протягивать ему свою. Король улыбнулся, и они обнялись как равные. А на ухо король иронично прошептал: «Не в пример другим и не в качестве прецедента!». А Тор громогласно ответил: «Не бойся, твоё величество! Прецедентом это не будет. Когда ещё будет праздник Торжества справедливости и встреча с Императором всемирной невидимой империи! А титул свой я сложу сразу после праздника». Высокое общество сдержанно засмеялось. А Император неожиданно произнес:
— Короли Империи! У меня есть предложение. Узаконить титулы Императора и Императрицы любви для больших имперских праздников во время Сейма! Какая радость будет народу, да и нам приятно иногда в своей среде видеть новых интересных людей. И ещё я предлагаю нам в складчину заказать короны этим Императору и Императрице, дабы народ видел, что его любовь — наша любовь тоже. И объявить сейчас же об этом народу, чтобы какой-то наглый ювелир либо купец не опередил нас с коронами, и чтобы к завтрашнему дню короны были готовы.
— Нам угодно! — единогласно ответили короли. Глашатай возвестил решение королей народу, и сквозь окна донёсся радостный вой толпы, славящей королей и императоров.
Император обратился с несколькими вежливыми комплиментами к Толтиссе, но и он, и она, и все понимали, что главный герой приёма сейчас Тор, и поэтому, после её кратких и остроумных ответов, Император взял руку гетеры в свою и обратился к Тору.
— Мастер и мой собрат на время праздника! Тут ходят в народе легенды о твоих необыкновенных способностях. Кое в чём мы уже убедились, наблюдая за церемонией. Такую светскую шлюшку превратить в своё покорное домашнее животное всего за день — это замечательно! Это умение повелевать! Но ведь у мужчины есть четыре великих предназначения: любить и порождать, творить и создавать, повелевать и подчиняться, воевать и замиряться. То, что творить, любить и повелевать ты умеешь, мы уже убедились, собрат. А теперь расскажи нам о битве под Карлинором. В народе ходят легенды о твоих подвигах, дескать, ты лично сто голов врагов своим молотом в лепёшку расплющил, а сам ни царапины не получил, что из твоего отряда никто не погиб и что ты чуть ли не в одиночку битву выиграл.
— Завязал битву действительно я. Пара царапин на мне после битвы была. Но я был отлично вооружён и никогда не пренебрегал боевыми искусствами. — Тор перевёл дух и выпил чуть-чуть вина.
— Сколько там голов я расплющил, я не считал. Но кто был настолько глуп, чтобы со мной скрестить оружие — голову терял. А, защищая других, я бил по чему попало, чтоб людей зря не гробить. — Тор отхлебнул ещё глоток.
— Выиграл битву принц Крангор. Он в решающий момент ударил во фланг и тыл. Я мог лишь сдерживать своих воинов от бегства. А после битвы я с радостью пил за мир с бывшими противниками.
— Скромно и достойно воина! — сказал Император. — Вот тебе в награду… — он вспомнил условия игры и осёкся, — Собрат, предлагаю выпить с нами по большой чаше вина за твои подвиги, которых, я думаю, будет ещё много!
Кто-то из королей промолвил: «Действительно, достойный Имперский Рыцарь будет!»
Император строго сказал: «Короли, вы что, забыли? В присутствии гетер государственные дела не обсуждаются!» И больше ни слова про политику на этом приёме сказано не было.
В старкском мире запрет на обсуждение государственных дел в присутствии гетер, актёров и деятелей искусства был строжайшим. Считалось, что гетера способна временно заставить любого мужчину (и даже многих мужчин разом) потерять рассудок и принять самое безумное решение. Актёр способен увлечь их чужой идеей, повторённой в своей игре. Ведь своих мыслей и чувств у него нет: он лишь выражает созданное другими. А художник может увлечь государственных мужей в область химер.
На некоторое время этот узкий круг властителей и «властителей чувств» разбился на несколько локальных разговоров. Король Валлины, стройный и сильный (но не по сравнению с Тором!) мужчина лет пятидесяти, стал обсуждать с Мастером подробности битвы при Карлиноре. Чувствовалось, что при этом он оценивал боевые и полководческие способности собеседника и остался доволен лишь первыми. Дальше оба обсуждали чисто мужскую тему: достоинства и недостатки разных видов оружия у разных Мастеров. Король Старквайи Красгор интересовался не столько оружием, сколько устройством дома, цеха, мастерской оружейника, выясняя, как ни странно для короля, какие доходы у среднего и у лучшего мастера, сколько обычно длится обучение подмастерья, каковы отношения хозяина мастерской с его людьми, все ли ингредиенты можно достать на месте или требуется некоторые привозить из других стран, насколько трудно их доставать и так далее…
Но вот вышли музыканты, и заиграли мелодию старого имперского марша в честь Императора. Все запели. После этого оркестр заиграл нежную и пронзительную мелодию, и вышедший на помост симпатичный молодой художник запел:

Всё то, что было, не случайно,
Всё жизнью, страстью рождено,
На поле лжи созрело тайно
Высокой истины зерно.

Всё то, что было, безвозвратно,
Следы смываются волной,
Всё вновь прилично, аккуратно,
И только в сердце новый слой.

Всё то, что было, повторится,
Но только, правда, не со мной.
Мелькнуло счастье, как зарница,
И снова туч тяжёлый строй.

Всё то, что было, тайна наша,
С вином любви заветный мех.
Но не до дна испита чаша,
И только это — смертный грех.

Примечание. В Империи члены многих цехов и другие люди, подпадавшие под льготы и ограничения «лиц свободных профессий», назывались единым словом: художники. В их число входили гильдии актёров, цеха и гильдии живописцев и музыкантов (порою отчаянно враждующие между собой), каллиграфов, танцовщиков, танцовщиц… В число художников мог попасть и дворянин, и мастер обычного цеха, и отпрыск знати, если основным занятием его признавалось художественное творчество. Художники были полностью устранены от общественной жизни, даже спрашивать их мнение и разговаривать с ними о политике и общественных делах, не касающихся прямо их цеха, было проступком, а для знати преступлением. Поэты, композиторы и писатели в свои цеха не объединялись, обычно они были членами какого-то художественного цеха. Этот поэт был Мастером цеха арфистов. Но зачастую поэты и писатели оставались в своём общественном слое, если они (как, например, в наших цивилизациях Грибоедов, Корнелий Тацит, сэр Рейли или У Чэн-энь) в первую очередь были специалистами, занимающимися реальными делами. В таких случаях работала формула: «увлечение деклассирует, если оно подменяет дело, и почётно, если оно помогает делу». Как в Японии: Тикамацу Модзаэмон перестал быть самураем, когда увлёкся театром.
— Эту песню Клин Эстайор, что сейчас поёт, сочинил в честь Толтиссы, — негромко пояснил король Красгор Тору. — Рассказывают, что поэт влюбился в неё, но после трёх ночей Толтисса отослала его и больше не подпускает к себе. А он всё пылает безнадёжной страстью и излил её в стихах и песнях.
— Значит, настоящая влюблённость, — сказал Тор. —  Ведь он талантлив, красив, и, судя по всему, не порочен. Наверно, много женщин по нему сохнет.
— Это правда, — ответил король.
Затем исполнили песню Эстайора в честь Тора. Она оказалась вымученной и ходульной. Тор поднялся и прямо сказал:
— Поэт, песня недостойна тебя. Создавай такие же, как прошлая. А эта — творение не Великого Мастера, а пьяницы-подмастерья.
— Правильно, хоть и грубо! — сказал Император. Все сдержанно зааплодировали, непонятно, то ли поэту, то ли Тору.
— Поэт, не расстраивайся! — добавил Тор, увидев, что Эстайор повесил голову. — Песню о мужчине, наверно, не может написать мужчина. Её может создать лишь любящая его женщина.
— А содомит? — ехидно и тихо спросил король Красгор.
— Неизвестно, мужчина ли содомит, — так же тихо ответил Тор. Король Валлины, слышавший  это, расхохотался и озвучил разговор.
— Тор, ты прелесть и ты — моя любовь! — вдруг поднялась Толтисса. — Я гетера, а не музыкантша и не поэтесса. Но я сложила песню о тебе.  — И она взяла лютню.
 
Всё, что ты говорил,           всё, что я говорила
Каждый вздох, каждый взгляд    в своё сердце вмести.
Как оазис во льдах             вдруг нам жизнь подарила
Чтоб до полюса нам             удалось добрести

Там не ждёт нас ни сфинкс,     ни гора Махамеру
Ни обитель бессмертных,        ни жилище людей.
Начав жертву богам,             потеряли мы меру,
И теперь лишь одно:             расплатись поскорей.
 
И среди белой тьмы,             в этой хладной пустыне
Ярким солнцем пылает           любовный экстаз.
Растопив вечный лёд,           осушает трясину.
Ледниковый период              завершился сейчас.
На втором куплете мелодию подхватил оркестр, а затем песню повторил оркестр с хором, и музыканты стали её лихорадочно записывать. Император сказал:
— Да, сегодня же эту песню запоёт весь остров!
Песня намекает на один из самых страшных обетов веры. Сохранились предания, что обитель Победителей находится на высокой горе на Северном Полюсе, там, где год равен дню (эту гору мы назвали именем из нашего мира, из индийской мифологии: Махамеру). Паломники отправляются на Северный полюс через ледники Северного Материка. Ещё никто не вернулся из такого паломничества.
Эстайор вдруг бросился к Толтиссе, обхватил её колени и зарыдал:
— Любовь моя, я не ревную тебя к Мастеру! Он достоин тебя. Не то, что многие другие твои любовники! Но я ревную тебя к стихам и песням! Ты победила меня в последнем, где я был сильнее!
— Неправда, Клин! — ответила Толтисса, гладя его по голове. — У тебя столько прекрасных песен, а у меня лишь одна, которую я сочинила для своего возлюбленного. И ты найди себе достойную возлюбленную. Столько моих клиенток и учениц вздыхают о тебе! Ты — Великий Мастер своего дела, как признал и Мастер Тор. Поднимись и создавай достойное себя. Я отказывала и отказываю тебе в любви не потому, что презираю тебя. Я не могу дать тебе такой любви, которой ты достоин. А теперь я уже всем говорю, что моя любовь отдана другому.
Эстайор с бледным лицом вышел. А компания перешла вновь к светскому разговору, и к шутливому состязанию: стихи в честь Толтиссы. И Тор вынужден был тоже высказать своё неуклюжее стихотворение.

Страстью распят, от муки крича, я.
Вот теперь бы сказать себе: «Врёшь»
Но ведь на колу — не на мочале.
Раз посажен — не упадёшь!

Тор был немало удивлён, когда венок за лучшие стихи Толтисса поднесла ему со словами: «За искреннюю страсть». А затем выступили танцовщицы, и короли поднялись со своих мест. Приём был окончен. Но перед концом приёма Тор получил неприятный сюрприз. Король Красгор подошёл к гетере, поклонился ей и сказал:
— Несравненная Императрица красоты и любви, Толтисса! Жалкий королишко ничтожной Старквайи падает к твоим ногам, поскольку у него остался последний шанс. Скоро ты, о великая и прелестная, станешь женой и будешь нам всем недоступна. Пока не поздно, я прошу у тебя хотя бы единственной ночи. Я приготовил королевские подарки для тебя. Прошу тебя, не отказывай мне, от этого зависит судьба целого королевства! Ведь если монарх его умрёт от неразделённой страсти, то могут быть в нём великие потрясения.
И неожиданно для Тора, Толтисса назначила королю свидание через день после конца праздника.
***
Тор и Толтисса направились к гетере в паланкине, приветствуя по дороге празднующий народ. У Толтиссы на сей раз никого не было, кроме слуг. Словом, наконец-то вечер принадлежал им двоим. Они спокойно ужинали, наслаждаясь обществом друг друга. И вдруг Тор вспомнил, что через три ночи уже не будет её любовником, она отдастся королю. Тор спросил:
— Нам осталось двое суток?
— Думаю, что значительно больше. Наша песня только началась. Ещё до первого припева не дошли.
— А как же король Красгор?
— Я вижу, что ты наивный человек, Тор. Но не представляла себе, как можно быть настолько бесхитростным, вращаясь в высшем обществе. Ведь сегодня с королями ты вёл себя выше всех похвал. Я думала, тебе придется подсказывать, что делать, а ты и ответы прекрасные вначале нашёл, и верный тон выдерживал, который показывал всем, что ты не из их среды, но понимаешь правила вежливости и этикета и в данном случае ведёшь себя как равный, — Толтисса мельком огляделась, и продолжала, увидев, что слуг рядом нет. — Король хочет с тобой увидеться тайно и наедине. Для этого ему нужен предлог, который бы ни у кого вопросов не вызвал. Но, впрочем, он сыграл так тонко, что, наверно, лишь я и Император это поняли. Остальные все думают, что он на самом деле страдает недержанием семени. Ведь он, пока здесь, делает вид, что гуляет, вырвавшись из-под надзора. Уже практически всех известных гетер перепробовал, кроме меня. Все думают, что он просто пресытился своими тремя жёнушками, которых притащил с собой и теперь чуть не ежедневно с ними скандалит. Жёны, конечно же, недовольны, что их муж вовсю гуляет с дамами и гетерами. Я-то вижу: здесь что-то не так. А по намёкам поняла, что Император нечто знает про короля. Могу только посоветовать тебе: не лезь ты в игры политиков! Не для тебя всё это! Ты достиг высших почестей и славы, которые ты можешь достичь, не потеряв себя, своё мастерство, свои лучшие качества. А дальше зияет пропасть.
— Значит, ты не будешь любовницей короля?
— Ещё не знаю. Если он пожелает меня, то в ту ночь буду. А если пожелает одну из моих клиенток или учениц, то буду с тобой. Это моя работа, так же как ты должен выполнить заказ любого заказчика, у которого его принял. А ты проведёшь ту ночь со своей рабыней, ей тоже ласка нужна.
Тор улыбнулся столь железной и неопровержимой логике. Ему почему-то стало всё понятно и ничуть не обидно. Действительно, в каждом цехе свои законы, и, если от них отступать, весь мир развалится. А рабыня тоже живое существо.
— Если бы ты первая сказала «Да», я бы тоже сказал «Да».
Толтисса сразу поняла, о чем говорит Тор, и ответила в тон:
— Я тоже сказала бы «Да» в ответ на твое «Да».
— А почему же ты, вроде бы, совсем на меня не обиделась?
— Ты поступил по своим принципам. А у меня было три причины дать тебе сказать первому. Одна менее важная. А обе других гораздо более важные. Первая — в дальнейшем ты мог бы подумать, что я тебя на себе обженила.
— Не такой я дурак, чтобы так думать! — насупился Тор.
— Я же говорила, что причина менее важная. Более важная, что с момента заключения брака я перестаю быть гетерой. Так что мне надо было бы сначала разобраться со всем своим хозяйством. Да и свой дом я должна была бы не позже чем через месяц продать другой гетере, поскольку он зарезервирован за цехом гетер и приспособлен именно для дворца любви. И, наконец, неужели этот бородатый остолоп Патриарх не мог бы два дня подождать? Ведь если мы поженились бы сегодня, ты бы переехал ко мне вместе со всем своим имуществом. А за этой дурой, что тебе служит, ведь приползли бы два официала и торчали бы у меня в доме ещё двое суток. Вот этого мне совсем не хотелось.
— Ангтун, что, совсем тебя не волнует? — спросил Тор. Он представил реакцию Эссы на Ангтун и заранее содрогнулся.
— Почему должна волновать меня любимая сука хозяина, которая первая встречает его у дверей, облизывает ему руки и визжит от радости? Почему я должна ревновать к любимой кошке хозяина, которая по временам запрыгивает к нему в постель, свёртывается клубочком у его мощного тела и мурлычет что-то нежное и глупое ему на ухо, а он её гладит?
Тор расхохотался. Это была последовательная и гордая позиция уверенной в себе гражданки высшего ранга. В теории именно так надо было относиться к рабыне-наложнице, пока она не позволяет себе лишнего. На практике, конечно же, всё было по-другому. С Имир он никогда не спал с тех пор, как женился на Эссе, даже когда они с женой не могли быть вместе. Он знал, что Эсса такого не потерпит. Он, конечно, расплачивался за это приступами беспричинного гнева, как и предупреждал его учитель… Но ведь тогда ему внешне вроде бы совсем не хотелось близости с женщинами. А теперь, как понял Тор, его уже тянет к физической близости, он начал получать от неё наслаждение, а не просто разрядку. Конечно, с Толтиссой всё ясно — это ведь любовь, и Толтисса её Великий Мастер. А вот рабыня… С ней ведь тоже очень хорошо, хотя любви у Тора и в помине нет. Правда, рабыня, судя по всему, уже втюрилась выше ушей, но не говорит этого, как и положено рабыне.
— Но вот про кошку или собаку ты бы, Мастер, наверно, не забыл, покидая дом, — с ехидством добавила гетера.
Тор вздрогнул. Удар был под ложечку. Вчера и сегодня он вообще забыл про еду для рабыни, но вчера ей хотя бы остался невостребованный ужин и остатки от обеда. А ведь сегодня праздник, и она тоже одна из героинь этого праздника!
— Кого бы послать в таверну? — вслух подумал Тор.
— Одного из охранников пошли, а второй понадобится нам: около полуночи мы должны будем выйти к народу. Не бойся, ненадолго, на пару часов.
«Ненадолго» не очень вдохновило Тора, но делать было нечего, положение обязывает. Не хотел такого, не надо было прославляться. Тор позвал охранников, посмотрел на них, выбрал Тука, который показался ему более симпатичным по поведению и на вид, дал пять золотых и сказал:
— Тук, сейчас иди в таверну «Императорский дельфин», закажешь праздничный ужин себе и рабыне. Сам поужинаешь в зале, рабыня наверху. — Тор ещё подумал и добавил пять золотых. — И потом вместе с рабыней можете выйти к народу и потанцевать.
Гетера незаметно для слуг удовлетворённо кивнула любовнику. А разочарованному Лингу пришлось тоже выделить пять золотых премии на праздник. И охранники пошли по своим делам. В столице Империи деньги летели, как солома на ветру…

***

Ночь прошла беспокойно. На улице всё время раздавались приветственные крики. В полночь, как и говорила гетера, они в мантиях и коронах вышли к поджидающей их толпе и два часа «веселились» с нею. Утром гетера разбудила Тора сразу после восхода солнца. Тор был доволен: лениться и расслабляться нельзя, особенно когда этого так хочется! Он проделал боевую гимнастику и, как на необходимую, но не очень желанную работу, отправился исполнять «приговор» над рабыней. Внизу ему сказали, что после полудня на главной площади города состоится большое праздничное представление и Императору с Императрицей нужно будет на нём председательствовать.
Рабыня тем временем готовилась к встрече с хозяином. После вчерашнего у неё немного кружилась голова, не столько от выпитого вина, сколько от сознания, как прекрасно она выступила перед таким громадным и высоким собранием и как хорошо, что она теперь и сама прославилась в тени славы хозяина. Она гнала от себя эти мысли, но они вновь возвращались в голову. А заодно она вспоминала вчерашний вечер. Это тоже было неожиданное счастье. Потанцевав пару часов, она, от непривычки ходить босиком, в кровь разбила ноги и почти не могла идти. Тук аккуратно и бережно донёс её до таверны, принёс горячей воды и дал ей мази, используемой солдатами, чтобы залечить разбитые ноги. Было так хорошо и так чисто! Ведь любой светский тип попытался бы воспользоваться её беспомощностью и наготой. А Тук только с улыбкой спросил: «Неужели ты меня совсем не поблагодаришь?» Она легонько поцеловала его в щеку, а Тук улыбнулся и сказал: «А что нужно было бы, чтобы заслужить твой горячий поцелуй?» Она ответила ему твёрдо и строго, так, как и должна отвечать добродетельная и послушная рабыня: «Если мой хозяин прикажет мне, я поцелую тебя и обниму». И сочла возможным чуть-чуть добавить с улыбкой: «И очень нежно!» Так странно, она попала в другой, намного более чистый, мир… И почему же ей так хорошо? Нет, нельзя сбиваться на такие мысли. Надо прибирать в комнате, а потом помолиться, если будет время…
Тор появился, велел рабыне заказать лёгкий завтрак, а потом заранее заказать себе праздничные обед и ужин. Позорная рабыня не имела права покупать что-либо и даже прикасаться к деньгам. Поэтому хозяин расплатился со служанкой, которая принесла завтрак, сразу за всё: ведь неизвестно, вернется ли он до утра. Служанка, пришедшая на сей раз, была в демонстративно скромном платье. Но её диалог с Тором покоробил и рабыню, и хозяина.
— Мастер, я покаялась в своей блудной жизни в таверне. Очисти меня своими объятьями, я очень хочу ребёнка от тебя. Эта шлюха Лукрисса хотела позабавиться с тобой. А я хочу очиститься и родить ребёнка. И хочу я именно тебя, Мастер.
Мастер вспомнил вчерашнюю проповедь, и понял, что придётся исполнять обязанности духовного наставника. Он даже мысленно ругнул Патриарха за те обязанности и права, которыми Пресветлый отец Тора вознаградил, но сразу же в этом покаялся.
— Дочь моя, не знаю твоего имени…
— Артасса, Великий Мастер.
— Так вот, Артасса. Одной мысли, что ты покаялась, не хватит. Нужно очиститься от всех дурных мыслей и от той гадости, что проникла в тебя из-за твоей блудной жизни. Только чистый сосуд можно благословить. Душу не очистишь одном телесным актом.
И Мастер вновь ругнулся и покаялся в мыслях, поскольку приходилось говорить так долго и витиевато.
А рабыня, потупив глаза, тихим голосом сказала:
— Я очищалась два месяца от своих грехов в муках в застенках Высокого Суда. Я очищалась от них своим падением из граждан, потерей всего, позорной дорогой на страшную казнь. И только когда я приняла всё это в душе и в мыслях, Победительница сочла возможным меня наградить. Часа чистых мыслей не хватит, чтобы очиститься от лет грешной жизни и пороков.
— Как ты смеешь указывать свободной женщине! — закричала служанка. — И чем ты, б… светская, лучше меня! Я хоть занималась этим, чтобы прожить! А у тебя и так всё было! За что же тебе выпало такое счастье?
Рабыня поняла, что пришло время молча скромно потупиться, а Мастер взревел:
— Хочешь, чтобы и тебя я выкинул на улицу? Иди и больше не смей подниматься в эту комнату!
Артасса, бурча себе что-то под нос, ретировалась, забилась в свою каморку и стала плакать. Душа её все больше и больше наливалась злобой к рабыне. А Тор с наложницей сразу же забыли о ней, как только закрылась дверь.
Потом Тор переоделся в лучшее платье и верхом направился в сопровождении охранников на главную площадь. Ему уже было подготовлено место на помосте, на котором стояли три трона. Тор уселся на указанный ему левый. Через некоторое время появился Император и сел на правый. Толтисса появилась последней, в роскошном платье, и воссела на центральный. Взревели трубы, прочёл молитву архиепископ островов (Патриарха не было), и Император объявил:
— Мы, короли Империи, коронуем сегодня Императора и Императрицу любви!
Император поднялся и возложил корону на голову сидящей Толтиссе. Затем поднялся Тор, склонил голову перед Императором, и его тоже короновали. Император произнёс:
— Сбросьте это недостойное вас платье! Наши добрые горожане подготовили для вас императорские облачения!
Тор и Толтисса сбросили одежду на руки слуг. Толпа бурно приветствовала их, стоящих, как две скульптуры. Подошли ткачи, надели на них пурпурные туники. Подошли шелкомодельеры, накинули жёлтые мантии, украшенные золотом. Сапожники обули в пурпурные сапоги. И в таком виде они восседали вместе с Императором, наблюдая за праздничным представлением на городской площади. Потом они встали втроём на колесницу и объехали город, желая всем счастья и добра. А в полночь вновь пришлось выходить к бушующей карнавальной толпе для закрытия праздника.
Тор и Толтисса торжественно сложили с себя короны любви и вернули их Императору, и начали сбрасывать мантии, чтобы вернуть их городу. Патриарха не было: стало известно, что на следующее же утро после проповеди он уплыл. Куда — никто не знал. Иерархи очень не любили объявлять свои планы, и часто даже потом нельзя было узнать, где они были и зачем. Значит, дело у Пресветлого отца очень срочное.
Видимо, не зря благословил Патриарх Тора. Мастер краем глаза заметил: что-то сверкнуло, и среагировал. Вместо щита он использовал растянутую горностаевую мантию. Кинжал потерял равновесие, прорезал мантию и упал. Навыки Тора сработала безупречно, он вычислил траекторию кинжала и закричал: «В том, синем с жёлтым окне!» Стражники и официалы бросились ловить убийцу. Кто-то хотел взять кинжал, но стражники не допустили: он действительно, как выяснили потом, оказался отравлен. Даже царапины было бы достаточно для смерти.
Туники и сапоги остались, как и было запланировано, бывшим Императору и Императрице любви. Но последний день праздника был полностью испорчен.
Официалы сумели найти преступника по ауре злобы и страха в углу комнаты. Все сначала думали, что он успел ускользнуть: дверь была распахнута настежь, в комнате никого. Стали хватать всех подряд в доме, но по ауре официалы вычислили хорошо замаскированный схрон и внезапно атаковали наёмного убийцу. Он был парализован выстрелом отравленной иглы из духовой трубки. Официалы, чтобы сбить с толку сообщников, стали ругать друг друга за убийство преступника, и вытащили его накрытого простыней, как труп. А на самом деле участь, ожидавшая наёмника, была хуже смерти. Необходимо было допытаться, кто заказчик убийства.
На следующий день утром Тор пошёл на последнюю «церемонию» подтверждения служения Ангтун. Толтисса вновь дала ему возбуждающего средства, правда, более слабого, чтобы он в последний раз проявил свою легендарную силу. Из-за двери доносились крики и стоны рабыни. Служанка Артасса от этих звуков плакала и скрежетала зубами, а посетители таверны издевались и грубо насмехались над ней. Хозяин отослал её на кухню от неприятностей подальше. И, когда на кухню вбежала радостная Ангтун, чтобы набрать воды для омовения себя и хозяина, Артасса опрокинула на неё чан с кипятком. Ангтун чудом успела увернуться, но ноги были обварены. На крики вбежали охранники, один из них схватил Артассу и потащил к официалам, а другой осторожно поднял на руки рабыню и понёс к выходу. Там расстелили на скамье полотно и уложили жертву, промывая ожоги холодной водой. Официал закричал своим служителям, которые были уже наготове для заключительной церемонии подтверждения нового статуса рабыни и окончательной отмены её казни: «Быстро приведите палача!» Артасса перепугалась, она только теперь поняла, что натворила, и забилась в истерике. «ПОКА ЧТО не для тебя, женщина!» — ледяным голосом сказал официал.
Пришёл палач и намазал Ангтун ожоги мазью. Она в первый момент закричала от боли. Палач же спокойно говорил: «Это лучшая мазь от ожогов. Мне часто приходится их лечить после допросов. Если не побоишься три раза в день ею мазаться, за три-четыре дня всё пройдет». Ангтун замолчала и лишь постанывала. Затем подошёл татуировщик и в знак завершения испытания вытатуировал ей на спине три знака: «Позорная рабыня Ангтун». Ввиду её примерного поведения, знаки клейма были маленькие. Ангтун заплакала.
— Тебе очень больно? — на сей раз действительно участливо спросил официал.
— Я плачу от радости. Я чувствую, как боль смывает ещё один слой грехов, что у меня накопился в душе за годы развратной и грешной жизни, — ответила Ангтун, и многие женщины в толпе зарыдали, а мужчины стали молиться. — И ещё, я так рада, что наконец-то стала настоящей рабой своего хозяина.
— Не зря тебя благословил Патриарх, дочь моя! — промолвил официал, осеняя её знаком малого благословения. — Продолжай так же неуклонно каяться и так же верно служить, а я и другие служители нашего суда теперь будем молиться за тебя и ставить тебя в пример другим грешникам.
— Я недостойна, отец мой! — сквозь слёзы промолвила Ангтун, но в душе она была действительно очень рада, несмотря на сильную боль. Опять она стала героиней дня!
Мастер немедленно покинул совершенно омерзительную ему теперь таверну и переехал во дворец Толтиссы. Официалы, безусловно, освободили его и рабыню от необходимости посетить церемонию водружения на кол чучела той благородной дамы, которой ранее была Ангтун. Договорились, что палач будет приносить свежую мазь трижды в день и отдавать врачу Толтиссы. Конечно же, хозяйка не желала, чтобы палач переступал порог её дома. На Ангтун надели одну из подаренных Мастеру для неё Толтиссой туник. Туники были из качественной красивой материи, по низу каждой туники шла широкая полоса одного из цветов танцевальных платьев. Тем самым Ангтун, знавшая их код, могла ненавязчиво показывать своё состояние одеждой, не привлекая внимания обычных слуг.
Ночью разгневанная толпа разнесла таверну как «притон греха и преступлений».
Словом:

Сердце разбилось
С жизнью столкнувшись иной
На три осколка.
Кто меня любит?
Сам я кого же люблю?
Глава 12. Сейм
После таких событий ночью любовники скорее успокаивали друг друга и лечили друг другу души. Тор с горечью сказал:
— Вокруг меня ужас и смерть!
— Тебя втянули в политику, а там всегда ужас и смерть, — кратко ответила Толтисса. — Жизнь лёгкой не бывает, тем более жизнь знаменитости, — с горечью добавила она.
— И теперь так будет всегда? Нет, я найду способ уйти от этих смертельных игр.
— Если не увлечёшься призраками, найдёшь! — сказала Толтисса, поцеловав его.
— Ты не призрак, тобой увлечься можно! — ответил Тор, и они крепко обнялись.
Наутро Мастер впервые завтракал вместе с возлюбленной. Но потом сразу они разошлись по своим делам. Мастер хотел закупить ингредиенты для мастерской и посетить старшину здешних оружейников. Но добраться до своего привычного общества ему удалось не скоро, и не в этот день.
Прежде всего, на него набросились, как стервятники, члены делегации королевства Старквайи на Имперском Сейме. Они передали ему поздравления канцлера (присовокупив при этом, что король его, несомненно, уже соизволил лично поздравить вчера). Чунь Линьсиньлиньс писал в своём послании, что он рад оправданию Мастера Тора и великодушно прощает ему участие в мятеже и другие совершённые им ранее деяния. А в знак уважения к перенесённым им испытаниям он освобождает Мастера и его мастерскую на три года от всех налогов и повинностей, и тот может без опаски вернуться в свою мастерскую в Колинстринне, для охраны коей чужие войска ему теперь не нужны. Конечно же, на последние события канцлер ещё не успел отреагировать (при попутном ветре корабль шел от Киальса до Зоора три дня). Видимо, послание было заготовлено заранее на случай оправдания Тора. А что было заготовлено на случай его осуждения, Тор даже помыслить не мог…
Тор хотел было разорвать послание и бросить его в лицо депутатам, но потом вспомнил слова Толтиссы, чтобы он не лез в политику. Единственный способ остаться в стороне был вежливо и безучастно поблагодарить и сразу же отделаться от назойливой компании. И он продолжил путь, всё время останавливаясь, чтобы по возможности корректно отвечать пристающим к нему господам и дамам. Он постоянно молился в уме, чтобы не взорваться, поскольку уже видел, к чему ведут срывы.
Компания из Карлинора оказалась более предусмотрительной. Они повстречали Тора у Главного мастера цеха оружейников Киальса. Цех был довольно большим, поскольку на острове толклась знать, но по этой же причине никто из Великих Мастеров не хотел здесь жить, и Тору даже не предлагали остаться.
Соратники уединились в дальней комнатке, и Тору начали подробно рассказывать о происшедшем за полгода.
Формально восставшие сначала терпели почти что сплошные поражения. Поднялись бунты чуть ли не во всех провинциях, но столичные города Зоор и Линья были быстро утихомирены (в них по сути дела начались волнения, а не восстания). Разрозненные бунты подавлялись, те восставшие, сохранившие военный порядок, отступали к Карлинору. Многие другие становились разбойниками, так что грабежи и беззакония происходят практически во всех провинциях, кроме четырёх, занятых восставшими, да ещё столичной и островных. А Клингор преспокойно закреплялся в юго-западных провинциях, уже прозванных «принцевыми». Когда в них вторглось королевское войско, принц шутя разбил его под городом Урлинор ввиду полной неспособности коннетабля. Сам коннетабль умер от огорчения после боя. Теперь коннетаблем стал старший сын канцлера Курс Линьсиньлиньс. На него смотрели с иронией, поскольку ему было пятьдесят лет, а в серьёзных кампаниях он не участвовал.
После победы под Урлинором восстали ещё четыре принца, но Клингор по-прежнему не торопился, выманивая королевское войско на новое генеральное сражение и закрепляясь ещё в четырёх провинциях, где пришлось сражаться и осаждать значительно больше. А принцы потерпели поражения и тоже пришли с остатками войск в Карлинор. Известно было, что канцлер собирает большую армию. Вождь рокоша по этому поводу только шутил.
Хуже было, что на море практически полностью хозяйничал королевский флот. Несколько кораблей Карлинора не могли ему противостоять, а денег и мастеров для постройки собственного флота не было. Флот короля базировался на острове Лингон к югу от Карлинора и перекрыл практически всю торговлю по морю. Хорошо, что принц взял западные провинции, и можно было торговать через королевство Линна, но этот путь намного дороже и длиннее. И хорошо, что почти вся территория королевства располагалась на континенте.
Чувствовалось: делегаты чего-то не договаривают. Да и сейчас создавалось странное впечатление: восставшие, вопреки объявленным целям, не идут на столицу менять правительство и восстанавливать власть короля, а как будто отгрызают себе удобный и богатый кусок страны и уже почти преуспели в этом. Но, как показалось из некоторых намёков, не все принцы с этим согласны. Тем более, что стало ясно, кто будет правителем нового княжества или королевства, если раскол совершится. Собственные мысли Тору очень не понравились. Он скорее хотел бы думать, что принц неспешно укрепляет тыл перед решающими сражениями, дразнит врага, чтобы вызвать армию короля на бой в открытом поле и там её разгромить, пользуясь своим превосходством в военном искусстве и в выучке войск.
Насколько было известно делегатам, в мастерской Тора более или менее поддерживался порядок. Почти никто из подмастерьев и учеников не ушёл за полгода. Все ждут возвращения хозяина. Делегаты пожелали Тору привезти кучу заказов из Киальса. Но как добраться домой через море, где хозяйничают правительственные корабли? Неужели придётся ехать в Линну и уже оттуда домой?
Старая мастерская в Колинстринне оказалась как раз на границе между восставшими и королевскими землями. Хоть осада и была снята, жизнь оставалась очень тяжёлой, так как в округе регулярно шли мелкие бои и всё вокруг кишело разбойниками.
Но тут Тору пришлось покинуть своих сограждан: в мастерскую рвались представители Высокого Сейма, выследившие оправданного. Он вышел к ним и осведомился, в чём дело? Три служителя торжественно поднесли ему цветастое приглашение занять место в ложе для почетных гостей завтра утром и передали, что ему настоятельно рекомендуют не пренебрегать этим приглашением. После чего Тор вернулся к согражданам, и они начали наперебой наставлять его, что говорить в Сейме, если Мастера попросят выступить. Делегацию в Сейм пока что не пускали (пока восстание не признано рокошем, этого сделать было нельзя, а вопрос о признании законным рокошем был отложен до результатов процесса над Тором, так как невместно узаконивать мятежников, в рядах которых укрывалась богомерзость). Тут Мастеру стало ясно (во всяком случае, как он думал в тот момент) многое в поведении принца. Тот просто дожидается важного для восставших решения Сейма, чтобы уже с законным знаменем рокоша двинуться на столицы! А заодно Клингор вызывает войско короля на открытый бой, как уже догадался Тор раньше. От политических разговоров у Тора заболела голова, и он предложил лучше выпить, что и было проделано с удовольствием всей делегацией и хозяином-мастером. Но поговорить о делах местного цеха так и не удалось, а на базар заявляться было бессмысленно (ясно было, что и там Тора достанут). Да и кошелёк оказался срезанным. Тор мысленно поблагодарил себя, что положил в него в основном медь и серебро, поскольку хозяйка предупредила его, что мелких воров Тору не нужно будет опасаться, а вот самые знаменитые будут просто охотиться на него, чтобы благословиться и прославиться через успешную кражу у такой знаменитости. Пришлось возвращаться к своей ласковой хозяйке.
Та, наскоро поцеловав Тора и велев накрыть обед на двоих, продолжала заниматься делами своего дома. В принципе структура дома была понятна Тору: клиентки — что-то типа старших подмастерьев, а ученицы — младших. Подобия ученикам мастера цеха у гетер не было. В восемь лет будущую гетеру обычно отдавали в школу гетер, где она проходила жесточайшую тренировку до шестнадцати лет. Эта тренировка ещё ужесточалась тем, что «провалившихся» (не дотягивавших даже до квалификации обычной гетеры, не полноправной) продавали в рабство, если их не выкупали родные. А выпущенные не как полноправные гетеры редко могли подняться выше в иерархии и были по сути дела проститутками класса чуть выше среднего. Видимо, для «королевы гетер» сделали какое-то исключение, потому что её дочь была дома и по временам выпархивала из дальних комнат. Так что Тор с интересом наблюдал за хлопотами хозяйки. Та заметила это, и с улыбкой сказала:
— Хочешь заодно в своей мастерской завести и дом гетеры? Да, тогда отбоя от заказчиков тем более не было бы… Но даже если Патриарх вернётся и нас успеет поженить, это не удастся: ведь замужняя гетера навсегда выходит из своего цеха, как я уже говорила.
— Наблюдаю, может, что-то из ваших порядков взять себе. За время моего отсутствия подмастерья наверняка распустились. А у тебя в цветнике народ более своевольный, чем у меня, вот и учусь, как таким управлять.
— Ты явно становишься столичным жителем! Вот как длинно и красиво стал говорить! — поддела Мастера гетера, поцеловала его, и они пошли обедать. — После обеда тебе лучше в город не выходить, кто-нибудь опять поймает. Поэтому пошлю тебя к своим ученицам танцам учиться. А то танцуешь как медведь!
— Так я Медведь и есть по прозванию! — улыбнулся Тор.

***

Эсса сидела за столом вместе со знаменитой карлинорской гетерой Киссой. Эти две женщины сильно подружились за последние несколько месяцев, пока Тор находился в заточении. Киссе было 22 года, её слава росла и кое-кто пророчил её в преемницы Толтиссы, когда та покинет цех. Раньше Эсса не могла и подумать, что её лучшей приятельницей в блестящем обществе (всё-таки все принцы королевства собрались в Карлиноре) окажется именно гетера. Но светские дамы были в большинстве своём пустышками, а более умные из них — циничными и коварными интриганками. Как ни парадоксально, Кисса была одновременно и самой умной, и самой чистой во всем светском обществе дам (конечно же, втихомолку Эсса считала себя ещё умнее и уж точно чище; но никогда даже намёком этого не показывала). Приходилось поддерживать формальную дружбу со многими, но отдыхала по-настоящему Эсса сейчас лишь в компании своей лучшей подруги.
Обычно на душе у Эссы было тяжело. Вести с имперского острова доходили редко и с большим опозданием из-за морской блокады Карлинора. Принц при каждом возвращении в Карлинор приглашал Эссу на приём и регулярно говорил ей что-нибудь типа: «Судя по тому, что доходит до меня, всё идет нормально. Тора оправдают». Но Эсса уже знала, насколько закрытым является следствие Имперского Суда и насколько оно жестокое. А сегодня почему-то этим словам принца верилось. Неужели скоро Тора оправдают? Но и тогда не обязательно он сможет сразу вернуться: вероятнее всего, на него наложат покаяние, и, возможно, в монастыре…
Впрочем, это ещё не худшее. Насмотревшись на светское общество, Эсса понимала, какой атаке подвергнется герой дня со стороны дам, а за время покаяния хотя бы страсти вокруг Тора утихнут. Но и тогда нужно будет держать ухо востро. Нравы светского общества беспощадны. Так что прекрасно иметь Киссу подругой: у лучшей подруги гетера мужа соблазнять не станет, не полагается по правилам чести их цеха (Эсса раньше не подозревала, насколько регламентирована жизнь гетер их цеховыми правилами). Разве что сама подруга попросит помощи, чтобы защитить мужа от атак какой-нибудь дамы или излечить его от уже возникшей влюблённости… Сначала, услышав о такой возможности, Эсса удивилась, а потом поняла, что это ведь действительно одна из лучших защит в таком обществе, и стала ценить дружбу Киссы ещё выше. И вдруг у Эссы возник ещё один вопрос, который она даже высказала вслух:
— А вдруг на мужа не наложат покаяние в монастыре? Ведь тогда ему придётся оставаться на острове ещё некоторое время. Там, особенно во время сейма, наверняка такой гадюшник дам!
— Не бойся, подруга. Скорее всего, ему бросит вызов одна из гетер, и тем самым защитит его от светских дам и других шлюх, которые, действительно, чуть ли не растерзать твоего мужа могут. Конечно, это будет не Толтисса, а на меньшее твой муж не соблазнится, так что отработает долг чести и спокойно вернется домой, — и Кисса тонко улыбнулась.
Эсса, конечно же, знала, что для мужчины страшный позор не ответить на вызов полноправной, а тем более высокородной, гетеры, если у него нет понятной для всех причины отказать. Но это не очень вдохновляло. Правда, представить растерзанного блудницами разных сортов мужа было ещё намного страшнее, так что придётся примириться с меньшим злом. А Кисса его защитит здесь, она умница и настоящая подруга! Да и сама Эсса зевать не была намерена.
— Я слышала, что иногда можно отвергнуть вызов на поединок любви без ущерба для чести.
— Бывает и такое. Я тебе, подруга, расскажу, как стала вассалом принца. Рекомендовали меня в Высокородные, а там ведь испытания тяжелейшие. Принц прослышал об этом и дал денег на взнос в цех за инаугурацию. И ведь как благородно вел себя! Конечно же, отдавал честь моей красоте, но даже намёка не делал, чтобы я стала за эти деньги его возлюбленной. Сёстры по цеху оценили это и зачли взнос принца как самое тяжкое и противное испытание, которое предстоит пройти Высокородной. Принц так же безупречно вел себя до самого конца церемонии, и тут я увидела, что и он, и все сёстры по цеху ждут от меня, чтобы я отблагодарила его за благородную помощь. Я понимала, что достойная благодарность — дать вассальную присягу. Но захотела выйти из положения полегче, и приготовилась вызвать принца на поединок любви. Он почувствовал, что я хочу сделать, и попросил меня вместе с сёстрами, принимавшими мою инаугурацию, пройти в отдельную залу. Я не поняла, в чём дело, ведь у сестёр длинные и острые языки, они ведь всем расскажут в самых цветистых выражениях, если принц струсит. И я наивно вызвала его. А Клингор спокойно ответил, что, поскольку он заплатил за меня, а я ещё не отблагодарила его достойно, он будет опозорен, если примет мой вызов, как ничтожный лгун, купивший вызов Высокородной гетеры. А я буду опозорена, как продавшая вызов. Сёстры единогласно признали отказ правильным. Так что принц, уводя меня, спасал мою честь, а не свою. Пришлось мне немедленно дать ему самую полную и сильную вассальную присягу. А через некоторое время принц, как благородный мужчина, намекнул, что я ему очень-очень нравлюсь, и я бросила ему публичный вызов, который был принят. Принц провёл со мной неделю, отверг все мои подарки, кроме туники, поскольку сюзерену не пристало принимать подарки любви от вассала, и сложил в мою честь красивую балладу. После этого он на каждом празднике танцует со мной, целует меня и говорит, что наша любовь остается для него несравненным и неповторимым воспоминанием. Вот так и служу я острым и ядовитым оружием принца, которое он, как благородный сюзерен, пускает в ход лишь в необходимых случаях.
Эсса оценила яд слов «неповторимое воспоминание». Да, принц, как всегда, тонок и себе на уме! А Кисса, как и Эсса, попалась в его сети. В принципе, если Кисса решит кончать свою карьеру, можно будет намекнуть мужу, что второй женой лучше всего было бы взять именно её. Но до этого ещё лет десять по меньшей мере…
Жёны из бывших Высокородных гетер считались самыми верными, а уж очарование за ними оставалось. Решившись выйти замуж, они больше не флиртовали с мужчинами и строго пресекали ухаживания дураков, не помнивших, что гетера — вернейшая из жён в светском обществе. Но обычно это не утешало первых жён — красивая, умная и верная вторая жена быстро оттесняла первую на второй план. После такого первая жена обычно бросалась в омут любовных приключений, что ещё больше отвращало от неё мужа. Но Эсса была уверена, что уж её-то Кисса на второй план не оттеснит. Ведь её принц хотел взять не как гетеру-драгоценность и оружие, а как гетеру-любовницу. А вместе с Киссой они будут блистать ещё ярче. Впрочем, чего размечталась?
Эсса вдруг вспомнила, как они с мужем сидели прохладным вечером в Колинстринне, и вдруг Тор, улыбнувшись, произнёс маленькое стихотворение, не совсем танку, но нечто похожее на неё и такое подходящее к обстановке.
— Послушай, Кисса, что однажды сложил мне муж:

Ветер тихонько качнул
Листьями дуба
Словно бы нежной рукой
Волосы женские гладя.
Новенький серпик луны
Облаком съеден

— А сейчас я вдруг нашла ответ:

Тоненький серпик луны
Сердце мне нежно режет
Ветер осушит слёзы. Увы!
Чувства в разлуке все те же
(Несущая Мир)

— Молодец, подруга! Ты становишься настоящей светской дамой. Именно так нужно реагировать на испытания Судьбы, — похвалила Кисса.
Неожиданно Эссе стало очень страшно.
— А вдруг Тора казнят? Что тогда делать?
— Если так случится, делать будет нечего. Прибудут официалы и потащат на кол, — беспощадно, но точно ответила Кисса.
Эссу передёрнуло. А ведь это правда… Как страшно даже подумать об этом! Но тогда уж лучше об этом и не задумываться.
— Что мы о суде да о Торе? Давай лучше обсудим светские новости.
И Эсса попыталась забыться за обсуждением интриг при дворе Карлинора.
***
Принц Клингор сидел в своём шатре. Завтра армия снималась с лагеря вблизи поля битвы под Колинстринной и должна была двинуться на Линью. Против обыкновения, принц, который славившийся внезапностью и быстротой маневров, не скрывал, куда идёт. Нужно было воздействовать на врага психологически, ведь оставшихся сил для штурма большого города не хватит. Денег в казне уже мало, повышать налоги в принцевых провинциях — худшее из возможных решений сейчас. Надо искать выход. А решение Имперского Сейма и процесс над Тором всё затягиваются… Да ещё позади этот рой из восьми жужжащих и жалящих принцев… Хорошо, что удалось найти безопасные места для действий армий Атара, Кусара и Крангора, самых способных военачальников среди роя.
Принц не помещал других принцев на границу с Линной, Тромой и княжеством Лиурия. Там должны были стоять его верные и надёжные командиры. Но теперь появилась линия контакта на севере, и там разместить войска под командованием других принцев было прекрасно.
Да, есть ещё одно. Он, как вождь восстания, должен сохранять славу грозного и непобедимого полководца. А застрять в осаде под Линьёй… «Ага, решение! Передать армию Крангора Тиргору, а Крангору дать почётнейшее поручение осаждать Линью! И главную армию временно ему передать. Она всё равно на меня чуть не молится, и её верность не поколеблешь. А Крангору какая честь!» — подумал принц. Он понял, что решение найдено, а себе высвободит руки для административных и других дел. Собственноручно написал краткие шифрованные послания Тиргору и Крангору, каждое в трёх экземплярах, вызвал секретаря, написал им ещё длинные послания о мелких делах, велел размножить каждое в трёх экземплярах, и послал вестников с посланиями к принцам.
Принц вновь вернулся ко дню битвы. Этот идиот Курс Линьсиньлиньс понадеялся на двукратное численное превосходство своей армии, и когда левый фланг принца начал притворное отступление, не замедлил, как и рассчитывал принц, сломать строй, бросившись преследовать «разбитую армию». Удар конницы в тыл, когда перед алчущими легкой победы и наживы воинами внезапно вновь появилась железная стена строя настоящих бойцов, решил исход битвы. Но и тогда этот дурак не отдал своевременно приказ об общем отступлении, и вместо потерь «всего» тысяч двадцати воинов потерял большую часть армии. Лишь один корпус королевских войск отступил в порядке, а как уж остальные разбегались во все стороны! Но принца тревожили два обстоятельства. Убив более тридцати тысяч врагов и ещё неизвестно сколько разогнав, он потерял около десяти тысяч своих закалённых бойцов. А воинов такого уровня взять было неоткуда. Теперь в его основной армии было всего около двадцати тысяч воинов. И второе: слишком уж была мала добыча.
«Зря велел не преследовать отступающий корпус. Он, судя по всему, увёз с собой войсковую казну», — подумал принц. И невольно стало ему вспоминаться древнее мудрое изречение:
«Кто одерживает пять побед, гибнет. Кто одерживает четыре победы, ослабевает. Кто одерживает три победы, достигает благополучия. Кто одерживает две победы, выигрывает войну. Кто одерживает одну победу, основывает империю».
Две победы теперь у него точно есть. А, может, уже и три, если считать головомойку, которую устроили под Карлинором королевскому десанту Тор и Крангор? Да, ещё и эта головная боль — Тор! Вроде бы процесс он должен выиграть, а если нет, то будет очень плохо… «Вот бы этого Тора на три года каяться в монастырь послали, я весь уже извёлся за него переживать! И лишнюю победу одержал» — полушутливо подумал принц. Но он понимал, что без первой победы под Карлинором дела пошли бы намного хуже, чем сейчас.

***

Дней на пять позже, в столице королевства Зооре канцлер Чунь Линьсиньлиньс получил известия о полном оправдании Тора, о его благословении Патриархом и о неудаче покушения. Это его расстроило больше, чем поражение под Колинстринной.
В казне было ещё достаточно денег, не зря прижимистый канцлер многие годы их копил. Набрать войско можно было месяца за три, Линью и Зоор мятежники все равно не возьмут, а девять принцев долго не смогут быть заедино. Деньги у них кончаются, терпение тоже. Скоро начнутся раздоры. Да и сынок больше не будет лезть в великие полководцы, можно будет поставить во главе армии хорошего боевого генерала. Словом, военное положение было скверным, но вполне терпимым. Канцлер радовался, что по его тайному приказу принцев-бунтовщиков не убивали и не брали в плен, даже когда такая возможность была. Делалось это якобы для сохранения священной королевской крови, а на самом деле для того, чтобы вкатить в стан Клингора побольше троянских коней.
С этим проклятым кузнецом надо будет разобраться. Дурак Крис Уларканг, думал угодить убийством! После таких событий кузнеца надо на свою сторону переманивать изо всех сил. А если уж не выйдет, тогда убивать, но так, чтобы все подозрения падали на других. Если что-то выйдет наружу, стоит ждать официалов Имперского Суда с требованием разъяснений. «Как хорошо, что я не подписывал отношение в Суд и не поддерживал его явно» — подумал канцлер. — «Только жаль, что при этом простаке-короле я как-то сболтнул: обвинения настолько зловещие, что правдой быть не могут. Он и ляпнул, когда приехал, что им не верит! Ну дурак-дураком! И чем занялся, идиотик, на Сейме! Женщинами! Вырвался из-под присмотра канцлера, теперь гуляет вовсю и скандалит с жёнушками. Ладно, своё дело он уже сделал, наследников наплодил. Мелкие его грешки пускай внучек волнуют, они лишь лучше за ним следить станут. А устранять королишку сейчас — себе дороже выйдет. Ведь мятежники именно в таких намерениях меня обвиняют».
Тут канцлеру пришла в голову ещё одна мысль. Он ведь дал тому же верному тупарю Уларкангу грамоту к Тору на случай оправдания. Но тогда никто не думал, что оправдание будет столь полным и триумфальным. «Для кающегося, но выигравшего процесс, та бумага была как раз. А для полного победителя и имперской знаменитости — она как издевательство! Если Уларканг не показал бумагу Тору, то всё в порядке, а вот если показал или, ещё хуже, отдал… Тогда придётся давать этому злосчастному кузнецу намного больше, чем хотелось бы. Но справимся. Даже с услужливыми дураками».
«И главное, как подставили меня эти дураки из Колинстринны! Раструбили на всю Империю, что готовят донос на богомерзкого кузнеца, а принц, не будь дурак, прослышал и ответное отношение втихомолку подготовил. Но это ещё не беда: покаюсь перед Высоким Судом, а сам я к дурацкому доносу руку не прикладывал ни прямо, ни косвенно. Так что виновен я лишь в том, что не перепроверил обвинения сам, поскольку о них слишком много все вокруг кричали, даже в Валлине песенку сложили… Вот и идея покаяния!»
И канцлер занялся текущими делами.

***

Итак, Тор Кристрорс занял своё место на гостевом балконе Имперского Сейма. Вошли Император и короли, все встали, помолилилсь, и старейшина Сейма объявил:
— Вторая сессия Большого Имперского Сейма открывается! За время отдыха собрания делегатов подготовили предложения. Начнём с рассмотрения предложений собраний, в порядке их достоинства. Затем будет изменена повестка Сейма, и мы перейдём к текущим делам.
Делегаты дежурно-дружно ответили: «Согласны!»
— Начинаем с Совета Королей. У него шесть предложений, за пять из них придётся голосовать.
Среди делегатов начались недовольные пересуды: «Вот, поскакать придётся! Не могли бы поменьше!» Голосовать надо было, выходя из зала Сейма через три двери: «Да», «Нет», «Сомневаюсь».
— Первое предложение Совета Королей. Принц Старквайи Клингор, поддержанный принцами Крангором и Ансиром, предложил Сейму возвести в достоинство Имперского Рыцаря Великого Мастера Тора Кристрорса. Поскольку Сейму невместно принимать такие ходатайства от бунтовщиков, Совет единогласно рекомендовал отвергнуть прошение. Прошу голосовать.
Тор подумал: «Так вот зачем меня вызвали! И хорошо: только рыцарем стать не хватало!» Быстро проголосовал Сейм, но всё-таки примерно пятая часть вышли через двери «Нет» и «Сомневаюсь». Таким образом, они поддержали Тора.
— Второе. По предложению Императора, поддержанному всеми королями, предлагается Сейму возвести в достоинство Имперского Рыцаря Великого Мастера Тора Кристрорса из Колинстринны за выдающиеся заслуги перед Империей, даровав ему и его потомкам, не в пример прочим, привилегию одновременно быть также мастерами благородных цехов. Прошу проголосовать.
Тор остолбенел. Он впервые по-настоящему попал в атмосферу политических интриг. Надо же, отвергнуть чужое предложение лишь затем, чтобы сразу же внести такое же своё! И почему он из Колинстринны? Он же теперь из Карлинора! А голосование закончилось триумфально: лишь двое делегатов от Старквайи проголосовали против, и трое воздержались. Один из голосовавших против — Крис Уларканг — попросил слова для объяснения особой позиции. Он сказал просто и чётко:
— Мастер Тор не принял ещё предложения канцлера об амнистии. Поэтому он мятежник, и его не полагается возводить в новый ранг.
— Третье. По предложению короля Старквайи Красгора, поддержанному Императором и всеми королями, предлагается, поскольку нынешний барон Колинстринны опозорил себя и потерял свой замок, который теперь фактически контролируется дружиной упомянутого Тора, сделать Имперского Рыцаря Великого Мастера Тора Кристрорса правителем баронства Колинстринны и даровать ему наследственный титул Владетеля Колинстринны с правом владеть в ней двумя замками. От себя король Красгор присовокупил, что на пять лет освобождает упомянутое баронство от всех податей и повинностей, кроме подданства, гражданства и знатности, если упомянутый Рыцарь возьмёт на себя его защиту от разбойников.
Подданство, гражданство и знатность были три символических общеимперских налога, от которых освобождались лишь деклассированные свободные, не имевшие права брать в руки деньги. Одну медную монету в год каждый свободный платил своему государству за право считаться его подданным и за защиту его законных прав. Точно так же каждый гражданин и дворянин платили ещё по одной монете за каждое из достоинств. Но здесь, хотя формально полагалось платить самую мелкую медную монету, не возбранялось дать серебряную или золотую. К великому неудовольствию Тора, предложение тоже было принято практически единогласно.
— Четвёртое. По предложению Императора, поддержанному всеми королями, предлагается сделать упомянутого ранее Имперского Рыцаря Владетеля Колинстринны Великого Мастера Тора Кристрорса почётным делегатом Сейма со всеми правами руководителя делегации от провинции и с дополнительным правом, предупредив старейшину, не присутствовать на заседаниях Сейма: мы понимаем, сколько дел у него накопилось.
Предложение было принято единогласно. Тору пришлось пересесть на третий ряд кресел внизу.
— Пятое. Поскольку ныне отпало препятствие к рассмотрению трёх прошений, поданных сначала принцами Старквайи Клингором, Крангором и Ансиром, к которым затем присоединились принцы Атар и Тиргор, а затем Кусар, Онгор, Карсир и Сутар, Совет королей предлагает, на основе исследования целей мятежников и причин мятежа, признать восстание, возглавляемое упомянутыми девятью принцами, законным рокошем. Предложение внесено Императором, проголосовали за него все короли, кроме короля Старквайи, заявившего, что он не уверен. Он просил огласить его особое мнение: «Поскольку я убедился, что отдельные обвинения и требования мятежников справедливы, я не могу отказываться голосовать или голосовать против».
Сейм остолбенел. В решении вопросов, подобных рокошу или имперских санкциях против владения, представители этого владения голосовали, но их голоса не считались. Поэтому король обычно уходил с голосования, записав особое мнение. А тут был особый случай.
— Продолжаю. В связи со сказанным выше, король Красгор запросил, в случае, если мятеж будет признан рокошем, военную помощь всех остальных королевств и желающих княжеств, и эту помощь отборными войсками при условии щедрой оплаты они согласились оказать, чтобы укрепить позиции законного суверена на переговорах с рокошанами. Теперь прошу пояснить позицию мятежников члена Сейма, до прибытия на суд бывшего в их лагере — Владетеля Колинстринны Тора Кристрорса.
Тор вышел на трибуну и сказал кратко:
— Мы воюем за исконные имперские порядки и права всех сословий и достоинств. Против жадных и алчных чиновников. За нашего доброго короля, которого угнетает канцлер.
— Это неправда! — каким-то жалким и неубедительным голосом воскликнул король. — Канцлер меня не угнетает!
Голосование было почти единогласным. Даже делегаты от Старквайи, которые учитывались отдельно, во мнениях разошлись. Тор с большим удовольствием вместе со всеми вышел через дверь «Да».
— И, наконец, шестой вопрос. Согласно законам и обычаям Империи, участники рокоша сохраняют все законные права и представительство. Поэтому я предлагаю Сейм направить приглашения принцам Старквайи Клингору, Крангору, Ансиру, Атару, Тиргору, Кусару, Онгору, Карсиру и Сутару занять законные места на Сейме. Лишить звания делегатов двенадцать выборных от провинций Карлинор, Линнагайя, Ансарэй и Линнисса, назначенных Советом королевства Старквайи в Зооре, и предложить занять их законные места выборным от граждан этих провинций, занятых рокошанами.
Старейшина перечислил двенадцать имён изгоняемых и двенадцать имён принимаемых, зал рёвом одобрил решение.
— Согласно нашим законам, я прошу Сейм включить в повестку заседаний вопрос о создании делегации Сейма для примирения рокошан и правительства. Рад вашему одобрению. А теперь перейдём к решениям Совета князей и принцев.
И потянулась рутина заседания.
Как сказал поэт:

Слов паутина
Дело и мысль оплела
Мёртвою хваткой.
Жизнь не осталась
В этом приюте интриг.
Глава 13. Расцвет Жёлтых
За три месяца, пока Урс был в отряде Ворона, число удальцов выросло до пяти сотен. Отряд уже представлял собой силу. Он прошёл три провинции, грабя и уничтожая по дороге дворянские поместья. Дважды восставшие разбивали отряды карателей и дважды ускользали от их превосходящих сил. Хорошо было, что за границей провинции их переставали преследовать: наместник должен был получить согласие другого наместника или приказ короля, чтобы войти на чужую землю. Впрочем, почти так же происходило на границах уделов: граф или барон в большинстве случаев предпочитали не лезть на землю соседа, но порою всё-таки поступали по-своему. Поэтому однажды восставшие чуть не попались между трёх огней: с востока подходил отряд местного графа, сзади настигал барон, которого только что пограбили, с юга шёл наместник. Но Ворон блестяще увёл всех по потайным тропкам через болото в соседнюю провинцию: местные крестьяне охотно дали проводников.
После этого отряд остановился в деревне, где не было ни одного дворянина, как в родном поселении Урса. Поскольку крестьяне сразу же выставили угощение, к ним отнеслись как к друзьям. Сам Ворон, как всегда, занял скромную отдельную лачужку, правда, на сей раз избежать женщин ему не удалось: одна из деревенских девок сразу же и откровенно положила на него глаз.
Когда крестьянка с визгом подбежала к Ворону и пожаловалась на грубые приставания Белого Крыса, тому было предложено либо получить пятьдесят плетей, либо отдать оружие, доспехи и коня и убираться на все четыре стороны. Он предпочёл плети. Урс всё больше восхищался своим вождём, не побоявшимся так напомнить о приличиях и дисциплине одному из лучших бойцов.
Разослав дозоры во все стороны и щедро одарив крестьян из добычи, Ворон решил задержаться в деревне на пару дней, отдохнуть, привести в порядок коней и вещи. Чутьё атамана на опасность было замечательным, и все сочли, что ещё дня четыре опасаться нечего.
На второй день в деревню прибыл небольшой отряд конников, которых пропустили дозоры, так как те назвали тайное слово Жёлтых. Командиром отряда был кряжистый удалец, по виду бесхитростный рубака, который сразу же стал сыпать грубыми шуточками и уселся за выпивку. Но внимание Урса привлёк невзрачный бедно одетый разбойник, вооружённый лишь палицей и пращой. У него не было даже кинжала. Уже научившись кое-что понимать, Ликарин сразу вычислил переодетого монаха, отрастившего волосы и сделавшего гражданскую причёску. Ворон немного выпил с командиром и удалился в свою лачужку вместе с монахом. Через некоторое время оттуда вышла раздосадованная отправленная подальше девица, а Урсу и почёсывавшему спину Крысу предложили покараулить дверь, допускать лишь по срочному делу, и лишь после оповещения Ворона. Ещё через полчаса появился Ворон и позвал Крыса. Пришлось четверть часа покараулить в одиночестве, а затем тот вышел счастливый и показал Ликарину медную пряжку для волос.
— Жаль, косу запретили прямо сейчас заплести, — сказал Крыс, сразу забыв про спину.
Следующего позвали Быка. Крыс пожелал ему удачи.
Ворон сидел с косой, закреплённой стальной пряжкой, у монаха красовалась малахитовая. Урс догадался, что Ворона сразу произвели в третью степень посвящения, а монах имеет ещё более высокую.
— Брат Неясыть, это тот образованный крестьянин, о котором я тебе говорил. На его счету уже десяток врагов, убитых в бою. Он умеет быть безжалостным и не проявляет излишней жестокости. Он стойко выносит лишения. Он делится всем с братьями и крестьянами, в скупости либо расточительстве не замечен. Плохо лишь, что в битве он слишком азартен, — отрекомендовал Быка атаман.
— Урс Ликарин, мы слышали о тебе много хорошего. Я сейчас проверю тебя, — сказал Неясыть.
Испытание оказалось лёгким: вопросы были практически те же, что задавал Ворон в памятном разговоре. Лицо Ворона всё больше  и больше светлело, и он, не выдержав, заявил:
— Зачем ты время терял, брат! Я же объяснил, что его с детства правильно обучили!
— Полагается проверить, брат Кор! — с улыбкой ответил Неясыть и приступил к торжественному ритуалу посвящения.
Урса возвели сразу во второй ранг, как прадеда, и выдали ему латунную заколку. При этом монах добавил, что для принятия клятвы требуется четыре посвящённых ранга не ниже третьего, но это не беда: иногда от посвящения до клятвы проходит несколько лет, ведь Жёлтым приходится таиться.
Ликарин был вне себя от счастья и не смог не похвастаться перед Крысом. Но тут вышел Ворон и велел Урсу позвать им на смену Драную Выдру и Белого Енота. Урс понял, что это будут ещё двое посвящаемых: они славились как лучшие бойцы. Посмотрев на Енота в деле и пару раз скрестив с ним дубинки в учебном бою, Урс не понимал, как же он тогда в деревне победил? Поистине, его вела рука Судьбы.
А на следующий день Ворон устроил праздник и объявил, что теперь его отряд благословлён Тайным Имамом Жёлтых на серьёзные дела и на присоединение к себе других отрядов. Поэтому одного атамана недостаточно, и в отряде будут четыре есаула. Это, конечно же, оказались Урс, Крыс, Выдра и Енот.
На следующее утро, несмотря на больную голову есаулов, Ворон вызвал их к себе и велел им записать и заучить благословлённый Тайным Имамом ритуал принятия бедных дворян в ряды Жёлтых. А Урсу он наедине передал личную благодарность Тайного Имама. Брат Неясыть исчез ещё ночью, как и полагается такой птице.
Ритуал применить пришлось уже через два дня. Ранним утром следующего дня (ещё до восхода солнца) отряд ушёл, чуть-чуть отдохнул на бивуаке в лесу и на рассвете нового дня атаковал крупную деревню. Ворон руководил штурмом главного поместья, а Урсу дал двадцать разбойников и велел сжечь либо привести к покорности трёх мелких дворян.
Первое самостоятельное поручение началось не очень удачно. Дворянин пытался сопротивляться, убил разбойника, ранил другого, сам был тяжело ранен и гордо отверг предложение перейти на сторону Жёлтых. Урсу удалось спасти лишь его детей, мальчика и девочку, отдав их в усыновление местным крестьянам.
Во втором поместье дела пошли ещё хуже. Дворянин Кур Турритон сражался доблестно и убил трёх разбойников, прежде чем Урс обезоружил его (честно говоря, он хотел его убить ударом палицы, но Турритон увернулся, правда, не очень удачно, получив сильный удар по правой руке и выронив меч). Разбойники скрутили воина и хотели повесить, но Урс велел подождать и начал ритуал, немного видоизменив его.
— Воин, ты сражался доблестно. Я кланяюсь тебе, твоей смелости и твоей чести. Назови мне своё благородное имя.
— Не всё ли тебе, грабитель, равно, кого ты убьёшь сейчас?
— Мы не грабители. Мы стремимся восстановить справедливость. Вот посмотри, ты доблестный боец, я вижу на тебе боевые шрамы, а так называемое поместье твоё беднее многих крестьянских дворов. Платье на тебе из бархата, но потёртого чуть ли не до дыр, платье жены шёлковое, но заношено до крайности. Я вижу твой обед, так едят только смерды. Мы знаем, что чиновники и Высокородные презирают не только крестьян, но и честных воинов, честных мастеров. Мы не бандиты, мы Жёлтые.
— Ещё хуже! Те, которые разрушали города и убивали всех, кроме крестьян?
— А что ты, доблестный воин, имеешь от этих городов? Шлюх и роскошь, что ли? Ты, я вижу, честный человек, тебе не нужно ни то, ни другое. А ремесленников мы просто переселяем в деревни, чтобы никто от земли не отрывался.
— Но вы всех сгоняете в общие дома и заставляете насиловать землю! Вы собираете крестьянские наделы в общие поля!
— Подумай сам, воин. Нас бы прокляли Великие Монастыри, твори мы такие бесчинства. Мы ставим наверх крестьян: соль и становой хребтом Империи. В работные дома сгоняли лишь тех, кто не мог или не хотел стать крестьянином, монахом, воином или ремесленником. Долго мы уже говорим. Я назову тебе своё настоящее имя: Урс Ликарин. И ты назови мне своё, наконец-то.
— Кур Турритон. Да, не слышал я о проклятии Жёлтым. Так что же ты хочешь? Чтобы я со своим семейством стал крестьянином?
— Да, доблестный Кур. Тебе выделят богатый надел, твоя семья не будет знать голода и нужды, а ты пойдёшь с нами воевать за правое дело.
— Ладно! Я сам ненавижу этих шакалов-чиновников и этих чванливых знатных, которые всю славу и все награды присваивают себе. Попробую повоевать с вами вместе.
— Эй, ребята, немедленно развяжите всех его домочадцев и извинитесь перед ними! А я превращу этого доблестного воина в храброго крестьянина!
И Урс начал затверженный им ритуал окрестьянивания. А Ворон отдал бывшему дворянину надел старосты, казнённого им вместе со всей его семьёй (кроме внуков, которых усыновил Турритон) за лизоблюдство перед знатью и за то, что он выдал на смерть заподозренных в желтизне смердов.
В третьем поместье превратить хозяина в крестьянина не удалось, но всё равно настроение у Урса стало улучшаться: он верил, что убивать скоро будут лишь тех, кто этого заслуживает, и их семьи, а малых детей можно будет раздавать честным крестьянам. Ведь Жёлтые начнут теперь устанавливать свою власть, вернее, свои порядки в целых провинциях.
После штурма деревни отряд прирос ещё на полсотни человек. И Ворон решился на атаку первого городка.

***

Городок Укайринай не ожидал наглого налета Жёлтых. Ополчение спало у себя дома. Схватки  почти не было. А затем началось такое, что Урса просто тошнило. Одно дело, разговаривать, что города надо бы уничтожить, и совсем другое — принимать в этом участие самому. Странным показалось ещё одно: убили всех мастеров цехов, а подмастерьев щадили. В чём дело? Неужели искусные ремесленники должны быть изведены? Урс решился и прямо спросил Ворона об этом наедине. Ворон ухмыльнулся:
— Конечно, искусные ремесленники, за исключением зажравшихся так называемых Великих Мастеров, будут сохранены. Но в этих местах среди ремесленников и дворянства завелась исключительно опасная ересь, идущая прямо от Кришны. Особенно заражены цеховые мастера. Так что мы выполняем роль ещё и воинствующей церкви, по повелению Тайного Имама чистим мир от готовых из-за алчности своей ввергнуть его в бездну в очередной раз.
— А как поступим с Великими Мастерами?
— Отправим в Великие Монастыри, кроме тех, кто предался Князю Мира Сего. Там им место. Пусть передают свои знания всем, а не только какому-то Первому Ученику.
На душе у Урса вновь стало легче.
Облегчило душу, что после такой громкой победы соседние разбойники и крестьяне буквально потянулись в отряд Жёлтого Ворона, быстро разросшийся до полутора тысяч человек. Не все вновь прибывшие нравились Урсу, были люди откровенно бандитского нрава, но он очень надеялся, что, служа благородному делу, подонки воспрянут душой. Скоро вновь прибывшие прошли две огненные проверки. Был взят монастырь, монахов, которых приняли к себе соседние деревни, пощадили, а остальных, кроме немощных, провели ещё по пяти деревням. Тех, кого взяли крестьяне, отпустили, оставшихся утопили в болоте.
— Вы не молились, а пузо наедали! — приговорил Ворон. — Настоящие монахи крестьян учат или в Великих монастырях обретаются.
По отношению к женщинам Урс становился всё разочарованнее и циничнее. Девки и молодухи, стремившиеся лечь под молодого и уважаемого командира, создали у него впечатление, что женщины делятся на три группы. Самая большая — законченные шлюхи. Те, кто уродлив или стар — ведьмы. Совсем немного честных жён и хозяек, которых он уважал. Но, глядя на счастливые семьи, он думал, что ему-то теперь такая участь не грозит: ведь мужья в этих семьях были почтенные крестьяне, ничем не знаменитые, а шлюхи просто не подпустят к нему ни одну честную девушку, да и честные девушки отвернутся от него из-за его постоянных приключений с нечестными. Вспоминая невесту, он уже начал жалеть, что так поступил с нею, буквально растоптав её. Во всяком случае, до прихода разбойников шлюхой она не была. Но всё-таки Урс сомневался: может, просто ни один соблазнитель на неё не позарился до Белого Енота?
Второй штурм, когда войско Ворона дошло уже до двух тысяч разбойников, был наконец-то баронского замка. Положив четыреста восставших, Ворон взял замок, хотел было разрушить его до основания, но времени и сил не было. В этих боях Урс почти не участвовал. Его берегли и посылали вместе с несколькими перешедшими на сторону Жёлтых дворянами уговаривать мелких дворян присоединиться к отряду. Это было целесообразно: в отряде явно не хватало организованности и командиров.
Потери от штурма скоро были с лихвой восполнены. К восставшим шли всё новые и новые желающие. Уже четыре уезда были практически полностью под властью Жёлтых. И тут в отряде вновь появился брат Неясыть. Он переговорил с Вороном, и восставшие двинулись вперёд. Ворон велел всем посвящённым заплести косы и надеть значки. Таиться больше не надо было. С пением героических песен и своего весёлого гимна восставшие пошли на великие дела. По дороге к ним присоединилась ещё пара относительно маленьких отрядов Жёлтых: удальцов по пятьсот. Урсу казалось, что он едет на своём коне как командир в большом, несокрушимом войске. Жажда битвы обуяла его, он даже плохо спал.
Словом,

Порвались путы,
Терпение лопнуло.
Крови потоки
Людей невинных
Мстители страшные льют.
Глава 14. Столичная паутина.
Итак, с того момента, когда Эссу, девушку, которую втайне любил Великий Мастер-оружейник Тор Кристрорс, сделал своей возлюбленной принц Клингор, судьба Тора пошла наперекосяк. Он, уже добившийся известности, богатства и положения как один из лучших оружейников всей Империи, оказался замешан в штормовые политические игры сильных мира сего. Эти волны сначала вынесли его из деревни Колинстринна, где Тор укрывался от суеты больших городов, и принесли в город Карлинор, ныне ставший столицей Рокоша Девяти Принцев. Затем они забросили его в ужасные застенки Имперского Суда на имперском острове Киальс, когда Тора обвинили в ужасающих богомерзостях. Имперский Суд, полностью независимый от властей и от конкретной конфессии (из четырёх судей один был из числа назначенных Имперским Сеймом по рекомендации Императора, один — из одного из крупных ленов Империи, один — от Патриарха, один — от Первосвященника, и на каждый процесс состав судей был другим, так что четыре силы внимательно следили друг за другом), абсолютно неподкупный, из двух противоположных отношений — в обвинение Тора и в его защиту — признал справедливым то, где авторы обвинения сами обвинялись в клевете. По ходу дела выяснилось, что богомерзостями занимались на самом деле многие из авторов доноса, и процесс вылился заодно в обвинение против сатанинской тоталитарной секты, обосновавшейся в Колинстринне. Но это очень тяжело далось Тору: он на шесть месяцев оказался оторван от своей мастерской и своей семьи, был подвергнут пыткам и безжалостным испытаниям в ходе следствия, а после суда окунулся в порочную и суматошную атмосферу имперской столицы в период Великого Сейма. В это время, как правило, на имперский остров съезжались все короли и князья, обязательно прибывали Император и 500 членов Великого Сейма, а за знатью тянулись целая свора челяди, искателей и искательниц приключений, художников, воров и другой пены, сопровождающей сборище богатых и знатных людей.
Несчастный Тор чувствовал, как его против воли заносит в сферы, где он никогда не хотел бы вращаться и по той причине, что у него был совсем не характер политика, и по той, что он уже был Великим Мастером совсем в других вещах: в реальном ремесле. Больше всего ему хотелось бы побыстрее вернуться домой, в мастерскую и к семье, но его задерживали всё новые и новые дела. Попутно кузнец обрастал такими связями, одна мысль о последствиях которых ужасала. Суд определил ему в рабыни-наложницы одну из осуждённых, а самая знаменитая гетера Империи захватила его в свои крепкие объятья. Его король, как ни странно, относился дружелюбно к участнику мятежа, но что крылось за таким участием? Тора, неожиданно для него, определили в сеньоры тех самых мест, где у него была мастерская, где он женился, где его возненавидели и оклеветали. А зачем ему было всё это? Мастерская, если её хорошо наладить, давала доход больше, чем девятнадцать деревушек баронства, а сколько будет ещё хлопот с этими деревнями, с местными дворянами и разбойниками! Вдобавок его владения лежали как раз на стыке между землями, занятыми восставшими, и оставшимися верными правительству. По ним безжалостно прокатывалась гражданская война, остаться от которой (хотя бы частично) в стороне становилось всё более проблематично. Вот и сейчас Тор, верхом на коне и в сопровождении двух пеших охранников, возвращался домой с заседания Сейма, где его вдобавок ещё сделали делегатом, так что завтра надо было опять ехать на совершенно ненужные Мастеру (да, честно говоря, и Владетелю Колинстринны тоже) разговоры.


***


Около дома гетеры Толтиссы Тор наткнулся на пышный кортеж своего короля Красгора. Монарх как раз выходил из паланкина. Мастер соскочил с коня и поклонился. Король милостиво кивнул Тору. На тонком, ироничном, немного болезненном лице монарха возникла сдержанная улыбка: «Пожалуйста, без церемоний. В доме любви неизвестно, у кого ранг выше!» Тор вымученно улыбнулся в ответ: «Как будет угодно, твоё величество!»
Зайдя в дом, Тор поднялся к себе, переоделся и заглянул к своей рабыне в соседней каморке. Наложница выздоравливала после покушения, когда её облили кипятком. Она лежала на постели с ногами, намазанными сильно пахнущей мазью (это было то самое лучшее снадобье от ожогов, которое делал для исцеления пытаемых палач Имперского Суда). Ангтун радостно улыбнулась и сказала: «Хозяин, мне говорят, что ноги быстро заживают. Через пару дней я смогу вновь служить тебе». Рядом с наложницей сидела пара рабынь гетеры и оживлённо обсуждали с ней какие-то женские проблемы, разглядывая хитоны с разноцветными полосами. Видимо, бывшая дама объясняла им значение разных цветов полос на балах высшего общества (конечно же, там были не хитоны, а танцевальные роскошные платья, и не полосы, а цвет всего платья целиком). Хозяин пожелал скорейшего выздоровления, погладил её по голове и отправился с обречённым видом вниз.
В приёмной зале были расставлены подношения короля. Тор не стал их детально рассматривать: видно было, что очень богатые. Толтисса пригласила его возлечь за пиршественный стол вместе с ней и королём. Прислуживали им не служанки, а ученицы и клиентки, которые так и вились возле короля. Король на весь этот цветник внимания практически не обращал, разговаривал лишь с хозяйкой дома.
— Твоё величество, мне нельзя без ущерба для чести принимать такие дары. За один вечер и ночь это просто неприлично.
— А мне, великолепная Толтисса, просто нельзя без ущерба для чести моей забирать свои дары обратно.
— Значит, три вечера и ночи ты будешь моим почётным гостем.
— А кузнец Тор останется хозяином? — улыбнулся король без всякой тени ревности.
— Он мой почётный гость на всё время, пока не покинет Имперский Остров. Я своих гостей не прогоняю, если они не провинились, — сказала Толтисса с улыбкой, но в голосе её чувствовалась тревога.
— Я знаю, — ответил король. — У тебя во дворце найдётся место и ласка для нас обоих.
— Найдётся, — с облегчением сказала гетера.
Тор увидел, что вокруг него увиваются три клиентки, и вспомнил, что сказала утром ему гетера: «Если мне так и не удастся отвлечь короля на другую женщину, то три клиентки почти готовы к рекомендации на Высокородную. Они проходят очищение и не имели мужчины достаточно долго. Все они очень желали бы твоей любви и ребёнка от тебя. Возьми одну из них». Тор понял, что настало время делать выбор.
— Как тебя зовут, прелестница? — спросил он самую привлекательную из трёх.
Та вспыхнула от радости и ответила: «Элоисса из Хирры, Мастер-Рыцарь».
— Ложись со мной за пиршественный стол, — продолжил Тор, хотя в душе у него всё переворачивалось.
Две другие клиентки разочарованно упорхнули.
— Нет, мы сейчас перейдем в маленькую приёмную, — сказала Толтисса, и Тор вспомнил её слова о разговоре наедине. Четверо перешли в маленькую комнатку, где уже стояло угощение, и женщины исчезли в другой двери.
Тор с королём некоторое время говорили на нейтральные политические темы. Тор удивился, что вопросы, вынесенные Советами и Собраниями на утверждение Сейма, практически все были мелкими. Король «милостиво наставлял» вновь испечённого рыцаря, владетеля и члена Сейма, что означают эти мелочи, как на них главные державы проверяют отношения друг с другом, а мелкие княжества намекают на возможные угрозы, поскольку для них единственной возможностью спастись является поддержание равновесия сил в Империи.
— Скажем, давным-давно Трома могла бы захватить Синнию. Но ведь рядом мы, Колина и Линна. Пойдет ли она на Синнию, если будет видеть, что придётся сцепиться затем со всеми тремя? Конечно же, нет! Вот и поддевают они с Синнией друг друга мелкими уколами. Трома ищет случая, чтобы стать столь же очевидно обиженной, как вы, рокошане, и захватить хотя бы половину княжества. А Синния так и хочет выставить Трому большим крокодилом, который хочет проглотить невинную, белую и пушистую овечку. В этом суть вопроса о синнийских крестьянах, пасущих овец на спорной территории, и о троминских разбойниках, которых никак не выловят власти. Говорят, что князь Синнии даже приплачивает своим крестьянам за выпас овец на полях вблизи Мисронстрана. А сам он в стороне: невежественные крестьяне считают эти поля исконно нашими, так было от веку, они ни на кого не нападают. А вот ваши троминские разбойники их грабят, вы их не ловите. 
— Ладно, — сказал Тор. — А почему такое странное двойное решение: помочь тебе и одновременно признать наше восстание? Поясни мне, невежественному!
— Люблю тебя за прямоту, — улыбнулся король. — Да, это самое важное решение этого Сейма. Вся Империя показала: если мятежники действительно стоят за меня, то они очень советуют на вас не сердиться и решить дело миром. А вот если принц Клингор пойдёт брать престол или начнёт делить королевство… Тут во всей Империи может начаться такая замятня, что никто не хочет оказаться в это замешан.
Король отпил немного вина. Тор последовал его примеру.
— Один мудрый человек сказал, что времена всегда великие, а вот люди не всегда. Сейчас в Империи порядок, никому не хочется большой войны. Немного помахать оружием и погеройствовать, правда, все не прочь. Вот и пойдут ко мне желающие прославиться и поразмяться. Да, я думаю, и к принцу сейчас такие потянутся: всё-таки благородный законный рокош.
— Но ведь, твоё величество, страна разоряется!
— Зато армия закаляется! Если мы после рокоша договоримся, да ещё какой-нибудь дурак-сосед во время смуты к нам полезет, мы ему такого жару зададим! А то я боялся уже. Ведь Зинтрисса наконец-то замирилась со Шжи. Пошёл король Астир их завоевывать, да вышло всё наоборот: эти горцы объединились. Теперь у Шжи единый царь, а их старик-полководец Лян Жугэ оказался столь хитрым и расчётливым воякой, что заставил без больших потерь со своей стороны Зинтриссу не только отступить, но и очистить горные уезды, которыми она уже полсотни лет владела. Формально Империи до этой потери Зинтриссы нет дела: король владел ими как царь, не включая уезды в территорию и юрисдикцию Империи. Вот и обхитрил сам себя. А куда теперь Зинтриссе девать армию? Естественно после такой схватки не просто замириться с соседом, а совместно с ним пойти побить кого-нибудь. Это нужно и королю Астиру, чтобы смыть позор поражения, и царю Шжи, ведь в мирное время горцы быстро друг с другом опять передерутся. Хорошо, если они вместе пойдут на варваров. Туда им и дорога. Хуже, если на айвайские уделы. Тогда придётся помогать айцам. А то слишком жирной Зинтрисса станет. А если на нас или на Ликангс, что между нами и ними? До мятежа канцлер пренебрегал армией: он мастер интриг и управления, а не войны. Да и полководцы ведь ершистые, не то, что чиновники, а зачем этому старику своевольные и самостоятельные люди? Но теперь у нас будут отличные солдаты и проверенные военачальники.
— Так что же, выходит, ты, государь, был против реформ канцлера? Значит, ты его на самом деле боишься? — бестактно ляпнул Тор и сам себя мысленно схватил за язык.
Король даже немного посмеялся.
— Святая простота! Кто не побаивается такого старого и прожжённого интригана! Но наводить порядок в королевстве надо было. Правда, уж очень прямо и круто взял старик.
Вдруг Тора поразила одна мысль. Уже ясно, что король на самом деле очень умён и хитёр. А ведь, если канцлер умрёт, тогда у рокоша цели и оправданий не останется?
— А если вдруг умрёт старик Линьлиньлиньс? Ведь тогда рокош должен закончиться.
— Старик умрёт, его семейство останется. Они все посты наверху захватили. Но правда, в этом случае можно было бы помириться, особенно если найдется общая цель для принца и правительства.
«Однако, как спокойно рассматривает эту возможность король!» — вдруг подумал Тор. — «Даже сам подтверждает, что и тогда повод для рокоша остался бы! Уж очень крепко вокруг него всё схвачено!» И Тора посетила прекрасная идея.
— Государь мой! А если мы тебя увезём прямо с Сейма в Карлинор! Ведь мы не против тебя! Когда ты появишься во главе нашей победоносной армии, войска канцлера разбегутся как зайцы! Вы с принцем триумфально вступите в Линью и Зоор, казните виновных, наведёте порядок и благоденствие! Это было бы прекрасно!
Изнурённый речью, Тор, не глядя на короля, налил себе бокал вина и залпом выпил. Король опять рассмеялся.
— Мой добрый рыцарь-кузнец! Слова, достойные рыцаря и Мастера! Может, и наступит день, когда я выеду перед войском рокошан с принцем Клингором по правую руку от меня и с другими принцами позади нас. Но ни в коем случае не говори об этом нигде! На имперском острове полно шпионов, и заранее нанятых, и любителей, которые, прослышав что-либо, сразу бегут продать новость. Похитив меня, вы должны ещё довезти. На море флот, преданный канцлеру. Нет ничего проще, как потопить один кораблик, а потом сожалеть, что пираты захватили короля и тот погиб в волнах моря.
— Понял! — огорчённо сказал Тор.
— Перейдём к нашим общим делам. Пока мы вместе, ты можешь принять у меня заказ на драгоценное оружие, на комплект мечника вместе с твоим особенным добавлением: нижним лёгким панцирем. Время меня не очень волнует, главное, чтобы оружие было как можно лучше.
Тор сразу понял, что и цена, конечно же, короля не очень волнует. В таких случаях честь Мастера велела назвать справедливую цену по высшей границе, чтобы не было обидно никому. Тор её и назвал.
— Мастер, ты просчитался, — укоризненно сказал король. — Идёт мятеж, у вас всё вздорожало раза в полтора. Я и заплачу в полтора раза больше.
Тор смутился. Король поддел его как раз там, где он считал себя более сведущим. Но пока всё шло отлично.
— Теперь, Мастер-Рыцарь, Владетель девятнадцати сёл, — с легкой иронией сказал король, — подумай. Поскольку твой сан вырос, старая вассальная присяга не считается незабвенной. Ты должен дать новую. У тебя три выбора. Конечно, ты мог бы присягнуть самому Его Величеству Императору.
Как бы подчёркивая абсурдность этого шага, провозглашающего независимость Колинстринны, монарх опять иронически улыбнулся.
— Ты можешь присягнуть мне или твоему любимому принцу Клингору. Но уместно ли тебе в твоём нынешнем сане присягать принцу, не являющемуся Имперским принцем и князем?
Тор вздрогнул. Государь поставил его в положение, когда любое действие будет или глупым, или подлым. Ведь они не воюют против монарха! Значит, вполне можно было бы присягнуть его величеству. Но ведь его товарищи по оружию воспримут это как перекидывание в стан канцлера и присягу фактическому правителю! Да и на самом деле это может оказаться именно так. И Мастер нашёл решение.
— Твоё величество, мой государь! Ты просветил меня, который волей Судьбы из положения обычного гражданина оказался поднят до знати. Но честь моя велит мне, прежде чем дать новую присягу, открыто при свидетелях заявить принцу Клингору: старая присяга стала недействительной и теперь снята с меня.
— По обычаям именно так, хотя почти никто из новой знати так не делал, — подтвердил король. — Я ещё больше зауважал тебя, Рыцарь-Кузнец. Я вижу, как тебе тяжко в столице, а то пригласил бы тебя стать моим придворным оружейником и одновременно начальником моей личной охраны. С таким верным и честным вассалом я спал бы спокойно.
И король вновь иронично улыбнулся.
— Спасибо, государь. Тебе мог бы поверить, но в столице всевластен канцлер, а ему я не верю.
— Ладно, Рыцарь-Мастер. Вижу, что ты вернёшься домой и там примешь решение. Но у меня есть ещё один совет. Кое-кто может очень хотеть твоей смерти или исчезновения. Сейм вышлет мирную делегацию к принцу, и тебе лучше всего присоединиться к ней. На это Сейм с удовольствием даст разрешение.
Тор понял, что возвращение домой ещё откладывается. Но надеялся, что ненадолго: сформировать делегацию так просто и быстро!
— Теперь пойдём к нашим женщинам, — с еле заметной скептической улыбкой сказал король.
— Пора, — без удовольствия согласился Тор.

***


За маленькой приёмной была ещё одна небольшая комната, а за ней спаленка. Именно там сидели две гетеры и обсуждали что-то своё.
— Идём к нашим цветам, — улыбнувшись монарху, сказала Толтисса. — Они все ждут твоё величество и жаждут, чтобы ты обратил на них своё благосклонное внимание.
— Внимание на них, конечно, обращу. Находясь в саду, нельзя не полюбоваться цветами и не наслаждаться их запахом. Но я уже выбрал зрелый плод, который сорву. Не только народу, но и королю нужно улучшать свою кровь. Лишь ты, великолепная и несравненная, можешь разогнать мою остывшую кровь и освежить её.
Толтисса тонко улыбнулась и взяла короля за руку. А Элоисса улыбнулась радостно и искренне, приобняла, слегка прижимаясь, Мастера. Тот отметил, что дразнящие тепло и запах практически не действуют, но изобразил радость и легонько поцеловал гетеру.
Четвёрка вернулась в общий зал. Пиршество продолжалось ещё несколько часов, а затем Толтисса и Тор ушли в свои комнаты.
Утром Мастер не хотел выходить к общему завтраку и позавтракал с Элоиссой в своей комнате. Гетера была радостная и даже счастливая. Любовник тоже старался казаться радостным.
А затем надо было вновь идти на заседание Сейма… Конечно же, до назначения мирной делегации к рокошанам и королю повестка так и не дошла. Тор зашёл вечером к рабыне, она сказала, что завтра лечение заканчивается и сообщила, что ей уже велели идти утром на общие занятия с молодыми рабынями Толтиссы. С неохотой Тор отправился в главный зал, откуда доносились песни и музыка. На сей раз король прибыл с несколькими челядинцами. Кое-кто из них начал ухаживать за ученицами и клиентками, а кое-кто быстренько договорился с рабынями в коротких, чуть ниже начала ног, хитонах. Король вёл себя безукоризненно, чисто по-светски, не давая Тору возможности даже чуть-чуть обидеться на пренебрежение и вместе с тем чётко выдерживая дистанцию. Гости уже разошлись почти все, когда крепко выпивший Тор отправился к себе. Элоисса отнюдь не была примитивной, моложе, чем Толтисса, не менее красива и, казалось, полностью отдавалась Мастеру душой и телом. Но наутро он почувствовал какую-то тошноту. Увидев Ангтун, куда-то спешившую, Тор приласкал её и неожиданно для себя велел, чтобы та постаралась вывести запах мази палача у себя в каморке и ночью ждала его. Ангтун вспыхнула от радости, прошептала: «Повинуюсь, хозяин!» и убежала. Тор стоически отправился по своим делам.
На Сейме его подстерегала неожиданность. Король велел Крису Уларкангу перед началом заседания поднести чашу мира делегатам от мятежных провинций. Это был обычный знак, что он желает скорейшего примирения. Делегаты в ответ преподнесли через того же Уларканга чашу мира королю (только вчера Тор на неё сбрасывался). Но, когда король, по ритуалу, прежде чем отхлебнуть из чаши, погрузил в неё свой перстень, тот засветился красным. Тор, который, как «старейший» из делегатов от рокошан уже поднёс чашу к губам, тоже опустил в неё перстень-индикатор. Он тоже засветился красным. Крис Уларканг выхватил чашу у Тора, сказав: «Сейчас разберусь!» и вдруг уронил. Но кто-то успел поймать чашу с остатками вина, Уларканга схватили за руки, а в дверях Сейма появились официалы Имперского Суда. Император будничным голосом произнёс:
— Высокий Имперский Суд покорно просит Сейм передать для исследования делегата от Старквайи Криса Уларканга. По показаниям наёмного убийцы Ира Лактайрины, покушавшегося три дня назад на Мастера Тора, он — заказчик преступления.
— Нам угодно! — единодушно вымолвил зал, и бессильно обвисшего Уларканга вытащили, чтобы передать в руки официалов.
В этот день наконец-то коснулись вопроса о создании мирной делегации, создав комитет для обсуждения её состава и наказа. Такое продвижение не обрадовало Тора, и он в унылом настроении ехал к себе после заседания. Тошнота не отступала.
Неожиданно он заметил мальчишку, метнувшегося прямо под ноги коня, и увидел, что тот срезал кошелёк. Инстинктивно он схватил воришку за руку так крепко, что хрустнула кость. Охранники подобрали кошелёк, а на вопль провокатора выскочили из соседней улочки амбалы с дубинками. Тор выхватил молот и начал защищаться, но стараясь больше никого не покалечить: на душе и так крайне скверно. На шум выползла городская стража, нападающие сбежали. Стражники начали расспрашивать, в чём дело? Мастер сказал, что какой-то пьяница пытался подраться. Охранники подтвердили это. Когда их спросили, приносят ли они жалобу и смогут ли опознать нападавших, и Тор, и охранники единодушно подтвердили: «Нет!».
Когда Тор прибыл во дворец, охранник Тук сказал:
— Я думаю, что Скользкая гильдия высоко оценила твоё поведение, господин. Но, тем не менее, ты их опозорил: ни единой царапины после стычки. Нужно ждать ещё одной засады. Так что не всегда слишком хорошо драться хорошо.
Второй охранник слегка покосился на товарища, как будто тот сболтнул лишнее. И Тор вдруг вспомнил, что ведь охранников не били! И те лишь отводили удары, но не били нападавших. Значит, Гильдия Охранников и Скользкие друг с другом… Но лучше этого не додумывать до конца.
Вечером Тор быстро ушёл к себе, подарив кольцо Элоиссе и не желая больше с нею общаться. Затем он пришёл к рабыне. Та с радостью встретила его. Он обнял её, боясь, что будет то же ощущение неправды и чего-то сладкого, но слегка ядовитого. Наоборот, душа как будто лечилась. Ангтун ласково обнимала его и щебетала своё. Она рассказывала, какие трудные упражнения делают рабыни ежедневно, чтобы поддерживать форму, как её учили пользоваться притираниями и что-то ещё и ещё. Чувствовалось, что эта девятнадцатилетняя женщина получала в семье лишь самое элементарное образование и навыки. А после выхода замуж в пятнадцать лет она вообще ничему не училась, кроме светских интриг и флирта. Теперь перед ней как будто раскрывался мир. И вдруг она вздрогнула, прижавшись всем телом, маленькое кругленькое существо, к большому и почти прямоугольному туловищу Мастера.
— Хозяин, мне сегодня ночью страшный сон снился. Как будто ты пришёл ко мне, а я стала опять такой, как в той жизни. Ты не бойся, я буду стараться быть всё чище и чище для тебя.
Чувствовалось, что ей очень хотелось сказать обычные женские вещи типа «ты мой единственный и любимый», но рабыне этого нельзя. И она вместо этого выдохнула:
— Какое счастье подчиняться и служить тебе! Я очень перепугалась, когда услышала о нападении на улице. Мне страшно за тебя, хозяин! Эта имперская столица какая-то грязная и жестокая. И я рада, что ты такой сильный и хорошо дрался сегодня. Может быть, я помогу тебе чуть-чуть омыть душу. Я чувствую: у тебя что-то не так.
«Даже рабыня чувствует, что не так!» — устыдился Тор. — «А что стыдиться? Даже собака почувствовала бы».
И он ласково сказал:
— Ты молодец, ты прямо смываешь с неё грязь. Ты действительно становишься всё лучше и лучше. Не зря тебя благословили, — и ещё раз нежно поцеловал эту маленькую растерянную и любящую женщину, которая может стать преданной и родной и мечтает стать такой.
Наутро за завтраком Тор стал свидетелем любопытной сцены. Толтисса презрительно посмотрела на Элоиссу и жёстко сказала ей:
— Кто слишком многого хочет, тот ничего не достигает! Ты провалила испытание и показала, что на Высокородную рекомендовать тебя ещё рано, а, может, и уже поздно.
После этого она, пившая лишь воду и ничего не евшая, обратилась к Тору:
— Сегодня я пощусь и должна пройти очищение. Поэтому мы больше разговаривать не будем до завтрашнего утра.
Предупреждённый о возможности повторного нападения, Тор был настороже. Но ничего не случилось. На Сейме были мелкие вопросы, ничтожность которых, кажется, все понимали, но обсуждали с серьёзным видом. Два раза пришлось по просьбе делегаций подниматься на трибунал и ему. Второе выступление снискало аплодисменты зала. Оно состояло из одной фразы: «Я в этом ничего не смыслю». После этого от него немного отстали. Единственное, что наконец-то удалось поговорить с коллегами. Вечером, после дружеского разговора со столичными мастерами, Мастер пришёл, переполненный вином. Ангтун, оказывается, уже знала, где есть снадобья от перепоя, и стала приводить его в норму, что удалось. А затем она улеглась прямо на его широкой груди и блаженно уснула. В таком положении он и застал наложницу под утро, и с сожалением был вынужден пошевелиться и разбудить её. Мастера удивил первый вопрос рабыни: «Неужели вы с госпожой Толтиссой поссорились?» Он был задан таким искренним тоном, что сразу видно: хоть невольница и счастлива, что хозяин с нею, она страшно расстроилась бы, если бы он поссорился с возлюбленной.
— Нет. Но неужели в прошлой жизни ты никого не ревновала? — вдруг спросил её Тор, ласково прижав к себе.
— Ревновала, и совсем как бешеная, хотя никого не любила.
Ангтун хотела ещё что-то добавить, но побоялась, что это будет нечто, недозволенное рабыне низшего разряда, которая ничем не может владеть и должна лишь служить. Она заплакала радостными слезами и сказала:
— Твоё счастье, господин — моё счастье. Я вся целиком твоя, и телом, и душою, и чувствами. Я счастлива быть твоею. В падении своём я нашла своё счастье, а в благополучии я была несчастным и злым существом.
Осталось лишь поцеловать её, но колокольчик уже сзывал всех отправляться по своим делам.
За завтраком Толтисса попросила Тора сказать старейшине, что завтра и ещё два дня Тор не сможет прийти на заседания.
— Мы поедем в загородное именьице моего старого друга. Хоть на два дня нужно вырваться из этой ядовитой атмосферы столицы.
— Мне казалось, что для тебя этот воздух животворный, — неожиданно для себя ядовито ответил Тор.
— Даже я вдохнула его слишком много. Любой стимулятор становится ядом, когда превосходишь меру. А ты уже совсем плох от этих миазмов. Сразу видно, привык к чистому деревенскому воздуху, сидеть в своей берлоге и быть царём округи, — поддела его гетера.
— А тебе царицы мало. Императрица, и то маловато, — ляпнул Тор и вдруг помрачнел: он вспомнил, что Толтисса в своё время отказалась выйти замуж за Императора.
Но возлюбленная не обиделась, а рассмеялась:
— Верно! Во всяком случае, третьей императрицей быть не желала и не желаю! Уж лучше первой женой короля!
Оба расхохотались от такого невероятного предположения.
— А не получается первой женой короля, можно и второй женой Мастера, — ещё раз подколола Толтисса. — Если он, конечно, соизволит согласиться вовремя.
Вечером ожидаемое второе нападение всё-таки состоялось. Тора не удалось застать врасплох, он спешился и вовсю гвоздил своим молотом по рукам и ногам нападавших. Когда несколько из них отползли с воем, другие выхватили ножи. Сразу несколько лезвий полетели в Тора. Один из них он отбил, другой Линг, а Тук перехватил сразу три: один отбил и два принял на себя. Раздался свист, и нападающие исчезли. И вовремя, потому что разгневанный Тор начал бы бить насмерть. Он смахнул капельку крови от царапины, полученной при отбивании ножа, подхватил на седло Тука и быстрее помчался в дом гетеры. Там Туку промыли раны и остановили кровь. За исключением кровотечения, раны оказались неопасными. Прибывшим стражникам опять сказали, что нападавших опознать не могут и что никакой жалобы подавать не будут.
Тор похвалил Тука и Линга и выдал им по три золотых в награду. Линг с благодарностью принял, а Тук сказал:
— Я попрошу, господин, объятия Ангтун, а не золото.
Тор отшатнулся. Это действительно было в обычае: вознаграждать любовью рабыни. Тук, возможно, спас ему жизнь, и обычай надо было соблюдать.
— Ты прав. Твоя награда недостаточна. Сегодня ночью Ангтун твоя. И золото тоже твоё.
— Спасибо, господин! — просиял Тук.
Тор позвал рабыню и приказал ей обнять и жарко приласкать Тука, который спас ему жизнь. Ангтун вздрогнула и вдруг вспомнила своё невинное кокетство после танцев, когда она обещала обнять Тука очень нежно, если хозяин прикажет. Ей ничего не осталось, как ласково улыбнуться Туку и дать ему свою руку, а самой подумать: «Около Тора любое неосторожное слово явью становится! Это мне ещё одно испытание на пути раскаяния. Я должна теперь всей душой выполнить приказ хозяина. Я ведь рабыня, их объятия всегда дают в награду или же почётным гостям. Хорошо, что Тук такой симпатичный и чистый». А Тук, оказывается, помнил её слова и шепнул: «Вот я и заслужил твои поцелуи и объятья! Я тоже буду очень нежен».

***

Утром после завтрака Толтисса быстро отдала распоряжения. На «пикник» отправились она с Тором, две её ученицы со своими возлюбленными, три рабыни-прислужницы в коротких хитонах и две — в длинных, четыре охранника и четыре возчика. Охранники Тора оставались дома. Кроме того, приглашены был Клин Эстайор и ещё один музыкант. Толтисса захватила лютню, ученицы — арфу и флейту, и Тор тоже попросил дать ему свирель, на которой он иногда любил играть. Свирели нашлись, Тор выбрал подходящую, и все отправились садиться в экипажи и на коней. Толтисса решила ехать верхом.
Ангтун и Тук вышли провожать господ. Увидев счастливое лицо охранника и ласковую улыбку Ангтун, Тор сказал слуге: «Ещё две ночи твои!» У Ангтун всё внутри оборвалось, но она ничего не сказала: не имела права протестовать, — и, улыбнувшись, склонила голову: «Я повинуюсь!» Она была очень довольна, что и сейчас ей удалось смириться и не высказать греховного недовольства хозяином. Правда, это не столь тяжело, парень действительно был очень нежен и ласков, но вся её душа тянулась к хозяину! Она поклялась внутри себя, что никогда больше ни с кем не будет кокетничать: ведь она любит хозяина и только его! И с ужасом рабыня подумала: теперь она уже никогда не будет обнимать хозяина, такое короткое счастье кончилось.
Именьице было на берегу моря. Забор охватывал кусок пляжа, дом, сад и то ли парк, то ли лес со скалой, ограничивающей пляж с запада. На вершине скалы были стол и беседка, оттуда открывался прекрасный вид на море, а вдали синели берега Валлины. Свежий ветерок обдувал открытую веранду, на которой пировали, пели, плясали. Правда, Тор и Толтисса ели и пили мало. Гетера как будто заново соблазняла возлюбленного, и тот, в опьянении от женского очарования, почти не мог пить вино. Любовница тоже пила и ела совсем чуть-чуть. Словом, к вечеру Мастер никак не мог дождаться ночи. И, кажется, его пара тоже.
Естественно, начались страстные объятья, и единственно, что было странно, что Толтисса всячески просила его удерживать свою силу в себе. В тот момент, когда он уже почти не мог сдерживаться, она вскочила, подняла его за руку из постели и страстно прошептала:
— Бежим в сад! Мы достигнем высшего блаженства под звёздами и деревьями, а не под крышей! Только смотри мне в глаза, а я буду смотреть в твои!
И в саду мир как будто взорвался ярким светом. Посмотрев друг другу в глаза и слившись в удивительно сильном порыве страсти, Тор вдруг почувствовал, что две души рука об руку поднимаются в другие миры. Ощущение единства с чем-то непостижимо высоким пронизало его, и сквозь нечто, что иногда называли музыкой сфер, едва прорывались стоны Толтиссы. Но она была не там внизу, она здесь, рядом, как душа. Свет и ясность, внутренний огонь, невыносимая и совершенно чистая радость… скорее даже не радость, а натянутые до предела, играющие гармоничную мелодию три струны: дух, чувство и тело. Впереди раскрылась светлая воронка, и две души подошли к её краю. Мужчина почувствовал, что вот-вот всё станет необратимо. Он оглянулся вниз, увидел жену и сына. «К ним! Я ответственен за них!» — мелькнула мысль, в этом мире, где слова слишком низки, звучавшая страшным диссонансом. Но он увидел знатную даму и своего сына как рыцаря впереди отряда войска, и вдруг понял, что они удержать его не могут, без него не пропадут. А другой светлый сгусток души рядом с ним тянул его в воронку. Это было невыносимо привлекательно. Вдруг внизу он ощутил маленькое существо, которое радуется, почувствовав его высшую радость, но вместе с тем ужасно боится за своё будущее. Донёсся мысленный крик: «Была бы рядом, я сейчас покончила бы с собой вместе с тобой! Иди туда, хоть мне и страшно оставаться!» И Тор понял, что эта женщина погибнет в муках и позоре, если хозяин не вернётся. Он, преодолевая страшное искушение, повернул назад. За ним неохотно повернул назад и другой сгусток духа. Внутри мягкого света загорелась яркая звёздочка, Мастер неожиданно ощутил, что это — только что воплотившаяся душа. А в голове его вдруг вырисовалась схема совсем нового сплава, который должен быть намного острее всего созданного до сих пор.
Такое мучительное возвращение на землю!
А там уже чуть-чуть светает перед рассветом, и вокруг них, видимо, привлечённые криками, стоят их спутники и хозяин с его возлюбленной. Как ни странно, Тор не чувствовал никакого стыда, что его застали в таком состоянии. А Толтисса, прижав его к себе ещё крепче, вдруг сказала ясным голосом:
— Двойная тантра в момент двойного экстаза!
— Вот это да! — зашумели ученицы.
Тор слышал о тантре как о прорыве души в высшие сферы через телесную любовь духовно и физически подготовленных людей. А это был тот редчайший случай, когда одновременно двое достигли такого. Они еле расцепились, и тут Мастер почувствовал, как он был близок к смерти. Видимо, многие в такой момент уходят совсем. Он совершенно ослаб, их закутали и поднесли вина.
— Мы живы? — глупо спросил Тор возлюбленную.
— Я хотела спросить то же самое, — ответила она. — Я тоже чуть не ушла. Такое бывает один раз в жизни. Но если бы мы ушли, то вместе.
И тут застонал Клин Эстайор.
— Я понял! А я, дурак, хотел повторения! И бросался в грязный омут, потому что всё другое ничто по сравнению с воспоминанием!
— Эх ты, дурачок-светлячок! — ласково сказала Толтисса, перед которой Эстайор упал на колени. — Мужчине намного легче достичь тантры, чем женщине. Простая тантра бывает и несколько раз в жизни. Но нельзя стремиться к ней. Если её хочешь поймать, она никогда не придёт! Нужно возвышать себя, и она будет дана как награда.
Теперь Тор понял, почему столь жестокое учение у гетер. Поднять мужчину до неба, а не свергнуть его в ад, куда идёт самая простая дорога через физическую близость. Вот почему секс гадок, а любовь возвышенна! Но как мало людей могут прорваться наверх!
Толтисса как будто прочитала его мысли.
— Гетера может не только поднять до тантры. Она может поднять душу, которая опустилась почти до свинского уровня, обратно до людского, но лишь если человек сам искренне всей душой и всеми силами стремится подняться. И она же может опустить вроде бы сильную, но гнилую и ядовитую душу до свинского уровня, когда та станет не столь опасна для других. А всё остальное — необходимая предпосылка этого главного триединого мастерства.
— Ты — Великий Мастер! — прошептал Тор и прижал к себе возлюбленную.
— Ты — чистая душа! — ответила она и поцеловала его.
День прошел спокойно и тихо. Все были под впечатлением происшедшего ночью. Тор и Толтисса не могли оторваться друг от друга, но уже не как любовники, а как друзья. Физических сил у них почти не было. Тор с улыбкой сказал, что ему придется возвращаться на повозке. Гетера ответила, что ещё одна ночь впереди и можно будет отдохнуть.
— Теперь я понимаю, почему так мало рассказывают о тантре, — тихо сказал Тор возлюбленной.
— Да, словами это не передашь. Достичь этого очень трудно, нужно много перестрадать, многое осознать и быть духовно готовым, а затем выйти из своего страдания и своего творения в грешный мир, что часто труднее всего.
— А люди со свинской душой пытаются этого достичь через похоть. Теперь я понимаю, почему они так извращаются.
— Не говори — со свинской! Просто с обычной, не раскрытой, не прокованной и не закалённой, — Толтисса улыбнулась, глядя на Мастера. — И чем больше они изощряются, тем несчастнее на самом деле они становятся. Они либо теряют душу, либо остаются с ощущением, что самое важное для них недоступно. И они начинают всё это поливать грязью, чтобы не чувствовать себя ущемлёнными: я, такой богатый или такой знатный, видел лишь физическое наслаждение. Так что врут все! Если бы это существовало, я, самый богатый, самый сильный и вообще хороший, получил бы его. Значит, такого нет вообще.
— Точно, — кратко ответил Тор. — Такое за деньги не купишь и силой не возьмёшь. Впрочем, творческий экстаз тоже.
И возлюбленная вновь его поцеловала.
— Женщине, вижу, нужно очень много духовных сил потратить, чтобы поднять до тантры. — через некоторое время сказал Тор.
— И не только духовных. А самое главное, что, если по пути в мужчине проглянет свинство, то всё будет зря. Но не жалей нас, бедных, которым трудно поднять до тантры и трудно её достичь. Знаешь, когда мужчина находится в тантре, женщина получает самое острое и самое сильное из физических наслаждений, а вдобавок много сил. Ведь в этом состоянии естественно отдавать, а не брать. Ты сам чувствовал. Есть даже такие гетеры, которые полюбили поднимать до тантры добродетельных монахов и отшельников, а самим наслаждаться и получать силы. Их мы называем «тантрические вампирши» или просто йогини. Некоторые из них даже становятся ведьмами. Ведь можно не выпускать мужчину из тантры и оторваться от него лишь перед самой его смертью, высосав его полностью.
— Значит, мы всё время отдавали силы, любовь и остальное друг другу. А куда же потом всё подевалось? Мы оба еле живы.
— Передавали друг другу, отдавали всем другим, кто с нами тесно связан. А также Мировой Душе.
— Ты говорила об охотниц на добродетельных. Я слышал, что каждая гетера должна совратить хотя бы одного добродетельного, иначе её в цех не примут.
— Простой народ всегда всё преувеличивает, ты же знаешь. Но правда в этом есть. Самое тяжёлое и одновременно самое приятное испытание на Великородную — очаровать отшельника или честного монаха, заставить его забыть обеты, а потом сразу помочь ему частично искупить это, подняв до тантры.
«Да!» — подумал Тор. — «Оказывается, как жестоко устроен весь мир. Только начал очаровываться гетерами, а тут мне изнанку показали. И, кажется, отнюдь не всю».

***

Вечером, чуть-чуть придя в себя, Толтисса и Тор сидели в компании друзей, которые все ещё были в шоке от легендарного события, чьими свидетелями они стали. Толтисса вдруг взяла лютню и тихонько запела, нежно глядя на Тора:

Ладонь в ладонь,
В глазах огонь.
Душа к душе,
Мечта к мечте!
Когда ты рядом,
То послушай,
Любовь пылает в наших душах.

Закружит страстью хоровод
В наш чувственный водоворот.
Любви стремительный канкан
Захлопнет золотой капкан.

В изумрудах сияет трава.
Я шепчу тебе страсти слова.
Станешь ты покорнее льна.
От любви я жгучей пьяна.

Тор почувствовал, что он тоже не должен ударить лицом в грязь, попросил лютню себе и пропел:

Этот жаркий огонь в крови!
Этот гон от зари до зари!
Песнь любви, в моем сердце твори!
Страстный танец свой повтори!

Его возлюбленная вновь перехватила инициативу и уже не выпускала её из своих нежных рук:

И я струюсь, податливее шёлка.
В меня вонзается твоя иголка!
Мы шьём наряд чудесный для любви
Кроим, сшиваем, примеряем до зари.

Сладкий стон от утра до утра,
О, волшебной любви игра!

Ладонь к ладони,
К взгляду – взгляд!
И к сердцу-сердце,
Грудь к груди.
Ты снова танец повтори!
Я тебе люба, ты мне рад,
Я тебе рада, ты мне люб,
Мой ненаглядный страстолюб,
Мой несравненный сердцевед!
(А говорили — ты медведь!)
Ты очень близко от меня.
И вот уже волна огня
Меня ласкает. Бьет озноб?
Глаза в глаза,
Лоб в лоб,
Рот в рот!

И изумрудная трава
Мне плоть разрежет, как стекло.
И я дышу едва-едва…
И время наше истекло.
И солнце алое взошло.
И соком спелым наливаясь,
Я, расцветая, возвращаюсь,
Из звёздных бездн я прилетаю
В наш бренный мир.
Где мы творили
Любовный пир,
Где мы чудили,
Мечтали страстно
И любили,
И в танце чувственном кружили,
Где изумрудная трава
И страсти неземной слова!

Ладонь в ладонь,
В глазах огонь.
Душа к душе,
Мечта к мечте!
(Несущая Мир, по мотивам Сапфо)

Закат был прекрасным. Клин Эстайор, плача от песни Толтиссы, попросил всех подняться на скалу, полюбоваться морем и закатом, а он споёт свою последнюю песню. Компания с шутками поднялась, расположилась на траве пониже вершины, Эстайор стал на вершину скалы на краю обрыва и запел:

В горы и в море пути упирались,
К краю обрыва подводят шаги,
Но за спиной не надежды остались —
Только долги.
Душу ветру ты открой,
Убери препоны,
Может, ветер сдует соль
С раны раскалённой.

Те, кто тебе на пути повстречались,
И обнимали, и били, и жгли.
Но не друзья за спиною остались,
И не враги.
Душу ветру ты открой,
Убери препоны,
Может, ветер сдует соль
С раны раскалённой.

В жизни, быть может, с тобой и считались,
Были победы, и слава, и ложь.
Но вот дела или мразь там остались —
Не разберёшь!
Душу ветру ты открой,
Убери препоны,
Может, ветер сдует соль
С раны раскалённой.

Это — свобода! И чувства смешались.
Радость и счастье, как будто из снов,
Но лишь мгновенья полёта остались
До валунов.
Вот и над твоей спиной
Закружат вороны.
Значит, бриз подсыпал соль
К ране раскалённой.

Если бы Тор и Толтисса не были так заняты впечатлениями от случившегося с ними, они бы поняли: происходит нечто неладное. Но все опомнились, лишь когда Эстайор с последним тактом мелодии бросил вниз лютню и сам бросился со скалы.
Когда к нему сбежали, он был ещё жив. Но позвоночник был сломан, и он должен был теперь угаснуть на глазах у всех. Толтисса положила его голову на колени. Изо рта текла струйка крови. Эстайор улыбнулся и сказал:
— Какое счастье умирать у тебя на коленях, любимая! Но сожги это платье: я заразился дурной болезнью. Поэтому я и решил уйти. Счастья тебе и всем вам! Закончилась моя бестолковая жизнь.
— Прощай, мой певец! — проговорила Толтисса. — Я буду молиться за лучшую участь для твоей души.
— Не уходи! Я хочу отойти в мир душ с твоих коленей! — попросил Клин. И ещё полтора часа сидела Толтисса, держа на коленях голову Эстайора, пока прибывший врач не осуществил эвтаназию.
— Вновь вокруг меня кровь и ужас! — тихо, но слышно для всех, сказал Тор, благословляя умершего. — Пусть простится Клину его тяжкий грех. Он любил, страдал, он ошибался и запутывался, но в нём не было серого равнодушия и чёрного злодушия.
— Иди с миром, светлая запутавшаяся душа! — просто сказала Толтисса. — И в другой ипостаси своей желаю тебе выдержать все испытания и достигнуть, чего ты достоин.
Напомним, что у жителей Родины есть оригинальное общее представление о пути душ. Обе главных религии считают, что Бог в благости своей должен любой душе дать возможность раскрыть все свои способности и проявить себя в любых обстоятельствах. Поэтому душа рождается многократно: и в теле младенца, которому суждено ещё в младенчестве принять ужасную смерть, и в теле нищего и отверженного, и в теле богатого и благополучного, и даже в теле царя, если душа этого достойна. Представление о переселении душ считается терпимым, поскольку его намного легче понять, чем множественность воплощений. Но, вообще говоря, считается, что за деяния, совершённые в данном воплощении, душа несёт вечную ответственность вплоть до конца всех времён. После этого будет Страшный Суд, подведён общий итог деяний всех воплощений души во всех мирах. Воплощения могут быть в разных временах, так что вообще нельзя говорить о том, что одно из них идет после другого.

***

Ночью Мастер и Толтисса вновь заговорили о поэте и его трагической судьбе.
— По-моему, ты не всё ему сказала днём. И не совсем правду, — задумчиво проговорил Мастер.
— Да. Я думала, что это ложь во спасение. Надо было сказать ему сразу всё чётко и ясно. Он был сильной личностью, и правду выдержал бы. А полуложь свела его в могилу.
— А в чём же правда?
— Мы с ним могли бы подняться до двойной тантры, но у него не хватило сил, скорее всего, физических. Он был настолько истощён, что и из обычной я его еле-еле вытащила. Естественно, у него возникло ощущение роковой незавершённости. А завершить он после случившейся обычной тантры тем более не смог бы. Так что надо было ему сказать, чтобы воспоминаниями о лучшей ночи своей жизни он вдохновлялся в поэзии, но даже не пытался повторить. В лучшем случае такая попытка убила бы его прямо на ложе любви.
— А худший случай можешь мне не говорить…
— Да, ты и сам понимаешь.
— И вот ещё. В рассказах, что ходят в народе, гетеры поднимают до тантры отшельников, а в легендах о двойной тантре отшельников почти никогда нет. Да заодно ведь ни я, ни Эстайор отшельниками не были. Я чего-то не понимаю.
— Милый мой Мастер! Дело тут не в отшельничестве! В творчестве, в творении художник либо Мастер вплотную приближается к Высшей Душе Мира или Высшему Разуму, что одно и то же. Если он сумел прорваться сам, это просто вспышка гения. А наше, гетер, дело — помочь ему прорваться. Ведь у тебя теперь всё время какая-то затаённая мысль, наверняка в момент возвращения из тантры было прозрение?
— Это так.
— Отшельники слишком часто чересчур сосредоточены на своей душе. Они в каком-то смысле немного эгоистичны и высокомерны, заботясь лишь о своём спасении. Беспокоиться об одном попроще, достаточно быть искренним и отдаваться всей душой аскезе, и они часто подходят вплотную к самому тяжёлому, последнему кругу защиты Мировой Души. Поэтому их удаётся поднять чаще и легче. Но зато оттуда они ничего не выносят, кроме неясных мистических ощущений. Вот почему вас, творцов, тантра поднимает абсолютно, а их даже порою опускает. И не зря ходят легенды о небесных гетерах, соблазняющих самых могущественных отшельников, чтобы их эгоистическая духовная сила не стала разрушительной. Но эти небесные девы на самом деле живут на грешной земле…
— Но почему же тогда так редко поднимаются Мастера?
— У Мастеров, художников, богатырей и полководцев другая опасность. Они могут оказаться слишком замараны в мирской суете, и это их отрезает от Мирового Духа.
— Замараны?
— Да ты сам почувствовал по столице, как она марает. Впрочем, можно сказать и мягче: запутаны в паутине суеты.
— Удивительно! Ты, оказывается, не запуталась в этой паутине!
— Как это тяжело! — со вздохом сказала Толтисса. — Всё время старалась не запутаться, даже если ради этого приходилось вести себя цинично и жестоко.
— Но тогда и ты должна вынести что-то незаурядное из тантры?
— А что может вынести женщина? — вдруг цинично сказала гетера. — Конечно же, дочь-красавицу или сына-богатыря!
Тор почувствовал, что Толтисса чего-то не договорила и договаривать не желает.
На следующий день утром печальный кортеж вернулся в столицу. Мастера встречала Ангтун, смотревшая на него с затаёнными тревогой и страхом, но внешне державшаяся спокойно, и весь сияющий, как новый медный самовар, Тук. По дороге какая-то личность под видом продажи напитков шепнула Мастеру, что Скользкая гильдия теперь довольна и он под её защитой. «Только этого не хватало», — подумал Тор. Навстречу им выбежала дочь Толтиссы, восхищённо смотревшая на двух любовников, добившихся высшего взлета в любви и оставшихся живыми, и поплакавшая над гробом Эстайора.
Словом:

Высший взлёт рядом
Вечно со смертью ходил.
Если ты выжил
Бог с тебя спросит
Что ты оттуда принёс?

Глава 15. Ложь во спасенье и правда как ложь

Основным делом Большого Имперского Сейма были выборы Императора. Но, поскольку по традиции Император сохранял титул до конца жизни, если ничего особенного не произойдёт, эти выборы сводились к ритуальным выступлениям глав делегаций, поддерживавшим кандидатуру монарха, и к представлению Императором блюстителя престола на случай своей смерти до нового Большого Сейма. Блюститель обязан был срочно созвать новый Сейм и сам не имел права баллотироваться на Императора. Поэтому его обычно назначали из принцев.
Комиссия по назначению делегации регулярно собиралась, но что-то у них не заладилось, и отъезд всё задерживался.
Ангтун дважды вызывали в Имперский Суд для дачи показаний по делу служанки из таверны, пытавшейся её сварить заживо. Первый из вызовов на всю жизнь запомнился рабыне.
— Дочь моя, расскажи нам, что случилось, когда ты оказалась ошпаренной кипятком? — задал вопрос судья.
— Я вбежала на кухню набрать горячей воды для мытья. По неосторожности я толкнула Артассу, и она, падая, опрокинула котёл в мою сторону.
Лица судей помрачнели, и вдруг Ангтун ощутила, что руки помощника палача прижали её к стулу, палач привязал руки к подлокотникам, судья сказал: «Только без внешних следов!» и ей вонзили иглы под ногти и в нервные узлы.
— Дочь моя, я вынужден напомнить, что мы ищем истину.
— Я сама в этом виновата! — закричала Ангтун, корчась от боли. — Я громко выражала радость от общения с хозяином и прибежала прямо с ложа вся сияющая. А она после отказа не находила себе места! Я её прощаю!
Палач постучал по иголкам.
— Дочь моя, меня интересует правда о том, что случилось. Вспомни и скажи всё как было.
Ангтун в слезах вымолвила:
— Она толкнула котёл прямо на меня, сказав: «Умри, тварь!». Хотела облить меня всю, но я успела отскочить.
— Вот теперь другое дело, дочь моя. На сегодня на этом допрос закончим, — сказал судья. Палач начал её отвязывать, дал болеутоляющее и намазал анестезирующей мазью раны.
— Дочь моя, даже покаяние, если слишком им увлечься, может ввести в смертный грех гордыни, — сказал оранжевый монах. — Ты не должна забывать, что ты должна каяться не только смирением страстей и прощением тех, кто на тебя злоумышляет. Нужно честно и всем сердцем выполнять все свои обязанности, даже если тебе хотелось бы ради спокойствия души ими пренебречь. Победители любят тебя и своевременно показали тебе опасности, связанные со слишком большим рвением даже в богоугодном деле.
— Дочь моя, — добавил серый монах. — Мой заблуждающийся брат сказал тебе правду, как и полагается. Помни, что ложь — второй по тяжести из смертных грехов, и что список смертных грехов идёт от самого Всевышнего, и поэтому он одинаков в обоих религиях. Даже Победители помилованы Господом, несмотря на их почти сатанинскую гордыню, лишь потому, что они не впали во грех лжи. И ныне они порою впадают в грехи гнева, отчаяния и гедонизма, что отдаляет час их полного очищения.

Примечание. Смертные грехи на Родине формулируются более обобщённо и чётко, чем у нас. Семь смертных грехов делятся на три группы. Самые тяжкие — три духовных греха: гордыня, ложь и вампиризм. Вампиризм — это использование духовных и жизненных сил другого для увеличения собственной мощи. Под вампиризм подходят и колдовство, и «любовные подвиги» йогинь, особенно йогинь-ведьм, и применение стволовых клеток для омоложения, и многое другое. В промежутке стоит извращение: превращение естественного желания в неестественное. В частности, неограниченная алчность капиталиста считается извращением. И, наконец, три естественных смертных греха: отчаяние, гнев и гедонизм. Гедонизм — это увлечение каким-либо физическим удобством или наслаждением сверх меры. Под этот грех подходят и чревоугодие, и сладострастие, и потребительство, и многое другое. Неумеренное стремление полководца к победам или артиста к славе и успеху также считается гедонизмом, пока эти люди не нарушают правил чести.

Оранжевый монах и двое судей с недовольством слушали, как серый практически агитирует Ангтун за единобожие, но иноверец не перешёл границ допустимого, возразить было нечего.
— Дочь моя, — вошёл в разговор до сих пор молчавший судья. — Говорят, что бывает ложь во спасение, но ложь всегда ложь. Другое дело, что каждый грех всегда должен разбираться конкретно, и ложь может быть, как в твоем случае, чуть более простительной, потому что человек по недомыслию своему думал, что его добрые намерения искупают его отвратительные средства. Да и средства эти были направлены якобы на спасение другого человека. Но они вели в ад сразу две души: и твою, и ту, за которую ты хотела заступиться по неразумной доброте своей.
— А теперь, дочь моя, — сказал оранжевый монах, — подумай ещё раз и скажи правду, как же ты относишься к поступку Артассы. Помни, что на кону две души сразу.
Ангтун вздрогнула, подумала и сказала:
— Я действительно виновата в том, что выставляла напоказ своё незаслуженное счастье.
— Дочь моя, подбирай слова. Сам Патриарх признал его заслуженным. Оно неожиданное.
— Виновата и каюсь. Неожиданное счастье. Я действительно всем сердцем и всей душой простила Артассу и, если бы могла, просила бы о снисхождении к ней.
— Здесь ты можешь, дочь моя. В этом судилище нет ни принца, ни раба. Я могу сказать, что твоё прощение занесено в протокол, мы убедились, что оно искреннее, а не показное, и что ей будет дан выбор между смертью и другим наказанием.
Ангтун, шатаясь, со слезами на глазах от физической и душевной боли, вышла из зала суда. Снаружи ожидал Тук.
— Тебя опять пытали?
— Я была сама виновата. Я пыталась солгать, чтобы спасти Артассу. А получилось ещё хуже.
— Бедная, добрая, маленькая любимая моя! — проникновенно сказал Тук и вдруг поцеловал её. Ангтун вначале сжалась внутри себя, но чувствуя, что поцелуй чистый и продиктован лишь желанием помочь ей, вдруг нежно и искренне ответила, и ласка продлилась несколько минут. А потом счастливый Тук отвёл её домой.
Придя домой, Ангтун помылась, подкрасилась, надела свежий хитон и отправилась на занятия. Она твёрдо решила не давать себе спуску. Наставницы знали, куда она ходила, и почувствовали, что некоторые из упражнений причиняют ей боль. Илтун, одна из наставниц, очень красивая женщина лет тридцати, взяла Ангтун за руку и отвела в свою комнатку.
— У тебя не только тело болит, Ангтун, но и душа! Расскажи, в чём дело, насколько возможно, не нарушая клятвы о неразглашении.
— Сегодня я поняла и на своём теле, и на своей душе, что лжи во спасение не бывает. Что любая ложь — это ложь. И это было очень тяжело и больно. А потом, когда я вышла из суда, Тук так ласково встретил меня и утешил, что я не выдержала и ответила на его поцелуй. Это меня тоже мучает.
— Сестра моя! Вот это — не грех. Ты преступила формальные человеческие установления, но был бы тяжкий грех ответить неблагодарностью тому, кто искренне хотел тебе помочь, и тем самым ввергнуть его в отчаяние. Это был бы вампиризм. Так что ты ответила ему правильно, и даже обнять его в тот момент, если бы это было возможно, было бы тоже правильно.
— Спасибо, наставница! Ты меня немного утешила. И знаешь, в старой жизни я бы даже не засомневалась либо ответить неискренними объятиями на такое утешение, либо, наоборот, обдать его презрением и чувствовать себя выше его. А то и сделать обе эти вещи одну за другой... Насколько я все-таки была подлая и низкая! Сейчас я живу по-настоящему, но как же тяжело, оказывается, жить! — и Ангтун заплакала.
— Напомню тебе старое изречение: жизнь лёгкой не бывает, лёгким бывает только существование. То, что ты сейчас сделала, и то, что случилось с Туком ранее, когда ты его очаровала, сама того не желая, что ж поделаешь, это необходимое событие в твоей нынешней жизни. Может быть и хуже. Если почётный гость желает рабыню, то позор для хозяина не дать ему её ласки, если только рабыня не беременна. Если отличившийся вассал желает объятий рабыни в качестве награды, предпочитая их другой награде, то хозяин должен приказать рабыне, а рабыня должна всем телом и всей душой вознаградить героя. С Туком ты, по необразованности своей, допустила несколько ошибок. Расскажи мне, как у вас с ним было, и я объясню тебе, как надо было бы делать, чтобы он был не менее счастлив и вместе с тем не имел никаких надежд на будущее.
— Да кто на меня, такую уродину, польстится!
— Тук уже польстился. Ты расцветаешь прямо на глазах. Когда у тебя отрастут волосы и ты полностью разовьёшься как женщина, ты будешь того типа красоты, который мужчины называют «аппетитная и сладенькая». Они будут виться вокруг тебя, как мухи вокруг мёда. Так что я поучу тебя, как вести себя в случаях, когда ты должна уступить мужчине, быть при этом очень нежной с ним, оставить у него самые лучшие воспоминания и никаких ложных надежд.
И начался детальный разбор, как уже привыкла Ангтун на примере других рабынь, что она делала правильно, а что неправильно. Только обычно такой разбор был публичным, а здесь он происходил наедине, жалея чувства Ангтун, которая всё-таки не была рабыней в коротком хитоне.
— Я многое поняла, — сказала Ангтун наконец. — Но как же это противно: отдаваться страсти и ни на минуту голову не отключать, чтобы делать только то, что надо, и только тогда, когда надо!
— А гетера, более того, должна уметь отключить голову, полностью отдаться страсти, и вместе с тем в интуиции следить, когда же внезапно вновь включить её.
Ангтун, всхлипывая на груди у наставницы, почувствовала, что та искренне жалеет её, и не смогла удержать своё любопытство.
— Наставница, ты такая красивая, твои манеры такие благородные, ты такая мудрая и образованная, что я удивляюсь, как ты оказалась рабыней? Ты — гетера из неимперских земель и тебя захватили в плен на войне?
— Полноправных гетер даже на войне в плен не берут. Они ходят между враждебными лагерями, чуть опасаясь лишь разбойников и необузданной солдатни. Моя история трагичнее.
— Тебе не будет тяжело её рассказать?
— Тебе я рассказать могу. Я уже вижу, что ты перестала быть дамой, и сохранишь всё в своей душе, а не разболтаешь всем. — Илтун начала свой рассказ.
«Я воспитывалась в Имперской школе гетер, как и Толтисса. Я на год её старше. В той жизни я была Ангрисса Истоэру, третья дочь бедного дворянина из Линны. Знакомая гетера, посмотрев мои данные, рекомендовала родителям отдать меня в школу гетер, поскольку с их состоянием и моим положением найти достойного жениха было почти невозможно. В школе гетер по-разному относятся к кандидаткам. За некоторых берут деньги, особенно когда какой-нибудь принц либо король приводит свою возлюбленную-переростка для ускоренного обучения. За некоторых не берут, когда девочка подходящая и отдаётся вовремя. А иногда и платят, но не тем, кто их требует, а тем, кто кажется их достоин. Моим родителям заплатили деньги из уважения к их благородному поведению и бедности. Тем самым они утратили всякое право осведомляться о моей судьбе, и я даже не знаю, живы ли они».
«Я считалась одной из самых перспективных учениц, никто не сомневался, что я стану полноправной гетерой, а затем меня ждёт карьера Высокородной. Но в пятнадцать лет, когда нас лишают девственности, я втюрилась как кошка в своего первого возлюбленного: аристократа с великолепными манерами, очень тонкого и нежного любовника. Тогда-то я думала, что это любовь… и у него тоже. А с его стороны это была лишь утончённая куртуазность. Я чудом уклонялась от других любовников, а каждая встреча с ним разжигала мою неразумную страсть. И я провалила испытание. Я, дура, даже обрадовалась, когда дали новое имя и повели продавать в рабство. Мой избранник был второй сын очень знатной семьи. Как запасной наследник, он всё равно не имел права жениться, а тут я могла быть целиком его, как рабыня. Я была уверена, что он меня купит».
«На распродажу рабынь мой избранник явился и сразу назначил цену, когда дошла очередь до меня. Попытался было перебить цену моей первой любви хозяин публичного дома, но все уже знали мою историю и ему просто заткнули рот. Я была счастлива, когда шла с моим хозяином нагая, как и полагается рабыне с торгов, через толпу поздравлявших его людей. Но всё переменилось полностью, когда я пришла в его дом. Я получила каморку рабыни, и обращаться со мной он стал как с обычной рабыней, я уже не была в его глазах личностью. Он больше не ухаживал за мной, а просто приходил когда вздумается и грубо брал, и я ему скоро надоела. Осталось у него лишь одно желание: похвастаться мною — и он велел мне обслуживать его гостей. Я запротестовала. Он сообщил, что я не имею права возражать, поскольку даже наложницей не являюсь, так как сама прыгнула ему в постель, и выпорол меня. Я не покорилась. Тогда он продал меня за вдвое большую сумму, чем сам купил. Новый хозяин был содержатель дома терпимости».
Ангтун зарыдала и стала обнимать Илтун.
— Какой ужас! — только и смогла вымолвить Ангтун.
«Толтисса была моей подругой в школе. Как только она стала полноправной и накопила достаточно денег, она выкупила меня и сделала своей первой рабыней в коротком хитоне, а когда стала Высокородной, — наставницей рабынь».
— Почему она не отпустила на свободу? — спросила Ангтун.
— А ты бы хотела сейчас, чтобы Тор тебя на свободу отпустил? — вдруг резко спросила Илтун. — Она меня много раз хотела отпустить, но я сама не хочу. Моя жизнь потеряет смысл.
— К тебе приходили мужчины. У тебя есть возлюбленные?
— Да. Кое-кто из втюрившихся, ещё когда была в коротком хитоне, так меня и не может забыть. А с моей стороны было бы подло им отказывать, хотя внутри всё уже перегорело… Я ко всем им хорошо отношусь… А, значит, ни к кому из них — очень хорошо… — с горечью завершила Илтун.
— Ты ведь могла бы стать наложницей любящего тебя человека и рожать ему детей, — наивно сказала Ангтун.
— В доме терпимости первым делом рабыню лишают способности иметь детей.
— Ой! — воскликнула Ангтун, и обе женщины расплакались друг у друга на плече.
Поплакав, Илтун сказала:
— Гетеры знают, что каждое правило имеет исключения, но лишь высоко натренированная интуиция может подсказать, тот ли это редчайший случай, когда можно допустить исключение, или всё-таки нужно следовать правилу, как бы страшно и противно это ни было. Надеюсь, что сегодня я имела право поплакать. А ты слёзы можешь не маскировать, пусть все знают, что я довела тебя до слёз своим разбором.
И, когда Илтун убрала все следы своей слабости, женщины вышли в общую залу.

***

А взаимоотношения Тора с возлюбленной перешли в другую форму. Теперь уже не было бешеных порывов страсти. Они спокойно общались, понимая друг друга с полуслова. Мастер выяснил много любопытных для себя вещей. В частности, он узнал, что самый худший исход двойной тантры — когда уходит в небытие лишь один из пары. В этом случае оставшийся живым, уже не может обрести покой, испытывает страшные душевные муки, а душа ушедшего страдает в своём пространстве, пытаясь найти свою половину. Даже после смерти оставшегося в живых эти половины не могут найти друг друга.
— Наверно, для тебя была бы почётной смерть в тантре? — неожиданно спросил Тор любимую.
— Столь же лучшая смерть для гетеры, как гибель полководца от раны после выигранного им сражения. О нас сложили бы песни и написали бы пьесы, и, конечно, отчаянно врали бы в них. Впрочем, и смерть Эстайора тоже прекрасный конец для художника. Так красиво уйти на глазах у изысканного общества ценителей! О нём уже складывают песни.
Тор понял, что, возможно, любовница завлекала его в смерть. А вернулась она потому, что уйти в одиночку было невозможно.
— Я немного завидую твоим жене и сыну. Они вернули тебя в наш мир из высших сфер. И меня с тобой тоже вернули. Меня-то уже ничто не держало: дочь в школе гетер, и отпустили её не по моей просьбе, а по просьбе отца, всего на две недели. Я сама не имею права просить её отпустить, разве что на собственные похороны, — иронично добавила Толтисса.
Тор благоразумно промолчал, кто на самом деле вернул его. Но после этого начал чувствовать некоторый внутренний холодок к возлюбленной и ощутил, что она тоже несколько насторожилась. Сильная взаимная тяга осталась, и размолвок пока не было. А кто отец, слово которого имело вес даже в школе гетер, было ясно. Чуть больше десяти лет назад Толтисса прославилась тем, что отвергла предложение Императора о браке.
— Глядя на дочь твою, я не могу поверить, что ты не любила Императора, — сказал Тор, намекнув, что он понял, кто отец, и вместе с тем не желая явно это говорить.
— Любила, — вздохнула Толтисса. — Я была его открытой любовницей, и самое противное испытание на Высокородную было мне засчитано. После моей коронации он предложил выйти за него. Но народ закричал: «Не покидай нас, жемчужина наша!», я поддалась жажде славы и эффектно отвергла его предложение, оставаясь ещё некоторое время его возлюбленной. Заодно я понимала: окажусь в герцогстве Императора на положении третьей жены. Детям моим достойное будущее не будет обеспечено. Умрёт Император (а я желаю ему жить долгие и долгие годы), и сын окажется скорее всего в изгнании. Да и дочери несладко придётся.
Тор заметил, что Толтисса одну за другой рекомендует клиенток на высокородных. Он спросил, в чём дело? Гетера ответила, что чувствует себя уже замужней женщиной, а Тора своим мужем по обряду тантры, и готовится формально закончить карьеру. Тогда она должна продать дворец своей преемнице. А клиентки и ученицы — свободные полноправные гетеры, их передать нельзя.
Ещё через день гостем гетеры был Император. Это был прощальный вечер: завтра дочь возвращалась в школу. Видно было, что ей страшно и не хочется, но уже выработанная дисциплина заставляла её улыбаться, шутить и очаровывать.
Тор продолжал изучение дворца гетеры. Роль учеников в цеховой мастерской здесь исполняли рабыни. Его наложница тоже посещала занятия и исполняла обязанности рабыни в длинном хитоне: обслуживала гостей, но не услаждала их. Рабыня в коротком — по первой просьбе гостя должна были идти с ним. Выяснилось, что рабынь своих гетеры готовят тоже где-то с восьми лет. Их развивают физически, эстетически и даже немного (как сказала Толтисса, сравнивая это с тем, что было в школе гетер) умственно и духовно. Они должны быть симпатичны и в общении, а не только в постели. В отношении профессиональных качеств рабынь учат, прежде всего, внушать мужчине спокойствие и преодолевать его страх. Обращение гостя к рабыне означает, что он страшно не уверен в себе и боится ухаживать за свободной женщиной, либо же что его ухаживания оказались отвергнуты. А из школ рабынь выходили машины для удовольствий, ничего не знающие и мало что умеющие, как первая наложница Мастера Имир. Рабыни же Высокородных гетер часто становились и любимыми наложницами, и вольноотпущенницами. Гетера на глазах у Тора продала одну из них гостю, убедившись, что его намерения достаточно серьезные. Но наедине с Тором она прокомментировала это иронически:
— Совсем голову потерял! Втюрился в эту девчонку, боюсь, она в конце концов женит его на себе. Но это уж не моё дело.
В старкском языке два совершенно разных по эмоциональной окраске глагола для любви: любовь между равными и любовь между неравными либо очевидно друг другу не подходящими, что обычно называют «втюриться».
Ангтун очень обрадовалась, когда Тор приласкал её и сказал, что она остаётся его наложницей. На Толтиссу она глядела широко раскрытыми восхищёнными глазами, как на существо высшего порядка, с которым соперничать невозможно. Из коротких разговоров хозяин понял, что рабынь гетеры учат намного основательнее, чем девушек из дворянских семей. Ангтун призналась, что порой немного плачет от страшных нагрузок, но сразу добавила, что она счастлива: будет теперь интереснее для хозяина и сможет ему лучше служить. Мастер спросил, как ей понравился Тук. Рабыня смиренно ответила, что она всегда готова выполнить приказ хозяина самым лучшим образом, но думать может только о хозяине. А охранник был с ней очень ласков и, как она боится, совсем потерял голову. Впрочем, это было видно и по парню. Даже гетера обратила внимание на такое положение дел и сделала небольшой выговор любовнику:
— Надо было думать, прежде чем давать ещё две ночи! За три ночи хорошая женщина может влюбить в себя мужчину полностью, либо же он сам втюрится по уши! Теперь Тук жаждет ещё отличиться, и попросит опять твою наложницу! Хорошо хоть, что он останется здесь, ты не сможешь взять его с собой. Наёмник он очень неплохой и парень хороший. Когда ты уедешь, я велю одной из своих рабынь утешить его как следует, чтобы он забыл твою прислужницу.
— Виноват, не подумал. Теперь вижу, что получилось. И Ангтун, оказывается, о нём не думает, она просто всей душой выполняла мой приказ, — ответил Тор.
Мастер не заметил, что последняя часть ответа Толтиссе не очень понравилась: оказывается, это ничтожество на самом деле верно хозяину. Гетера задумалась: уж очень красиво и эффектно Ангтун кается.
Однажды утром, когда Ангтун прислуживала за завтраком, хозяйка подозвала её к себе и стала расспрашивать, чему и как учат дворянских девушек. Потом она с ужасом сказала Тору, что она не подозревала такого вырождения и примитива. Она знала, как беспощадно тренируют аристократок и родовитых девушек (из женских родов). А тут, кажется, даже крестьянки в некоторых отношениях более развиты, чем дамы. Толтисса, как и большинство гетер, презирала общество светских дам, признавая лишь высший свет, но никогда этого не показывала явно, а теперь чувствовалось, что она будет презирать его ещё сильнее. Но одна фраза Ангтун (что перед свадьбой девушка хотела сбежать в театр и стать актрисой) насторожила гетеру, и, приглядевшись к рабыне ещё пару дней, она сказала Тору:
— Мой муж в тантре! Твой подарочек не столь прост, как ты думаешь, и как я думала вначале. Ангтун на самом деле обладает незаурядными способностями актрисы.
— Но она ведёт себя совершенно искренне! Я бы почувствовал игру! — ответил Тор удивлённо.
— Я же сказала: незаурядными! Ей выпала возможность сыграть эффектную роль кающейся грешницы перед большим и блестящим обществом, да что там — перед всей Империей! Она играет её всем сердцем и душой. И пусть Ангтун живёт в этой роли дальше. Беда может случиться, если теперь, с уже частично раскрытыми способностями, она вздумает играть другую роль.
Тор не до конца поверил, но призадумался. Вообще, если сначала суждения Толтиссы он воспринимал как откровения, то теперь он относился к ним гораздо более спокойно и порою критически.

***

Через пару дней после возвращения произошёл случай, который приоткрыл Толтиссе суть её дара в тантре. Соитие теперь служило для Тора и Толтиссы способом установить ещё один канал духовного общения и гармонизации чувств. Поэтому порою они даже засыпали соединёнными, поскольку страсти в соединении больше не было. Такой ночью Толтиссе приснился необычный сон.


Она вновь соединена с Эстайором, как в ту их последнюю ночь. Они вместе карабкаются по ступеням к тантре, но дальше художник поднимать её уже не может, и Толтисса продолжает тащить его. Наступает тантра у Эстайора, гетера чувствует острейшее наслаждение, соединённое с разочарованием, что самой подняться не удалось. Желая погасить разочарование, она полностью отдаётся наслаждению, и вдруг оно становится ещё намного сильнее и глубже. Она неистово ласкает любовника, пока тот не обмяк в её объятьях, полностью потеряв силы. Тут она его отпускает, и певец умирает с улыбкой на губах, в последнюю секунду сменившейся гримасой непередаваемого ужаса. А гетера чувствует колоссальный прилив сил и энергии, всё её тело омолодилось.
В её голове раздаётся спокойный, несколько ироничный голос:
— Приветствую тебя, самая сильная ведьма этого мира! Твой приход ко мне — великая радость для меня.
Толтисса видит чёрного красавца, воплощение мощи и силы.
— Князь Мира Сего, Кришна, Чёрная Благодать! — с восхищением и некоторым страхом восклицает она. — Как ты прекрасен и силён!
—  Назови ещё «Владетель Двух Валгалл»,— сыронизировал Лучезарный. — И ты прекрасна и сильна, моя посвящённая Избранная Толти! Настолько, насколько может быть прекрасен и силён человек.
Толтисса отметила, что Кришна отбросил суффикс «сса». Это могло истолковываться двояко. Теперь он считает её либо своей рабыней, либо сестрой. Сама мысль о том, что Князь Мира Сего может считать её рабыней, возмутила гетеру.
— Отец Лжи, я свободная женщина, а не рабыня твоя!
— Зачем же оскорблять меня, свободная и могучая Толти! Ты действительно теперь свободна, полностью свободна. Ведь у жриц этот суффикс отбрасывается, а ты теперь выше жриц. Ничтожные людишки прозвали меня отцом ничтожного явления. А я на самом деле отец Свободы.
— Но ведь свободу дал нам Творец!
— А научил пользоваться ею я. Почувствуй, наконец, всю красоту свободы, Толти. Примитивные люди думают, что мне угодны злодейства и кровавые жертвы. Они полезны лишь моим низшим прислужникам, подпитывая их энергией. Я же поднимаю разумные существа до свободы, так же как ты поднимаешь их до тантры. У тебя не все выдерживают подъём, и у меня происходит то же. Невозможно поднять суетного и мелкого душой. Если он пытается подняться до призрака свободы, он заслуженно поступает на растерзание моим слугам. А ты сумела выдержать подъём полностью и достойно.
— Ты говоришь правду, Отец Лжи. Я не перестаю тебе удивляться.
— Теперь ты чувствуешь, что ты вольна использовать твои колоссальные силы Посвящённой на всё, что угодно. Ты вольна творить добро, вольна причинять зло вызвавшим твоё недовольство или просто неугодным. Ты вольна отдаваться любой страсти до конца и всей душой, и вольна этого не делать. Ты вольна верить в Бога или не верить в него. Я не тупой Свободомыслящий, уверенный, что служит мне, запрещая упоминать даже имя Бога. Я-то сам в Бога верю, но тебе этого не навязываю. И не называй меня больше Отец Лжи. Ложь — частный случай одной из высших свобод: свободы мнений. Если ты высказала что-то, оно должно быть принято, поскольку его высказала ты, свободная личность, свободная душа, ценность которой абсолютна. Ты всегда права!
— А как же законы природы и общества?
— Я не могу изменить законы, и даже Творец законы природы и законы души не меняет. Ты свободна и поэтому ответственна за все проявления своей свободы, в том числе и в обществе. Рассчитывай свои силы и свои действия. Расчёт не противоречит твоей свободе, он лишь помогает тебе её сохранить и проявить в полной мере. Забыл тебе сказать ещё одну мелочь. Ты действительно омолодилась. Теперь ты можешь прожить лет до трёхсот, сохраняя молодость и очарование, если будешь правильно рассчитывать действия и вовремя пополнять свои силы.
— Я очарована тобой, Кришна, Отец Свободы! — И Толтисса попыталась обнять Князя.
— Не стремись к недостижимому. Ты один раз прорвалась ко мне, и почти невероятно, что ты прорвёшься ещё раз. Я намного выше даже ваших Победителей, а ты немного не дотянула до их уровня и дотянуться не сможешь, так же как этот дурачок Клин не смог дотянуться до твоего и до своего подъёма. Пользуйся своей свободой мудро, Посвящённая Толти, не замахивайся на невозможное!
Князь Мира Сего исчез, оставив после себя аромат красоты и силы, очарования, прелести и своих речей.
В восторге от своей вновь обретённой силы Толтисса выскочила из своей комнаты и помчалась к своей лучшей подруге, наставнице рабынь Илтун. Она чувствовала в себе силы исцелить её от того ужаса, что сотворили над нею в публичном доме. Она обняла её, не совсем проснувшуюся от неожиданности, и влила в неё маленькую часть своих сил.
— Госпожа, что с тобою и что со мной? — сказала Илтун.
— Илтунисса, больше не называй меня госпожой. Я твоя подруга, и я тебя освобождаю, не слушая больше никаких возражений. Я исцелила тебя, пользуясь вновь обретёнными способностями, теперь ты сможешь иметь детей. Да, кстати, дурачок Клин переоценил свои силы и умер в моих объятьях. Жаль его, но это не худшая и почётная смерть. Вели рабыням убрать его тело получше.
Илтун как-то странно посмотрела на госпожу и выскользнула из комнаты. А в комнату ворвались две самых худших из её рабынь. Они упали на колени перед госпожой и заплакали:
— Госпожа, мы виновны перед тобою в тупости и нерадивости, но не наказывай нас так страшно!
Толтисса почувствовала, что они теперь лишены способности иметь детей и ощущают страшную боль. Ну что же, законы природы и души не меняются даже Богом, за все нужно платить.
— Я позову лекаря и вам дадут болеутоляющего.
Про себя она подумала, что всё равно теперь ей распродавать своих рабынь, разгонять свою свиту и удаляться подальше. Продать рабынь легче и дороже всего в публичный дом, а за этих двух негодниц можно будет взять ещё дороже: они полностью подготовлены.

***

Толтисса проснулась и ощутила, что она и Мастер сжимают в объятьях друг друга. Она с неистовой страстью ласкает Мастера, а тот с величайшей нежностью отвечает ей. Толтисса ещё не вышла из образа Великой Посвящённой Кришны и с восхищением подумала:
— Какая мощь! Надо кровопускание ему устроить, чтобы принять эту силу до конца! — и неожиданно для самой себя впилась зубами в ярёмную вену Тора. Но в этот момент она вышла из образа той, кем могла стать ещё так недавно, и успела удержаться, не прокусив вену. Тор воспринял это просто как исключительно страстный, хотя и болезненный, укус. Завершив соитие так, чтобы Тор не заметил ничего необычного, Толтисса нежно поцеловала его и сказала:
— Мой возлюбленный! Я сделала свой выбор раз и навсегда. Но как был прав Патриарх! Насколько опасна моя профессия. Я была, оказывается, у самого края пропасти. Если бы я убила в своих объятиях этого любящего дурачка Эстайора, я бы стала ведьмой-йогиней! И ещё я поняла, насколько примитивны обычные представления о Дьяволе. Он действительно может лгать правдой.
— Рад, что ты удержалась на краю, моя возлюбленная! — И Тор последний раз в это утро поцеловал свою жену по тантре.
Когда Толтисса подошла к Илтун, та попросила хозяйку пройти в её комнатку и неожиданно бросилась на колени:
— Госпожа, не становись ведьмой, чтобы исцелить меня!
— Это был сон, Илтун! Этого теперь не может быть! А я тебя освобождаю, поскольку надо распускать свою свиту. Ты поедешь в мой новый дом как домоправительница.
— Тогда подожди с отпуском на волю, пока мы не пристроим всех моих учениц — сказала Илтун, которая, как теперь было видно, восприняла часть её сна.
— Конечно же, мы с тобой позаботимся о них наилучшим образом. Да, кстати, как и было во сне, я запрещаю отныне и навсегда называть меня «госпожа». Называй меня «подруга».
— Хорошо, госпожа-подруга.
Толтисса поняла, что на дальнейшие уступки Илтун не пойдет, найдя компромисс между требованиями этикета и требованиями госпожи, и молча согласилась. А в гимнастическом зале перед Толтиссой бросились на колени те самые две негодные рабыни. Они в слезах каялись в своих ошибках и нерадении и обещали исправиться, лишь бы хозяйка не продала их в публичный дом. Толтисса с улыбкой их простила.

***


Ещё через день за ужином Толтисса сказала:
— А сейчас, уважаемые сёстры, гости и мой возлюбленный, я спою свою новую песню. И она запела.
Гимн Свободе

Наследье разумных от Бога —
Свой выбор самим совершить.
Ты сам выбираешь дорогу,
Ты сам выбираешь, как жить.
Рассудком размерь жизни годы,
И в Бога хоть верь, хоть не верь.
Свобода, свобода, свобода —
Ты к чистому разуму дверь.

Коль цель и душа совершенны,
Твой путь озаряет успех.
Сполна заплати его цену,
Отбросив понятие «грех»!
Пройти униженья, невзгоды
Безгрешность заставит сполна,
Свобода, свобода, свобода —
К успеху дорога одна.

Достойным прорваться к успеху
Мешают сословья и честь,
Отбрось их, гнилую помеху,
На бунт поднимись и на месть.
Оковы привычны народу,
Но гнев его их разорвёт.
Свобода, свобода, свобода
На копья народы ведёт.

И, сбросив ярмо предрассудков,
Встаёт человек-великан.
Убив все сомненья рассудком,
Сметает границы всех стран.
Покорность нужна для народа
Но в рост совершенный встаёт.
Свобода, свобода, свобода —
Всем тёмные силы даёт.

Распять нас на раме законов
Мечтают попы и князья,
Разрушив оковы канонов,
Их свергнут свободы друзья!
Стремленье к священной свободе
Не выжгли столетья расправ,
Ведь если ты прав, то свободен!
А если свободен, то прав!

— Да, страшная песня, — задумчиво сказал Тор.
— Госпожа-подруга, а ведь её чуть-чуть переделают и возьмут себе друзья свободы, — заметила Илтун.
И правда, гимн свободе запели революционеры. Они лишь чуть-чуть переделали его, заменив «всем тёмные» на «громадные», последние две строчки на
Свобода, свобода, свобода —
Источник всех благ и всех прав!
 
и сделав ещё несколько косметических изменений. При этом они утверждали, что восстановили подлинный текст гимна, который сама Толтисса исказила из страха перед Имперским Судом. А консерваторы заменили последние две строчки на
Свобода, свобода, свобода —
Что значит, что ты всегда прав!
 
«копья» на «колья» и сделали ещё несколько подобных же изменений, приписывая эту редакцию Тору. Так что перехитрить Дьявола человеку невозможно, человек при этом перехитрит сам себя. Всё, что Дьявол ни даст, он даст так, чтобы получить от этого выгоду.

Словом:

Ложь во спасенье —
Всё та же наглая ложь.
Тень милосердья
Часто скрывает
Худшую Дьявола кознь.

Глава 16. Dura lex…

Так прошла ещё неделя, пока, наконец, состав мирной делегации не оказался принят. Через три дня она должна была уплыть в Карлинор. Тор попросил Сейм предоставить ему место на корабле делегации. Этой просьбы ожидали и одобрили без голосования. Толтисса хотела обвенчаться, но разрешение на второй брак без согласия жены Тору мог дать лишь Патриарх или Император. Патриарха не было, Императора беспокоить было не с руки.
В последний день было ещё одно страшное «мероприятие». Тора несколько раз вызывали на следствие в Имперский Суд и в Светский Суд Империи по делам о покушении на него и на Ангтун. Теперь должно было состояться объявление приговоров и приведение их в исполнение. Заодно предстояла казнь ещё нескольких бандитов, пойманных в столице.
За городом были подготовлены кол, два креста, плаха, виселица и рама. Собрались все высшие сановники и Сейм. За ними теснились горожане. Привели осуждённых. Первым, по достоинству, оглашались приговоры Имперского Суда. Вывели вперёд одетую в длинное дерюжное платье служанку. Секретарь зачитал приговор.
— Рассмотрев дело Артассы Энноины из графства Куслир в Айвайе, бывшей служанки и блудницы в бывшей таверне «Императорский дельфин», Высокий Имперский Суд установил, что она принимала участие в бесовских ритуалах и всей своей жизнью скатывалась на путь ведьмы и шлюхи. Она грубо вмешалась в приговор Имперского Суда, пожелав убить уже осуждённую и помилованную им рабыню Ангтун. Она приговаривается к посажению на кол. Но Суд, по милости своей, согласен оставить ей жизнь, если она примет без возражений его решение.
— Приму! — закричала женщина.
— Тогда приступаем к ритуалу.
Палач грубо сорвал с Артассы платье, выставив всю её на обозрение. Старки тщательно избавлялись от волос на теле, и обнажаться волосатым телом было позором. А у неё на теле волосы уже три недели не удалялись.
— Только не рама! — в страхе сказала Артасса.
Секретарь проигнорировал эти слова, а люди знали, что распятие, особенно на раме, считается слишком жестоким приговором для Имперского Суда. Секретарь начал читать ужасающую формулу полного деклассирования до самой низшей ступени.
— Ныне ты, Артасса, бывшая дочь рода Энноина, теряешь свой род, дабы он не был опозорен твоим присутствием. Ты теряешь гражданство и все права, кроме права на жизнь и перечисленных ниже. Ты становишься позорной блудницей. Ты теперь позорная рабыня всех и никого. Твоё прикосновение оскверняет всех. Монета, которой ты коснулась своими нечистыми руками, должна быть переплавлена. Ты не должна приближаться к храму, алтарю или часовне ближе, чем на двадцать шагов. Ты не должна приближаться без зова к мужчине ближе, чем на пять шагов. Ты не должна приближаться без зова к женщине ближе, чем на десять шагов, а по зову — ближе, чем на шаг. Ты не должна приближаться к детям ближе, чем на десять шагов, и разговаривать с ними. Если ребёнок по неразумию своему приблизится к тебе ближе, а ты не могла от него убежать, ты будешь наказана ста плетьми, а ребёнок должен пройти большое очищение. Ты не имеешь права прикасаться к деньгам и жилым домам. Ты не можешь иметь имущества, кроме гребня с поломанными зубцами, кошелька и денег, которые мужчины платят тебе за блуд. Крыша над твоей головой может быть лишь крышей сарая или же крышей развалин. Материя либо кожа, прикоснувшаяся к тебе, считается осквернённой. Её необходимо сжечь или закопать в грязной земле около нужника либо на обочине дороги. Посуда, из которой ты ела или пила, может быть использована лишь для кормления свиней либо для нечистот. Мыться ты можешь лишь в лужах и болотах. Тебе не разрешается пользоваться моющими средствами и сводить волосы. В реку ты можешь заходить лишь чтобы перейти её вброд. Пить ты можешь лишь из луж, болот и корыт для поения скота, если тебе не подадут либо не продадут воду в другой посуде. В качестве милостыни разрешается подавать тебе лишь грязную воду для питья, лук и чеснок из еды, если кто-то сжалится над тобой. Мужчина должен оплатить твои услуги едой или деньгами. Женщина может давать тебе что-то, кроме установленной милостыни, лишь взяв из твоего кошелька монету в уплату. Если погода очень плохая, ты можешь попросить в уплату либо купить полотнище из старой ткани и старые башмаки. Как только погода улучшится, ты должна их закопать в осквернённой земле. Если ты будешь покорно сносить свое положение и каяться, перед смертью священник может снять с тебя клеймо позорной блудницы. По милосердию своему Высокий Суд дарует тебе право снять с себя клеймо в Южном Великом монастыре в обмен на пожизненное строгое покаяние в одиночной подземной келье. За нарушение этих правил ты подлежишь светскому суду и распятию на раме. А сейчас после того, как ты будешь заклеймена, ты должна немедленно идти на корабль и покинуть имперский Остров.
Женщине распустили волосы, вставили в них поломанный гребень, повесили на левую руку кошелёк, куда будут складываться монеты, чтобы при расплате либо продаже не прикасаться к опозоренной. Татуировщик на её животе написал крупные знаки «Позорная блудница», и она, шатаясь, пошла к порту.
Следующий приговор касался наёмного убийцы Ира Лактайрины и заказчика убийства Криса Уларкинга.
— Рассмотрев дело Ира Лактайрины и Криса Уларкинга, Высокий Суд не нашёл в их деяниях признаков богомерзости, и поэтому, приговорив их к покаянию, передал их в руки Светского Имперского Суда с просьбой обойтись с ними по возможности милостиво.
Теперь выступил вперед секретарь Светского Суда.
— Рассмотрев дело Ира Лактайрины и Криса Уларкинга, Суд постановил следующее. Бывший член Гильдии Охранников, наёмный убийца Ир Лактайрина убил более десяти человек и покушался на убийство особы, приравненной в тот момент к Императору. Он приговаривается к распятию на кресте.
Киллера пригвоздили к кресту.
— Бывший делегат Сейма от Старквайи Крис Уларканг заказал убийство особы, приравненной в тот момент к Императору, покушался на убийство путём отравления короля Старквайи и тринадцати депутатов Сейма. Он злокозненно пытался свалить свою вину на канцлера Старквайи Чуня Линьсилиньса, который якобы повелел ему убить Тора Кристрорса, и клеветал на короля, который якобы одобрил данное приказание. Я прошу официала Имперского Суда зачитать покаяние канцлера Чуня Линьсилиньса и короля Старквайи, дабы не было недоговоренностей.
— Канцлер пишет: «Я по неосторожности своей сказал как-то при обвиняемом: «Неужели нет никого, кто избавил бы нас от этого кузнеца?» Я не хотел смерти Тора Кристрорса, но каюсь, что неосторожными словами вызвал покушение на него. Я утверждаю права Тора Кристрорса на титул владетеля Колинстринны, на баронство Колинстринна и на освобождение от налогов на пять лет, из своих средств заплачу ему тысячу золотых пени, а тысячу золотых пожертвую на храм». Король пишет: «Присутствуя, когда канцлер высказал пожелание избавиться от кузнеца, я сказал, что понимаю чувства канцлера. Поскольку мои слова были восприняты как одобрение, я во искупление невольного греха жертвую сто золотых на храм».
Среди знати поднялся гомон. Канцлер в своем письме декларировал положенное лишь королю. Король успокаивающе произнёс: «Перед отъездом я царским указом дал право канцлеру решать неотложные вопросы как будто моей властью». Тор заметил ударение на слово «царский». А Император добавил:
— Я пока что не усматриваю в действиях канцлера нарушения главных имперских законов.
Каждый король Империи был царём, но не каждого царя признавали королём. Самый показательный случай — царь Аколларра, владения, первым получившего от Императора-основателя полную автономию, как приграничное и сдерживающее опасные южные народы. Первоначально Аколларр разросся, его признали царством окрестные монархи. Но затем проиграл несколько внешних войн и поднялся на неудачный рокош. Владение потеряло четыре пятых территории, и царя его королём Сейм с Императором так и не признали. А поскольку от титула Принца Империи монархи Аколларра отказывались, требуя королевского, для Империи они так и остались Имперскими Герцогами. Двойной титул имел и практическое значение: Империя была правовым государством, и временные чрезвычайные положения, сомнительные с точки зрения законов и обычаев Империи, вводились царским указом. Обычно первое же их рассмотрение на регулярном Совете Королевства или Сейме Империи заканчивалось отменой. А для завоёванных неимперских территорий и для подданных государств, не союзных Империи, король был по определению царём, абсолютным монархом.
Секретарь вновь вышел вперед:
— За отвратительные преступления и за клевету на высокопоставленных особ приговорить упомянутого Уларканга к лишению знатности, гражданства, всех прав и к распятию на раме.
Распятие на раме было самой страшной казнью в Империи. Говорят, что изобрел её один линьинский мудрец, к которому правитель обратился с вопросом, как казнить ужасных преступников? Мудрец ответил, что самый жестокий палач — чернь, которой дано право измываться над беспомощной и беззащитной жертвой. При распятии на раме прямого вреда палач не наносил. Осуждённого приковывали к раме на короткие цепи в совершенно беспомощной и унизительной позе, так что он даже мог слегка двигать руками и ногами, но он (либо она) не мог ни встать, ни сесть. После чего любой человек мог измываться над казнимым, но запрещалось трогать его или её больше, чем двумя пальцами. Обычно народ сначала выдирал волосы, а под конец просто разрывал несчастного или несчастную на части. Особенно жестокой делало эту казнь то, что палач регулярно поливал осуждённого солёной водой с дезинфицирующими средствами, чтобы раны не воспалились преждевременно, а сердобольным женщинам разрешалось преступника поить и кормить. Иногда осуждённые жили на раме до месяца.
Палач подрезал осуждённому язык, остановил кровь, промыл и продезинфицировал рану, после чего приковал его к раме. Других разбойников приговорили к разным видам казни или к продаже на галеры. А когда все хотели расходиться, народ потребовал, чтобы знать тоже приняла участие в казни преступника. Пришлось знатным по очереди подходить к распятому и выдирать у него по волосу.
Ангтун держалась за Мастером, поправляя его одежду. Так она проскочила к осужденному, бросилась к нему, захватила двумя пальцами клок волос под мышкой и выдрала его изо всей силы, крикнув: «Подонок! Ты убивал моего хозяина дважды!». Затем она вонзила свои пальцы в самое чувствительное место и как следует дёрнула. Казнимый взвыл. До тех пор он пытался стойко переносить боль. Рабыню схватили охранники, и судьи после краткого совещания произнесли приговор.
— Рабыня Владетеля Колинстринны Тора Кристрорса Ангтун виновна в двух нарушениях. Она пробралась к осуждённому не в тот момент, когда к нему допускались люди её положения. Она прикоснулась к нему дважды, хотя в день разрешается прикасаться лишь один раз. Но, поскольку она сделала это в порыве гнева, стремясь отомстить за своего хозяина, а также потому, что завтра она уезжает и не смогла бы принять участие в казни, суд постановляет приговорить её к минимальному наказанию: 25 плетей за каждое нарушение.
Ангтун покорно сняла хитон и легла на землю. Видно было, что палач бьёт её жалеючи, и что все простолюдины сочувствуют ей. После порки она поднялась, поклонилась судьям и палачу и поблагодарила их, наказавших за грех гнева.
Вечером у Толтиссы был прощальный приём.
— Мы кончаем на высокой и красивой ноте. А раз Судьба пока что не даёт нам пожениться, нам нужно наложить на себя испытание, — сказала она Тору. — Если мы его пройдём, то будем мужем и женой до смерти и надеюсь умереть в один и тот же день с тобой.
— Я согласен, — кратко сказал Тор.
— А насчёт рабыни я тебя кое о чём предупрежу. Тут ходят слухи о некоей жене мастера, подарившей свою рабыню, наложницу мужа, очень высокопоставленному лицу. Такой благородный поступок: ведь рабыня втюрилась в гостя. Но ведь гостю она была совершенно не нужна, и тот сделал её солдатской шлюхой в своей армии.
— Неправда! — воскликнул Тор. — Жена благородно подарила рабыню тому, в кого она влюбилась и кто к ней хорошо относился! А потом я о ней ничего не слышал!
— Скажем так, не хотел слышать и узнавать, — безжалостно пригвоздила Толтисса.
— А что бы ты сделала в таком случае?
— После отъезда гостя отругала бы рабыню за неподобающие ей чувства и побила бы по щекам. Не опомнилась бы — выпорола, и так до тех пор, пока дурь не выйдет через зад. А потом освободила бы её и выдала замуж за хорошего парня.
— Ну и тебя ругали бы за жестокость.
— Зато женщина была бы цела, а потом и счастлива. Легче выглядеть великодушной, чем быть по-настоящему доброй.
Толтисса поднялась и провозгласила:
— Друзья и подруги! Жизнь нас то прибивает друг к другу, то разносит в разные стороны. Давайте же споём «Песню странников» нашего любимого и безвременно ушедшего Эстайора! И все запели.

И вновь отчаянно взревел
Рог кибернета.
Нам отдан дальний путь в удел
До края света.

И, вырвавшись живым чуть-чуть
Из битв, ненастий
Мы верим всё ж, что дальний путь —
Большое счастье.

Нам вновь искрящийся бокал
С друзьями сдвинуть,
И вспомнить тех, кого достал
Уже нож в спину.

Судьба нам — в милые глаза
Опять смотреться
В них свет, и нежность, и гроза,
И совершенство

Пропасть в дороге — наш удел.
Он не из худших.
Тем, кто в постели околел —
Немногим лучше.

Когда любовники остались наедине, Толтисса сказала Тору:
— У тебя громадный духовный потенциал. Обучение на Великого Мастера слегка его приоткрыло, а Патриарх своим благословением открыл ещё один уровень. Теперь тантра выжгла из тебя всю похоть и открыла дух ещё больше. Ты пока не умеешь как следует управлять своей силой. Вас учили пассивным, а не активным духовным методам. Помни: пока что очень легко дурным людям использовать твой дух себе на выгоду, а ты за это будешь жесточайшим образом расплачиваться. Даже простой твой поцелуй теперь малое благословение. А что уж говорить о соитии!
— Спасибо за предупреждение, любимая, — ответил Мастер. — Насчет похоти ты права: раньше, глядя на твой цветник, я возбуждался, а теперь только любуюсь.
— А мужчиной ты не перестал быть, как я прекрасно знаю, — добавила Толтисса, сливаясь с любимым воедино.
— С тобой — совсем другое. Это нежность и гармония, — сказал Мастер, прежде чем поцеловать её.
— Я тоже избавилась от плотского влечения, — сказала Толтисса, когда поцелуй закончился. — И ещё: я проверила, во мне ребенок.
— Я чувствую. Скорее всего, мой.
— Да, — кратко подтвердила Толтисса. — Если будет дочь, я выращу её сама.
— Я чувствую, что уезжаю вовремя.
— Да. Больше месяца никто не может быть на гребне успеха в столице. Слишком она избалована зрелищами и событиями.
Перед восходом солнца Толтисса с друзьями и подругами отправилась провожать Мастера. В порту они зашли в портовую часовню, позвали священника и Толтисса произнесла клятву:
— Я, Высокородная гетера Толтисса, клянусь не выходить замуж ни за кого, кроме моего мужа по тантре, Рыцаря-Мастера Тора, если только я не буду поставлена в безвыходное положение. Я клянусь не искать встречи с ним и не направляться в город, где, как мне будет известно, он находится. Если же Судьба столкнёт нас в одном городе, я клянусь в тот же день выйти за него. Эта клятва действительна до тех пор, пока я буду свободна для выхода замуж и пока Тор будет жив и будет иметь возможность взять жену, либо же до тех пор, пока он сам не освободит меня от неё.
Тор поклялся кратко:
— Я, Мастер и рыцарь Тор, клянусь не искать встреч с Высокородной гетерой Толтиссой, а если Судьба сведёт нас вместе, жениться на ней. Я клянусь не брать никакой второй жены, кроме неё.
— Дочь моя, принимаю твою клятву, — сказал священник. — Сын мой, принимаю твою клятву с оговорками: она действительна, пока Толтисса не замужем, жива и пока она сама тебя от неё не освободила.
Свидетели подтвердили клятву. Тор и Толтисса подошли к мосткам, обнялись, поцеловались, и, не оглядываясь, пошли каждый своим путем. Народ был восхищён такой мужественной сценой прощания знаменитых любовников.
Две недели, пока корабль делегации преодолевал противные ветры и медленно шёл к Карлинору, стали счастливым временем для Ангтун. В крохотной каютке она была вдвоём с хозяином почти круглые сутки. Тор снисходительно слушал её щебетание и ласково обнимал её. А она и пела ему, и даже пыталась плясать в этом тесном помещении. Только один раз было что-то вроде хозяйского гнева. Рабыня надела хитон с бордовой полосой. Мастер, вспомнив начало своих приключений с принцем и Эссой, и прекрасно зная значение этой полосы, вспылил:
— Кого это ты ищешь?
— Никого. Для меня ты каждый день новый, мой хозяин.
— Сними эту гадость!
Рабыня сбросила хитон, надела другой, а этот выбросила в море. После чего поблагодарила хозяина:
— Я уже поклялась себе никогда не кокетничать. Но опять не удержалась. Спасибо, хозяин, за науку!
— Хорошо, что ты не будешь кокетничать, — сказал довольный Тор, и недоразумение было исчерпано.
Около острова Лингон корабль делегации и два корабля эскорта перехватила правительственная эскадра. Проверив, что на кораблях плывут делегация Сейма и Мастер Тор, адмирал Крис Эритайя велел отпустить корабли, далее не досматривая. Он объявил, что получил от канцлера распоряжение пропустить Мастера Тора вместе с кораблём, на котором он плывёт, не причиняя никакого ущерба. Но он не уточнил, что в распоряжении была вторая половина: если, паче чаяния, так получится, что Мастеру Тору будет нанесён какой-то ущерб, то надлежит перебить всех, кто находится на корабле, сжечь и затопить судно, не взяв с него ни одной вещи, которую можно было бы идентифицировать как принадлежащую кому-то с этого корабля.
Наконец показались башни Карлинора. Кораблям открыли путь в гавань, и тяжёлое многомесячное путешествие Мастера закончилось. Когда портовые служащие услышали, что прибывает мирная делегация и с ней Мастер Тор, они сразу же разнесли эту весть по всему городу, и в порту собралось много народа. Старейшины города вышли встречать мирную делегацию и героя Карлинора, а герой больше был озабочен тем, что он увидит дома и в мастерской.
Словом:

Суд ухитрился
Жертвами сделать людей,
Пусть и виновных,
С тем, чтобы спрятать
Тех, кто виновен вдвойне.

Глава 17. Вновь Карлинор.

Эсса уже знала о многих событиях на имперском острове, волновавших её гораздо больше, чем ход военных действий. Её сердце разрывалось от того, что какая-то гетера захватила её мужа, но одновременно радовалось при виде, с какой завистью и скрытой ненавистью смотрят на неё дамы: ведь её муж оценён по высшему разряду! Она представляла себе, как они судачат за спиной: «И за что этой ледышке такое счастье? Он даже от женитьбы на знаменитости ради неё отказался. А гетера его не прогнала, значит, действительно первоклассный мужчина. Мы его недооценивали». И на самом деле дамы судачили примерно так, только поливая счастливую супругу грязью гораздо сильнее. Рассказы же насчёт рабыни по сравнению с главной опасностью — уступить мужа знаменитости, которая, конечно же, его в бараний рог согнёт и обженит на себе, если только пожелает — практически ничего не значили для Эссы. Но, тем не менее, посмотрев на рабыню, Эсса почувствовала сильнейшую ревность и ненависть и подумала словами древней поэтессы:

«Противней тебя
я никого,
милая, не встречала!»
(Сапфо)

С дороги Тор заскочил домой и в мастерскую всего на пару часов. Затем должен был состояться торжественный приём у принца Ансира, уполномоченного советом принцев рокоша и лично Клингором вести внешние сношения рокошан и следить в отсутствие других высоких особ за порядком в Карлиноре. Ансир оставался в городе один. Клингор после победы некоторое время улаживал военные дела, затем стремительно появился в городе с тысячей конницы, захватил с собой ещё тысячу конников своей гвардии, всех принцев, кроме Ансира, вместе с их личной конной охраной, и двинулся конным войском куда-то, как всегда, не афишируя своих намерений. Основная армия под руководством принца Крангора стояла под Линьёй, не столько осаждая город, сколько заняв крепкую позицию и мешая городу жить, а заодно контролируя основные сухопутные пути из Зоора. Флот правительства попытался высадить десант в провинции Линнагайе, но десант был быстро частично сброшен в море, а частично перешел на сторону рокошан. Из опасения такого исхода высадки флот весьма пассивно действовал против побережья рокошан, ограничиваясь морской блокадой.
Вечерний приём был явно подготовлен на скорую руку. Но Эсса поняла основное: коренное изменение статуса своего и мужа. Теперь он — имперская знаменитость, рыцарь, имеет титул и наследственное достоинство. Женщина оказалась в комнате, где были собраны жёны знати. Раньше она праздновала в зале для жён именитых горожан и простых дворян. Сам пожилой принц Ансир деликатно осведомился о состоянии её здоровья, пожелал родить доброго дворянина и хорошего запасного наследника Колинстринны, а потом ещё и третьего сына, который может стать прекрасным воином и добыть ещё одно поместье для их рода. Дамы-аристократки, выяснив, что Эсса знатного женского рода, приняли её в свой круг, где были жёны и возлюбленные принцев, жёны и дочери баронов, а также высокородная гетера Кисса. Эссе пришлось туго: разговор в этом обществе был сплошь построен на недомолвках, цитатах из классических книг и поэзии, произносимых так фрагментарно, что восстановить их (а тем более их контекст и содержащийся них намёк) мог лишь хорошо знающий классическую литературу и поэзию человек. Вежливость была безукоризненной, но за всем этим чувствовалось страшное напряжение. Эсса избрала верный путь: она в основном скромно молчала, но, пользуясь совсем неплохим образованием, которое ей дала мать, пару раз сумела удачно ответить намёком на намёк. Когда дама сказала: «Дух мой упавший» Эсса вспомнила стихотворение

Никто не сможет
Дух мой упавший поднять
Этою ночью.
Новой любовью
Мой кавалер увлечён.

и сразу отреагировала: «Значит, другою ночью» Дама иронически глянула на неё и сказала: «А если в лапах?» Эсса и здесь нашлась: «Тогда нежною лаской», вспомнив стихотворение

Милый печален:
В лапах соперницы злой
Сердце разбилось.
Нежною лаской
Сердце его возвращу.

Кисса заняла Эссу разговором, понимая, что дальше она не выдержит словесной дуэли и важно не испортить впечатление.
Для себя Эсса решила, что придется внимательно перечитать классические книги и священные тексты (из них цитат было меньше, но говорились они коротко и небрежно, как намёки на нечто тривиальное и общеизвестное, так что понять их было не легче, чем восстановить мелодию по четырём нотам из середины произведения). Очень тяжело пришлось новоиспечённой знатной даме: многие намёки были направлены на взаимоотношения мужа с Толтиссой и её самой с принцем. Но даже расшифровать их было трудно, а отвечать невпопад не хотелось, поэтому она входила лишь в разговор на нейтральные темы.
Тор сидел на почётном конце пиршественного стола почти рядом с принцем. Здесь, в мужском обществе, разговор шёл менее манерно и утончённо, и Тор в своём лаконичном стиле отвечал на вопросы о суде (сообразуясь с клятвой о неразглашении), о Сейме, и даже о Толтиссе и рабыне. Его спросили, что он предпочтёт: работать в мастерской и руководить городским ополчением, как Мастер, или собрать свой знамённый отряд и двинуться на передний край боёв как рыцарь и владетель Колинстринны. Тор кратко ответил, он должен сначала понять, что изменилось за семь месяцев, а потом уже действовать.
Когда под полночь Тор с женой вернулись домой с приёма, их экипаж встретили слуги, в том числе и Ангтун, которая стала помогать жене. Вспомнив, кто это такая, Эсса презрительно посмотрела на неё и процедила:
— Не прикасайся ко мне, позорная рабыня! Мне теперь придётся проходить очищение.
— Не гневайся на неё, дорогая моя, — мягко сказал Тор. — Проклятие нечистоты снято с неё Патриархом и она им благословлена. Так что очищения не потребуется.
— Я не потерплю, чтобы ко мне или к членам моей семьи прикасалось столь низкое и преступное существо. Она будет обслуживать подмастерьев и слуг, — жёстко сказала Эсса.
— Ангтун, я приказываю тебе в хозяйственных вопросах во всем подчиняться моей жене.
— Повинуюсь всем твоим повелениям, мой хозяин, — промолвила Ангтун, смиренно потупившись.
Это её поведение ещё больше разгневало Эссу.
— Завтра утром придёшь ко мне. Я определю тебе работы.
— Повинуюсь, госпожа.
Тор почувствовал, что неприятности не остались позади. А ведь ещё надо был разбираться с делами, приводить в порядок мастерскую, принимать городское ополчение… «Стоп! А нужно ли это?» — вдруг подумал Мастер. — «Может, вернуться в Колинстринну? Ведь там у меня лучшая мастерская, и я теперь в тех местах полный хозяин. Но это значит заниматься делами всего баронства… А здесь заниматься разной чепухой, которую потребует от меня общество в связи с моим новым статусом… Хрен редьки не слаще!»
Когда он остался, наконец, наедине с Эссой, то первым делом вручил ей подарки. Эсса демонстративно отдала их служанкам, так как почувствовала интуитивно, что Тор советовался с Толтиссой. Тор, как будто ничего не случилось, сказал:
— Любимая жена! Нам с тобой стоит решить важнейший вопрос: где мы будем жить? В Карлиноре или вернемся в Колинстринну? И если жить здесь, нам нужно подобрать управляющих для наших замков.
— Ты не отвлекай меня от главного! Любимая жена! Я уже знаю, что у тебя была общая тантра с Толтиссой! Теперь она твоя любимая жена, а не я!
— Моя любимая! Для меня был бы позор не ответить на публичный вызов такой знаменитой женщины. Позор этот коснулся бы и тебя тоже, и очень сильно. А перед отъездом мы с ней дали обет не искать встреч друг с другом. — Тор вовремя остановился, не сказав о второй части обета.
— А мне-то что? Если бы ты привёз её как вторую жену, у меня было бы хоть утешение, что мне подчиняется самая знаменитая женщина Империи! И она была бы у меня на глазах! А теперь каково мне будет, когда ты, обнимая меня, будешь в мыслях вспоминать тантру и обнимать на самом деле её! Мне такое не нужно!
Тор прекрасно понимал, что, если бы он привёз вторую жену, упрёки были бы не менее жестокими, чем сейчас. Но вот прекрасная женская логика: теперь он виноват, что не женился без согласия Эссы! Оставалось ждать, когда буря затихнет.
Когда упрёки стали послабее, Тор достал вторую серию подарков и похвалил себя за хитрость, что поделил их на две части. На сей раз жена стала их рассматривать и критиковать. Чувствовалось, что она высмеивает не столько подарки, сколько вкусы соперницы. А затем супруга вдруг сказала:
— Мы засиделись, уже скоро утро! В Колинстринну я не хочу. Там тебя объявили колдуном и садистом, а меня ведьмой. Здесь общество, а там медвежий угол.
Ночью Эссе совсем не спалось. Душа её разрывалась на части от любви и ревности. И был единственный способ не сойти с ума и не потерять достоинства. Она взяла лютню и запела то, что у неё сложилось.

Ты вернулся издалека,
Долгожданный, любимый мой!
На чужбине жизнь нелегка…
Но кого Ты привез с собой?

Эти губы — вишнёвый каприз,
Эти груди, как яблоки рая,
Взгляд покорный очей томных вниз!
Что мне делать с собой? Я не знаю!

О, Ревность, жуткое создание:
Шипами колет, душу рвёт,
Покоя сердцу не даёт!
Трещит по швам основа здания,
Любовь в нем больше не живёт.
И Ревности водоворот
Любовь подхватит, унесёт
В глубины тёмные сознания.
Любовь погаснет и умрёт…
О, Ревность, страшное создание!
(Несущая Мир)

Утром Эсса вызвала рабыню. Она посмотрела на её хитон с серебристой полосой внизу и у неё зародились подозрения.
— Откуда у тебя такие хитоны?
— Их подарила хозяину для меня госпожа Толтисса, чтобы я была одета не хуже её рабынь.
— Она, небось, ещё учила, как мужчин обольщать и ублажать?
— Да вы что! Чтобы такая высокопоставленная особа снизошла до жалкой рабыни! Я занималась вместе с её рабынями.
— И чем вы там занимались?
— Гимнастикой, танцами, пением, этикетом обслуживания господ за столом, немного классической литературой, чтобы поддерживать разговор. А когда не занимались, прислуживали. Словом, свободных минут за весь день не было.
О других занятиях Ангтун благоразумно умолчала.
Эсса кипела внутри себя. Эта Толтисса великодушно подобрала красивые одеяния наложнице любовника, отправила её учиться, и теперь жене неудобно выглядеть хуже. «Но ведь эта знаменитость сама меняет любовников, когда захочет, вот она и не ревнует очередного друга к его служанке. А я — законная жена, почему я должна с кем-то делить своего мужа?» — обосновала свою позицию Эсса.
— Ты будешь обслуживать подмастерьев и слуг. Для такой работы эти одежды слишком красивы. Принеси мне их все.
— Конечно же, госпожа. У меня не может быть своего имущества, — смиренно ответила Ангтун и побыстрее удалилась выполнять приказание, пока госпожа совсем не разгневалась.
Ангтун принесла свои хитоны, и Эсса увидела, что полосы на них цветов танцевальных платьев, кроме бордового.
— А где бордовый?
— Хозяину он не понравился, и я выбросила его в море.
— Правильно сделала! Могла бы и все остальные выбросить туда же! Снимай хитон и надевай платье!
На краю сундука лежало бесформенное платье из холстины. Ангтун покорно надела его. Эссу всё больше раздражала эта покорность и скромно опущенные глаза. Она отвела Ангтун и показала ей комнаты учеников и подмастерьев, которые рабыня должна была убирать, и заодно приказала ей в случае, если у кого-то из подмастерьев появится потребность в женщине, удовлетворять её. Ангтун опять скромно опустила глаза и покорно сказала:
— Если мой господин прикажет, я, конечно же, это сделаю.
Такой ответ взбесил Эссу. Рабыня ясно дала знать, что госпожа вышла за пределы полномочий, переданных мужем. Она хотела было приказать выпороть Ангтун, но это противоречило образу гуманной и доброй хозяйки, которая наказывает лишь в крайних случаях. Да и пахло это вмешательством в приговор Имперского Суда. Поэтому у жены появился хитрый план.
— Я посмотрела твои хитоны. Они из хорошей ткани, но не подходят по виду для нашего дома. Поскольку нельзя их кому-то отдавать после позорной рабыни, хоть с тебя и снято проклятие неприкасаемости, я велю их перешить для тебя. Так что тебе в дерюжке ходить не придётся.
— Ты очень добра ко мне, госпожа, — ответила Ангтун. — Я ещё не заслужила такой доброты.
— Постарайся заслужить! Верную службу я всегда буду вознаграждать, — с ласковой улыбкой сказала хозяйка.
После этого, отдав распоряжение срезать с хитонов цветные полосы и подшить их по длине как у рабынь гетеры в коротких хитонах (у Киссы тоже была пара таких рабынь, и Эсса их видела, когда заходила в гости к подруге), дама из рода Каррина уселась за классические книги, в которые она почти не глядела после смерти матери. К вечеру у неё заболела голова от усилий расшифровать запомнившиеся ей диалоги знатных особ, но кое-как понять удалось едва лишь пятую часть. А муж весь день был то в мастерской, то в городском совете, то в цеху, то на плацу городского ополчения, и вернулся лишь когда стемнело, полностью измотанный. Его даже было жалко. Эсса приласкала его и очень обрадовалась, когда он на несколько секунд прижался к её груди, как будто ища защиты. Она расплакалась и сама крепко-крепко обхватила его руками, простив ему всё.
— Мой любимый и единственный муж! Мы ведь созданы друг для друга. Когда я выкормлю этого ребёнка, мы сразу сделаем ещё! Мне хочется, чтобы у нас было много детей. И я тебя больше никуда не отпущу.
— Милая жена, — ласково ответил Тор. — Мужчине порою необходимо отправляться туда, где жене не место. Например, на войну. А детей я тоже очень хочу, и ты у меня самая лучшая.
— Давай сегодня спать вместе. Я хочу пригреться у тебя на груди, — тихо сказала Эсса. Тор нежно и глубоко поцеловал её. И Эсса почувствовала, что ей становится намного легче, как будто с души упала тяжесть. Она ласково обняла мужа и опять заплакала.
— Что с тобой?
— Так хорошо! А я боялась, что потеряла тебя.
А Тору было не очень хорошо. Поцеловав жену от всей души, он почувствовал, что через благословение поцелуя забрал её тяжёлые чувства и мысли, и теперь должен победить их сам. Поэтому он сказал, что перед сном должен ещё помолиться, и провёл в часовенке целый час. Эсса думала, что он кается в своих прегрешениях во время жизни в столице, и терпеливо дождалась его. В темноте она включила своё видение ауры и поразилась. У Тора была раньше сильная серебристая аура. Теперь она стала ярче, отливала золотистым оттенком, а главное, стала во много раз сильнее.
— Как изменилась твоя аура! — прошептала Эсса.
— Я же был благословлён великим благословением, а потом пережил двойную тантру, которая выжгла из меня остатки свинства, — прошептал Тор.
Эсса подумала, что Толтисса выполнила свою роль очищения души её мужа, и хорошо, что она осталась в прошлом. Теперь уже ей не было так обидно: муж вернулся более сильным и более чистым. И она спокойно уснула, прижавшись к его груди не как любовница, а как жена, ищущая защиты и духовного тепла своего мужа, а не физической близости. Тор некоторое время гладил её волосы, и наконец уснул сам.
Утром Тор ощутил, что он ещё не полностью поборол взятые на себя страсти и вынужден был ещё полтора часа помолиться. Жена с удовольствием отмечала возросшее благочестие мужа, и с каким-то наслаждением время от времени ныряла в его очищающую ауру. А Тор, когда молился, заодно подумал о коварном даре Патриарха: он разрешил Тора от греха прелюбодеяния, зная, что теперь Тор сам себя накажет гораздо больше церкви, если поддастся скотству. Тор вздрогнул, когда представил последствия хотя бы поцелуя с порочной женщиной. Да, если бы Эсса знала, какая жестокая защита от обычных мужских слабостей сейчас у него стоит… Но ей рассказывать об этом не стоит. Но почему же защита не работала, когда он соединялся с Ангтун? Ведь та не безгрешна, хоть и кается изо всей силы. Может быть, как раз в этом и дело. Рабыня знает, что грешна, кается от всей души, а Эсса лишь слышала, что грешна, и молится формально, в душе считая себя вполне добродетельной.
Ангтун нашла у себя вместо скромного холстинного платья хитоны, но без цветных лент, и укороченные так, что они в вертикальном положении едва прикрывали срам. А ведь ей придётся нагибаться, когда она моет пол и убирает комнаты подмастерьев… Осталось лишь молиться, чтобы никто из них не соблазнился…
Эсса же невзначай сказала собравшимся подмастерьям, что она разрешает им пользоваться объятиями новой рабыни, если, конечно, всё будет по доброму согласию. Когда Ангтун появилась среди мужчин, они начали грубо ухаживать за ней, а она, в контрасте со своим нескромным одеянием, скромно опускала глаза и говорила лишь: «Если мой господин прикажет, то я обниму тебя. А без приказа — нет. Я — верная рабыня». В конце концов старший подмастерье Ун Линноган, который видел Ангтун ещё в её «прошлой жизни» как легкомысленную, пустую и злобствующую дамочку в Колинстринне, поразившись переменам в ней, спросил:
— Одежда у тебя подобающая гулящей даме больше, чем их обычные наряды. Но ты стала совсем другой. Почему?
— Той дамы больше нет. Её посадили на кол в имперской столице. А я родилась в этот момент заново, но унаследовала все грехи той ничтожной развратницы, её настоящее имя и проклятие, ею заслуженное. Я каюсь в её грехах и в тех, которые я по слабости и глупости своей допускаю уже в новой жизни. Мне уже удалось смыть проклятие неприкасаемости. А остальное я смогу смыть лишь всей своей жизнью. И я молю Победителей, чтобы они помогли на этом пути.
Подмастерья и ученики слушали проповедь легкомысленно одетой, молодой и очень симпатичной женщины, разинув рты. Никто такого не ожидал.
— А почему на тебе такой хитон?
— Его мне велела надеть госпожа.
— Ааа, эта стерва боится, чтобы ты мужа у неё не отбивала! Сама холодная, как лягушка, наш Мастер из-за этого взрывается, а всех, кто хоть посмотрит на мужа, готова свести в могилу!
— Да, госпожа у нас красивая, умная и добродетельная, но характер у неё такой, что, если кто-то из женщин хоть глянет на её любимого мужа, Эсса её в могилу сведёт, причём своими благодеяниями. Помните, что хозяйка сделала с Имир? А с женой Унса? — раздался голос ещё одного старшего подмастерья из задних рядов. — Ну что, мужики, неужели мы по скотству своему поможем ей в таком благородном деле? И заодно возьмём её грех себе на душу? Ведь ей только и хочется, чтобы мы все поимели рабыню, и Мастер после этого от неё отвернулся.
— Нет! — закричали все.
И Ангтун оказалась почти избавлена от приставаний. Её лишь шутливо подбадривали высказываниями типа: «Ты только посильнее ласкай нашего Мастера, а то он опять взорвётся и всех нас в клочки порвёт» — и иногда немного похлопывали, на что она скромно отвечала: «Хозяин мне ещё не приказывал тебя обнимать».
В течение двух следующих дней Эсса продолжала до одури изучать классическую литературу и занималась с учительницей этикета. Порою, чтобы без хозяйского глаза всё не пошло наперекосяк, она отвлекалась, раздавала распоряжения по хозяйству и заходила в мастерскую. Там она несколько раз спрашивала вроде бы невзначай у самых симпатичных и мужественных подмастерьев, как им понравилась новая рабыня? Те отшучивались, но когда вопрос услышал краем уха Ун Линноган, он громко сказал:
— Пора нам кончать с этим!
Эсса поняла не высказывание, а его раздражённый и осуждающий взгляд. Такое отношение она никогда не забывала. Осталось лишь ждать, когда Линноган в чём-то провинится.

***

На следующий день Мастер Тор собрал всех своих домочадцев во дворе. Он должен был отправляться на торжественный приём и бал во дворец, и перед празднеством решил устроить праздник своим людям. Он торжественно награждал всех, кто оставался ему верен в тяжёлые дни, и под конец объявил четырём старшим подмастерьям, что он рекомендовал их на мастера и что готов оплатить им подготовку шедевра. Тут вышел вперед Ун Линноган и сказал:
— Учитель, спасибо за предложение. По дерзости своей я шедевр уже подготовил, деньги на банкет и взнос в цех у меня есть, и я готов защищать звание мастера хоть завтра. Точно так же и остальные трое рекомендованных. Но мы хотели поговорить с тобой об очень серьёзных делах. Разговор будет неприятным. Готов ли ты выслушать нас, хозяин?
— Конечно, Ун! — ответил Тор.
— Пока тебя не было, жена твоя старалась, чтобы хозяйство не развалилось. Но, если бы не принц, который в каждое посещение города заглядывал сюда и ободрял нас, что ты обязательно победишь, и чтобы мы сохраняли верность тебе, мы все разбежались бы! Она у тебя верная, хозяйственная, честная, но законченная стерва, как и многие бабы. Ты, если обидишься на кого-то, поругаешься, накажешь, может, даже побьёшь, и всё. Да что там, и на тебя ругнуться можно, если по делу! А она ничего не скажет, запомнит каждый косой взгляд и каждое неосторожное слово и потом спросит при малейшей провинности. Причём вроде бы за провинность, а на самом деле за неуважение к ней, такой хорошей и добродетельной! Запрети ей заходить в мастерскую. Здесь мужские дела, а не бабские.
Эсса с возмущением выслушивала такую публичную характеристику её деятельности. Распоясались совсем без хозяина! Ничего, сейчас муж их на место поставит! Она посмотрела на каменное лицо Тора и прочла в его глазах твёрдую решимость.
— Я завтра же договорюсь в цеху о дне защиты для всех четырёх. А тебе, жена, действительно не место в мастерской, когда хозяин здесь. И когда я буду уезжать, я буду оставлять за себя одного из старших подмастерьев. Так что порог мастерской больше не переступай без моего слова.
Эсса повернулась и хотела было уйти в обиде, но Тор железным голосом сказал:
— Я тебя не отпускал, хозяйка! Разговор с людьми не кончен.
Такого Эсса не ожидала. Да, за эти месяцы у Тора изменилась не только аура. Он стал настоящим хозяином во всём доме, а не только в мастерской, как раньше. Несмотря на жгучую обиду, интуиция и мысль у Эссы работали вовсю. «Если он такой властный теперь, то железной рукой наведёт порядок во всём баронстве!» — вдруг подумала Эсса. И раздражение немного отступило: в конце концов, хорошо, когда мужчина как масло в твоих руках, но такая податливость приятна по-настоящему, лишь если для всех остальных он железный.
Ун Линноган не возвращался в общие ряды. Видно было, что он имеет ещё что-то сказать. А рядом с ним стали выходить и другие, по двое, видимо, заранее была установлена очередь. И действительно, за время отсутствия накопились многие недоразумения и ссоры между людьми. Судя по всему, вмешательство Эссы не утихомиривало ссорящихся, а лишь подливало масла в огонь. Тор должен был выполнить обязанности сюзерена и рассудить всё это.
Одно из дел сразу ужаснуло его своей мелочностью и стервозностью. Одна из кухонных служанок обвинила другую в присвоении пузырька с благовониями, а та стала утверждать, что этот пузырёк отдал ей муж потерпевшей. После этого первая забыла о пузырьке и вцепилась в волосы второй с воплем:
— Так ты, шлюха, у меня мужа отбиваешь!
Тор каменным голосом велел Эссе рассудить дело, предупредив публично, что после этого она несёт ответственность за продолжение дрязги наравне со ссорящимися. Эсса перевела разлучницу убирать комнаты подмастерьев, переселила её в дальний конец дома за комнаты учеников и запретила ей приближаться к кухне. Спорный пузырёк с благовониями она вытребовала у его нынешней обладательницы и на глазах у всех пополам разлила его на головы ссорящихся. Обе служанки остались довольны: одна — что убрали соперницу, другая — что теперь ей будет легко волочиться за подмастерьями, а они и здоровее, и красивее, и богаче. Тор затем стал поручать жене другие подобные дела, и впоследствии даже похвалил её за «мудрые решения», которые на самом деле чаще были хитрыми. Но самое неожиданное из дел Ун Линноган приберёг на конец.
— И, наконец, Мастер, ещё одно дело у всех нас, мастеровых, появилось к тебе после твоего возвращения. Нам надоело, что ты, из-за того, что твоя жена холодна, начинаешь по временам дрючить всех нас. Теперь у тебя есть законно отданная тебе женщина. Мы успели зауважать за её верность тебе и искреннее покаяние в своих прошлых страшных грехах. Да и на вид она привлекательна, как сдобная булочка. Дрючь лучше её как следует, а на нас больше не взрывайся. И забери рабыню из распоряжения своей жены, а то она её в могилу сведёт, грех будет на тебе и на нас всех.
— Ангтун, ты отныне прислуживаешь мне, хозяйке и почётным гостям. Во всех серьёзных делах слушаешь лишь мои приказы. Я тебя переселю в другую комнату и велю сшить приличные платья.
Эсса как будто жабу проглотила. Но делать было нечего:
— Я распоряжусь насчёт платьев и прикажу сейчас же подготовить комнату рядом с нашими покоями так, чтобы почётным гостям не было стыдно в неё заходить.
Неизвестно, какая сцена разыгралась бы между супругами после этого наедине, но надо было спешить на приём.
Приём Эсса вспоминала как кошмар. Переполненная классической премудростью и не переваренными правилами этикета голова трещала. Она чувствовала, что часто допускает неловкости, разговор теперь был ещё более раздражающим: иногда было понятно, но лишь обрывками, потому что сразу же ответ был непонятен, и линия диалога ускользала. Кисса сочувственно смотрела на неё и пыталась незаметно помочь, давая на намёк другой намёк, чтобы Эсса могла расшифровать первый. Эсса вначале была ей благодарна, а потом увидела, что другие дамы поняли эту игру (может быть, ей просто показалось, а может быть, и на самом деле) и подсмеиваются над ней. Ещё хуже стало, когда пару раз Кисса помогла ей исправить оплошности в этикете. Но многое Эссе понравилось. Она уже представляла себе, как она будет ставить всех эти дам в тупик, когда натренируется в искусстве светской беседы. Отношения высокородных дам с мужчинами тоже были ей, в общем, симпатичны. Флирт был тонким. Обычай после свидания писать даме стих, а даме тоже отвечать стихом, Эссу просто восхитил. Дамы цитировали краткие стихотворения, особенно удавшиеся любовникам либо любовницам. Ревность в высшем обществе считалась неприличным чувством, но дама должна была рожать детей лишь от мужа, если он для улучшения рода не разрешал ей другого явно. Детей, случайно зачатых от любовника, сразу после родов тайно отдавали на усыновление в худородные семьи, давая за ними приданое. Объявлялось, что ребёнок умер при родах. Но наружу всё равно это выходило, и Эсса чувствовала, что над неосторожными дамами и их любовниками подсмеиваются. В общем, это действительно был кусочек высшего света с его манерностью и утончёнными обычаями, расцвечивающими и облагораживающими то, что в более низких слоях выглядит как обычная распущенность (да и на самом деле является ею). К концу вечера Эсса вымоталась так, что стала бояться за себя и за ребёнка.
Тору пришлось намного легче. С дамами он не флиртовал, а с мужчинами можно было вести себя по-мужски —в принципе, аристократы были одновременно и воинами. Когда одна из дам попыталась изящно подкатиться к Тору, он неожиданно для себя ответил стихотворением:

Мощный дуб тяжкий
Ивушки ствол сокрушит,
Если сломается.

Дама осталась довольна таким тонким отказом, а мужское общество просто было в восхищении.
Возвращались где-то в полночь. Радостная Ангтун бросилась помогать госпоже, которая скрыла своё раздражение под маской снисходительной вежливости, а хозяину принесла отрезвляющего имбирного напитка. Эсса опустилась в кресло и сказала мужу:
— Светский приём, оказывается, очень тяжёлая работа.
— Я ещё в имперской столице понял, что в высшем свете лёгкой жизни нет, — ответил Тор. — На каждом шагу стремятся тебя запутать в паутину. Чуть ошибёшься, и рядом с тобой смерть и ужас.
— Я не думала, что это так страшно и так серьёзно, — тихо сказала Эсса и подставила губы Тору. Муж поцеловал её, и Мастера чуть не вырвало: всё накопившееся за день раздражение и на домочадцев, и на рабыню, и на Тора, и на высший свет вылилось в его душу, и все помыслы о страшной мести обидчикам тоже. А Эссе стало легко, как будто с плеч сняли тяжесть. Она ласково улыбнулась мужу и заставила себя произнести:
— Обещай мне, что будешь прибегать к услугам рабыни, лишь когда будешь готов взорваться.
— Обещаю, — сказал Тор, которого выворачивало наизнанку, и убежал облегчать хотя бы желудок.
Рабыня принесла ему питья и помогла привести себя в порядок. Эсса тоже сочувствовала мужу: «И его довели! Такой крепкий человек, а перепился! Небось, спаивали его специально, чтобы потом смеяться над неотёсанностью попавшего в знать простолюдина». После этого Тор бросился в часовню, но молитва почти не приносила облегчения. Вместо этого в мыслях было: «Эсса сама не понимает, насколько хитрое обещание она с меня взяла! Ведь от похоти я теперь излечился навсегда, и взрываться из-за неудовлетворённых мужских потребностей не буду. Но почему же я об этом думаю? Понял, вот почему! Теперь я могу взорваться из-за переложенных на меня чужих грехов и греховных помыслов. А ведь с Ангтун я почему-то омывал свою душу. После рвоты я мыл тело, а теперь нужно омыть душу!»
— Извини, дорогая, но я сейчас взорвусь, если не выпущу напряжение, — прервав молитву, сказал Тор.
— Я понимаю тебя! — неожиданно для Мастера сказала Эсса, вспомнив стихотворение Мастера и рассказы дам во время вечера. — Эти светские дамы так тонко обольщают, а ты так блестяще держался с ними. Я горжусь тобой. Комнатку рабыни очень симпатично убрали. Иди, и не накидывайся зря на своих людей. А на светских шлюх ругаться нельзя, хоть они-то этого и заслуживают.
И Эсса внутри себя восхитилась своим благородством.
Тор поцеловал её руку и бросился к не ожидавшей его рабыне.
— Мне очень плохо в душе! — простонал он и ощутил острый стыд, что признался в этом, тем более рабыне.
— Хозяин, обними меня! Я постараюсь тебя утешить, — просто сказала Ангтун.
Утром, с очищенной душой, Тор решил поговорить с рабыней.
— Знаешь, когда я хотя бы целую других, я сразу ощущаю их грехи и тревоги и беру их себе. А ты, наоборот, очищаешь мою душу. Ты что, их тоже забираешь себе?
— Нет, хозяин. Но я не даю тебе свои тревоги и свои грехи, я должна расплатиться за них сама. И разве берёт себе грязь тот, кто моет другого человека? Он её смывает. А ещё я, дерзкая, сейчас не могу удержаться от одного греха. Хозяин, я тебя люблю больше жизни, и я всегда хочу, чтобы тебе было хорошо. Когда тебе хорошо, мне очень хорошо. Но я не имею права так говорить, и к моим грехам добавился ещё один.
— Больше говорить об этом не надо, этот твой грех я беру на себя, — сказал Тор и внезапно поцеловал Ангтун со всей страстью. Но грех в него не перешёл, видимо, потому, что он был против обычаев и законов, а не против души. Зато Ангтун просияла и вновь слилась с ним, прошептав:
— Ты снял с меня мой грех, хозяин! Но больше так не делай! У меня грехов слишком много, чтобы перекладывать их на тебя!

***


Утром Эсса проснулась в отвратительном настроении. Вчерашний неудачный приём так и не выходил у неё из головы. Она поняла: придётся тренироваться в светском общении, по крайней мере, год, а то и больше, чтобы понимать почти всё и достойно отвечать. Так что подъём в высший свет приносил отнюдь не только радости. С этими мыслями она помолилась и отправилась к Тору. Но хозяин уже ушёл в мастерскую, даже не позавтракав. Эсса зашла в комнатку прислуги, где занималась гимнастикой Ангтун, и приказала рабыне отнести ему завтрак, подумав, что её жест будет оценён мастеровыми.
Ангтун быстро накинула на себя хитон. Он лез с трудом, так как её грудь налилась и буквально разрывала ткань одежды. Она побежала на кухню, где на неё как-то странно посмотрели кухонные служанки и повара, и понесла поднос с завтраком в кузницу.
Когда она туда зашла, её встретили с ликованием. Тор взял завтрак и стал с удовольствием есть, а мастеровые поздравляли её с тем, что хозяин пришёл в отличном настроении, но почему-то очень уж на неё пялились. Тор глянул на неё, тоже почему-то улыбнулся и сказал всем, что они могут на несколько минут выйти во двор поболтать с рабыней, чтобы не мешать ему есть.
Когда все вышли во двор, Ун Линноган, улыбаясь, подошел к рабыне и провёл рукой по нижнему краю хитона. Ангтун с ужасом поняла, что из-за груди хитон задрался ещё и теперь уже ничегошеньки не прикрывал. А Линноган сказал:
— Не очень-то торопится хозяйка переодеть тебя прилично. А в этой одежде ты выглядишь неприличней, чем голая. Особенно сейчас, когда ты ещё налилась соками.
Ангтун вдруг вспомнила, как на её глазах наставница рабынь отчитывала одну из рабынь Толтиссы за ошибки, допущенные ею с гостем, и сказала: «То, что обычно выглядит самым неприличным, иногда становится приличнее того, что принято. Запомни это». Ангтун запомнила. Она решительно сняла с себя хитон и хотела было разорвать его в клочки, но затем вспомнила, что он не её, а хозяйский, и просто держала его в руке. Но при этом она сказала:
— Хозяйка просто не успела позаботиться о моём платье. Она ведь сразу после вчерашнего разговора уехала на приём и вернулась очень-очень усталая, а все уже спали.
Мастеровые восхищённо смотрели на неё. Линноган подвёл общее мнение:
— Ты не просто пышечка, ты вся здоровьем и страстью налита. А когда волосы у тебя отрастут полностью, ты станешь совсем красавица. Мы рады за Мастера.
И мастеровой доброжелательно потрепал её по красивой груди. Ангтун было даже приятно, как на неё смотрят, но она всячески следила, чтобы не начать кокетничать. Тем временем Тор кончил завтракать, подозвал её, она подошла к нему взять поднос. Хозяин не обиделся на неё, он просто сказал:
— Теперь ты действительно выглядишь приличнее и ещё красивее, — и поцеловал её.
Ангтун взяла хитоном поднос и отправилась обратно на кухню через строй мастеровых, любующихся ею. И тут она увидела стоящую в дверях главного здания Эссу. Госпожа строго спросила: «Что творится»? Линноган, который теперь уже ничего не боялся, сказал:
— Ты, госпожа, одела рабыню столь неприлично, что мы все решили, что ей приличнее ходить нагой, пока не будет готово новое платье. И хозяин с нами согласился.
Эсса поняла, что даже затянуть с платьями в надежде, что кто-то всё же соблазнится, не удастся. К её удивлению, рабыня шла с достоинством, без всякого вихляния бёдрами и кокетства. Первое платье, длинное, скромного фасона, но хорошо сидевшее на рабыне, было готово уже к вечеру. Рабыня радостно поблагодарила госпожу, а Эсса не удержалась от того, чтобы съязвить:
— Теперь-то у тебя не будет предлога голой показываться на обозрение красивым мужчинам.
— Рабыня не всегда бывает голой по собственной воле. И на невольничьем рынке, и на приёме важного гостя она нагая. А мне пришлось трое суток ходить нагой на виду у всей столицы по приговору суда. Вот я и научилась вести себя так, чтобы нагота не выглядела наготой шлюхи. Да и потом наставницы у меня были отличные, — довольно дерзко, но скромным тоном, ответила Ангтун.
— Теперь буду знать, кого назначать танцевать перед гостем и прислуживать ему, — деловым тоном отбрила Эсса, не опускаясь, как казалось ей, до пререканий с рабыней.
— Это твоё право, госпожа. Любое приказание господина я выполню всем сердцем и всей душой. Моя жизнь, моё тело и моя душа принадлежат вам, господин и госпожа. Для женщины моего положения самое лучшее служение — это служение хозяевам. И грехи лежат на них, а не на ней, пока она беспрекословно и добросовестно выполняет их повеления, — так же смиренно ответила рабыня.
— Я рада, что ты осознала свое положение. Так же верно служи и дальше, — сухо сказала хозяйка и удалилась.
А когда Тор вернулся домой, Эсса неожиданно для него сказала:
— Я ещё раз подумала. И тебе, и мне тяжело выносить миазмы столичного города, особенно духовные. Мастерскую в Карлиноре ты можешь передать под управление одного из своих новых мастеров. А нам лучше отправиться в Колинстринну. Там мы с тобой будем полными хозяевами в замках, в деревнях и в обществе. А если нам опять захочется побывать в высшем обществе, всегда сможем поехать в Линью либо Зоор. Они не чета Карлинору. Ведь не вечно же будет идти рокош.
— Но сейчас Колинстринна на границе между нашими и местностями под властью канцлера. И последнее сражение было именно там. Наверно, там всё разорено, — заметил Тор.
— Насколько я знаю, наш замок цел. Бывший замок барона разорён, но что поделаешь, — ответила Эсса.
— Я тоже слышал, что наш замок цел, — задумчиво сказал Тор. И вдруг он рассмеялся.
— Ты не обижайся, жена, но я уже принял решение сам. Нанял отряд наёмников для сопровождения в Колинстринну и для гарнизона бывшего баронского замка. Мы выедем сразу после принятия новых мастеров в цех. Это будет через пять дней.
Эсса немного помрачнела. Тор, оказывается, уже сам всё решил.
— Зачем такая срочность? Почему ты не посоветовался со мной?
Тор внутренне расхохотался. Только что жена его уговаривала ехать в Колинстринну, а теперь возмущается, что он сам так решил.
— Например, потому, что как раз подвернулся свободный отряд наёмников с хорошей репутацией. А через несколько дней неизвестно, будет ли он доступен.
— Ты — глава семьи, ты — владетель Колинстринны, а я — только твоя дама. Ты волен управлять семьей и владением. Но в следующий раз прислушивайся и ко мне тоже, — завершила разговор Эсса и подставила губы для поцелуя. Но Тор поцеловал её в грудь, ласково обнял и сказал, что сегодня он будет спать в своей комнате, так как очень устал.
По пути в спальню из двери каморки выглянула рабыня. Тор поцеловал её и велел ложиться спать. А сам он в эту ночь наконец-то спал здоровым мёртвым сном.
Прошло в подготовке к отъезду ещё четыре дня. На пятый состоялся обряд посвящения учеников Тора в мастера. Цех признал качество шедевров отличным. Кое-кто из цеха посетовал, что надо было бы устроить приём по отдельности, тогда было бы четыре банкета, но все мастера цеха примирились со своей участью, когда увидели стол, устроенный четырьмя новоиспечёнными членами цеха. Тор попросил одного из новых мастеров Она Турийрона принять начальствование над мастерской в Карлиноре при условии уплаты одной десятой дохода ему как владельцу. Он Турийрон согласился на такие выгодные условия. А Ун Линноган неожиданно для всех встал на колено перед Тором и сказал:
— Как Великому Мастеру я теперь не могу тебе подчиняться, поскольку я — полноправный мастер. Но я приношу тебе вечную и нерушимую вассальную присягу как Владетелю Колинстринны и отправлюсь в неё с тобой, учитель, чтобы поставить свою мастерскую рядом с твоей и работать рука об руку.
— Не противоречит ли это уставу и обычаям цеха? — задали мастера вопрос старейшинам. После воспоминаний о прецедентах в других цехах (поскольку среди оружейников Мастера-рыцаря не было) они решили, что это ничему не противоречит, ведь мастерские самостоятельные.
Тогда Тор принял вассальную присягу (благо священник по традиции на банкете присутствовал), поднял Уна, обнял его и сказал, что он выделит землю для мастерской в своём замке и навечно освободит её от арендной платы. Линноган после этого обратился к Мастеру ещё с одной просьбой.
— Учитель, я хочу жениться на дочери мастера цеха портных Ритоссе Арстанг. Благослови меня на брак как сюзерен.
Тор благословил Уна, забыв, что ему дана сила благословения, и вдруг почувствовал, как его духовные силы подкрепляют Уна. В обмен он получил много чистой энергии от ученика и несколько мелких грехов и страстей, которые, как он сразу понял, будет легко замолить. В общем, оба отошли друг от друга с просиявшим лицом. Но выяснилось ещё одно затруднение. Тор уезжал послезавтра, и пришлось Уну срочно переносить свадьбу на завтра. В результате он вынужден был временно покинуть банкет, и вернулся на него с отцом невесты. Банкет был столь богат, что мастера не возражали против ещё одного участника, лишь потребовали поставить ещё бочку пива и ведро водки. Ун с удовольствием это сделал. Стол был столь обилен, что, когда мастера уелись и упились, они послали приканчивать банкет старших подмастерьев, тоже попировавших всласть.
Следующий день прошёл в предотъездной суматохе, да ещё на свадьбу пришлось идти. Словом, когда пасмурным осенним утром караван двинулся в путь, Тор вздохнул с облегчением. Он ехал на своём коне в доспехах, с копьём и молотом. Рядом с ним скакали Ун Линноган и капитан полусотни наёмников из Линны Арк Тустарлон. Подмастерья и старшие ученики шли тоже в доспехах, но тяжёлое оружие везли на телегах. Слуги-мужчины и младшие ученики были вооружены луками и арбалетами. Женщины ехали на повозках, управляемых слугами и рабами, а также наёмными возчиками.

***

Принц Клингор задумал дерзкий план. Его маленький, зато блестящий по количеству знатных персон, отряд двинулся на север, где гражданская война считалась практически завершённой, поскольку все владетели, примкнувшие к рокошу, были либо убиты, либо схвачены, либо изгнаны. Но почему-то вождю рокоша казалось, что взрывчатого материала там более чем достаточно, и можно будет сыграть роль запальника. Поэтому он планировал пройти через четыре лена принцев Онгора, Кусара, Карсира и Сутара, которых захватил с собой. Их земли были распоряжением канцлера отобраны и поделены между мелкими владетелями.
Перед выходом с территории, которая находилась в состоянии рокоша, принц обратился к войску:
«Мы вступаем не на враждебную и не на дружественную территорию. Прежде всего, нам надо помнить, что это — наша земля, земля нашего королевства. Но люди, на ней живущие, сейчас не наши люди. Если возможно, мы должны их привлечь и сделать добрыми рокошанами. Если не удастся, то нет смысла всех обращать во врагов. А если кто будет нам враг, с тем мы поступим по военным законам и по праву победителя, но опять же, не убивая никого зря».
«По этой причине помните. Если деревня, поместье или город переходит на нашу сторону и даёт людей, обращаться с ними как с хорошими друзьями. Если они выставляют угощение либо преподносят провиант и дары добровольно, обращаться с ними как с дружественными людьми. Это значит, за всё платить и не допускать грубостей. Если нам придётся потребовать от них поддержки, но они дадут её без сопротивления, обращаться с ними как со сдавшимися на почётных условиях. Это значит, что вы отказываетесь от права победителя, но имеете право на пир победителя и на две похвалы, как и положено по обычаям. Если они сопротивляются, то сопротивляющихся убиваем, сдавшихся щадим и поступаем по праву победителя, но не грабим дочиста».
Операция была дерзкой ещё и потому, что принц двинулся совершенно без обоза. Ставка в начале похода делалась на быстроту передвижения и внезапность удара. И она себя оправдывала. Первые несколько деревень и два города не оказали сопротивления, правда, и на сторону восставших никто из них не перешёл. Кто-то сразу устраивал пир либо давал провиант. Кто-то после напоминания, и за это расплачивался дважды. Во-первых, размер «доброхотного подношения» или, точнее, выкупа, устанавливал тогда Клингор. Во-вторых, все воины имели право на угощение, поскольку они добровольно отказались от права победителя. А во время угощения — на две похвалы. Можно было похвалить вещь, и хозяин обязан был подарить её благородному победителю. И можно было похвалить женщину либо девушку. Единственными основаниями для отказа в этом случае были беременность или ритуальная нечистота, но тогда можно было похвалить другую.
Первым на пути был лен принца Онгора. К его окраинному поместью подскакали несколько всадников: Онгор и люди из его личной охраны, среди которых был переодетый принц Клингор. Онгор постучал в двери поместья рукояткой меча:
— Открывайте! Ваш хозяин вернулся!
Двери не открылись. Оценив, что всадников немного, на той стороне в безопасном отдалении появился толстячок.
— В чём дело? Я дворянин Кир Арлистор, законный владелец этого имения.
— Ты что, не знаешь, что конфискация владений участников рокоша незаконна?
— Я законно получил титул на имение, и ничего не знаю.
Арлистор хотел было нагрубить принцу, но мятеж кончится, а принц, если голову сохранит, принцем и останется. Поэтому он выразился «изысканно и вежливо»:
— Твоё высочество лучше соизволило бы продолжать свой путь к намеченной тобою, принц, цели. Здесь ты не хозяин и не гость. Я не берусь оспаривать намерения твоего высочества, но с точки зрения закона ты сейчас похож на мятежника, и я, к превеликому прискорбию своему, вынужден буду позвать войско из города, если ты попытаешься воевать здесь.
— Последний раз требую пустить законного владельца! — в гневе закричал Онгор, а Клингор подал знак своим конникам, которые прятались в двух соседних рощах.
Увидев мчащиеся конные отряды со значками пяти принцев, в том числе Клингора, Арлистор струхнул. А тут ещё воин подъехал к воротам и без всякой вежливости спросил его:
— Откроешь ворота сам или возьмём усадьбу приступом?
— А ты кто?
— Принц Клингор!
Толстяк осел на землю, так ничего и не сказав. Ворота выломали, и Клингор стал отдавать приказания:
— Усадьбу не грабить. Это имущество принца Онгора. Поскольку Арлистор незаконно владел имением, он и его семья изгоняются и должны оставить всё бывшее в имении и нажитое ими имущество законному владельцу. Поскольку мы не знаем, в чём они пришли, а пользователь имения уже зарекомендовал себя как лживая и подлая скотина, он и его семья изгоняются нагими. С женщинами по праву победителей. Но с членами семьи Арлистора обойдитесь как с дворянами. Не берите их публично, и предоставьте им выбор, кто овладеет ими по праву победителя.
Младшая дочь Арлистора отказалась выбирать одного из дворян, выстроившихся перед нею, а подошла к Клингору.
— Если уж мне суждено лишиться девственности по праву победителя, я предпочту, чтобы это сделал знаменитый полководец.
Оглядев нагую девушку, принц улыбнулся:
— Я польщён твоим выбором…
— Меня зовут Оссисса.
— Прелестная Оссисса. Я приглашаю тебя в Карлинор. При моём дворе найдётся место и достойный муж для тебя,
— Не смей! — закричал отец.
Но его голос был похож на глас вопиющего в пустыне. Зато его сын, десятилетний мальчик Крин, смело подошёл к принцу и сказал:
— Когда я вырасту, я найду способ сразиться с тобой и отомстить за свою семью.
— Когда ты вырастешь, ты поймёшь, что виноват в случившемся не я. А за смелость я дарю тебе кинжал, чтобы ты в дороге защищал свою семью. Если ты сочтёшь возможным, я приму твою вассальную присягу в Карлиноре. Мне нужны храбрые и честные дворяне. Имение ты себе заслужишь доблестью, а не за подношение, как пытался получить его твой отец.
И по знаку принца мальчику подали кинжал на поясе. Следующей ночью Оссисса сбежала от отца и направилась вместе с единственным оставшимся у изгнанного семейства слугой в Карлинор. А через год к ней присоединился и брат.
Столица лена Онгора город Астрин открыл ворота сам. Его наместник предпочёл подписать бумагу, что добровольно возвращает город принцу Онгору, и получить сто золотых отступного, был отпущен с честью и со всем имуществом. А городским старейшинам пришлось напоминать о необходимости заплатить выкуп. Посетив ещё пару замков и вернув их под власть Онгора, принц попросил восстановленного в правах владетеля построить уже собравшихся под его знамёна воинов и отобрал лучшую половину себе. После чего оставил Онгора управляться со своим леном, а сам двинулся дальше уже помедленнее, поскольку в войске появились шесть сотен пехотинцев.
Небольшие шайки разбойников, желающих вернуться к честной жизни, стали присоединяться к войску. Но самое быстрое пополнение дал пьяный болван. Барон Кир Труситорс, славившийся храбростью и исключительной физической силой, похвастался, что разобьёт ничтожное войско Клингора. Правитель провинции дал ему семь тысяч воинов, и Труситорс, как следует вдохновляясь крепким вином, направился навстречу принцу. За три дня похода у него осталось шесть тысяч. Тысяча разбежалась или была забыта в придорожных кабаках. Увидев войско Клингора (казавшееся ещё меньше: две группы по пятьсот всадников командир заранее послал в обход), барон заорал:
— Сдавайся, мятежник, и останешься жив!
— Тебе сдаваться, пьяному болвану? — хладнокровно ответил Клингор, выезжая вперёд.
Барон бросился на него, но шансов у пьяницы не было никаких. Искусство фехтования и оружие Клингора были несравнимы, а грубая сила здесь не значила ничего. Одним ударом принц отрубил голову хвастуна. Войско барона хотело было разбежаться, но сзади появились всадники рокошан, и Клингор громовым голосом закричал:
— Бегущие трусы будут убиты без всякой пощады! Кто хочет сражаться за законные права, становитесь в наш строй! Кто трусит, снимайте оружие, доспехи, одежду, кроме рубашки и сапог, и убирайтесь без всякой чести! Таких проводим ударами бичей, но жалкую жизнь им оставим.
В итоге войско Клингора выросло до семи тысяч, но, когда оно подошло к провинциальному центру Киростану, принц увидел страшную картину. Город был полностью разрушен, на остатках стен развевались жёлтые знамена со знаками: «Жёлтое небо и справедливость». Эта картина до глубины души возмутила главу мятежа — тем сильнее, поскольку он знал, какую тёплую встречу готовят ему заговорщики в Киростане. Город был готов перейти на его сторону без боя, а большинство воинов увёл этот дурак Труситорс. Но бандиты его опередили и разорили всё дотла!
Словом:

Без недостатков
Нету ни жён, ни мужей.
В мире подлунном
Нет совершенства,
И его тщетно искать.

Глава 18. Разгром Жёлтых

Жёлтые мчались на великое дело: пора освобождать целую провинцию. Брат Неясыть был совершенно уверен, что провинциальный центр Киростан к обороне не готов. А Ворон собрал под своей командой для штурма и разрушения все отряды жёлтых в округе. Крестьянский бунт готовился перерасти в крестьянскую войну.
Как и обычно, на самом рассвете орда крестьян ринулась на город со всех сторон. Впереди мчались разбойники из других отрядов, желавшие первыми захватить добычу. Вчера Жёлтые кое-как изготовили штурмовые лестницы и чуть передохнули.
Увидев несущихся на город восставших, стража на башне забила в набат. Стражников на стенах не было. Действительно за время мира горожане обленились и распустились, так что нападение застало врасплох. Видимо, они не думали, что крестьяне осмелятся атаковать провинциальный центр.
С городской стены ухнуло что-то необычное, и греческий огонь разорвался позади основной массы атакующих. А уже через пять минут часть стен оказалась занята, в том числе и та башня, с которой попытались стрелять огнём. Перетрусившая городская стража сама открыла ворота, но бандиты, мчавшиеся в первых рядах, в награду сразу же её перебили. В ворота ворвались Ворон с его есаулами, кнутами и оружием заставляя пришлых бандюг отвлечься от грабежа первых попавшихся домов и мчаться на дворцы и цитадель.
Цитадель ждала с открытыми дверями, часть стражи была вырезана, а другая надела жёлтые повязки. Здесь Ворон поспел одним из первых и не дал убить своих людей, давно уже обосновавшихся в городе. Он завернул бандитов на грабёж дворцов и купцов, а затем раздал своим людям красные повязки и велел убивать всех остальных, кто не согласится перейти в их отряд и подчиниться дисциплине.
— Нельзя, чтобы эти подонки марали Жёлтое дело. Мы их использовали, а теперь нужно поставить в наши ряды тех, кто ещё не совсем безнадёжен, — пояснил Ворон.
Неясыть согласно кивнул.
Несколько часов в городе шла двойная резня. Урса от всего этого тошнило. Но ведь обычная армия имеет три дня на разграбление, а тут всего за полдня был восстановлен порядок. Так что он ещё раз убедился: крестьяне лучше.
В город потянулись соседние крестьяне. Они входили в дома горожан и забирали всё, что хотели. Ворон охранял лишь мастерские, но цеховых мастеров, наряду с аристократами, торговцами, гетерами и художниками, нищими, шлюхами и явно преступного вида типами загнали в цитадель, обобрав кого донага, а кого почти что. При малейшей попытке сопротивления людей убивали.
Урс ездил по улицам погибающего города, наблюдая за порядком, если это можно было назвать так. И вдруг возле одного из домов аристократов он увидел лежащую, но ещё живую, девушку. Она выбросилась из верхнего окна, и это спасло её от насилия. Теперь она умирала с переломанным хребтом. Девушка даже не стонала и смотрела на него ненавидящими глазами.
Рядом с аристократкой валялся разбитый цветочный горшок с гладиолусами. Урса что-то подтолкнуло, он спешился, взял гладиолусы, положил девушке на грудь и погладил её волосы. Она удивлённо глянула на Урса, а есаул внимательнее рассмотрел её. Писаной красавицей русоволосую невысокую худенькую девушку назвать было нельзя, но лицо у неё было чистое и симпатичное, и у Ревнивого Быка защемило сердце.
— Ты поступила достойно и умирай с честью. Я никому не позволю тебя обидеть, — сказал крестьянин.
И тут девушка заговорила.
— Ты не похож на твоих бандитов. Наверно, ты ещё более страшный человек. Проповедник лжепророка, превращающий честных людей в зверей, и укротитель, ведущий за собой стаю хищников.
— Мы не звери. Мы поднялись, не в силах стерпеть несправедливости и неравенства, и желаем лишь восстановить справедливость и равенство.
— И ради этого убиваете невинных, даже детей и стариков?
— Народ надо очистить. Мы лишь санитары.
— Вы — презренные палачи. Вы не судите, как граждане, а тупо убиваете тех, кого осудили ваши вожди. А эти вожди вертят вами, и тобой тоже, атаман, как хотят.
— Я не атаман. Я старший есаул.
— Всё равно. В тебе были честность и доброта, но они уходят из тебя по каплям каждый день, пока ты с этими.
— А разве у вас, Высокородных, есть честность и доброта? Ты кажешься хорошей. Но ведь твоя семья тоже угнетала и убивала.
— Они не угнетали, а брали то, что положено. Они всегда жили честно и не вырождались. И они не убивали, а судили.
— Мой атаман никогда никого к мучительной смерти не присуждал! Даже вас, аристократов, он лишь вешал.
— В том-то и беда, что вы с атаманом заблудились и потерялись. Мне кажется, что тебя давно уже с пути сбивали, ещё с детства.
Урс страшно обиделся за своего прадеда.
— Рассказывавший мне о справедливости и равенстве — самый честный и чистый человек, которого я знал! А мой предок, от которого всё пошло, был поэт и певец лучше любого из ваших Высокородных Художников.
— Мне всё труднее говорить. Ты, я вижу, потомок Певца Пророка. У меня есть грешное желание. Спой мне его песню о любви, а затем помоги мне уйти.



И Урс, чувствуя, как умирает его едва родившаяся любовь, неожиданно для себя запел другую песню предка.

Песня солдата

Война дорогами идёт, и мы за ней шагаем.
Она нас кормит и ведёт, а мы ей помогаем.
Воитель думает за нас, десятник направляет,
А если что не так пойдёт, солдат не отвечает.

Когда пришёл в деревню к нам вербовщик с кошелём,
Не думал ни минуты я, решил тотчас наняться.
Я бросил с лёгкою душой свой труд и жалкий дом,
Семье и девушке сказал: «Счастливо оставаться!»

Над полем веет славы стяг,
Для тех, кто доберётся,
Но каждый твой неверный шаг
Могилой обернётся.

Вино пред битвой браво пьём, что смелость навевает,
А после битвы брать пойдём, что враг нам оставляет.
Девица, зря осталась здесь — теперь нам девкой стала,
А ты, мужик, сочти за честь, что жизнь не убежала.

Награбив целый тюк добра, его мы вмиг пропьём,
Помянем тех, кто в битве пал, и сразу позабудем,
Остаток огненной воды мы в глотки шлюх вольём,
И всё равно теперь для нас, что завтра сулят судьбы.

Над полем веет славы стяг,
Для тех, кто доберётся,
Но каждый твой неверный шаг
Могилой обернётся.

Проклятье навлекли на нас жестокость, блуд и наглость,
И в ад сойдём в недобрый час, всем демонам на радость.
Отец и мать забыли нас, никто не вспоминает,
Та, что невестою была, давно уж проклинает.

Живём до смерти, а она за каждым ждёт углом,
В вине не радость мы найдём, а краткое забвенье,
И место, где твой труп лежит, теперь твой вечный дом,
Откуда улетит душа на страшное мученье.

Позора, а не славы, стяг
Над полем боя вьётся.
В солдаты самый первый  шаг
Проклятьем обернётся.

Из уст девушки с трудом вырвались слова:
— Из … тебя … обман … стал … выходить.
Урс нежно сказал:
— А вот теперь я твоё желание исполню. Молись за меня.

Потерянная любимая.

Среди толпы людей тебя лишь замечаю,
Улыбкою твоей я в миг один пленён,
Прости меня, любовь, я имени не знаю,
А если б даже знал, что было бы мне в нём?

Ещё раз глянь в глаза, любовь моя нежданная,
Теперь и навсегда ты самая желанная,
Не думал, не гадал, что можно так попасться:
Не мыслю без тебя я хоть на миг остаться.

На празднике теперь один совсем в толпе я,
Смотрю лишь на тебя, и вижу лишь одну.
Приблизиться к тебе я, жалкий трус, не смею,
А от красы твоей теперь уж не очнусь.

Ещё раз глянь в глаза, любовь моя нежданная,
Теперь и навсегда ты самая желанная,
Не думал, не гадал, что можно так попасться:
Не мыслю без тебя я хоть на миг остаться.

И вдруг исчезла ты, внезапно, как явилась,
На миг глаза отвёл… Ты где, моя звезда?
И вечной грусти дар Судьбой мне дан, как милость,
Тебя я не нашёл, но  память навсегда.

Всегда в моих  глазах, любовь моя нежданная,
Осталась вечно в снах моих ты, самая желанная,
Не думал, не гадал, что можно так попасться:
Тебя навек терять, с тобой навек остаться.

Девушка улыбнулась из последних сил, закрыла глаза, и Урс даровал ей лёгкую смерть по её просьбе.
Только теперь он заметил, что рядом с ним стоят Ворон, Неясыть и ещё несколько главарей восставших. Некоторые из них пытались посмеяться над Быком, но Ворон тяжело вздохнул и назначил его комендантом города:
— Я знаю, ты лишних жестокостей не допустишь.
А Урса такое признание способностей и заслуг не радовало…

***

Уничтожить город оказалось не таким уж простым делом. Дома были в основном каменными и построены весьма основательно. Урсу приходилось туго. Но ещё два события вновь заставили его поверить в Жёлтое дело.
Один из художников смотрел какими-то остекленевшими глазами. Приглядевшись к нему, Ворон подозвал Неясытя и оба они произнесли:
— Дурь!
В этом мире наркотики были объявлены абсолютно вне закона и Монастырями, и Единобожниками, поскольку они необратимо разрушают душу. Но Проклятые относились к ним терпимо. Поскольку все старались не вмешиваться в дела Проклятых Ненасильников, дурь бытовала в их поселениях и кварталах. Через Древних она порою попадала в среду знати и богемы. В таком случае безжалостно уничтожались все причастные к её потреблению, хранению и продаже.
Сейчас художник мог надеяться лишь на пытки. Даже сквозь дурь он понял, что с ним теперь будут делать и, заскулив, пообещал в обмен на помилование выдать всех, кто причастен. Когда он назвал шестого из художников и художниц, четвёртую аристократку и третью гетеру, лицо Неясытя скривилось, и он сказал довольно громко:
— Всех под корень! Знал, что гнилой город, но не знал, что настолько! И чую, ещё что-то здесь найдём!
Всех художников и аристократов рассадили на колья, чуть позже то же сделали с их женщинами и с гетерами. Их слуг и рабов, на которых они указали, водрузили туда же, а доносчиков оглушили, чтобы смягчить им пару часов мучений. После этого насадили на кол и отошедшего от наркотического опьянения художника, объявив ему, что его приговор, как и обещано, смягчён: он заслуживал распятия, а заодно его оглушат сначала.
А тем временем в трёх мастерских города нашли другие страшные вещи: порох, заготовки для пушек и компоненты греческого огня в большом количестве. Огнестрельное оружие было строжайше запрещено, и вообще, взрывы не допускались даже в «мирных» целях. На колья отправились мастера этих мастерских, их семьи и их старшие подмастерья.
Урсу было жутко: впервые восставшие совершали такие страшные казни. Раньше порою толпа расправлялась с кем-то из особенно ненавистных чиновников или стражников, а восставшие были почти ни при чём. Но, призадумавшись, он решил, что и здесь всё правильно: заразу нужно сразу выжигать калёным железом. Ум ему вроде бы говорил это, а перед глазами стояла погибшая девушка…
Порох и греческий огонь решили использовать для окончательного разрушения проклятого города. Уголовных типов, стражников, дворян, купцов, членов двух провинившихся цехов: оружейников и алхимиков — вместе с членами их семей заковали в цепи и объявили, что они навечно стали позорными рабами. Детей их разрешили брать крестьянам из соседних деревень и оставшимся горожанам, а не усыновлённые должны были разделить участь родителей.
Остальным сказали: помогите снести город с лица земли и вольны уходить в любую из освобождённых деревень.

***

Третий день шло разрушение города, когда в окрестностях показались всадники принца Клингора. Стало ясно, что бежать бессмысленно, остаётся единственный шанс на спасение: отстоять развалины города. Жёлтые первым делом раздали оружие тем из свободных, кто выразил желание защищать город, и одновременно загнали в ещё не разрушенную цитадель всех остальных. Клингор мешкать не стал, и вечером того же дня пошёл на приступ. Никто из восставших не предвидел такого, поскольку уже темнело, и началась вторая бойня.
Неясыть отвёл Ворона и Урса в сторону и торжественно нацепил чароитовую застёжку на косу.
— Тайный Имам! — шёпотом воскликнули оба атамана.
— Да. Я должен погибнуть как тайный имам. Это приказ настоящего Тайного Имама. Ещё не могло разгореться всеобщее пламя, и нам необходимо создать у врагов впечатление, что мы разгромлены полностью. А вы, соответственно, временно возводитесь в высшие ранги и разделите эту честь со мной, вашим нынешним Тайным Имамом, — «подтвердил» Неясыть, отдавая Ворону яшмовую застёжку, а Урсу золотую.
«Так умри же по своему собственному желанию, предатель!» — подумал Урс и снёс «тайному имаму» голову. Как ни странно, Ворон кивнул и сказал:
— Приказываю тебе: беги и прячься! Ты можешь возродить настоящих Жёлтых! А я должен погибнуть за то, что дал завлечь всех нас в ловушку, — и Ворон Кор Лакиран нацепил на себя яшмовую застежку, а золотую забрал у Урса.
Урс отрезал себе косу кинжалом, снял жёлтую повязку и ушёл в развалины домов. Ворон бросился к цитадели, куда бежали Жёлтые. Сражения с хорошо организованной регулярной армией они выдержать не могли. А люди Клингора, взбешённые зрелищем разрушенного города и рассаженных на колья, никого в плен не брали.
Полуразрушенная стена в развалинах никем не охранялась. Урс выбрался через неё в темноту и благополучно прошёл полверсты до прибрежного кустарника. Там он бросил  доспехи и всё оружие, кроме кинжала и лука со стрелами, и переплыл реку. На том берегу его ждала нежеланная встреча. Из кустов выползли ещё трое сбежавших Жёлтых. Узнав есаула, они потянулись к нему и просили увести их в леса и горы. К утру Урсу удалось от них избавиться. Он зашёл в деревню, заработал на обед у деревенского кузнеца, постаравшись при этом как следует перепачкаться (деньги у беглого были, но показывать их не хотелось). Оставшись неузнанным, он вернулся к своему луку, с которого ещё ночью была снята тетива, повесил его на плечо и открыто пошёл по дороге, изображая крестьянина, отправляющегося на охоту. Да, собственно, сейчас так и было. Патрульные Клингора на него не обратили внимания, а вечером он поохотился и поспал в лесу. Выйдя вновь на дорогу с двумя зайцами у пояса, он, завидев очередной патруль, подарил избавителям от разбойников зайца, и те, смеясь, поехали дальше. Словом, через неделю Урс уже был далеко к востоку — там, где его не знали.
А в городе взятие цитадели отняло у Клингора ещё день. Вернее, стенами цитадели он овладел быстро, но с них открылось ужасное зрелище: Жёлтые перебили всех захваченных горожан. Тем временем Клингор услышал, что тайные склады взрывчатых веществ открыты и стали всеобщим достоянием. Слегка поморщившись, что планы радикальных Каменщиков пойти быстрее по дороге прогресса вновь провалились (сам-то он считал их глупыми и несвоевременными, но использовать, пока что без нарушения правил религий, накопленные средства войны был бы не прочь), принц решил: теперь ему необходимо демонстративно уничтожить эти язвы. Как раз в цитадели скопились нелюди. Их сожгли залпами греческого огня и пороха, даже не входя в цитадель.

***

Через несколько дней Патриарх, выслушав доклад, что Тайный Имам Жёлтых убит в Киростане и Жёлтые полностью разгромлены, порадовался хорошей вести, а внутренне улыбнулся. Жёлтые считали себя настолько хорошо владеющими психотехникой, что могут маскироваться даже внутри Великих Монастырей. Но Патриарх и Настоятели прекрасно знали, кто на самом деле Тайный Имам и в каком из монастырей он обретается под видом монаха-схимника. Заодно они контролировали (как им казалось) большинство из высших посвященных Жёлтых. Не раз люди Патриарха вроде бы невзначай говорили при Тайном Имаме, какие непотребные дела творятся в Киростане, и теперь эту язву удалось выжечь при помощи Жёлтых, не прибегая к прямому воздействию, которое почти всегда хуже. Знати ярко показано, что произойдёт, если с крестьянами плохо обходиться. И ещё одно хорошо: теперь эти дураки Каменщики наверняка уверены, что с Жёлтыми покончено. И официальные власти Империи будут в том же заблуждении (впрочем, это можно и нужно проверить). Словом, в один силок попали несколько зайцев.
Но и Патриарх не знал всего. Он не представлял, что принц Клингор имел сведения о «технарях», собиравшихся ему помочь. Он даже не мог вообразить, что Жёлтые сами завели своих удальцов в адскую ловушку, считая, что им выгоднее создать впечатление о своём разгроме, чем продолжать восстание. Словом, в Империи было больше скрытых язв, и они были глубже, чем казалось.

***

Клингор стоял возле разрушенного города ещё неделю, приводя войско в порядок и обучая новых воинов, стекавшихся со всех сторон. Прошедшую битву он даже как победу не рассматривал: «Пришёл, увидел, перебил». Очень радовали его трупы Тайного Имама, Ворона Лакирана и высших посвящённых. Теперь заразу можно было считать выжженной. Затем вождь рокоша ушёл, не оставляя гарнизона: захватывать провинцию и восстанавливать столицу было не его делом. Он мчался к лену принца Кусара.
Кусар также выехал вперёд. Известия, что за ним идет сам Клингор, чьё войско молва раздула до семидесяти тысяч, привели к сдаче без боя. Клингор не мог не порадоваться: войско выросло почти до двадцати тысяч! У Кусара он задержался ещё на две недели, и тут пришли неожиданные вести.
Словом,

Бесстыдно кинул
Веривших честно людей
В жаркое пламя
Вождь тайной секты.
Но он не всех обманул.

Глава 19. Возвращение в Колинстринну

Ближе к вечеру третьего дня пути Тор и его спутники проезжали мимо военного лагеря, где стоял отряд войск принца. Из одной палатки раздавался грубый хохот и женский визг. И вдруг из неё вышла женщина, из одежды на ней были лишь пояс шлюхи и кошелёк, привешенный к поясу. Вслед ей раздался гогот солдатни и напутствия мыться и оправляться быстрее, а то одежду не отдадут.
Женщина посмотрела на караван, бросилась к нему и упала на колени. Это была Имир.
— Господин и госпожа! Я была такая дура, когда просилась к принцу! Возьмите меня назад к себе! Я буду рабыней рабов у вас! Только снимите с меня этот ужасный пояс!
— Мы не можем забрать тебя против воли твоего господина, — ответила Эсса.
— Мой господин принц отпустил меня на свободу, сначала надев на меня пояс шлюхи и отдав своим солдатам.
— А как же нам забрать тебя теперь? — вновь спросила Эсса.
— Я готова продаться в рабство вам за одну серебряную монетку, — взвыла Имир.
Тора вся эта сцена насторожила, особенно то, что жена вынула серебряную монету и предложила Имир сыграть в орла и решку: если будет орёл, то она получает монету, а если решка — опять-таки получает монету, но становится рабыней. Он знал, что проигравший себя в рабство — позорный раб.
— Я против! — вдруг сказал Тор. — Что-то здесь нечисто.
— Не бросайте меня, господин и госпожа! Спасите меня!
— Ладно, — сказал Тор. — Я благословлю тебя.
Он, движимый жалостью к существу, за судьбу которого частично считал себя виноватым, забыв об опасностях, благословил эту падшую женщину, которая когда-то в бесконечно далёком прошлом грела его ложе. И тут Тор пошатнулся и побледнел. В него ринулся мутный поток порока, лжи, похоти, жадности, низкой хитрости, а из него будто вампир высасывал силы.
— Быстрее в церковь! — сказал он, стиснув зубы.
Кортеж повернул к близкому храму, а Ангтун соскочила с повозки и стала утешать ошеломленную Имир.
— Несчастная! Я ведь тоже была грешная и падшая. Покайся, на тебя снизойдёт благодать, и Мастер тебя возьмёт к себе.
— Дура ты! Дерьмо ты! Ты рабыня, а я — свободная, и ты не имеешь права мне указывать! А благодать я уже получила! Этот дурак поскупился на денежки и не воспользовался моей слабостью, а благословил меня, и теперь я такая сильная, хахаха! — Имир победоносно засмеялась.
Из палатки выскочили солдаты.
— Бегите сюда, тут кругленькая и аппетитненькая дичь для вас! — закричала Имир. Ангтун вздрогнула: она себя загнала в ловушку.
Тем временем Тор с капитаном Тустарлоном скакал к храму, а Линноган, заметивший, что Ангтун отстала, развернул коня и велел двум десяткам воинов взять вооружение и бегом мчаться за ним. Он в последний момент подскакал к Ангтун, вырвал её из цепких лап шлюхи, рвавшей на ней платье, перекинул рабыню через коня и закричал приближающимся солдатам:
— Вы с ума сошли, что ли! Хотите сражаться с самим рыцарем-мастером Тором Кристрорсом? Эта шлюха вас до смерти доведёт!
Солдаты остановились и начали поносить Имир. Линноган поскакал к своим людям, они догнали караван, свернувший к церкви.
Священник вначале перепугался, когда в храм вбежал вооружённый человек и бросился на колени перед алтарем. Затем вошёл ещё один воин, оставивший, как и положено, оружие у входа. За ними вбежала женщина в разорванном платье, взявшая за руку молящеегося. Наконец, вошла дама на сносях, подбежала к этому же воину и с плачем положила ему руку на голову.
— Не смей целить меня! — проговорил Тор Эссе. — Эта вампирша высосет твою энергию тоже, а она нужна ребенку. И ты не прикасайся, Ангтун! Если уж выпьет, то пусть лишь меня.
— Что случилось? — спросила Эсса.
Тор на минуту прекратил молитву.
— Я по глупости благословил Имир. Моё благословение теперь очень сильное. Оно передаёт энергию. А мне в обмен попадают гадости из благословлённой души. Я сейчас задыхаюсь в её чёрной душе, а она высасывает из меня энергию.
— Я убью эту ведьму! — сказал Линноган. Тустарлон присоединился к нему. Они уже хотели с солдатами мчаться убивать Имир, но вмешался старенький священник, дрожавший в углу, который теперь только понял, в чём дело.
— Стойте! Послушайте меня! Брат мой, я не могу благословить тебя. Мое благословение сейчас тоже пойдет этой ведьме, — сказал он Тору. — Я буду молиться за тебя, чтобы закрыть тебя от ведьмы. А вы, воины, дураки! Надо было не болтать, а делать! Если эта ведьма будет убита с ведома благословившего, вы его отправите прямо в ад! Он допустил ошибку и должен за неё расплачиваться. А вы, дщери мои, молитесь за своего воина как можно жарче. Этим вы помешаете ведьме высасывать из него жизнь. Продержитесь, пока ведьма уснёт, и если у тебя, брат мой, останутся силы, скачи в соседний монастырь Арлана, там есть монах-отшельник, может, он тебя защитит и отсечёт от ведьмы, хотя бы настолько, чтобы ты добрался до Великого Монастыря в Ломо. Только там ведьма станет бессильна дотянуться до тебя, и через несколько дней ваша связь порвется. А сейчас она оседлала тебя и вампирит вовсю.
— Это так страшно? — простонала Эсса. — Чем я могу помочь?
— Молись, дочь моя! Молись всем сердцем, кайся в своих грехах, и ты защитишь страдающего брата моего.
— Это монах в миру, рыцарь и мастер Тор, — сказала Ангтун.
— Так вот кто этот благословенный воин! Исчадия ада подстерегают таких людей. Брат Тор, я отдам все свои скромные силы, чтобы защитить тебя от ведьмы. — И священник запел молитву.
— Чуть легче! — сказал Тор. — Благодарен вам всем! Нет, опять она присосалась! Какие отвратительные у неё мысли и чувства!
— Её посадят на кол, если ты умрёшь, — сказал священник.
— Меня это не утешит, — со страхом промолвила Эсса.
— Тогда наконец-то молись всей душой, а не одними губами,, дочь моя! А то ты вместо молитвы ревнуешь к сестре своей, что всей душой молится за брата Тора!
Эссу шокировало, что рабыню назвали её «сестрой», она хотела возмутиться, но поняла, что этим она ещё раз помогла бы проклятой ведьме, разрушив все защиты, выстроенные святостью места и молитвами других. Она с плачем рухнула на колени и стала молиться.
Храм заполнился народом. Пришли любопытствующие местные крестьяне, которых священник, оторвавшись от молитвы, стал выгонять, чтобы они не мешали борьбе с богомерзостью. Крестьяне возмущённо удалились. А вошедшие домочадцы Тора молились за него.
У Эссы текли слёзы по щекам, она произносила слова молитвы об отгнании нечисти, но никак не могла сосредоточиться на ней, и чувствовала, что молитва никак не может пойти от сердца. И вдруг она громко заговорила своими словами.
— Оннай Блюстительница, Торгит Творящий, Иклит Целитель! Простите меня, Блюстительница, Творящий и Целитель, что назвала те имена, под которыми мы вас знаем! Ответьте мне, грешной Эссе, что нужно сделать, чтобы защитить моего мужа от адских сил? Вы молчите? Значит, я недостойна. Я действительно недостойна. Я злобствовала в душе, я лицемерила, я завидовала, я строила коварные планы так, чтобы это не выглядело обманом. Я лелеяла скверну в душе под личиной добродетели и набожности. Я никогда не молилась от всей души, я только повторяла молитвы. Простите меня, что я не верила в мощь Всевышнего и в ваш, Победители, тяжкий и неустанный труд по охране нас и наших душ! Я в гордыне своей считала, что духовные силы не вмешиваются в нашу жизнь, и тем самым не видела, что, закрывая путь светлому, открываю путь аду! Я великая грешница! Уничтожьте меня, но спасите Тора! Пусть эта ведьма высосет мою душу вместо его души!
Эсса почувствовала наконец-то, что она присоединилась к защите, творимой искренне молящимися. Стремясь это закрепить, она опять положила руку на голову Тора и стала пытаться целить его. Но священник, который внимательно следил за ней, резко сбросил её руку с головы.
— Кайся дальше, дочь моя! Ты закрыла большую брешь в стене, что мы все пытаемся воздвигнуть вокруг брата Тора! Не давай этой бреши появиться вновь! А брат Тор совершенно прав: сейчас ты отдашь силы не ему, а ведьме.
— Сутр Воитель, Кансир Золотой! — вдруг раздался громкий голос Ангтун. — Помогите нам выстоять в борьбе с силами ада! Воитель и Золотой! К вам взывает та, что чуть не сверзлась в ад, соблазнившись сатанинскими силами, отдавшись самым чёрным чувствам в душе, совращавшая других и не верившая в мощь Победителей! К вам взывает душа, которая задержалась на самом краю бездны! Я недостойна обращаться к вам из-за своих тяжких грехов, но я дерзко зову вас! В этих краях прорвались в наш грешный мир исчадия Князя Мира Сего, вашего и нашего заклятого врага! Мой господин Тор едет наводить порядок в землях, которые разорены не только войной, но и враждебными душами. Он едет лечить людей и словом, и добрыми делами, и огнём, и железом! Помогите ему и заберите мою грешную душу, если надо!
Эсса почувствовала, что пока взывала к Высшим Силам Ангтун, нагрузка на неё увеличилась, священник иногда помогал ей, а в основном выставлял из храма тех, кто неискренне молился и вносил диссонанс в защиту. И тут вступил в общий хор голосов мощный голос самого Тора, который до сих пор молился лишь в душе своей.
— О пресветлый отец-Патриарх Крис! Твоим благословением я, недостойный червь, получил большую силу, но не знал, как эту силу использовать во благо! Прими ты в жертву мою жизнь и мою душу, но не дай выпить её адским силам! Взываю к тебе, пресветлый отец! Забери свой дар или вразуми меня, как им пользоваться! По неразумию своему я благословил исчадие ада, которое сам же вырастил по грехам своим у себя в дому и тем самым дал ему силу, чтобы сеять зло и грех вокруг себя! Ты, который можешь ведьму благословить так, что её злоба оборачивается благословениями добрых душ, помоги мне устоять! И помоги мне исправить плоды своего неразумия.
Тор вдруг на грани восприятия услышал в душе голос Патриарха, с которым он после благословения был связан духовно как его духовный сын. Он ощутил, что нужно оставаться в священных стенах храма до утра, а при свете солнца Патриарх даст ему защиту, чтобы доскакать до кельи в монастыре. Там нужно сколько-то продержаться, пока связь с ведьмой не разорвётся и она не начнёт сама себя пожирать, разучившись жить без подпитки энергией. Это не была телепатия в полном смысле слова. Мастер улавливал не столько слова, сколько общий смысл, и часто неясно. Но теперь хоть было понятно, что делать. И молящийся осознал, что настал критический момент. Он должен на несколько минут выйти из глухой защиты и организовать людей. Он обратился к Ангтун.
— Милая, отдай мне часть твоей духовной силы! Мне она сейчас нужна хоть на полчаса.
Ангтун с готовностью обняла Тора и поцеловала его. Священник хотел было возмутиться таким поведением в храме, но почувствовал, что она просто передаёт часть накопленной ею за время покаяния светлой энергии своему возлюбленному господину. Тор выпрямился и громовым голосом сказал:
— Разбивайте лагерь на освящённой земле около храма! В храме останутся лишь я, Эсса, Ангтун и священник! Принесите сюда постели, мы будем спать под защитой святых стен, если только этой ночью нам удастся спать! Еды и воды нам не надо, мы будем поститься до утра, принесите только немного постной пищи святому отцу, а святая вода здесь есть. Это повеления Пресветлого отца-Патриарха, насколько я, ничтожный и запутавшийся монах, смог понять их. Утром капитан Тустарлон и я поскачем в монастырь, если будет на то благословение Победителей и воля Судьбы. Остальные под руководством Линногана и Эссы продолжат путь в Колинстринну.
Священник хотел было автоматически благословить Тора, но вовремя остановился: ведь этим самым он благословил бы ведьму и тоже попал в её сети. Отряд Тора стал располагаться около храма, а в дверях храма выставили защиту от праздных любопытствующих, которые могли быть даже вольными либо невольными слугами Дьявола. В число гонимых попали и солдаты из лагеря. Прослышав, что Имир — ведьма, они поспешили с вестью к своим. Капитан Тустарлон раздувался от счастья и гордости. Он слышал о войне с исчадиями ада, но впервые увидел всё это своими глазами и сам принимал в ней не маленькое участие. А Линноган корил себя, что не убил ведьму на месте, пожалев поднимать оружие на ту, которую всё ещё считал заблудшей жертвой.

***



Имир была не очень раздосадована тем, что Ангтун ускользнула. Силы вливались в неё, будили дикую чувственность и жажду всех жизненных наслаждений.
— Пойдём-ка со мной! — сказала она четырём задержавшимся с ней солдатам. — Ух, сколько у меня сил! Мы в воде как следует покувыркаемся, а то помыться мне всё равно надо. Заодно и помоюсь без пояса.
Через полтора часа она, стоя на берегу, выжала и расчесала волосы, надела пояс и презрительно сказала четырём лежавшим на земле мужчинам:
— Эх вы! Вам не мечами размахивать, а свиньям хвосты крутить! Вчетвером одну удовлетворить не смогли! Евнухи сраные! 
— Откуда в тебе столько силы? — прохрипел один из солдат.
Имир полностью потеряла контроль от радости и силы.
— Ха-ха-ха! Я столько молилась Победителям, и никогда хорошего от них не получала. А Князь оценил мою службу и произвёл меня в ведьмы. Да ещё как хитро! Попользовался этим дураком-праведником! Ну, я в лагерь понеслась, а то мне ещё хочется.
Имир побежала в лагерь, а за ней, с трудом поднявшись и одевшись, поплелись четверо измотанных солдат.
Прибежав в лагерь, Имир закричала:
— Эй, Одноглазый!
— Чего тебе, шлюха? — высунулся из шатра сотник.
— Новые штучки узнала. Очень сильные! Хочешь попробовать?
— Ещё чего? Ну ладно, покажи.
Через полтора часа из шатра, откуда всё время доносились истошные женские вопли и мужское рычание, выползли два измочаленных тела. Одноглазый сказал:
— Да, сильно! Теперь тебе раза в два больше платить надо, слышали, солдаты? А я тебе золотой дам.
— Уххх. Ты чуть меня не осилил. Я потом с тобой бесплатно буду, — высказалась шлюха. — А теперь я хочу пожрать, выпить и потанцевать. Вот чёрт, даже спать не хочется!
Тем временем в лагерь вернулись бывшие на реке и у храма. Поползли разговоры: «Ведьма! Сама признавалась, что ведьма! Наших ребят вымотала чуть не до смерти, и из своего бывшего хозяина соки тянет! В храме от нее пытаются отмолиться, да плохо получается. Если её оставить, она всех нас сожрёт!»
Одноглазый, услышав это, сказал: «Да… Дела! Ведьмы бы я сам не побоялся, а вас, мужики, она одолеет. Готовьте костёр. Только надо сначала выпытать у неё, где она денежки припрятывает. Должно уже много накопиться».
Когда пьяная и сытая ведьма выползла из шатра, её схватили, потащили к костру, стали пытать, а потом сожгли. Всё было кончено к рассвету.

***

А тем временем в храме продолжалась духовная борьба. Четверо людей пытались отмолиться от запустившей свои лапы в душу и жизнь Тора ведьмы. В некоторый момент стало полегче, Тор прохрипел: «Ведьма жрёт и пьёт! От меня чуть отвлеклась». И вдруг лицо Тора скривилось гримасой боли. «Её пытают! На самом деле даже полегче, надо только выдержать». Эсса воскликнула:
— Возьми у меня силы тоже! Поцелуй меня!
— Ты их заберёшь, а не дашь.
— Неужели ничего не дам?
— Дашь свои обиды, страсти, грехи и тревоги. Я их и замаливал после поцелуев.
Эсса хотела было возмутиться, но вовремя схватила себя за язык и душу. Для неё это было просто шоком. Она, оказывается, берёт! А эта тварь… — ох, нельзя так, эта наложница — даёт силы! Надо молиться сильнее, вот к чему привело, что она не каялась по-настоящему так долго!
— Ты можешь немного поцелить меня, — сказал Тор. — Ведьме уже не до того, чтобы из меня так тянуть. Но я измучен её муками.
Эсса с радостью зашептала целительные формулы и стала лечить Тора. В душе у нее сложилась новая молитва:

Как мне спасти тебя, милый мой?
Вырвать из чёрной пропасти Зла?
Верю, молитвой своей я б смогла,
Дать сатанинским силам отбой!

Крылья молитвы я распрямлю,
В небо душою своей устремлюсь.
Да! Потерять я Тора боюсь,
Ведь больше жизни его я люблю!

Я не отдам Тебя никому!
Пусть кружит ведьмино вороньё…
Всё осознаю, прощу и пойму.
Я за Тебя отдам сердце своё!
(Несущая Мир)

А Тор вдруг начал внутри себя молиться уже не о защите от ведьмы, а о спасении её души. И вдруг почувствовал, что это лучше действует. Так он и молился за ведьму, пока та не умерла.
— Ох, слава Судьбе! Ох, нет, так нельзя! Дай, Всевышний, ей самую лучшую участь для её грешной души, которую она заслужила.
— Как ты себя чувствуешь, брат мой?
— Я измотан, отец. Ох, отец, я забыл спросить, как тебя зовут?
— Я священник Трор.
— Спасибо, отец Трор.
— Ложись спать, брат мой. Теперь уже такой защиты не требуется, женщины могут уйти в шатёр поспать, а я буду читать над тобой молитвы до полудня. А то уже рассветает.
Так и сделали. Лагерь Тора шумел, все считали, что это он победил в духовном поединке и привёл ведьму на костёр. Его люди пили вместе с солдатами из лагеря, которые тоже чувствовали себя победителями и приписывали заслугу себе. Когда солдат Ар, прозванный Скунсом, как следует напился, он имел глупость схватить за шиворот наёмника Чуна, прозванного Дубина.
— Дубинка! Нанимайся к нам, брось ты своего труса кузнеца! Торчал в церкви, как монах. Мужик схватил бы молот свой, помчался к нам в лагерь и на месте этой сволочи голову раскрошил. А ещё лучше руки-ноги переломал и стал бы её пытать как следует! Мы-то её не побоялись!
Чун соображал медленно, но верно.
—Ведьму молитвами надо побеждать! И млоитвами не таких ублюдков, как ты. а настоящих мужиков, как наш Тор, и настоящих попов, как этот Трор! Пятьдесят дуболомов еле-еле могут одну змеюку вместе сжечь, и потом ещё хвастают! Слабаки! Дерьмо вонючее! Не зря тебя Вонючкой прозвали! — и как следует врезал Ару.
Началась драка. постепенно перешедшая в общее махалово. Одноглазый, Тустарлон и Линноган, выпивавшие поодаль, прибежали на шум и начали растаскивать кучу дерущихся, раздавая направо и налево безжалостные тумаки.
Ругатай нашёл прекрасный «аргумент»:
— Задницы ослиные! Половину самогона опрокинули! Закуску топчете! Чего выпивать-то будете и чем закусывать?
Драка стала стихать. Естественно, всё закончилось кучей синяков, подбитых глаз и несколькими выбитыми зубами, а затем продолжением совместной выпивки и пьяными заверениями в уважении и дружбе. Дрались-то не по злобе.
Пришлось подождать около храма ещё пару дней. Тор за это время как следует познакомился и подружился с отцом Трором. Имена их были созвучны, и как люди они друг другу понравились. Тор предложил священнику ехать с ним в Колинстринну и стать главным священником баронства. Отец Трор отказался. Он сказал, что слишком стар, а теперь чувствует, что сделал главное дело в своей жизни и осталосподготовиться к честной смерти. Тор расспросил, что ощущал отец Трор, и была ли ведьмой Имир до благословения?
Священник сказал, что Имир уже твёрдо встала на путь порока и могла скатиться к ведовству. Когда она встретилась со столь сильным духовно и знакомым ей человеком, почти любое действие Тора привело бы именно к тому, что она, захватив кусок его силы, сверглась бы в эту пропасть. Может быть, она бы выздоровела духовно, если бы вернулась в дом Тора, но, скорее всего, злоба и зависть привели бы её к тому же, но чуть медленнее. Став ведьмой, она могла бы нанести дому ужасный вред изнутри. Если бы Тор её проклял, она сверглась бы в ту же пропасть, но, поскольку она ещё не была ведьмой, Тору пришлось бы серьёзно замаливать свой грех гнева. А благословение было худшим из решений.
— Я не мог бы ничего сделать, не навредив? — удивился Тор.
— Почти ничего. Проехать мимо, не обратив внимания на неё — тоже ввергло бы её в пучину отчаяния и злобы, где бы её подстерёг Князь, — ответил священник. — Может быть, самое лучшее было бы подать ей щедрую милостыню и ехать дальше, не говоря ни слова и запретив всем домашним говорить с нею.
— Как-то несправедливо получается. Этой негодной шлюхе, у которой, как я слышал, и денежек уже немало было скоплено, подать щедрую милостыню… Как будто откупиться от неё.
— Ты же спросил, брат мой, не что справедливее и лучше всего было сделать, а как её уберечь от немедленного падения. А справедливее и лучше всего было бы, если бы не рабыня, а ты своим громовым голосом отчитал бы её за негодную жизнь, велел бы тут же на месте покаяться и идти немедленно в монастырь. Может быть, она после этого стала бы на путь возрождения. Возможно, опять-таки свалилась бы в яму, отвергнув твои увещания. Но тогда ты мог бы проклясть её обоснованно и со страшными для неё последствиями.
— И ещё, отец Трор. Когда её пытали и казнили, я молился за её душу. И стало легче удерживать защиту от вампиризма.
— Ты полководец, брат Тор. Ты учил это в военном искусстве.
— Я простой воин, отец. Я не изучал полководческое искусство.
— Теперь придётся. Твоё положение обязывает. Почти все военные трактаты начинаются: худший метод действий — прямой. Идти в лобовую атаку на врага — красиво, благородно, но чаще всего гибельно. Нужно обойти его с той стороны, где он не защищён. Ведьма просто не могла представить себе, что ты начнёшь молиться за неё. Ты очистил свою душу и помог её погибшей душе, насколько это было возможно, а также защитился от неё, когда она пыталась оттянуть свою смерть за счёт твоих сил и тебя за собой увлечь в царство душ.
— Спасибо тебе, отец Трор! Я не представлял, что и в вере нужно часто вести себя, как в бою. Даже в рукопашном бою стоять, принимать прямые удары врага на щит и самому гвоздить по его щиту — самое глупое. А уж бой-то я изучил.
— Теперь тебе частенько придется воевать за веру и оружием, и духом, брат мой. На тебе лежит очень большая ноша, и я буду до самой смерти своей молиться за тебя, чтобы помочь её нести.
— Спаси тебя Бог, отец Трор!
— Спаси тебя Всевышний, брат Тор!
А Эсса тоже многое передумала и перечувствовала. В то ужасное утро она, в полубеспамястве зайдя в шатёр вместе с Ангтун, вдруг обнаружила, что они лежат друг у друга в объятьях и плачут. Она сразу же оттолкнула рабыню (но не так грубо, как сделала бы до этого дня) и велела ей принести воды для умывания. Потом, как и полагалось, она улеглась на постель, а Ангтун на рогожку у неё в ногах. Ангтун сразу же уснула, а Эсса всё думала. «Вот почему Тор почти перестал меня целовать! Каждый раз я выплёскиваю ему всё грязное, что есть у меня в душе, сама оказываюсь чистенькой, а он моется молитвой и этой самой… А, тогда понятно, что она есть! Во дворце принца я пользовалась канализацией. Это чистое и на вид красивое место, которое принимает в себя нечистоты и выносит туда, где их забирают золотари на удобрение полей. Вот Ангтун и будет канализацией нашей семьи. Я, конечно же, теперь буду как следует молиться и каяться, чтобы душа у меня была почище. Тело-то, значит, я мыла несколько раз в день, а про душу забывала по целым месяцам. А появляющиеся нечистоты буду сразу же через Тора спускать в канализацию. Так быстрее и легче достигну душевной чистоты. Оказывается, как опасно стало мужу иметь дело с нечистыми людьми. Но это и лучше: он теперь не может мне изменять с дамами».
И на этой мысли Эсса спокойно и умиротворённо уснула, грея ноги о «канализацию».
Когда Эсса пришла каяться перед отцом Трором, он сказал ей нечто похожее, весьма строго и почти грозно:
— Тело своё ты каждый день моешь и умащаешь, разрисовываешь красками и одеваешь в чистые одежды. А душу ты прикрывала отрепьями неверия, умащала нечистотами зависти и коварства, разрисовывала цветами скрытого зла, и обряжала во внешне белые, но давным-давно нестиранные зловонные одежды лицемерия и фарисейства. Молись, дочь моя, и кайся. И душа твоя очистится. Ведь очистила же душу твоя рабыня, грешная и кающаяся Ангтун, очистил же душу твой муж, невинно обвинённый Тор. А у них тоже много грехов на душе было. И ты будь достойна их. — И священник сказал длинную и красивую проповедь о пользе искренней молитвы и душевного покаяния, а также о вреде молитвы как затверженного обряда и внешнего, показного покаяния.
Эсса похвалила себя, что сдержалась, когда ей стали тыкать в глаза рабыней, да ещё при этом постельной принадлежностью её мужа. Потом она стала гордиться, что ей попался такой хороший и смелый священник, который не побоялся ей, знатной даме, в пример поставить её рабыню. Она решила, что оправдает доверие: не будет рабыню изводить, а использует для улучшения своего духовного состояния и состояния своего мужа. Лучше пусть он будет с ней, чем с этими светскими развратницами. Зато как хорошо прочищает душу такое мощное пастырское наставление! И Эсса заплакала от стыда и умиления (и пастырем, и собой), упала на колени и стала искренне молиться. Уж что-что, а к молитвам она теперь никогда не будет относиться как к формальному ритуалу, строго сказала себе она.
После молитвы, подойдя под благословение священника, она вдруг спросила:
— Отец мой, почему эта рабыня получает благословение и очищает Тора путем любви так, что ему легко и приятно, а я этого не могу? Я ведь всей душой люблю его и верна ему. А вдобавок, я ведь ему законная жена и наша любовь благословлена церковью.
И действительно, когда Эсса думала о других мужчинах, она просто не представляла себе перехода за грань лёгкого флирта к любовной страсти и даже к ласкам, её поощряющим. В принципе она могла представить себя в объятиях другого мужчины, но это был Клингор, в которого она до сих пор была немного влюблена в уголке своей души.
— Ты ничем не пожертвовала ради этой любви, даже девственностью. Ты только получала от неё. Ты думала прежде всего о себе, а потом уже о муже. А она отдала всё, хоть и по приговору Имперского Суда, но добровольно. Она могла бы умереть дамой. Она могла бы не принять внутренне свое новое положение. Она приняла его целиком и продолжает думать при любви лишь как бы отдать получше и побольше. Она никогда не хитрит. Она даже не может представить себе, чтобы была счастлива за счёт несчастья господина. И, конечно же, она искренне молится и глубоко, от всей души, кается. За всё это Любвеобильная её щедро вознаграждает.
А на третий день, когда караван Тора уже собирался пуститься дальше, примчались два официала Имперского Суда. Пришлось задержаться ещё на три дня, пока расследовался случай ведовства. Оглашение результатов расследования было назначено сразу после восхода солнца в храме. В нём собрались и люди Тора, и солдаты, и крестьяне, и местный дворянин.
Официалы, после общей молитвы, огласили результаты.
«Расследовав случай ведовства и самосуда в приходе Куаринэ провинции Карлинор, мы дознались до следующего.
Во-первых, неопровержимо установлено, что по крайней мере в последний день и в последнюю ночь своей жизни солдатская шлюха Имир, вольноотпущенница принца Клингора Энгуэу, была ведьмой. Как ведьма, она стоит вне законов Империи, королевства и лена, но самосуд и в этом случае не похвален, хотя и является меньшим злом в случае, когда ведьма, как сейчас, стала открыто творить дьявольское зло.
Во-вторых, брат монах в миру рыцарь мастер Тор, священник прихода брат Трор, жена упомянутого Тора Эсса и рабыня-наложница упомянутого Тора Ангтун боролись против ведьмы похвальными и каноническими методами, находящимися в полном соответствии с религией, моралью и правом. По этой причине они заслуживают награды. Для упомянутых Трора и Эссы будет испрошено благословение Патриарха. Поскольку упомянутая рабыня Ангтун уже благословлена Патриархом, ей будет испрошен в пожизненное пользование амулет для охраны от проклятий и помощи в распознании дьявольских сил. Её будущим детям будет испрошено право отпуска на волю во смягчение приговора Имперского Суда. Поскольку брат Тор тоже благословлён, для его храма в Колинстринне будет испрошена священная реликвия, и для помощи в борьбе со злом в баронство Колинстринна будет в качестве исключения послан официал Имперского Суда».
Услышав такую награду, Тор благодарно поклонился, а в душе поморщился. Так же поступила и Эсса: здесь они были едины. Ангтун упала в ноги официалам, а священник молитвенно сложил руки и кротко поблагодарил.
«Рассмотрев вопрос о сотнике А Ругатае, прозванном Одноглазым, и о его солдатах, самовольно казнивших ведьму, постановлено следующее. Объяснить им, что казнить ведьму стало возможным лишь потому, что она была занята духовной борьбой с упомянутыми выше четырьмя людьми, и не смогла поэтому использовать дар Отца Лжи, который заставил бы их передраться между собой, а ей дал бы возможность ускользнуть. Поэтому им надлежит покаяться в своем хвастовстве, что они сами казнили ведьму и спасли упомянутого брата Тора. Далее, само по себе сожжение ведьмы преступлением не является, когда производится с целью помешать ей заниматься преступными делами, и подлежит лишь покаянию в грехе гнева. Но в данном случае оно производилось также с целью овладеть накопленными ею за время занятия ремеслом шлюхи деньгами. Посему половину полученных денег сотник и упомянутые солдаты должны пожертвовать на храм Куаринэ и покаяться в жадности и гневе.
На этом дело о ведовстве считается закрытым».
После зачтения постановления брат Ульс, старший из официалов, поднялся на амвон и произнес длинную проповедь, в которой описал все опасности ведовства и колдовства, как оно возникает и как оно проявляется. Далее, он отметил, что ведовство служит лишь укреплению людей в вере, если они борются с дьявольщиной правильными средствами, и даже борьба не совсем правильными также обращает людей, подобных безбожным и богохульным, грубым и развратным солдатам этого лагеря и их сотнику, к вере и заставляет их задуматься о своей душе. Далее он просветил собравшихся, что Дьявол, как Отец Лжи, немедленно даёт новоиспечённым ведьмам и колдунам незаурядный дар лжи, притворства и коварства. Если бы грешная душа Имир не была занята борьбой за неожиданно свалившуюся на неё духовную силу Тора, если бы ею не овладела жадность, если бы она своевременно отказалась от благословения, она бы своим обострённым дьявольским нюхом учуяла бы намерения солдат. Да, более того, она никогда бы не призналась так глупо в собственном ведовстве, если бы не сходила с ума от жадности и похоти и не сосредоточилась бы на вампиризме настолько, что почти потеряла из виду ближайшее окружение. Далее, если бы она не сосала духовные соки из Тора, она бы уже в первый день и в первую ночь довела бы до смерти пару из вас, солдаты, причем так, что вы бы не догадались о ей вине. А потом она продолжала бы сеять смерть, разврат и ужас вокруг себя. И, наконец, перессорить между собой столь духовно слабых и самоуверенных людей, как вы, физически сильные солдаты, дьявольскому отродью не составило бы труда. Так что братья Тор и Трор при помощи сестёр Эссы и Ангтун успешно отводили глаза дьявольскому отродью, пока вы его не схватили и не обезвредили. А потом уже вы могли бы ограничиться пытками, если уж вас алчность одолела, и передать ведьму в руки Имперского Суда для детального исследования и попытки всё-таки спасти её душу. «Но ваш гнев я вам в большую вину не ставлю. Покайтесь в допущенных ошибках и больше не пренебрегайте церковью». Так завершил свою проповедь официал.
После проповеди наконец-то можно было собираться. Но ещё на один день задержала Тора неожиданная церемония. Впечатлённые всем случившимся, солдаты наёмного отряда во главе с их капитаном пожелали принести ему вассальную присягу и дальше служить уже как сюзерену. Теперь у Тора был свой отряд. Сначала он немного заколебался, принимать ли присягу, но потом подумал, что ведь война прошлась по его землям, значит, найдутся свободные крестьянские участки, чтобы вознаградить выходящих в отставку солдат, да, наверно, и небольшое поместье для капитана. Заодно захотели пойти с отрядом несколько женщин из села, а также шестеро вторых и третьих сыновей. Чтобы не было разврата, который, как уже убедился Тор и в имперской столице, и на примере Имир, ведёт прямо в ад, Тор устроил так, что большинство женщин были проданы родными его солдатам и подмастерьям (по обоюдному согласию, конечно). А с покупателей взял обещание, что, если у них будут дети, они при первой возможности, когда им будет разрешено жениться, освободят своих наложниц и женятся на них. Клятву Тор решил брать лишь в том, что хозяева не перепродадут своих женщин без их желания и выраженного свободно у Тора на глазах согласия: мало ли что может случиться впоследствии, когда люди принимают решение под влиянием порыва страсти. Страсть остынет, кто-то влюбится в другого или в другую. Всё-таки теперь это будут не шлюхи… Но Тор заранее решил, что поощрять будет именно женитьбу. Правда, нашлись и пара принципиальных «свободных женщин». Осталось только постоянно давать всем понять, что их статус намного ниже, чем у законных рабынь.
Эсса одобрила способ действий мужа. Она уже стала мечтать, как организует в замке общество дам и кавалеров по-другому, чем это принято в обычных захолустных уделах. Она хотела бы взять понравившееся в высшем свете, но изгнать дух всеобщей ветрености, который царил в таких обществах. А начало, положенное мужем, она считала правильным. Если не жена, так хоть законная наложница, а не «свободная» шлюшка.

***

Следующую остановку караван сделал в городе Урлинор. Тут надо было задержаться: поскольку дальше все города были разорены войной, стоило сделать необходимые закупки здесь, и наступал праздник двенадцатой луны.
На Родине было несколько календарей. Старки пользовались лунно-солнечным, в котором было 16 либо 15 месяцев в году, единобожники — чисто лунным, в котором было 16 месяцев в году, ненасильники — солнечным со сложной системой високосов, потому что любой год начинался у них с субботы. Был также общий для всех священный год из двенадцати месяцев. Откуда он взялся, никто не мог объяснить. Но возраст людей считался именно в священных годах. Сейчас в очередное полнолуние кончался один месяц, начинался другой и справлялся праздник двенадцатой луны.
В первую же ночь в Урлиноре Эсса проделала опыт. Она сняла для Тора отдельную комнату, пришла к нему после молитвы, поцеловала его, он ответил, и она с удовлетворением заметила, что вроде бы ему не было плохо, для него этот поцелуй даже как будто приятный сюрприз. «Как мои грехи?» — прошептала она. «Намного меньше, чем раньше» — ответил Тор и ещё раз её поцеловал. Эсса с радостью приняла поцелуй и сказала: «А теперь омой грехи. Я пришлю Ангтун к тебе», и, прежде чем Тор успел что-то сказать, ушла. Утром она с радостью восприняла объятия и поцелуй мужа: видно было, что теперь ему не противно, а, наоборот, он рад помочь жене. И за ночь у неё грехов не накопилось, а утром она тоже искренне помолилась. Эсса похвалила себя за ум и находчивость.
***
Урс Ликарин, бывший есаул славной ватаги атамана Жёлтого Ворона, а ныне беглый преступник, крестьянин, изгнанный собственным отцом и своей деревней, шёл по дорогам разоряемого мятежом королевства, перебиваясь подёнными заработками. У него был припрятан кошель, в котором даже золото водилось, но он его никогда не доставал, чувствуя, что, как только  возьмёт в руки эти деньги, душу станут жечь воспоминания о жестокостях, творившихся их отрядом. Урс по-прежнему считал, что в принципе дело Жёлтых благое, да и атаман у них был незаурядной личностью: сам не стремился к обогащению, лишних жестокостей не допускал, отнятое у богатых большей частью раздавал крестьянам. Но первое же столкновение с высшими руководителями секты Жёлтого Неба вызвало у Урса отторжение.
В очередной деревушке Урс бродил по улицам и спрашивал, кому нужен работник за еду и ночлег? К нему подошёл человек городского вида, пощупал его мускулы и предложил наняться на ближнюю каменоломню за четыре медяка в день. Поторговавшись, Урс сошёлся на пяти медяках, ночлеге и харчах.
Харчи были отвратительные: рис подпорченный, полутухлая рыба, мясо только по праздникам. У крестьян работников кормили намного лучше. Работа, как и ожидал Урс, оказалась тяжёлая: выколачивать из стены каменоломни мраморные глыбы и помогать их грузить на волокушу, запряжённую быками. Надсмотрщик ругал беспощадно за лишние отколотые куски мрамора при выемке глыбы, а когда один из рабочих случайно отколол кусок так, что отлетела часть мрамора внутри нарисованного размера, его немедленно поколотили (пороть не стали, так как гражданин) и выгнали, засчитав ему в качестве очередной платы стоимость испорченной глыбы. После чего эту глыбу всё-таки выломали, и, поскольку Ликарину выпала очередь лёгкой работы: сопровождать волокушу в мастерскую, что давало пару часов передышки перед тем, как сгружать — он увидел, что мастер, поглядев на выбоину, недовольно прищёлкнул языком, но, смерив её глубину, глыбу принял. Размеры давались с допуском на последующую обработку.
Через полтора месяца заказ на камень для строительства храма был выполнен, и лишних работников, в том числе Урса, рассчитали. Подрядчик вычел у него из жалования за харчи и ночлег, посмеявшись, что Урс не оговорил бесплатные харчи и ночлег, и получилось по два медяка за рабочий день. Это было меньше стандартной платы чернорабочего, а такая жратва и ночлег в халупе три медяка в день не стоили.
Другие рабочие немедленно пошли пропивать денежки, а Урс двинулся куда глаза глядят, далее на восток. Зайдя в лес, он разжёг костёр, подстрелил трёх голубей и хоть раз поел мяса досыта, приправив его лесными травами, щепоткой соли и перца, которых он немного прикарманил во время кормежек. В лесной тиши он вдруг стал петь ещё одну песню своего предка:

Песня покаяния

Я в лес бежал из городов,
В пустыню от людей бежал,
Теперь молиться я готов,
Рыдать, как прежде не рыдал.

Вот я один с самим собой…
Пора, пора мне отдохнуть,
Свет беспощадный, свет слепой
Мне выпил мозг, мне выжег грудь.

Я страшный грешник, я злодей:
Мне Бог бороться силы дал,
Любил я правду и людей;
Но растоптал свой идеал…

Я мог бороться, но, как раб,
Позорно струсив, отступил
И, говоря: «Увы, я слаб!»,
Свои сомненья задавил.

Я страшный грешник, я злодей…
Прости, Господь, прости меня,
Душе измученной моей
Прости, раскаянье ценя!..

Есть люди с пламенной душой,
Есть люди с жаждою добра,
Ты им вручи свой стяг святой,
Их манит, их влечет борьба.

Меня ж, Господь, прости, прости.
Прошу я милости одной:
Больную душу отпусти
На незаслуженный покой.
(Н. Гумилёв)

Глядя на звезды и на яркую полную луну, на серп малой луны, медленно двигавшейся навстречу главной, Урс вдруг произнёс беззвучно:

Покаявшийся революционер

Я думал: Истину узнал,
Я был уверен, что мы правы,
Но Бог сурово покарал
Принявших Дьявола отраву.

Я думал, что мы свет несём,
А мы лишь пламя разжигали,
И стали искрой, что потом
Свои же грубо затоптали.

Я думал, будет идеал,
Когда мы грязь мечом счищали.
В борьбу без страха я вступал,
Её плоды подонки взяли.

Прости, Господь, меня за то,
Что мир я упростить стремился,
В сосуде видел только дно,
И он в руках чуть не разбился.

Я кровь чужую проливал,
Поскольку не боялся смерти.
И в сеть великую попал,
Которую плели нам черти.

Я, грешник, еретик, злодей
К Тебе в раскаянье взываю.
Готов на кару от людей,
Но душу лишь Тебе вручаю.

И в душе у Урса сформировалось ощущение, пока ещё не выраженное в словах, что же дальше делать. Истово помолившись, он впервые за два месяца крепко уснул.

***

Караван не спеша шёл по местам, где прошла война. Её следы виднелись и как сожженные дома, и как высокие цены на рынках, и как крестьяне, испуганно прячущиеся от грозного военного отряда. Разбойники Тора не побеспокоили: видимо, не хотелось связываться с серьёзным противником. И вот, наконец, караван вошёл в уездный городок Ирсан, занятый небольшим гарнизоном рокошан. Это был последний город перед Колинстринной. Рыцаря-Мастера предупредили, что поблизости рыщет отряд правительственных войск. Поэтому вышли из города в полном боевом строю, и не зря: к вечеру наткнулись на отряд лоялистов. Рыцарь, их начальник, выехал вперёд и назвался:
— Я благородный Син Трингстронгс из поместья Аркайэ, что в Сахирре. Кто идёт?
Тор тоже выехал вперёд и ответил:
— Я Имперский Рыцарь Владетель Колинстринны Тор Кристрорс. Следую в свои владения. Если тебе будет угодно, готов скрестить с тобою оружие.
Рыцарь расхохотался:
— Смотрите, ребята, это тот самый знаменитый рыцарь-мастер! Проходи! Мы препятствовать не будем. Ты не враг нам.
Рыцарь отсалютовал копьём. Тор ответил на салют. Отряды мирно разошлись. А Тор понял, что его статус действительно стал неопределённым. Одна сторона всё ещё считает его своим. Но вот вопрос: считает ли он теперь сам себя на этой стороне? И противоположная сторона уже в третий раз демонстрирует, что как врага его не рассматривает.
Следы разразившейся битвы виднелись на пути от Ирсана до Колинстринны. Деревушка Икосингъэ из его баронства, лежавшая чуть в стороне от дороги и как раз вплотную к границе баронства, была сожжена начисто. Смерды восстанавливали свои дома. Поля были потоптаны армиями, видимо, не в ходе самой битвы, а при преследовании после неё. Беседка у родника была разрушена, вся зелень переломана, можно было почти что прочесть, как обезумевшие от жажды воины рвались к воде. В этом месте пришлось остановиться на последний привал.
Раздался топот копыт и выкрики. По дороге скакал одинокий всадник. За ним гнались несколько бойцов со значками отряда Трингстронгса. Тор с людьми выехал на дорогу и заявил:
— Этот человек под моей защитой!
— Чего ж ты сразу не сказал, что из отряда знаменитого Тора? — заругались всадники на преследуемого. — Только зря коней гоняли! — и преследователи удалились.
— А, так это ты — знаменитый рыцарь-кузнец? Едешь в свои владения? А я как раз скакал туда передать весть гарнизонам. Линья наша! — отдышавшись, сказал всадник.
— Что? — удивился Тор.
Ещё в столице Империи, когда в компаниях воинов обсуждали ход рокоша, все были уверены, что Линью-то взять рокошане не смогут: сил мало.
— Вот то! — Расхохотался всадник, который с удовольствием спешившись, пил вино и чистую воду и закусывал. — Принц Крангор больше месяца стоял под городом, не выходя в открытый бой. Мы лишь по временам грабили окрестности и караваны, идущие в Зоор, да всё лучше укрепляли свой лагерь. Принц полушутя-полусерьёзно говорил нам, что соберёт канцлер ещё одну армию, и мы превратимся в осаждённых сами. Вот он и копил припасы на такой случай. Но потом прибыли в Линью врачеватели из Империи: что объявлена эпидемия дурной болезни. Говорят, она пришла откуда-то из Валлины, а поймали её на Имперском Острове, где знаменитый поэт от неё погиб. Вы сами знаете, что творится при эпидемии. Начали резать по указке асклепиадов линьинских красавиц и мужиков, сажать в кельи знатных, заподозренных в болезни. Все линьинцы восприняли это как дурной знак — тем более, что в нашем лагере этой гадости не водилось. Два дня назад принц Крангор отдал приказ штурмовать город. Пока мы ломали северные ворота, его впустили через восточные и город сдался. Принц из-за свирепствующей болезни не позволил войти в город почти никому из солдат и запретил грабёж. А цитадель оказалась к обороне не готова. Да и флот, стоявший в гавани, перешёл на нашу сторону почти целиком. Единственно, что жаль, что армию почти всю немедленно отвели в лагерь, войдём в город, когда закончат чистку от дурной болезни. Это обидно, но правильно. Лучше недельку потерпеть, чем подхватить дурную болезнь и быть убитому по слову врача. За неделю местные женщины уже разохотятся, и будут с нетерпением ждать, кто же придёт их ласкать по праву победителя. Так что я завтра же поскачу к своим.
— Только возьми мой значок. Его уважают в обеих партиях, — сказал Тор.
— Возьму, лишь если ты передашь со мной послание принцу либо Совету Старейшин Линьи, — гордо ответил воин.
— Передам, — сказал Тор. Воин сменил значок, вскочил на коня и исчез в сумерках.
Эсса сидела у родника и вспоминала, как в этих местах собирала травы, как встретилась с принцем. «Надо будет возобновить травничество. Муж у меня — Мастер-Рыцарь, а я буду Владетельница-Целительница. Возьму себе пару сообразительных девушек и буду с ними опять ходить в горы и в луга» — размечталась Эсса. А ребёнок в последнее время стал менее активным, то ли устал от переживаний дороги, то ли… Лишь бы довезти его до замка, чтобы родился в своём родовом гнезде!
На следующий день Тор со своими людьми торжественно вступил в свой замок-мастерскую. Он сразу же послал Линногана с капитаном Тустарлоном и тридцатью воинами занять замок барона. Гарнизон рокошан он попросил перейти в замок-мастерскую. Своим людям велел собирать продовольствие для прощального пира, поскольку рокошан он намеревался отослать из своих владений (конечно, с честью и с благодарностью). Он написал поздравление принцу Крангору со взятием Линьи, пытаясь подбирать выражения высокого стиля..
«Твоё королевское высочество, прославленный благородством и победами принц Крангор, опора достоинства свободных граждан! Недостойный Владетель Колинстринны, Имперский Рыцарь Великий Мастер Тор Кристрорс выражает восхищение, как ты почти без жертв взял великий и знаменитый город Линья. Я уверен, что это — последний гвоздь в гроб притеснителей нашего короля, и рад, что подданные королевства не пострадали при штурме. Теперь я надеюсь на скорый конец рокоша, на восстановление порядка и власти нашего доброго короля, напутствуемого честными и мудрыми советниками. Пусть удача и слава всегда сияет над нашим королевством и пусть наша Империя будет благословлена Победителями и нерушимо стоит против варваров и дикости».
Второе краткое письмо было Совету Старейшин.
«Достопочтенные старейшины славного, великого и знаменитого древнего города Линья! Я, Владетель Колинстринны Имперский Рыцарь Великий Мастер Тор Кристрорс, вступил в свои права и надеюсь на дружбу, торговлю и сотрудничество между нами».
Третье письмо он послал с гонцом Косъатира, который сообщил в Карлинор о прибытии Мастера Тора.
«Достопочтенные старейшины славного и процветающего города Карлинор! Я с сожалением слагаю с себя обязанности члена Совета Старейшин и руководителя ополчения города Карлинора, поскольку подданство, гражданство и знатность я буду платить отныне в своих владениях. Я благодарен городу за поддержку в трудную минуту и всегда буду вашим лучшим другом. Моя мастерская в вашем городе отныне будет платить налоги в полном объёме, поскольку, выйдя из городского гражданства, я утратил привилегии, которыми вам угодно было меня наделить в своем городе.
Владетель Колинстринны Имперский Рыцарь Великий Мастер Тор Кристрорс».
Словом:

Жертвой невинной
Часто порок предстаёт
Чтобы сбить с толку.
Зло порождает
В душах порою добро.

Глава 20. Линья
 

Вернёмся на месяц пораньше и перенесёмся в город Линью. Этот славный своей историей, культурой, купцами и мастерами город, Венеция старкских земель, долгое время был независимой республикой и почти сохранил свой статус в старкской империи. Утратив лет двадцать назад имперский статус (практически по собственной недальновидности; но, конечно, горожане обвиняли во всём короля Старквайи), город не растерял богатства. Половина внешней торговли королевства Старквайи шла через него, да и во внутренней он занимал долю большую, чем даже столичный Зоор. В Старквайе было три очень богатых города: Линья, Зоор и раза в два победнее их — Карлинор. Во время рокоша Карлинор стал богатеть, так как значительная часть торговли переориентировалась на него, а принц Клингор проделал остроумный ход, сильно снизив пошлины на торговлю королевства Тромы, которая после этого тоже почти полностью переориентировалась на Карлинор.
Всё это было ударами по богатствам Линьи (правда, и Зоора также). В городе накапливалось недовольство. И за месяц перед сдачей города в большом секрете собрался Малый тайный сенат.
Сенат города по традиции состоял из трёхсот отцов-сенаторов. Они выбирали из своей среды шестьдесят самых мудрых и почтенных, а те жребием тайно отбирали тридцать, составлявших Малый тайный сенат. Когда число членов Малого тайного сената падало до пятнадцати, назначались новые выборы. Даже если бы король был в Линье, сенат предпочёл бы по какой-то формальной причине отложить формирование этого важнейшего охранительного учреждения республики, чем дозволить вмешательство монарха.
Члены Тайного сената обсуждали положение города. После того, как Клингор обосновался рядом с Линьёй, торговля резко упала. Смена военачальника ничего не изменила. И сенатор Абростуг, сын Иркултода, из древнего коренного линьинского рода Иктаф (имевший, впрочем, и старкское имя Ар Иситовар), вдруг сказал:
— А ведь принц Крангор несколько лет прожил в городе, учась у почтенного Суктраккита. И потом он все время навещал наш город.
Члены Малого Сената переглянулись. Принца привлекали в город не только воспоминания отрочества, не только его Учитель, но и дочь почтенного Абростуга Ариньисса Иситовар. Отец не поощрял их встречи, поскольку принц не смог бы жениться на девушке: браками в семье короля распоряжался король (вернее, фактически канцлер), который не потерпел бы неравнородного брака. А делать дочь гетерой отец не хотел: Высокородной она уже не смогла бы стать.
— Сколько я знаю, он не женат, а помолвку, продиктованную канцлером, конечно же, немедленно расторг после начала рокоша, — сказал Ис Артинор.
Тут остальные члены Тайного Сената возбуждённо загомонили. Формальности в процедурах этого тайного сборища было очень мало, двадцать один остававшихся в живых членов Малого Сената не нуждались в таком регулировании. В итоге было принято принципиальное решение: сдать город принцу Крангору, предложить его кандидатуру народу для избрания консулом. Затем при помощи принца-консула восстановить имперский статус и независимость, Линьи.
Вернувшись домой, Абростуг сказал жене Брунхильде (Буриссе по-старкски):
— Дорогая, даже на встречах Тайного Сената уже говорят по-старкски! Наш город теряет свою культуру. Как хорошо, что хоть в нашем доме наш древний язык сохраняется.
— Да. Пока тебя не было, заходил Суктраккит, снова вернувшийся от принца Крангора, и передал, что Крангор просит в следующий раз отпустить с ним нашу Адель. Он хочет, чтобы дочь помогла ему усовершенствоваться в линьинском языке.
На древнем линьинском имя Ариньиссы — Адель.
— Ишь какой! Захотел словарь с длинными волосами… Отпустить, что ли, к нему Ирлин, может, она его умает до полусмерти? — вскипел отец. — Ну ладно, Учитель воинских искусств полководца — личность почитаемая, да и сам таков, что связываться с ним не захочешь. Но отпустить в военный лагерь дочь, как какую-то гетеру!
— А если он на ней жениться хочет, что же здесь плохого? — вкрадчиво заметила жена.
— Ну и дурак же я! Теперь я понимаю, почему на заседании так ехидно смотрели в мою сторону! Я же сам сказал, расхваливая принца, что он не женат и, поскольку находится в состоянии рокоша, свободен от всяких династических обязательств! И что он любит нашу культуру!
— Мой дорогой и мудрый муж! Ты порою слишком строг, а я потихоньку поощряла нашу дочь смотреть в сторону принца. Ведь даже если бы не было рокоша и он женился бы на какой-то династической дуре, то, после выхода замуж Адели, какой великолепный кавалер был бы для неё и какая выгодная ситуация для нашей семьи!
— Ты мудрая, моя жёнушка! — сказал размякший сенатор.
Немного подумав, сенатор добавил.
— Конечно же, принц благородный сеньор, и никогда не допустил бы ничего лишнего по отношению к дочери, но у него же есть прихлебатели, которые могут, желая угодить принцу, нечаянно опозорить нашу дочь.
— Муженёк, ты абсолютно прав. Но стоит немножко уточнить. Не опозорить, а поставить принца в такое положение, когда он, как человек чести, очень сильно симпатизирующий нашей добродетельной Адели, должен будет немедленно жениться на ней. Однако лучше, если он примет такое решение по собственной воле, а не под давлением обстоятельств, — со вздохом добавила жена.
— Ты права, жёнушка. Так что я отправлю ему вежливейший отказ с намёком. Как ты смотришь на такое:
«Благородный принц Крангор! Когда твоё высочество соизволит быть в Линье, мы всегда будем рады видеть тебя у себя дома. Я, моя жена и наша дочь Ариньисса примем тебя как гостя нашего города и как нашего желанного гостя. А если у тебя будет свой двор здесь, мы с удовольствием будем отпускать Ариньиссу быть при твоём дворе, до тех пор, пока это не будет затрагивать её и твоей, принц, чести».
— Прекрасно, мой мудрейший муж! Годы заседаний в Сенате отточили твой язык и твой ум! — и жена ласково поцеловала мужа, а тот свою мудрую и ненаглядную хозяйку дома.
Сенатор даже не заметил, что выболтал практически всё содержание сверхсекретного обсуждения на Малом Совете. Не будь его жена действительно мудрой, это бы разнеслось по всему городу, назначенный канцлером консул всполошился бы, и некоторым сенаторам можно было бы даже потерять голову, а уж свободу и значительную часть имущества — наверняка.
Принц Крангор, получив через своего Учителя Суктраккита устное послание сенатора, призадумался. Он понял, что кое-кто в Линье не прочь видеть его в городе, и что сенатор среди таких. Задача взять Линью уже не представлялась столь невыполнимой. И ещё он осознал, что его личная задача, связанная с девушкой Ариньиссой, которую никак не мог забыть, вполне достижима. Осталось только решить обе эти задачи наилучшим образом. Пока что о женитьбе принц и не думал, у знатного и благородного человека есть масса других способов добиться благосклонности девушки. А вот о городе он думал всё больше и больше: ему всегда нравилась Линья, в отличие от скучного Зоора.

***

Брунхильда вовсю занялась Аделью, попросив мужа пока что не вмешиваться, за исключением мимолётных благожелательных упоминаний о принце. Она стала расспрашивать дочь, как та, будучи ещё десятилетней девочкой, обучала принца линьинскому языку. Оказалось (но, впрочем, Брунхильда вычислила это уже давно), что принц полушутя-полусерьёзно ухаживал за Аделью уже тогда. У Адели хранились его невинные подарочки, и мать постепенно пробудила в ней воспоминания о таком остроумном и обходительном принце. Всё, рассказанное дочерью, мать поворачивала таким образом, что Крангор выглядел героем и сказочным принцем. И уже через несколько дней Адель чудом поймали, когда та пыталась сбежать из города.
Выяснилось: наслушавшись героических баллад и начитавшись историй о женщинах и девушках-героинях, она вознамерилась прийти к принцу и своим очарованием заставить его снять осаду с родимого города. На вопрос матери, понимает ли она, что для этого, скорее всего, пришлось бы стать любовницей принца, дочь серьёзно ответила, что, конечно, понимает. Но принц настолько милый и выдающийся, что такая жертва ради родного города была бы ей сладка втройне. Видимо, мать слишком быстро преуспела, разбудив у дочери чувство заочной влюблённости. Ей пришлось усилить надзор за дочкой. Она стала думать, как, не выдавая тайных планов, показать Адели: брак вполне реален. Но страшные события прервали этот процесс.
В этом мире способ борьбы с эпидемиями резко различался, если болезнь была не опасна для потомства (в первую очередь) и не очень смертоносна, и если болезнь не удовлетворяла этим критериям безвредности. В первом случае карантин, конечно, был. Больных лечили и, в общем, обходились с ними близко к тому, как в нашем мире. Во втором всё было организовано намного более безжалостно и жёстко, зато крайне эффективно.
Если начиналась эпидемия вредоносной болезни, устанавливался жесточайший карантин, а больных просто уничтожали на месте, за исключением тех, кого необходимо было постараться всеми силами сохранить, либо для кого семья оплачивала строгую изоляцию и лечение. Если семья пыталась скрыть больного, уничтожалась вся семья. Дурная венерическая болезнь, от которой покончил с собой Эстайор, признавалась вредоносной и эпидемической. Вредоносность была связана с её побочными последствиями для потомства (видимо, это было что-то типа земного сифилиса). Правда, карантин в этом случае был менее строгим, и больных перед уничтожением расспрашивали, с кем они имели сношения, поскольку простой контакт с ними считался безвредным. Но даже тех, кого лечили, лишали возможности иметь детей.
Эту болезнь успели занести в Линью, и началась чистка в публичных домах, в тавернах, среди портовых шлюх, да и светских людей всё это затронуло серьезно. Сам Суктраккит покончил с собой, ухитрившись по пьянке подхватить болезнь.
Такие события в городе вызвали сильное брожение в народе. Как всегда бывает в подобных случаях, валили и на больную голову, и на здоровую. Наместник-консул не осмеливался выходить из дома без сильной охраны. Словом, народ был подготовлен к смене власти.
В этой обстановке инициаторы переворота, среди которых был член Совета Трёх и Совета Семи, склонили эти тайные советы низложить консула. Было проведено секретное заседание Сената, принявшее то же решение. А затем принца впустили в город через потайную дверь, под прикрытием организованного им штурма одних из ворот. Консул-наместник был объявлен низложенным (специально для этого собрали народное собрание). Даже гарнизон его не поддержал, и флот перешёл на сторону восставших. Когда консул попытался заявлять, что он не признаёт решения Сената и Народа, старейший из сенаторов поднялся на трибуну и задал три вопроса.
— Налагает ли кто-то из преторов вето на решение народа?
— Налагает ли кто-то из трибунов вето?
— Налагает ли кто-то свое жизненное вето?
— Ну что же, вето нет. Бывший консул, отдавай знаки отличия, иначе их отберут насильно и ликторы выгонят из города палками.
После этого королевский наместник бесславно удалился.
Через неделю после взятия Линьи, когда эпидемия была официально объявлена законченной, состоялись выборы нового консула. Вначале народ выбрал открытым голосованием двенадцать выборщиков. Затем из них по жребию отобрали восемь. Эти восемь удалились в зал совещания и выбрали двенадцать новых выборщиков. Из них по жребию отобрали семь. Этих семь заперли в малом зале совещания, выдав каждому из них по хлебу, кувшину вина и кувшину воды. Они не имели права выходить, пока не придут к единогласному решению о кандидатуре консула. Приев хлеб и выпив вино, они рекомендовали консулом принца Крангора. Народ утвердил их решение. После этого выборщики образовали Совет Семи, следящий за консулом, чтобы тот не скатился в деспотию, и выбрали десять кандидатов, из которых тайным жребием был отобран Совет Трёх, высший наблюдательный орган республики. Далее Сенат и Народ по рекомендации Малого Сената, Совета Семи и Совета Трёх (от лица которого выступал секретарь, чтобы не рассекречивать его членов), приняли решение предоставить консульские полномочия принцу Крангору пожизненно, но лишив его права рекомендации преемника.

***

После торжественного вступления в должность нового консула состоялся большой государственный пир. По обычаю, на этом пиру танцевали только знатные особы. Он также был ярмаркой невест, одним из редких мест, где можно было невесте и жениху объявить о своём будущем браке по своему выбору, а не по сговору их семей.
Первый танец был для девушек из знатных семей. Ради этого танца одевались крайне легкомысленно по обычным понятиям. Юбочка из отдельных полосок разноцветных тканей, широкий пояс, венок из цветов на груди, сандалии. Принц сразу заметил Ариньиссу, не сводившую с него глаз. И вот наступил финал танца. Девушки шли танцевальным шагом мимо шеренги неженатых мужчин. Это был момент, когда жених мог выбрать невесту, а она согласиться на его предложение.
Было два способа выбора. Обычный, когда жених выводил невесту из шеренги, целовал её, и если она отдавала ему поцелуй, то помолвка считалась совершенной. Если же она не отвечала поцелуем, а возвращалась в шеренгу, позора не было ни для одной стороны. Порою некоторые женихи на таком балу делали по три попытки привлечь невесту, а уж несколько попыток на одну девушку было обычным явлением. Торжественный и обязывающий, когда жених снимал с груди девушки венок из цветов и отдавал ей с поцелуем. Если она в ответ надевала цветы как венец на голову жениха и целовала его, то обе стороны считались обязавшимися вступить не просто в брак, а в одну из высших форм брака. Но второй попытки здесь быть не могло. Отказ девушки позорил жениха, да и девушку до некоторой степени тоже.
Никто не удивился, когда принц выбрал Ариньиссу-Адель. Не были удивлены и тогда, когда он снял с неё венок. Но мать и отец девушки заволновались. В принципе этот механизм выбора был ещё и механизмом легальной любовной связи. Обычная помолвка частенько и легко расторгалась. Девушка выходила замуж за того, кого указывала семья, побыв некоторое время возлюбленной своего жениха. А взявший венок произносил одну из двух фраз: «Я отдаю тебе свою любовь», приглашая девушку в возлюбленные и обещая ей безусловную верность на три года, либо «Я отдаю тебе свою жизнь», предлагая брак, причём весьма трудно расторжимый. Первая фраза часто бывала преддверием вступления в менее обязывающий брак. На три года семья теряла власть над девушкой, и она немедленно переезжала в дом возлюбленного. Более того, если любовники продолжали связь ещё хотя бы день после трёх лет или же за это время у них рождался ребёнок, то они автоматически считались законными мужем и женой (правда, по низшему из разрядов брака: брак-использование). Но предлагающий девушке стать возлюбленной брал на себя весь позор возможного отказа. Даже первый вариант устроил бы сейчас семейство Иситовар (они были уверены, что принцу их дочь не откажет), но очень хотелось второго.
Принц, как и полагалось, взял венок в руки, поцеловал Ариньиссу, отметив про себя чистоту её реакции, и торжественно произнёс, протягивая ей венок:
— Я отдаю тебе, — последовала мучительная театральная пауза, и, глядя на её смущающееся лицо, принц сказал не то, что хотел сначала: — свою жизнь.
Ариньисса приняла венок, поцеловала принца и увенчала его цветами со словами:
— Я отдаю тебе свою жизнь. И свою любовь тоже.
Тем самым она выразила не только своё согласие, но и возможность немедленно, ещё до свадьбы, стать возлюбленной своего избранника. Однако счастье этой пары было отсрочено. Отцы города в восторге от случившегося потребовали, чтобы пара венчалась государственным браком, которым в принципе сочетались лишь венценосные особы, но сенаторы аргументировали, что в лице принца вся Империя вступает в брак с Республикой Линья в лице Ариньиссы. Для такого брака требовалось объявление о помолвке более чем за два месяца и множество других обрядов.
У принца, конечно же, была законная наложница из рабынь, которую он немедленно освободил и выдал замуж. У него были ранее связи и с гетерами, и со светскими дамами. Но сейчас принц совершенно не жалел о своем решении. Эта девушка была чистой и любящей. Вседозволенностью и раскованностью в любовных связях принц уже пресытился по горло. Он был даже немного доволен тем, что придется пройти длительный период ухаживания. Хотелось очиститься и предстать перед своей любимой столь же чистым, как и она. А успех ухаживания был уже гарантирован.
Для Брунхильды началось счастливое, но весьма хлопотное время. Нужно было подготовить великолепное приданое дочери. Расходы по государственной свадьбе брал на себя город, но нужно же было все организовать. Принц теперь был постоянным гостем в доме Иситоваров. И здесь требовалась постоянная бдительность матери. Жениха и невесту надо было оставлять наедине и точно подбирать время, когда такое уединение нарушить, чтобы ничего нежелательного не успело произойти.
Тем временем Брунхильда наставляла свою дочь, как вести себя с женихом и мужем.
«Дочка, в тебе сейчас борются девичий стыд и жаркая любовь. И то, и другое тебе необходимо, чтобы на всю жизнь соединиться с твоим необыкновенным женихом и быть с ним столь же счастливой, как я счастлива с твоим отцом. Поэтому помни. Каждый день уступай ему чуть-чуть больше, чем в предыдущие дни, но лишь чуть-чуть. Здесь тебе опора — девичий стыд. В конце концов, ты отдашься ему полностью и безусловно, к этому тебя ведёт любовь, и важно, чтобы ты прошла этой дорогой с честью и красиво».
«Помни, что дело мужчины — принимать решения. Ты с годами станешь ему мудрой женой-советницей, но и сейчас ты — женщина. Ты наблюдательнее его, твои чувства тоньше. Есть одна страшная ошибка, которую делают умные женщины. Если ты подскажешь мужу правильное решение, он будет тебе благодарен, но никогда тебе этого не простит. Тем самым в некоторый момент ты натолкнёшься на необъяснимую холодность либо даже ненависть».
«Но если ты покажешь мужу то, что он не увидел либо не почувствовал, и подтолкнёшь его к правильному решению так, чтобы он сам по доброй воле его принял, точно так же, как принц сам, по доброй воле отдал свою жизнь тебе, то он будет тебе лишь благодарен. Хотя он может даже забыть поблагодарить, поскольку обрадуется, что сам додумался до верного и избежал коварной ошибки. Не обижайся на это. Внутри него останется благодарность, которую он никогда не забудет, и доверие его к тебе ещё усилится».
«Если ты так будешь поступать, применяя весь свой ум и всю свою интуицию, то поддержишь славу линьинских женщин, которые считаются лучшими жёнами выдающихся мужей».
Подобные наставления Брунхильда старалась давать в таких порциях, чтобы не пересолить. Она снабжала их примерами и из классической литературы, и из песен, и из собственной жизни.
В доме Иситоваров имелась необычная служанка. Это Ирлин, вскользь упомянутая ранее. Она — линьинка, младшая дочь древнего рода, училась в школе гетер, но оказалась продана в рабство как не выдержавшая обучения. Продажа её вспоминалась до сих пор, хотя была двадцать лет назад. Девушку вывели со словами:
— Частным лицам не продаём. Соитие с нею опасно для жизни из-за её неконтролируемой силы. Продаём только в публичный дом.
Отец Адели, который тогда был мощным молодым военачальником, выкупил эту рабыню из публичного дома, несмотря на предупреждения. Когда он собирался жениться, он отпустил Ирлин на волю. Жена, поскольку брак у них был не по любви, а по расчёту, оценила чисто деловые качества вольноотпущенницы и удержала её в доме. Ирлин временами услаждала гостей (самых сильных физически, но отнюдь не самых важных). Она заведовала женской прислугой. Иногда и у неё появлялись любовники. Как правило, после первой ночи они исчезали на пару дней, а потом возвращались и начинали молить о новом свидании. У Ирлин был один чёткий ответ:
— Не раньше, чем через полгода.
Надо было обучить дочь женским секретам. Раньше Брунхильда несколько поскупилась делать это, поскольку занятия с наставницами из школы гетер стоили очень дорого. Теперь же они взяли бы ещё дороже, а вдобавок мог быть большой позор, если бы слухи о таком обучении невесты принца пошли. И Брунхильда вспомнила об Ирлин, рассчитав, что необходимому она научит не хуже, но бесплатно и тайно.
И действительно, Ирлин тщательно готовила Адель к роли жены, а заодно приучила её детально рассказывать все тонкости свиданий с принцем. В обмен она давала советы, как чуть по-другому себя вести, чтобы быть ещё прелестней и ещё сильнее влюбить себя принца. Советы были вроде маленькие (как повернуться, как прикоснуться, когда глянуть в глаза, когда отвести взгляд, когда чуть поддаться, когда, наоборот, увернуться и т. п.), но действовали безотказно, при этом они совершенно не выглядели подлыми или пошлыми. В ходе занятий Адель сдружилась с Ирлин и узнала её историю.
— Принц уже не влюбился в тебя, а втюрился по самые уши, — иронически сказала Ирлин как-то, когда Адель наконец-то разрешила принцу взглянуть на своё обнажённое тело. — Госпожа тебя наставляет, как разговаривать, а я — как обхаживать на свиданиях.
— Ты такая циничная! — возмутилась Адель. — Я искренне люблю своего жениха и хочу, чтобы нам с ним было хорошо.
— Если бы ты не любила его, у тебя так не получилось бы. Ты сработала с ним на уровне Высокородной гетеры, хотя не знаешь и сотой части того, что они знают о любви и соитии.
— Но ведь у принца уже были любовницы-гетеры. И Высокородные тоже.
— А любили ли они его? Одной лёгкой симпатии или страсти здесь недостаточно. Вот почему твой принц пресытился полуживотной страстью и захотел настоящей людской любви. Ты ему такую и даёшь, так что не стесняйся. Больше никто такой любви дать принцу не сможет, так что я заранее ему сочувствую. Когда он будет пытаться утешаться с другими женщинами, он теперь будет каждый раз глубоко разочарован. Поэтому не бойся, если он даже когда-то увлечётся кем-то. Страсть очень быстро пройдет, если ты сама не наделаешь глупостей и не пихнёшь его силком в объятия другой.
— Ирлин, ты так глубоко всё понимаешь. Почему же ты потеряла своё положение, почему ты не стала почтенной гетерой?
— Что ж, молодая госпожа, ученица моя. Я тебе всё расскажу. Ты уже готова воспринять.
«Я была отнюдь не худшей ученицей в школе гетер. Правда, я больше увлекалась телесными упражнениями, чем духовной тренировкой, но ведь гетер в шутку делят на четыре разряда: духовные, телесные, нежные и прелестные».
Адель улыбнулась:
— А я слышала, что есть и жадные, — добавила она.
«И такие есть. Но в пятнадцать лет нас начинают обучать тайным искусствам уже на реальном соитии. Первое соитие, когда я теряла девственность, мне не особенно запомнилось. После него от нас требуют проанализировать совместно с наставницами все ощущения и во втором соитии добиться для себя наибольшего наслаждения. Это оказалось ловушкой для меня. Добившись наслаждения и экстаза, я вошла в неуправляемую страсть и уже не могла из неё выйти. Несчастного юношу еле живого оттащили от меня. А я всё выгибалась и стонала. Уже глядя на меня холодным взором, как на отброс, наставницы позвали одного из тупых и сильных служителей, на которых ученицам демонстрируют животную страсть и изнасилование. Его тоже оттащили еле живого. Вернее, он сам отполз. И лишь второй служитель смог, наконец, удовлетворить меня. Я очнулась и увидела в своих объятьях вместо симпатичного знатного юноши зверолюдя».
— Какой ужас! — только и вымолвила Адель.
«Меня не продали сразу же. Формально я училась со всеми вместе до испытаний, которые, конечно же, провалила. Как мне недавно сказала старая наставница, встреченная на улице, на меня уже смотрели как на рабыню и экспериментировали, как над любопытным экземпляром. До тех пор считалось, что средний уровень духовной тренировки полностью гарантирует от провала в неконтролируемый секс».
«В публичном доме меня не пришлось даже стерилизовать. У меня всё в женских органах, что способствует размножению, а не сексу, и так выгорело. Развратники, как мухи на мёд, липли на объявление, что соитие со мной смертельно опасно, и не помню уже, пять или шесть из них действительно вышли из моих объятий мёртвыми. Помню только, что все три, кто имел глупость вновь пожелать моих объятий через пару дней после бурной ночи, умерли. Я не стала ведьмой — видимо, лишь поскольку грехи рабыни на её хозяевах, пока она исполняет приказания».
«Может быть, есть и другое объяснение. Я потом слышала, что хозяин моего публичного дома готовил необычную чёрную мессу с жертвоприношением. На алтаре Кришны, Князя Мира Сего, я должна была насмерть заобнимать нескольких мужчин, пока сама не умру в муках страсти. Так или не так — уже никто не скажет. Вскоре после того, как меня продали, хозяина убили».
«Твой отец, как он потом сказал, пришёл ко мне на спор. Мало того, что он выдержал ночь,  он сохранил ясность духа утром и оценил меня как страшное оружие. Он выкупил меня и взял с собой в поход. Первоначально я вознаграждала отличившихся воинов. Затем он обнаружил, что значительно чище и гуманнее не пытать пленных ради сведений, а отдавать их мне. Если пленный слаб телом и душою, наутро он, еле живой, не имел сил ничего утаивать. Если же он силён телом, но слабоват душою, то на следующий день он начинал просить новой встречи со мной. Ему давали меня в награду за сведения. А я, как сказал мне хозяин, после этого осуществляла эвтаназию: он бы потерял честь, ему было бы смертельно стыдно, а так он получал почётную смерть. Так что за свою жизнь рабыни я убила больше людей, чем обычный наёмный убийца».
Адель слушала с ужасом на лице. До неё доходили слухи, но она даже не могла представить себе такого. Всё это так не вязалось с образом преданной и доброй служанки… Но потом всё стало на свои места: ручной хищник своих не ест, солдат своих не убивает.

***
Принцу мешало всё это время лишь одно: необходимость быть государственным мужем и полководцем. Сидя на курульном кресле на народных собраниях или заседаниях Сената, он думал только о том, как бы быстрее кончить и вернуться к своей ненаглядной и непорочной невесте. Поэтому он утверждал всё, что рекомендовали ему отцы-сенаторы, а те не могли нахвалиться таким консулом. После завершения гражданских и военных обязанностей Крангор немедленно направлялся в дом невесты. Та встречала его у дверей, они целовались и шли трапезничать. И хозяева, и гости не могли налюбоваться, как эти двое не сводят друг с друга глаз. Об их любви линьинские поэты уже стали слагать песни. Даже линьинские гетеры поместили в свою часовню рядом с фреской Любвеобильной портреты принца и его невесты, как символ глубокой и чистой любви. И только некоторые старые сенаторы иногда ворчали:
— Не может быть всё так хорошо! Ну не может быть! Надо ждать чего-то очень плохого.

***
— Когда я раньше читал о такой глубокой и чистой любви, я думал, что авторы очень сильно приукрашивают. А теперь, моя радость, я думаю, что они в этом ничего не понимали. То, что я чувствую, намного красивее и сильнее всех описаний, — сказал как-то принц во время очередного свидания.
— Я тоже много читала и слушала песен о любви к герою-освободителю. Я думала, что до такого мне не дотянуться. А теперь я чувствую, что все описания и все песни ничто по сравнению с нашей любовью, — ответила Адель.
— Я уже чувствую, что наши линии судьбы сошлись вплоть до самой смерти, — прошептал принц.
— И я тоже, — с поцелуем шепнула Адель.
— Я мечтаю о времени, когда ты родишь мне трёх богатырей-сыновей и мы будем, как герои песни о Габриэли, смотреть с башни на наш цветущий город, на моря и поля вокруг него.
— Я молюсь о том же, — улыбнулась Адель.
Правда, когда приходилось вершить суд либо патрулировать земли Линьи, принц собирался: неприлично судье или полководцу выглядеть растяпой. Когда король уже вернулся в Зоор, принц во время одного из патрульных объездов начал уже мечтать о невесте, поскольку всё было в порядке, но вдруг увидел, что к нему конвоируют связанного дворянина на коне. Принц-консул спросил:
— Кого поймали?
— Посланца короля к Мастеру Тору. У него письмо с личной королевской печатью, он всё время грозил страшным гневом короля. Мы поняли, что письмо важное, доставили его и гонца тебе, консул.
— Давайте письмо! Сам гляну, что там, — приказал принц.
Прочитав письмо, он вдруг бешено расхохотался.
— Как я счастлив, что у меня такая прекрасная и добродетельная невеста! А письмо совсем не вредно! Знаете что, развяжите всадника… Да, рыцарь, назовись, чтобы я знал, кого приму как гостя, — милостиво обратился к гонцу принц.
— Кин Астриконг.
— Так вот, рыцарь Астриконг. Я тебя сегодня не отпущу дальше. Мы тебе устроим пир. Если ты пожелаешь, то у наших гетер. А утром ты получишь кошель золота в компенсацию неприятностей и повезёшь письмо по назначению.
— Отдайте мне письмо, и я двинусь дальше!
Принц передал письмо своим людям, даже не потрудившись запечатать вновь, и велел:
— Письмо отдадите утром вместе с деньгами. А сейчас последите, чтобы гость был напоен, накормлен и уложен спать самым лучшим образом.
Крангор повернулся и направился к своей ненаглядной невесте. Правда, некоторые старики-сенаторы после этого эпизода скрипели:
— Наш консул совсем мальчишка. Надо было, если уж вскрывать письмо, то в секретной комнате и восстановить печать. Или просто уничтожить его вместе со всадником. А сейчас король может почувствовать себя оскорблённым.

***
До свадьбы Адель и принц немного не дотерпели. Она прибежала к матери после очередного свидания с принцем и возбуждённо-растерянно заговорила:
— Мама, когда принц стучится в мои ворота, они сами открываются и хотят впустить его во внутренний двор!
— Ты его ещё не впускала?
— Нет, он туда только заглядывал.
— Я поговорю с отцом, что можно сделать. А что говорит Ирлин?
— Она ответила мне, что теперь следующий шаг — впустить его. Мы оба уже полностью подготовлены друг для друга.
Отец нашёл в обычаях, что без нарушения святости и торжественности государственного брака допустимо отдать девственность победителю и освободителю, лишь бы не забеременеть до свадьбы, и последнюю неделю влюблённые наслаждались в объятиях друг друга. В результате к свадьбе принц подошёл полностью очарованным и навсегда пленённым своей верной невестой. Он и Ариньисса решили сразу же после венчания дать друг другу торжественную линьинскую клятву верности, и заучивали сложную и красивую формулу на древнем языке. Текст был разным для мужчины и для женщины. Консул, заучивая текст, понял, как политик, что, хотя он выглядит весьма категоричным, но оставляет несколько лазеек.
А клятва Ариньиссы была достаточно краткой и ясной.
«Я клянусь сохранять верность своему мужу до самой своей или его смерти, пока солнце не почернеет, луна не сдвинется с места или стена города не упадёт».
Ариньисса видела здесь всего одно исключение: как и полагалось по преданиям города, в случае смертельной опасности для города можно было пожертвовать женской честью ради его блага. Ирлин же сразу вспомнила, что в момент сильной страсти солнце кажется чёрным, а луна сдвигается с места. Говорить это своей молодой госпоже она не стала.
Словом:
Город старинный
Принца сумел привязать
Чистой девицей.
Править не сможет
Тот, кто любовью пленён.

Глава 21. … Sed lex

На следующее утро после написания писем у Тора и Эссы родился сын. Его назвали Линс — так на Древнем языке произносился основной знак имени Колинстринна. Днём Тор принял присягу Владетеля Колинстринны и формально вступил во владение землями. Прибывшие дворяне принесли ему вассальную клятву. Действительно, пара дворянских семейств была уничтожена, и Тор пока что взял на себя опеку над их крестьянами и имениями. Затем во двор замка вынесли Эссу с Линсом на руках. Их сопровождал Лир, мать принесла присягу Владетельницы, а Тор представил всем наследника и второго наследника.
 
Пир в день рождения ребёнка не полагалось проводить, поэтому подождали три дня до очищения. На четвёртый день и вечер состоялся пир, одновременно торжественный и прощальный. Наутро войско принца Клингора покинуло Колинстринну.
Пир омрачил лишь один эпизод. Косъатир вдруг потребовал у Тора прямого ответа, продолжает ли он стоять за принца. Тор вскочил, набросил на себя оружие и резко сказал:
— Я в своих владениях не обязан давать отчёта низшим. Я не давал вам пока что никаких поводов сомневаться в себе. Если мы встретимся с принцем Клингором лично, я полностью объясню ему свою позицию и положение дел. Если ты не удовлетворён, мы решим спор оружием в смертельном бою сейчас же.
— Я забылся. Приношу извинения, — пробурчал Косъатир.
— Тогда выпьем по большой чаше вина и забудем всё, — сказал Тор, снимая оружие.
В Колинстринне за десять месяцев отсутствия Тора события развивались стремительно. Вначале мастерская Тора оказалась под осадой местных жителей, которые хотели разгромить гнездо колдуна. Но Косъатир не миндальничал, лучники стали стрелять на поражение, и, получив отпор, крестьяне быстро разбежались. Они отправились громить крестьян Тора, Косъатир выскочил с десятком конников, побил ещё несколько бунтовщиков и предложил всем торовским крестьянам перебраться в мастерскую. Почти все это сделали, а две семьи упрямцев вырезали до последнего человека, не пожалев даже младенцев. Перебрался в мастерскую и брат Эссы, местный кузнец.
Затем появились правительственные войска, увидели, как укреплён замок Тора и как он защищён, и даже не стали пытаться брать его. Они расположились лагерем около мастерской, уговаривали защитников сдаться, а сами мародёрствовали в деревнях, так что барону от такой помощи пришлось несладко. Потом официально начался рокош. Не зная ещё об этом, просто решив, что пора показать зубы, Косъатир подловил момент, когда в лагере правительственных войск не было никакого порядка, и сделал эффективную вылазку, перебив чуть ли не половину осаждающих. После этого лоялисты отошли в замок барона и сами оказались практически в блокаде. Теперь деревни барона разорял Косъатир. Самого барона он пропустил, когда того вызвали как свидетеля на Имперский Суд. Как только в этих местах после победы под Урлинором появился принц, замок барона сдался, лишь обозначив сопротивление. А затем долгое время в этих местах то стояла армия принца, то уходила из них. Наконец, сошлись две армии. Битва состоялась неподалеку, на полях между Колинстринной и Икосингъэ. После известий, что Тор стал Владетелем Колинстринны, Косъатир перестал разорять деревни, теперь владения своего союзника, и правительственные войска в этих местах стали вести себя тихо, но разгром деревень и усадеб успешно продолжали банды разбойников.
Прошла неделя после родов. Эсса благополучно поправлялась, не могла нарадоваться на своего младшего сына, которого опять кормила сама, после чего массировала грудь, делала притирания и упражнения, чтобы не потерять красоту. Взаимоотношения в семье Мастера вроде бы полностью наладились. Мастер весь день разрывался между мастерской и владениями, стремясь везде поспеть, и как можно быстрее навести порядок. Вечером он, совершенно усталый, возвращался домой, где его ждала жаркая баня и Ангтун в бане. Ангтун прислуживала ему при мытье и уходила к себе, ожидая господина для более глубоких услуг. Тор шёл к жене, изливал ей душу, слушал её порою мудрые, а порою хитрые, советы, они вместе молились, потом целовались, и Тор удалялся к себе либо к рабыне. Наутро Тор чувствовал себя свежим и вновь готовым к подвигам. Эсса строила планы, как переоборудует разорённый при взятии бывший замок барона. Она решила, что ей будет лучше жить там. Тор же будет иметь две спальни: в мастерской и общую с ней в замке.
Пришла и маленькая неприятность: прибыл официал брат Барс, расположился в часовне и взял на себя обязанности священника.
Тор издал прокламацию, призвав всех окрестных разбойников сложить оружие и разойтись, либо же, сохранив оружие и почёт, поступить к нему на службу. Им был дан на это месяц. После этого срока Тор обещал разобраться с ними безжалостно и каждому воздать по мере преступлений его.
Была мягкая субтропическая зима, однажды ночью даже выпал снег на пару деньков. А на следующее утро почти идиллическая жизнь взорвалась, как и можно было ожидать в любой момент.

***

Ранним утром к воротам замка-мастерской подскакал крестьянин на замученной лошади. Охранник сверху прокричал:
— Приходи позже! Ворота ещё не открыты!
— Срочно передайте Мастеру! На деревню Ластирана напал отряд Горного Козла! Людей мучают и убивают!
Горный Козёл Кронг Тиррискинг был самым жестоким из главарей разбойников в горах Ломо. Он прекрасно знал все горные тропки (до рокоша он был браконьером). Его отряд стремительно появлялся, зверски убивал, пытал, насиловал, и столь же быстро уходил. В банде не было ни одного конника: на горных тропках они только мешали бы. За убийства крестьян Кронг Тиррискинг был отлучён от церкви. Но это его не волновало. Он говорил: «Наберу богатства побольше и уйду к Единобожникам в Восточное Шжи. Там отдам четверть на церковь, покаюсь и перейду в единобожие».
В замке Мастера охранники ещё не успели облениться и обнаглеть. Владетеля разбудили сразу же. И он, быстро собрав тридцать конников и пятьдесят пехотинцев, помчался на деревню Ластирана. С собою он прихватил брата Барса, тоже велев ему оседлать коня.
Ластирана была недалеко от Колинстринны, верстах в десяти. Но сразу за нею начинался лабиринт труднопроходимых горных тропок и ущелий, так что можно было оттуда и внезапно появиться, и моментально раствориться там.
Тор с конным отрядом доскакал до деревни через час. Перед ним предстала отвратительная картина: зверски замученные дети, женщины и крестьяне. Выжившие тряслись от страха и ничего толком не могли рассказать. На самом виду у дома старосты лежал староста, отвратительно искалеченный. В заду у него торчала прокламация Тора о сдаче. А над головой на стене дерьмом было написано:

«Мой ответ кузнецу.
Горный Козёл»

Тор сошёл с лошади. Брат Барс стал исповедовать старосту. А Тор почему-то стал внимательнее разглядывать надпись, и, поводив рукой над ней, ощутил, что это дерьмо — атаманово и он через него может выйти на злодея. Тор выпрямился, не помня себя от гнева, и от всей души закричал, настраиваясь на волну психики разбойника.
— Кронг Тиррискинг, жалкий убийца и трус, именующий себя Горный Козёл! Я проклинаю именем Воителя и неведомыми нам именами других Победителей тебя и весь твой отряд! Пусть ваши души не знают покоя и терзаются призраками совершённых вами злодеяний, пусть вы лишитесь сна, сил и выносливости, пусть вы потеряете путь даже там, где он вам хорошо знаком! Пусть от вас всё время исходит вонь трусости и злодейства, как от того дерьма, которым вы писали и в которое вы превращаетесь! Пусть малейшая болезнь вас будет мучить беспощадно и бесконечно, но не сводить в могилу! Пусть оружие валится из ваших рук, и от страха отнимаются ноги! И пусть вы кончите свою жизнь как преступники, в муках страшной казни!
Страшная формула проклятия была самостоятельно изобретена Тором в гневе. Он понял, что натворил, и застыл в ожидании тяжёлых последствий. Вдруг Мастер почувствовал, что в него вливаются силы, хоть и нечистые, но серьёзные. Сначала от одного человека, затем от нескольких, затем от целого отряда. Он ощутил, что проклятие сработало и было уместным. Но его беспокоил один вопрос.
— Брат Барс, это не вампиризм?
Брат Барс сразу понял, в чем дело.
— Нет, пока ты используешь отнятые у злодеев силы лишь для того, чтобы их покарать и помочь их жертвам. Помолись вместе со своим отрядом, чтобы распределить силы, и ступай догонять врагов. Ты теперь найдёшь их по запаху.
— Я построю всех в круг, а ты, брат Барс, прочитаешь молитву, заберёшь себе часть силы и отправишься с нами.
— А как же молитвы за упокой здесь, в деревне?
— За отрядом наверняка двинутся родственники местных, и с ними наш священник. А ты, брат, будешь нужнее с нами.
Официал неохотно кивнул. Отряд спешился, помолился и пешком двинулся по одной из троп как можно более быстрым шагом. Трое воинов остались в деревне в ожидании пехотинцев. Они же должны были передать пехотинцам приказ большей части из них идти по меткам, которые будет оставлять передовой отряд.
Настичь разбойников удалось очень быстро. На них вскоре после выхода из деревни напала непонятная вялость и сонливость, они решили, что это результат бессонной ночи и что часа три они могут спокойно передохнуть. Подонки принялись пить вино, готовить еду, насиловать пленниц, попутно зверски изуродовав одну из них, осмелившуюся сопротивляться. Но уже через два часа их застал врасплох передовой отряд Тора. Командир действительно вёл всех по запаху, ощутимому ему одному. А когда до злодеев осталось немного, он тихо приказал как можно больше брать в плен, а не убивать. Воины попытались было запротестовать, но он посмотрел на всех холодными немигающими глазами и процедил:
— Не понимаю, почему вы так хотите пощадить этих бесов?
У всех мороз прошёл по коже, и стало ясно, что живые из этой шайки позавидуют мёртвым.
Битвы практически не получилось. Владетель сразу же прыгнул к Козлу и оглушил его ударом молота. Остальные в основном трусливо побросали оружие и лишь двое скрылись. В итоге был убит всего один разбойник и двое тяжело ранены. Убедившись, что все пленные, кроме тяжело раненых, смогут идти, командир обернулся к плачущим женщинам. Одна из них лежала и стонала, ужасно искалеченная извергами. Мастер подошёл и вместе с официалом стал молиться. Потом официал стал её исповедовать, а Тор подозвал к себе Тустарлонга и приказал ему:
— По моему знаку совершишь эвтаназию. Сумеешь одним ударом отсечь голову?
— Смогу.
Тора порадовало, что Тустарлонг правильно его понял: это не работа палача, а милость воина.
Когда отец Барс поднял голову от умирающей, Тор наклонился к ней, сказал:
— Благословляю тебя, дочь моя. Пусть твоя душа идёт с миром, искупив свои грехи страшными муками на этом свете, — и подал знак Тустарлонгу.
На несколько секунд Тора залила чужая боль и чужие неочищенные до конца грехи, но затем всё стало спокойно, и он почувствовал, что поступил правильно. Брат Барс с уважением посмотрел на Тора.
Тем временем по приказу Тора воины разожгли костёр сильнее. Владетель подошёл к раненым, осмотрел их и сказал:
— В дороге они будут только мешать, а смерть они заслужили. Я своей властью приговариваю их к смерти.
И Тор приказал положить раненых на костёр так, чтобы голова оставалась не в огне, а брату Барсу напутствовать их перед смертью. Затем на костёр положили и труп разбойника.
Затем Мастер организовал маленький трибунал из себя, капитана и старшего вассала Линногана. В зависимости от «стажа», результатов краткого допроса, показаний свидетельниц и других разбойников, которые стали валить друг друга, разбойников разделили на четыре группы. Трибунал присудил первую группу к распятию на кресте, вторую — к посажению на кол, третью — к сожжению и наименее виновных — к повешению.
Далее он обратился к первым трём группам:
— Кто из вас согласится заработать прощение вин своих, проведя нас в главный лагерь?
Вызвались сразу несколько. Тор выбрал того, кто казался наиболее сломленным и потому внушающим наибольшее доверие. Он спросил, сколько разбойников осталось в лагере? Проводник ответил: «Два. Один больной, а другой следит за рабами и рабынями». Мастер так и думал, что, полагаясь на скрытость лагеря и на свою страшную репутацию, Козёл не будет оставлять много людей. Командир выбрал семь человек, велев запастись продуктами дня на три.
Остальным Тор приказал двигаться к бывшему баронскому замку и по дороге поодиночке казнить разбойников, чередуя казни, чтобы вся дорога была уставлена свидетельствами, как новый Владетель обходится с негодяями. Главаря же он приказал ни в коем случае не мучить и не убивать, а как следует кормить и поить, но не мыть, и посадить в тёплую камеру вплоть до окончательного решения его судьбы. Эти слова были сказаны таким тоном, что стало ясно: и главарю ничего хорошего ждать не приходится. Действительно, когда пришла весна, Козла распяли на раме. Он был очень крепким и очень волосатым мужчиной и прожил на ней даже чуть больше месяца. Так что Тор просто хотел, чтобы Козёл умер от издевательств черни, а не от простуды. Последних двух разбойников из шайки беспредельщика выловили. Они в результате проклятия сбились с пути и припёрлись прямо в деревушку, где уже все знали о разгроме банды. Бандюг посадили на кол.
Через неделю Тор вернулся из лагеря разбойников, захватив и его врасплох, забрав всю добычу, освободив всех пленников, содержавшихся ради выкупа. Двух разбойников из лагеря Мастер распял, и рядом с ними одного из рабов, который закричал:
— Что вы делаете? Горный Козёл вернётся, убьёт вас и всех нас!
— Верный раб сволочи сам сволочь, — промолвил Тор.
Проводника повесили. Когда тот закричал, что ему обещано прощение вин, владетель заметил: «Не было сказано: всех вин!»
Тех из рабов и рабынь разбойников, кого взяла обратно их семья, Тор освободил, а остальных раздал своим людям.
После такой расправы разбойники стали стекаться к Мастеру. А оставшуюся пару шаек Тор так застращал, что те перебрались подальше.
Официал стал смотреть на Тора с некоторой опаской. И люди увидели Мастера с другой стороны: как беспощадного властителя.
Когда Мастер со своим отрядом вернулся по дороге, «украшенной» колами, крестами, кострами и виселицами, в свой замок, там ждало ещё одно неожиданное известие. Прискакал вестник из Зоора и сообщил, что по поручению короля его, как и всех лояльных знатных граждан королевства, извещают, что канцлер вместе со всем семейством казнён за узурпацию власти и что король отныне будет полностью выполнять свои функции как глава государства. Гонец также сообщил, что аналогичные послания направлены вождям рокошан с предложением прекратить враждебные действия и обсудить условия конца рокоша, поскольку их требования уже выполнены. Тор с радостью написал длинное и цветистое послание королю с поздравлениями (Эсса помогала ему ещё расцветить письмо), с пожеланием как можно быстрее водворить мир в королевстве и с намёком, что теперь Мастеру осталось лишь повидаться с принцем Клингором, чтобы объяснить ему ситуацию.
Вскоре произошел ещё один эпизод. Тор по мере возможности помогал крестьянам и разорённым дворянам. Но он почувствовал, что некоторые из крестьян пытаются по частой в их кругах привычке проехаться на «глупом добреньком хозяине». Дескать, у барина денег много, всё равно не убудет, а нам пригодится. Когда один из крепких хозяев, ходивший в невообразимых лохмотьях и клянчивший помощь, ссылаясь, что у него похитили весь урожай и все деньги, попросил доброго барина заплатить за него подданство и гражданство, то ещё несколько крестьян и смердов присоединились к хитрецу. Тор, не говоря ни слова, заплатил за зачинщика и его семью эти два символических налога. После чего сел на место судьи, поставил рядом с собой шесть граждан: двух дворян, двух воинов и двух крестьян — и произнёс следующее решение.
— Так как гражданин, крестьянин деревни Колинстринна, Ир Сустарирс и его семья оказались не в состоянии выплатить гражданство, они более не граждане. Так как они оказались не в состоянии выплатить подданство, они более не находятся под защитой закона. По праву хозяина этого баронства я их порабощаю.
— Господин, мы заплатим! — заорал Ир Сустарирс.
— Поздно! Всё уже свершилось! — сказал Тор. — Впрочем, я пойду на облегчение вашей участи. Твою младшую дочь Триссу я освобожу, если кто-то женится на ней и возьмёт вместе с ней ваш участок. Но гражданство она уже потеряла.
— Она ведь уже замужем! — закричал Ир.
— Поскольку ваше положение в обществе коренным образом изменилось, все договоры между вами и вас с остальными, в том числе и брачные, теперь недействительны. Её бывший муж был принят как зять в вашу семью и вместе с вами участвовал в наглом обмане. Члены суда, справедливо ли моё решение? — припечатал Тор.
Крестьянские наделы строжайше ограничивались законами и столь же строго защищались и законами, и обычаями, и религией. Крестьянин, в нормальной ситуации, обязан был обрабатывать свой участок силами своей семьи. Работа на участке рабов и слуг категорически запрещалась, поскольку труд крестьянина считался одним из самых почётных. Поэтому крестьянин не мог купить второй участок либо разделить свой. Границы надела, однажды установленные, оставались неизменными на века. Всё делалось для того, чтобы участок передавался по наследству внутри одной семьи. Такой порядок охранял землю от хищнического хозяйствования по принципу «apre nous le deluge (после нас хоть потоп)».
Никто не мог согнать крестьянина с земли, кроме случаев демонстративного неисполнения им своих обязанностей либо тяжкого преступления. Но и тогда решение не мог принять хозяин единолично. Требовался приговор суда, в котором должны были быть представлены крестьяне.
Если семья временно испытывала недостаток рабочих рук, она не имела права прибегать к помощи наймитов. Нужно было принять в семью зятя или приёмного сына, или же попросить друга помочь, деля с ним плоды участка в соответствии с вкладом. Обычно «другом» в таком случае оказывался богатый сосед-крестьянин. Но он был под бдительным присмотром соседей, поскольку, обвинив его в нерадении на чужом участке и получив подтверждение у священника и сюзерена, они имели право разграбить имущество потенциального кулака. Так что хоть замаскированная аренда и была, всё делалось для того, чтобы и в этом случае земле вреда не наносилась. В итоге закон убывающего плодородия заменился законом возрастающего плодородия: чем дольше обрабатывался участок, тем выше был с него урожай. В нашем мире такое было лишь в Японии, где тоже была система мелких неотъемлемых крестьянских наделов.
Тор, наказав крестьянина за вопиющее нарушение имперских законов и наглый обман, не отнял у его семьи надел. Он оставался у дочери Ира и передавался её мужу, что делало действия владетеля полностью легитимными. Конечно, в конкретном единичном случае он мог бы и полностью поработить семью, но не повторяя подобных действий, так что новые обманщики уже чувствовали бы себя защищёнными.
Даже крестьяне, поскребя в затылке, подтвердили справедливость приговора. Остальные крестьяне моментально заплатили налоги, да и количество просьб о помощи резко уменьшилось. А Триссу вместе с участком и всем хозяйством согласился взять один из смердов, пришедших с Тором.
Эсса тоже занималась обустройством хозяйства. Она привела в порядок некоторые из помещений главного замка, взяла на службу многих из бывших слуг барона, в том числе и бывшего законника барона Исса Ирригина. Законник быстро объяснил ей, что крестьяне барона принадлежат не лично ему, а баронству и тем самым теперь они — крестьяне Тора. Он посоветовал взять у баронессы документ, что она ознакомлена с положением закона и не возражает, объяснив заодно, что, если она будет возражать, можно просто собрать сеньориальный суд и вдобавок ко всему забрать оставшееся личное имущество. Эсса посетила баронессу, жившую вместе с незамужней младшей дочерью и отосланной мужем после падения барона старшей в доме одного из управляющих, дружелюбно поговорила с ней, убедилась в прекрасном знании этикета и умении поддерживать светскую беседу по законам высшего общества и предложила переехать в замок на правах гостьи новой хозяйки. Она намекнула, что ей будет честь учиться у столь изящной дамы хорошим манерам, а дочери сумеют найти себе лучших мужей, соответствующих новому положению в обществе. Баронесса, подумав, согласилась.
Тор, после троекратных уговоров жены, с почтением преподнёс баронессе Улассе документ, в котором она подтверждала, что не имеет никаких претензий по поводу крестьян и благодарна Владетелю Тору Кристрорсу, что он благородно оставил ей и её дочерям честь, их личное имущество и рабов, на что он имел право по праву завоевателя. Баронесса со вздохом подписала, понимая, что альтернативой является лишиться имущества и хотя бы символически на некоторое время оказаться вместе с дочерьми наложницами победителя. Младшая дочь баронессы была этим несколько разочарована. Она показывала Мастеру, что не прочь стать его наложницей, а в дальнейшем младшей женой. Но Тор вежливо намекнул ей, чтобы она искала другой объект для очарования, а он поможет с приданым. Эсса предвидела именно такой исход ухаживаний и с ехидством наблюдала за процессом, не вмешиваясь в него. Старшая же дочь спикировала на капитана Тустарлонга, который с удовольствием затащил её в свою постель (ведь месяц назад он и не смел думать о любовнице такого происхождения!) Через месяц они поженились, вознаграждённые десятком крестьянских дворов.
Брат Барс, внимательно приглядывавшийся к Тору, в некоторый момент застал его один на один и пригласил в часовню помолиться. После молитвы он произнёс:
— Брат Тор! Ты получил колоссальные духовные силы, но совершенно не умеешь ими пользоваться. Я бы смиренно настоятельно советовал тебе, брат, как можно скорее направиться в ближний Великий Монастырь Ломо и полгода учиться там духовной борьбе, а также совершенствоваться в вере.
— Брат Барс! Спасибо за отличный совет, но сейчас я не могу бросить дом и лен.
— Очень жаль, что тебя, брат, так увлекли мирские дела. Плохо контролируемая сила может помочь и дьявольским замыслам тоже. Так что я просил бы тебя, брат, ещё раз хорошенько подумать.
Конечно же, подумаю, брат! — с облегчением ответил Тор.

***

Когда Мастер со своим маленьким отрядом грабил логово грабителей, в Зоор вернулся с сейма король, сопровождаемый ещё двумя кораблями эскорта, на которых прибыли по сотне отборных воинов из всех королевств и отряды некоторых княжеств. Как только отплыли от Имперского Острова, король явился к своим жёнам, объявил им, что они отныне не являются его супругами, поскольку Совет королей дал санкцию на развод, опасаясь, что эти женщины сведут своего господина и мужа в могилу. Он велел сорвать с них королевские одеяния и приковать в трюме с гребцами. Дознаватели получили от них признания в изменах мужу и умыслах убить его. Канцлер, ещё ничего не зная, явился в порт встречать короля. С корабля, как и полагалось, сначала сошла охрана, состоявшая, чтобы подчеркнуть торжественность момента, из семидесяти иностранных воинов (по десяти от каждого из королевств Империи и десяти из личной охраны Императора), и сразу же схватила канцлера. Король, сойдя на берег, объявил: тайным судом Совета Королей под председательством Императора канцлер за узурпацию власти и покушения на жизнь сюзерена приговорён к смерти, а участь его семьи дано право решать королю. Канцлера обезглавили прямо в порту, и отряды иностранных воинов отправились по домам членов его семьи.
Тем временем наскоро собранный суд приговорил бывших королев к распятию, но король, ввиду того, что они некоторое время делили с ним ложе, милостиво заменил распятие обезглавливанием. Сыновья от бывших королев были признаны незаконными. Постановили, ввиду их младенчества, отдать их на усыновление в другие королевства в семьи рыцарей. Теперь Клингор оказался вторым по очереди наследником престола, а на самом деле первым, поскольку первый наследник — старый и бездетный принц Ансир. Как только приволакивали очередных мужчин из семьи канцлера, суд сразу же приговаривал их к смерти через обезглавливание. Король помиловал лишь младшего брата канцлера, которому уже было больше семидесяти лет и который, как запасной наследник, никогда не лез в политику (впрочем, его имущество тоже было конфисковано, но почтенному старцу выделили имение, чтобы он мог достойно кончить свои дни). Все женщины старше семи и моложе сорока лет были проданы в рабство, точно так же поступили с мальчиками от семи до четырнадцати лет. Дети, не достигшие указанного возраста, должны были быть отданы на усыновление в семьи незнатных дворян или цеховых мастеров из других королевств. Женщинам старше сорока лет было выделено одно небольшое имение на всех. Тем самым из рода канцлера остались лишь две девушки-правнучки, отданные в школу гетер, но над ними король власти не имел. Всё остальное имущество канцлера и членов его семьи было конфисковано, и король радовался пополнению казны.
Так за один день сменилась власть в королевстве.
На следующий день король созвал Совет Королевства и направил вождям рокоша, а также всем мятежным провинциям и городам послание, в котором объявлял полное прощение за рокош и за деяния в ходе военных действий, обещал справедливое и беспристрастное расследование всех дел, связанных с тем, что толкнуло на участие в мятеже, и возникших в ходе рокоша. Он приглашал делегатов от мятежных провинций и мятежных знатных персон занять места в Совете Королевства, который должен обсудить положение в стране после рокоша, гарантируя полный иммунитет и свободу на период проезда на Совет, участия в Совете и проезда обратно в свои владения.

***

Принц Клингор вёл свой весьма амбициозно задуманный Северный поход, восстанавливая в правах владения принцев и знатных персон-рокошан, захватывая богатства, которых очень и очень сильно не хватало, и набирая новую армию. У него стало вместо меньше чем трёх тысяч конников, с которыми он начинал, более двадцати тысяч бойцов, хотя, конечно же, гораздо худшей выучки, вооружения и верности, чем его собственные элитные войска, оставленные под Линьёй. Он уже избавился от двух из четырёх принцев, оставив их усмирять собственные лены. Словом, настроение у него улучшалось. К весне он был намерен вернуться к Линье и решить исход рокоша в последнем генеральном сражении.
Но принца Клингора за короткое время подстерегали два неожиданных известия. Первое из них поразило его в самое сердце, а второе привело даже во временную растерянность.
Когда Клингор узнал о взятии Линьи, он изобразил бурную радость, демонстративно выпил несколько больших кубков вина и убежал к себе, где вцепился зубами в подушку, стал дико рычать и ругаться. Теперь принц Крангор тоже славен, Линья его, а не Клингора, и вряд ли он её уступит кому-то. Принц предвидел, что Линья потребует восстановления старинных вольностей и изберёт Крангора консулом. Но надо было радоваться успеху общего дела. Принц закатил большой пир, щедро наградил гонца и составил длинное и сердечное послание Крангору, в котором, в частности, ненавязчиво подтвердил своё руководство, приказав отпустить основное войско к Нотрану под командованием преданного Клингору генерала Бара Косъэтайя, а самому набрать войско в Линье и сосредоточиться на её обороне и на контроле путей из Зоора. Теперь надо было завершать поход по дуге, обойти Ломо с востока и как можно быстрее вернуться к Нотрану.
Вскоре вслед за этим прибыло торжественное посольство от самого короля, извещавшее о казни канцлера и всего его семейства, включая жён короля, о признании сыновей казненных жён незаконными и о предложении принцу Клингору немедленно явиться с войском на службу королю, а также для решения важнейших вопросов устройства королевства. Принц устроил в честь посольства большой приём и распорядился на неделю прекратить военные действия в знак доброй воли, пока он составляет поздравление и ответ.
Обдумав ситуацию, принц понял: он допустил ту же ошибку, что и казнённый канцлер, недооценив короля. Тот успешно прикидывался безвольной и равнодушной марионеткой, заботящейся лишь о собственных развлечениях, но в критический момент показал ох какие крепкие когти и зубы! Формально теперь нет никаких поводов продолжать рокош. Власть свалилась в руки человека, которого хоть и готовили с детства, но опыта-то он не имеет… Сейчас все будут смотреть на короля как на мессию и ожидать от него чудес. А чудес ведь не будет! И принц принял решение: написать письмо с поздравлениями, объявить автоматически продлеваемое каждые десять дней перемирие и двинуться не спеша с войском к королю. Заодно он продумал ещё несколько комбинаций, которые его никак не компрометируют, но могут многое прояснить. Словом, нужно предоставить привилегию действовать и делать ошибки королю. А самому быть наготове, чтобы использовать любую сложившуюся ситуацию в полной мере. Главное сейчас — не ошибаться, точно выбрать момент, предлог и способ возобновления активных действий.
Через четыре дня принц устроил ещё один пир, на котором демонстративно выражал свое ликование по поводу восстановления законной власти короля, а затем немного оговорился:
— На местах по-прежнему остаются прихвостни бывшего канцлера и те, кто захватил владения честных рокошан. Поэтому мы вынуждены соблюдать осторожность, опасаясь: если мы сейчас разойдёмся, нас даже против воли его величества короля перебьют поодиночке. Король велел мне прийти с армией. Я приведу свою армию к нему, как преданный ему полководец. Но я не могу объявить прекращение рокоша до личной встречи с королём и до того, как опять соберутся или по крайней мере представят своё мнение все девять принцев. По этой причине объявляю десятидневное перемирие, которое будет продлеваться на новые десять дней, если против нас не будет никаких враждебных действий. Я надеюсь, что, натренировав войско по пути, я приведу к нашему благородному государю отличную армию, которую он с удовольствием использует под моим командованием, чтобы усмирить врагов своих. Мы движемся к Нотрану, соединим армии и от Нотрана пойдём туда, куда будет угодно нашему государю.
— Я передам ваш ответ государю, — сказал глава делегации граф Нотрана Ур Оссарин. Видно было: ему очень не нравится, что возвращение в свой лен затягивается.
— Чтобы не было недомолвок и разночтений, я приготовил верноподданническую петицию государю, которую передаст граф Эстарлона Сар Каньскиртон. Так что ваша делегация возвратится вместе с моей, — не обращая внимания на скрытое недовольство посла, сказал принц.
Что делегация была равна по численности и состояла из персон того же ранга, что и королевская, было вежливым, но твёрдым вызовом: разговаривать буду лишь на равных. Кстати, графство Эстарлон сейчас было, наоборот, захвачено сторонниками канцлера. Но стратегическое значение и богатство этого графства были несравнимы с Нотраном, который контролировал главную дорогу из Зоора и Линьи в Ломо.
После пира Клингор продолжил тренировки войск, закупил провиант и обоз для продолжения похода уже в комфортных условиях. Тем временем он поговорил с оставшимися двумя принцами и те ушли занимать свои законные владения. Ещё через неделю Клингор выступил, но через три дня вновь остановился из-за непогоды, и так не спеша, малыми переходами, пережидая ненастья, пошёл на юго-восток, по дороге принимая в свою армию раскаявшихся разбойников и просто искателей приключений.

***

Урс продолжал путь к границам княжества Ликангс. Он надеялся там обосноваться: как он слышал, там много свободных наделов, а лен Империи уже другой. По дороге он заглядывал во все храмы. Внутренний голос подсказывал, где искать нужного ему человека. И скоро понял, кого.
Надо найти священника, который не передал бы просто его в руки властей, наскоро подготовив к смерти, а смог бы помочь ему искупить тяжкие грехи, совершенные за последние несколько месяцев. Потом можно уйти в Ликангс, если, конечно, последним актом покаяния не будет явиться к властям, чтобы получить заслуженное наказание. Но и на такое Урс был готов. Больше страшила его перспектива оказаться пожизненно заточённым в келью монастыря со строжайшим режимом. Даже на это он был бы сейчас согласен. Кошмарные сны вновь стали мучить его каждую ночь. Он видел замученных женщин, убитых детей и умирающую девушку, имени которой он так и не узнал…
Соблазн ждал его в одной из деревушек. Деревня Айтинорасс была значительно больше родной деревни Урса. В ней было более ста дворов и ещё десяток свободных наделов. Посредине деревни стояла церковь. Беглец сначала направился к ней, но церковь была закрыта: священник куда-то ушёл. Тогда Ликарин начал обходить дома, предлагая свой труд за еду и ночлег. Дворы были значительно беднее, чем в его родной деревне и в её окрестностях. Крестьяне жили как смерды в Кинатарусе, а среди смердов некоторые дворы были на грани нищеты, что было немыслимо в давно освоенных районах. Здесь чувствовалось, что наделы были заняты сравнительно недавно, а в деревне виднелись следы набега то ли степняков, то ли горцев, то ли разбойников.
Одна пожилая добродушная крестьянка напоила его молоком, но работы не дала, предложила переночевать из милости. Урс не хотел опускаться до нищенства и решил вежливо отказаться, ещё раз предложив сделать любое тяжёлое мужское дело. Из-за забора выглянула крепкая баба средних лет.
— Бабушка Линорисса, если у тебя дела нет, то у меня эти гады солдаты весь хлев разворотили. Мужик, ты хлев починить сможешь?
— Как не смочь! Мы к таким делам привычны. Правда, топора у меня нет.
— Это найдётся! От покойного мужа всё осталось. Миновал его топор горца, так свои служивые за косой взгляд зарезали.
Урс ещё раз вспомнил Жёлтых, и вновь в душе всколыхнулось, как во многом они были правы. Но иногда они не видели, что их правота распространяется дальше, чем хотелось бы. Певец Пророка сложил песню солдата как раз против того, чтобы крестьяне уходили в профессиональные имперские войска, которые занимались мародёрством и насилиями. Но ведь фактически тем же самым занялись и Жёлтые…
— Ну ладно, почтенная! Как тебя звать-то?
— Укитосса. А тебя, мужик, как?
Урс на секунду задумался. Назваться собственным именем было опасно. Наверняка его везде ищут. Назваться чужим — ещё одно преступление и большой грех. И он решился.
— Урс Ликарин я. Бежал от разбоев. Потерял семью и двор. Иду на восток, в Ликангс, чтобы там поселиться.
— Неспокойно там, слышала я. Да, впрочем, и здесь несладко. Заходи, Урс. Посмотри, что можно сделать.
Солдаты, наверно, подожгли хлев, но мужики пожар быстро потушили. Всё равно надо было перебрать несколько брёвен стены и восстановить пол-крыши. Поработать пришлось до позднего вечера. Хозяйка в середине работы подкрепила его куском сала с кислым молоком и хлебом. Она помогала ему, и заодно приглядывалась к Урсу.
А вечером Урс обмылся в натопленной баньке. Они с хозяйкой помогли друг другу, потерев и постегав как следует спины вениками. В этом старки не видели ничего неприличного. Но хозяйка, угостив Урса сытным ужином, решительно указала на общую постель. Это уже было однозначное предложение, и Урсу теперь мужская гордость не позволяла увильнуть. Да и, по обычаям, трусость в таких случаях позорила мужчину.
На следующее утро вдова предложила ему жениться и осесть в этой деревне. Но Урс сказал, что ему необходимо сначала покаяться в грехах. Хозяйка сначала засмеялась и возразила, что грех будет смыт венчанием. Ликарин, тем не менее, настоял на своём (этот-то грех был самым маленьким из тех, что скопились на его душе).
Священник сразу понравился Урсу. Это был старичок с ласковыми, но пронзительными, глазами и тихим голосом. Урс решил рискнуть и, дождавшись конца службы, подошёл к нему.
— Отец, я страшный грешник. Я ищу того, кто может указать мне путь, как снять с себя грехи ещё в этой жизни. Я готов на самое тяжкое покаяние.
— Сын мой, лучше расскажи мне, в чём ты конкретно повинен. Гордыня человеческая проявляется и в том, что люди часто считают себя великими грешниками, а на самом деле на душе у них не очень большие проступки.
— Тогда, отец, я просил бы тебя увести меня в дальнюю исповедальню. Наверно, у меня всё-таки грехи настоящие. Они мне спать не дают, и совесть меня замучила.
Уйдя в дальнюю исповедальню, Урс начал рассказывать про свои «подвиги» в родной деревне и у Жёлтых. Лицо священника всё больше мрачнело. Наконец, Урс закончил. Священник сказал ему:
— Действительно, страшные грехи на тебе, сын мой! Но ты, по крайней мере, не хвастаешься ими и не гордишься, как многие разбойники. Ты на самом деле в них раскаиваешься. Но чую я, не всё ты мне сказал. Что-то очень важное никак у тебя из горла не идёт.
Ликарин буквально скорчился внутри себя. Предательство высших иерархов Жёлтых так мучило его, что он не осмеливался высказать это даже на исповеди, утешая себя, что этот грех на предателях, а он сам от него чист. Нет, всё-таки не совсем чист. Бывший Ревнивый Бык совсем не считал грехом убийство брата Неясытя, но, видимо, за всем этим что-то стоит. А сам он ведь отказался принять смерть, как ему приказывали вышестоящие.
— Не считал я это грехом своим в гордыне своей, отец мой. Пришёл к нам в отряд монах, который отрастил волосы, заплёл косу Жёлтых и звался братом Неясытем. Он был послан от самых высших и тайных руководителей секты. Он передал нам приказ всем умереть. Другие должны думать, что Жёлтых больше не осталось. Сам Неясыть надел знак Тайного Имама: дескать, и высший глава мертв. Я должен был умереть, но возмутился предательством, по слабости своей предался гневу, убил Неясытя и ушёл в леса, чтобы попытаться спасти свою душу.
— Рассказанное сейчас, сын мой, очень важно. Ты поступил в тот момент почти правильно. Это смывает часть твоих тяжких грехов, и я, наконец-то, могу теперь не требовать от тебя сдаться властям. Они уже разослали сообщение: мертвы и Тайный Имам, и Жёлтый Ворон Кор Лакиран, и Ревнивый Бык Урс Ликарин. Видишь, как высоко они тебя поставили. Поэтому тебя специально никто не ищет. А если попадёшься на глаза тебя знающему, значит, Судьба к этому привела, и я требую тогда не сопротивляться и не отнекиваться, а сдаться на милость властей. Значит, тебе суждено смыть ещё часть греха тяжким наказанием. Но даже если никто не встретит, тебе нелегко придётся. Сейчас ты переоденешься в самое грязное рубище, какое найдётся в деревне, и отправишься в монастырь Интокрана с моим письмом. Его настоятель славится своей строгостью. Он и наложит соответствующее покаяние. Я пока потребую от тебя молчать всю дорогу и непрестанно молиться в душе. Заговорить ты можешь и должен, лишь если тебя узнают другие. А когда придёшь в монастырь, всё без утайки повторишь владыке Лиссу. Награбленные деньги возьми с собой и отдашь в монастырь, если по дороге у тебя их не отберут другие разбойники.
Священник объявил всей деревне, что это действительно страшный грешник, бывший разбойник, но он искренне кается, и попросил их собрать ему на дорогу постной еды, поскольку часть его епитимьи — молчать весь путь. Даже попросить милостыню, на что имеет полное право паломник, он сможет только жалобным взглядом. И у Урса начался путь к ещё одному этапу его жизни.
***
Постепенно жизнь в Колинстринне налаживалась. Тор ещё раз совершил рейд против банды, которая осмелилась подойти вплотную к границам баронства. Эта большими зверствами не отличалась: скорее жалкие дезертиры, грабящие тех, кто послабее. Главарей Тор повесил, а остальных продал в рабство. Разбежавшихся членов банды он вылавливать не стал.
На празднике весны Тор решил поставить точки над периодом послевоенного восстановления. Он произнёс речь перед крестьянами.
— Граждане и жители Колинстринны! Когда я вернулся сюда, деревни были сожжены, поля вытоптаны, банды и войска свирепствовали. Теперь у нас тихо. Я в хороших отношениях с обеими сторонами. Ни те, ни другие нас не трогают. А что я делаю с разбойниками, вы видите сами, — и Тор показал на распятого Козла. — Так что пусть крестьяне обрабатывают свои поля спокойно. У нас есть ещё пустующие участки. Вторым и третьим сыновьям найдётся дело.
Тор оглядел собравшихся возле замка людей и продолжил.
— Я помог вам пережить самое трудное время. А теперь вы должны работать сами. Я объявляю, что решением нашего милостивого короля, утверждённым Сеймом Империи, моё владение на пять лет освобождено от всех налогов, кроме трёх имперских. Я поэтому должен буду подать в конце года список моих подданных. Включу в него лишь тех, у кого дела в порядке, кто полностью заплатил свою плату сюзерену и выполнил повинности. Вы под моей защитой, если сами того желаете. А кто будет пытаться клянчить помощь, вспомните, что стало с семьей Сустарирса. То же будет и с другими жуликами и лентяями. Свободный человек должен выполнять свои обязанности. Не хочешь — станешь рабом и тебя господин заставит. Добровольные взносы за защиту вы будете платить так же, как многие годы платили по добрым старым обычаям. Учтите, если кто-то из вас выпадет из списка моих подданных, в сёлах появятся чиновники, а вы сами знаете, что начинается, когда они рыщут среди вас. Так что я надеюсь, что у вас будет добрая старая соседская взаимовыручка. А неисправимых лентяев, если вы сами на них укажете, сгоню с участка и выгоню голыми из баронства. Если сам таких найду, накажу и их соседей тоже. Да, я жду, что по мере того, как ваши дела будут поправляться, вы станете отдавать помощь, которую я вам оказывал ранее. А в тех случаях, когда я по обычаю как ваш сеньор должен вам помогать, я скупиться не буду.
Тор был вымотан такой длинной речью. Крестьяне затихли. Они окончательно поняли, что этот хозяин — не старый барон. Он их будет крепко защищать, лишнего не потребует, но, если увидит попытку схитрить или выманить у него что-либо — спуску не даст! На самом деле они мечтали о подобном хозяине, но уже не верили, что такие бывают. А кое-кто из самых хитрых крепких крестьян уже начал думать про себя, что с этим барином нужно по-другому: если он увидит, что ты даёшь больше, чем обязан, отблагодарит как следует. Наконец, староста деревни Ластираны Он Сустиркин, избранный взамен убитого бандитами, осмелился ответить за всех.
— Хозяин! Ты не такой, как другие баре. Ты сам своими руками добыл богатство и знатность. Ты хорошо знаешь, что значит работать. Защищай нас, а мы будем тебе вовек благодарны. Пусть каждый делает своё дело. Если нужно, наказывай нас. Без кнута вовремя и кобыла обленится.
В этот раз Тору пришлось пережить ещё несколько неприятных минут. Староста деревни Уликайу, самой дальней из деревень баронства и самой бедной, вдруг заявил, что Тору необходимо прибыть к ним в деревню на свадьбу.
— В кои-то веки раз невеста чистая до свадьбы дожила. Позор нам будет, коли ты право господина первой ночью не попользуешь.
Тор представил себе деревенскую дурнушку, на которую никто не польстился, но что было делать: если невеста девственна, то отказать в праве первой ночи было бы страшным позором и оскорблением для всех крестьян. Даже Эсса, наблюдавшая всю сцену из окна замка, сочувственно вздохнула по этому поводу. Она-то знала, чем грозит её мужу соитие с недостойной. Она с иронией думала про саму себя: не представляла, что придёт время, когда перед ночью с мужем буду обязательно молиться, да ещё иногда просто прогонять его к наложнице, если молитва не идёт от души. Но, с другой стороны, когда мужа стало добиваться трудно, и сливаться с ним стало несравненно лучше. Эсса чувствовала, что после того, как кончит кормить Линса, сразу забеременеет вновь.
Тор выкатил для крестьян четыре бочки вина и четыре бочки пива. Крестьяне ожидали, что, как и полагается, он выпьет первую чашу. Но Тор, держа её, чего-то ждал. Тут один из стариков сказал:
— По старым обычаям полагается, чтобы крестьяне отблагодарили хозяина. Он нам поставил выпивку, а мы должны дать ему закуску: хлеб, молоко, оливковое масло и мясо.
Тор, часто штудировавший старые обычаи, чтобы восстановить их, поступил, как и полагается по ритуалу: обмакнул кусок хлеба в молоко, съел, отдал молоко мальчику, который вился рядом, обмакнул второй кусок хлеба в масло, съел, присмотрел симпатичную крестьянку, поманил к себе и пригрозил облить её маслом, чтобы потом съесть. Она догадалась, что полагается сделать, и сбросила платье с плеч. Тор полил маслом её волосы, плечи и грудь, но не стал её целовать сам, а подозвал вновь произведенного десятника Кира Лоэринну и велел ему слизать масло с женщины. Тот поцеловал её и увлёк не возражавшую крестьянку в караулку. А Тор съел ещё кусок хлеба с мясом, выпил чашу и раздал остатки еды своим воинам. Ритуал «единения сеньора и народа» был успешно завершён. Крестьяне с восторгом занялись выпивкой и закуской.
Вечером Тор и Эсса в первый раз устраивали большой приём и бал для своих дворян. Прибыли также с жёнами граф Аркина, небольшого городка на берегу озера Ломо, и барон Ирсана, который правил деревнями в окрестностях города. Сам город был самоуправляющимся уездным королевским городом. В обычное время в нём сидел правитель уезда, чаще всего назначавшийся из местных баронов. Сейчас в уезде не правил никто. Рокошане своего правителя уезда не поставили. Прибыли с жёнами и дочерьми также несколько дворян из окрестных владений, которым было любопытно посмотреть, как поведёт себя новый властитель и его супруга, а заодно и присмотреть женихов для дочерей.
Как и полагалось, вечер начался с тостов хозяина в честь почётных гостей и их жён, а их в честь хозяина и хозяйки. Затем Росс Адинкур произнес здравицу в честь владетеля и владетельницы от имени их вассалов. Выбор произносящего тост показал, с какой настороженностью относятся дворяне к новому властителю. Он был отцом дамы Адинкур, ныне рабыни Ангтун. Её участь, вкупе с безжалостностью нового властителя, которую он уже пару раз проявил, и с появлением в его свите официала, что внушало страх, вызвали большие опасения дворян.
— Наш Владетель, благородный рыцарь-мастер Тор Кристрорс! Мы, дворяне Колинстринны, рады появлению на наших землях сильного властителя, железной рукой наводящего порядок, и надеемся, что ты, Владетель, поможешь и нам навести порядок в отношениях с крестьянами, разболтавшимися сначала за время нежданного богатства, а затем за время рокоша. Мы надеемся, что ныне смута кончилась, и нам не придётся дрожать в ожидании налёта одной из двух армий, стоящих в наших окрестностях. Мы надеемся, что подлые разбойничьи шайки уже не осмелятся вернуться к нам. Мы уверены, что так же, как ты объявил сегодня простонародью, ты и с нами будешь придерживаться добрых старых законов и обычаев. А перед тобой, очаровательная и добродетельная Владетельница, мы все падаем на колени и просим тебя почаще блистать в нашем обществе и умерять суровый нрав твоего властного мужа. Мы рады, что у нашего Владетеля уже есть два сына и желаем ему прекрасных дочерей и третьего сына, которые окончательно закрепили бы его положение среди знатных семей благородными браками. Мы желаем ему найти, как и подобает человеку его сана, мощи и славы, столь же добродетельную вторую жену. Мы желаем, чтобы наш Владетель завоевал прочную благосклонность короля и влиятельных принцев, чтобы наш лен мог наслаждаться миром, покоем и процветанием.
Тор внимательно выслушал цветистый тост, главными местами которого были пожелания не отступать от добрых старых обычаев (то есть не проявлять излишней властности) и ни с кем из соседей либо власть имеющих не ссориться. Он про себя улыбнулся: как избирательно эти людишки помнят добрые старые времена! И он, собравшись с духом, начал свой ответный тост.
— Высокие гости мои, граф Ар Лукинтойрас и барон Жан Ирсанвир! Благородные гости из соседних владений! Мои верные благородные вассалы! Конечно же, я буду всем сердцем и всей душой привержен к добрым старым обычаям, приведшим нашу Империю и наше королевство к расцвету. И я буду рад, если вы, мои вассалы, тоже всем сердцем и всей душой докажете свою приверженность великой старине. Только ради восстановления чистых и добрых нравов и порядков я в своё время примкнул к рокошу.
Высокие гости сдержанно улыбнулись: они поняли, что сейчас вассалам предъявят счёт на полную катушку за их отступления от старины. Заодно они сообразили, что хозяин уже не числит себя всецело в стане рокошан, считая их задачи выполненными. А Тор продолжал:
— Наша Империя всегда была гражданским обществом, а её лены — вайями. Недоброй памяти бывший канцлер хотел было превратить наше королевство в плутократию, но и мы, и его величество король предотвратили это. Сейчас я напоминаю вам добрые старые порядки. Прежде всего, вассал, его жена и дети должны пятьдесят дней в году служить господину. А об этом вы давным-давно забыли, иногда вспоминая лишь во время войны. Далее, ваш долг как привилегированных граждан организовать из живущих рядом граждан и слуг военный отряд, быть в состоянии отбиться от жалких и трусливых банд разбойников и помочь своему сюзерену и своему соседу в случае необходимости. И об этом вы тоже накрепко забыли. Сыновья ваши ещё кое-как учатся военному искусству, но любой мой подмастерье сейчас побьёт двух ваших сыновей в бою. Разве ж это старкские дворяне? Не говоря уже о том, что кое-кто из вас и читает-то с трудом, а вы должны были прекрасно знать классическую и священную литературу, как и полагается благородным воинам. Дочери благородных семейств издавна должны были быть образованными, добродетельными и прекрасно воспитанными, украшать общество как цветы. А сейчас знают ли они что-то, умеют ли они что-то, кроме как танцевать, вышивать, сплетничать и отбивать друг у друга любовников? Сумеет ли кто-нибудь из вас, жён, сыновей и дочерей сложить стихотворение по случаю? Сохранили ли вы умение петь благородные и достойные песни, многие ли из вас владеют музыкой?
В зале раздался глухой ропот: железная рука дотягивалась и до благородных. Тор перевёл дух.
— Я продолжаю. Отныне в мирное время каждый здоровый дворянин в возрасте от двадцати трёх до шестидесяти лет обязан на двадцать дней являться на военное обучение. Как и положено благородным, со своим конём, в полном вооружении, с конным вооружённым слугой и с рабом на осле или муле. Если у кого всего один или два крестьянских двора, может явиться пешим с пешим слугой. Если у кого вообще нет крестьян, должен явиться сам в тяжёлом вооружении. Тем, кто будет прилежно, сверх требуемого, тренироваться в военном искусстве, я буду помогать в покупке коня, раба и оружия. Ещё тридцать дней дворянин должен со своим отрядом либо в составе другого отряда принимать участие в патрулировании от разбойников и бунтовщиков. Отряд нужно составить из собственных крестьян. Пора крестьянам-гражданам вспомнить, что они обязаны носить оружие и защищать себя под командованием своего сюзерена. За военную выучку ваших воинов отвечают сами дворяне. Сыновья в возрасте от пятнадцати до двадцати двух лет будут оруженосцами в моих отрядах, и, как и положено по старым добрым обычаям, жениться смогут, лишь отслужив всё это время либо получив в бою звание рыцаря. Женщины и девушки старше четырнадцати лет будут дважды в год на тридцать и на двадцать дней собираться в замке для обучения, чтобы они не забывали в деревенской глуши хорошие манеры. Мальчики и девочки от семи лет будут пажами, на праздники я буду отпускать их домой. Словом, бездельничать никому не удастся.
Ропот затих. Железная рука явственно сжималась на горле. Спокойной и беззаботной жизни пришёл конец. Впрочем, ей пришёл конец ещё раньше, но сохранялась иллюзия, что после беспорядков всё вернется на круги своя. А Тор закончил.
— Я надеюсь, что мы совместными усилиями водворим в нашем лене добрые старые порядки. Все, кто добросовестно выполняет обязанности вассала, будут под моей защитой и на них будут распространяться мои привилегии.
А Эсса объявила дамам: отныне все девочки будут учиться изящным искусствам, литературе, этикету, музыке и танцам.
— Нужно сделать так, чтобы девочки из наших мест были бы завидными и добродетельными невестами даже без приданого. И вам не придётся тратиться на приданое, и они будут счастливы с хорошими мужьями. И ещё. Всякое бывает, но вы — светские дамы, а не шлюхи. Я не говорю — гетеры, потому что гетеры вас презирают. Не возмущайтесь! Правда глаза колет, но она лучше сладкой лжи, которая их залепляет. Я могу изредка простить вспыхнувшую страсть, но всегда помните, что вы — жёны своих мужей. Мы здесь будем жить по обычаям доброй старины, как говорил мой муж и повелитель.
Дамы как будто уксуса напились. Обычное их времяпровождение — флирт разной степени тяжести — вдруг оказывалось резко ограничено требованиями приличий. Они недовольно шушукались, что всё это несовременно, что зачем оглядываться на старину, но возражать было нечего.
Право (вернее, обязанность) первой ночи оказалось не столь страшным. Девушка была скромной и чистенькой, и даже миловидной. Деревня произвела на Тора благоприятное впечатление. Она занимала маленькую и бедную долинку в горах. В неё вела всего одна тропа, по которой с трудом мог проехать всадник. От маленьких банд жители деревни отбивались под руководством своего дворянина, перекрыв самое узкое место тропы и расстреливая бандюг сверху из арбалетов. Когда же деревню посетил Горный Козёл, все заранее укрылись в горах и оставили его отряду гору жратвы и выпивки на центральной площади. Козёл расхохотался, понимая, что если бы жители оборонялись, он бы положил пол-отряда, и оставил записку:
«Если бы вы, деревенщины, ещё штук пять баб оставили, я бы вам золота в награду дал бы, так вы меня повеселили. А сейчас просто не буду вашу деревню жечь и разорять. Всё равно ничего отсюда хорошего не вытащишь».
Так что деревня была целенькая, а Тору удалось обойтись минимальными затратами психической энергии. Вначале он, вместо того, чтобы сразу заняться в постели делом, заставил девушку помолиться как следует вместе с ним, а затем думал лишь как сделать хорошее дитя, и сумел почти не загрязниться. Правда, честно говоря, девушка-то была довольно чистая душевно и очень наивная. Ей было так хорошо, что она спросила Тора под утро: «Это всегда мне так хорошо с мужем будет?» Тор не выдержал и сказал ложь во спасение: «Конечно, пока ты будешь добродетельной и скромной». Единственно, что удивило Тора: вроде бы он почувствовал какую-то тень наслаждения от соития. Ведь это должно было начисто выгореть, откуда же такое ощущение опять взялось?
В мастерской дела тоже налаживались. Заказы шли потоком, правда, не высшего класса. Штат был полностью укомплектован, подмастерья и ученики бежали в оазис довольства к знаменитейшему мастеру, и можно было отобрать лучших. Укомплектовал свою мастерскую и Линноган, руководивший созданием оружия среднего класса в обеих мастерских.
Эсса преподнесла мужу ещё один сюрприз. Оказывается, она аккуратно фиксировала все даяния Владетеля крестьянам и дворянам. Теперь у Тора был список получавших помощь и возможность в дальнейшем отследить, будут ли они благодарны. Семейство Сустарирса было вычеркнуто из списка зелёной тушью. Зелёным обычно наносилось рабское клеймо.
Но Тору вполне хватало головной боли с комплектом для короля и с новым сплавом, который пришёл ему на ум во время озарения. Никак не удавалось подобрать технологию его изготовления. Да и сырья было мало. Тор уже начал подумывать, что рядом с их двумя оружейными мастерскими надо бы завести ещё и дом рудознатца. Но за рудознатцем надо было ехать в большой город. Правда, Тор чувствовал, что без поездки в Зоор он не обойдется. Оставалось лишь дождаться, когда принц, который медленно шёл в распоряжение короля, приблизится вплотную и можно будет формально расторгнуть вассальную присягу по всем правилам чести.
Словом:

Если властитель
Зло выжигает огнем
В гневе ужасном,
Это спасенье
Для всех невинных людей.

Глава 22. Паутина власти

Обещанные официалами Имперского Суда вознаграждения всё никак не прибывали, Видимо, утверждение их натолкнулось на бюрократические препоны. А в один из весенних дней Тор пережил тройной шок. Он получил из Зоора письмо с королевской печатью.
Первый шок: письмо было вскрыто. Отряд принца Крангора перехватил гонца и потребовал письмо для ознакомления, какие там секретные дела у Тора с королём. Более того, принц-консул, ознакомившись с письмом, публично расхохотавшись и заявив, что оно вреда не причинит, отдал его своим людям открытым, и, возвращая письмо гонцу, они тоже его прочитали.
Второй: в момент прихода письма Тор в очередной раз патрулировал свои владения, и письмо получила Эсса. Хозяйка прочитала вскрытое послание и вручила мужу с таким торжествующе-сочувствующим видом, что ему заранее стало не по себе.
Третий: сам текст письма.
«Мой единственный муж по тантре Тор!
Его величество король Старквайи Красгор, величайший в роде Энгуэу, прислал Императору и мне вестника, что он узаконивает ребенка, растущего в моём чреве от его семени. Посему он ходатайствовал перед Императором о разрешении на брак со мной. Император разрешил. Мне не осталось другого выхода, как стать первой королевой Старквайи. Поэтому я возвращаю тебе твою клятву.
Память о тебе останется для меня неповторимым воспоминанием. Наш духовный взлёт связал нас навечно, но твоя жена и сын вытащили нас с самого края того света, а в этом телесном мире наши пути навсегда разошлись. Мне вспоминается куплет из песни нашего незабвенного Клина Эстайора:

Всё то, что было, безвозвратно,
Следы смываются волной,
Всё вновь прилично, аккуратно,
И только в сердце новый слой.

А чашу мы испили до дна.
Твоя супруга по тантре и твоя королева Толтисса.
Это письмо написано с ведома и одобрения моего мужа.»

Внизу стояла собственноручная приписка короля:

«Тор, ты всегда будешь желанным гостем. Король Красгор».

А на словах вестник передал два совета, не сказав, от кого, но Тор вычислил. Первый был: немедленно после встречи с Клингором, не теряя ни одного дня, ехать в Зоор вместе с женой приносить присягу. Второй: подарок принцу может принести очень большие неприятности в будущем.
— Вот она, цена клятв и верности гетер! — сочувственно сказала Эсса. — Зато как красиво всё сказано! Честное слово, твоя наложница лучше. Иди ко мне, я постараюсь омыть твою грусть, а потом отправишься смывать её остатки к Ангтун.
— Да, ты у меня верная и добродетельная! — сказал Тор перед тем, как ему заткнули рот поцелуем.
Ангтун заплакала, когда услышала о замужестве Толтиссы.
— Я мечтала, чтобы она стала твоей супругой и моей госпожой! Ты мог бы ей дать полное право распоряжаться мною, она всегда бы приказывала самое лучшее! Вместе вы были такая красивая пара.
— Всё кончено навсегда, — просто сказал Тор. — А когда придёт смягчение приговора, я сделаю тебе ребёночка, чтобы он не был рабом, если сам не пожелает им остаться.
— Я буду так счастлива выносить твоё дитя! — опять всплакнула Ангтун и ещё крепче прижалась к хозяину.
И Тор, неожиданно сам для себя, как будто после возбуждающего снадобья, крепко и глубоко обнял её.
— Чувствую, что могу забеременеть, — сказала утром Ангтун. — Но я не буду пить зелья, даже если приговор не смягчат.
— Хороший раб лучше дурного дворянина, — ответил Тор.
Вознаграждение героям духовной борьбы с ведьмой было утверждено лишь через три месяца. Старый священник Трор за это время преставился. Ангтун уже носила в чреве дитя.
В эти же дни Тор, сидя и пытаясь продумывать причины неудач с новым сплавом, вдруг обнаружил на листке бумаги перед собой вместо очередной схемы или расчётов сонет:
Любовь — к груди приставленный кинжал
Для тех, кто счастья в жизни лишь желает,
А для творца она — внезапный шквал:
Затор из грязи быстро разметает.

Та радость, что на миг ты получил,
В обыденность иль в скуку превратится,
Тем, кто на ней решил остановиться —
Потом и удержаться нету сил.

Удачу, неудачу — все равно
Используй, как к открытию окно.
Идеи, что весь мир наш изменяют

Не разума холодного струя,
Не слепок бледный с жизни бытия:
Огонь и буйство духа порождают.
Через несколько дней состоялся традиционный праздник мастеров. В больших городах он проводился по цехам. А в маленьком вместе собрались все цеха. Мастера без женщин пировали в большом зале замка Тора. Подмастерья и ученики веселились во дворе. Ученики также прислуживали, поскольку женщины, слуги, рабы и прочие посторонние на праздник не допускались: ведь мастера могут спьяну сболтнуть, что не должно выходить за пределы цеха. Тор сидел вначале мрачноватый. Мастера, подвыпив, начали его поддевать:
— Мастер из-за бабы переживать не должен.
— Тем более тебе такая честь: увёл не кто-то, а сам король.
— А ты можешь хвастать перед всеми, что спал с королевой.
— Да и хвастать не надо: все это и так знают.
— А наследник престола не от твоей ли крови будет?
Тор взял лютню и спел песню, сложенную в последние дни:

Под видом истин столько чуши
Замусорило ум людей.
И нам уж прожужжали уши:
Кто больше любит, тот слабей.

Кто любит, вместо красок мира
Во плоти видит идеал.
Самообман лишает силы:
Чуть оступился — и пропал.

В любви нет слова больше-меньше.
Порыв и всё заливший свет.
И видишь духа ты расцвет
Сквозь душу избранной из женщин.

И на излёте, и в порыве
Всегда к себе будь жёсток, строг:
Виновен любящий в разрыве:
Он совершил не всё, что мог.

И тут началось неожиданное. Оказалось, что у многих из мастеров и подмастерьев есть свои стихи, песни, музыка. Это было как-то неудобно проявлять, но теперь барьер был сломан.
Мастер Линноган вдруг спросил Тора:
— Учитель, а теперь, когда ты полностью излечился от последствий любви, давай поговорим о другом. Как ты сам считаешь, правильно ли ты поступил, распяв раба?
Тор вспомнил, о каком рабе идёт речь (разбойничье логово):
— Хорошо, что ты напомнил. Буду отмаливать этот грех.
Линноган похлопал по плечу учителя и сказал:
— Человек делает ошибки. — И решил добавить шутку. — А сверхчеловек сделает сверхошибки.
Всё было прекрасно, после этого вечера приступ уныния прошел, но последняя шутка почему-то показалась Тору дурным предзнаменованием, касающимся если не его, то рода. А тем временем вертелся водоворот других событий.

***

Король допустил несколько ошибок. Он не приказал захватившим имения рокошан, очистить захваченные земли, дома и замки. Он разослал чиновников во все провинции. Он начал принимать иски о происшествиях, случившихся во время военных действий, хотя и не в их ходе. Например, иски женщин, утверждавших, что их изнасиловали. Почему-то в насилии всегда обвинялись не солдаты, а состоятельные военачальники. Правда, принцев и герцогов не трогали: до них было не дотянуться, да никто бы и не поверил, что им отдались не добровольно. Принцы Карсир и Сутар, отосланные Клингором возвращать свои владения, вернулись несолоно хлебавши: полномочий применить силу у них не было, а миром их просто не пускали в их дворцы и замки. Они с трудом поддались на уговоры Клингора ограничиться письменными протестами, к которым Клингор присоединился, и подождать до личной встречи с королём, где, как говорил Клингор, их вопрос моментально решится.
Четыре принцевы провинции, а также города Карлинор и Линья с позором выгнали чиновников короля, сказав, что они не желают возвращения порядков канцлера под другим флагом. Король прислал по этому поводу протест Клингору. Тот вежливо ответил, что он не одобряет самоуправства своих подданных, но считает, что все вопросы должны быть по общему согласию решены на личной встрече руководителей рокоша с государем. Люди короля тоже не безгрешны.
И, наконец, город Линья, который был древнейшим и культурнейшим из городов Империи и ещё двадцать лет назад, оставаясь вассалом королевства Старквайя, числился республикой, равной королевствам, вспомнил о трюке, которым забрали общеимперский статус. Король Инсир попросил Линью избрать его консулом на время Великого Сейма, дав за это множество привилегий городу на срок своей жизни либо на десять лет. На Сейме он ходатайствовал о лишении Линьи статуса имперской республики, на что короли, раздосадованные, что в их среде появился имеющий два голоса, ответили немедленным согласием. Привилегии кончились (сам Инсир умер через три года), а после утраты имперского статуса Линья стала стремительно терять и другие права автономии. Ещё Инсир на волне энтузиазма по поводу привилегий выговорил королю право рекомендации кандидатуры консула, и консул давно уже практически назначался королём. А теперь Линья избрала консулом, причём пожизненным, но не в пример другим, без права наследования и рекомендации преемника, принца Крангора. Новый консул ходатайствовал перед Императором о восстановлении имперского статуса города-республики, которого город Линья был лишён хитростью. Отсюда оставался один шаг до провозглашения независимости Линьи. Вдобавок после потери Линьёй имперского статуса отпали три её колонии, подчинявшиеся республике, но не королевству Старквайя. А ныне они выразили готовность вернуться в состав союзного государства, если оно будет независимым.
Таким образом, положение в стране накалялось, король собирал крепкую армию, назначил заместителем командующего генерала Иня Луараку, который в порядке отвёл свой корпус после поражения под Колинстринной. Командующим он стал сам. Король понимал, что разговаривать с Клингором без армии за спиной бесполезно.

***

В Колинстринну явился принц Атар, стоявший с армией недалеко на северо-западе. Гость был вторым по возрасту среди вождей рокоша: ему уже почти исполнилось сорок лет, в волосах появилась первая седина. Он приходился нынешнему поколению принцев дядей. Принц прибыл лишь со свитой и заказал оружие. Во время личного приёма он пожелал Ангтун, но хозяин спокойно ответил, что рабыня беременна, и пришлось принцу выбирать другую служанку. Официального приёма принц просил не устраивать, а про политику спросил лишь одно: способен ли Тор поднять оружие против своих старых друзей? Мастер спокойно ответил:
— Если старый друг нападёт на мои земли, на моих людей либо сделает что-либо бесчестное по отношению ко мне и к тем, за кого я отвечаю, он перестанет быть моим другом.
— А если этого не случится?
— Первый я оружие не подниму, кроме как в ответ на тяжкое оскорбление, — отрезал Тор, подумав при этом о принце Крангоре, которого он теперь к числу друзей точно не относил.
Он не знал, что в ответ на эти слова Атар подумал о том же принце, поскольку история с письмом разнеслась повсюду. Поэтому Атар решил не задавать второй вопрос, который вертелся на языке: об отношении к независимости Линьи.

***

Выполнив свою задачу, часть войск союзных королевств покинула Зоор, получив щедрую награду от короля. Первыми оставили город воины королевства Зинтрисса. За ними ушли хирринцы, троминцы, отряд Линны. Остались лишь контингенты Императора, Колины и Валлины, так что уже было видно, кто наблюдает за ситуацией, желая не упустить момент вмешаться к своей выгоде, а кто не хотел бы нарушения status quo. Король чувствовал, что принц Клингор вот-вот получит предложения от некоторых добрых соседей о признании его князем в обмен на территориальные уступки (Линна и Трома) или же на поддержку в войне другого государства с законным королём (Зинтрисса и Хирра). Точно так же обстоит дело с республикой Линья. А войска народа Шжи под предводительством Ляна Жугэ подтянулись к границам княжества Ликангс, то есть практически к границам королевства. Зинтрисса их пропустила и снабжала, чётко показывая, на что она нацелилась. Жугэ, конечно же, разгромит войско княжества, как следует пограбит, а удержать столь отдалённое от Шжи владение даже не будет пытаться. Зинтрисса вмешается как миротворец и посредник. В результате княжество будет поглощено Зинтриссой (неважно, формально или фактически). А Старквайе, которая могла бы просто прикрикнуть и прекратить эти попытки, будет не до вмешательства: идёт гражданская война.
Единственное, что радовало короля — обилие денег. Почти патологическая скупость канцлера, над которой король подсмеивался, не позволила ему разорить казну даже в критический момент. Сокровища самого старика и его семейства очень кстати её пополнили. Так что вновь собранная шестидесятитысячная армия могла быть в любой момент усилена наёмными войсками практически в том же количестве, если бы наёмники не были обоюдоострым оружием, к которому стоит прибегнуть лишь в критический момент. И король рассчитал, что ему самое важное не допустить нового разгрома, такого, как под Урлинором или Колинстринной. Даже после поражения его силы будут возрастать, а мятежников — слабеть. Насчёт Колинстринны король, после совета с генералами, понял, что, если она будет на стороне противника, понадобится десять тысяч воинов, чтобы изгнать Тора. Если Тор будет на его стороне, понадобится десять тысяч воинов, чтобы защитить его от натиска основной армии принца. Так что лучше всего, если кузнец потребует в качестве условия вассалитета разрешения оставаться нейтральным в этой гражданской войне (но этот вывод монарх генералам не высказал, повелев им быть готовыми атаковать либо защитить Колинстринну). А что кузнец так поступит, король почти не сомневался — лишь бы гнев на до идиотизма влюблённого принца Крангора не толкнул новоиспечённого владетеля на неразумные действия.
Впрочем, немного подумав, король решил, что Крангор поступил достаточно хитро. Ведь очевидной реакцией Тора было бы обидеться и совершить какой-нибудь агрессивный поступок. А тогда Крангор под предлогом личной войны преспокойно захватил бы Колинстринну. «Далее, если бы я сам дал волю своей обиде» — рассуждал король, — «то спровоцировал бы конец перемирия и оказался ответственным за возобновление бунта и за провозглашение независимости Линьи». Таким образом, единственным вариантом, когда Крангор оказался не в серьёзном выигрыше, был состоявшийся, когда молва о его поступке разошлась по всей Империи, и смеялись над всеми: королём, отбившим любимую у Мастера, Тором, который её упустил, и Крангором, который сунул нос в чужое письмо.

***
 
Когда шло письмо от Толтиссы, Тор был занят, можно сказать, авантюрой. Во время амнистии к Тору присоединился ещё один лидер разбойников из гор Ломо: Серый Беркут Юй Кроаннон. Кроаннон тоже был ранее браконьером и прекрасно знал горы. Тор попросил его организовать отряд горных стрелков, но Кроаннон с трудом отобрал лишь пару ребят, которых согласился учить. Он попросил разрешения браконьерствовать ради обучения. Тор, улыбнувшись, сказал, что можно, но не часто, и приносить долю добычи сеньору, не говоря, где она добыта. Юй тоже улыбнулся и принял условия.
В Колинстринне теперь регулярно собирался базар. На один из базаров пришли пара экзотического вида личностей: хролинцы. Народ хроло жил в горах Ломо на высоте трёх–четырёх вёрст. Язык их был совершенно необычным, хозяйство тоже. Они разводили лам, альпак и овец, из шерсти их делали исключительно мягкую и приятную в носке ткань, высоко ценившуюся знатью, а также собирали ценные лекарственные травы, росшие лишь на высокогорье, в частности, орех кока. Среди девятнадцати деревень баронства была одна деревушка этого народа, имя которой на языке хроло было для старков почти непроизносимо, и поэтому её называли просто Девятнадцатая. В это поселение вела одна-единственная тропа, по которой конник не мог проехать, поэтому бароны давным-давно её не посещали.
Прибывший на базар староста Девятнадцатой деревни, имевший даже старкское имя Кис Тамитакис, а на языке хроло называвший себя примерно как Крстмткитлн, принес дань от десяти дворов деревушки: четыре ламы, четыре альпаки и два тюка шерсти. Одет он был в длинное толстое шерстяное пончо с геометрическими узорами, широкополую шляпу, шерстяные безрукавку и штаны с кисточками, холщовую рубашку и кованые сапоги.
Кис Тамитакис был удовлетворён торговлей, сама Эсса скупила у него почти все травы. Она хотела было купить также шерстяной шёлк, но Тор удержал её. Он твёрдо потребовал от старосты проводить его и Кроаннона в деревню. Горец на это внешне отреагировал крайне бесстрастно (на его медном лице было невозможно прочитать хоть какие-то эмоции) и сказал, что в деревню на коне не поднимешься, однако несколько лет назад Серый Беркут к ним приходил, так что путь знает и может сам привести сеньора. Серый Беркут ничего не ответил, но взгляд его подсказал владетелю, что в этом предложении есть подвох. Мастер повторил своё требование уже тоном приказания, и на следующее утро маленький караван из непроданных лам, навьюченных покупками и едой, двинулся в горы.
Подъём был действительно тяжёлым, а высокогорье непривычно Тору. Но за три дня они поднялись к последнему повороту, и тут Мастер ощутил опасность. Он снял арбалет, взвёл его, Кроаннон насторожил свой лук и выразительно посмотрел на невыразительные лица старосты и его спутника, ради экономии еды жевавших орехи колы. Интуиция Тора не обманула. В некоторый момент он упал, и над его головой просвистела стрела. Стрелявший, судя по всему, неплохой стрелок, но никчёмный воин, высунулся в радости от удачного выстрела, и сразу же получил арбалетный болт и стрелу Кроаннона. Тот, как только Тор упал, моментально выскочил из-за камня, где укрывался.
— Значит, вы знали, что впереди засада? — сказал Тор, поигрывая ножом перед горлом старосты.
— Она у нас всегда стоит, — спокойно ответил староста.
— И много там людей? — спросил Тор.
— Обычно один, если не предупреждены об опасности. Если незнакомец не показывает знак нашего друга, он должен быть убит либо тяжело ранен.
— А зачем ранен?
— Используем для девственниц и для улучшения крови. Потом убьём.
Тор уже слышал об обычае немногочисленного и очень древнего народа хроло, жившего по всему высокогорному кольцу кратерных гор Ломо. Девушка не могла выйти замуж, пока достойный чужак не лишал её девственности. А гостя приглашали улучшить кровь с женщинами деревни. Но гости бывали в этих деревнях крайне редко.
— Ну и что ты скажешь об убитом парне?
— Он был лишним человеком. Его не жалко.
«Лишний человек» появлялся у подобных народов, когда подросший мужчина либо женщина не находили себе места в их строго ограниченном мире. Он должен был либо погибнуть, либо уйти.
Деревня состояла из двух десятков дворов. Домики были каменными. Даже сараи для скотины и те делались здесь из камня, потому что за деревом надо было спускаться далеко вниз. Разреженный воздух делал людей медлительными и внешне флегматичными. А что скрывается под этой невозмутимостью, Тор уже понял.
Тор через старосту объявил всем, что они платят не столько, сколько обязаны платить сеньору по старым добрым положениям. Полагается с каждого двора в год по ламе, альпаке, тюку шерсти и три сажени шерстяного шёлка. А поскольку они умышляли на жизнь сеньора, отныне они будут платить ещё четыре тюка всевозможных лекарственных трав со всей деревни. Тамитакис ответил:
— Справедливо, владетель. Но я напоминаю, что по старым добрым обычаям мы вообще не должны были давать дань не на пороге своего дома. То, что мы дали,  наше доброхотное приношение.
— Согласен, поскольку несколько лет вы вообще ничего не давали. Вот сейчас я на пороге ваших домов, и чтобы завтра всё было собрано, и ты, Тамитакис, со мной и со своими людьми отправитесь доставлять дань. А заодно, нет ли у вас больше лишних парней? Серый Беркут взял бы их в свой отряд.
— Есть ещё один лишний парень. И ещё одно дело. У нас тут пять девственниц замуж выйти не могут: несколько лет в деревне никого не было.
— Нечего на меня смотреть! Недостойны вы, убить меня хотели. Беркутом обойдетесь.
— Ну, может, хоть мою дочь? — умоляюще сказал Тамитакис.
И Тор понял, что для сохранения престижа старосты деревни он вынужден будет на это пойти. После этого староста с облегчением стал выговаривать ещё дня три на сбор дани, заодно потчуя высокого гостя. Овечий кумыс и мясо с травами пришлись по вкусу неприхотливому Тору, и тот согласился — на самом деле нужно было отдохнуть после подъёма. А предстоял ещё не менее трудный спуск. Кроаннон, немного знавший язык горцев, сообщил, что они после обсуждения решили: поскольку Владетель крепко держит низ и обеспечивает безопасность, платить ему дань и иметь возможность свободно торговать выгоднее, чем попытаться убить его. Тор улыбнулся: такая простота ему нравилась больше, чем ухищрения обычных крестьян. Он предпочёл громогласно объявить о праве свободной торговли Девятнадцатой деревни в любое время и в любом месте владения, и деревня сдержанно радовалась. Кроаннон заодно сказал, что у него был значок друга деревни, но в ходе своих разбойничьих авантюр потерял его, и теперь придется вновь зарабатывать (что он и проделал за четыре ночи).
На следующий день Тор увидел в подзорную трубу ещё одну деревню в той же высокогорной долине. Сколько он помнил, на карте была обозначена всего одна.
— А это деревня какого сеньора?
— Имперского рыцаря Урса Шончарлинга, тысячника из Первой Айвайской Армии.
От этих слов повеяло историей объединения Империи. О таком соседе Тор даже не знал. И он, взяв с собой и с Беркутом «лишнего парня», Тамитакиса и ещё одного крестьянина, двинулся туда. Дорога была достаточно ровная и широкая. Это поселение явно привыкло жить в безопасности за спиной другого. А за новой деревней долина кончалась, начинался хаос гор, прорезанных, как установил по карте Тор, узким и непроходимым ущельем речки Арицассы, впадающей в озеро Ломо. Так что долина казалась отрезанной и от всего остального народа хроло.
В деревне равнодушные с виду крестьяне показали ему господский дом. Он выглядел очень старым, но не запущенным, и, в отличие от крестьянских, частично был построен из дерева. В приёмном зале на кресле сидела мумия рыцаря в доспехах времён начала Империи. Это и был сеньор деревни. Тор вступил во владение ею как выморочной, велел захватить мумию рыцаря с собой, чтобы похоронить с почётом, и задержался ещё на пять дней, чтобы собрать дань с двадцати дворов этой деревни и подготовить к браку трёх девственниц (здесь повода отказать не было). В деревне было две лишних девушки и два лишних парня. Парней Беркут взял себе в отряд, а девушек Тор забрал в услужение к Эссе.
Впоследствии выяснилось, что эти две деревни сообщались с другими деревнями народа хроло. Из Двадцатой деревни вела узкая тропинка вниз, по которой даже лама не могла пройти. Внизу была пещера на берегу озера Ломо, где хранилась лодка. На этой лодке отвозили женихов и невест в другие деревни хроло. Этим контакты и ограничивались. Но обмен был достаточно интенсивным, потому что соблюдалась строгая экзогамия. В частности, оба села этой долины могли родниться между собой лишь через три поколения, как и любые два других. Брак внутри одной деревни не допускался.
Таким образом, Тор приобрёл ещё одну деревню.
После письма отвлечься от неприятных мыслей (и, может быть, не сделать глупость по отношению к Линье и принцу Крангору) помогло ещё одно. Граф Лукинтойрас попросил помощи в борьбе против банды, терроризировавшей его графство. Мастер на первый раз согласился помочь бесплатно, оговорив, что в дальнейшем будет воевать лишь за достойную плату. Преследование привело в сельцо на берегу озера Ломо, где была база бандитов. Те полагались, стандартно, на засаду, но Тор с Беркутом заранее поняли, где она расположена, люди Беркута забрались выше и расстреляли бандитов, после чего разгромить деморализованную банду не составляло труда. Повесив главарей, каратель взял остальных разбойников в плен для продажи в рабство, забрал из домика бывшего владельца земель награбленную шайкой добычу и огляделся вокруг. Деревушка Ломолинна из двух дюжин рыбацких дворов была загажена и разграблена, но место оказалось исключительно красивым: пляж, скалы, чистая вода в озере, лесок за деревней. И он купил эту деревню у графа, который посчитал продажу выгодной втройне. Во-первых, Ломолинна была полностью разорена и давно уже не давала никакого дохода. Во-вторых, улучшались отношения с активным соседом. В-третьих, граф вообще считал эту покупку глупостью со стороны Тора, поскольку единственная дорога пролегала через владения графа, и в дальнейшем можно было спокойно повысить пошлины за проход по этой дороге. Пока что по договорённости три года ходить можно было свободно. Ввиду того, что деревня была разорена, владетель на первый раз взял с жителей лишь символическую дань рыбой для пира победителей, взамен раздав часть захваченной добычи и оговорив, что на следующий год они будут платить нормальную дань.
Призадумавшись, Мастер решил, что в соответствии с общим духом преобразований, ему выгодно восстановить старинный обычай, что никто не обязан давать дань вне своего дома. Конечно, ему самому было не очень удобно, зато с гарантией он вынужден был каждый год посетить все крестьянские дворы и лично посмотреть, как идут дела. А уж дворянин с десятком дворов, по его мнению, просто обязан был это делать!
И ещё одно важное для Тора событие произошло примерно в это же время. У короля родился сын-наследник Картор.

***

Прискакал давно ожидаемый вестник: принц Клингор собирается посетить Колинстринну вместе с одним из отрядов своей армии и ждёт, что его вассал Имперский Рыцарь Тор Кристрорс, как полагается по этикету, на границе владений встретит сюзерена со своим войском. Местом встречи назначена дорога от Ирсана к Райсорансу, время встречи — через четыре дня. Эта дорога шла на север от Ирсана и проходила через селение Иканорна, принадлежащее Колинстринне и находящееся под управлением Росса Адинкура и ещё одного мелкого дворянина о четырёх дворах. Живущие там крестьяне-граждане подчинялись лишь Владетелю напрямую.
Тор поднял всё своё войско и вассалов, живших поблизости. Два дня на сборы, два дня на дорогу и вечером накануне встречи войско расположилось лагерем на границе его владений. Под предлогом военных учений он приказал лагерь обнести частоколом, окопать рвом, а у ворот заготовить деревянные колья для обороны от конницы.
Принц с полутысячей конницы подошёл к границе лишь на следующий день к вечеру. Он посмотрел на лагерь, из которого вышел хозяин вместе со своими вассалами, полусотней конницы и полусотней тяжёлых пехотинцев, и одобрительно помахал рукой. Когда Тор подъехал и соскочил, чтобы придержать стремя принца, принц сам легко спрыгнул с коня (он был без доспехов, лишь с мечом и кинжалом работы самого Мастера у пояса) и одобрительно похлопал владетеля по плечу.
— Молодец! Отлично учишь армию! Это скоро пригодится.
Тор преклонил колено.
— Твоё высочество принц! Я рад тебя видеть на границе своих владений. В соответствии с имперскими законами, я должен сообщить тебе: поскольку я поднялся от привилегированного простолюдина до титулованной знати, старая вассальная присяга становится недействительной и прошу тебя принять мой формальный отказ.
— Слышал я, что ты вовсю восстанавливаешь старые порядки. То, что ты сейчас сказал, точно соответствует имперским законам. Я освобождаю тебя от присяги простолюдина и готов принять твою присягу как знатной особы.
— Я знаю, что вассальный договор двух владетелей — дело очень непростое. Теперь у меня есть законник и вассалы, и по этой причине я не могу принести присягу кому-то, пока не обсужу основные положения со своим законником и не оглашу их перед моими вассалами. Посему я сейчас вечером приглашаю всё твоё войско на дружеский пир с моим войском, а завтра утром тебя вместе с достойной свитой направиться ко мне в замок, где я подготовил скромный приём в твою честь и где мы сможем обсудить всё детально.
Принц понял, что тем самым его войску не даётся разрешения на проход через земли Колинстринны. Тор вдобавок уточнил ситуацию.
— Твоё войско, как я слышал, направляется к Нотрану. Чтобы не заставлять его делать далекий обход, я согласен на проход тех воинов, что сегодня пришли с твоим высочеством. Они могут следовать в Нотран по той части дороги на Ирсан, которая проходит через мои владения, то есть через селение Иканорна.
«Кузнец станет беспощадно торговаться!» — решил принц. — «Ничего, я найду, как сформулировать уступки таким образом, что они сами сойдут на нет через некоторое время. Или как заставить его прекратить думать о торговле».
— Великолепно! Сейчас отдохнём и попируем в твоем лагере, а затем я отправлюсь с тобой в замок обсуждать вассальный договор.
— Зачем же в лагере, твоё высочество? На поле перед лагерем уже приготовлены пиршественные столы. Вот ты с высшими военачальниками будешь пировать в лагере, в моём шатре.
Принц в душе скрипнул зубами. Владетель Колинстринны пока что держал дипломатическую дуэль на равных. А открыто Клингору осталось лишь согласиться.
К вечеру следующего дня Тор с принцем и их свиты въехали в двери замка-мастерской. Часть подмастерьев и гарнизона ускакали ещё ночью, и принца встретил небольшой, но крепкий, отряд, выстроенный как почётный караул. Принц похвалил себя за предусмотрительность: отдал приказ своим совершить налёт на замок, лишь если он ночью пришлёт вестника с сигналом к атаке. «Испортил бы отношения и положил своих конников зря… Да и стал бы посмешищем всей Империи», — подумал принц. — «А сейчас сигнала не будет».
Принц, конечно же, рассматривал захват Колинстринны как не очень желательный ход событий. Но занять внезапным налётом замки с минимальными жертвами, чтобы вынудить их хозяина быстро согласиться на вассальную присягу, а затем дружественно освободить их без грабежа и насилий с выкупом в виде пира — это было бы нормально и почётно.
Пир в замке-мастерской проходил крайне напряжённо. Тор следил, чтобы не сказать лишнего слова. Приходилось вести диалог в следующем стиле.
— Почему бы не обсудить, какие территориальные приращения можно было бы гарантировать твоему владению? Так и просятся к нему Ирсан с его графством.
— Окрестные земли находятся в твоём временном управлении. Никто пока не признал его постоянным.
— Можно бы было обсудить размер войска. Мне он не очень важен, ведь ты снабжаешь моих полководцев оружием.
— Я ещё не установил порядок в своих владениях и не могу сказать, сколько войска я смогу собрать.
Эсса не понимала, почему Тор отвергает все попытки принца выяснить, какие уступки мог бы он сделать при заключении договора о вассалитете: ведь принц даёт очень многое. Несколько раз натолкнувшись на жёсткую дипломатическую оборону, Клингор, радушно улыбаясь, полусказал-полуспросил:
— Ты, конечно, не откажешься отправить со мной часть твоих добрых молодцов. Безусловно, на подмастерьев я не претендую.
Тор так же «радушно» ответил:
— Не буду возражать против этого. Послезавтра утром соберу своих воинов и вассалов, и  твоё высочество возьмёт тех из них, кто добровольно пойдёт с тобою.
Принца это устроило. А вот разговор о вассальном договоре так и не удалось завести, и стало ясно: это не торг, возобновления вассалитета не будет. Тогда Клингор, попутно всё время тонко ухаживавший за Эссой, решил подпустить идею.
— Я тебя понимаю. Сейчас твоё владение богатеет, а в королевстве положение неопределённое. Почему бы тебе, Тор, не принести вассальную присягу непосредственно Императору? Пока что ты имеешь полное право это сделать. Представляешь, моя богиня Эсса: ты была бы княгиней, а твой муж — князем. Я слышал, ты уже присоединил пару деревень. А как князю можно было бы добавить и штуки три города, станет мощное и богатое княжество Ломо.
— Я не понимаю, — мягко сказал Тор, — твоё высочество идет на соединение с королём и в его распоряжение, а меня ты как будто подбиваешь начать мятеж.
— Какой же мятеж? Ты же не нарушаешь законов Империи!
— Я нарушаю права нашего королевства.
— Не больше чем Крангор, который послал ходатайство о восстановлении имперского статуса Линьи.
— Да. Но даже этот гордец независимость Линьи не провозгласил. Лучше давай выпьем.
Клингор понял, что Тор не простил поступок Крангора (да, впрочем, он был уверен, что этого кузнец не забудет) и втайне порадовался чёрной кошке, пробежавшей между двумя практически независимыми от него военачальниками на флангах его войска. Заодно он почувствовал, что Мастер считает возобновление военных действий неизбежным. Впрочем, сам принц не считал так. Он знал это.
Эсса поняла, что на каждое предложение принца Тор отвечает практически отказом, хотя пытается этот отказ сформулировать уклончиво. Она перепугалась, что сейчас два самых дорогих ей человека перессорятся между собой и начнут смертельно враждовать. Хозяйка предложила развлечь гостя пением и танцами. Хозяин охотно согласился. Пела и владетельница, и дамы, которые сейчас «отбывали повинность» в её замке. Но принц пожелал Ангтун, которая танцевала в венках из цветов. И опять отказ! Ангтун беременна. Эсса не выдержала.
— Поскольку наш гость может быть недоволен нашим приёмом, я буду считать своим приятным долгом скрасить его одиночество.
— Благодарен тебе, моя любимая! Я не смел на это надеяться, — сказал принц.
Эсса ужаснулась, что же она сделала, но обратного пути не было. Да, по совести, принц был и остался её первой любовью — а сколько приключений у её мужа!

На следующий день принц пожелал посетить мастерскую Тора. Он с похвалой отозвался об его оружии, в том числе и о своём личном. Мастер, чувствуя, что эта похвала искренняя (хотя, может быть, сам предмет был выбран таким образом, чтобы сгладить впечатление от вчерашнего), стал показывать ему свои последние эксперименты.
— Этот меч я сковал перед твоим приходом. Первый более или менее удачный опыт. Вот сколько неудачных, — и Тор показал кучу кривых коротких мечей и кинжалов, примерно половина из которых была поломана.
— Что же в нём особенного? — спросил принц, глядя на невзрачный короткий кривой меч, взвесив его в руке и подивившись его лёгкости.
— Посмотри, твоё высочество.
Тор взял один из кинжалов, попросил подмастерье напасть на него с трофейным двуручным мечом, и меч оказался разрезан!
— Вот это да! И это неудача! — искренне воскликнул принц. — А что же тогда удача?
— Подожди, твоё высочество! — сказал Тор. — Напади-ка на меня ещё раз с палицей, — сказал он подмастерью.
Палица тоже разлетелась пополам, правда, по рукоятке, так что нападение было несколько театральным.
— Ого! — выдохнул принц.
— Подожди, — ответил Тор. — А теперь ещё раз с мечом.
И при попытке разрезать меч кинжал разлетелся на куски.
— Очень острое, но хрупкое и быстро устаёт. Все эти предметы разлетятся на втором-третьем ударе. А этот меч выдержит не меньше пяти, а то и все десять.
— А как ты определил?
— Я этот сплав уже чувствую. Погляжу на него через шпат и всё становится ясно.
— Так это прекрасный меч! Я буду носить его как оружие последнего шанса, если придётся пробиваться через толпу врагов. За пять ударов я кучу трупов и калек навалю, у стольких же оружие порублю, остальных перепугаю и спокойно уйду, — с горящими глазами сказал принц.
— Это мой подарок тебе, друг! — вдруг тепло сказал Тор и улыбнулся.
Принц понял, что ситуация ещё хуже. Мастер хорошо к нему относится, но власть уже взяла над кузнецом верх: он рассчитал, что нужно для владения, и будет делать именно это.
— Великолепно! Только поставь на нём свой знак. — И Клингор тоже искренне улыбнулся.

***

Утром следующего дня состоялось нечто вроде смотра. Собрались многие вассалы и воины Тора. Глашатаи говорили, что присутствие необязательно, принц Клингор будет набирать в свою армию добровольцев. Перед смотром принц, которому пришла ночью в голову блестящая идея, скупил все целые неудачные острые мечи и кинжалы и взял слово в дальнейшем тоже продавать эти неудачные экземпляры только ему. Про себя он подумал, что это — идеальное оружие для наёмного убийцы, особенно если как следует его отравить…
Владетель сразу поставил точки над «i». Он объявил, что любой из его воинов и вассалов имеет право присоединиться к королевской армии, возглавляемой принцем Клингором. При этом воин исключается из списков отряда и при возвращении должен быть заново принят в него. Вассал идёт как дворянин, а не как вассал Тора Кристрорса и не должен никогда пользоваться значком Колинстринны. Это было неотъемлемое право дворянина — участвовать в любых сражениях, кроме тех, которые велись против его сюзерена и его короля. Принц набрал примерно двадцать добровольцев и попросил у Тора дать им командира. Тот твёрдо отказал:
— Эти воины пошли за тобой как свободные граждане, имеющие право выбора. Я к их дальнейшим действиям никакого отношения не имею. Они не имеют право пользоваться моим значком и моим боевым кличем.
Тут принц решил, что настала пора тоже вставить иголку под ноготь Тору. Он обратился к Эссе, которая была очень смущена, поскольку в последние две ночи опять вспомнила свой «медовый месяц» с принцем, и чувствовала, что такого больше никогда не повторится (да, честно говоря, она повторения больше не хотела, хотя и не была ни капли разочарована: принц был с ней исключительно нежным, обходительным и ласковым любовником).
— Моя возлюбленная! — обращение было демонстративным. — Приведи нашего сына. Я должен его признать.
И Эсса, и Тор признались в своё время принцу, от чьего семени этот мальчик. Отказать теперь было нельзя.
— Я, принц Старквайи Клингор Энгуэу, перед собравшимися благородными гражданами подтверждаю, что этот ребёнок Лир — плод моего семени и чрева девушки Эссы, которую я взял непорочной. Он плоть от плоти и кровь от крови моей. Если Владетель Тор Кристрорс умрёт (а я желаю ему жить долгие и долгие годы), я обязуюсь взять в жёны упомянутую Эссу, нынешнюю его жену и мать моего сына, и узаконить Лира как своего наследника. А сейчас я, по законам Империи, не имею права забрать ребенка у того, кто честно исполняет обязанности его отца, до тех пор, когда сын не достигнет возраста, пригодного к службе. Я объявляю Лира основателем нового благородного дворянского рода Клинагор. Встань, мой сын Лир Клинагор, первый в своём благородном роде!
— Я подтверждаю правоту слов его высочества принца Клингора, — сказал Тор, побледнев (удар был в самое сердце! Один сын уведён королем, второго уводит принц) — Я клянусь, что Лир Клинагор будет наследником моего достояния, моего рода, моего титула и моих привилегий, но лишь если отец по крови не призовёт его к себе на службу или не узаконит Лира.
Эта последняя оговорка была местью принцу и ответным ударом, но ведь одновременно била по Лиру! Если бы принц признал сына раньше, это было бы подъёмом Лира по иерархической лестнице. А сейчас оно могло стать его понижением: первый в своём роде, но всё, что подобает роду, нужно добывать самому. А наследнику принца быть наследником Владетеля Колинстринны… Что ж, так часто и создавались большие княжества, но так не будет сейчас!
Тор, вспомнив устное предостережение, сопровождавшее письмо Толтиссы, немедленно собрался вместе с Эссой и несколькими воинами. Они решили ехать верхом. По дороге их кавалькада обогнала отряд принца, который теперь двигался медленнее — в нём были пешие воины. Тор направлялся в столицу королевства. И торговаться в Зооре за условия вассальной присяги он не был намерен. А принц приветливо помахал им рукой и проводил маленький отряд долгим взглядом. Яд он в эту семью заложил, и отрава сработает скорее рано, чем поздно… При этом, правда, пришлось взять на себя обязательства, но лишь служащие к чести благородного человека. С такими мыслями принц продолжил путь к Нотрану, где, как он чувствовал, развернутся важнейшие события всего рокоша.

***

Столица королевства Старквайи и бывшая столица всей Империи Зоор расположен на полуострове. В отличие от Линьи, места здесь ровные. Город расползся вёрст на десять во все стороны и защищён тремя концентрическими стенами. Как со стороны материка, так и со стороны порта Зоор выглядит неприглядно. Путника встречают кварталы отребья, настоящие трущобы. Приличные люди селятся внутри второй стены, а знать и король — внутри третьей. Зоор намного моложе Линьи, ему всего около пятисот лет. За это время его трижды уничтожали дотла, так что памятников старины в нём не сохранилось. Главные достопримечательности Зоора — невероятное количество маленьких церквей (говорят, их сорок сороков), многие из которых красивы, и, конечно же, королевский дворец. В отличие от большинства других городов, лобное место находится не вне стен, а в самом городе, правда, в районах трущоб.
Когда Тор с женой под вечер прибыли в Зоор, что-то подсказало Мастеру первым делом подойти к дворцу. Охрана, услышав его имя, сообщила, что велено его со свитой немедленно принять в гостевые комнаты, а король и королева переговорят с ним при первой возможности. Искать таверну либо постоялый двор не пришлось.
Поскольку у короля время расписано на дни вперёд, публичная аудиенция была назначена через четыре дня. Но одновременно пришло приглашение на неофициальный прием у королевы на завтрашний вечер. А днём Тор ходил по городу, уговаривая известных ему рудознатцев переехать в Колинстринну. К вечеру он понял, что совершил ошибку, пытаясь в столице найти действующего известного специалиста. Здесь жили либо уже пожилые рудознатцы, в основном занимавшиеся консультациями, обучением молодых и «экспертизой» находок действующих мастеров, либо только что подготовленные их ученики. Настоящие мастера ездили по Империи. Лучший знаток гор Ломо, в частности, сейчас, по слухам, был очень далеко, в северных горах Колины по приглашению тамошнего короля. Положившись на интуицию, Тор договорился с молодым рудознатцем Хоем Аюлонгом, который получил рекомендацию на мастера и теперь должен был представить цеху свою мастерскую находку либо рецепт. Что валлинец учился в столице Старквайи, в Империи было обычно. Лучшие рудознатцы на самом деле были в Айвайе, но туда добираться было слишком далеко.
Приём выглядел на первый взгляд как семейное мероприятие. Никого лишнего, Тор с женой и королева с ближайшими слугами. После краткого формального представления Тор ушёл в мужскую комнату, где ему подавали угощение и развлекали музыкой и танцами, а женщины остались в приёмной королевы. Эсса, познакомившись с Толтиссой, быстро попала под её очарование и рассказала о «предложении» принца Клингора. Толтисса иронически посмотрела на неё и спросила:
— Что же, достаточно извести мужа, чтобы стать княгиней?
Эсса отшатнулась от прямоты высказывания и жёстко ответила:
— Принц таким предложением убил мою любовь к нему. Я ещё раз поняла, что для него я — лишь шахматная фигура. Может быть, не пешка, но ладья, которую можно принести в жертву в эффектной комбинации и выигрыш которой чаще всего выигрыш партии.
— И не королева, — ехидно добавила Толтисса.
— Да, и не королева! Я представила себе жизнь среди презирающих меня дам высшего света, с мужем, на каждом шагу пускающимся в новые любовные приключения… Даже если Клингор действительно станет князем, я бы не хотела стать по сути его наложницей и рабой. А династический брак сразу и формально низведет меня.
— Да… Я почему-то уверена: сейчас принц восхищается своим умом, как он подцепил тебя на крючок. Теперь вижу, что такая женщина, как ты, могла вернуть мужа с края того света. Ладно, пусть умные мужчины будут и дальше уверены, что провели нас, глупых женщин… А я буду молчать о нашем разговоре. Да и ты, как я вижу, редко с кем распускаешь язык.
— Я понимаю теперь, как ты очаровала моего твердокаменного мужа. Я вижу, что сейчас он по положению своему вынужден бывать с другими женщинами, но смотрит на это как на тяжкую обязанность, а не как на увлекательную охоту.
Толтисса тонко и грустно улыбнулась.
В мужскую комнату на несколько минут зашёл король. Тор хотел было сразу присягнуть ему, но монарх расхохотался и сказал, что это надо будет сделать публично и в торжественной обстановке. Он лишь предупредил новоиспечённого владетеля: в данный момент и сам не может отомстить Крангору, и помочь другому не сможет, если тот решит свести счёты по праву личной войны. Затем он спросил, правда ли, что Тор присоединил ещё две деревни? Мастер подтвердил слух. Король взял с него слово больше не расширять владения, поскольку привилегии, которые он получает, исключительно высокие, но не резиновые. После этого король и владетель вышли к женщинам, обменялись несколькими комплиментами и выпили по бокалу прохладительного напитка. Толтисса спросила Тора, чем он занимался сегодня? Тот ответил, что пытался найти рудознатца для помощи в работе. Но нашёл лишь подмастерье, рекомендованного на мастера, и пока что пришлось этим удовлетвориться. Королева похвалила его за то, что он ищет людей, а не вещи, и уточнила, кого ещё он хочет найти. Тор ответил, что планировал лишь рудознатца. На это бывшая возлюбленная ехидно заметила:
— А ты не подумал, Мастер-оружейник, что тебе нужен ещё архитектор? Что обществу, которое ты и твоя жена, организовываете, а также твоим воинам и их начальникам, нужны портной, сапожник, ювелир и шелкомодельер? И даже тебе для твоей работы нужно было бы ещё как минимум три мастера-кузнеца, алхимик и мастер-бронник. Узко смотришь, Мастер! Об остальных подумай сам, всё равно за один краткий визит всех не найдешь. В качестве помощи в обучении твоих дворян я рекомендую прибыть к тебе паре гетер хорошей репутации, кончающих карьеру, но не выходящих замуж. Они будут учить девушек и женщин манерам, танцам, поэзии и этикету. Есть у меня на примете и добронравный музыкант, он будет учить твоих дворян, да и женщин тоже. А пару монахов и военных наставников тебе придётся искать самому.
— Я Колинстринну должен превращать в город?
— Пора! Столица владения из двадцати деревень должна быть городом, и неплохим.
Тор почесал в затылке и нехотя согласился. Эсса довольно улыбнулась: перспектива быть по сути дела княгиней ей была приятна больше, чем быть княгиней по виду. И княжество они с мужем создают сами, что ещё лучше.
На этом неофициальный приём был закончен.
Следующий день Тор потратил на поиск специалистов. Кузнецов, бронника, архитектора и алхимика он нашёл быстро. С военными наставниками дело было сложнее. С мастерами изящных цехов тоже не всё ладилось, хотя к поискам подключилась и Эсса. Она смогла на следующий день найти лишь портного, а шелкомодельера, ювелира и сапожника пока не удалось.
Настал официальный приём у короля. Было известно, что назавтра он выступает в поход для встречи с принцем Клингором. Тор принёс по всем правилам и без всяких оговорок вассальную присягу. Тогда король сказал:
— Поскольку ты, Владетель Колинстринны, ничего у меня не просил, я дарую тебе привилегии сам, и больше, чем если бы ты просил. Всё твоё владение, за исключением людей, тебе не присягнувших, полностью освобождается от всех налогов, кроме имперских, на срок моей и твоей жизни, но не менее чем на десять лет. Для твоей семьи и личных крестьян это освобождение вечное и наследственное. А взамен я требую, чтобы заказы мои и моих военачальников выполнялись в первую очередь.
— Благодарю и повинуюсь! — радостно произнёс Тор.
— Неужели у тебя нет никакой просьбы? — сказал король, и Тор почувствовал, что он просто обязан о чем-то попросить. Но он ведь и так получил намного больше, чем просил бы! А, есть ещё одно.
— Я и так сверх всякой меры облагодетельствован. Но я боюсь, твоё величество, что смута в нашем королевстве ещё не кончилась. Я не хотел бы поднимать оружие против тех, кто был моими друзьями. Я не буду поддерживать их, но просил бы освободить меня от участия в военных действиях против них. А в будущих войнах и смутах я всегда буду верным твоим полководцем.
— Ты ценнее как Мастер, чем как полководец. Обороняй свои земли, в будущем посылай своих людей и своего сына, когда он подрастёт. Я тебе запрещаю самому ходить в дальние походы. А сейчас ты обязуйся не пускать войска мятежников на свои земли и уничтожать разбойников.
— Обязуюсь, мой государь, что ни одно соединение, не дружественное тебе, не пройдёт безнаказанно через мои земли, и всеми силами искать и беспощадно уничтожать разбойников.
— Прекрасно! Этого достаточно. Я в ответ обещаю не пользоваться во время данного мятежа правом прохода через твои земли.
Лучшим во всём этом для короля было, что Тор сам озвучил неизбежность возобновления смуты и сам попросил о нейтралитете. Даровать нейтралитет по собственной воле было бы плохо и политически, и с военной точки зрения.
Многие при дворе были возмущены такими привилегиями нового владетеля и приписывали их влиянию королевы. Они не были неправы, но король в данном случае лишь милостиво разрешил Толтиссе убедить себя в том, что сам считал лучшим. Государь почувствовал, что в данной дипломатической схватке он начисто переиграл принца Клингора, и это придавало уверенности перед предстоящими тяжкими переговорами, которые, вероятнее всего, завершатся генеральным сражением.
На следующий же день Тор с новыми специалистами выехал к себе. Обратный путь занял больше времени, так как пришлось вести за собой обоз с мастерами, их имуществом и семьями. Поэтому Тор лишь незначительно опережал армию. Около Нотрана он увидел армию Клингора. Принц выслал вестника, спросившего, не враг ли Тор теперь? Получив ответ, что он имеет разрешение от короля не ввязываться в спор между королём и принцем, вестник ускакал и вскоре вернулся с пожеланиями счастливого пути и с рекомендациями не высовываться за границы своего владения, пока идут военные действия.
Тор на один день опередил встречу между королём и принцем. Но этому предшествовали события, которые Клингор инициировал ещё до прихода в Колинстринну, когда его посетил принц Атар. Племянник рекомендовал соратнику идти и без всяких церемоний вступить во владение своими землями в Сахирре. При этом дядюшке было рассказано о том, как «тепло» встретили в их владениях других принцев. Атар вспыхнул и ответил, что он-то церемониться с захватчиками не будет. Клингор поощрительно улыбнулся и пожелал удачи. И мятежный принц с тысячей всадников направился в Сахирру. За неделю два замка и два города оказались в его руках, а поскольку он выгонял сборщиков налогов, в Сахирре, до этого спокойной, разгорелось восстание. Но формально до получения известий от Клингора Атар занимал лишь свои владения.

***

Встреча была назначена между военными лагерями принца и королевской армии. Король прибыл на встречу с сотней воинов, а Клингор всего с полутора десятками. Заметив такое неравенство, король сразу насторожился, зная братца: «Хитрец явно что-то задумал и желает вызвать меня на нападение во время переговоров».
Принц, отъехав от своего лагеря, тихо напомнил охране:
— Помните, как учились! Если на нас нападут, сразу выхватывайте кинжалы и режьте, а не колите! И сразу все на короля. Первый сносит охрану, второй обезоруживает, третий убивает. Я короля трогать не могу, он мне брат.
Принц подумал: «Убьёшь случайно брата, так проходить покаяние и очищение. А корону нужно брать немедленно». В мечтах у него уже вырисовывалась картина, как король нападает на него, как в схватке короля смертельно ранят, принц своим громовым голосом останавливает схватку, подхватывает короля на руки, выносит из шатра и проливает над ним горькие слёзы, скорбя о своем брате.
— А не будет ли мне плохо, если я убью короля? — тихо спросил молодой охранник старого.
— Обычаи не помнишь! Сразить короля в бою — великая честь. Тем более если он нападёт на нас первым.
Встреча короля и вождя восстания началась с взаимных упреков.
— Привет, братец! — ласково приветствовал Клингора король.
— Желаю всего наилучшего, старший брат и государь. Поздравляю тебя с избавлением от тирании канцлера и его внучек.
— Ты не очень спешил ко мне, брат.
— Не хотелось утомлять войско зря, государь.
— Или может, выигрывал время, пока Атар разбойничает в Сахирре?
— С каких это пор возвращение своих незаконно захваченных земель называется разбоем?
— Ладно, самоуправство. Неужели нельзя было обойтись без насилия, подав мне протест?
— Двое из нас этот протест тебе подали и получили лишь ответ, что дело будет рассмотрено в суде.
— Всё правильно. Такие вопросы будут решаться судом.
— Будет процесс тянуться годами, а незаконные захватчики всем пользоваться. Я не наивный, помню принцип beati possidens.
— Сколько я знаю, и та, и другая сторона имеют документы на право владения. Твои принцы имели лишь общий титул, а те, кого ты называешь «захватчиками», конкретные жалованные грамоты.
— Грамоты, выписанные канцлером после начала рокоша! Даже если они тобой подписаны, ты что, не мог объявить их недействительными, как данные под угрозой и в результате обмана?
— Значит, твои люди могут захватывать и грабить, да при этом ещё и неприкосновенностью обладают? Я ведь не выгоняю Онгора и Кусара, которые силой захватили владения.
— Они лишь восстановили свои права.
— И насиловать твои люди тоже могут? Я ещё понимаю, в пылу после захвата города или поселения. А просто по дороге?
— Ты имеешь в виду иски этих шлюх, что буквально осаждают моих военачальников? Вот мои люди и не хотят мира: только сложишь оружие, тебя оклевещут и засудят! И всё будет по закону! Самая настоящая плутократия!
— Ты что, утверждаешь, что я намерен плутократию установить в королевстве? Да, я намерен уважать законы.
— Ты намерен благородных людей унижать законами!
— Так чего же ты хочешь?
— Я хочу понять, хочешь ли ты, братец-государь, мира!
Клингор незаметно положил руку на оружие последнего шанса. Он был уверен, что, полагаясь на подавляющий численный перевес своей охраны, король не выдержит и даст приказ атаковать. Братоубийцу Империя могла лишить королевского сана, поэтому важно было, чтобы все видели, кто первый начал и кто коварно напал.
Король чувствовал, что его буквально вызывают на нападение и твёрдо решил не поддаваться. Он слишком хорошо знал своего братца и был уверен, что у него в рукаве пять тузов припрятаны.
— Я вижу, что это ты, братец, мира не хочешь!
— Что ж, раз оба мы не хотим мира, пусть спор решит оружие!
Битва не началась сразу: уже был вечер. Через пару часов к лагерю принца подскакал всадник с белым флажком на копье и передал от короля пакет брату. Там было ехидное краткое послание:
«Дорогой младший брат мой! Имею честь тебе сообщить, что сейчас в Зооре находится брат нашего деда принц Ансир, согласно законам Наследник престола. Он вновь принёс мне присягу и поручил мне объявить тебе, что в случае, если со мной что-то случится, он не станет отрекаться от престола, а сохранит его для моего сына. По решению Совета королевства, плод чрева королевы ныне второй наследник. Желаю хорошо поспать перед битвой».
Принц понял, что решить конфликт могут два исхода битвы: для него важно добиться полной и сокрушительной победы, в ходе которой король будет убит, чтобы затем вступить в Зоор и самому взять власть от имени плода чрева. Потом можно по праву запасного наследника немедленно жениться на Толтиссе, и тогда это дитя станет его сыном. Будет время, чтобы подготовить другие варианты. Второй исход, когда конфликт тоже кончится — если Клингор не добьётся победы. Его союзники уже начали разбегаться, останется лишь просить короля о милости либо удаляться в изгнание.
На следующее утро король выстроил свои войска в боевой порядок, поскольку у него было подавляющее преимущество, но тут наконец-то подошла северная армия принца. Кое-кто утверждает, что армия пришла ещё раньше, но принц специально держал её чуть поодаль, чтобы спровоцировать короля на бой. Сам Клингор никогда не подтверждал и не опровергал этого.
Генерал Инь Луараку, заместитель короля в войске, предложил монарху отложить битву, отступив в лагерь, но король, полагаясь на всё ещё имевшееся численное преимущество (примерно шестьдесят тысяч против сорока) и на усталость армии, только что закончившей длинный поход, решил дать бой.
В начале боя принц применил обманный манёвр. Его отборные корпуса изобразили отступление, переходящее в бегство. Но король не поддался на провокацию и сдержал порыв своих воинов, которые хотели ринуться вслед за отступающими. В итоге строй обеих армий приобрёл вид ломаной с углом примерно в середине поля битвы. Король хотел было бросить в бой конницу, чтобы обойти другой фланг противника, но Инь Луараку удержал его.
— Твоё величество, обрати внимание. У врага почему-то слишком мало конницы. Значит, она в засаде и ударит с тыла по нашим конникам, как только мы поддадимся на их уловку.
— Спасибо, генерал! Чуть не попался в ловушку.
— Государь, настала пора применить на практике познания в военной стратегии. Видишь, на деле всё не так, как в учебных боях.
— Вижу, генерал. Кажется, пока всё идет хорошо.
— Что-то слишком хорошо. Зря мы слабо защитили лагерь.
И тут над лагерем взвилось знамя Клингора. Спрятанные в засаде отборные воины под руководством Косъатира взяли лагерь, чему помогло растяпство охраны, которая увлеклась зрелищем битвы. Сам Косъатир был при этом смертельно ранен, но своё дело он сделал. Вдобавок король увидел, что на холм, с которого он наблюдал за битвой, мчится кавалерия принца. Красгор оценил предупреждения генерала, формально передал командование ему, а сам влился в ряды своей кавалерии, бросившейся отбивать атаку. Но, не вступая в схватку, конники принца развернулись и стали отступать. Генерал подал сигнал отбоя атаки. Король был раздосадован: так хотелось в рядах своей конницы подраться: под защитой своей личной охраны он чувствовал себя спокойно, можно было проявить героизм. Красгор подскакал к генералу Луараку, тот, не смущаясь, что командует королём, приказал ему:
— Государь, я подал сигнал к общему отступлению. Ты с личной охраной можешь проявить себя сейчас отважным воином, не увлекая конницу подальше от поля битвы. Ведь если у Клингора есть хотя бы маленький отряд конницы в ещё одной засаде, он просто опрокинет и разгонит нашу армию. Ты скачи вдоль строя наших войск, ободряй их и иногда даже ввязывайся в бой, но ненадолго. Рядом с тобой воины будут драться лучше. А если кто бежит, приказывай их беспощадно убивать.
Армия начала отступление. Конница Клингора ещё пару раз появлялась, но не ввязывалась в бой с конницей короля. Видимо, принц ожидал, когда же королевская конница завязнет в схватке, пытаясь остановить отступление либо поддержать своё наступление, но так и не дождался этого.
Армия не спеша отступала к лагерю, король мотался со своим отрядом с одного конца её на другой, подбадривая смельчаков, убивая трусов и паникёров, а иногда и чуть-чуть ввязываясь в схватку. Конница следила за передвижениями короля и за неприятельской конницей, когда та появлялась в поле зрения. Король ожидал, что генерал даст приказ атаковать лагерь, но он приказал пройти мимо него и убивать всех, кто попытается по недисциплинированности и трусости штурмовать лагерь. Тогда король подскакал к генералу и сказал:
— Ты командуешь, и я не буду сейчас спрашивать, почему ты не атаковал лагерь. Поговорим после битвы. Но сейчас я беру командование и приказываю тебе отступать по линьинской дороге.
— Почему??? — оторопел генерал.
— Разберёмся после битвы. Командуй отступлением дальше.
И армия в относительном порядке отступила по дороге на мятежный город Линья. Клингор не стал её долго преследовать, он занял лагерь, выставил охранение и принялся награждать своих воинов и военачальников из средств, приготовленных королём для награды своих людей. Но в душе он был недоволен битвой. Свои потери порядка десяти тысяч человек, а потери короля, видимо, вдвое больше, но его армия отступила в порядке, и это последнее самое важное. Пленных почти нет, а сам король даже приобрёл репутацию отважного воина с минимальным риском для себя. Да, эта победа пиррова, без сомнения… Через месяц можно ждать короля с пополненной и уверенной в себе армией. А принц, хоть остался непобедимым, потерял репутацию гибельного для врагов полководца, громящего чужие армии в каждом сражении. Оказывается, с ним можно сражаться и достойно завершить бой. Плохо было, что Крангор со своими линьинцами так и не пришёл на соединение. Остаётся лишь желать, чтобы он потрепал короля при отступлении. Сам принц решил завтра послать конницу следить за отступающими и уничтожать отбившихся при возможности сделать это практически без потерь, чтобы отступление королю мёдом не казалось. Он корил себя, что не решился бросить конницу во встречный бой. Если бы он уничтожил или обратил в бегство конницу короля, то битва была бы выиграна чисто. Но казалось, что вот-вот братец, этот неопытный полководец, подставит свою конницу под мощный удар, и тогда бы победа была одержана без риска. «Впрочем, расстраиваться не надо» — завершил свои мысли принц. — «Мы победили в полтора раза превосходящую армию, не дав ей никаких шансов, и захватили богатую добычу».
Расстраиваться принцу пришлось очень скоро.
***
Урс Ликарин тем временем шёл к монастырю. Особенных лишений по дороге он не испытывал. Крестьяне, опознав кающегося и желая искупить часть своих грехов, охотно подавали  хлеб, фрукты и воду. Урса все считали немым, и называли просто Немой. Но однажды смерть прошла совсем рядом.
Урс плёлся среди других паломников и богомольцев. Они прибились к каравану крестьян и мелких купцов, ехавших продавать свои товары на ярмарке вблизи монастыря: приближался храмовый праздник. По дороге Урсу пришлось отойти в кусты. Услышав вопли, он по наитию спрятал под листьями кошель и вышел на дорогу, считая, что если его даже убьют сейчас, это будет заслуженная кара, а вот деньги зря терять ни к чему.
На паломников и крестьян напали разбойники. Это были не люди Ворона, которые даже в таком ремесле стремились сохранять честь и благопристойность. Вели бандиты себя беспощадно, дерзко и не признавая ничего. Они грабили и богатых, и бедных. При малейшей попытке хотя бы попытаться усовестить или воззвать к жалости — не то, что сопротивляться, зверски убивали. Правда, женщин не насиловали, видимо, стремясь как можно быстрее закончить грабёж и убраться с дороги, где могут быть воины или стражники. Даже с Урса сняли его рубище, заметив с хохотом:
— Не хватает у нас дерюг, чтобы добычу завернуть. Тебе набедренной повязки достаточно. Вон на многих и такого не осталось.
Забрав все повозки, разбойники, не спеша, удалились. Они точно рассчитали время, поскольку через час появились стражники — судя по всему, лишь чтобы продемонстрировать служебное рвение. «Охранители порядка» никак не хотели понять, в какую сторону пошли разбойники, и, записав количество убитых, удалились обратно.
Похоронив мёртвых, что было возможно, поскольку среди ограбленных был монах, прочитавший заупокойные молитвы, паломники печально двинулись дальше. Крестьянам и купцам теперь уже было нечего продавать и не на что покупать, так уж хоть помолиться... Немой подошёл к стихийно взявшему в свои руки власть старому крестьянину и отдал ему кошелёк. Тот поблагодарил Урса и поделил деньги на всех поровну. Урс свою долю не взял, нарушив, таким образом, предписание священника. Но на душе у него стало спокойнее. В ближайшей деревне на эти деньги купили одежду, в том числе и Урсу, который отдал набедренную повязку монаху, поскольку совершать молебен в голом виде было непристойно.
Через три дня паломники подошли к монастырю, возле которого развернулось множество фургонов и палаток торговцев. Урс двинулся прямо к привратнику, по-прежнему не говоря ни слова, поскольку не знал, можно ли считать путь законченным.
Привратник сразу же вызвал у него воспоминания о Жёлтых. Здоровенный дородный монах пренебрежительно посмотрел на него и прикрикнул:
— Чего прёшься? Вот сейчас около наружной часовни для вас, мужиков, молебен будет. А в монастыре уже все занято.
Урс, не говоря ни слова, подал ему письмо священника. Привратник обиделся:
— Ты чего не отвечаешь? Немой, что ли?
— Да немой он, немой! — подошел кто-то из шедших с ним богомольцев. — И нас он деньгами выручил, когда нас разбойники до нитки обобрали. Ну, совсем отморозки: не постеснялись на паломников, идущих на богомолье, напасть!
Услышав про деньги, привратник оживился, взял бумагу, раскрыл её и по складам прочитал первое предложение:
— Брат Крин, ты зря су-нул нос свой в де-ла, те-бе вред-ны-е. Не-мед-лен-но пе-ре-дай это пись-мо нас-то-я-те-лю.
Только сейчас привратник понял, какую глупость он совершал, и напустился на Урса:
— Ты чего молчал? Сказал бы, что важное письмо настоятелю!
Все вокруг расхохотались, поскольку уже слышали, что Урс немой. Сообразив, что он ещё раз сморозил, брат Крин провёл Урса в сторожку, налил ему чаю с пирогом, а сам отправился относить письмо. Вернувшись, он сказал Урсу:
— Отец игумен ждёт тебя вечером, после предзакатной службы. До этого он велел тебя устроить в сторожке и накормить как следует.
Урс решил до самой встречи с настоятелем считать, что он в пути, и просто поклонился в ответ. Привратник выставил ему бутыль вина, но Урс пить не стал. А постной еды он поел с удовольствием.
Вечером Урс вошёл к настоятелю. Тот велел всем выйти. Урс низко склонился и промолвил тихим голосом:
— Отец игумен, я недостоин даже глядеть на тебя. Я страшный грешник.
— Ты знаменитый разбойник Ревнивый Бык? Правая рука самого Ворона?
— Да. Я был им.
— И, значит, это Жёлтые комедию разыграли, сделав вид, что все главные убиты? И кто же за тебя умер?
— Не знаю я, кого за меня приняли. Только это была не комедия, а предательство.
— Ты по своей воле их покинул или тебя Ворон послал, чтобы ты выжил и дальше отравлял души крестьян?
— Ушёл я по своей воле. Но он сказал мне вслед, чтобы я уходил и продолжал нести в душе Жёлтое пламя.
— Ну и ты по-прежнему его несёшь в душе?
Урс колебался между тремя ответами. Ни один из них не казался ему правдивым. И, наконец, он решительно вымолвил:
— Я стремлюсь избавиться от этого пламени. Но когда я смотрю на насилия королевской армии, на твоего, отец настоятель, спесивого и жирного привратника и на многое другое, я понимаю, почему появились и всегда будут Жёлтые.
— Ты ответил правду. А вот где деньги, которые ты должен внести в монастырь?
— По дороге на нас напали разбойники. Я был настолько бедно одет и измождён, что они даже не подумали пытать меня насчет спрятанных денег. Поэтому я единственный сохранил их, и не могло сердце моё устоять. Глядя на избитых и догола обобранных этими зверями паломников, крестьян и торговцев, я отдал все деньги им. Они на них купили одежду и вьючных животных.
— Ты поступил правильно, сын мой Урс. Но ведь ты сам был разбойником и делал так же, как напавшие?
— Я был Жёлтым. Мы никогда не грабили бедняков и паломников. И награбленное мы раздавали бедным.
— Глубоко в тебе сидит эта зараза! Но, впрочем, такое давно известно Великим Монастырям. А стремление покаяться в тебе искреннее, я вижу. Готов ли ты принять самое суровое покаяние?
Урс ещё полминуты колебался и решил ответить прямо:
— Если мне назначат пожизненное молчание в одиночной келье, я предпочёл бы, чтобы мне велели сдаться властям, несмотря на ожидающую меня жестокую казнь. А остальное я готов принять.
У настоятеля появились признаки удивления на лице, несмотря на высокую духовную тренировку и самодисциплину.
— Даже короли в таких случаях смиренно говорят: «Готов». А ты осмелился сказать правду. Ну что ж, это смягчило твою участь. Тебе предстоит год жестокого покаяния в подземной келье. Свет тебе будут доставлять лишь на время молитв. Еду будешь получать раз в два дня. В темноте молиться запрещаю, чтобы молитвы твои Кришна не перехватил. Просто кайся в своих грехах и бей земные поклоны. Говорить разрешается только в ответ на вопросы и во время молитв.
Урс, не говоря ни слова, потому что вопросов не было, упал и поцеловал туфлю настоятеля. Тот даже улыбнулся, поскольку такая честь полагалась лишь настоятелям Великих Монастырей и Патриархам. Но порыв был искренним. Он благословил Урса. А затем его переодели в рясу послушника и отвели по скользким ступеням в подземную келью. Постелью ему служила солома. В углу нашлась дыра, из которой воняло. Келья была сыроватая. Но ряса послушника оказалась тёплой и соломы было много: уморить его, судя по всему, не собирались. В первый день ему приносили только светильник на время молитв, на второй день кувшин подкислённой воды, а дальше через день стали давать плошку риса либо лепёшку хлеба с овощами.

***

У короля на душе было смутно. Разгрома Клингор не добился, но победил очень уверенно. Если бы не отступили вовремя, паника из-за захвата лагеря наверняка обратила бы армию в беспорядочное бегство. «Очень хорошо, что командование я вовремя отдал генералу. Пусть и в дальнейшем битвы ведут профессионалы, а я буду лишь следить за общим ходом сражения и набирать престиж», — подумал король. Но он принял рискованное политическое решение. Линьинских знамён и значков в армии принца не было. И король решил, потерпев тактическое поражение, одержать дипломатическую победу, окончательно подорвав доверие союзников друг к другу.
На мосту на границе территории Линьи виднелся свежий указатель с красиво выполненной надписью: «Свободный имперский город-республика Линья» и внизу мелкими знаками, так, чтобы можно было в любой момент закрасить: «Королевства Старквайи». Около знака стояла маленькая группа воинов во главе с легатом. Легат выехал вперёд и пожелал говорить с королём. Монарх решил, что ему это невместно, и послал генерала, а сам был поодаль. Легат, явно волнуясь и ожидая худшего, произнес:
— Консул, Сенат и Народ Линьи дают королевской армии право свободного прохода через земли вольного города. Право ограничено нынешним походом. Гражданам Линьи разрешено продавать вашей армии необходимые продукты и товары.
Легат боялся, что за такую наглость его обстреляют, а то и просто захватят в плен. Но король велел своему глашатаю объявить войску (правда, лично легата он оставил без ответа):
— Поскольку Линья не участвовала в нынешней битве, приказываю во время прохода через её земли не причинять никакого вреда людям и имуществу, а за всё взятое платить не скупясь. Нарушители приказа должны быть казнены на месте.
Легат радостно помчался в город передать весть, что король de facto признал автономию, а то и независимость, Линьи. Король же улыбнулся про себя: дипломатический раунд был выигран. И он решил довершить успех ещё одной рискованной операцией.
Король с двумя охранниками и повозкой подъехал к воротам Линьи за несколько минут до закрытия.
— Кто идёт? — спросил стражник, хотя было видно, кто идет.
— Имперский высокородный гражданин Красгор Энгуэу. Прибыл в город для переговоров с вашими банкирами и для закупок.
Забегали охранники, через некоторое время вышел начальник и дал ответ:
— Заходи, но ворота скоро закрываются, так что тебе, почтенный гражданин, придется переночевать в городе.
Монарх сразу же направился к банкирам, договорился, что ему выдают сорок тысяч полновесных имперских золотых в обмен на приказ, составленный по всей форме и заверенный личной королевской печатью: «Я, король Старквайи Красгор, сим повелеваю. Казне немедленно и без всяких условий выдать предъявителю сего пятьдесят тысяч золотых». Один из банкиров, не дожидаясь утра, помчался в Зоор за деньгами. Он должен был вернуться дня через три-четыре. От встречи с принцем-консулом и Сенатом король уклонился, а те не стали проявлять настойчивость. Переночевав у гетеры, монарх утром закупил для себя немного изысканных продуктов и отправился к своей армии, с волнением его ожидавшей на бивуаке. Около лагеря уже создался стихийный рынок. Привезённые деньги оживили торговлю ещё больше. Весь день королевская армия снабжалась под стенами Линьи, а король с генералом раздавали награды отличившимся и раненым.
Красгор про себя улыбался: теперь уж Крангор и Сенат точно уверены, что он втихомолку признал их независимость. Он представил себе отношения между Линьёй и Клингором после такого конфуза. И действительно, в этот день Линья не пустила на свою территорию конников Клингора, сказав, что она не желает разорительных битв на своей земле. Так что армия короля в неплохом настроении вернулась в Зоор, а сам король был просто в отличном состоянии духа. Генерал Луараку, теперь осознавший, что же сделал король, ехал рядом с ним и громогласно ликовал. Сам король помалкивал и принял озабоченный и унылый вид: неотёсанный воин может сказать что-то не то, на это внимания не обратят, а вот если монарх вмешается в разговоры, то каждое его слово будет трижды перетолковано. Пусть все думают, что Красгор переживает ещё и от такого удара по честолюбию, как признание Линьи.
Во время разбора битвы генерал пояснил: хотя лагерь не мог удержаться долго, штурмующая армия получила бы удар в спину и побежала, оказавшись запертой в собственном лагере. А это пахло полным разгромом и капитуляцией. «Лагерь был вначале психологической отравой, чтобы вызвать панику, затем приманкой, и лишь в конце битвы стал для Клингора объектом захвата и грабежа» — пояснил генерал. Король подумал, что ему пока что трудно тягаться в военной тактике даже с собственным генералом, не говоря уже о Клингоре. А действия короля объяснения уже не требовали, хотя приближённые поругали его за слишком большой риск: появление без охраны и без гарантий в недружественном городе.
Словом:

Мастером будь ты,
Или же будь королём,
Будь генералом,
Лишь не пытайся
Роли чужие играть.

Глава 23. Клинок и яд

Через неделю после битвы Клингор ехал вечером к своей очередной возлюбленной. На такие дела он охрану не брал. В лесу его подстерегала дюжина воинов. Принц заметил что-то неладное, автоматически обнажил свой обычный меч, но моментально бросил его: врагов было слишком много. Он выхватил клинок последнего шанса, первым же круговым ударом вспорол брюхо трём нападающим и лишил оружия ещё двух, вторым обезоружил ещё одного и тяжело ранил двух, а затем вошел в азарт битвы и кромсал врагов, пока меч не сломался. Оставался всего один налётчик, раненый и полностью деморализованный. Принц подобрал свой меч, подошел к упавшему на колени жалкому противнику и сказал:
— Передай своим: у меня подарок Великого Мастера Тора, и я не боюсь даже целой толпы таких жалких людишек, как ты.
Налётчик ожидал, что принц после этих слов отрежет ему нос или уши, но победитель предпочёл не калечить противника дальше, а то ещё умрёт, не дойдя до своих. Клингор просто приказал ему бросить всё оружие и доспехи и раздеться, затем ударами хлыста прогнал на все четыре стороны. Голый и воющий от страха нападавший бросился бежать в полной панике, и принц подумал ехидно, что он будет бежать до самого Зоора.
Принц был уверен, что это люди короля либо кто-то из его партии, может быть, без ведома самого Красгора. Так что информация должна была посеять рознь во вражеском лагере и в конце концов не оставить Тору выбора, кроме как примкнуть к карлинорцу («Если, конечно, Эсса ещё не разберется с ним своими средствами до того» — уточнил про себя Клингор). Однако напавшие были из Линьи. Крангор послал их, чтобы похитить либо убить принца и объединить всех рокошан под своей рукой. Счастливая любовь ослепила принца-консула. Сначала он надсмеялся над королём и Тором, перехватив письмо, а теперь окончательно испортил отношения в лагере рокошан. Впрочем, принц в то время этого так и не узнал, поскольку из пижонства продолжил путь к любовнице, а там занялся мытьём в бане и соитием, даже не потрудившись послать кого-то исследовать трупы нападавших. Тем более у него вылетели все прочие мысли, поскольку его возлюбленная, увидев окровавленного мужественного героя-любовника, шутящего после смертельной опасности, просто не находила себе места от страсти и даже бросилась выполнять работу, которую обычно делали служанки: лично омыла своего героя в бане. Так что тратить время на ухаживания было не нужно. А на следующий день вечером этих трупов уже на месте не было.
Принц был очень доволен собой: он пересчитал убитых, их было четырнадцать. Итак, он один почти без ран победил пятнадцать нападавших. Только об этом он громогласно говорил, и все знали, что это правда, поскольку пара крестьян утром видела гору трупов и в панике бежала от этого места.

***

Оставшийся в живых неудачливый похититель Рисс до Зоора, конечно же, не бежал, да там ему и делать было нечего. Поплутав часов пять по ночному лесу, заеденный комарами и мошками, он на рассвете ввалился в придорожную таверну, где участники неудачной акции остановились пару дней назад. В таверне оставались несколько человек из их группы. Узнав, что случилось, они просто не поверили, но рана и состояние их товарища говорили сами за себя: один человек легко одолел пятнадцать. Когда Рисс чуть-чуть пришёл в себя и напился горячего вина, он вспомнил: принц благодарил за прекрасное оружие Великого Мастера Тора. С этой неутешительной информацией Рисс и руководитель группы Сур Элитайя отправились в Линью, а трое других членов группы — убирать трупы и заметать следы, успев до вечера, когда Клингор наконец-то спохватился. 
Крангор, получив информацию о провале покушения от оставшегося в живых налётчика, оказался в щекотливом положении. Очень хотелось довести узнанное до сведения короля, но тем самым он бы открыто признавался в кознях против своего брата (что было неважно: в королевской семье такие интриги всегда были в порядке вещей) и, главное, против своего союзника. Поэтому Крангор предпочёл пока что молчать. Так ему советовали и почтенные отцы-сенаторы, которые, кстати, уговорили принца-консула разрешить покушение на похищение. Он был уверен, что настанет время, когда эту информацию можно будет выдать королю. Клингор тоже молчал о мече. Он хотел заказать ещё один, и считал, что сведения дойдут по назначению, но чем меньше народу будет знать, тем лучше.
Тор спокойно занимался делами своего владения, когда прибыл гонец от Клингора с деньгами и письмом. Принц благодарил Мастера за прекрасный меч, сообщал ему о битве с засадой людей короля и заказывал ему ещё пару таких же мечей. Тут только Тор вспомнил предупреждение: ничего не дарить принцу! Честь мастера не позволяла ему отказаться от заказа, а долг перед королём требовал отказаться. К счастью, в тот момент шла очередная серия неудач в экспериментах, теперь в них мешались ещё алхимик и рудознатец, и Тор с чистой совестью ответил именно это. Гонец наотрез отказался оставить себе деньги за заказ, сказав, что его казнят, если он вернется с деньгами. Так Тор получил «проклятый кошель», как он потом его называл. Тор постарался быстрее спровадить гонца. Сам он к кошелю не притронулся. Он велел рабу отнести кошель в сокровищницу и там положить в тёмный угол. Но Тор прекрасно понимал, что всё это — не решение вопроса. Жернова политики опять закрутились в опасной близости от него.
Чтобы отвлечься, Тор отправился на охоту с Беркутом. Убив горного козла, Тор хотел было заночевать прямо в горах, поскольку дотащить добычу до селения вроде бы было невозможно. Но Беркут спокойно вырезал палку, они освежевали тушу, повесили её на шест, понесли по узенькой неприметной горной тропинке. В одном месте пришлось перебираться через пропасть по бревну, хорошо хоть, над ним был предусмотрен канат. Беркут перешёл первым, снял канат с камня, бросил его Тору, тот закрепил второй конец каната на скобу, Беркут перешёл обратно, они обвязали козла верёвками, повесили на канат и перетащили его со всем возможным удобством на другой край пропасти. Внезапно для себя через три часа они оказались в Ломолинне! Местные жители были рады господину, особенно с охотничьим трофеем. Лучшие куски, конечно же, достались Тору и Беркуту, но мяса хватило на многих. Естественно, охотники заночевали в деревне. Хозяин посмотрел на выход из деревни по дороге и у него шевельнулась мысль: а почему не поставить на скале, контролирующей въезд в деревню, башню? И вообще, Ломолинна чем дальше, тем больше ему нравилась. Деревня уже начала приходить в себя, дома ремонтировались, крестьяне выглядели весёлыми. Беркут успешно ухаживал за молоденькой смазливой крестьяночкой при полном одобрении её родителей. Мастер сидел под навесом у дома старосты, ел мясо с душистыми горными травами, пил местное вино (не такое уж плохое) и смотрел на две луны, отражающиеся в воде озера. На душе становилось вновь спокойно и легко.
Наутро Беркут предложил взять у крестьян лошадей и вернуться по дороге, но Тор предпочёл вернуться по тропинке. Его мучила ещё одна мысль. Он шутил со спутником, а сам внимательно смотрел на тропинку и окружающие её скалы. Один раз охотник удивился: Мастер вдруг достал свой молот и стал крошить скалу. Но он быстро кончил это безумное, на первый взгляд, занятие, пробурчав:
— Кажется крепкой, а на деле слаба. Можно пробить.
В другом месте Тор вдруг застрял на самом узком месте тропы и стал внимательно смотреть на площадку, которая была метрах в десяти под тропой.
— Чего смотришь, Мастер? — шутливо спросил Беркут. — Не лежит ли там муфлон? Было дело, подстрелил я рогача, а он на эту площадку упал. Ух, и намучился, пока доставал. Вот, кстати, крюк, что я тогда забил, до сих пор цел. Так что если хочешь, спустись и проверь, не остался ли там случайно бараний окорок.
Охотник просто остолбенел, когда владетель кратко сказал:
— Ты молодец. Доставай верёвку, спущусь.
Минут десять провел Тор внизу и вылез наверх очень довольный, хотя без добычи. В голове у него всё более зрело подозрение, что тропинку вроде бы можно расширить не такими уж большими усилиями, и получить дорогу в Ломолинну через собственные владения, а заодно в четыре раза короче.
Поэтому на эту тропинку Тор вернулся ещё раз с архитектором Кунсом Истристрангом и очень недовольным Беркутом.
— Мастер Кунс, Беркут сейчас нас поведёт по интересной тропке. Внимательно посмотри, можно ли её превратить в дорогу. Было бы шесть часов пути от Колинстринны до Ломолинны.
— Посмотрим, — сказал архитектор, и троица двинулась сначала по лабиринту лесных горных тропинок, а затем по самой тропе.
Мастер Кунс записывал зарубки по дороге к тропе и шёл довольно быстро, пока не вышли на горную часть. Тут он начал сильно тормозить, всё время оглядывал скалы и то, что внизу. Особенно долго провозился около моста-бревна, что-то измеряя и планируя. Наконец, они добрались в Ломолинну, но без добычи, что очень расстраивало Беркута. Его чуть-чуть утешило, когда возле деревни подстрелил гуся.
— Стыдно было бы мне с пустыми руками являться, — пробурчал он. — А вы, как мужики, только каменюками и интересовались.
Тор и Кунс расхохотались и похлопали Беркута по плечу. Так что в деревню все явились в хорошем настроении. Угощались в первую очередь свежей рыбой. Беркут и Кунс сразу же нашли себе подруг на ночь, а Мастер сказал старосте, что на сей раз он задержится дня на три.

— Любопытненькое местечко! — сказал на следующее утро архитектор. — Видно, что есть место для нескольких больших домов. И, судя по всему, климат здесь хороший. Надо будет посоветоваться со священницей.
— Мне тоже так показалось. Надо будет всё это потом решить. А как ты смотришь насчёт того, чтобы на старой дороге сделать башню для обороны? — заметил Тор.
— Я чувствую, что здесь мне придётся бывать много раз. Я присмотрю хорошее место и для оборонительной башни. Сейчас новая дорога важнее — ответил архитектор. — А на втором месте оценка самой деревни.
Староста не очень понимал, о чем идёт речь, но чётко осознал одно: от этих разговоров зависит будущее деревни и его семьи. Он подозревал, что у нового хозяина родились какие-то большие планы, а это значит, что крестьянам-рыбакам может скоро стать либо очень хорошо, либо очень плохо.
Тор искупался в озере, сплавал на рыбалку вместе с Кунсом. Беркут рыбалку не очень уважал, и отправился поохотиться в окрестностях. Но, видимо, поохотились на него, вечером он вернулся, весь помятый и исцелованный, а из добычи принёс лишь пару голубей. А Кунс использовал рыбалку, чтобы ещё раз внимательно осмотреть окрестности. На третий день он вновь обошёл деревню, затем прогулялся по прибрежной дороге, а Тор на сей раз отправился на охоту вместе с Беркутом, чтобы осмотреть свои владения повнимательнее. Следопыт в этот день не очень увлёкся охотой, они вместе с хозяином быстро добыли муфлона и отправились в деревню послать крестьян притащить его. После чего Беркут исчез явно не в окрестных горах, и появился лишь на прощальном ужине. Словом, когда трое товарищей двинулись обратно по тропе, Тор и Кунс были переполнены впечатлениями, а Беркут измотан женскими ласками.
По дороге архитектор ещё раз проверил свои наблюдения, затем посчитал и сказал, что, наняв небольшую команду квалифицированных дорожников и подключив крестьян за счёт повинностей на вспомогательные работы, можно построить дорогу шириной в одну повозку со многими разъездами. Это займёт примерно год.
Теперь надо было пройти ещё одну «экспертизу». Тор послал в Монастырь за священницей Эстар Охранительницы, которая должна была пройти по тропке и выяснить, не вызовет ли строительство гнев Охранительницы Природы. Монастырь прислал молодую симпатичную священницу Арли с расчётом, что потом ей построят храм и она останется во владениях Тора.
Арли было 28 лет. Кареглазая смуглая шатенка выглядела очень эффектно в своей зелёной рясе. Поскольку священницы давали лишь строгий обет безбрачия, а насчёт целомудрия значительно менее обязывающие обещания, священница не посчитала зазорным попытаться привлечь внимание Тора, но, поближе ощутив его ауру, чего-то испугалась и переключилась на Кунса, с которым всё равно часто отправлялась в разные места для осмотра мест возможного строительства. Она в общем одобрила проект, в паре мест рекомендовала сделать небольшой крюк, чтобы не трогать живописные места, и даже наметила границы шести крестьянских хуторов-постоялых дворов по дороге.
Беркут полушутя сказал Тору, что, если бы он знал, никогда не выдал бы мало кому известную тропку, теперь его любимые охотничьи места поуменьшатся. Хозяин расхохотался и велел ему в компенсацию получить бочку крепкого мёда из винных подвалов замка. Охотник тоже рассмеялся и успокоился: священница не запретила стройку, возражать было уже бесполезно.

***

Сохранить тайну, кто же нападал, не удалось. Участники покушения готовили его слишком топорно, полагаясь лишь на информацию об очередном увлечении принца и на подавляющий численный перевес. Их узнали и в таверне, и по дороге. А появление из леса голого, искусанного комарами, человека привлекло общее внимание, и трактирная служанка подслушала разговор. Так что через неделю Клингор уже прекрасно знал, кто хотел его убить. Но ещё до этого он решил, что у него теперь полностью развязаны руки и он сам может пользоваться любыми подходящими средствами.
Сур Элитайя наивно думал, что всё осталось в тайне, и спокойно отправился по своим делам в Карлинор. Там его схватили, выпытали имена агентов Крангора в Карлиноре, Нотране и Зооре, пароли и отзывы. Принц Клингор задумал стратагему по отношению к королю.
Через несколько дней в Зооре к купцу Арсу Ортару зашёл невзрачный на вид человек и спросил у него орехи колы. Хозяин ответил, что за орехами нужно отправляться в Колинстринну. Пароль и отзыв были сказаны. Пришедший представляться не стал, но это Арса не удивило. Состоялся разговор, самой существенной частью которого было следующее.
— Значит, тебе более или менее доверяет Серый Волк?
— Да, насколько этот беспредельщик может кому-то доверять.
— И он ни на кого не постесняется принять заказ?
— Пожалуй что так, если сумма хорошая.
— Тысяча золотых сейчас и тысяча по исполнении, если он убьёт королишку. Надоел этот тип принцу-консулу. А чтобы покушение было легче совершить, вот тебе уникальная вещь. Этим кинжалом можно что угодно разрезать, даже палицу. Но на втором ударе он ломается. Пусть Волк его как следует отравит. Нам нужен результат, а не попытка.
— А мне?
— Только по исполнении. Две тысячи.
— Идёт. Принц щедр.
— Не только принц. Всем надоели беспорядки, пора кончать. Линья должна быть свободной.
— Пора.
Тот же невзрачный, незапоминающийся тип по кличке Харунг (настоящего имени его никто не знал), одна из блестящих находок Клингора — мастер секретных дел, — буквально через час встретился с Архаром, одним из лучших бывших агентов канцлера, очень желающим попасть на службу к королю, и сообщил ему: линьинцы замыслили что-то очень плохое, и необходимо проследить за Ортаром, если Архар сумеет проделать это незаметно. В тот же вечер Архар подслушал разговор, как Серый Волк Уй, самый отъявленный наёмный убийца Зоора, принял заказ на короля. Описание свойств кинжала Уй и Архар пропустили мимо ушей, они подумали, что это, как обычно, лёгкое надувательство: нужно, чтобы цель убили приметным оружием, вот и всё. А чтобы прямо этого не говорить, выдумывают заколдованность или ещё что-нибудь…
Архар по старой памяти подошёл к секретчику короля Кумару. Кумар навострил уши. Завтра был праздник, в толпе легко было подобраться к королю. Чтобы исключить неприятности, Архара пока что посадили в крепко запертую камеру, оставив ему еды и вина, дабы не скучал.
На следующий день предупреждённый начальник охраны, давно уже точивший зуб на Серого Волка, увидел негодяя, подбирающегося к королю, и подал незаметный знак своим. Они бросились на убийцу, тот взмахнул кинжалом, и пять человек сразу, безжалостно искалеченных и отравленных, повалились на землю. Волк страшно удивился и на секунду потерял ориентировку. Он взял в себя в руки, хотел скрыться с драгоценным оружием, но на пути вырос ещё один охранник, Волк пронзил кинжалом и его, и кинжал сломался. От всего случившегося даже Волк остолбенел, и его взяли живым. Он рассказал о старом своём заказчике с линьинским выговором, сведения Архара подтвердились, но взять Ортара не удалось: купец лежал, разрубленный таким же кинжалом, обломок которого торчал у него в горле. На кинжалах были знаки мастерской Тора Кристрорса.
Больше всего выиграл от этой истории Архар, опять попавший на службу. А король, сопоставив с этим случаем дошедшие до него слухи о покушении младшего братца Крангора на среднего братца Клингора, пришёл к выводу, что избрание консулом и идея независимости Линьи сводят Крангора с ума, и тот становится исключительно опасен. Однако откуда у Крангора и наёмных убийц уникальные кинжалы с символом Кристрорса? Пока что король не мог ответить на этот вопрос однозначно. Ответ знал лишь Клингор.
Затем короля посетила тривиальная, но забытая им, мысль. Он решил объективно рассмотреть, кому больше всего на руку такой исход покушения? И понял, что выгоднее всего Клингору. Вероятно, Клингор уже решил, что до короны королевства ему не дотянуться. Тогда его главный враг, естественно, Крангор из Линьи. Но он же тогда и главный враг короля. Так что интересы двух враждующих сторон начали сходиться. Король поделился своими мыслями со своей мудрой королевой, и она подтвердила, что вариант кажется обоснованным. Конечно же, король не мог вычислить, что вся комбинация организована Клингором, он считал, что люди Клингора выследили заговор линьинцев и сдали их королю.

***


Клингор порадовался идеальному выполнению своего плана. Младшенький братец теперь полностью скомпрометирован и изолирован, а с ним вместе брошена тень и на этого упрямца Тора. Теперь предстоял ещё один изящный ход.
Как и было принято столетиями, пришедшего в Линью нового лидера опутывали женскими чарами. Поскольку Крангор был холост, его с успехом очаровала дочка одного из родовитейших сенаторов Ариньисса, и в ближайшее время была назначена свадьба.
Крангор полностью подпал под прелесть Ариньиссы, её милое щебетание и восторженные взгляды стали ему необходимы как воздух. Он не мог дождаться дня свадьбы.
И вот наша влюбленная парочка дождалась дня торжественной свадьбы. Три часа длилась пышная церемония, и, наконец, еле живые, Крангор и Ариньисса выбрались наружу. У храма они остановились, чтобы принести взаимную клятву верности. Жена первой поднялась на обетный камень и произнесла:
«Я, Ариньисса, клянусь сохранять верность своему мужу Крангору до самой своей или его смерти, пока солнце не почернеет, луна не сдвинется с места или стена города не упадёт».
Крангор про себя улыбнулся. Потайная дверь, через которую его впустили в Линью, выглядела как кусок обычной городской стены, который внезапно ложился на землю. Так что городские власти всегда могут сыграть на этой клятве. Впрочем, чего улыбаться, когда и в его клятве были чёрные ходы… И он начал произносить:
«Я, принц Крангор, клянусь сохранять верность своей жене Ариньиссе до самой своей или её смерти…»
Но тут принц увидел, что голова невесты почти начисто отрублена. А убийца ещё пару раз взмахнул кинжалами, сотворив завал из трупов и раненых, скрылся в подворотне, и когда туда ворвались, обнаружили лишь брошенные сломанные кинжалы и одежду. Негодяй как будто растворился в воздухе. На самом деле он воспользовался потайным входом в городские катакомбы, вселявшие почти во всех ужас. Но этот профессионал чувствовал себя в них как дома. Убийца спокойно добрался до заказчика и сообщил: «Всё выполнено в точности. При выходе из храма невеста убита уникальным кинжалом со знаком Тора».
Тут и король, и многие другие посчитали, что Тор жесточайшим образом, но весьма адекватно отомстил Крангору за историю с письмом, но теперь уже все верили, что он связался с гильдией наёмных убийц. Считали, что соблазн богатства затмил ему душу, и он теперь продаёт свои творения кому угодно, лишь бы платили хорошо. Тем самым владетель Колинстринны оказался сильно скомпрометирован. Толтисса защищала Тора и не давала угаснуть сомнению в уме короля, но все факты были против Мастера.
А Клингор в упоении от успехов своих секретных замыслов организовал ещё и покушение на себя, пожертвовав молодым офицером, которого переодел в свои доспехи. И опять фигурировал кинжал со знаком Тора. Как всем казалось, следы уводили в Линью.

***

Крангор просто сходил с ума от бешенства. Такой позор, и такое несчастье! А на кинжалах метки Тора. Значит, это он отомстил за письмо! Консул собрал своих солдат и линьинское ополчение и двинулся походом на Тора. Поскольку всё делалось с большим криком и шумом, Тор знал о подходе линьинского войска и подготовился к обороне. Но сразиться не пришлось. По дороге случился ужасный ураган и землетрясение, воины Линьи отказались идти дальше, и принц-консул вернулся без чести.
Более того, в ночь перед ураганом ему приснился странный сон, который лишил принца значительной части уверенности в себе. Войска Линьи и Колинстринны выстроились друг против друга. Вдруг из рядов воинов Колинстринны выезжает Тор и громовым голосом предлагает поединок. Принц кричит, что с убийцей драться не будет. Но его войско скандирует: «Поединок! Поединок!» Воины расступаются, раздаётся и охрана. Принц вынужден выехать навстречу Тору. Схватка! Рука немеет от отражённого страшного удара молота. Ещё схватка! Разлетается щит, удар по левому плечу, страшно болит сердце. Уже нет сил отбить страшный молот или уклониться от него, и он обрушивается прямо на голову принца. Уходя в светлый коридор, он сверху видит, как две армии бросают оружие и братаются. А из высших сфер на него иронически смотрит лицо королевы Толтиссы…
Принцу везде стали чудиться заговоры и кинжалы. Он начал хватать и убивать тех, кто казался ему подозрительным. Тем временем экономическое положение Линьи становилось всё хуже. Издавна богатевшая на торговле между Старквайей и остальным миром, теперь она оказалась изолированной. Клингор велел своим офицерам отговаривать купцов идти в Линью, пусть лучше направляются к королю в Зоор. А пару отрядов под видом разбойников отрядил грабить и убивать не поддавшихся на уговоры. Карлинор также стремительно богател, потому что торговые пути запада и части центра королевства сместились на него. Линья стала проигрывать конкурентам.
Клингор решил, что один из врагов, которого он теперь считал худшим, уже раздавлен, и предстоит дождаться, пока он совсем не обескровит Линью либо же пока линьинцы не убьют или изгонят того, которого ещё несколько месяцев назад считали своей надеждой и спасителем. Король в данном случае придерживался практически такого же мнения.

***


Когда до Колинстринны дошли новости, что Тора обвиняют в продаже своих изделий наёмным убийцам, его люди, присутствовавшие при продаже кинжалов принцу Клингору, сочли, что не могут молчать, и потянулись другие слухи: это Клингор скупил такие кинжалы и затем перепродал их убийцам. Когда до Клингора дошло, что он может сам себя перехитрить, он использовал момент, чтобы отделаться от вороватого казначея, обвинив его в перепродаже уникального оружия убийцам и быстренько отрубив ему голову (правда, вначале он создал все условия, чтобы этот казначей действительно продал подозрительным людям несколько кинжалов и положил выручку себе в кошелёк). Тем самым стало известно, что Тор продал Клингору партию оружия. Это был очень большой камень в огород взаимоотношений Мастера и короля. А сам Клингор больше не организовывал покушений с использованием одноразовых кинжалов, кроме тех, в которых было не стыдно признаться. Но это случилось уже после переломного события всего мятежа.
В это же время в замок Тора явился оборванный мужчина примерно тридцати лет вместе с измождённой женой и двумя детьми: мальчиком и девочкой. Он назвался Аном Кристрорсом. Тору доложили о приходе человека из его рода, и он с трудом вспомнил давно прошедшие времена: Ан был третьим сыном в их семье, он был погодком Тора. О своей семье Тор имел единственное сведение: его учитель как-то вскользь упомянул, что отец и мать Тора умерли в нищете и позоре. Иметь в своём владении сородича столь неравного положения было плохо, и Тор купил Ану пустующую крестьянскую усадьбу в соседнем лене. Так горожанин стал крестьянином, что формально было повышением ранга.
Примечание. Крестьянский труд был весьма престижен в Римской Республике, Китае и Японии. В Китае и в Японии рядовой горожанин считался ниже по положению полноправного крестьянина. В Европе всё считалось наоборот, и в этом одна из причин неизлечимой антиэкологичности европейской цивилизации. Но только в Японии, из-за сочетания престижности крестьянского труда с сословной организацией общества, удалось опровергнуть закон убывающего плодородия. В Риме и в Китае крестьянский надел продавался, образовывались латифундии, и никто не догадывался запретить опозоренным (например, рабам) насиловать землю. В этом мире крестьянин не имеет права привлекать к обработке надела никого чужого, кроме как в критических случаях ближайших друзей-крестьян. Поэтому же он не может купить второй надел. Но зато крестьянский надел практически неотчуждаем, как мы уже видели на примере семьи, проданной в рабство, но так, что надел всё-таки перешел к дочери бывшего хозяина и её мужу. Никакое материальное взыскание не может быть обращено на крестьянский надел.
Тор узнал историю краха своей семьи. Его отец собрал жалобы на чиновника канцлера, безжалостно злоупотреблявшего властью и вымогавшего доброхотные подношения. Но этот чиновник был женат на бывшей любовнице канцлера, и все, на кого ссылался отец, от своих слов отказались. Отца исключили из цеха и конфисковали мастерскую за клевету на честное официальное лицо. От огорчения он вскоре умер, а за ним и мать. Брат некоторое время был в учениках кузнеца, затем хозяин избавился от него. Брат ушёл в Линью и перебивался там случайным заработками. Он не осмеливался ранее обратиться к Тору, а теперь жена его заставила. В итоге Тор оказывался главой своего рода… Правда, в роду были лишь четыре семейства (сколько знал Тор) и три из них совсем захудалых.
Строительство дороги шло полным ходом. Больше всего труда потребовали три места. В одном пришлось выдалбливать путь в камне, а затем закреплять получившийся над дорогой каменный карниз. Там, где Тор лазил на площадку, действительно удалось обойтись без выдалбливания, построив на базе площадки расширение дороги. Но это тоже потребовало и времени, и сил. А вместо бревна пришлось строить мост. Тор не хотел простой деревянный временный мост. Он заказал фундаментальный каменный. Это затянуло строительство месяца на три.
Увлёкшись тайной войной друг против друга, противостоящие стороны в Старквайе два месяца практически не вели военных действий. Неформальное замирение дошло до того, что из Колинстринны в Зоор под самым носом Клингора прошёл караван с оружием для короля. То ли его прозевали, то ли его пропустили… до сих пор не ясно.

***

Горела огнём лишь Сахирра, где орудовал Атар. И дело было не только в мятеже.
Атар выдвинулся в Сахирру несколько раньше формального разрыва между Клингором и королем. Он сразу же двинулся к городу Кинсону, столице его лена и всей провинции. Граф Ин Мисронстран, которому был передан Кинсон с окрестностями, в городе отсутствовал, находясь на совете королевства по вызову короля. Атар вечером подошел к своему поместью Иннотон под Кинсоном, но нынешний хозяин поместья Унгс Буриданс наотрез отказался его пустить, и приказал своим слугам стрелять. Взбешённые всадники принца, пара из которых получили ранения, порубили в капусту слуг-лучников. Остальных принц Атар строго запретил трогать. С женщинами из семьи Унгса Буриданса поступили по праву победителей, не делая им скидки на дворянство (пролилась кровь!) Затем всю семейку обмазали дёгтем, вываляли в перьях и прогнали.
— Я не хочу проливать кровь в своих владениях. Но передайте всем, что если нужно, пролью! — крикнул вслед им и оставшимся у них слугам Атар.
Наутро явился канцлерский (ныне королевский) чиновник.
— Я должен заявить протест по поводу дерзкого самоуправства. Оно заслуживало бы смерти, поскольку пролилась кровь, но я получил приказ не раздувать конфликты и поэтому на первый раз твоё поведение, твоё высочество, прощается.
— А твоё поведение и поведение остальных канцелярских крыс, грабящих народ, нет! — заявил принц.
Его люди схватили чиновника, , искупали в помойной яме, затем окунули в нужник и кнутами погнали к городу, который был в четырёх верстах. Подойдя к воротам города, они закричали:
— Возьмите своего кровопийцу! Когда принц войдёт в город, с остальными чиновниками, кроме тех, кто отличается добрым поведением и за кого заступится народ, будет то же самое!
Народ с удовольствием воспринял вид чиновника. Когда тот, миновав ворота и почувствовав себя в безопасности, начал изрыгать угрозы, над ним просто смеялись. Его выпроводили из города через другие ворота: «Не грязни наш город!» Словом, когда отряд принца через полдня подошёл к городу, начальник гарнизона предпочёл заявить, что он уступает силе (его воины и горожане просто не стали бы за него сражаться) и с немногими оставшимися верными ему воинами отбыл по направлению к Зоору. В городе начался праздник. Одного из чиновников, Ирса Улитайя, бывшего белой вороной на фоне всеобщего произвола и коррупции, горожане удержали, а принц назначил его своим личным секретарем. Остальных, не успевших сбежать, пытаясь захватить побольше вещей и ценностей, прогнали из города в том же позорном виде, без всяких вещей и денег.
Когда многие из окрестных дворян явились в город восстанавливать присягу верности принцу, что по традиции завершалось пиром и балом, принц обратил внимание на девушку с золотыми волосами и голубыми глазами. Он вспомнил её. Это была дочь мелкого дворянина Арлисса Тронаран. Полтора года назад она была ещё девочкой, а сейчас выросла и похорошела. Принц своим натренированным чутьём почувствовал вокруг неё ауру чистоты и искренности. Он пригласил Арлиссу на танец и завёл с ней куртуазный разговор.
— Я удивлён, увидев здесь такой «цвет сирени весной».
— Но ведь он для тебя на «глади прохладной», куда тебе пути нет. Так что это не сирень.
Принц и девушка намекнули на стихотворения:

Видел ребёнком
Милое мне существо.
Ныне прелестна
Девушка эта,
Как цвет сирени весной.

Цветок кувшинки
В сердце орла поразил.
Но не коснуться
Глади прохладной
Вихрей небесных царю.

Ещё несколько раз обменявшись подобными фразами, принц поразился хорошему образованию, уму, такту и спокойному достоинству девушки. Он пригласил её отца войти в свой совет. Отец, А Тронаран, резко отказался, но высказал свой отказ наедине:
— Я не хочу быть обязан возвышением своей дочери. Воевать в рядах твоего войска и возвыситься за счет своих заслуг я согласен. И хочу предупредить во избежание позора для тебя, твоё высочество, и для нас. Если ты попытаешься воспользоваться правом первой ночи, и она, и я откажем.
— Ты неправильно меня понял. Куртизанок и гетер вокруг вполне достаточно. Но ты прав, что я поставил бы в ложное положение и тебя, и себя, если бы из-за симпатии к твоей дочери возвысил бы тебя. Хвалю за честность и прямоту и надеюсь скоро иметь возможность возвысить тебя за подвиги. Но я прошу оставаться в городе и разрешить твоей дочери войти в мою свиту. Здесь она легче найдёт достойного её жениха.
— Я уверен, что мы нашли бы достойного жениха и сами. Но, поскольку намерения твоего высочества чисты, я согласен перевезти семью в Кинсон.
— Я доволен, — завершил тяжёлый разговор принц.
Той же ночью у принца сложилось стихотворение:

Плесну на белые листы
Свои случайные сюжеты...
Они банальны и просты
И от любви добром согреты...

А что любовь? Любовь чиста!
Доверчива и небескрыла!
В ней краски тронулись холста...
В ней рифмы сказочная сила...

Минувших дней смешную блажь
Я разбиваю на куплеты,
Вгоняю рифмами в кураж,
Вплетаю в частые рассветы...

Вникаю в собственный итог
Забытых где-то начинаний,
Переступаю за порог
Своих таинственных скитаний...

...И снова жду с тобой рассвет...
...И души памятью согреты!
...И первый раз за столько лет
Люблю тебя и знаю, где ты!
(Игорь Кривчиков)

Тем не менее сидеть в городе и упиваться красотой девушки Атар, в отличие от Крангора, не собирался. Он быстро расчистил весь свой лен, а поскольку при этом он выгнал чиновников-мздоимцев, к нему стали проситься и другие владения в Сахирре и даже в провинции Зинтрисса. Принц отказывал им всем, пока не получил известие сначала о разрыве между Клингором и королём, а на следующий день о битве при Нотране. После чего, имея уже более десяти тысяч воинов, принц начал расширять свои владения, но тут вступила в игру ещё одна мощная сила.

***

А Тронаран, посланный принять под руку принца пограничную крепость Кулисар, вернулся взволнованный. Кулисар оказался занят отрядом войск королевства Зинтриссы, который объявил, что благородный монарх Зинтриссы решил помочь своему кузену и защитить его владения от наглых мятежников, не знающих никакой меры.
Зинтрисса была одним из четырёх изначальных имперских королевств. Её территория делилась на три части.
Прибрежный юг: полностью имперский, равнинный, богатый и плотно населённый.
Центр: наполовину населён народностями шжи, у которых была своя собственная древняя культура, они по расовым признакам и по поведению коренным образом отличались от имперцев. Равнинные шжи частично подчинялись Зинтриссе, а горные были независимы. Шжи в большинстве своём были коренастыми людьми грубого сложения, с большими головами, желтокожие, узкоглазые. Волосы заплетали в косу, носили штаны, рубашку и халат, а на голове шляпу. Язык у них коренным образом отличался от старкского, и даже письменность была почти своей: они пользовались Высокими знаками Древнего языка, но к ним добавили множество своих иероглифов. Ели они почти всё: и червяков, и слизняков, и собак, и кошек, и крыс, и сорняки с полей.
Шжи славились как бесстрашные и выносливые воины, их полководцы хранили традиции древнего военного искусства. Их крестьяне были известны фанатическим трудолюбием, ремесленники — исключительно тонкими умениями: они могли по двести лет делать вазу, зато изделия выходили достойные королей. После серии поражений от основателей Империи царство Шжи распалось на множество княжеств, которые больше враждовали друг с другом, чем с соседями. Иногда шжи временно объединялись, как сейчас, но после гибели авторитетного царя либо полководца немедленно вновь вцеплялись друг другу в глотку.
Север Зинтриссы: практически военное предполье. Имперцы контролировали там лишь форты на дорогах и несколько городов. В степях и лесах жили воинственные племена варваров, если и признававших власть Империи, то формально.
На юге Зинтрисса граничила с княжествами королевства Айвайи, на востоке с Шжи и со степняками, на севере с королевством Колина, на западе со Старквайей и Хиррой. Из-за плохо освоенных территорий, армия Зинтриссы в нормальное время была раза в три слабее старквайской, но сейчас старквайцы были разделены междоусобицей, а Зинтрисса договорилась о союзе с единым Шжи.
Принц Атар собрал свой совет.
— Благородные граждане! Я должен поставить перед вами один вопрос. Если король отдаёт своё королевство врагу ради того, чтобы справиться с рокошем, который он мог бы погасить, честно выполнив требования подданных, как мы должны себя вести? У нас есть три пути. Прекратить военные действия с королём, не начинать их с Зинтриссой и смотреть, как она будет медленно и с аппетитом пожирать наши земли, рассчитывая, что нас она не тронет. Воевать с Зинтриссой и с королём одновременно. Выбросить из королевства наглых пришельцев из Зинтриссы, а с королём прекратить военные действия. Прошу высказаться, кто за какой план действий.
Большинство совета высказалось за третий план: спасение родины важнее сиюминутных целей, с королём можно довоевать потом. Принц, когда совет уже собирался расходиться, неожиданно вновь поднялся.
— Я хочу воспользоваться тем, что на совете присутствует капитан Тронаран, докладывавший нам о положении на границе. Благородный А Тронаран, я при всех прошу у тебя руки твоей непорочной дочери Арлиссы. Поскольку я нахожусь в состоянии рокоша, я свободен от всех ограничений в области брака, накладываемых на высокородную персону законами и обычаями, и предлагаю дочери полноправный и торжественный брак. Поскольку мы воюем и не знаем, что будет послезавтра, я предлагаю венчаться завтра же.
— Мы с дочерью даже не думали о таком, — произнёс ошеломлённый Тронаран. — Я не могу дать ответа, не спросив её.
— Так немедленно иди и спроси! А членам совета я приготовил угощение, танцовщиц и музыкантов, чтобы они тебя дождались и были свидетелями торжественной помолвки.
Напор принца был колоссален, он даже не рассматривал возможность отказа. А Тронаран, напротив, не был уверен в согласии дочери. Но Арлисса, которая почти каждый день, когда принц был в городе, виделась и разговаривала с ним, столь же решительно согласилась. Она пришла с отцом на совет и сказала:
— Если бы было обычное время, я выждала бы, чтобы окончательно понять, люблю ли я его и он меня. Но война требует от нас решать немедленно. Я говорю «Да»! И я буду верна ему до смерти.



На следующий день принц торжественно обвенчался. Ещё через день он отбыл отбивать крепость Кулисар. От своей жены он на прощание потребовал немедленно начать жёсткий курс обучения наукам, необходимым для высокородной дамы. В первую минуту Арлисса была раздосадована таким рассудочным повелением, но в следующую поняла, что оно продиктовано искренней и настоящей любовью: принц хотел иметь в её лице достойную во всех отношениях подругу жизни. Она убедилась, что приняла правильное решение. Арлисса сказала себе: «Принц достоин быть великим человеком. А я должна помочь ему пройти этот путь, всё равно, приведёт он к успеху или к катастрофе».
Услышав о свадьбе Атара, король был раздосадован и разозлён больше, чем известиями о его военных успехах. Атар демонстративно ломал все традиции и обычаи, но возразить было нельзя: рокош!
Крепость взять удалось всего за неделю, поскольку старквайская часть гарнизона в некоторый момент впустила осаждающих. Атар отпустил без выкупа воинов Зинтриссы с напутствием больше не возвращаться. Но за неделю пришли известия, что Зинтрисса ведёт серьёзное вторжение по всей линии южной границы. После падения Кулисара Зинтрисса выгнала из занятых ею крепостей и городов старквайских воинов, чем окончательно показала, что берёт территории не для короля Красгора, а для себя.
Словом:

Коль твой подарок
Смерти волну породил —
Ты в ней виновен.
Ну почему же
Добрый совет упустил?

Глава 24. Вторжение
Весть о поражении короля под Нотраном быстро разнеслась по Империи. Соседнее королевство Зинтрисса решило воспользоваться бунтом в пограничной провинции Сахирра. Войска Зинтриссы вошли на территорию провинций Сахирра и Зинтрисса (в Старквайе была провинция с таким названием, поскольку Зинтрисса — имя большой реки, устье которой было на границе между Старквайей и Хиррой, истоки — в горах области Шжи, а основное течение — в королевстве Зинтрисса). Зинтрисса декларировала, что её войска поддерживают порядок и защищают законного короля, но сразу же забирала занятые земли под своё управление, так что было очевидно: уходить с них она не будет. Одновременно войска Шжи под руководством Ляна Жугэ вошли в княжество Ликангс. Чуть позже Трома начала войну против трёх промежуточных со Старквайей княжеств — Лиурии, Синнии и Северной Хирры. Зинтрисса направила послание Клингору с предложением признать его как князя четырёх принцевых провинций, если он признает права Зинтриссы на Сахирру и провинцию Зинтрисса и отзовёт принца Атара. Одновременно Трома, Линна и Зинтрисса объявили, что поддержат на Имперском Сейме восстановление прав Республики Линья. Республика Хирра была всем этим очень недовольна, поскольку считала провинцию Сахирру своими исконными землями и не собиралась их отдавать Зинтриссе, а с Северной Хиррой, хоть и разошлись уже пятьсот лет назад, всё-таки были родственниками. Но Хирра так и не могла решить, какую из двух старквайских сил поддержать. Королевство Линна тоже боялось усиления Тромы и особенно, что Трома под шумок пробьется к морю. Поэтому оно также предложило Клингору признать его князем четырёх провинций, если тот вступит в войну с Тромой. И Трома предложила Клингору признание, если он вступит в войну с Линной и поможет Троме пробить выход к морю. А Валлина, не надеясь чем-то большим поживиться, предложила королю Старквайи военную помощь, если он решит в её пользу давний пограничный спор о нескольких маленьких островах во Внутреннем Море, которыми в данный момент владела Старквайя.
Словом, через два месяца вся Империя была на грани общей войны, а Старквайя — полного распада.

***

Принц Атар сражался против оккупантов из Зинтриссы, которые продвигались медленно и неуклонно. Учитывая, что вторгшиеся войска были численностью более ста тысяч, а у Атара было тысяч десять, ему оставалось лишь вести что-то типа партизанской войны. Зинтриссцы грабили и обирали население нещадно (хотя и не беспощадно), поэтому местные люди охотно помогали летучим отрядам принца и пока что война шла достаточно успешно. Правда, три тысячи воинов вынуждены были сидеть в осаде в Кулисаре, ставшем теперь символом, сдать который без героической обороны подорвало бы дух войск.
Вот и сейчас конный отряд принца караулил дорогу. По ней, как было известно, шёл обоз с провиантом и награбленным добром. Раздался птичий свист дозорных, и спрятавшиеся с обоих сторон от дороги воины принца подготовились к нападению. А сам принц с двадцатью конными нагло выехал на дорогу, загородил её и, когда обоз вышел из-за поворота, преспокойно дождался ошеломлённых таким непредсказуемым поведением обозников и предложил сдаться. Возмущённая охрана обоза, которой было человек пятьсот, ринулась на принца и его конников. Те бросились бежать, и тут с двух сторон на обоз выскочили конники принца. Лучники и арбалетчики, сидевшие в обозе, были моментально перебиты, остальные сдались. Захватив примерно двести пленных и обоз, принц в прекрасном настроении двинулся в свой замок.
Но хорошее настроение было развеяно вестником, который примчался со страшной и неожиданной вестью: граф Ин Мисронстран вернулся в провинцию и штурмует замок Карристин. Там была жена, пожелавшая отдохнуть от городской суеты и бесконечных светских условностей. Принц приказал как можно быстрее мчаться на помощь замку, но мешали пленные. И он приказал перебить пленных. На душе у него было гадко, но на войне часто приходится принимать жестокие решения.
Через день принц с пятитысячным войском появился перед замком, который еле держался. Армия врага была примерно вдвое больше. Граф Мисронстран выехал навстречу принцу.
— Приветствую тебя, твоё высочество принц Атар! В связи с наглым поведением зинтриссцев, которые пришли помогать, а теперь ведут себя почти как захватчики, король выражает тебе благодарность за то, что ты сбил с них спесь, и предлагает тебе полное прощение и наместничество в провинции Зинтрисса, если ты разведёшься с женой. Брак твой позорит всю королевскую семью.
Принц вскипел.
— Король, который женился на гетере, мог бы и не высказывать мне таких претензий!
— Женитьба короля полностью соответствует традициям и законам. А твоя идёт вразрез с ними. Мы все опечалены, что эта деревенская шлюха очаровала тебя и ты потерял из-за нее голову. Я штурмовал замок не для того, чтобы тебя убить, а чтобы убить эту шлюху и восстановить твою честь, твоё высочество!
И принц совершил два поступка, за которые ему потом было очень стыдно. Он вскричал:
— Подонок! Это твоя жена светская шлюха! А моя чистая и верная дама! — и набросился на графа, очертив голову.
А граф, преспокойно защищаясь, завлекал потерявшего контроль над собой принца в ряды своего войска. Хорошо, что войско принца вовремя это заметило и без приказа ринулось на выручку своего вождя. В завязавшейся хаотической схватке было неясно, кто победил. Темнота развела сражавшихся. Принц в суматохе получил достаточно тяжёлое ранение в ногу и его отнесли в замок. Утром граф, у которого не осталось шансов взять замок, отступил. Таким образом, открылся второй фронт. Принц понимал: граф теперь будет всё время тревожить нападениями с тыла, рокашане оказались в окружении.
Арлисса встретила раненого принца, как и полагалось любящей жене доблестного воина. Причитаний и плача не было, она сразу же организовала уход, лично подносила ему лекарственное питьё и охраняла его покой. Эта неделя, пока принц лежал в постели в замке Карристин, окончательно скрепила их брак цепями любви и взаимного уважения. Арлисса снимала его постоянные тревоги, ведь положение было критическим, в отличие от здоровья, которое быстро шло на поправку, что засвидетельствовала сложенная принцем песня.

Спасибо тебе, любимая, за рыжих рассветов таинства!
Спасибо за взгляды искрами, за краски в охапках снов!
Спасибо за то, что в памяти душевные вихри купаются,
Что жизнь замерзает и плавится от наших молчаний и слов!

Спасибо тебе, любимая, за ночи, покрытые нежностью,
Где мысли в свободе от разума уносятся к заревам звёзд!
Спасибо за дней понимание в клубах суеты неизбежности,
Истерзанных рваными судьбами, умытых сплетеньями слёз!

Спасибо тебе, любимая, за явь моего пробуждения,
За сольную лунную радугу в объятьях сердитых небес!
Спасибо за были и небыли, за шёпот в минуты забвения,
Спасибо тебе, любимая, за то, что мой голос воскрес!

Спасибо тебе, любимая, за то, что ты есть на свете!
Спасибо за то, что позволила ворваться в судьбу твою!
Спасибо за то, что согласие найти тебя на планете
Услышал я собственным сердцем, что эти признанья творю!
(Игорь Кривчиков)

Через неделю настроение принца сильно улучшилось. Республика Хирра, очень не желавшая, чтобы Зинтрисса заняла Сахирру, разрешила своим добровольцам помочь Атару, и на помощь ему явилось восемь тысяч отлично вооружённых воинов. Теперь стало чуть полегче.


***


В этой обстановке состоялась ещё одна встреча между принцем Клингором и королем. Поскольку положение было критическое, разговор вёлся в не очень дипломатических тонах.
— Принц, ты уже не мятежник, ты изменник! Я знаю, что Зинтрисса, Трома и Линна готовы тебя признать князем!
— А ты, старший брат мой король, сам хорош! Ведь Зинтрисса утверждает, что ты пригласил их войска и готов в дальнейшем обсудить пограничные вопросы ко взаимному удовлетворению. А вот что я принял её предложение, она не говорит.
— Ну и что же ты им ответил, младший мой брат принц?
— Я сказал, что четырёх провинций мне мало. Я согласен лишь при условии признания меня князем восьми провинций вплоть до Ломо и с включением сюда Линьи. Естественно, что после этого все призадумались и очень крепко. Троме и Линне я ответил: никаких территориальных уступок делать им не буду.
Король тоже призадумался. Если примут эти условия, то практически возникнет новое королевство. Но создание нового сильного королевства со столь воинственным королём наверняка страшит всех соседей. С другой стороны, столь неумеренные требования Клингора можно рассматривать и как форму отказа… Рискну, решил король.
— Младший брат, я ответил Зинтриссе следующее. Я согласен воспользоваться их армией, если она будет под командованием моих генералов и оплачиваться мною. Ответного послания от них я не получил. Поскольку они под своим командованием, это, конечно же, враждебные войска.
— Что же ты намерен делать, старший брат? Опять бросимся друг на друга и перебьём свои армии, чтобы остальные брали нас голыми руками!
— У меня в казне денег хватит на сотню тысяч наёмников!
— А потом эта сотня тысяч захватит тебя вместе с казною. Ты же знаешь, что такое наёмники!
— Не хуже тебя знаю.
— Подумал бы, как деньги потратить с пользой для государства.
— Это ты-то говоришь о пользе для государства!
— Конечно, ты думал только о пользе, продолжив рассылать всюду чиновников, знающих лишь, как драть три шкуры да вымогать подношения. Они и доводят граждан до восстания.
— Я точно говорю, что, как только я найду другой способ обеспечить охрану прав королевства и сбор налогов, чиновников посылать больше не буду. А то все владетели знают лишь одно: привилегии расширять. Если бы канцлер, недоброй памяти, их не прищучил малость, у нас денег на войну не было бы.
— Деньгами войну не выиграешь! Нужна хорошая армия и отличные полководцы. А лучшие солдаты — это свободные и полноправные граждане, пока они не развращены. Лучшие полководцы — гордые и своенравные владетели, которых ты так не любишь.
— Мой генерал Луараку стоит десятка этих гордых и спесивых владетелей. А у него даже поместье лишь сейчас появилось.
— Ну, вот видишь! Даже если он владетелем не был, скоро им станет, если будет отлично служить тебе. Так что я был прав.
— Что-то ты уж очень дружественно сегодня ругаешься, брат мой… Опять что-то задумал хитрое?
— Задумал! Не пора ли нам кончать эту свару! Ждал я, когда ты это предложишь, но ты всё время увиливал. Не обольщайся: разговаривать об условиях замирения я буду лишь на равных. Надеюсь, что договоримся. Уже руки чешутся намять бока этим нахалам из Зинтриссы и их прихвостням из Шжи.
— Это что, сейчас передо мною кузнец Тор стоит, а не мой мудрый и тонкий братец? Какая великолепная прямота. Даже холод по спине прошёл. Если ты правда задумал показать кузькину мать этим нахалам, об остальном можно договориться.
— Чиновников прежде всего убери!
— Уберу, как только договоримся. Перестань стоять в позе радетеля за маленьких людей. Меня-то не обманешь, они для тебя как пешки в шахматах.
На самом деле король, изучив исторические документы и посоветовавшись с Толтиссой, уже решил убрать всех чиновников, оставив небольшие конторы лишь в главных городах провинций, и переложить всю тяжесть надзора за соблюдением законов и сбора налогов на выборные советы граждан. Советники заодно своей головой и своим имуществом отвечали за соблюдение законности и сбор налогов. А сами они от налогов были освобождены (но только сами, а не зависимые от них люди). Именно этот план был проведён в жизнь четырьмя королевскими эдиктами и постановлениями Совета Королевства.
— Если чиновников убираешь, тогда половина дела сделана, — удовлетворённо сказал Клингор, который просто не мог отказаться от этого требования рокошан. Теперь ему можно было перейти к действительно важным моментам.
— Я чувствую, братец, что теперь начнётся настоящий торг.
— Торга не будет, брат государь! Есть условия, которые ты можешь выполнить, как сам сегодня признался. Первое из них. Все, кто воевал под моими знамёнами и знамёнами других принцев-рокошан, кроме обесчещенного Крангора, получают назад без всяких судебных процессов и прочих проволочек всё своё недвижимое имущество. За разграбленное движимое им немедленно выплачивается компенсация после оценки ущерба комиссией из одного твоего человека, одного нашего и одного нейтрального. После чего все они обязаны прийти со своими отрядами к тебе на военную службу для войны с зарвавшейся Зинтриссой и её прихвостнями. Это тебе обойдётся дешевле, чем наёмники, а войска получишь надёжные и опытные.
— Ладно, согласен. Это разумно.
— Второе условие. Все судебные процессы по поводу эксцессов во время рокоша прекращаются и объявляется полное прощение всем за все их деяния, кроме разбоя. И разбойникам тоже даётся месяц, чтобы раскаяться и прийти в твоё войско.
— Ага! Так сделал Тор. Ну что же. И это разумно.
— Третье условие. Я назначаюсь коннетаблем королевства и главнокомандующим всеми армиями. Я сам назначаю командиров армий. Ты, по законам Империи, имеешь право на три протеста против моих назначений.
— Значит, ты твёрдо намерен воевать. Я принимаю это.
— А теперь самое неважное и последнее условие. Я отказываюсь от права наследования трона, ты делаешь меня основателем рода и ходатайствуешь перед Императором о титуле Принца Империи для меня. Я получаю право наследственного владения провинцией Карлинор и одной из трёх прилежащих к ней провинций. Пограничная Линнагайя мне не нужна. Мой отказ от престолонаследия вступает в силу после получения имперского титула и документа на владение.
— Ну что ж, самое важное ты сказал. Я принимаю со следующей оговоркой. Немедленно ходатайствую о звании принца Империи, на которое ты, действительно, имеешь право в случае добровольного отказа от престолонаследия. Немедленно выдаю тебе титул на наследственное владение провинцией Карлинор. А вторую провинцию получишь как награду после победы в войне: за мятеж награждать нельзя.
— Согласен, если сразу будет оговорено, что единственными налогами этих двух провинций в казну королевства будут имперские и установленная дань. Размер дани мои и твои люди согласуют в соответствии с имеющимися прецедентами по Империи. Твои указы вступают в силу на территории моих владений после моей подписи на них. А решения Совета королевства вступают в силу сразу же, если большинство делегатов от моих владений голосовало за них.
— Всё равно оказывается дешевле, чем тратиться на наёмников. И помощь Валлины теперь не нужна. Я немедленно объявляю войну Зинтриссе и Шжи.
— Прекрасно, старший брат! Дай обнять тебя!
И два братца обнялись первый раз за долгие годы вполне по-братски.

***

Тор напряжённо работал в мастерской вместе с рудознатцем и алхимиком, пытаясь найти устойчивый метод получения своего уникального сплава и его обработки. Один раз он просто выл от злости и чуть не побил своих «соратников по проекту»: получил сплав, начал его проковывать и затачивать, и, когда появился клинок, сразу почувствовал, что это наконец-то вышло! Но он ничего не смог объяснить учёным, и те стали проводить опыт, разрубая стальные болванки, которые лежали именно для таких целей. 34 удара! В итоге от уникального меча остались лишь обломки, сразу же расхватанные алхимиком и рудознатцем. Когда взревевший Тор бросился на них, они разбежались по своим мастерским и заперлись. Алхимик дня три травил самыми разными гадостями эти обломки и в итоге сам вылез зелёный, три дня его пришлось молоком отпаивать, а Эссе травами лечить. А рудознатец всё шлифовал их, нагревал и отпускал, разглядывал то через исландский шпат, то через турмалин, то через лупу, да всё чего-то записывал своими непонятными формулами и зарисовывал, потеряв сон и аппетит. В итоге его тоже три дня пришлось отпаивать, только вином, да ещё рабыню подослать ему, чтобы она заняла его по ночам и не давала сходить с ума.
Дела хозяина лена Тору уже начали нравиться. Они не давали засиживаться подолгу в своей мастерской. Да и мастерских вокруг теперь было много: и две кузницы, и портной. И сапожник появился. Первый оказался сапожником в переносном смысле слова, Эсса проверила его и указала ему дорогу подальше. А второй подошёл, в его мастерской уже появились и ученик, и подмастерье. Правда, пил этот сапожник как сапожник, но обувь делал прекрасную.
Из монастыря пришли пара монахов и монахиня. Монахиня занималась с девочками и женщинами, одному монаху Эсса также рекомендовала отправиться в дальнее паломничество, а второй занимался с людьми из мастерских и с дворянскими детьми. Конечно, нужно было ещё одного-двух, но Тор уже чувствовал: достаточно немного подождать и появится ещё кто-то.
В середине осени Ангтун родила девочку. Тору она казалась прелестной. Её назвали Яра, что на среднем языке означает «цветок клевера». У Эссы сразу же появились хитрые планы. Она объявила, что девочка будет воспитываться со старшим сыном Лиром как сестра и как свободная благородная женщина, несмотря на её рабское положение.
Известие о конце рокоша (правда, неполном: Линья оставалась в состоянии мятежа) было отмечено теперь уже в городке Колинстринне большим праздником. А Тор решил съездить в Зоор: наконец-то появилась ещё пара мечей последнего шанса. Интуитивно Тор уже мог сказать, который из мечей выдержит не меньше пяти ударов, а который — все восемь! Конечно, до того уникального изделия, которое угробили партнёры, было далеко. Выход пока что был мал: десять или больше оказывались хрупкими одноразовыми, и только один более-менее приличным. Лучший меч последнего шанса Тор решил подарить королю, а тот, что похуже — отдать принцу в счёт его заказа. Тор был очень недоволен, как Клингор использовал кинжалы, но не мог не оценить остроумия его замысла. Теперь принц стал коннетаблем и главнокомандующим. Окончательно портить с ним отношения не стоило.
Тор рассчитывал дня за четыре добраться до Зоора, по дороге повидавшись с принцем, дня четыре провести в столице и дня за три вернуться домой. Первую часть пути он проделал вместе со своим отрядом под командованием капитана Тустарлонга и с отрядами своих дворян, которые решили отправиться на войну. Сознание, что если не пойти воевать, то придётся заниматься военной подготовкой и патрулированием владения, выгнало подавляющее большинство дворян из имений (которые на самом деле были у многих столь же крошечными, как у польской «застянковой шляхты»). Тор мог гордиться тем, сколько воинов и рыцарей он дает в армию короля.
Принц Клингор, когда Тор прибыл в лагерь королевской армии под Нотраном, был занят (или же не посчитал нужным увидеться с Мастером). Тору это было безразлично; может быть, так оно и лучше. Он передал меч принцу, оставил войско генералу, ведавшему приёмом новых отрядов, и в тот же день двинулся дальше. Увиденное радовало его глаза: армия короля составляла примерно сто тысяч очень неплохих бойцов. Чувствовалось, что Зинтрисса просчиталась, и серьёзно.
Тор прибыл в Зоор, но прямо в воротах города его арестовали, ее предъявив обвинения, обобрали и бросили в тюрьму. Через два дня он предстал перед дознавателем. Тот сразу же начал с дела:
— Ты думаешь, что сан Имперского рыцаря спасёт тебя от закона? Ты, подлец, спутался с гильдией наёмных убийц! Ты снабжаешь предателя, который засел в Линье! Ты предал своего короля, который к тебе так благоволил!
Тор спокойно переждал поток ругани (после Имперского суда всё это казалось дешёвым балаганом) и перешёл в контрнаступление:
— Как твои люди посмели украсть мои вещи? Как они вообще посмели дотронуться до подарка, который я везу лично королю? Понимают ли они: за такое они сами голов лишатся? Им что, охота отвечать за разглашение государственной тайны?
— Посмотрим, как ты заговоришь на дыбе! — прошипел дознаватель и позвал палача.
— Посмотрим, как ты запоёшь на колу, когда король и королева узнают, кого ты пытал! — ответил Тор.
У дознавателя пробежал холодок по спине. То, что королева весьма благосклонна к кузнецу, а король — к королеве, все знали. Он почувствовал, что оказался замешан в игры больших людей и окажется именно тем, кого не жалко. Он, тем не менее, велел палачу раздеть Тора и привязать к дыбе. Но затем приказал подождать, вышел куда-то и через пару часов пришёл охранник со словами, что пытка откладывается и преступника надо вернуть в камеру.
В таких психологических наскоках прошло семь дней, а на восьмой Тора освободили и вернули ему часть его вещей, включая одежду и оружие (деньги, конечно, пропали все). У входа его встретила жена, которой сообщили спутники Тора, что Мастера арестовали при входе в Зоор. Эсса сразу же помчалась к королеве и добилась немедленного освобождения мужа. Но в тот же день Тора вновь вызвали в судилище и опять стали его допрашивать, угрожая пытками. Сейчас Тор повёл себя по-другому. Он, прежде всего, передал список украденных у него вещей и денег, заметив, что второй экземпляр этого списка находится у королевы. Насчёт вопросов он ответил, что со столь низкими тварями разговаривать вообще считает ниже своего достоинства, а начальству своему пусть они передадут: отвечать на вопросы он будет лишь королю и королеве. Судейские совсем скисли и отпустили Тора.
Через четыре дня король вызвал Тора на аудиенцию и публично спросил, как он объяснит, что его уникальным оружием пользуются не люди короля, а преступники и мятежники? Тор сказал, что даст полные объяснения лишь один на один с королём и королевой. Король без удовольствия согласился, и на следующий день утром Тор рассказал венценосцам случившееся, как он представлял.
— Ваши величества, государь и государыня! Я не скрою, что виноват, но скорее в хвастовстве и неосторожности, чем в злом умысле. Ещё на Имперском острове мне пришла в голову идея нового сплава для оружия и я понял, что такое оружие будет резать любое другое оружие. Когда я вернулся домой в Колинстринну, я начал пытаться делать новые мечи, но скоро выяснилось, что они действительно очень острые, однако очень хрупкие и быстро устают. Не всегда мне удаётся пока что даже получить сплав, а когда из него кую меч, чаще всего он оказывается таким, что разлетается в куски на втором-третьем ударе. Тебе, мой государь, я преподношу лучшее из всего того, что у меня получилось за полгода.
Тор преподнёс завёрнутый в тряпицу меч. Король развернул кривой меч, осторожно попробовал его пальцем и порезался.
— Сколько ударов выдержит меч? Можешь сказать или нет?
— Восемь или больше. И рубить им не надо. Он разрезает даже драгоценный меч и даже палицу, он разрезает все кольчуги. Принц Клингор мечом похуже этого в одиночку без единой царапины победил пятнадцать человек. Но меч, конечно же, при этом сломался.
— Как оказалось оружие у того, кто в тот момент был мятежником? Оружие ты, как верный вассал, должен был первым делом отдать мне, твоему законному государю? — сердито спросил король.
— Здесь есть моя вина, и я её не скрываю. Пока у вас было перемирие, принц Клингор утверждал перед всеми, что он идёт в твоё распоряжение, государь. Он по дороге заехал без войска ко мне как гость и старый друг. Я похвастался перед ним своими достижениями, и оказался в ситуации, когда без потери чести не мог не подарить ему единственный получившийся на тот момент меч. В тщеславии и болтливости я действительно виноват.
Король и королева расхохотались.
— По всему видно, ты, Мастер, сказал правду, — и король вновь посуровел. — Но не всю правду. А откуда появились у наёмных убийц кинжалы из торовского булата?
Тор понял, что так называют его новый сплав.
— Вот здесь я проявил свою глупость. А принц Клингор — свой ум. Я стал делать для пробы не мечи, а кинжалы, когда пытался, чтобы оружие стало менее хрупким. Потом я уже видел сразу после заточки, что получилось плохо, но переплавлять пока ещё свой сплав не умею. Сейчас мой алхимик учится это делать. Вот и накопилась у меня куча кинжалов, которые я считал совсем негодными, только для демонстрации свойств нового сплава. Принц сообразил, как их можно использовать, и скупил у меня всю эту кучу по дешёвке.
Король и королева вновь расхохотались.
— Тор, я же тебе столько раз говорила: не лезь в политику! — с улыбкой сказала королева.
— И я тебе то же повторю и прикажу, — сказал король, усмехнувшись.
Затем, обернувшись к королеве, он добавил:
— Если у принца был меч из торовского булата и ещё пара кинжалов, а у его людей — кинжалы, то я понял его поведение на переговорах перед последней битвой.
— Да, он бы в одиночку половину твоего отряда уничтожил, — ответила Толтисса. — А другую половину — его люди. И тебя бы не он убил, а кто-то из его людей в азарте битвы. Вот он и хотел, чтобы ты напал, а сам играл роль благородного и неосторожного грубияна.
— Ладно, Мастер. У принца теперь кинжалы не заберёшь, но отныне поклянись, что их ты будешь давать только мне, и никогда не ставь на них свое клеймо. А я их буду брать очень понемногу. Дай мне свой знак, человек с этим знаком будет иметь право взять десять кинжалов. Платить тебе я за них не буду: это наказание за твои вины, да заодно и ты сможешь всегда поклясться, что мне их никогда не продавал и не дарил.
— Твоей жене я передала кошель с деньгами взамен украденных стражниками. Кое-кто из охраны короля услышал, как мой муж ругается по поводу твоего оружия в руках подонков, и решил «оказать услугу» королю, почти такую же, как медведь отшельнику, — добавила королева.
— Спасибо вам, ваши величества, что вы поверили мне, — поклонился Тор.
— Я доволен, сколько и каких воинов ты оставил в моей армии. Надо было бы тебя послать на войну, чтобы можно было бароном сделать. Если пожалую титул без военных заслуг, вся знать на тебя ополчится, — сказал король. — Но я уже приказывал тебе на войну самому не ходить, и приказание подтверждаю. Обойдёшься без баронства, а твой сын его легко заслужит.
— Я согласен, повелитель, — ответил Тор. — Мне самому было бы трудно, если бы я стал бароном. Я и с обязанностями владетеля едва справляюсь.
— Знаем мы, как ты едва справляешься! — рассмеялся король. — И не ври: не трудно тебе было бы, а плохо и стыдно. Да и в политику ты вынужден был бы ввязаться, а это не для твоего медвежьего ума и медвежьей силы.
— Тут нужно быть гибридом льва и лисицы, — сказала Толтисса. —  Вот принц Клингор — такой гибрид. Посмотришь на него в бою — лев. А когда интриги плетёт — лисица.
— Да, такого подданного никому не пожелаю иметь, — ухмыльнулся король. — Государю остается с ним лишь четыре выбора. Или казнить, или опозорить и заточить, или сделать вассалом, или сплавить другому государю.
— А я его перестал считать другом, — сказал Тор.
— Дурак ты! — заметила королева. — Другом в твоём понимании он тебе никогда не был. Хотя в его собственном он считал себя твоим другом и делал гадости, лишь когда это было очень выгодно и очень скрыто. Более того, я уверена, что, упади ты в грязь из-за его интриг, он бы благородно подал тебе руку, приказал тебя обмыть, обрядить в лучшие одежды и тем самым завоевал бы твою вечную благодарность, наивный Медведь. Большей дружбы от Клингора никто никогда не дождётся…
— Спасибо, мудрейшая из женщин, — сказал Тор.
— Вот что значит стать королевой! — засмеялась Толтисса, оборотившись к мужу. — Я теперь не красивейшая, а мудрейшая!
— Ты была и остаёшься и той, и другой, — улыбнулся король.
— Завтра приходи на большой приём. Там будет публично объявлено, что ты чист от вин, — сказала повелительным тоном королева, и аудиенция закончилась.
В Зооре Мастер с женой нашли ещё одного хорошего монаха и, наконец-то, приличного шелкомодельера, который соблазнился, что во владении много шерстяного высокогорного шёлка. Эсса решила шерстяной шёлк монополизировать и дарить на платье лишь отличившимся дамам или же тем, чьи мужья отличатся, и Тор её попросит. Тор согласился с таким решением.
Пока Мастер потерял ещё почти месяц в результате поездки в столицу, алхимик Кар Урристир и рудознатец Хой Аюлонг продолжали увлёкшую их работу. Алхимик наконец-то нашёл метод закалки готового изделия. Оказалось, что прежде всего надо выдерживать его при фиксированной температуре не менее часа, а лучше трое суток. Так что пришлось Мастеру греть клинки для закалки в алхимическом тигле. Хой Аюлонг же вместе с Беркутом сходил на высокогорье. Придя оттуда, рудознатец, измотанный до крайности физически, но с огнём в глазах, с восторгом рассказывал, какие сокровища находятся в горах Колинстринны. Все начали расспрашивать его о золоте, платине и драгоценных камнях, но Аюлонг разочаровал любопытных, говоря в ответ о цирконии, церии, дидиме и других непонятных вещах. После чего рудознатец опять уселся за технологию выплавки нового сплава и за поиск добавок к нему.
Алхимик заговорил о необходимости идти в Великий Монастырь и там защищать изобретение, но Мастер, которого Учитель заставил детально выучить, что требуется для защиты новации, ещё во время подготовки на Первого Ученика, сказал, что, пока мы не знаем одного из двух: точных инструкций, как работать, чтобы получился сплав, или обоснований, позволяющих хотя бы в принципе самим разработать такие инструкции, мы не можем защищаться. Второй случай намного предпочтительнее.
Заодно, пока король проводил реформы у себя в королевстве, Тор провёл важную реформу обычаев у себя. Он пригласил на очередной бал наряду с дворянами и мастеров.
— Поскольку Великий Мастер равен баронам, то, соответственно, обычный мастер равен обычным дворянам, — обосновал свое решение Тор.
Но, конечно же, в большинстве ленов такое решение не было воспринято, хотя опротестовать его тоже не смогли: аналогия была точной.

***

Стотысячная армия королевства двинулась в Сахирру навстречу примерно такой же армии Зинтриссы. Настроение у Клингора было приподнятое. Если удастся вызвать врага на генеральное сражение, можно будет решить исход войны одним эффектным ударом. Клингор спокойно отделил двадцать тысяч для противостояния Жугэ в Ликангсе и поставил командирами принца Тиргора вместе с королевским генералом Луараку. Ещё одна двадцатитысячная армия принца Атара должна была действовать в промежутке. Предполагалось, что, сдержав Жугэ, известного своей просто сверхчеловеческой хитростью и тактическими способностями, но также крайней осторожностью, Тиргор двинется дальше на север в места, где у Зинтриссы было мало войск, и начнёт обходной манёвр, чтобы перерезать пути снабжения и заставить Жугэ отступить без боя. Атар тем временем выдвинется с юга, чтобы занять Ликангс. У самого принца даже после этого оставалось почти сто тысяч воинов, в том числе двадцать тысяч конницы, что было немаловажно. Больше половины пехотинцев были тяжеловооружённые, опытные, закалённые в битвах гражданской войны бойцы.
Этот план Клингор, естественно, не разбалтывал. Его знали лишь шесть человек: три командующих армиями и три их заместителя. У самого Клингора заместителем был его генерал Сон Кушака. Старинный род Кушака в последнее время захирел и обеднел, поэтому генерал готов был в лепёшку разбиться, но завоевать себе поместье и титул. Кушака прекрасно проявил себя в самом жарком узле западной границы: вблизи устья Линнацассы сходились границы Линны, Тромы и Старквайи. В этом месте всего двадцать вёрст отделяли Трому от вожделенного выхода к морю. Естественно, там всё время приходилось безжалостно отражать провокации и вместе с тем не зарываться, чтобы не дать повода к большой войне.
Клингор был рад вновь получить меч из торовского булата. В битве это было и оружием последнего шанса, и, наоборот, шансом геройством переломить исход битвы. Принц представил себя неожиданно прорубающим дыру в железном строю тяжеловооружённых, а затем своих воинов, разрывающих войско врага через эту брешь.
Принц снабдил кинжалами Тора десять лучших дворян из своей личной охраны. Они знали, что пускать в ход их нужно в крайнем случае и лучше сразу против нескольких врагов.
А сейчас армия двигалась средними переходами. Клингор был уверен в победе, если армия подойдёт к делу не измотанная. Он молился лишь чтобы враг был глуп и вышел на генеральное сражение. И у него появилась идея, как вызвать врага на битву.

***

Оставшаяся последней занозой рокоша Линья не давала покоя королю. За ужином, который он мог вкушать не на публике, а наедине с супругой, он заговорил с женой.
— Королева, как ты чувствуешь, правильно ли я сделал, посоветовав Клингору не тратить времени на Линью?
— Ты, царственный супруг мой, сам можешь ответить. Я лишь попытаюсь почувствовать, в чём же ты не уверен.
— Если бы наша армия подошла к городу, линьинцы сразу забыли бы свои раздоры и стали бы обороняться изо всей силы. Но здесь и ещё что-то могло быть.
— Конечно, могло. Ты же ещё не рассмотрел море.
— Правильно. Полную морскую блокаду не установишь, подавляющего преимущества в флоте нет. Да заодно вести морские битвы — зря топить свои корабли, которые могут ещё пригодиться. Значит, могли появиться добровольцы, а потом и помощь от кого-то, если осада затянется. То есть, атаковав город, я мог бы спровоцировать признание Линьи.
— Но есть ещё одна возможность.
— Конечно. Если бы одна из партий открыла мне ворота… Тогда больших неприятностей не было бы.
— Может быть…
— Посмотрим, посмотрим. Одна из партий открыла бы, но остальные всё равно сопротивлялись. Было бы море крови, разорение и разграбление. Ну, разорение эти дураки заслужили… Так что неприятности опять были бы. Да и ненадёжно все это. Открытые ворота могут оказаться ловушкой… Или стать ею… Уж лучше блокировать город.
— А как?
— С суши и с моря. Мало кто поплывёт торговать к ним, рискуя напороться на наш флот и лишиться корабля.
— А Зинтрисса? И Хирра?
— Верно, верно! Мой флот будет занят охотой за контрабандистами, которых разведётся сразу же как собак нерезаных, а флот Зинтриссы будет хозяйничать в моем море! Нет, не дождутся! Значит, только с суши.
— Да, это гробит их торговлю.
— Гробит, гробит… Что-то тут не так. Ага, у них в истории уже много раз было, что суша оказывалась отрезана. Но ремесленники сильные, да ещё сохранились колонии. Будут торговать своими изделиями и колониальными товарами. Конечно, придётся им попотеть и перестроиться, «свобода требует жертв». А когда перестроятся, назад уже им самим не захочется.
— А ещё какие варианты?
— Оставить их почти что в покое… Тогда их немедленно признает Зинтрисса, за ней потянутся Хирра и Трома. То есть восстановление имперского статуса им почти гарантировано. Так что просто выжидать тоже не стоит. Хотя с точки зрения торговли это решение даже получше: если привычные дела будут продолжаться, хоть и с помехами, перестраиваться на дальнюю морскую и на ремёсла не очень захочется.
— Что-то, наверно, ещё есть…
— Убить этого взбесившегося дурака Крангора… Конечно, шанс довольно большой, но практически такой же, что покушение провалится. Сейчас он осторожен, чувствует, что многие на него очень обижены. А если дело провалится, неприятностей не оберёшься.
— А если удастся?
— И тогда не лучше получается. Изберут нового консула и продолжат гнуть свою линию. Так что убивать его нет смысла, а то я уже начал думать: может быть, стоит подкинуть Тору идею насчет убийства, чтобы в случае провала остаться в стороне. Теперь я оценил решение (до сих пор не понимаю, чьё: Клингора или Тора): убить его невесту! Но новой невесты он что-то не заводит пока…
— Мой венценосный супруг, что же нам остается?
— Ни одного нормального решения не вижу! Ну и ситуация! Последняя кость в горле, но какая зазубренная!
— Ничего. Даст Судьба, как-нибудь справимся.
В эту ночь Толтисса увидела очередной сон, но, уже знавшая свою особенность видений вариантов реальности, защитилась, чтобы он никому не попал. Она на форуме в Линье, почему-то без свиты и короля. На форум врывается принц Крангор, быстрыми шагами подходит к ней, кланяется и вдруг выхватывает меч и сносит ей голову… Уходя в светлый тоннель, она сверху видит, как он поднял голову, поцеловал и произнёс ошеломлённому народу:
— Теперь наша свобода освящена жертвой и кровью. Теперь нам обратного пути нет!

***

Летним утром по дороге на Линью не спеша двигались три конницы: королева Толтисса и две её охранницы. Они подошли к пограничному посту «независимой» Линьи. Правда, полностью декларировать независимость Сенат всё ещё отказывался, опасаясь оказаться в настоящей войне со Старквайей, пока имперский статус Линьи ещё не восстановлен. Поэтому на пограничном столбе по-прежнем красовалась приписка маленькими знаками «королевства Старквайи». Пост, стоявший лишь чтобы слегка контролировать нежданных гостей, вытаращил глаза и открыл рот (не думайте, что у него был один рот, но все трое настолько синхронно это проделали, что хотелось сказать именно так).
— Неужели это на самом деле королева?
— Вроде бы и на самом деле. Чего же ты не спросил?
— Язык к нёбу прирос! И у тебя ведь тоже!
— Слушай, Ар, скачи в город, сообщи, что едет королева.
И Ар поскакал в город. Королева и её спутницы после поста несколько прибавили, лошади у них были прекрасные и не уставшие, и бедный патрульный с трудом поспевал за ними, не то, чтобы обогнать. Но перед воротами города королева подмигнула своим охранницам, и они пропустили несчастного перепуганного гражданина вольного города Линьи вперёд минут на пять.
— Что случилось? — спросил начальник охраны ворот.
— Сюда скачет королева!
— Какая ещё королева?
— Та самая!
— С войском?
— Одна.
— Вот это да! Надо известить Сенат и консула!
Возле ворот быстро собиралась толпа зевак, посмотреть на знаменитую красавицу-королеву. Неспешно приближались всадницы.
— Вот это красота! Не зря король от нее с ума сошел!
— И служанки первоклассные. Эх, такую бы к себе в постель…
— Такая бы тебя скрутила в три погибели и выбросила бы на улицу. Ты ей в подмётки не годишься.
Королева приостановила коня и гордо посмотрела на растерянного начальника караула.
— Кто идёт?
— Ваша королева.
— Подожди, пока известят Сенат и консула.
— Вы что, женщины боитесь?
Народ зароптал. Начальник сжался и сказал:
— Проезжай, гражданка. Но оружие пусть твои служанки оставят.
— Вы что, граждане свободной Линьи? Боитесь дубинки охранницы и её кинжала? Может, и мне мой женский кинжал оставить?
Народ расхохотался и возмутился ещё больше. Начальник капитулировал.
— Ну ладно, проезжай.
И Толтисса направилась прямиком на форум. Со всех сторон стекался народ, многие сенаторы тоже сочли за благо быстрее явиться на форум. Принц-консул метался, теряя драгоценные минуты и не зная, что делать. А королева спешилась перед форумом и в сопровождении двух охранниц прошла на ораторскую трибуну.
— Приветствую тебя, благородный народ древней и знаменитой Линьи!
— Да здравствует королева! — закричал народ.
— Приветствую вас, отцы-сенаторы!
Поражённые происходящим, ослепительной красотой и властностью этой женщины отцы-сенаторы не осмелились возразить, что королеве не было предоставлено право ораторства. Они поклонились и сказали:
— Мы слушаем тебя, великолепная и несравненная!
И тут на площадь грубо ворвался вместе со своей охраной принц-консул.
— Убить её! — и тут он понял, что оговорился, сказав вслух то, что думал. — Схватить её!
Народ взревел от возмущения, охрана даже не пыталась сопротивляться, и лишь Толтисса спасла принца от растерзания на куски.
— Я не хочу, чтобы мое появление было отмечено самосудом. Оставьте это ничтожество. Отцы-сенаторы, я хочу, чтобы вы и народ ясно сказали, может ли столь подлый, бесчестный и ничтожный человек быть вашим консулом?
Через полчаса единогласным голосованием Сената и народа принца лишили консульства и гражданства Линьи, которая сохраняла в дополнение к общеимперскому ещё и своё, как одну из немногих оставшихся привилегий древнего вольного города (ещё одной была чеканка собственной медной монеты).
— Я обращаюсь к вам, отцы-сенаторы и народ Линьи. Лучше ли стало, когда вы попытались отделиться от королевства?
Кое-кто попытался сказать, что свобода стоит жертв, но в совокупности почти весь народ и сенаторы ответили:
— Намного хуже.
— Я согласна с тем, что были допущены несправедливости по отношению к Линье. Но заметьте, для благородных участников рокоша, которые не выходили за пределы законного протеста, вопрос о несправедливостях был полностью решён. Теперь все города королевства имеют свои сенаты. Теперь восстановлена власть народных собраний. И лишь вы, после вашей неизбежной капитуляции, можете потерять всё. Я предлагаю вам восстановление привилегий, данных Линье в обмен на отказ от общеимперского статуса, и ограничение права рекомендации консула его использованием раз в три года. Единственное условие — немедленно и добровольно отозвать прошение о восстановлении прав и принять рекомендованного моим мужем и государем консула для восстановления города после глупого мятежа, а также признать все эдикты короля и постановления Совета Королевства, изданные за время вашего мятежа.
Так был погашен без единой жертвы последний очаг мятежа. Красивая женщина оказалась сильнее целой армии.
Две недели сидел принц-бывший консул в своём дворце, отказываясь признать решение Сената и народа. Но, когда кончились запасы, когда разбежались все слуги и приближённые, принц надел рубище, попросил заковать свою шею в ошейник и привесить к нему цепь, и отправился просить пощады у короля. Единственный оставшийся у принца слуга подтащил Крангора за цепь к подножию трона, где принц упал ниц, горько заплакал, стал каяться в преступлениях и молить о пощаде. Король изобразил умиление, велел поднять принца, переодеть в подобающие ему одежды и благородно простил его, потребовав лишь отказаться от права наследования престола, но сослал в выделенное ему небольшое поместье. Вопрос о возвращении принцу его лена даже не поднимался. Принц молил, чтобы ему дали возможность загладить вину, дав одну из армий на войне. И тут король единственный раз резко высказался:
— Никто не будет служить под командой обесчещенного и опозоренного.
От огорчения принц ударился в загул, из которого уже не вышел.

***

Тор пока что не решался обносить Колинстринну городской стеной, но практически это был уже город. Появились постоянные лавки, целый квартал занимали мастерские, и богатая область, которая уже не считалась захолустьем, привлекала многих. Естественно, начали появляться художники, артисты и гетеры. Пока что постоянного театра не было, но во время ярмарочных дней представления регулярно давались. То заезжала актёрская труппа, то циркачи, то певцы и музыканты.
Но, конечно же, появление людей разного пошиба требовало неуклонного слежения за порядком. В частности, из-за этого служанки в тавернах Колинстринны славились как молодые и чистенькие. Памятуя, что происходит в имперской столице, Тор чётко поставил условие: как только такая служанка начинает проявлять наклонности шлюхи, от неё необходимо избавляться. Запретить им заниматься обычным делом: обслуживанием гостей, в том числе и в постели — Тор, безусловно, не мог, но ситуацию пока что удавалось удержать под контролем.
Порою приносили неприятности и гетеры. С ними было намного сложнее, поскольку над полноправными гетерами владетель (и даже сам Император) власти не имел. Они приходили, когда хотели, и уходили, когда хотели. Война также не являлась для них препятствием: они спокойно гуляли между враждующими армиями. Только конкретное преступление могло послужить причиной их задержания или высылки, но и в этом случае цех гетер имел право на приостановку наказания и на протест. Даже шпионаж не вменялся гетерам в вину: ведь было строжайше запрещено обсуждать политические дела с гетерами или в их присутствии, и если кто-то нарушил этот запрет, то виноват сам. Причём дважды: и в том, что выболтал тайну, и в том, что грубо нарушил правила поведения. Так что проболтавшийся помимо наказания получал позор. Но, безусловно, гетера не могла прямо сообщить добытые сведения тому, кому решила услужить. Здесь использовались более тонкие методы, например, «случайно» подслушанный гостем разговор между гетерами или гетерой и её служанкой. Правда, это лишало получателя информации важного права: задать интересующий его вопрос. Но что поделаешь, — древние и жёстко поддерживаемые обычаи. Великие Монастыри не уставали напоминать о печальной участи народов, государств и целых цивилизаций, где к власти допускались актёры, проститутки и художники. Здесь две главные религии были также едины. А вот у ненасильников такого запрета не существовало, но у них оставалась всего пара маленьких государств на Земле: на крайнем юге и на востоке.
Один эпизод с гетерой дал возможность Тору избавиться от нежелательной особы. Только что выпущенная полноправная гетера Элисса из Карлинора направилась прямо из линьинской школы гетер в Колинстринну, считая, что для нового дарования здесь найдётся возможность прославиться. Через короткое время она перессорила между собой многих дворян и мастеров, а Тор и Эсса ничего не могли поделать, только тщетно взывать к разуму одурманенных. Конечно же, от самого Тора чары Элиссы отскакивали, как от каменной стены. Элиссу это всё больше и больше раздражало, она сначала клялась себе, что заставит его просить о любви, а потом незаметно сама влюбилась в него по уши, и, в конце концов, на балу у Владетеля у неё буквально вырвался вызов. Все замерли: что-то случится! Тор гордо выпрямился.
— Проделанное тобой столь же недостойно и несообразно, как если бы я вызвал на поединок Императора. В слабости и трусости ты меня тоже не можешь обвинить, так же как никто не обвиняет Ляна Жугэ или принца Клингора, которые не бросаются в гущу схватки, а следят за нею с высокого места. Все и так знают, что в своё время они не раз доказали свою смелость и мастерство в поединках. Должна же ты прекрасно знать: поднявшийся до двойной тантры навсегда неуязвим для плотских страстей. Поэтому твоя цель была неисполнима, твоя мечта недостижима, твой вызов лишь позорит тебя, и я его отвергаю.
Гетера в отчаянии бросилась на колени:
— Владетель, я умру от любви и горя! Я прошу тебя, сделай меня своей рабой, но спаси меня от самой себя!
Все замерли. А Тор почувствовал, что настало время безжалостно загнать последний гвоздь в гроб таких поползновений.
— Если ты умрёшь, мы с почётом похороним тебя, поскольку смерть гетеры от любви равна смерти воина на поле боя.
И тут Тор сделал шаг, который шокировал всех. Одна из дворянских девушек, Кранисса Хурриган, сколько он знал от жены, отличалась прилежностью, умом и добропорядочностью. Но Тор замечал её тоскливые и безнадёжные взгляды в его сторону. Кранисса моментально прятала эти взгляды, когда видела, что он обращает на неё внимание. Решение пришло по контрасту.
— Непорочная дева Кранисса. Чтобы показать, что я открыт для достойных, я зову тебя к себе на ложе сегодня и ещё два дня, если ты сама этого желаешь и если твои родители и суженый не против.
Это было одно из старинных сеньориальных прав, но применявшееся весьма редко, поскольку отказ хотя бы одного из четырёх заинтересованных лиц позорил сеньора. Отец девушки Хань Хурриган, в своё время сыгравший неблаговидную роль в истории женитьбы Тора, вышел вперёд, поклонился и сказал:
— От себя и своей супруги я заявляю, что мы лишь польщены выбором сеньора. Суженого у Краниссы ещё нет, но после этого я уверен, что отбою в женихах не будет, особенно если она понесёт сына от тебя, Владетель.
— Я не смела надеяться, Владетель, — тихо пролепетала Кранисса. — Я никогда бы даже не намекнула.
— Именно поэтому ты и выбрана, — завершил Тор.
Гетера тем временем, полностью раздавленная, выскользнула из залы. Она понимала, что теперь ей никогда не стать Высокородной. Она ушла в свою комнатку в таверне, заперлась там и хотела уморить себя голодом и жаждой, но через пару дней не выдержала, заказала обед и вино и умчалась в столицу. Позор опередил её. Через некоторое время она вынуждена была пройти обиднейшую церемонию деклассирования от полноправной до неполноправной и затем изгнания из цеха гетер, как опозорившей честь корпорации и не нашедшей в себе мужества умереть после этого.
Эсса испытывала тройные чувства. Она не могла не ликовать внутренне по поводу урока, преподнесенного не только этой наглой шлюшке-гетере, но и всем будущим охотницам. Она понимала, что последнее решение Тора является одновременно поощрением лучшей ученицы и постановкой точек над «i» в разговоре с гетерой. Но оставлять при себе Краниссу после такого она не могла, поскольку помимо своей воли кипела ревностью к ней: всё-таки это была не крестьянка и то, что делал муж, не было долгом. Но решение нашлось, удовлетворяющее всем правилам чести и безвредное для совести. Эсса подарила Краниссе пару платьев из шерстяного шёлка и послала её, как лучшую из своих девушек, во фрейлины к королеве. Когда Кранисса уехала, хорошее настроение вернулось к Эссе. Девушка, конечно же, в Колинстринну вернулась впоследствии лишь на несколько дней вместе со своим женихом.
А сам Тор наконец-то понял, в чём дело, почему у него иногда всё-таки появлялись слабые отголоски любовного наслаждения. Относясь к Краниссе исключительно чутко и желая лишь, чтобы ей было хорошо, полностью забыв о самом себе, он вдруг ощутил наслаждение. Теперь он мог получать его не как физическое, но лишь как отклик в своей душе другой души. А на духовном уровне, если у Краниссы и были какие-то грехи и нечистые страстишки, то Тору они не попадали: видимо, она отдавалась ему всей душой и всем телом, как Ангтун, и полное отрешение Тора от своих физических слабостей защитило его от грязи, которой, конечно же, было очень мало по сравнению с обычными душонками. Тор на третье утро с уверенностью благословил Краниссу, пожелав ей найти прекрасного мужа, вырастить со своим супругом достойных рыцарей и добродетельных красавиц. Он излечил девушку от безнадёжной страсти к себе и открыл ей дорогу к настоящей жизни.

***

Герцог Осс Эстрагон, командующий войском Зинтриссы, знал, что его победное шествие остановится, как только появится королевская армия Старквайи. Принц Атар лишь кусал его, как слепень, но серьёзного вреда нанести не мог. Но когда Атар ушёл, Эстрагон почувствовал, что армия Клингора приближается, и заранее разведал крепкие позиции под Кинсоном, где он мог бы отсиживаться и ждать благоприятного момента. Он, конечно, не такой дурак, чтобы выйти на открытый бой с прославленным принцем, особенно когда принц хочет. Поэтому армии остановились, стали лагерями верстах в семи друг от друга. Первое время принц Клингор каждый день выводил свое войско в поле и вызывал Эстрагона на бой. Затем он перешёл к оскорблениям: послал ему письмо, в котором обозвал его трусом, и приложил к письму женское платье (в качестве издевательства исключительно дорогое, из шерстяного шёлка) и косметику, завершив письмо: «Слышал я, что платье твоё протёрлось на заднем месте от долгого сидения и поэтому шлю тебе другое, достойное такого полководца, платье». Эстрагон, естественно, посмеялся над письмом, хотя его рыцари даже собрали сходку перед шатром полководца, требуя отомстить за оскорбление. Эстрагон тогда нашёл прекрасный ход. Он направил гонца к королю, сообщая в своём послании, как его оскорбили, и испрашивая повеления дать бой. Король недоуменно выслушал послание и сказал:
— Ничего не понимаю. Полководец сам решает, когда давать бой, когда уклоняться от него.
— Значит, герцог Эстрагон на самом деле не желает выходить в бой, но его рыцари требуют. Поэтому будет хорошо, если Твоё Величество пришлёт ему приказ обороняться и не выходить в бой до изменения обстоятельств, — сказал Сан Чуррасинг, советник короля.
— Так и сделаю, — ответил король и написал письмо.
«Мы, король Зинтриссы, довольны, как ты, герцог, противостоишь грозному сопернику. Но Мы опасаемся, что, войдя в боевой азарт, ты решишь атаковать. Помни о репутации принца Клингора и стойко обороняйся. Я запрещаю тебе атаковать его, пока ты с очевидностью не убедишься в изменении военных обстоятельств. Казни любого, кто нарушит этот приказ.
Король Зинтриссы Оннэу Аслир».
Когда этот номер не прошёл, принц несколько успокоился, и, чтобы чем-то занять себя, начал устраивать пирушки и оргии. Очень скоро все гетеры и большинство шлюх перебежали из лагеря Эстрагона к Клингору, чему Эстрагон был только рад.
Красгору сообщили, что Клингор, отчаявшись вызвать Эстрагона на бой, пал духом и пьёт вино. Царь на это сказал:
— Я чувствую, ему там не хватает хорошего вина и красивых женщин, — и послал в подарок принцу несколько возов прекрасного вина, дав этому обозу флаг, на котором было написано: «Лучшее вино — войску». Заодно он настоятельно рекомендовал зоорским гетерам отправиться в лагерь коннетабля.
Когда обоз прибыл в лагерь, разгул принял самые невероятные формы. Военачальники и воины Зинтриссы скрипели зубами от злобы, но их полководец всё ещё опасался какого-то подвоха. Наконец, из лагеря Клингора прибежало несколько встрёпанных женщин и сообщили, что в лагере началась драка из-за вина и женщин между войсками принца и королевскими войсками. Следующие бежавшие рассказали, что королевские войска покинули лагерь, а пирушка всё продолжается. Тогда Эстрагон поднял войско и ночью повёл его к неприятельскому лагерю.
В лагере горели костры. Шатёр принца был раскрыт, он сидел в нём с кубком вина и в обнимку с женщиной. Другие женщины танцевали перед ним. Эстрагон подал сигнал к атаке. Его войска ворвались в лагерь. Тот был почти пуст, несколько вдрызг перепившихся воинов и пьяных лицедеев даже не заметили, что в лагерь ворвался неприятель. Эстрагон подскакал к шатру и на глазах перепуганных женщин снёс голову принцу. Он подхватил её и ужаснулся: это был не принц! Командующим был переодет какой-то солдат.
Тут со всех сторон задудели рога, забили барабаны, и на войско Зинтриссы обрушились враги. В беспорядке войско побежало к своему лагерю, но он уже был захвачен второй половиной войска принца. Из стотысячного войска Эстрагон привел в безопасное место тысяч пятнадцать.
Принц обалдел от количества пленных. Их было почти пятьдесят тысяч. Неделю шли сбор добычи и сортировка пленных. Знатных разослали по замкам до выкупа. Граждан, опять же до выкупа, погнали подальше вглубь страны на государственные работы. А неграждан и ниже продали в рабство.
Король довольно смеялся. Когда послал вино войску, над ним втихомолку издевались, а он оказался умнее своих приближённых: знал ум и характер братца, был уверен, что тот затеял какую-то очередную хитрость, и удачно ему подыграл.
Зинтрисса предпочла побыстрее выкупить своих воинов, чем принц был очень недоволен: думал, что армия уже разбита, а на границе встала возрождённая, правда, размером поменьше: тысяч шестьдесят. Но и у принца осталось столько же с учётом потерь и гарнизонов. Он втайне клял жадин из столицы: потянули бы с выкупом, так нет, денежки нужны. Конечно же, значительная часть этих денег пошла на дополнительный набор войск и их снаряжение, но всё равно, быстрой и блестящей победы не получилось. И принц, чтобы не ввязываться преждевременно во вторую битву, предпринял рискованный манёвр. Он обошёл армию Эстрагона и вторгся на территорию Зинтриссы, перерезав пути снабжения. Правда, при этом он и сам оказался отрезан от снабжения, но несколько перехваченных обозов его на время спасли.
Расчёт оказался правильным. Эстрагон не выдержал, покинул укреплённые позиции и, потрёпанный по дороге принцем, отошёл, перекрывая пути на столицу. Южные приграничные области Зинтриссы оказались отданы на «милость» принцу. Конечно же, он милости не проявил, беспощадно разграбив их и уведя почти всё городское население к себе в страну (граждан) либо в рабство (всех остальных). Действуя таким образом, принц стремился не столько нажиться или разорить врага, сколько вытащить войско неприятеля из укреплений. А враг стойко оборонялся, но в бой не выходил.

***

На других театрах военных действий дела шли не столь хорошо. Жугэ оказался очень крепким орешком. С первой подошедшей армией была проделана классическая операция. Одна из женщин, ходивших между враждующими лагерями, сообщила, что горцы ждут большой обоз с припасами, собранными союзниками. Сводный брат трёх принцев Тиргор, считавшийся формально младшим, поскольку был рождён второй женой, не был особенно искушённым в военных хитростях человеком, хотя считал себя вполне подготовленным в области полководческого искусства, тем более после военных действий во время рокоша. Он послал разведку, быстро обнаружившую обоз и сообщившую, что его охрана мала. Тиргор подготовил засаду в горной долине, через которую обоз был обязан пройти. Когда он атаковал обоз, обозники подожгли повозки и разбежались, а сверху тоже полетели огненные стрелы. Сухая трава вспыхнула, выходы из долины оказались заперты. Потеряв почти всю армию, очень сильно обожжённый, Тиргор вырвался из ловушки. Естественно, после этого речи ни о каком обходе армии шжи даже не шло. Тиргор умер через неделю.
Узнав, что Тиргор смертельно ранен, Жугэ прислал ему гроб в знак почтения (так было принято у шжи). Но у старков такой подарок был немыслим, и они восприняли поведение старого полководца как знак презрения, как тяжкое оскорбление.
Принцу Атару пришлось срочно перебазироваться севернее, а между двумя армиями осталась дыра, куда проникали рейдеры из Зинтриссы и Шжи. Атар занял крепкую позицию, и старый мудрый Жугэ даже не пытался её атаковать, он лишь всячески провоцировал Атара на бой.
Война зашла в патовую ситуацию. Стороны обменялись ударами, которые ничего не решили окончательно.
Словом:

Равные силой
Два полководца сошлись.
Горе народу:
Тянется долго
Страшная песня войны.

Глава 25. Перелом

Король Красгор был очень недоволен ходом войны. Основная беда, что на западе ситуация тоже накалялась. Три княжества еле держались под натиском Тромы. Надо было бы им помочь… но войсками командует Клингор, согласится ли он отпустить часть войск в княжества и затруднить себе кампанию? Монарх всё-таки решил обратиться с такой просьбой.
Неожиданным оказалось, что принц немедленно согласился и с десятком тысяч конников отправился на запад, оставив вместо себя генерала Кушаку. По дороге два брата встретились около Нотрана. Король спросил:
— Братец, а почему это ты с такой охотой отправился в княжества?
— Неужели не понятно, брат-государь! Эстрагон до дрожи в коленках боится меня. Их король тоже. Будут ли они бояться какого-то Кушаку? Я уступаю ему честь победы, но предупредил, чтобы не зарывался и не пытался взять столицу. Угроза сильнее выполнения.1
— Брат, ты не просто полководец, ты действительно главнокомандующий!
Клингору очень хотелось продолжить: «Так почему же ты не отречёшься от престола в мою пользу?», но, конечно же, вслух он ничего подобного не сказал.
— Я постараюсь полностью оправдать твоё доверие, брат.
— У нас на границе с княжествами войск немного. Как ты надеешься одолеть войско Тромы?
— Просили ли княжества вступиться за них?
— Конечно, просили.
— Тогда я явлюсь к трём князьям и потребую, чтобы они сделали меня главнокомандующим объединённого войска. Чужака они примут легче, чем кого-то из своих. А войско баранов, возглавляемое львом, порвёт войско львов, возглавляемое бараном. Но для этого мне нужен твой указ, дающий мне неограниченные права вести войну и переговоры с союзниками.
— Это сейчас будет сделано, — с облегчением вздохнул король.
Он подумал, что братец не опасен, пока весь в азарте трудной войны. А потом надо будет сразу сплавить Клингора в лен, и пусть там действует по своему усмотрению. Зато на случай новой войны в запасе будет полководец, как он правильно сказал, при одном упоминании которого коленки дрожат. Так что, может быть, войн после этой ещё долго не будет.
И ещё одно понял король. Братец очень боится встречи лицом к лицу с Жугэ. Один из двух полководцев при этой встрече потеряет ореол гения стратегии и непобедимого. В этом вторая, затаённая, причина его перехода на запад. Там он уверен в победе. А тем временем старик Жугэ может заболеть или даже умереть, да и рассориться могут Зинтрисса и Шжи. Или же в Шжи начнётся очередная внутренняя свара… Словом, братец решил оттягивать встречу с этим вредным старикашкой как можно дольше.
«В принципе кое-что полезное этот Жугэ уже сделал. Принц Тиргор мёртв. Одним мятежником меньше. Теперь бы ещё Атара опозорить или даже прикончить» — помечтал король.
Через несколько дней после отбытия принца прискакал гонец и рассказал, что состоялось генеральное сражение. Кушака победил, и армия врага отогнана к самой столице. Король порадовался точности расчёта принца. Если бы на севере у врага не было второй армии, имеющей репутацию непобедимой, то война бы кончилась уже сейчас. Больше всего Красгор боялся, как бы его кузен-король не доверил в отчаянии пост главнокомандующего Жугэ. Ведь до сих пор два войска вели как будто две отдельных войны, без единого командования. Король Зинтриссы не доверял Жугэ до конца и боялся всяких неожиданностей, если Жугэ станет управлять всеми войсками. «На его месте я также очень боялся бы», — подумал король Красгор и пошёл молиться за победу старквайского оружия. Для себя он решил, что теперь самое главное — выбрать нужный момент и нужные формулировки для скорейшего заключения мира на западе. А потом можно вновь перейти к востоку. В голове роились всякие планы, но вмешиваться в распоряжения коннетабля сейчас было бы гибельно. В истории куча примеров этому, но дураки-короли опять и опять наступают на те же грабли. «А я наступить на них не имею права. Помолюсь заодно, чтобы избавиться от такого соблазна», — твёрдо решил монарх перед дверями дворцового храма.

***

Король Тромы Аритэу Астар лично возглавлял свою армию в кампании против трёх княжеств. Он был уверен в победе и не желал отдавать славу и честь кому-то другому.
Хотя король формально принадлежал к роду, непосредственно происходящему от императора-основателя, уже четыре поколения властители Тромы женились на женщинах из рода Лисью, вождей кочевого племени, завоевавшего королевство Трома и затем ассимилировавшегося в нем. Вождь-завоеватель предпочёл убить не короля, а его жён и сыновей, и женить пленника на своих дочерях. Аналогичный приём хотел проделать канцлер с королем Старквайи. Нынешний король Тромы желал опять взять власть в свои руки, и война была для этого лучшим шансом. Пока всё шло неплохо: даже если бы княжества скоординировали свои действия полностью, у них было бы мало возможностей устоять. Но у противников единого командования не было, и троминцы спокойно били их поодиночке, пользуясь несогласованностью действий союзников. Вспоминая прошлое сражение, когда лиуры явились на день позже и он успел разгромить синнов, а затем лиуры отступили без боя, король довольно ухмылялся. Ещё немного, и можно будет проявить благородство, предложив трём практически полностью завоеванным княжествам вассальные договоры. А там уж он постарается, чтобы договоры гарантировали все его интересы. Король не знал, что к границам Лиурии приближается принц Клингор с отрядом отборной конницы, и что все три князя уже выехали в пограничный старквайский город Малинар для встречи с принцем.
Встреча в Малинаре началась с сообщения принца, что он имеет право либо лично с тысячей воинов-добровольцев помочь князьям как частное лицо, либо пустить в дело весь свой отряд и пограничные войска, но уже от имени королевства Старквайи. Начались препирательства между князьями. Принц терпеливо слушал и лишь изредка ехидно реагировал на самые идиотские заявления, например, когда князь Северной Хирры Стриргон проскрипел:
— Всё, что происходит, нарушение имперских порядков. Я предлагаю нам всем трём отправиться на Имперский Остров и попросить Императора объявить общий поход против Тромы.
— А станет ли Император слушать трёх изгнанников, бросивших свои владения на растерзание, которые будут, точно так же, как сегодня, вовсю обвинять друг друга? Вы надеетесь, что Старквайя и Зинтрисса сразу помирятся и вместе отправятся усмирять Трому? — спросил принц, потягивая вино. — Вдобавок, если вы помните, нынешний Император, всего раз объявил общий поход, и лишь когда он имел на это полное право по договорённостям со всеми королями. Поход этот был направлен на защиту его собственного княжества, а не каких-то окраинных.
— Мы не окраинные! — гневно воскликнул князь Лиурии Юйрин. — Мы — потомки героев Великого Похода и заняли эти места первыми из всех имперских владений. Мы, в отличие от Старквайи и Валлины, никогда не были под властью чужаков!
— Всё это было полтысячи лет назад. Теперь порабощавшие старков и валлинцев сами под их властью. А центр Империи во Внутреннем Море. Для всех вы живёте на окраине Империи, — хладнокровно ответил принц.
Принц выдержал подобные препирательства целый день, и на второй день он почти ничего не говорил, лишь выразил удовлетворение, что князья наконец-то пришли к единой точке зрения, что добровольцы не спасут, нужна помощь королевства. На третий день всё изменилось.
— Ваши высочества! Вы забыли, что времена не мирные и мы не на Имперском Сейме. Я получил известие, что, пока мы здесь пререкаемся, ещё один город в Северной Хирре сдался троминцам. Вы, достопочтенные князья, вроде бы согласились, что лишь Старквайя может остановить Трому, — сразу же перехватил инициативу принц.
— Так скажи нам, принц, каковы ваши условия, — сказал князь Синнии Критонг, сообразивший, в чем дело.
— Нет. Скажу только: условия почётные и выгодные для вас. Но, чтобы мы не теряли время в зряшной торговле и в пререканиях по поводу условий, я прошу вас принять их заранее.
Возмущённые князья кричали ещё полдня, и принц, поднявшись, велел своим людям свёртывать лагерь и готовиться к возвращению. Лишь после этого князья с кислыми лицами поклялись, что примут условия, если они не будут задевать их честь и достоинство.
— Хорошо, — покровительственно улыбнулся принц. — Первое условие. Вы становитесь вассалами Старквайи. В вассальных договорах записано полное сохранение ваших законов и обычаев, вашего имперского статуса, законы королевства будут действовать лишь после вашего утверждения, дань за вассалитет, не в пример прочим, устанавливается в размере одного золотого в год.
— Одного золотого? — удивились князья. — Ты, наверно, оговорился. Одной тысячи золотых.
— Да, одного, — подтвердил принц. — Вы отказываетесь от права объявлять войну и заключать мир без разрешения сюзерена. Если война с Тромой, вы полностью отдаете свои силы в распоряжение короля Старквайи, если же война с другим государством, высылаете установленные имперскими обычаями отряды в распоряжение короля Старквайи и имеете право лично командовать ими. В мирное время для вашей охраны в крепостях и некоторых городах будут стоять совместные гарнизоны. Их вы содержите сами.
— Это несправедливо! — воскликнул князь Критонг.
— Возражение не имеет отношения к делу. Затрагивают ли условия ваши честь и достоинство? — оборвал принц.
— Нет, — один за другим, скрипя зубами, согласились князья.
— Тогда вот вам подготовленные вассальные договоры. Я немедленно вступаю в командование всеми вашими войсками и всеми войсками Старквайи на ваших границах и границе Тромы. Я сейчас же отправляю вестника к королю Тромы с известием, что вы отныне вассалы королевства Старквайи и с категорическим требованием немедленно очистить земли наших вассалов.
Король Тромы, удивлённый полной сменой декораций, два дня обсуждал всё с советниками. В итоге он предложил принцу поделить спорные княжества пополам. Принц, естественно, отказался, да он и не имел полномочий на дипломатию с королём Тромы (он предпочёл этого обстоятельства не уточнять: лично он был заинтересован в войне, а переговоры об её окончании благородно оставил старшему брату).
Так Старквайя оказалась вовлечена во вторую войну. По всем правилам Империи, принц объявил, что Старквайя находится в состоянии войны с Тромой, напавшей на её вассалов и отказавшейся очистить их территорию.
Через месяц войну Троме объявила и Линна. Правда, король Линны допустил большую ошибку. Он не вступил в союз со Старквайей, так что эта война формально не имела ничего общего с войной Старквайи. Король хотел сохранить свободу действий для себя, но он забыл, что свобода всегда неразрывно связана с ответственностью.
Прослышав, что отныне три княжества — его вассалы, король Красгор, с одной стороны, возликовал, а с другой стороны, страшно клял принца за то, что он забыл оговорить в вассальных договорах самое важное: право свободной торговли. «Этот хитрец всё-таки в первую очередь вояка! Тщательно продумал военные вопросы, а о таком элементарном условии забыл» — сделал вывод король и стал немедленно собираться, чтобы выехать на границу трёх княжеств, лично принять вассальные присяги князей и в случае необходимости самому провести мирные переговоры. Он твёрдо надеялся, что мир не заставит себя долго ждать. Уверенность подкрепило полученное им по дороге известие о начале войны Линны с Тромой. Король отметил, что Линна даже не просила союза, и ограничился кратким посланием.
«Мой кузен король Линны Линстор! Я с удовлетворением узнал от твоих посланцев, что беззакония Тромы переполнили твою чашу терпения, и что ты отныне в войне с алчным захватчиком королём Тромы Астаром. Я желаю твоим войскам победы над нашим общим врагом, тебе самому здоровья и долгих лет жизни, твоему королевству — покоя и процветания.
Твой друг король Старквайи Красгор».
Король Линны схватился за голову, получив это послание. Он понял, что Старквайя не очень заинтересована в союзе. Он-то рассчитывал, что сразу же приедет делегация для переговоров и можно будет ставить свои условия. А теперь нужно посылать свою делегацию и соглашаться на условия соседа. Посовещавшись в Совете Королевства, король решил немного потянуть с посылкой делегации для переговоров о союзе, чтобы Старквайя, воюющая на два фронта, стала посговорчивее.
***

Честно говоря, король Тромы с дрожью в коленках ожидал появления объединённой армии королевства и трёх княжеств под командованием принца Клингора. Всё его хорошее настроение улетучилось, он то и дело срывался в приступы необузданного гнева. Сам он двинуться на принца не решался (был почти уверен, что тот подловит его армию на марше и нанесёт серьёзнейший удар). Король Астар стоял перед столицей Лиурии Оссилангсом, которая уже два месяца была в его руках, и ждал. Он потребовал срочно прислать подкрепления из королевства, оголив даже, насколько возможно, границу с Линной. Когда через месяц подкрепления подошли, настроение короля улучшилось, и его не испортила даже весть, что принц двинулся. Король был уверен, что встретит Клигнгора на крепких позициях и заставит разбить себе лоб.
Жарким летним днём принц с войском подошел к речушке Артингир, в которой множество холодных родников. Клингор с удовольствием окунулся в холодную воду и вдруг потерял сознание. Его еле успели вытащить из воды.
Когда Клингора привёл в сознание его лекарь, принц прежде всего наказал ему не подпускать к себе других врачей, поскольку он, дескать, боится покушений. А затем велел врачу всячески распространять слух, что принц тяжело заболел. Принц вызвал к себе верного генерала Чина Олингира и тихим голосом передал ему командование, так же тихо попросил всех выйти и шёпотом сказал:
— За семь дней после подхода врага ты должен проиграть три сражения, бросить два лагеря и сдать город Артинтар. Если сделаешь так, награжу щедро. Если не сможешь, казню.
Генерал был страшно раздосадован таким приказом. А затем принц добавил ещё несколько приказаний.
Как и естественно было в такой ситуации, армия разделилась на две части. Лучшие бойцы остались сдерживать врага, а остальные и личная охрана начали отступать, увозя больного принца.
Через пять дней, соблюдая всяческую осторожность, несмотря на дошедшие слухи о болезни принца, король Астар подошёл к лагерю войск Старквайи и княжеств. Войско вышло в бой. Позади него под своим знаменем в великолепных доспехах двигался Клингор. Король выругался на своих разведчиков, но отступать было поздно. Против собственного ожидания, он быстро обратил войско врага в бегство, и оно укрылось в лагере. Ночью старквайцы потихоньку ушли из лагеря. Через два дня состоялась очередная стычка, опять старквайцы потерпели поражение, а на следующий день ушли из лагеря. От пленного король узнал, что принца в войске нет, командует генерал Олингир, а принц тяжело болен. В доспехах принца едет похожий на него воин. Король расхохотался. Настроение его становилось всё лучше и лучше.
— Я думал, в Старквайе цивилизованные люди живут, а там на самом деле варвары! Едва вождя лишились, они потеряли и смелость, и организованность. Способны лишь меня призраком Клингора пугать. Послать, что ли, Клингору гроб, как сделал Жугэ с другим их принцем?
Но, подумав, Астар не решился на такое оскорбление.
Ещё через день король опять настиг старквайское войско, и после короткой битвы, бросив на милость троминцев город Артинтар, оно обратилось в бегство. Разграбив город и находясь в самом лучшем расположении духа, король подошёл к очередному лагерю старквайцев. Против ожидания, они встали на стены и были готовы сопротивляться. Король закричал своим:
— Всё! Враг доведен до отчаяния! Атакуйте их! Сегодня мы с ними покончим!
Как только войско Тромы ввязалось в штурм лагеря, сзади затрещали трещотки, задудели рога, забили барабаны и на них обрушилось войско во главе с самим Клингором.
— Убейте фальшивого принца! — приказал король.
Его отборные конники бросились на Клингора.
Когда заработал уникальный меч, все убедились: это принц собственной персоной. На сей раз не в притворное, а в настоящее бегство пустилось войско Тромы. Принц преследовал врагов по пятам.
И вдруг спереди затрещали барабаны, загудели трубы, и на короля обрушился отряд под знамёнами Северной Хирры во главе с её князем Стриргоном.
— Сдавайся, подлый налётчик! — закричал князь. — Хотел расправиться со слабыми, теперь получай по заслугам!
— Вперёд! Смять их и дальше к Оссилангсу! Не задерживаться!
Смять не получилось, но, потеряв значительную часть войска, король прорвался. Через два часа слева затрещали барабаны и на отчаявшихся троминцев вышел отряд под командованием князя Синнии Критонга.
— Сдавайся! Всё равно тебе не уйти, твоё величество! Я тебе не причиню вреда и отпущу за достойный выкуп! — воскликнул Критонг, приближаясь к королю.
Но королю вновь удалось прорваться. Теперь за ним следовало только двести конников.
И когда уже до Оссилангса оставалось недолго, навстречу вышел князь Лиурии Юйрин. Он имел глупость атаковать отчаявшихся троминцев в лоб и убивать сдающихся. Безвыходность положения придала троминцам силы, и десяток конников вместе со своим королём всё-таки прорвались, ушли в город.
На следующее утро город бурлил и был на грани восстания. Король собирался бежать дальше, но под стенами уже стояло войско принца. Астар в отчаянии обхватил голову руками. В два дня он из победителя превратился в разгромленного. Принц в очередной раз подтвердил свою славу.
В полдень под стенами заиграли трубы и посольство короля Красгора потребовало впустить их. Троминец безропотно повиновался. Помимо ожиданий, посольство привезло сообщение о двухдневном перемирии для погребения павших и мирных переговоров. Заодно посол сообщил, что три князя принесли Красгору личную вассальную клятву в дополнение к клятвам княжеств.
На следующий день два короля встретились в шатре возле Оссилангса. Астар не ожидал ничего хорошего. Но слова Красгора вскоре приободрили его.
— Приветствую тебя на своей земле, доблестный и славный кузен мой король Астар! 
Король Тромы вздрогнул. Формально Красгор сказал абсолютно правильно. Но что будет дальше?
— Приветствую тебя, доблестный и славный кузен мой, король Красгор!
— Мы очень хорошо подрались. Ты побеждал и тебя победили. После такого боя честные рыцари заключают мир и садятся пировать, восхваляя доблесть друг друга.
— Я оценил талант принца Клингора и искусство ваших воинов. Они настоящие волки в бою, а принц — лев с орлиными глазами и слоновьим умом.
— Спасибо за столь высокую оценку. Наши воины тоже хвалят выучку и смелость твоих людей, которые трижды обращали наших в бегство, пока счастье не отвернулось от них. Такая судьба воинов: победа сначала у одних, затем у других.
— Победы и поражения — обычное дело воина, — вежливо ответил Астар, совершенно не понимая, куда клонит король Старквайи.
— Ты выглядишь очень утомлённым, кузен мой. Прежде чем перейти к переговорам о мире, давай выпьем по чаше холодного белого вина и насладимся музыкой и танцами.
— Я не хотел бы затягивать переговоры. Я хотел бы знать, должен ли я сражаться или же мы помиримся.
— Такое дело не любит спешки. Вот угощение, танцовщицы и музыканты.
Угощение не лезло в рот королю Астару. Красота танцовщиц и голоса певцов его также не трогали. Но делать было нечего: сила была на стороне Красгора (как только он оказался здесь и сейчас!) Через час вошёл рыцарь, поклонился королям и сообщил Красгору:
— Государь мой, принц-князь Юйрин занял свою столицу, шлёт тебе наилучшие пожелания и множество благодарностей.
— Но у нас же перемирие! — взревел Астар.
— Спокойнее, кузен! Рыцарь Чусс, опиши, что случилось.
— Народ как один встал за своего законного государя и за тебя, король-освободитель. Они открыли ворота и позвали своего князя. Остатки гарнизона Тромы удалились. Никто не пострадал, разве что кому-то в толпе ногу отдавили, когда прыгали от ликования.
— Видишь, кузен, никаких военных действий не было. Народ просто показал твоим людям дорогу домой. Я думаю, туда они и направились. Я надеюсь, что за ними туда же пойдут гарнизоны других временно занятых тобой городов. Тебе же придётся собирать новую армию, чтобы отбить вторжение Линны.
— А разве ты, кузен, не говоришь от имени обоих союзников?
— Линна нам не союзник. Они сами объявили тебе войну, теперь пусть сами её и ведут.
— Час от часу не легче… — Но, немного выпив и как следует подумав, король Астар пришел к выводу, что всё не так уж и плохо: Линну победить труда не составит, а это позволит смыть позор разгрома в Лиурии. — Действительно, теперь моё дело с ними разбираться. А с тобой, сколько я понимаю, мы сейчас замиримся.
Астар хотело было вставить шпильку насчет проблем Красгора с Зинтриссой и Шжи, но положение у него было не такое, чтобы сердить владыку Старквайи.
— Ну что ж. У меня предложение простейшее. Ты, кузен, очищаешь все три княжества, и твои границы остаются неприкосновенными. Мир на сорок лет, честный и равный.
— Нет. Я не могу вернуться домой, потерпев поражение.
— Ладно. В компенсацию уступки прав на княжества я предлагаю нам заключить договор о свободной торговле. Все твои купцы и граждане смогут продавать свои товары у нас на тех же условиях, что и наши. Устраняем все таможни на границе. Соответственно, и мои люди будут у тебя обладать теми же правами.
В голове у Астара закрутились шестерёнки. Это же почти полное решение давней мечты Тромы: прорыва к морю! Ещё неизвестно, удастся ли проломиться через оборону Линны, а тут всё вроде бы прекрасно! Понятно, почему: очень хочется закрепить результаты победы, вот и не жалко отдать не являющееся вроде бы даже уступками. Нет, если так, надо бы ещё поторговаться.
— Я не могу вернуться, не получив ни кусочка территории.
— А я не могу уступить ни кусочка территории своих новых вассалов.
Тут в шатёр бесцеремонно ворвался генерал, несмотря на попытки его остановить, и брякнул:
— Вы там, снаружи, отцепитесь! Я не в переговоры лезу! Меня срочно прислал коннетабль принц Клингор. Войска Тромы уходят из города. Долго вы ещё будете болтать? Если у нас не мир, то он сейчас их атакует!
— Приструните своего принца! — взмолился король Астар.
— Да ты что, кузен! Я сам его боюсь! — искренне ответил Красгор.
— Что делать?
— Быстрее подписывать мир! Терпение Клингора лопается. Следующие мирные переговоры тебе придётся вести у себя в столице как нашему пленнику!
— Согласен на всё! Но хоть кусочек территории отдайте в наше распоряжение!
— Ладно. Во избежание пограничных конфликтов некоторые области княжеств не более чем на пять вёрст от границы и по границе согласен отдать вам в бессрочное управление при условии, что тамошние люди платят налоги своим князьям и подчиняются своим законам, а вы имеете право построить свои заставы и держать в них гарнизоны не более чем по двести человек в каждом княжестве.
— Согласен. По крепости в каждом княжестве.
— Не по крепости, а по заставе. И немедленно отпускаете без выкупа всех наших пленных и пленных из трёх княжеств, даже знатных персон.
— Согласен. Сообщите принцу, что мир согласован.
Астар ожидал, что в честь мира Красгор согласится отпустить пленных, но он, когда был подписан мир, твёрдо заявил:
— Выкуп за рядового бойца десять золотых, за десятника двадцать, за сотника сорок, за знатных персон по договорённости. Я и так поступаю благородно, не беру с вас контрибуции за разорение княжеств. За две недели все ваши войска должны покинуть всю территорию княжеств, кроме мест будущих застав. Кто не покинет, пойдёт в плен. Вы, кузен, будете моим почётным гостем до полной очистки княжеств и возвращения пленных.
— Понял, — обреченно сказал «кузен».
Таким образом, западная война была закончена за два месяца.
Вечером Красгор с Клингором встретились наедине.
— Если бы я тебя попросил подыграть мне с генералом, ты не смог бы сделать лучше, чем сделал.
— А я посчитал, что в любом случае это будет грубо, но крайне уместно, — ехидно ухмыляясь, ответил принц. — Но я не понимаю одного. Зачем было идти на такую уступку, как свободная торговля?
— Уступка?!!! Этот тупарь Астар не понял, но и ты тоже! — И король Красгор весело захохотал.
— Объясни мне, — озадаченно попросил братец.
— Наши мастера искуснее и их больше. Наши купцы богаче и оборотистее. Свободная торговля выгодна нам, и только нам.
— Но ведь твои любимые собрания сейчас запротестуют!
— Вот и хорошо! Через несколько лет, когда станет ясно, что мы лишь богатеем от свободной торговли, я им это припомню, чтобы они поостереглись в следующий раз протестовать.
— Братец, — неожиданно сказал Клингор, поднимая бокал. — Честное слово, до сих пор меня время от времени посещала мысль, что я был бы лучшим королём, чем ты. Но сегодня я убедился, что это не так. Ты не вырвал у меня победу, а закрепил её и не дал мне увлечься, развивая уже ненужное наступление. За процветание нашей страны!
— За нас с тобой, братец! Мы ещё будем с тобой схватываться, но вместе нам управляться с этим осиным гнездом сподручнее.
— Именно так, брат-государь.
***
Принц Атар тем временем сдерживал знаменитого Жугэ на рубежах Ликангса. Конечно же, оказаться вдали от любимой жены вскоре после свадьбы и вдали от детей (Атар сразу же после возвращения ему титула правителя Сахирры перевёз в Кинсон двух сыновей и дочь от гетер, которых он узаконил немедленно после начала рокоша), не очень сладко, но такова судьба воина и настоящего мужчины. Хирринские добровольцы в основном остались в армии Атара, потому что их увлекала сама мысль сразиться с легендарными шжи и знаменитым Жугэ. Да и цель похода была благородной: спасти княжество Ликангс.
Сразу после начала войны король Красгор объявил, что Старквайя не претендует на Ликангс и будет защищать его независимость и целостность. Поэтому остатки ликангсской армии присоединились к старквайской. Правда, злосчастное поражение Тиргора заодно нанесло большие потери присоединившимся линкангсцам, но холодный и безжалостный террор шжи на занятых ими землях приводил всё новых добровольцев.
Князь Ликангса ухитрился в самом начале войны попасть в плен вместе со всей семьёй и ходили упорные слухи об их гибели. Так что после войны, как чувствовал Атар, одной из проблем будет подбор нового князя. Атар считал, что если он выдержит кампанию, у него будут наибольшие шансы на этот титул, и поэтому заранее очаровывал ликангских дворян и граждан. Конечно, по богатству Ликангс не сравним с Сахиррой, и находится в медвежьем углу Империи. Формально территории к востоку и северо-востоку от Ликангса были под юрисдикцией Зинтриссы, а фактически они оставались полуварварскими. Но зато это независимое княжество. Если варвары поднимут успешное восстание против Зинтриссы, то можно будет затем и территорию округлить.
Через пару дней после того, как Атар обосновался на рубеже Ликангса, к нему в шатёр пришла депутация от хирринских добровольцев, местных дворян и его собственных командиров.
— Твоё высочество, армия отдохнула после перехода. Воины рвутся в бой. Разведчики, как мы слышали, сообщили, что вокруг серьезных отрядов врага нет, а близлежащие городки и крепости плохо укреплены и защищены. Веди нас в бой. Мы покажем этим шжи, как гробы посылать.
— Я должен вас предупредить, — возразил принц Атар, — Лян Жугэ — коварнейший и опытнейший противник. Он наверняка предвидел, что наши люди рвутся в бой, и подготовил адские сюрпризы.
— Смелого стрела боится. Мы будем соблюдать разумную осторожность. Если ты, принц, опасаешься вести нас в бой, то я сам готов повести войско и отбить город Арклитай, — заявил имперский граф Срин Тростэу, племянник князя Ликангса и, возможно, последний оставшийся в живых из его семейства.
— Что же, граф. Я даю тебе пятнадцать тысяч воинов и подтверди свои слова делом. Но знай, что, если ты потерпишь поражение и потеряешь армию, лучше кончай с собой. Я тебя казню за дерзость и глупость. Все слышали эти слова? — резко завершил принц.
Когда граф ушёл, принц оставил в лагере больных воинов, велел им разжигать костры и бить в барабаны, и двинулся вслед за графом. Терять войско не хотелось, вот дурака и смутьяна было не жалко.
Когда граф приступил к городу, он легко снял охрану ворот и прорвался внутрь. Вышедшие на улицу жители, вид которых вызывал жалость и брезгливость, приветствовали избавителя от тирании шжи и кричали, чтобы принц быстрее мчался на центральную площадь. Там во дворце наместника содержатся члены княжеского семейства. Войско втянулось в город и помчалось в центр. Отдельные мародёры сунулись в дома, но никто на них не обращал внимания. А в домах их быстренько и по-тихому прикончили спрятанные солдаты шжи, которые держали в заложниках членов семей горожан, чтобы те не говорили лишнего.
Подойдя к дворцу, Срин Тростэу услышал крики: «Спасите! Нас убивают!» Он узнал голоса своих сестёр. Не помня себя, граф бросился во дворец и пал на его пороге, утыканный стрелами, как ёж. Одновременно из домов начали лететь стрелы в воинов. А отряд, оставленный охранять ворота, атаковали шжи, сидевшие в засаде. Но тут появился принц Атар, разогнал атакующих шжи и позволил воинам выйти из города, прежде чем в другие ворота зашли основные силы Жугэ.
Подводя итоги сражения, принц сказал:
— Мы потеряли две тысячи человек. Зато теперь вы на своей шкуре убедились, с каким противником имеем дело. А опыт в данном случае — самое важное.
На следующий день Жугэ прислал в лагерь принца трупы и графа Тростэу, и всех членов семьи князя, с письмом сожаления, что он был вынужден убить пленников, дабы их не освободили в ходе штурма города. Атар похоронил княжеские останки с честью. А царь всех шжи Чжан сын Лана заявил, что назначит нового князя Ликангса сам и с этой целью самолично прибудет в княжество. Услышав об этом, Жугэ ответил, что он не желает быть князем, поскольку твёрдо решил после этой войны уйти в монастырь и замаливать свои тяжкие грехи. Возраст Жугэ — 80 лет — не был в этом мире возрастом дряхлости: средняя продолжительность жизни в нормальных условиях за столетия безжалостного отбора и тренировки увеличилась до 90 лет. Но Жугэ сразу же сделал своим заместителем старшего сына и стало ясно, чью кандидатуру продиктует Жугэ царю. А насчёт монастыря все, знающие Жугэ, были уверены, что тот поступит именно так, как сказал.
После неудачного штурма города принц разведал новое место для лагеря и ночью увёл свое войско, оставив нескольких рабов с приказом отбивать время и поддерживать огни. Когда принц отошёл на несколько верст, сзади вспыхнуло зарево. Чудом спасшийся раб сообщил, что через пару часов после ухода принца на лагерь напали воины Жугэ. Принц считал, что взял моральный реванш, и сожалел лишь, что не подождал возле лагеря, чтобы напасть на неудачливых нападавших.
Реванш Жугэ не отстоял очень далеко по времени. Примерно месяц вылазки удавались принцу, он перехватил несколько обозов. Войско его рвалось в бой. И тут он узнал, что в столице Ликангса вспыхнуло восстание. Рассчитав, что Жугэ завтра же уйдёт из лагеря, принц этой же ночью отдал приказ атаковать лагерь Жугэ. Но Жугэ, в свою очередь, предугадал действие принца и разделил своё войско на две части. Одна атаковала атакующих, а другая тем временем взяла и разграбила их лагерь. Основательно потрепав войско принца, который сам получил лёгкую рану в этом бою, Жугэ ушёл подавлять восстание, что и проделал со всей возможной основательностью и жестокостью. А принц, утешив себя изречением: «Победы и поражения — обычное дело воина», перенёс, воспользовавшись случаем, свой лагерь на более благоприятное место в княжестве Ликангс. Теперь Жугэ не мог говорить, что полностью захватил княжество.
В таких мелких стычках проходили месяц за месяцем. Принц был даже благодарен Жугэ за своё жестокое, но основательное военное обучение на практике. Ясно было, что близится решающий день войны и на этом фронте. Поскольку принц уже научился чуять ловушки Жугэ, Жугэ должен был, если его репутация соответствует истине, подготовить нечто новое и решить кампанию одним ударом.

***

Урс месяц за месяцем проходил покаяние. Раз в две недели его исповедовал сам настоятель, заставляя его рассказывать всё больше и больше о взглядах, обычаях и верованиях Желтых. Через полтора месяца покаяние было чуть смягчено: свет оставляли также на время еды, которую стали давать каждый день. Урса даже сводили в баню и сменили ему рясу. Судя по всему, настоятель был им доволен.
Но однажды в темноте женский голос запел о солнце, красотах и радостях мира, о Божьей благодати, их осеняющей.

Песнь ангела-художницы

На бархате неба, ночною порою
Жемчужные звёзды горят.
Сияют, и вместе с янтарной луною
В озёра и реки глядят.

Бесшумные рыбы там в водах глубоких
В таинственном танце скользят.
Над ними в воздушных, прозрачных потоках
Поющие птицы летят.

И шепчут деревья, сплетаясь ветвями.
И волны им плещут в ответ.
Сады в изобилии блещут цветами.
Встаёт над землею рассвет.

Оранжевый солнечный диск, просыпаясь,
Обходит владенья свои.
И трелью волшебной в лесах заливаясь,
Поют на заре соловьи.

Там радуга в небе, трава под ногами,
Просторов бескрайняя ширь.
Там горы покрыты седыми снегами.
Прекрасен Божественный Мир!

И радуют взор все богатства земные,
Ласкают там взор небеса,
И в этом прекрасном и красочном мире
Повсюду нас ждут чудеса.

Лишь душу омой ты росою рассветной,
И сердце открой для добра,
И жизнь твоя будет всегда интересной,
Счастливой с утра до утра.

И труд будет в радость, и сон будет в сладость,
Прекрасную встретишь любовь…
И Бога за мир этот дивный прославишь,
И в детях продлишь свою кровь!

Где радуга в небе, цветы под ногами,
Просторов бескрайняя ширь,
Поля и леса богатеют плодами –
Прекрасен Божественный Мир!
(Несущая Мир)

Урс был в растерянности. Это ангел? Но откуда здесь голос ангела? Это коварный горний служитель Кришны? А может, это кто-то из Победительниц? Нет, это слишком дерзновенно, и такую мысль надо гнать от себя. А про возможность того, что это был человеческий голос, Урс даже не подумал: откуда такому красивому голосу звучать в подземелье? И как он донёсся до кельи? Но после этого у крестьянина окрепло желание выйти после покаяния в мир и прожить там достойную жизнь.
Через восемь месяцев покаяние было ещё смягчено. Еду стали приносить два раза в день, и молиться Урс стал вместе со всеми монахами и паломниками в церкви, правда, стоя у входа, не переступая её порога. Паломники с любопытством смотрели на кающегося разбойника, щурящего глаза от непривычного света и ни с кем не разговаривающего. Но вскоре настоятель лично отругал его за гордыню и излишнюю ревность, и велел отвечать вежливо и пристойно на прямые вопросы паломников, принимать от них милостыню, чтобы затем отдать в общий котёл монастыря. Так что пришлось Урсу овладевать искусством обходительно и уклончиво отвечать на вопросы.
А ещё через пару месяцев Урса вновь вымыли в бане, провели в покои настоятеля и тот сказал ему:
— Я доволен твоим поведением, мой кающийся сын Урс. Желаешь ли ты надеть рясу послушника и затем принять постриг в нашем монастыре?
— Нет, я хотел бы, если ты, отец игумен, не прикажешь другого, прожить жизнь честным мирянином.
Игумен вздохнул: видно было, что он ожидал такого ответа, но был им разочарован.
— Мне это предсказывали из Великого Монастыря. Они настойчиво требуют тебя для исследования. Я объявляю твоё покаяние успешно выдержанным, выдам тебе грамоту об очищении и ты, в сопровождении нашего монаха брата Лина, отправишься завтра же в Великий Монастырь Ломо.
— Повинуюсь, отец игумен, — с некоторой грустью в голосе ответил Урс.
Урсу в принципе хотелось бы занять надел рядом с этим монастырём. Он чувствовал духовное влечение к игумену и хотел бы быть рядом с ним. Другие монахи монастыря часто не вызывали у него симпатий: в них проскальзывали лень, чревоугодие, спесь, а, может, и другие грехи. А теперь он понял, что Судьба его навсегда уносит.
По дороге в Ломо путникам встретился конный воин. Приглядевшись к Урсу, он сказал:
— Неужели Ревнивый Бык?
Урс, вспомнив слова священника, которые не отменил настоятель, поклонился и сказал:
— Когда-то я им был.
— А теперь укрылся под монашеской рясой?
— Нет. Я прошёл жестокое покаяние, очистился и теперь иду завершать очищение в Великий Монастырь, — и Урс показал свиток с печатью монастыря.
Шедший рядом с ним монах подтвердил слова Урса.
— Ну что с тобой делать? Хоть в розыск ты не объявлен, награду за тебя мне бы дали. Но грех великий убить покаявшегося. Так что благослови меня, и я забуду об этой встрече.
— Недостоин я благословлять тебя. Я великий грешник, не до конца очищенный.
— Недостойно говорить такие слова, брат Урс! — вдруг возмутился монах. — Часть благодати, полученной тобой, ты обязан отдать по просьбе.
И Урс благословил воина.
В Великом Монастыре его вновь исповедовали, затем он предстал перед самим Пресветлым Владыкой, и тот его благословил на честную мирскую жизнь, велев наняться на первую работу либо взять первый надел, который ему встретится. Почти сразу на выходе из монастыря Урсу встретился вербовщик в армию принца Атара, что вела тяжкую войну в Ликангсе. Поскольку у него была грамота об очищении из Великого Монастыря, ему даже заплатили вербовочные. Иначе зачли бы вербовку как амнистию бывшему разбойнику. Так Урс стал профессиональным воином.
Словом:

В пылу сраженья
Бьётся булатом боец.
А полководец,
Битву увидев умом,
Планом врага поразил.

Глава 26. Путь солдата

Надев цвета принца Атара, Урс окунулся в жизнь воинов. Их быт немного походил на разбойничий, но, честно говоря, в лагере восставших жилось намного лучше. Там главари приказывали разбойникам лишь ради настоящего дела, а не чтобы проявить свою власть. Свободное время разрешалось занимать в значительной степени по своему усмотрению, но если удалец слишком много времени уделял гулянке и пьянке в ущерб воинскими упражнениям и поддержанию в порядке себя, коня, амуниции и оружия, с ним быстро начинался серьёзный разговор, а при повторе его немедленно изгоняли из лагеря, отобрав всё оружие, броню и коня. Здесь же всё делалось по приказу, день зависел от воли десятника и сотника, а не самого солдата.
Особенно ярко это проявлялось в первые дни после вербовки, пока новобранцы не спеша шли к войску, пополняя по дороге свои ряды вновь завербованными. Они были пехотой, и всё своё приходилось тащить самим. На повозках ехали лишь маркитанты, шлюхи и офицерское имущество. Лагерь разбивали кое-как, секреты вокруг не расставляли, но вот приказ заниматься строевой подготовкой, а затем чистить оружие и одежду отдавался незамедлительно. Причём чистили не только своё, но и всех старослужащих, которые исполняли роль типа капралов в европейских армиях: неусыпный надзор за новичками и приведение их в состояние, необходимое для беспрекословного исполнения приказаний. Зуботычины и затрещины раздавались направо и налево. За чуть более серьёзные нарушения командиры немедленно ставили воина перед выбором — плети или наказание по закону. По закону в лёгком случае грозило быть голым изгнанным со службы, а в случае более тяжёлого нарушения — каторга или смерть. Пара людей вначале пожелали быть выгнанными, но, как только они вышли за пределы лагеря, старослужащие набросились на них всей ватагой и так избили, как бесправных и презренных трусов, что после этого все выбирали плети. Ещё пара человек заболели от такой муштры, этих слабаков голыми бросили посреди дороги, где их затем избили старослужащие! После этого желающих болеть не стало, но один новобранец умер прямо во время строевой подготовки, а второй ночью на бивуаке. Ещё паре завербованных удалось сбежать, а одного беглеца выследили и зарубили на месте за дезертирство. Так что с некоторыми потерями отряд новобранцев доплёлся до основной армии Атара.
К Урсу прилепился шестнадцатилетний парнишка Кинь Тобибай, бывший третьяком. Он вышел за ворота своего двора, поддался на уговоры вербовщика выпить с ним пива, а утром проснулся на бивуаке с больной головой и вербовочными в кармане. Отец ничего не мог сделать, поскольку третьего сына законы не защищали, и теперь Тобибай оказался завербованным на шестнадцать лет. Правда, если ему удастся благополучно отслужить шестнадцать лет, то ему предложат либо выйти в честную отставку с выплатой, равной вербовочной, либо отслужить ещё восемь лет на положении ветерана и получить после этого надел со смердами либо тёпленькое место на казённой службе.


***
Новобранцев стали распределять по отрядам. У них наконец-то проверили навыки владения оружием. Урсу опять вспомнилась ватага Ворона, где смелость и владение оружием проверялись сразу же.
Урс выбрал дубинку и легко победил вышедшего против него дюжего ветерана. Тогда вышел десятник с серебряными пластинами на панцире. Они сцепились, затем отпрянули друг от друга, так и не нанеся друг другу серьёзного удара, перевели дыхание и вновь сошлись в схватке. После ничейного исхода второй схватки десятник похлопал Урса по плечу и сказал:
— Беру тебя в наш отряд. А теперь подожди, попытаюсь ещё кого-то найти.
По реакции других воинов и офицеров, принимавших участие в делёжке пополнения, Урс понял, что ему посчастливилось попасть в элитное подразделение.
Десятник отобрал ещё одного воина, Канга Эсэйтина, который продержался две схватки, и лишь на третьей получил хороший удар по бедру и сдался. Перед этим Канг, правда, не столь быстро, как Урс, разделал ветерана.
— Жаль, что вы не в мой десяток пойдёте… Да что я треплю, я разве своим ребятам смерти желаю? — спохватился десятник. — Вас отдам Карку Иширрону, у него трёх сейчас не хватает. А вот третьего в этой куче дерьма так и не удалось найти. Да и для двух других десятков ещё по человеку надо было бы взять. Придётся вытаскивать из других отрядов, а это скандалы и вонь.
Из этого разговора Урс понял, что попасть в этот отряд честь даже для бывалых воинов. Потери у него маленькие, так что гибель каждого воина является событием.
В отряде было видно, что воины здесь в основном бывалые и искусные. Почти у всех не казённое оружие. У большинства раб либо слуга. Работы по лагерю выполняли в основном прислуга, но новоприбывшим, пока они ещё не показали себя полноправными воинами, пришлось делать всё наравне со слугами.
Десятник Карк оказался воином лет сорока, невысокого роста, худощавым, русоволосым, светлоглазым, с большим шрамом на левой половине головы, так что от уха почти ничего не осталось. Его красное лицо выдавало любовь к крепкому вину. Он сразу же проверил боевые навыки обоих новичков. Хотя десятник выглядел не очень сильным, движения его оказались быстрыми, а удары мощными. Урс продержался три схватки, Канг две. Карк выругал их за неуклюжесть, но как-то не очень зло. Видно было, что он не разочарован.
На следующий же день была объявлена боевая учёба. Урсу пришлось тренироваться профессионально воевать в строю. Здесь была не бессмысленная шагистика, а отработка взаимодействия в первый момент, когда строй принимает врага на копья либо сам бросается в атаку с копьями. В строю чередовались воины с мечами и с палицами либо молотами. Позднее Урс понял, что это был признак отряда высшей квалификации, когда разнородное оружие взаимно дополняет друг друга. Но в первый день всё было посвящено копьям. За время занятий Урсу пару раз крепко досталось деревянным мечом от сотника Уна Кунтрира, а уж ругани и затрещин от соседей, раздражённых его неуклюжими манипуляциями, несчётное количество.
После занятий солдаты стали заниматься кто чем хочет, не забывая привести в порядок оружие и броню (это дело они слугам и рабам не доверяли), а Урса сразу послали на работы. Вечером десятник Карк крепко отругал Урса и Канга за ошибки и стал их гонять, поставив в строй вместе с ними несколько слуг. Урс копьём практически никогда не сражался. В детстве его, конечно, учили копейному мастерству и строю, но в реальных боях он орудовал палицей и луком, иногда в ближнем бою кинжалом. Так они упражнялись до глубокой ночи. Утром их беспощадно растолкали раньше других (когда же десятник спит!) и отправили вместе со слугами за водой.
После, поняв расписание занятий, Урс увидел, что тренировки в копейном бою, во владении оружием ближнего боя и стрелковые упражнения шли каждую неделю. Три дня в неделю воины занимались, три дня теоретически отводились работе по лагерю, а практически для большинства — гулянке. Один общий выходной с увольнительными для всех, кроме новичков и дежурных. Но, конечно, так было в спокойные времена. Впрочем, за три месяца боёв, которые провел в отряде Урс, отряд всего три раза выходил на задания. Ещё пару раз вся армия неожиданно меняла место дислокации.
Как говорили бывалые солдаты, Атар и Жугэ стремятся друг друга перехитрить, а в большой бой и тот, и другой ввязываться не желают без полной уверенности в победе.

***

Занятия неожиданно сменились походом. Отряду поручались самые трудные задачи. Он вышел во второй половине дня, стремительно выдвинулся ночью в тыл шжи, встретился там с пластунами из гражданского ополчения, и на самом рассвете атаковал обоз шжи.
Первая часть боя была лёгкой для Урса, напоминая разбойничий налет. Охрана обоза была частично перебита, а в основном сдалась. Впоследствии Урс заметил, что шжи стойко держатся, пока у них есть командиры, но после гибели, бегства или пленения военачальников сразу теряют дух. Это было не гражданское войско. Вот и утром сотник Ун сразу указал всем на командира охраны, и его засыпали стрелами. Кто именно его убил, так и не выяснили. Урсу не удалось убить никого, зато он пленил пятерых обозников и воинов, пытавшихся разбежаться, частично оглушив их, частично перепугав до неподвижности грозными воплями и страшными ругательствами (вкупе с потрясанием оружием). Бегали старки быстрее шжи, а один из десятников сразу же вскочил на командирского коня шжи и вместе с сотником настиг наиболее резвых из ускользавших паникёров.
У воинов отряда было всего несколько царапин.
Сотник остался доволен:
— Чисто сработали, ребята! Никто не ушёл! Добейте тяжелораненых и быстрее собирайте добычу!
Обозников и воинов ограбили догола и заткнули рты кляпами. Урсу достались все деньги, которые были у его пленных (в основном медяки и пара сребреников). Затем пленников привязали к обозным телегам и повели обоз с пленниками к себе. Это был высший класс: не просто захватить обоз, а увести его.
Видимо, через час-полтора после отхода отряда Урса шжи натолкнулись на место битвы и через четыре часа пришлось отбиваться от посланной вдогонку конницы шжи. Пластуны ещё раньше умчались к своим просить подмоги, так что стычка вокруг обоза могла перерасти в стихийное сражение.
Несмотря на бессонную ночь, воины сотни Кунтрира чувствовали себя уверенно, и не смутились при виде полутора сотен легковооружённых всадников шжи, настигающих их. Дорога извивалась посреди леса. Большинство сотни выстроилось в стену копий и щитов поперёк дороги, а десятку Карка велели охранять обоз от неожиданных нападений.
Казалось бы, нестройная стена копий, колыхавшаяся, когда воины стреляли в мчащихся всадников, вдруг встала единой линией перед самым ударом передовых шжи. Упёртые в землю копья сбросили нескольких всадников и создали баррикаду из мёртвых или умирающих коней. Правда, кое-кто из воинов отряда застонал и отошёл из строя. Но и они оставались в боевой готовности, пытаясь стрелять или хотя бы держа одной рукой кинжал.
А на обоз действительно выскочил десяток всадников из леса. Выстрелы сняли двух из них, а остальных опять встретил строй. Трое налетели на строй, в том числе их командир, и его пронзило насквозь копьё Карка, попавшее прямо в рот. Урс сломал своё копьё из-за недостаточного умения владеть им, но успел выхватить палицу и ударить со страшной силой в живот замахнувшегося мечом всадника. Тот повалился наземь, и Урс добил его ещё одним ударом. После этого Карк и Урс вскочили на трофейных коней и бросились догонять убегавших налётчиков, успевших освободить нескольких пленных. Пленные, сначала пытавшиеся бежать, увидев, как обернулось дело, повели себя мудро: легли и прикрыли головы руками. Им досталось несколько пинков и ударов оружием плашмя, но жизнь они себе спасли.
— Как тебе первый убитый враг? — неожиданно тепло спросил Карк. — А на коне ты неплохо держишься. Жаль, ускользнули эти желтолицые, нельзя нам отрываться от своих.
— Пришлось мне уже в жизни и защищаться, и нападать, и на коне скакать.
— Не буду тебя расспрашивать, что ты делал до вербовки. Ведь всё равно всем амнистия вышла. Теперь понятно, почему ты как молоток с палицей и луком…
И десятник занялся другими делами.
Кангу не очень повезло: налетевшая конница сильно контузила его, и ему пришлось на некоторое время повесить на лубок руку. Но кость уцелела. А заставлять работать теперь его стали меньше, хотя в полноправные воины ещё не включили.
В целом в сотне после стычки было пять ранений средней тяжести, но ни одного убитого или покалеченного. А вот лёгкие раны получила треть воинов.
Обратно Урс ехал уже на коне, а к хвосту был привязан его личный раб. И, соответственно, в лагере положение его стало уже другим: теперь он принимал участие в гулянках с ветеранами сотни, а работал за него раб, которого Урс назвал Кутур: вонючка. Это имя прилипло к рабу потому, что он обделался при захвате в плен, а потом ещё несколько раз по дороге. Но Урс выбирал раба по принципу не красоты, а крепости. А что опозорился, ещё лучше: трусоват, меньше вероятия, что сбежит. От раба-то смелости и чести не требуется.
Через пару часов к сотне присоединились всадники Атара, а затем и сам принц с лучшими отрядами пехоты. Шжи, которые к этому времени стали нагонять обоз, сначала заколебались, увидев конников, а затем отступили без боя. Атар не стал их преследовать, опасаясь адских ловушек Жугэ.
Коня в этой сотне полагалось иметь только командиру и его вестнику, так что его у Урса забрали. А в кошельке взамен появилась пара золотых.

***

Вскоре после возвращения к Урсу вечером приплёлся Кинь, весь в синяках. Он попал, наоборот, в неудачную сотню. Конечно, сотник Кунтрир пил как следует, но запоев у него не было и своё дело он разумел. А сотник Киня умел лишь пить, гулять с бабами и посылать солдат работать на своих шлюх. Он изводил их тупой шагистикой, а обращаться с оружием они почти не учились: только приёмы, которые полагается выделывать в строю, чтобы показаться выученными для начальства. А Киня вдобавок совсем забили старослужащие. Если Урс воспринимал своё положение в первые дни как закономерное, то Кинь пытался сопротивляться, а потом сдался. С такими всегда поступают безжалостнее всего.
Посмотрев на него, сотник сказал:
— Пропадёт парнишка. Слабак оказался. А ты что, влюбился в него, что ли? Или он в тебя? Ты не бойся, мы в нашей сотне шлюх не любим, лучше с честными солдатами быть, чем с этими ****ями. Вот по праву победителя — это дело святое. Можно бы тебе его в слуги взять, да вонь пойдет по всей армии: гражданина до слуги опустили и солдата украли. На нас и так щерятся все эти командиришки: дескать, много нам воли дают.
Урс безнадёжно посмотрел на прильнувшего к нему Киня, который готов был стать его слугой и любовником, лишь бы уйти из своей части, и на своего командира. Но сделать было ничего нельзя, осталось лишь угостить парнишку и отправить обратно к своим. В первой же стычке Киня убили.
— Отмучился, — только и сказал Урс.
 А совету сотника насчёт честных солдат Урс следовать не стал. Он предпочитал замаливать свои грехи, а не отягочать их извращениями.
После этой стычки по войску поползли какие-то невероятные слухи, что Жугэ напугал принца открытыми воротами города и игрой на лютне. Что именно случилось, рассказывали с точностью до наоборот. Но принца почему-то трусом не считали, просто, дескать, старый пройдоха его вновь обхитрил.
— С этим лисом Жугэ всем нам приходится быть каждый день начеку, — сказал командир их манипула капитан Круй Истринон.
Манипул действительно был начеку, но даже в нём оставшиеся три сотни были намного слабее той, где Урс. Хотя порядки в них были нормальные, и командиры деловые. А вот вся армия совсем не выглядела полностью готовой к бою.
— Лучшие воины воюют у Клингора, сюда пришли неопытные и отбросы, — прямо сказал сотник. — Только наш манипул такой, как среднее подразделение коннетабля.

***

Во второй вылазке отряду пришлось пройти по горам пару дней, чтобы напасть на тыловой пост шжи. Здесь Урс увидел результаты хозяйничанья шжи. Запуганные жители деревень сами просили их ограбить и побить, потому что если шжи узнают о добровольной помощи старкам, они казнят каждого десятого. Узкоглазые прямо говорили крестьянам, что так освобождают участки для подселения своих людей.
Почтенный староста одной из деревень сказал:
— Нам посулили, что наши внуки будут уже шжи. Женщин обещали всех забрать, когда война кончится, и всех оставшихся хозяев и их наследников переженить на чистокровных шжи, чтобы дети уже были «культурными людьми». А наших женщин собирались отправить в глубь царства, в горы, чтобы они забыли свой язык и свои обычаи. А в городах, рассказывают, они безжалостно всех вырезают при малейшем сопротивлении.  Да и в деревне: один раз каждого десятого, второй раз каждого десятого, так едва половина к концу войны останется.
В этом набеге в сотне оказался один убитый и один тяжелораненый, которого вывезли обратно, собрали ему в дополнение к его доле добычи «выходное пособие» и отправили в тыл, как покалеченного. В принципе он был ещё способен воевать после пары месяцев лечения (сложный перелом ноги, что влекло сильную хромоту), но не в таком элитном и тяжёлом подразделении, а право на отставку после ранения имел.
Действительно, потери сотня несла минимальные. Но в войске Атара она была всего одна такая.

***

Однажды днём всех собрал сигнал общей тревоги. Войско выстроилось, готовое в меру своих умений отразить врага, но вместо этого появился принц Атар и произнёс краткую речь.

«Граждане! Доблестные воины королевства! Мы стоим лицом к лицу с теми, кто хуже варваров. Шжи готовы уничтожить всех, чтобы насадить называемое ими своей культурой. Не боялись бы они гнева Победителей и Всевышнего, они бы и крестьян подчистую вырезали. А с городами они не церемонятся. Даже монахов и священников они убивают без всякого стыда, ведь половина у них — заблуждающиеся в гордыне своей Единобожники».
«Мы стояли крепко, сдерживая натиск коварного и искусного вражеского полководца Ляна Жугэ. Он собирался завоевать это княжество для своего сына, но мы никак не давали ему полностью овладеть Ликангсом и вырвать его из сердца Империи. А король Зинтриссы в постыдной гордыне и в излишней жажде победы был готов отдать имперское княжество чужакам, лишь бы избежать разгрома. Вы знаете, как его ограбил догола, согнул в три погибели и выставил напоказ в неприличной позе принц Клингор. Теперь осталось только раму подставить и приковать опозорившегося властителя. Вот он и держится за свою последнюю надежду — воинственных и коварных шжи».
Такой солдатский юмор повеселил войско. Подождав, пока смех утихнет, принц продолжал.
«Коннетабль королевства прославленный принц Клингор вернулся с запада, где он блестяще победил подло напавшего на наших друзей и соседей короля Тромы, ввёл в состав нашего королевства ещё три братских княжества. Он прибыл довершить разгром Зинтриссы. Их король в панике собирает все силы, чтобы иметь хоть какую-то надежду противостоять Клингору. Я получил достоверные сведения, что наши длительные усилия, стойкость, мужество, лишения и терпение увенчались успехом. Старый ворон Жугэ отчаялся овладеть княжеством и уходит на юг, померяться силами с тем, кто начал превосходить его славой. Мы не должны дать шжи унести добычу и в порядке прийти на соединение с Зинтриссой. Настал час двинуться вперёд, освободить княжество. А затем вторгнуться на земли врага и как следует вознаградить себя за перенесенные лишения».
Армия взревела от радости. Наконец-то наступление! Элитный манипул Истирона и личная охрана принца под предводительством его тестя А Тронарана лишений не испытывали. Попробовали бы им не выдать жалования полностью или поставить порченые продукты! А вот все остальные были на грани голода. Теперь впереди маячила перспектива добычи. Предстоящие бои казались легче унылого выжидания в полуголодных грязных лагерях. А принц закончил.
«Я рад вашей жажде битвы и славы. Надеюсь, что скоро все вы её утолите. Но помните, что полководец врага искусен и коварен. Его военачальники восприняли искусство обмана и внезапного подлого удара от своего учителя. Я запрещаю вам вырываться вперёд без приказа. Стремясь быстрее нажиться, вы потеряете жизни, причём без славы. Будем сохранять порядок и покажем шжи, что войско граждан сильнее войска подданных!»
Войско стало стучать оружием в щиты, кричать, воины плясали от радости.
«Выступаем завтра утром. Сегодня собирайтесь и празднуйте. Мы идём на великие дела и великую славу».

И весь вечер в лагере шла гулянка с оргией. Воины пропивали, прогуливали последние гроши, надеясь, что скоро захватят богатую добычу. А вот манипул Истринона был настороже. Выпить воинам выдали строгой мерой. Командиры ожидали внезапного нападения коварных шжи, но его так и не последовало.

***

Восемь дней армия Атара осторожно продвигалась вперёд вслед за Жугэ, заставляя его двигаться быстрее, разбивая отставшие отряды и захватывая брошенную добычу. На девятый день они обнаружили, что Жугэ бросил всех захваченных и присоединившихся к его армии в поисках приключений женщин, причём не причинив им никакого вреда, кроме как ограбив догола. Заодно был оставлен обоз с едой и вином. И то, и другое против ожидания оказалось не отравленным. Объятия тех, которые желали отблагодарить своих спасителей, поневоле задержали армию на пять дней: принц просто не мог заставить воинов двигаться дальше, пока провиант не был съеден, вино не выпито, а объятия не утомили. Тем самым Жугэ сумел оторваться от Атара и занять крепкую позицию в горном проходе. Если бы принц не знал от лазутчиков доподлинно, что Жугэ должен идти на юг на соединение с королевской армией Зинтриссы, он бы занялся разбивкой постоянного лагеря и подготовкой к новой позиционной войне, на что и рассчитывал Жугэ. Но вместо этого принц на следующий же день повёл своё жаждавшее битвы войско на штурм укреплений шжи и после трёх часов кровавого боя взял их. Однако пленных было мало, а добычи почти никакой: Жугэ этим утром увёл свою армию дальше, оставив лишь боевое охранение. Пришлось затратить ещё день на приведение войска в порядок и сбор провианта в окрестных деревнях, а затем уж двигаться вслед за ускользнувшим хитрецом.
Единственные, кто по-настоящему действовал в эти дни, был манипул Истринона. На второй день его послали в обход по горным тропкам. Три дня Урс вместе со всеми тащился вверх-вниз по горам, а на четвёртый манипул занял оборонительную позицию на гребне перевала, через который шла главная дорога из Ликангса в южные провинции Зинтриссы. Со стороны княжества были невысокие горы, а с другой уже открывалась равнина. Стоявшая здесь застава была разрушена. Её обломками и деревьями из окрестного леса быстро укрепили позицию, другие воины натаскали воды на случай, если придется долго обороняться. Неясно было, прошли ли шжи и полностью ли. После конца работ удалось отдохнуть полтора часика, пожевать остатки еды. И тут появились дозорные, сообщившие, что со стороны Зинтриссы идут шжи.
Это оказался небольшой дозор узкоглазых. Они почти сразу обратились в бегство, их немного преследовали, а затем командир отозвал бойцов, дав возможность убежать нескольким шжи.
Пленников сразу приставили на работы по дальнейшему укреплению лагеря и как водоносов. Найденную в их сумках еду частично оставили пленникам (не станут же старки есть червяков), а вот что-то более приличное: мясо и хлеб — разделили между собой, молясь, чтобы это была не собачатина. На всякий случай договорились считать мясо крольчатиной.
К вечеру появился, теперь уже со стороны княжества, отряд побольше. Он потоптался, заметив укрепление, отряд обстреляли и бросились на вылазку Узкоглазые сбежали, удалось захватить ещё пленных. Истринон велел их обобрать. Затем командир вдруг приказал отпустить их на волю, но, как только они отошли шагов на десять, велел расстрелять и перебить их.
— Еды у нас и так мало. Мы не можем держать лишние рты, пока не разжились едой, — объяснил он воинам.
Урсу всё это не очень понравилось, но спорить с командиром по поводу еды было трудно. В самом деле, не есть же самих пленников!
Ночью шжи попытались атаковать укрепление. В схватке манипул потерял трёх человек, и ещё несколько были тяжело ранены. Ещё пару раз желтолицые пытались подобраться ночью, но часовые открывали стрельбу на шум, и они не осмелились больше полезть. Утром осмотрели убитых шжи, но еды у них тоже почти не было.
Атака пошла ближе к полудню. Волна за волной накатывались шжи, но, оставив сотни трупов, так и не смогли взять лагеря. А затем старки сделали вылазку и захватили немного провианта, обратив в бегство устроившихся ужинать узкоглазых. Ночью командир вдруг велел перебить пленных, за исключением нескольких самых крепких, которых заставили нести носилки с тяжелоранеными, и быстро уходить горными тропами, оставив в лагере четырёх конников, чтобы отбивать стражи и трубить утром побудку.
Голодные и страшно уставшие, воины заночевали на берегу горной реки. Тяжелораненым пришлось совершить эвтаназию по их желанию, поскольку они задерживали движение отряда. Ночью к отряду присоединились оставленные всадники и сообщили, что утром появились разъезды шжи, посмотрели, послушали, удалились. В обед то же. А затем конники, согласно приказу, отправились догонять своих. Переночевав со всеми, они утром умчались вперёд: сообщить о выполнении задания высшим командирам.
Теперь можно было двигаться помедленнее. Выловленной рыбы и подстреленных птиц еле хватало на одну еду в день, но через три дня отряд встретили ещё две сотни, посланные им на подмогу и вёзшие три повозки с провизией. Наконец-то удалось как следует поесть, а вскоре уставший, но лишь чуть потрёпанный, отряд догнал войско принца, двигавшееся по малой дороге к ущелью, ведущему на городок Ликонай.

***

На следующий день Атар настиг армию Жугэ, которая застряла в ущелье. Незадолго перед этим прошедший ливень привёл к тому, что обозы тонули в грязи, и шжи пытались разгородить дорогу. Генерал Син Улигар быстро построил свое войско в боевой порядок. Как и полагается, в авангарде и в арьергарде стали лучшие части. Поскольку манипул Урса только что вернулся с опасного задания, его поставили в арьергард. Авангард завязал бой с отставшими шжи, а через пару часов по сигналу генерала ринулся в ущелье в общую атаку.
Капитан Истринон велел своим подойти к ущелью и занять оборонительную позицию. Видимо, ему было приказано прикрывать на всякий случай возможный отход. Но через каких-то четверть часа он не выдержал, оставил сзади лишь отборную сотню Урса и бросился в бой с остальными. Как только его отряд вошел в ущелье, сверху полетели брёвна, зажигательные стрелы и факелы, и всё ущелье озарилось огнем. Оттуда доносились истошные вопли заживо горящих. И сразу же сотня оказалась атакована вдесятеро превосходящими силами шжи, которые затаились неподалеку в засаде, а теперь должны были заткнуть выход из адского ущелья.
Сотня быстро заняла оборонительную позицию, но вырывавшиеся из геенны огненной обезумевшие воины разбили строй. Впервые за всё время боев она понесла значительные потери. В строю осталась едва половина, а раненым пришлось повернуться назад и бить тех, кто в панике выскакивал из ущелья.
Правда, отдельные воины, заметив дерущихся своих, становились в общий строй. Дрались они намного хуже однокотельников Урса, но любой человек был дорог.
Урс, раненый в плечо, отошёл назад. На него мчался с вытаращенными глазами воин, кое-как затушивший горящую одежду. Урс огрел его древком копья, воин упал, вдруг вытащил меч и с отчаянной храбростью труса бросился на Урса, желая пробить дорогу к шжи, которые с удовольствием убивали таких беглецов. Пришлось размозжить ему голову палицей. И Урс стал бить своих бегущих по чему попало, лишь бы эти горящие или просто обезумевшие не расстраивали строй. То, что некоторые из них падали мёртвыми, его уже не волновало. Перевязав рану, он вернулся в строй, где оставалось человек сорок. Из них половина были сохранившие головы спасшиеся воины. Почти все такие оказались гражданами-ополченцами, а не завербованными наёмниками.
Когда силы уже совсем иссякали, из ущелья вышел весь обгоревший, но из последних сил держащийся капитан Истринон, выведший примерно тридцать воинов, проследил, чтобы они встали в строй, упал и попросил прекратить мучения. Сотник отрубил ему голову, а через пару минут сам пал от копья шжи.
Спасение пришло с неожиданной стороны. С гор появилось полсотни всадников. Это был рыцарский отряд армии. К сёдлам многих из них были приторочены отрубленные головы шжи. С криками: «Здесь головы вашего царя и Жугэ!» они бросились на торжествовавших победу узкоглазых. Командир их истошно завизжал и обратился в бегство. А за ним рассыпались в разные стороны и все остальные. Один из всадников подъехал к паре десятков уцелевших воинов, всё ещё стоявших в строю, и похлопал каждого из них по плечу. Это был сам принц Атар. С двух сторон его коня колыхались головы царя и Жугэ.

***

Всего день удалось отдохнуть после такой кошмарной битвы. Все остатки войска были собраны, участникам сражения в огненном аду раздали награды. Урс был награждён бронзовой пластиной и пятью золотыми. Это было как компенсация: шжи, разграбившие лагерь Атара, забрали всё его имущество и раба. Зато Урсу выдали коня. И сразу же Атар вновь обратился к воинству, в рядах которого теперь стояла всего тысяча бойцов, половина из которых были обожжены или ранены.
«Доблестные воины! Мы победили. Враг лишился голов всех военачальников и бежит в панике. Но теперь узкоглазые ещё страшнее для мирных жителей, поскольку их не сдерживает никто. Преследуйте их, захватывайте, убивайте и, главное, не давайте задерживаться для грабежа. Все вы получили коней, но драться лучше вам в строю, к которому вы привыкли. С вами пойдёт полусотня рыцарей. Гоните врага в Зинтриссу и дальше! Присоединяйте к себе уцелевших граждан княжества Ликангс. Получите награду богатой добычей за свои раны и потерю друзей. А я отправляюсь к коннетаблю Клингору с радостной вестью, что подкрепления королю Зинтриссы ждать неоткуда».
И ничтожный отряд двинулся на свою очередную авантюру.
Расчёт принца оказался правильным. Шжи бежали. Их войско распалось на отдельные отряды, а то и шайки. Осмелевшие жители деревень стали присоединяться к отряду. Столица княжества, вконец разорённая, была взята без боя. И на землю Зинтриссы вступило уже пять тысяч воинов.
Несчастная Центральная Зинтрисса оказалась между двух огней. Отступавшие на свои земли «союзники», большей частью превратившиеся в неорганизованные банды, беспощадно грабили местное население. Ещё хуже вели себя немногие отряды, по-прежнему возглавлявшиеся князьями и сохранившие порядок. Князьки желали теперь одного: утащить в горы побольше добычи, рабов и женщин. Они были уверены, что отомстить за такую подлость у Зинтриссы не хватит сил и воли. А с другой стороны шли тоже отнюдь не ласково настроенные старки и ликангсцы. Урс практически ежедневно участвовал в стычках, грабил врагов и ощущал себя почти что вновь разбойником, только в законе. В одной из стычек к его стремени вдруг бросился невысокий шжи. Это оказался раб Урса, освобождённый в ходе огненной битвы своими, который теперь решил спасаться у хозяина. Такая расчётливая трусость Вонючки спасла ему жизнь, и Кутур вновь занял место как прислужник воина.
А в один прекрасный день прискакали два всадника с белыми флажками на копьях и объявили всем, что заключено перемирие и начались переговоры. Отряд встал лагерем в сравнительно уцелевшей деревне, наложив на неё и на соседей дань в виде провианта, а после известия о заключении мира двинулся назад в Ликангс и затем в родную Старквайю. Из элитной сотни уцелело всего одиннадцать человек. Среди этих счастливчиков был обладатель двух бронзовых пластин, своего коня и оружия, а также тугого кошелька с деньгами Урс Ликарин, вновь полноправный гражданин, но проходящий покаянное служение на профессиональной военной службе.
Словом,

Все испытанья
Выдержал славный боец:
Из огня спасся,
В походах выжил,
И к новой жизни готов.
Глава 27. Мир
Итак, королевство Старквайя начало с честью выходить из смут и войн. Рокош девяти принцев закончился. Западная война была быстро выиграна, принесла ещё три вассала и крепкий мир на западе. Оставалась лишь восточная. Войска основного противника — королевства Зинтриссы — потерпели несколько тяжёлых поражений и оказались оттеснены к самой столице. Однако в центре границы успешно действовала крепкая армия единого царства Шжи, которая отличалась не только воинственностью и боевой выучкой бойцов, но и прекрасным командующим — старым, хитрым, осторожным полководцем Ляном Жугэ. В этих условиях Колинстринна процветала. Когда рядом с мастерскими оружейников обосновались бронники и лучники, она стала «центром военной промышленности» всего королевства и даже Империи. Тор чувствовал, что жизнь более или менее налажена, и можно заниматься важными, но не столь горящими, делами. В частности, два из них были в Великом монастыре. Одно трудное, но не длинное. Наконец-то удалось нащупать способ производства торовского булата. Изделия получались дорогими, и хватало мечей и кинжалов на одну битву. Но они уже выдерживали почти по десять, а то и более, ударов. А второе, не менее важное — необходимо было научиться владеть своими незаурядными духовными силами, раскрывшимися за последнее время.
Эсса ждала третьего ребёнка. В роли первой дамы удела она полностью нашла себя. Так же как Тор обеспечил, чтобы сыновья дворян и мастеров ни в коем случае не оставались неучами, так и она поступала с девушками и женщинами. Съездив на месяц в Зоор, она нашла, что занятия принесли несомненную пользу. Владетельница уже легко понимала светские разговоры высшего общества и сама, пользуясь своим остроумием и ехидством, начала смело участвовать в них. Королева относилась к ней неизменно хорошо, Эсса также старалась относиться к королеве с искренним, ни в коем случае не подобострастным, почтением, что было достаточно легко. Ведь королева была само воплощение достоинства и величия, не говоря уже о красоте. Да и Эсса отличалась достойным поведением.
Тор Кристрорс, Великий Мастер и Владетель, собирался в Великий монастырь Ломо вместе со своими сотрудниками мастером-алхимиком Каром Урристиром и старшим подмастерьем-рудознатцем Хоем Аюлонгом. Аюлонг почти сразу после начала работ у Тора мог бы пройти испытание на мастера, но он предпочёл подождать, втайне надеясь после защиты открытия в монастыре стать Великим Мастером. Урристир с некоторой завистью поглядывал на рудознатца: ему самому эта дорога была практически закрыта, исключительно редко мастеров повышали до Великих Мастеров. Зато, в отличие от Аюлонга, алхимик уже был женат.
Лир Клинагор, старший сын Тора, забежал к нему в мастерскую. Отец поощрял это, хотя сын был ещё мал, чтобы учиться мастерству. Аюлонг спросил его:
— Лир, уже решил, кем будешь?
— Как и отец, воином и мастером! — уверенно ответил Лир.
— А может быть, алхимиком? — спросил Тор.
— Нет.
— Почему?
— От алхимика плохо пахнет, а от тебя, отец, хорошо.
В самом деле, от алхимика регулярно несло самыми разными химическими снадобьями, порою совершенно тошнотворно. А от отца пахло по-мужски: потом и железом.
— А рудознатцем стать не хочешь?
— Нет. Рудознатец только всё разбивает, а ты, отец, создаёшь.
— Может, архитектором?
— Он не сам делает, а только руководит. А ты, отец, и руководишь, и сам делаешь.
Строительство дороги в Ломолинну завершилось немногим более чем за год. Деревня соединилась с остальным владением хорошим трактом, проходящим по живописным местам. Ещё шесть крестьянских семейств получили богатые участки при условии оказывать гостеприимство и помощь путникам, идущим по дороге: тем, кто из владения, бесплатно, а остальным за умеренную плату.

***

На торжества по поводу открытия дороги Тор, конечно же, пригласил бывшего владельца Ломолинны графа Ара Лукинтойраса. Тот был просто поражён изменениями в деревне. Дома крестьян выглядели процветающими. Появились ещё три крестьянских двора и господский дом. А Тор со скрытым ехидством предложил графу вернуться по новой дороге. Граф хотел ехать верхом, но Тор предоставил ему и дамам экипаж. Мягко шёл широкий экипаж по местам, где раньше были тропы. Это огорчило графа. Почему же он сам не сообразил в своё время сделать такое?
Остановившись в одном из новых крестьянских хозяйств, одновременно служившим постоялым двором, Тор и граф с жёнами, как и полагалось знатным образованным особам, провели вечер за вином, в любовании горами, наслаждении музыкой и в поэтических состязаниях. Эсса, пожалуй, получала от происходящего даже больше удовольствия, чем Тор. Тор хвастался своими успехами в обустройстве владения (конечно же, явно не говоря ни слова о своих заслугах), а Эсса наслаждалась завистливыми взорами графини Сиарассы, которая уступала ей и в поэтических состязаниях, и в богатстве наряда, и в красоте служанок, и в положении при дворе. Эсса же вела себя, как и полагается, скромно и с достоинством, естественно обращаясь к графине как к равной, что означало по этикету высшего света некоторую снисходительность чуть более высшей по положению.
«Дочь кузнеца и сын кузнеца, а теперь в наш круг вошли и даже милостиво на нас смотрят! Но надо держаться: упорно говорят, что Мастер — отец по крови наследника престола. Так что положение у них крепкое, сидят они в основном у себя во владении и при дворе не стремятся сделать карьеру. Нам они не соперники, а вот заручиться их поддержкой на будущее стоит. Поэтому надо будет намекнуть муженьку, что нужно не бычиться по поводу упущенного, а уместно восхищаться и крепить дружбу. И пригласить их теперь к себе просто необходимо. Муженёк поохотится в компании соседа, а я намекну подруге королевы о способностях нашей дочери Лисиссы, чтобы её взяли в камер-фрейлины». Подобными мыслями была забита голова графини Сиарассы.
Тор не мог не похвастаться чуть-чуть и старшим сыном. В дороге Лир ехал верхом сзади повозки на своём пони. Вечером он, как и полагалось по этикету ребёнку, ещё не ставшему пажом, иногда заходил к пирующим на открытом воздухе родителям и гостям, обменивался с ними несколькими словами и вновь убегал по своим детским делам.
После нескольких чаш вина друзья (или, во всяком случае, тщательно делавшие вид, что друзья) приступили к традиционному поэтическому состязанию. Каждый должен был сложить стихотворение на тему сегодняшнего вечера. Первой была, конечно, гостья. Когда Сиарасса произнесла экспромт, а затем, как и полагалось после одобрения, записала его на жёлтой дорогой бумаге красивыми знаками, Тор сказал, воспользовавшись, что Лир как раз вошел в очередной раз:
— Очаровательная и утончённая графиня. Твоё стихотворение настолько прелестно, что оно звучало бы ещё изящнее в устах ребёнка. Я попрошу сына его прочесть.
К удивлению окружающих, пятилетний (четыре года по календарю старков, но пять с небольшим по священному календарю, в котором исчисляется человеческий возраст) мальчик почти без запинки прочитал стихотворение, записанное не только азбукой, но и настоящими высокими знаками:

Вижу в тумане я дальние снежные горы,
Тёплым вином я согрелась у лучших друзей.
В жаркой пыли городской остаются пусть споры,
Чистой природы красой насладиться успей.

И неожиданно для всех, к гордости отца, Лир выдал свой собственный экспромт:

Синею дымкой покрытые дальние горы
Вечным покоем своим утешают нам взоры.

После чего попросил разрешения уйти и убежал, не слушая похвал, что тоже соответствовало этикету. А в состязание вступил граф.

Пьян я от запаха трав и от мудрой беседы,
Вечные горы вокруг нас охраной стоят.
И созерцанья покой я с друзьями изведал,
В этой долине, где стал вместо пустоши сад.

Теперь полагалось ответить Эссе, как хозяйке.

Я очарована видом скалистых отрогов,
Нашей беседой, умом и величьем гостей.
Жизнь нас измерила много раз меркою строгой,
Чтобы не сбились с пути благородных людей.

И завершил состязание Тор, как хозяин.

Я за гостей своих чашу вина поднимаю,
И от обилия ломится каменный стол.
Пусть вечный мир будет радостью нашего края,
Пусть же Судьба оградит нас от всяческих зол.

После этого графиня, улыбнувшись, взяла лютню.
— То, что у нас получилось, конечно, стишки не самого высокого полёта. Но вместе сложилась недурная песенка. А стих вашего сына, хозяева, прекрасный её припев.
И она спела получившуюся песню целиком.
Отвлечёмся немного от текущего момента. В семьях тех, кто обладал понятием чести, воспитание и образование ребёнка начиналось ещё в чреве матери. В этом мире, в отличие от нашего, помнили, что значительную часть знаний и впечатлений ребёнок получает ещё до рождения, через мать и через свои собственные чувства. Поэтому уже с момента признания беременности мать и отец всячески вводили ребёнка в лучшие стороны положения, занимаемого им по праву рождения. Система у старков была не кастовой, но в некоторых отношениях приближалась к ней. Поскольку ребёнок больше всего воспринимает в самом раннем детстве, естественный путь для него, как считалось, путь родителей. Но, поскольку все души неповторимы и не равны с самого начала, имелись возможности выбрать и другой путь. Особенно часто такое происходило с третьим сыном или с младшей дочерью.
По этой же причине игры детей считались делом высочайшей важности. Появление извращенческих или других нежелательных игр было первым признаком духовной болезни общества. Далее, уже с раннего детства детей начинали подготавливать к суровому воспитанию и обучению, которое проходили все высшие слои общества, начиная с цеховых мастеров и крестьян. Поэтому Лир, умевший читать иероглифы в пять лет, был не столь уж редким явлением, хотя, конечно же, и не частым. А вот азбуку к четырём–пяти годам знали практически все, принадлежавшие к полноправным или почётным слоям общества. Такое раннее обучение начаткам грамоты считалось важным ещё и потому, что оно было ступенью к двум умениям, отличавшим развитого и образованного человека: инстинктивной грамотности и скорочтению.
В принципе занятия с детьми начинались с четырёх лет. Их начинали учить основам этикета и грамоте, плаванию, бегу, а остальному в зависимости от социального положения и пола. В пять лет мальчиков начинали учить военному делу. Мастерству считалось нормальным учить с шести–семи лет.
Отметим ещё две черты старкского воспитания и образования. Не было никакого сюсюканья над ребёнком. Если кто-то калечился или погибал в ходе занятий, это не считалось преступлением со стороны наставника, а родители обязаны были даже не относиться как к трагедии. Смерть при обучении считалась почётной, а покалечившемуся Судьба указала почётный путь в монахи. Далее, не выдерживавших образования часто деклассировали в той или иной форме. Самая жестокая форма деклассирования была в школах гетер и школах искусств. Провалившихся или нерадивых продавали в рабство, невзирая на их происхождение. Единственное право, которое сохраняла семья: выкупить своё опозоренное чадо до того, как оно будет продано с публичных торгов. Но им отнюдь не всегда пользовались, а если выкупали, то деклассированный уезжал подальше и гражданином уже не был.
И, наконец, последняя особенность образования одновременно является причиной, по которой у старков практически не было хронической болезни европейской цивилизации: конфликта поколений. Когда человек вступал в подростковый возраст, его обучение резко меняло направленность. Раньше ему жёстко вбивали основные правила, а теперь начинали учить, что они не абсолютны и что самые главные руководители человека: честь и совесть. На третьем месте: разум. На последнем должны стоять выгода и стремление к сиюминутным удовольствиям. Тот, кто желал «получить здесь и сейчас», слишком часто грубо отбрасывался в подонки общества. А тому, кто утратил честь, как считалось, и жить незачем. Поэтому жизнь таких не ценилась, да и людьми они практически не считались.
Конечно же, играл роль в отсутствии конфликта поколений и ещё один фактор. Родители сами проходили в детстве жестокую школу, в которой их приучали к правилам, а затем отбивали охоту их абсолютизировать. Далее, они не устранялись от детей, а жили одной жизнью с ними. Поэтому уважение к родителям обычно было не искусственным. Дети видели перед собой не равнодушных потребителей, которые почему-то претендуют на роль старших, а действительно старших, прошедших через испытания и сохранивших честь.
Как вы сами видите по нашему рассказу, честь не обязательно означает, что человек становится хорошим. Люди были людьми, они оставались всякими. Более того, считалось, что злые люди тоже выполняют важную социальную роль, не давая расслабиться и тем самым обессилеть хорошим.
Гости вернулись домой через Колинстринну, где состоялся ещё один, на сей раз большой, приём и охота.
Как только Тор немного освободился от торжеств, его поймал архитектор.
— Мастер, меня поразила одна мысль. Помнишь ту эффектную скалу на повороте прибрежной дороги? Ты на ней устроил место для лучника, чтобы в случае чего встречать незваных гостей. Я её внимательно осмотрел и даже слазил наверх по верёвочной лестнице. Там симпатичная лужайка с родничком, да ты это и сам знаешь. Скала крепкая и перекрывает самое узкое место дороги, а вдобавок ещё и поворот. Я хочу сделать эту скалу твоей оборонительной башней, да и чем-то типа твоего запасного замка.
— Это как так?
— Скала высотой в сто три сажени. Мы вырубим в ней винтовую лестницу вверх, наверху построим небольшую башню, а в самой скале сделаем помещения. Будет недёшево, зато неприступно и удобно для обороны. Вода своя, и продержаться можно сколько угодно. Посмотри мои наброски, Мастер Тор.
— Впечатляет… Но обойдётся дорого и строить надо долго.
— Я рассчитал, сколько денег и рабочих понадобится. За два года управимся, а попутно будем обустраивать другие твои владения.
— Ты меня уговорил.
И началось ещё одно долгое строительство.

***

Принц Клингор с неохотой возвращался на запад. Нужно было как-то решать проблему с этим старикашкой. Жугэ он не видел, но гравюры, с которых глядел длиннобородый и длинноволосый, желтолицый, узкоглазый старик с коварным выражением на лице, ходили повсюду. У этой большой войны было два героя, и не только Империя ждала, кто же из них победит при столкновении. Говорят, на Имперском острове Киальсе даже крупные пари заключались в пользу одного из них.
Принц посмеялся над очередной новостью с Имперского острова. На Сейме какие-то недотёпы предложили дать царю Шжи титул короля и включить территорию Шжи в Империю. На это им напомнили завет Императора-основателя: Шжи — народ не имперский. Их древняя и самобытная культура приводила к тому, что они практически нигде не ассимилировались. Империя с удовольствием принимала к себе всех, кто был готов принять старкскую культуру и старкские языки. Но после принятия шжи возникала опасность, как бы не оказаться ассимилированными самим.
Принц чувствовал, что вот-вот придется идти на серьёзные действия против Жугэ. По слухам, в княжество Ликангс, почти полностью завоёванное Жугэ, направлялся царь всех Шжи. Он мог принять решение о принятии Ликангса под свою руку, да и более страшное: вырезать всё городское население и поселить в городах шжи, а в деревни подселить переселенцев из Шжи. Крестьян-то вырезать было строжайше запрещено, а городская или дворянская культура, как считали и монастыри, и единобожники, это вещь восстановимая, её потеря природу и духовные устои народа не разрушит. На несколько столетий забудутся какие-то технические или гуманитарные знания, но всё вернётся на круги своя. Может быть, уже с другими языками и другими народами, ведь народы тоже смертны. А бесценные знания и навыки земледельцев, сотни лет улучшавших свои участки, терять было нельзя. При смене народов крестьяне меняли язык и внешнюю оболочку культуры, сохраняя свой уклад жизни.
Среди земледельцев тоже попадались новаторы. Давно вошло в привычку у крестьян не убивать их и не изводить самим, а отправлять в Великий Монастырь для исследования их новаций. Иногда они оттуда возвращались с благословением и со священником Иртона Плодородного, который основывал часовню в честь благодатного открытия и убеждал других крестьян принять угодную Победителям новацию. Тогда новатор становился героем не только своей деревни. Для таких крестьян были предусмотрены имперские почётные звания, приравнивавшие их к Великим Мастерам. Но крестьянин не мог иметь Первого ученика, и основать династию Мастеров. Он должен был учить всех достойных, кто к нему приходит, в чём ему помогал священник. Чаще же новатор так и оставался в монастыре, либо каясь в извращениях по отношению к природе, либо продолжая свои опыты под внимательным надзором.

***


Принц Атар чувствовал, что двенадцать месяцев противостояния с Жугэ дали ему гораздо больше, чем всё предыдущее военное обучение и военный опыт. Он гордился, что не попался серьёзно ни в какую ловушку коварного старика. Сейчас в большинстве стычек старквайцы побеждали. Это было бы совсем хорошо, если бы принц не заразился от Жугэ сверхосторожностью и подозрительностью. Один раз это его подвело.
Узнав, что Жугэ переводит войско в другое место, принц решил совершить налёт на городок, где раньше базировался военачальник. Жугэ, увидев, что отряд отборной конницы принца приближается к городу, быстро оценил обстановку. В городе оставалось меньше, чем тысяча воинов, и те все больные или старые. Полководцы Шжи предлагали Жугэ закрыть ворота и обороняться, выигрывая время, или же ему самому ускакать через другие ворота, а они вместе с воинами умрут, прикрывая его отход. Но Жугэ понимал, что от принца не ускакать и не отбиться, и приказал совсем другое. Он велел широко открыть ворота, нескольким воинам переодеться в чернорабочих и подметать улицу, а сам взобрался на надвратную башню в сопровождении слуги, достал лютню и стал на ней играть.
Принц Атар, увидев такое, заподозрил коварную ловушку и отступил. Потом над ним смеялись, как Жугэ обратил его в бегство игрой на лютне. Но, хоть принц и был раздосадован, для себя он вынес ещё несколько важных уроков.
Личная жизнь принца была в некотором смысле скандальной для наследника престола. Атар сразу же развёлся с женой-валлинкой, которую ему навязали из династических соображений, едва начался рокош и он избавился от опеки «семейства». Детей от бывшей супруги у него не было, он узаконил двух сыновей и дочь от гетер, а сам женился на незнатной дворянке. С женой он был счастлив, но знал, что король скрипит зубами по поводу неравнородного брака. На это Атар высказывался (и доброжелатели передавали эти слова королю), что женившийся на гетере и сделавший наследником сына не от своей крови мог бы и помолчать. Естественно, такие замечания не прибавили хорошего отношения короля к принцу. Когда король заключил торговое соглашение с Тромой, принц, поскольку Советы городов и провинций стали протестовать, ехидно прошёлся по поводу возрождённых органов самоуправления и их создателя:
— Мужики и купцы неплохо управляются со своими собственными делами, но было великой глупостью разрешить им высказывать мнение по поводу государственных. Вот и сейчас эти близорукие мужланы не видят, какую услугу им король оказал. Хлебнёт ещё горя король с этими Советами, хотя создать их было в тот момент мудрым решением: уж слишком всех довели чиновники.
Хотя вроде бы здесь Атар одобрял своего племянника-короля, король был уязвлён ещё больше, чем замечанием по поводу жены и сына. Там Красгор поступал по старым добрым традициям, в отличие от Атара, а здесь он создавал нечто своё, и втайне особенно его возмутило, что теперь, когда он припомнит Советам их ошибку, все будут говорить, что воспользовался мыслями принца Атара. Так что по мере того, как отношения короля с Клингором понемногу улучшались, отношения его с Атаром быстро ухудшались.

***

Когда до короля Зинтриссы дошло известие, что Клингор с победой возвращается возглавить войско против него и ведёт с собой отряды трёх княжеств, у него в буквальном смысле задрожали коленки, и он послал к Жугэ гонца с просьбой немедленно отойти с войском на юг и взять командование над объединенной армией. Но тем временем в Ликангс прибыли царь Шжи и сын Жугэ. Жугэ, конечно же, был рад шансу завершить свою карьеру противостоянием с Клингором, а войска в Ликангсе он намеревался оставить своему сыну, которого царь собирался в ближайшее время торжественно провозгласить князем Ликангсским. Сам Жугэ от этой чести отказался, заявив, что после войны он уйдёт в монастырь, чтобы смыть с себя суету этого мира и свои грехи. Все знали, что это не рисовка, он так и сделает.
Конечно же, отступая, Жугэ не удержался и поставил ловушку Атару. А принц в очередной раз попытался перехитрить полководца. Атар послал небольшой элитный отряд перехватить главную дорогу и удержать её несколько дней, чтобы заставить Жугэ отходить по неудобной дороге на Ликонай, а мудрый старик сделал вид, что попался на уловку.
Полководец шжи подготовил всё для огневого нападения в ущелье, ведущем в городок Ликонай. Затем Жугэ изобразил в нём беспорядок и затор в отступающей армии. Принц Атар подвёл свои войска к ущелью, но сам, разведав через местных жителей наличие обходной тропки в Ликонай, по которой могли пройти кони, решил обхитрить хитреца. С полусотней отборных рыцарей он двинулся вечером обойти ущелье и запереть Жугэ в нем. Своим он велел атаковать, когда увидят огонь с другой стороны ущелья. Жугэ не знал о незаметной обходной тропе, но расставил своих людей следить за подходом войска Атара, и, когда обнаружил войско, зажёг сигнальный огонь, чтобы его воины, изобразив панику, побыстрее убирались из ущелья. Генерал Син Улигар, заместитель принца Атара, принял огонь за сигнал и кинулся в ущелье. Он попал в ужасную огненную западню и сам погиб в ней. В этой же ловушке погиб и тесть принца Атара А Тронаран.
Принц увидел зарево, находясь на полпути. Он решил прорываться вперёд, чтобы хоть отомстить за своих людей. Двигались бесшумно. И через несколько минут, когда тропа выходила на более заметное место, высланный вперёд горец поманил к себе Атара. Атар подъехал и остолбенел. Он увидел в свете зарева небольшую группу воинов и разглядел характерный профиль Жугэ и корону царя Шжи.
— Тихо подходим, а потом убиваем всех! Отомстим за своих с лихвой! — шёпотом приказал он.
Наслаждавшиеся зрелищем разворачивавшегося внизу ада и побоища (пытавшихся выскочить расстреливали сверху лучники шжи), король, Жугэ с сыном и ещё четыре генерала не заметили подкравшихся конников Атара, и растерянно вытаращили глаза, когда из невинной на первый взгляд расщелины выскочили Атар и его рыцари. Атар первым делом подскакал к Жугэ и снёс ему голову. Затем он оборотился к царю и после короткой схватки смертельно ранил его, спешился и тоже обезглавил. Другие убили всех остальных, бывших с царём и полководцем. Голова Жугэ чуть было не укатилась вниз. Рыцарь Ур Атрикон бросился к ней, отбросил от самого края пропасти, но сам не удержался и сорвался в адскую пропасть. Это была единственная потеря отряда принца. Собрав головы врагов, принц велел своим воинам закричать:
— Герои, вы отомщены! Убит Жугэ, убит царь!
Услышав это, воины шжи заколебались. Кое-кто ринулся наверх на принца, но отряд его легко ушёл от погони. Остальные бросились к своему лагерю. И остатки войск принца вырвались из последней адской ловушки Жугэ. Спаслось всего 1200 человек из всей армии.
Когда со смешанными чувствами ликования и отчаяния обсуждали итоги битвы, принц неожиданно для всех оставил выживших на самого старшего из имевшихся в строю офицеров — капитана Эсса Элитайя — а сам заявил, что головы нужно забальзамировать и он отправится с ними на юг, к основной армии. Элитайя он велел быстрее идти на столицу Ликангса.
— С тысячей воинов, из которых треть ранены?
— Именно так. Армия шжи потеряла всю голову. Мы убили самого Жугэ, царя, сына Жугэ и трёх старших генералов. Горцы будут быстрее возвращаться домой, чтобы затеять очередную смуту. Своим дерзким наступлением ты спасёшь много людей, теперь и добровольцы к нам потянутся. Армию зря не клади, если пытаются сопротивляться, обозначь наступление и жди якобы резервов. На следующий день шжи сами отступят.
— Приказание понял, исполню, — ответил Элитайя.
Головы союзников, доставленные королю Зинтриссы, произвели требуемое впечатление. Он запросил мира. Войска шжи действительно ушли, и в Шжи началась свара за царскую корону. Клингор сетовал, что Атар увёл у него победу, но втайне был доволен.
Король Зинтриссы, зная обычаи шжи, приделал к головам убитых туловища. Ляну Жугэ и царю из благовонного дерева, остальным из обычного тиса. Он положил их в богатые гробы и отправил в Шжи. Тем самым он получил благодарность народа Шжи. А вот старквайцев они стали ненавидеть за надругательство над трупами их знаменитостей. Сами же старквайцы ликовали, считая, что Атар правильно ответил на посылку гроба и на издевательскую казнь всего княжеского семейства Ликангса.

***

Теперь в дело вступила дипломатия. Переговоры проходили во временно нейтрализованной башне, из которой виднелась столица Зинтриссы Исгоран. Два короля ожесточённо торговались по поводу территориальных уступок, без которых Зинтрисса теперь не надеялась на мир. В конце концов, король Красгор предложил:
— Уже само называние вашего королевства заключает в себе территориальные претензии к нам, да и к Хирре со Шжи также. При учреждении его Императором-основателем оно называлось Зирварной, по имени столичной области. Смените название, тогда я потребую меньше земель.
— Зирварна была княжеством, — ответил король Зинтриссы Аслир. — А когда мы стали королевством, мы сразу взяли имя Зинтрисса по имени нашей великой реки.
— Зря взяли, — сухо отрезал Красгор.
Аслир в ответ предложил:
— Я согласен, если ты в обмен согласишься на свободную торговлю между нами.
— Мои купцы возмущаются по поводу свободной торговли с Тромой, и я не могу взять на себя такое обязательство, — ответил Красгор.
На самом деле по уровню развития Зинтрисса была сравнима со Старквайей, так что здесь свободная торговля не была бы игрой в одни ворота.
Ещё немного посопротивлявшись, Аслир согласился. Королевство отныне стало называться Зирварна, а жирненький кусочек по реке Зинтрисса отошел к Старквайе, в результате чего провинция Сахирра перестала граничить с Зирварной, а граница Зирварны с Хиррой практически выровнялась с границей со Старквайей. Глядя на новую карту королевства, принц Клингор полушутя-полусерьёзно сказал королю:
— Хирра прямо просится в наше королевство. Тогда бы граница на юго-западе стала завершённой.
— Мы и так усилились в результате всех этих событий. Ещё что-нибудь попытаемся прихватить, на нас вся Империя ополчится, — спокойно ответил король. — Вот если бы Хирра добровольно к нам попросилась…
Вторым был вопрос о княжестве Ликангс. В конце концов обе стороны согласились, что княжество остаётся независимым, но, поскольку князь со всей семьей были убиты, князя поставит король Красгор из числа принцев своего королевства, и оба короля представят нового князя на титул Принца Империи. Тут Красгор сразу же представил вместе с Аслиром принца Клингора, но Клингор представление на принца Империи принял, а бедное захолустное княжество Ликангс отверг, предпочитая оставаться правителем Карлинора. Все ожидали, что тогда князем назначат Атара, но король Красгор сказал, что полководец, потерявший всю свою армию, недостоин быть князем, и наградил его как воина: бриллиантовой серьгой за исключительную храбрость и платиновой с бриллиантами пластиной на панцирь за доблесть. Атар, ожидавший княжества либо по крайней мере значительного приращения своих владений, был удивлён и возмущён. После этого его оппозиция королю стала ещё более явной. Князем назначили принца Онгора, последнего из сводных братьев короля и Клингора. Он был сыном даже не жены, а высокородной гетеры, но такое происхождение позорным не считалось.
Как только Император и Совет Королей утвердили титул Принца Империи для Клингора, король, как и обещал, сделал его основателем нового рода Анлисэу. Само имя рода подчёркивало происхождение от великого Энгуэу Эу. Король сдержал и второе обещание, выдав ему титул на наследственное владение двумя провинциями. Одной из них, конечно же, был богатейший Карлинор, а вторую король незадолго перед этим создал, выделив два материковых уезда островной провинции Лингон в новую, самую маленькую в королевстве, провинцию Аа, правда, непосредственно прилегающую к Карлинору. Принц в обмен сразу же провозгласил себя князем Карлинора и Аа, однако не разрывая вассалитета со Старквайей. Все короли, кроме Красгора, признали этот титул, а Красгор до конца жизни так и не признал, хотя не протестовал по его поводу.

***

Вести о конце войны пришли в Колинстринну, когда отъезд в монастырь был назначен на следующий день. Пришлось его отложить, устроить грандиозные недельные праздники по случаю замечательной победы и почётного мира. Заодно праздновалось и открытие новой дороги к берегу озера, в Ломолинну.
Как только кончился праздник, Тор с двумя сотрудниками и тремя слугами переоделся в одежды паломников и отправился в монастырь. Решили воспользоваться новой дорогой на Ломолинну и дальше доплыть на речном катере. Эсса была против, боясь всяких случайностей на воде, но Тору уж очень хотелось воспользоваться новым путём: здесь он добирался за три дня максимум, а сухим путём за полторы недели по окружной дороге. Плавание прошло без сюрпризов, и спутники высадились в монастырском посаде. Слуги сняли комнату в таверне. В монастыре паломникам слуг не полагалось. Тор сразу же подошёл к воротам монастыря, и привратник спросил его:
— Кто желает пройти?
— Монах в миру Тор со спутниками Каром Урристиром и Хоем Аюлонгом.
— Зачем ты, брат, пришел сюда?
— Я ищу истинного знания для себя, умиротворения для души и ответа на вопрос, сделал ли я со спутниками что-то новое и полезное.
— Мы ждали тебя уже давно, брат Тор.
— Вина моя в том, что паутина суеты опутала меня.
— Это вина многих. Помолись и подойди к брату-казначею.
Тор сделал вклад в монастырь. Это не было обязательным, но как-то совсем неприлично даром представлять на исследование то, что тебе принесло деньги и славу, да и за успехи в жизни надо платить. Пересчитав три тысячи золотых, брат-казначей назначил Тору и его спутникам две кельи в лучших местах: одну для Мастера и другую — для спутников. Они начали очищение с поста и молитвы, а на следующий день им надо было подойти под руку настоятеля и изложить ему свои дела.
Ранним утром трое спутников пошли к заутрене, и после неё их подвели к настоятелю. Благословив малым благословением спутников Тора, он прочёл вместе с Мастером краткую молитву Торгиту Творящему и сообщил, что об изделиях уже слышали, и поэтому книжники и мастера монастыря готовы принять на исследование предложение претендентов на открытие. Тору и спутникам надлежит сейчас отдать образцы своих работ, а самим ещё три дня готовиться духовно к защите.
Тор отправился к слугам, они принесли образцы сплава в разных стадиях подготовки, готового сплава, слитков после проковки, изделий до закаливания, после закаливания и сломанных в ходе испытаний. Среди них был обломок того самого меча на тридцать четыре удара, повторить который так и не удавалось. Три дня прошли в молитвах и нестрогом посте. На четвёртый Тора и спутников провели в залу, где сидели двенадцать монахов.
Самый почтенный из монахов, старший книжник брат Кусс представил других членов своего «трибунала», название которого лучше всего перевести на русский словом «синклит». Это были книжник, монах-воин, монах-кузнец, монах-ниндзя, монах-алхимик, ещё один алхимик, ещё один кузнец, бывший оружейник брат Шунг (по виду из народа шжи, но в монастырях на национальность никогда не обращали внимание), монах-учитель, монах-политик и служительница Эстар Охранительницы.
После молитвы трое испытуемых принесли строжайшую клятву никогда никому, кроме Патриарха, не рассказывать того, что было с ними в этом собрании. Эту клятву у алхимика и рудознатца закрепили ментальным замком, а брату Тору ставить такой замок было нельзя по его сану.
Первое, с чего начал брат Кусс: в старинных книгах (так говорилось; на самом деле важнейшую информацию монахи хранили на кристаллах памяти, искусство записи на которые и чтения с которых было великой тайной Монастырей, идущей, по преданиям, ещё со времён Победителей) найдено упоминание о подобных материалах, которыми владели Победители, но не найдено никаких указаний, как их делать, кроме самых общих принципов работы с металлами. Поэтому посланы запросы в другие Великие Монастыри и к единобожникам с целью установить, есть ли у них какие-то рецепты. Примерно через неделю должны прийти ответы.
Трое соискателей переглянулись. Двенадцать монастырей были разбросаны по всему миру, и получить за неделю ответы с Северного и Южного материков, да и из Южного Монастыря — это значит, здесь использовалось ещё одно тайное знание, и стало ясно, почему с них взяли клятву молчания. Отсутствие рецептов означало, что новацию признают открытием, если только она не будет признана вредной. Если же она будет признана вредной, им всем предстоит серьезное покаяние, и, если покаяние будет признано неискренним, то пострижение в монахи. А в кузнице нужно будет уничтожить все образцы сделанного и все записи, его касающиеся, для этого туда будет послана группа монахов из монастыря, которая вдобавок будет наделена полномочиями насильно постригать и ставить ментальные блоки всем, кто был прикосновен к опасной новации. Так что защита новации была опасным делом.
Запрос во все монастыри означал: находка Тора признана очень важной, но от этого защищающимся было не легче.
Никаких документов соискатели не представляли. Вместо этого были образцы и сами авторы. Но свои записи им разрешалось брать с собою, и эти записки сразу же по прибытии в монастырь унесли на копирование. Теперь их вернули.
Было предоставлено слово Тору, как основному защищающемуся. Ему велели описать назначение и качества новых изделий, не вдаваясь пока что в особенности их изготовления и использования. Тор, с подсказками членов синклита, не дававших ему сбиваться на частности, описал, чем уникален новый сплав и оружие, сделанное из него. По ходу дела второй книжник брат Ирс, бывший, видимо, секретарём, записывал создаваемую формулу отличия нового изделия, после чего зачитал её синклиту, и после обсуждения с авторами и синклитом внёс в неё некоторые изменения. В конечном виде формула звучала, насколько можно перевести с Древнего языка, так:
«Великий Мастер-оружейник монах в миру Тор Кристрорс совместно с мастером-алхимиком Каром Урристиром и подмастерьем-рудознатцем Хоем Аюлонгом представил на суд веры и чести своё открытие, заключающееся в том, что создан сплав, превосходящий по остроте и твёрдости ранее известные сплавы, соответствующий по лёгкости ранее известным титановым сплавам и при этом отличающийся большой хрупкостью и быстрой усталостью. Сплав создан на базе бериллия, титана, циркония, молибдена и добавок из редких минералов (тут были их названия на древнем языке, а их геологических названий автор не знает, если они вообще известны земной науке). Создан способ выплавки сплава, его ковки и закаливания, позволяющий производить из него режущее оружие».
После этого поднялся брат Ир, бывший оружейник, и сказал, что исследование и испытания образцов готового оружия подтвердили его уникальные качества и нестойкость. Один из мечей сломался на тринадцатом ударе, второй — на одиннадцатом.
После этого Тора попросили оценить трудоёмкость и стоимость изготовления оружия из нового сплава. Выяснилось, что процесс выплавки требует алхимического тигля с контролируемой температурой, процесс закалки — другого такого тигля, в совокупности выплавить удаётся где-то за три дня, выход удачного сплава — примерно одна попытка из двух, ковка занимает тоже дня три, и с учётом дорогостоящих компонент цена качественного меча из нового сплава порядка двухсот золотых, а кинжала — семидесяти.
Выступил брат-воин Кур. Он сказал, что владение таким мечом требует совсем иной техники боя и серьёзной подготовки. В ходе тренировки придётся несколько раз воспользоваться реальным мечом, и, видимо, сломать при этом не менее семи мечей.
После этого синклит стал обсуждать вопрос о соответствии изобретения нормам чести и моральным нормам. Против ожидания, обсуждение было коротким. Решение приняли следующее:
«Несмотря на то, что на первый взгляд данное оружие наносит тяжкие раны сквозь броню и тем самым делает битву нечестной, нужно рассмотреть ещё и всё, что этому сопутствует. Прежде всего, стоимость его очень высока и трудоемкость его изготовления тоже велика. Далее, сплав требует редких материалов, высокого мастерства и дорогого оборудования. И, наконец, меч из него годится лишь на одну битву, а обучение требуется тщательное. Поэтому заключаем, что оружие соответствует нормам чести. Необходимо всячески избегать попадания кинжалов, даже низшего качества, из предложенного сплава в руки наёмных убийц, и это является моральной нормой для изготовителей этого оружия. Отныне требуется, чтобы каждый мастер, овладевший искусством ковки оружия из нового сплава, ставил на оружии неудалимый свой знак, даже на его неудачных экземплярах. Таким образом, изобретение признано соответствующим чести и моральным нормам, и его использование разрешается без ограничений, кроме указанного ранее».
Далее пошло недельное разбирательство. Сначала рудознатца пытали по поводу требуемых компонент. Он, естественно, как и полагается мастеру, выдавал информацию по минимуму, и в конце концов специалисты из синклита пришли к выводу, что выдавили из него достаточно, чтобы, если он не передаст мастерство ученикам, передать его другим рудознатцам. Это не означало, что передается технология целиком. Монастырь должен был хранить лишь её основы, достаточные для развития высококвалифицированным мастером собственной технологии на данных принципах. Рудознатца заставили поклясться, что он передаст свои методы ученикам и не позже, чем через двадцать лет, всем желающим мастерам.
Следующим был алхимик, подвергшийся той же процедуре.
Напоследок Тора стали выспрашивать о его методах обработки нового металла и  «неразрушающего контроля».
За неделю пришло также подтверждение из других монастырей, что подобного открытия в их архивах не хранится.
В итоге было вынесено следующее решение:
«Рассмотрев открытие Великого Мастера Тора Кристрорса, мастера Кара Урристира и подмастерья Хоя Аюлонга, Великий Монастырь Ломо по согласию с другими Великими Монастырями и Великим Храмом Всевышнего, решил.
Признать предложенное открытием первой категории, соответствующим чести и морали.
Формулу открытия обнародовать для общего сведения. Моральные ограничения на изготовление оружия из нового сплава тоже. Присвоить новому сплаву название «Торовский булат». Разрешить каждому из соавторов открытия поместить на своей вывеске слова:
«Первооткрыватель торовского булата».
Рекомендовать подмастерье Хоя Аюлонга для обучения и испытания на Великого Мастера-рудознатца. Не засчитывать его обучение как обучение Первого Ученика и дать ему возможность тем самым основать новую династию Великих Мастеров. Разрешить Великому Мастеру-оружейнику Тору Кристрорсу обучение двух Первых учеников, вместо одного, и обязать его немедленно начать поиски и обучение Первого ученика. Любому из этих учеников он может передать свою династию Великого Мастера. Запросить у Патриарха большое благословение для мастера-алхимика Кара Урристира, дать ему почётное звание Знаменитого Алхимика и право поработать месяц в потайных лабораториях любого из Великих Монастырей.
Обязать первооткрывателей за двадцать лет обучить своим приёмам мастеров, в том числе Великим Мастерам Первых учеников и дать им право пользоваться полученными знаниями, не передавая их далее до смерти первооткрывателей. Если же кто-то из открывателей по каким-то причинам перестаёт использовать своё открытие, он немедленно должен обучить достойных мастеров и передать им свои права на весь остаток своей жизни. Если по их нерадивости либо суетности они не выполнят этого, наложить на них проклятие.
Установить, что во время жизни открывателя никто из сотрудников указанных первооткрывателей не имеет права разглашать их методы работы без явного на то разрешения изобретателя или же явного невыполнения того, что указано в предыдущем пункте. Для этой цели послать в храм Колинстринны в качестве священника психотехника брата Сура. Просить короля даровать Колинстринне статус города.
Определить, что если кто-то, основываясь на формуле открытия и анализе готовых изделий, самостоятельно разовьёт методы работы с торовским булатом в течение жизни открывателей, он обязан лично сообщить об этом первооткрывателям и достойно, по своему состоянию, отблагодарить их. Первооткрыватели имеют право обменяться с ним производственными секретами, но при этом могут потребовать от вторичного открывателя обосноваться у них в Колинстринне ради сохранения общих секретов, ни в чём его более не ущемляя и оказав ему помощь в устройстве на новом месте.
Материалы, переданные в Монастырь первооткрывателями, не будут до истечения их жизни либо до установления того, что они уклоняются от обучения или же от использования своего открытия, передаваться мирянам».
После этого состоялся благодарственный молебен, скромное и постное монастырское пиршество в честь нового открытия, а затем три изобретателя отправились в посад к своим слугам и там уже вволю отметили знаменательный день вместе с вышедшим к ним ради этого из стен монастыря большинством членов синклита.
На следующий день Аюлонг уехал в Зоор искать Великого Мастера для обучения на Первого ученика, Урристир залез в лабораторию, а Тор отправился к духовному наставнику. Ощутив аромат винища, наставник покачал головой и перевёл Тора в маленькую тёмную келью, наложив на него в качестве очищения работу и молитвы на неделю. В этой келье Тор провёл три месяца, обучаясь технике использования духовных способностей, в частности, распознаванию пригодных к проклятию или благословению и защите от негативных последствий духовного контакта. Теперь Тор научился быстро пресекать попытки вампиризма за счёт благословения (конечно же, грехи благословлённого он по определению брал на себя, и избавиться от этого можно было бы, лишь потеряв силу благословения). Правда, ему сказали, что в случае с Имир это сработало бы не до конца, поскольку её душа была полностью подготовлена к тому, чтобы стать ведьмой, но это резко сократило бы утечку сил и дало бы возможность затем постепенно справиться с последствиями необдуманного благословения, особенно если бы Тор передал ведьму Имперскому Суду, или укрылся бы временно в монастыре, или у чистого отшельника.
Защитные способности были за эти три месяца основными, но Тору предстояло ещё дважды пройти усовершенствование. Теперь он обязан проходить его в другом Великом Монастыре. Тор заранее представлял себе долгую и опасную поездку в Шжи или на север.

***

Когда армия отошла в Старквайю, Урс сразу ощутил разницу службы в элитной сотне и в обычном отряде. Оставшихся воинов его сотни распределили по разным отрядам, назначив десятниками.
Сотник у Урса был полный тупица, который знал только устав и пытался во всех случаях жизни им руководствоваться. Командир манипула ничего не мог поделать с поставщиками (так он сам говорил), кормёжка была отвратная, а жалование выдавалось с задержкой и частично фальшивыми монетами. Сам Урс, конечно, уже был на положении ветерана, но его просто тошнило от обхождения ветеранов с молодыми солдатами. И когда вышел указ, что все участники огненной битвы имеют право с достойным вознаграждением выйти в отставку, Урс сразу отправился к новому командующему армией графу Кину Атонару.
Граф был тучным мужчиной с двойным подбородком. Он всё время носил шляпу, чтобы скрыть плешь. Атонар попытался уговорить Урса, напирая на перспективу вскоре стать сотником, но Урс остался непреклонен. Тогда граф сказал:
— Согласно указу его величества короля Красгора всех желающих уйти в отставку ветеранов огненной битвы щедро вознаградят. Вас набралось полторы сотни. Через неделю я устрою для вас пир и там выдам награды.
Пришлось Урсу тянуть военную лямку на тухлой рыбе и прогоркшем рисе ещё неделю уже как рядовому воину-ветерану. Хорошо, что его раб Кутур подворовывал для хозяина еду. Урс за это прислужника не ругал. Он понимал, что законную еду и жалование воина крадут другие.
Через неделю, действительно, был устроен богатый пир, и граф лично выдал каждому из девяноста ветеранов (остальных сумели за это время уговорить остаться на службе), как он сказал, «по кошелю с золотом». Воины не обратили внимание на некоторую необычность оборота речи, кто-то попытался развязать неожиданно тяжёлый кошель и действительно увидел золото. Но немедленно эти попытки пресекли, усадив всех за стол с крепким вином и упоив до бесчувствия. Погрузили пьяных на телеги и развезли по разным местам, чтобы утром они не собирались вместе. Проинспектировав свой кошель, Урс увидел, что под горсткой золотых там была одна медь.
Но Урс не печалился. У него есть деньги, конь, раб, он купил ещё осла и повозку для имущества. Теперь он может занять свободный надел в любой из деревень. А ещё лучше найти молодую вдову: ведь вдвоём поднимать хозяйство намного легче. И он весело двинулся куда глаза глядят.

***

Принц Атар вернулся к своей семье. Жена ждала ребёнка и утешила мужа по поводу его обид:
— Самое главное, что у нас в доме мир и гармония. А в Империи многое неладно. Мой покойный отец мне говорил, что всё вокруг разлагается, и неясно, что будет дальше.
— Я виноват, что не уберёг тестя.
— Ты не виноват. Отец несколько раз повторял, что теперь, когда его род продолжен, он мечтает вовремя умереть в честном бою в знаменитой битве. Его мечта сбылась.
— Да, он погиб как герой.
— И это войдёт в анналы нашего рода и добавит славу моим братьям и их потомкам.
— Конечно же, милая жёнушка!
Атар обнял жену и вдруг возобновил разговор:
— Нас предупреждают, чтобы мы не верили видениям, но мне несколько раз снилось, что я восседаю на троне рядом с тобою, а перед нами сидят наши дети в коронах то ли графов, то ли принцев.
— Ещё нас предупреждают, что видениями нельзя пренебрегать.
Словом:

Выиграв битву,
Пал старый мудрый боец.
Войну решивший
Тяжко обижен
Был при раздаче наград.
Глава 28. Процветание
После заключения мира Старквайя быстро перешла в период процветания. «Золотой век королевства», — называли уже тгода это время. Первоначально доходы Колинстринны несколько уменьшились, поскольку спрос на оружие упал. Но скоро положение восстановилось. Правда, пришлось привлекать ещё мастеров-ювелиров. Теперь дорогое и красивое оружие и броню из Колинстринны заказывали богачи и знать из соображений престижа. Они требовали украсить их своими фамильными символами и прочими красивостями. А пока они сидели в Колинстринне, заказывали и многое другое.
В шесть лет Лир стал учеником Тора в мастерской и начал регулярные занятия с монахом, с преподавательницей танцев, музыки и этикета и с военным наставником. Времени на детские игры у него почти не оставалось.
«Сестрёнка» Лира Яра, как только чуть-чуть подросла, была переселена к нему в комнату. Всё было обставлено очень тонко. Рабыне полагалось спать в ногах и на дерюге, но дерюга была сделана из самого тонкого сукна, а затем демонстративно расшита заплатами, чтобы придать ей соответствующий вид. Эта постель не была мягкой, но на мягкой постели спать считалось позором, и все знали, что это изнеживает и мешает в жизни, так что постель Лира тоже была жёсткой. Правда, она была больше раза в четыре, стояла на ножках, чтобы быть выше, и была без заплаток. Одежда у девочки тоже была вроде бы рабская, но из дорогих тканей. Частенько, когда ей снился плохой сон или погода была плохая, она прибегала на постель к братцу, он её укрывал и защищал. За это ни Лиру, ни Яре не пеняли. Днём Яра тоже при первой возможности тянулась к Лиру, а он её никому в обиду не давал. Словом, Лир привык относиться к Яре как к младшей сестре, а она к нему — как к своему защитнику, покровителю и полубогу. Это радовало Эссу, поскольку полностью соответствовало её стратегическим планам, остальные тоже были удовлетворены. Только Тор иногда пенял Эссе и Ангтун:
— Не изнежит ли Яра Лира и не испортит ли он её? Все-таки у мужчины и женщины разные пути.
— Да что ты, муженёк! — рассмеялась Эсса. — Лир твой настоящий сын, он не изнежится и не развратится, а что Яра так ему предана, просто великолепно! Он будет ей лучшим хозяином, всё равно, пожелает она остаться его рабыней или станет свободной служанкой.
У Тора было теперь два сына, дочь Эосса, и ещё дочь от рабыни. Из пяти его детей умер лишь один, что было знаком благожелательства Судьбы. Тор хотел ещё третьего сына, но Эсса больше не собиралась рожать. Более того, она порою намекала Тору, что его положение и престиж требуют взять вторую жену, а то Эсса неудобно чувствует себя в высшем обществе, как будто она — глупая ревнивица. Она, конечно же, была ревнивицей, но Тор ни разу после того случая с Краниссой не позволял себе ничего, кроме того, что он был обязан делать по обычаям.
За своего сына Тор никогда не заступался: он обязан сам защищать себя и сплачивать вокруг себя людей. Но однажды ему всё-таки пришлось вмешаться.
Тупой, злобный и физически сильный Кринс в некоторый момент сплотил вокруг себя стаю слабодушных мальчишек. Сына хозяина он не трогал первое время, но однажды у них случилась драка, и Кринс, конечно же, не стал драться честно, а напустил на Лира всю стаю. Когда страшно избитого Лира принесли к отцу, Тор сказал ему только:
— Больше уделяй времени военным искусствам. А для борьбы со стаями я дам тебе настоящий кинжал. Но пускай его в ход, лишь если схватка явно нечестная. А если уж пускать, рази насмерть!
Так что в неполных шесть лет Лир уже имел на счету одно убийство в бою: естественно, Кринс, на некоторое время затихнув в ожидании гнева хозяина, затем пожелал дотоптать противника, напал на Яру и был убит её братом. Ещё двое мальчишек из стаи были тяжело ранены, и стая разбежалась. Тор собрал соседский суд. Все признали Лира правым, а побеждённого виноватым. Этот эпизод ещё больше впечатлил Яру, она увидела, как дерётся её любимый братец и с тех пор всё время во сне защищала его от множества врагов. А наяву она по-прежнему пока что прибегала к нему за защитой и от дневных огорчений, и от ночных кошмаров.

***

Карлинор процветал, пользуясь всеми преимуществами открытой торговли и полной автономии. Несмотря на свою некоторую фронду перед королем, пару раз принц Клингор выходил со своей армией, и его появления оказывалось достаточно, чтобы решить вопрос быстро и мирно. В частности, война между Тромой и Линной длилась уже почти три года. Линна вначале овладела всем горным массивом, лишив Трому прикрытия с юга, а потом Трома потихоньку вытесняла её с захваченных укреплённых позиций. Появления старквайской армии главе с принцем Клингором возле пересечения границ трёх стран оказалось достаточно, чтобы воюющие стороны согласились на арбитраж Императора и заключили мир на условиях символических территориальных уступок Тромы.

***

Почти сразу после защиты своего первого изобретения Тор отобрал среди своих подмастерьев Ула Иллората из Айвайи и стал его готовить на Первого Ученика. Тор помнил, какой необыкновенный мир ему открылся, когда он стал готовиться на Первого Ученика у Хура Оллорса. Все положения, затверженные ранее, вдруг оказались не абсолютными, он стал учиться в любой момент включать мозг во время автоматических действий, если замечено нечто необычное, и переходить либо на рассчитанные, либо на чисто интуитивные. Просто колоссальные объёмы информации, которые ему приходилось переваривать за один-два дня, хранимые на кристалле, а не в книжной форме, и поэтому доступные лишь в подземелье Храма Двенадцати Победителей и под руководством учёного монаха брата Ира… Всё это было настоящим пиршеством разума и мастерства. Он с энтузиазмом начал учить всему этому Иллората. Иллорат вошёл в настоящий азарт, и вдруг глаза у него помутнели, он потерял сон и аппетит. Тор, сам увлёкшись, не сразу понял, в чем дело. А потом в Великом Монастыре, куда срочно увезли Иллората, сказали Тору:
— Брат Тор! Ты зря пренебрегал духовной подготовкой. Ты разглядел живость ума и любознательность, мастерство и чистую душу парня. Но он по уровню своему не может подняться до уровня настоящего Мастерства. Максимум, на что он способен — комбинировать и преобразовывать данные ему знания. А ты можешь увидеть систему целиком. Ул слишком долго пытался удержаться наверху и надорвался. Теперь он останется у нас, и неизвестно, сможем ли мы вылечить его душу полностью. А отпускать его с такой больной душой в мир нельзя.
Тор страшно винил себя. Он понял, что вроде бы вскользь рассказанное ему во время Великого Ученичества знание о сферах разума на самом деле исключительно важно. Когда-то он практически пренебрёг им: и так ясно, что души не равны от рождения и у каждой есть свой собственный уровень. Но теперь он вспомнил об узости сфер разума и о зияющих между ними пространствах невежества, о том, что на каждых двух соседних сферах достоинства и недостатки меняются местами, и схватился за голову. Это был ему жестокий урок на всю жизнь. Он спросил насчёт своего сына (конечно, Лира; про Линса он уже был уверен, что из него выйдет хороший боец и хозяин, но не Великий Мастер). Ему ответили: это можно оценить лишь когда в сыне полностью проснётся рефлексия, самосознание.
Тор побывал в Линье у своего учителя Хура Оллорса. Великий Мастер Хур с радостью принял своего Первого Ученика, закатил для всего цеха пир по всем традициям мастеров мощных цехов (типа кузнецов и оружейников): горы мяса, зелени, море крепкого вина, и никаких женщин.
— Вот теперь ты настоящий Великий Мастер! — сказал он Тору. — Я кое-как защитил пару открытий третьей степени, а ты — одно, но первой! Небось, жалеешь, что не дотянул до высшей? Но устройство мира можно открыть лишь один раз, — и Учитель Тора расхохотался.
Тор пригласил на этот пир сына своего учителя боевых искусств Суктраккита. Он уже носил только старкское имя Крон Сукинтир. Крон был рождён от гетеры и узаконен отцом, который до конца своей жизни так и не женился, нелепо погиб, подхватив дурную болезнь от развратной девки и покончив с собой от позора. Крон унаследовал профессию отца, в значительной степени его мастерство наставника, не говоря уже о фамильных секретах. Ему очень понравилась атмосфера праздника, на котором не было баб. Женщин Крон ненавидел и презирал после гибели отца, отводя душу только с парой своих рабынь-наложниц.
Тор был удивлён, насколько в большом городе все разобщены. В Колинстринне мастера разных специальностей регулярно собирались вместе, разговаривали друг с другом на профессиональные и житейские темы. А здесь представители разных цехов почти не общались, кроме как по делу. Конечно, были исключения, но, как правило, они восходили к детской дружбе: мастера учились у одного и того же монаха либо военного наставника. Крон попал в общество мастеров-оружейников впервые. Хотя, казалось бы, уж с кем, кроме как с наставником и мастером военных искусств им обсуждать достоинства и недостатки вооружения.
Когда Крон хорошенько выпил, Тор, который даже в этой компании отличался устойчивостью к винищу, побратался с ним и взял с него клятву, что Крон будет военным наставником у семьи и близких названного брата и откроет свою школу в Колинстринне. Мастера с удовольствием засвидетельствовали эту клятву, и первым Учитель. Наутро Крон схватился за голову, но делать было нечего: или выполнять клятву, или терять честь. Так Тор заполучил прекрасного военного наставника. А вину свою перед Кроном он скоро загладил дружеским отношением, обильными угощениями, совместными охотами, обсуждением достоинств и недостатков разного оружия и боевых стилей, а также (last but not least) парой красивых рабынь. Ученики оказались здесь способными, и Крон скоро стал доволен, что нашёл в себе силы вырваться из суеты большого города. Эсса же сообщила Тору наедине, что твёрдо решила женить Крона.

***


Урс действительно быстро нашёл вдову с парой симпатичных сыновей и с незамужней женщиной в том же доме: сестрой-перестарком убитого мужа. Это было ещё лучше: помощница уже есть, а вскоре помощники-мужики будут. Но Урс не понял, что на самом деле вдова нашла его. Разбитная Клуртинсса быстро окрутила отставника и прикарманила почти все его денежки. А когда Урс наконец заметил, что она гуляет почти со всей деревней, и потребовал развода, жёнушка стала требовать от него, чтобы он весь позор принял на себя и ушёл голым. Пришлось позвать соседей.
— Моя жена всё время гуляет с другими мужиками. Я спрашиваю вас, граждане, имею ли я право оставить её?
— Конечно, имеешь, — сказал староста Дир. — И забрать своего коня и своего раба можешь.
— Тогда пусть он мне все свои деньги отдаст хотя бы, если у меня коня и раба забираете, — завопила Клуртинсса. — Мне детишек растить надо!
— Детей я, слава Судьбе, не успел усыновить, — возразил Урс.
— Да ты что смотришь, Дир! Забыл, что ли, когда меня обнимал, обещал этого чужака голым отпустить? — вдруг нагло заявила соломенная вдовушка.
Жена Дира, следившая за всем из-за плетня, завизжала и хотела броситься на мужа. Но  соседки её удержали, чтобы не портила суда.
— Ты что бре… — начал было Дир и вдруг осёкся, вспомнив, что он председатель соседского суда и клялся говорить правду. — Ты что мелешь? Тебя вся деревня перетрахала, уж не тебе честную из себя строить!
Словом, отпустили Урса с несколькими сребрениками, которые не успела выудить из его кошелька жёнушка. Правда, велели бывшей разрешить ему нагрузить возок едой на дорогу.
И Урс пошёл вновь куда глаза глядят. Теперь ему уже было страшно останавливаться и брать надел в деревне. Он нанимался на разные работы, затем двигался дальше. Ноги несли его к родным местам. Но Судьба предохранила Урса от того, чтобы появиться в проклятом для него месте.
В городке Ирритинь Ликарин вдруг увидел женщину в аккуратном рабском платье, внимательно на него смотрящую. И неожиданно понял, что это его мать Банжасса.
— Мама! Что с тобой? Почему ты в рабском платье?
— Урс, а как ты осмелился здесь появиться? Я слышала, ты стал разбойником и погиб.
— Я прошёл жестокое покаяние и затем военную службу и полностью очищен. А почему ты всё-таки в этом наряде?
Урс не понял сразу, как больно матери слышать эти слова. Она взяла кувшин с молоком, купленный на рынке, и попросила сына пойти за ней в дом. В доме Урс встретил бывшего десятника  Кина Тостикона. Он ласково поцеловал мать и выставил на стол большой кувшин вина, а матери велел подать угощение.
— Сколько я понимаю, ты отслужил в армии и очищен?
— Не только в армии. Я ещё покаялся в монастыре.
— Тогда стоит выпить за избавление твоей души от когтей этих подлецов Жёлтых.
Мужчины начали неспешный разговор, а затем, глядя на ёрзающего Урса, Кин рассказал историю дальнейшего падения его семьи.
— Ваш сосед после того, как ты его дочь в шлюхи опустил, возненавидел всё ваше семейство. Он полгода следил, и наконец-то поймал твоего отца, когда тот доставал денежку из тайника. Теперь твоё семейство смерды, а мать твою официально сделали моей рабыней. Поскольку мы с ней уже любили друг друга, я сразу же хотел её освободить, но она сама не пожелала, сказав, что предпочитает быть не служанкой-блудницей, а законной наложницей. Детей у неё уже не может быть, так что родить раба она не боится.
Урса резанули слова: «Мы с ней уже любили друг друга».
— Мать…
— Не называй меня матерью. Ведь тогда ты обязан выкупить меня на волю, а я этого не хочу.
— Мать, он изнасиловал? — по-солдатски спросил Урс.
— Да ты что, сдурел? — в тон ответила ему мать, а Кин расхохотался. — Он был очень нежен и ласков со мной и не пытался взять меня против моей воли. Но, конечно же, он имел право приказать мне спать вместе с ним и греть его своим телом. И однажды ночью мы оказались соединены. А после этого он стал ещё ласковей со мной, я вновь ощутила себя молодой и прилепилась к нему всем сердцем. И до сих пор живём душа в душу.
Переночевав под кровом Кина, на которого теперь было просто глупо обижаться, Урс повернулся в другую сторону и двинулся дальше. По дороге он влип в дурацкую историю, заступившись за избиваемого мошенника. Его обвинили в пособничестве преступнику. Он откупился, потеряв и раба, и осла. Среди процветания он не мог найти себе места. И таких, как он, в стране было немало.
***
Король Красгор спокойно правил страной. Успехи королевства все связывали с его именем. Помогала королю в его начинаниях королева Толтисса. Она родила королю ещё одного сына Истора. А затем король заключил династический брак с Валлиной, и два самых могущественных королевства начали полностью контролировать ситуацию в Империи. Внутри Империи остались лишь мелкие свары между айвайскими княжествами. В конфликтах с варварами и неимперскими народами два великих королевства стали вести общую политику: они посылали помощь имперцам, а затем жёстко контролировали заключение мира, чтобы никто не усилился сверх меры. Пару раз в такие походы ходил принц Клингор. Один раз его попросил собственный король, другой — валлинский, после того, как начало имперского похода оказалось почти катастрофическим. В этих войнах он подтвердил свою репутацию выдающегося полководца. Все его считали непобедимым, но он отвергал это прозвание, говоря: «Победимы даже Победители. Жугэ считался непобедимым, а как кончил жизнь?» А прозвание «Хитроумный» с удовольствием принял. Клингор тоже женился на дочери короля Валлины, а в качестве второй жены взял высокородную гетеру. Он, как полагалось правителю, имел трёх сыновей и несколько дочерей. Словом, новая княжеская династия укреплялась на глазах.
Если всё подытожить, то в стране и почти во всей Империи наступило спокойствие и процветание, которое кончается или бесславным крахом, если за это время душа народа разложится и ожиреет, или большими бурями, если она ещё жива.
Словом:

Жив если дух наш,
Вслед за бедою — расцвет,
Счастье народа.
А в процветанье
Бедствий зародыш растёт.
КОНЕЦ 1 КНИГИ

Глава 0. Мир, в котором живут герои
Некогда на этой планете человеческая сверхцивилизация из альтернативного нам мира основала колонию, совершив полный экоцид имевшейся на ней жизни (ну не выживают люди на планетах с генетически чужой жизнью!) и заменив её на земную. Сразу же после заселения людьми связь колонии с метрополией была потеряна из-за схлопнувшейся кротовой норы, а на этот случай в сверхцивилизации действовал закон: новое человечество должно начать жизнь сначала и само пройти свой собственный путь. Колонистам стёрли память о том, откуда они появились, чтобы они развивались сами.
Планета оказалась благодатной для человека. Немного побольше нашей родной Земли, но пониже плотностью. Атмосфера раза в полтора плотнее. Большая луна (даже со своей собственной атмосферой), лунный месяц приблизительно 30 с половиной дней. Сутки почти как наши, год подлиннее, около 484 дней, но солнце чуть сильнее нашего, температура и климат примерно такие же, как у нас. Разве что бури и штили продолжаются подольше, потому что атмосфера массивнее.
История, которую помнят местные люди, начинается с Великого Краха. Цивилизация пошла по пути, который у нас пытался наметить Третий райх: вывести сверхчеловека путем целенаправленного отбора и тренировки, не считаясь с мучениями и жертвами. Приблизительно сотню поколений создавались сначала Высшие, потом Избранные. Их (и мужчин, и женщин) учили так же безжалостно, как в древней Спарте, развивая чувство чести, духовные способности, тело, интеллект, и выбирая тех, кто в высшей степени способен сочетать все это.
Во всём этом был один большой положительный момент при массе отрицательных. Перенаселения планеты не возникало, природа не убивалась и ресурсы использовались экономно. Войны поощрялись, чтобы люди не измельчали душами, но велись по правилам чести, без оружия массового уничтожения. Цивилизация достигла высокого технического уровня, сохранив всё лучшее для следующих поколений.
Сверхлюди возникли как дети Избранных. Но они оказались не господами и продолжением людей, а их отрицанием. К человеческому роду они испытывали презрение и антипатию.
Что такое обезьяна в отношении человека? — Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека.
(Ницше. «Так говорил Заратустра»)
В мягкой форме это же показали Стругацкие: их людены (перестановка слогов в нелюди) просто сторонились низких для них людей. Так что «разрыв поколений», «проблема отцов и детей» должны были возникнуть в неизмеримо более сильной форме в любом обществе, пытавшемся поклоняться прогрессу и разуму вместо Веры, а тем более в таком, где считалось, что честь заменяет мораль.
Первоначально, развив свои новые способности, сверхлюди без всяких летательных аппаратов устремились в глубины неба, подальше от людишек (свою планетную систему цивилизация к тому времени уже освоила). Как это они сделали, люди так и не смогли понять. Примерно треть из сверхлюдей вернулась, духовно раздавленная и напуганная чем-то ужасным, встреченным там. Тех, кто струсил и вернулся, потом назвали Обесчещенными. С чем именно они столкнулись, ни Обесчещенные, ни впоследствии вернувшиеся Победители никогда людям не сообщали. Обесчещенные приняли на себя роль властителей планеты, на которую их первоначально предназначали, а Избранные составили их окружение. Избранные поклонялись Сверхлюдям и воспринимали себя как их рабов. Всех остальных, даже Высших, считали недочеловеками, но Высших хотя бы достойными жить. Начались ужасные войны между Сверхлюдьми, и цивилизация оказалась практически стёрта с лица планеты.
Когда вернулись примерно одна сотая (121 сверхчеловек) из всех первоначально ушедших, они оказались перешедшими на совершенно новый уровень мощи и духа. Они, в частности, стали практически бессмертными, овладели колоссальными энергиями и могли модифицировать себя. Обесчещенные и их прислужники вызывали у них омерзение, и вернувшиеся без потерь уничтожили всех Обесчещенных, а заодно почти всех Избранных. После этого двенадцать Победителей (как их назвали) остались поддерживать порядок и равновесие на планете, которую теперь прозвали Родиной Победителей или просто Родиной. Остальные удалились неизвестно куда. Победители вмешиваются редко и стараются обойтись минимальными и незаметными воздействиями, если только это возможно. А если уж приходится проявить себя, выступают во всей своей силе. Они, как считают все мировые религии, несут искупительную службу Богу Единому, зарабатывая прощение за страшные грехи, совершённые во время набега на небеса.
На планете сложились три мировых религии. Самая распространённая и каноническая в Империи: вера Победителей. Вторая — вера в Бога Единого, а Победители для них нечто типа правоверных джиннов для мусульман. Обе эти религии соперничают, но, пока в них не берут временно верх фанатические секты, мирно взаимодействуют, называя друг друга заблуждающимися, а не погаными или кяфирами. Третья, гонимая: религия ненасилия, несколько похожая на земной джайнизм.
После краха первой цивилизации и ещё пары крахов, когда планета оказывалась перенаселённой, обе главные мировые религии начали больше всего бояться перенаселения и вырождения. Поэтому древние тайные знания хранятся в храмах и монастырях. Всячески избегают передавать их духовно неподготовленным. В обществе поощряется ориентация не на количество производимого, а на качество, причём во всех областях. Обе религии гонят третью, которая, как они считают, приводит к отрицательному отбору среди людей, к перенаселению, духовному вырождению и краху.
На этой основе удалось построить стабильное общество, не разрушающее природную среду и медленно развивающееся так, что техника не обгоняет духовный рост и моральное совершенствование. Но люди остаются людьми, они всё равно всякие. Тем более что, как считают религии, злые люди тоже необходимы, так же как войны или болезни. Иначе исчезнут воля, дух, честь, иммунитет и люди превратятся в жалких созданий (что уже не раз происходило). Так что общество отнюдь не гуманно в современном понимании этого слова. Если ты честь потерял, тебе и жить незачем. В нём существует рабство, имеются сословия. Границы между сословиями не абсолютные. Пренебрегающие обучением и духовной тренировкой знатные роды могут быть объявлены выродившимися и опущены в парий общества. А смелый и умелый простолюдин может подняться вверх.
Наши герои живут в самом сильном из королевств Империи Старков, или просто Империи: Старквайе. Она расположена в субтропиках на северном берегу Внутреннего Моря. На южном берегу этого же моря расположено королевство Валлина, постоянный соперник Старквайи в борьбе за первенство в Империи. Старки и валлинцы считают, что они говорят на разных диалектах одного и того же языка. Но на слух эти говоры совершенно разные. Все образованные граждане свободно понимают и второй диалект. Заодно они знают Средний Язык: язык народности старков классических времён, до разделения, и кое-что на Древнем Языке, едином священном для двух главных религий.
Письменность походит на японскую: полуиероглифическая.
Видом старки несколько похожи на древних греков: невысокие, в большинстве смуглые. Валлинцы выше, более светлокожие, хоть и живут в тропиках. И те, и другие гармонично сложены (сказываются поколения беспощадной тренировки и положительного отбора).
В Империи большинство свободных бреют бороды. Женщины любят высокие причёски. Причёски мужчин более разнообразны. Свободные головы не бреют, а рабам-мужчинам, напротив, головы и бороды бреют из соображений гигиены. Женщины-рабыни часто заплетают косы. И свободные, и рабы обычно сводят волосы на теле. На банях и мытье старки просто помешаны, моются при первой возможности.
Старки одевают в разных обстоятельствах разную одежду. На войне, работе и в походе они в штанах и куртках, знатные женщины в платьях. На пиру и празднике — одежды типа древнегреческих: свободные гиматии у мужчин, пеплосы у женщин. Впрочем, зачастую женщины надевают платья более изысканного покроя, особенно для танцев. Мужчины и женщины в хорошую погоду ходят без головных уборов, от солнца и непогоды мужчины надевают шляпы типа треуголок, женщины чепцы. Лысина в некотором роде позорна, лысые ходят в шляпах. На ноги одевают сандалии либо кожаные сапоги. Граждане редко ходят босиком, но на тренировках и на танцах они часто босые. Внутри дома и в храме обувь снимается. Украшения носят весьма умеренно, разодеться в яркие цвета и нацепить на себя много блестящих безделушек считается признаком дурного вкуса. Из драгоценных металлов выше всего ценится платина, из драгоценных камней: алмаз, чароит и яшма. Рабы-мужчины носят штаны и рубашку, женщины — хитоны либо платья простого покроя и платки. Они в хорошую погоду ходят босиком.
Полноправные граждане имеют безусловное право носить оружие. Даже женщины часто носят на поясе кинжал.
Естественный способ правления в таком обществе: монархия. Принцев и знать с утробы матери тренируют на искусство управления людьми, конечно, при этом не забывая и о других науках, военном искусстве, этикете, музыке и прочем. Словом, жизнь аристократа не является беззаботной и регулярно с почётом хоронят детей знати, погибших в ходе обучения. Но есть и республики.
В Империи общество гражданское. Такое общество, независимо от формы правления, называют вайя. Считается, что в идеале в обществе должно быть где-то 40% полноправных граждан, 40% неграждан и слуг, 20% рабов.
Положение крестьянина считается почётным. Его надел нельзя отобрать. Но и он сам не может его продать. Надел разрешается лишь передать по наследству старшему сыну либо зятю. Более того, крестьянин не имеет права привлекать к такому почётному занятию, как обработка земли, рабов или наёмных работников. Крестьяне-слуги называются смердами и обладают теми же привилегиями в отношении своих наделов, формально принадлежащих их хозяевам. Они считаются самой почётной кастой среди слуг, хотя и отнюдь не самой богатой. Хозяин земли, продавая землю, автоматически продаёт и сидящих на ней смердов. Он не имеет права потребовать у них ничего сверх того, что издавна установлено обычаями, и берёт дань только в натуральном виде.
В других сословиях также по мере возможности проводится строгое единонаследие, чтобы избежать появления большого числа нищих и богатеев.
Второй сын в большинстве случаев — самая незавидная участь. Он является запасным наследником, помогает отцу, а потом старшему брату. Он не имеет даже права жениться, потому что обязан в любой момент быть готовым в случае смерти брата взять за себя его вдову и воспитывать общих детей. Третий сын отпускается на свободу и может сам прокладывать себе дорогу.

© Юрий Ижевчанин